Текст книги "Четыре туберозы"

Автор книги: Нина Петровская

 
Уныние граждан достигло крайней степени,
когда распространилась молва о полученном
будто бы Папою доносе с неопровержимыми
доказательствами, что волк в шкуре овечьей,
проникший в ограду Пастыря, слуга дьявола,
притворившийся его гонителем,
дабы вернее погубить стадо Христово,
глава сатанинского полчища – есть не кто иной,
как сам великий Инквизитор.
 

«Воскресшие боги» Д. Мережковского

 
Брожу задумчив и согбен,
Окутан чёрной власяницей.
Давно я сверг желаний плен
И не воздам за зло сторицей.
 
 
Во имя Бога на костёр
Я шлю людей единым словом,
И, видя казнь, мой ясный взор
Горит веселием суровым.
 
 
Но только полночь настаёт,
Я вверх лечу, как лист осенний.
На шабаш правлю мой полёт,
И реют вкруг ночные тени.
 
 
А там кипит бесовский пир,
Гремят приветственные клики,
Хохочет сатанинский клир
У трона Чёрного Владыки.
 
 
Но вот желанный час приспел,
И я в безумстве вожделений
Ласкаю груды женских тел
В изгибах бешеных сплетений.
 
 
Когда ж в объятьях пылких дев
Я голос страсти успокою,
Под их торжественный напев
Прощаюсь с Бледным Сатаною.
 
 
И вот я снова у окна…
Так чутко спит немая келья…
В углах смеётся тишина
Улыбкой странного веселья.
 
 
И льёт неверные лучи,
Дымясь, светильник у порога,
Ко мне! Входите, палачи!..
Иду карать… Во имя Бога!
 

Посв. Марине

 
Кроют волны диск багровый.
Небо тяжко, как свинец,
И на дальний бор сосновый
Пал зловещий багрянец.
 
 
И безгромное молчанье
Стало мёртвой тишиной.
Лишь зарницы содроганье,
Отражённое водой…
 
 
Что нам молний блеск червонный,
Неба пламенная пасть!..
Поклоняюсь, исступлённый,
Лишь тебе, Царица Страсть!
 
 
Мы идём, прижавшись близко,
Где-то крикнул коростель…
Стебли клонятся так низко,
Стелют брачную постель.
 
 
Тает в чащах знойный шорох.
Взгляд вливается во взгляд.
В белых свадебных уборах
Липы сонные стоят.
 
 
Бесконечным поцелуем
Я к устам твоим приник.
Тихим веяньем волнуем
Дрогнул радостно тростник.
 
 
Зной желаний клонит травы.
Рдеют кровью облака.
Опьянённые купавы
Нежит сладостно река.
 
 
Разверзает пламень бледный
Неба сумрачную пасть…
Но над ложем стяг победный
Развила Царица Страсть.
 
 
Кроют волны диск багровый.
Гаснет огненный венец.
И на кручах бор сосновый
Окровавил багрянец.
 

 
Дышит сумрак серебристый,
Чутко спит застывший сад,
Лёгких облак рой перистый
Красит пурпуром закат.
 
 
Снова таинство свершилось,
Тени смутные сошли,
Тихо солнце затворилось
В лоно чёрное земли.
 
 
И в зловещей колеснице,
В скачке бешеных коней,
Пролетает Ночь Царица
Над бескрайностью полей.
 
 
Удержи твой бег священный!
О, скажи, Царица Ночь,
Иль твой сын, постыдно-пленный,
Должен в рабстве изнемочь?
 
 
Иль не ты меня воззвала
В первый раз убить в раю,
Хладной сталью оковала
Душу тёмную мою?
 
 
И не ты ль на битву с Богом
Обрекла меня восстать,
В блеске сумрачном и строгом
Научила – презирать?
 
 
Так откинь твой звёздный полог,
Дай приять твои огни!
Скорбный путь, что сер и долог,
Гневной мощью осени!
 
 
Прянул в душу огнь победный.
Снова сердце – как гранит.
 ………………………………
………………………………
Тает в небе отзвук бледный,
Звон серебряных копыт.
 

 
Вещий серп в небесном поле
Точит острые края.
Приковалась в горькой доле
Мысль смятённая моя.
 
 
Вот припала к изголовью,
Неотступная, твердит:
Утиши враждебной кровью
Боль несмолкшую обид.
 
 
Берегись, мой враг заклятый!
Бледный рок неотвратим.
Я иду к тебе, крылатый
Злобой чёрною, как дым.
 
 
Под пятою никнут смелой
Травы бархатным ковром.
Вижу, дом с оградой белой
Блещет лунным серебром.
 
 
Пусть иной, душой покорный,
Жаждет рабство перенесть!
Узнаю твой саван чёрный.
Это ты, Царица Месть!
 
 
Сонно листьев трепетанье,
В доме тихо и темно,
Чуть доносится дыханье
В растворённое окно.
 
 
Что там медлить!.. Миг сплетений…
Заглушённая мольба…
Но не знает сожалений
Разъярённая судьба.
 
 
Вот опять иду, усталый,
Влажно-бархатным ковром,
На востоке отсвет алый
Спорит с лунным серебром.
 
 
И блаженным ветром воли
Дышит мерно грудь моя.
Вещий серп в небесном поле
Гасит бледные края.
 

 
Ясен день. В небесном крове
Синь прозрачна и чиста.
Но не жаждут славословий
Воспалённые уста.
 
 
Вот затмился свод лазурный,
И, с полей взвивая прах,
Кто-то мчится, бледно-бурный,
В омрачённых небесах.
 
 
Опоясан чёрной мглою,
Кто-то дышит тяжело,
Тяжко зыблет над землёю
Исполинское крыло.
 
 
И дрожа душой смущенной,
Внемлет стихнувшая твердь.
Это твой полёт священный,
Это ты, – Царица Смерть!
 
 
О, развей твой бледный свиток
Ниспровергнутым в пыли!
Дай испить святой напиток
Всем рождённым на земли.
 
 
Пусть, ликуя, мы, как дети,
Обретём твой правый суд,
Да последние на свете
Дни земные протекут!
 
 
И тот мир, что в долгой смене
Ненавидел и страдал,
На пороге вечной сени
Встретит радостно фиал.
 

 
Я мчался по волнам морским.
Громады вставали кругом.
И пена, и брызги, как дым,
Сливались зловещим кольцом.
 
 
Я крался по чаще лесов,
Во мраке сплетённых ветвей,
И слышал томительный зов,
Протяжные стоны зверей.
 
 
Я был на излучинах гор,
И тучи клубились у ног.
Я видел безмерный простор
И солнца лазурный чертог.
 
 
Я шёл по безлюдью степей,
В безбрежности мёртвых песков
И видел скелеты людей
И храмы умерших богов.
 
 
Я слышал во мраке ночном,
Как мерно дышал океан,
Лаская скалистый излом,
Прибрежье неведомых стран.
 
 
Но в вихре сплетений земных,
В изменчивой смене годов,
Ловил я зарницы иных,
Ещё неразгаданных снов.
 

 
Ветер воет за окном
О нездешнем, об ином.
 
 
Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.
 
 
Вижу бездны… Вижу скалы… Вижу клочья облаков,
Слышу дальние раскаты умирающих громов.
 
 
Вижу море… Пляска шквала… Между скал кипит бурун.
В белой пене тонут мачты опрокинувшихся шкун.
 
 
Вижу мёртвую пустыню. Слышу ветра злобный шум.
В дымно-траурной одежде мчится бешеный самум.
 
 
Вижу полюс… Дремлет царство изумрудных вечных льдов.
Лунный луч дробит узоры на кристальности снегов.
……………………………………………
 
 
Я один… О, ночь глухая! Слышу твой стоустый крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.
 

 
Когда-то бездною надмирной,
В толпе кочующих светил,
Нас вместе влёк поток эфирный
И ровный взмах пушистых крыл.
 
 
Отторгнут сумрачною властью,
Я жизни дольней отдан в плен,
Но образ твой могучей страстью
В душе навек запечатлен.
 
 
И много лет в тоске напрасной
И в плеске волн, и в шуме нив
Ловил я тихий и неясный
Твой ускользающий призыв.
 
 
К случайным встречам равнодушны,
Заветной верные мечте,
Сошлись мы, жребию послушны,
На роком скованной мете.
 
 
Опять я твой. И мнится, снова
В толпе кочующих светил,
В волнах потока голубого
Несёт нас лёт струистых крыл.
 

 
В тающем сумраке пропасти чёрной
              Вьётся кровавый ручей,
Вьётся лениво, струёю покорной,
В нём отражаются цепью узорной
              Отсветы бледных лучей.
 
 
В мерном паденье струи неустанной,
              В шёпоте мёртвой волны,
Прошлое близится, близится странно,
Снова живёт – и уходит обманно
              В тайну безвестной страны.
 
 
Медленно тянутся в сумраке мглистом,
              Дышат, белея, цветы,
Грезят, отравлены скорбью о чистом,
Грезят и видят в сиянье лучистом
              Радостный сон красоты.
 

 
Не говори, что я устал,
Не то железными руками
Я гряну скалы над скалами,
И брызнут вверх осколки скал.
Не говори, что я устал.
 
 
Не говори, что я страдал.
Иначе мой победный хохот,
Как моря бешеного грохот,
Вселенной сдвинет пьедестал.
Не говори, что я страдал.
 
 
Не говори, что я любил.
Не то кощунственною ложью
Я окровавлю правду Божью,
Любовь, которой мир служил.
Не говори, что я любил.
 
 
Не говори, что я умру,
Не то я смерть низвергну с трона,
Гремя, покатится корона,
Пятой во прах её сотру.
Не говори, что я умру.
 

Незабвенным дням моей первой любви

 
Тихая майская ночь… Звёзды горят в вышине…
В небе, словно виденья, рисуются контуры сосен…
Всё кругом замолчало. Но в этом молчанье
Море звуков таится…
Сладко нам внимать безмолвию ночи.
Хочется что-то сказать… Слово дрожит на устах.
Призраки мыслей неясных, мелькая немой вереницей,
Тонут бесследно во мраке сонного парка.
Нега разлита вокруг… Что ж ты плачешь, дитя?..
«Больно любить», – говоришь. Полно, не плачь, дорогая,
Всё это сон – порожденье томительной грёзы.
Снова настало молчанье.
А где-то бесцветные тени
Мчатся, бегут, налетают одна на другую
И, долетев, умирают в мгновенном лобзанье.
Всё расплывается тихо, и призрак холодный
Сердце мне сжал беспощадно железной рукою.
Где я видел её – эту безумную ночь?..
Тише… тише…
 

 
Я и ты – огонь и камень,
Но в зрачках твоих лишь раз
Я узнал знакомый пламень.
Вот блеснул, и вот погас.
 
 
Но я понял, что с тобою,
Тайной властью сплетены,
Мы блуждали под луною
На полях иной страны.
 
 
Но я понял, что от века
Скован нам единый путь,
И не воле человека
Неизбежность обмануть.
 

Ноябрь 1904

 
Вечер печальный окутан туманами,
              Гаснет унылый закат.
Сердце не хочет жить только обманами,
              Сердце не хочет утрат.
 
 
Горьки рыдания моря тревожного,
              Глухо вздыхает прибой.
Сердце не хочет искать невозможного,
              Сердцу желанен покой.
 

 
Смело двинемся, братья!..
Ветер рвёт паруса.
Буря воет проклятья,
С морем спорит гроза.
Бросим берег туманный!
Любо мчаться вперёд!..
Свет нам грезится странный.
Нас безвестность зовёт.
 
 
              Там, за гранью заколдованной
              Весь объятый вечным сном,
              Неподвижностью окованный,
              Мёртвый город мы найдём.
 
 
Меж немыми колоннадами
Там стоит забытый храм.
Бесконечными аркадами
Он восходит к небесам[67]67
  В альманахе «Гриф» № 1 (1903 г.) данная строфа отсутствует (прим. сост.).


[Закрыть].
 
 
              Полны дерзкого желания,
              Смелым шумом голосов
              Мы смутим покой молчания,
              Тайну дремлющих веков.
 
 
И над каменной могилою
Тех, кто сгинули, как дым,
С неизведанною силою
Наше имя начертим.
 

 
Рыдает звон колокольный,
Властный и внятный зов.
Шёл я дорогой окольной
Так много долгих часов.
 
 
Храма отверстые двери.
Виден тёмный алтарь.
Торжественно, в ясной вере
Диакон подъемлет орарь.
 
 
Волна кадильного дыма,
Клубясь, наполнила храм.
Молча прошёл я мимо,
Навстречу иным богам.
 
 
Сурово вослед глядели
Тёмные лики икон,
Но душой голоса владели,
Мечты неумолчный звон.
 
 
Летел печально за мною
Напев знакомых стихир,
Но вдали влекущей волною
Голубой струился эфир.
 
 
И вольная песня моря
Звала к другим берегам,
И волны, с волнами споря,
Ложились к моим ногам.
 

Летучий голландец**
Вторая книга стихов

Лидии

 
Венчанный Божий серп, властительный Аттила,
Пою тебя всей страстью слабых уст.
Твой меч был Страх, и Смерть тебе служила,
И кровь вокруг текла до конских узд.
 
 
Вселенной ты явил стихийный лик Невзгоды.
Твоя, как лава, хлынула орда.
Перед твоим конём склонялися народы,
И разлетались пылью города[68]68
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И распадались пылью города…» (прим. сост.).


[Закрыть].
 
 
Тебя родила глубь незнаемых кочевий.
Где ты, там прах, – и выжжены пути.
Ты должен был разить в священном гневе,
Чтоб жизнь могла иною расцвести.
 
 
Ты должен был придти. Огнистые скрижали —
«Земное – тлен» – над миром ты возжёг.
В тех рунах смерть народы прочитали,
И всяк познал, что жив Каратель Бог.
 
 
Ты пролетел, как вихрь, как бурный облак в небе.
Опять цветёт полей оживших грудь,
И тёмный Рок, как прежде, зыблет жребий,
Чтоб в должный час на мир его метнуть.
 
 
Исполнен срок. Пора! Нависни чёрной тучей.
Мы ждём тебя. Нас душит злая сонь.
Пусть грянет гром! Приди, и жги, и мучай,
И вновь обрушь живительный огонь.
 

 
Утёсы одеты в алмазные хлопья.
За нами, как тучи, нависли снега.
Но радостным лесом вздымаются копья,
              И кличут рога.
 
 
Уж ветер ущелий свивает туманы,
И даль развернулась, чиста и ясна.
Синеют у ног беззащитные страны.
              Дорога вольна.
 
 
Нам золото нив! Нам цветущие долы!
Нам зелень лугов, где пестреют стада!
Дрожите, беспечные мирные сёла
              И вы, города!
 
 
Я небо над вами, как лаву, расплавлю.
Вся жизнь замутится, как пенный поток.
Где были дворцы, я лишь камни оставлю
              Да дикий песок.
 
 
И дали застынут в недвижности линий.
Их сна не нарушит никто никогда.
И тихо пойдёт над замолкшей пустыней
              Годов череда.
 
 
И будет на том бесконечном погосте
Лишь ветер взвивать золотистую пыль,
Да солнце палить побелевшие кости,
              Истлевшую быль.
 
 
За мною проносятся жадные клики.
То волки завыли, почуяв врага.
Как пламя их шлемы, как молнии – пики,
              Как буря – рога!
 

 
По вечерам вокруг руин
Благоухает дикий тмин,
 
 
Глядят сквозь мраморы колонн
Пролёты чёрные окон.
 
 
И дремлет старый архитрав,
Опутан сетью цепких трав.
 
 
Никто не ведает, давно ль
В том замке жил седой король.
 
 
Как майский день, свежа, мила,
Его младая дочь цвела.
 
 
Однажды, бесом обуян,
Греховным пылом стал он пьян.
 
 
Таясь во тьме, как вор ночной,
Прокрался он в её покой.
 
 
Сгубил король родную дочь.
Её любил одну лишь ночь.
 
 
Вот ночь прошла… Пришёл рассвет,
А королевы нет и нет.
 
 
Бежит, зовёт… Идут к реке.
Там плащ белеет на песке.
 
 
Всевышним грешник осуждён.
С собой покончил ядом он.
 
 
С тех пор народ из рода в род
Проклятым замок тот зовёт.
 
 
Безлюден, мрачен и забыт,
Полуразрушен он стоит.
 
 
Где был когда-то смех гостей,
Лишь крики сов и шипы змей.
 
 
И хмуро смотрит архитрав,
Опутан сетью цепких трав.
 

 
Когда мечта выводит тени
Из мрака отошедших лет,
Перед тобой клоню колени,
Безумец, Кесарь и Поэт.
 
 
В тиши поруганных хранилищ
Тебе предстал – и счастлив ты! —
Из пепла брошенных святилищ
Нетленный образ Красоты.
 
 
Пускай средь грохота и гула,
Дряхлея, рушились века,
Но руль Вселенной повернула
Твоя бестрепетно рука.
 
 
И вновь омыты белой пеной,
Воскресли блеск и нагота,
И перед Анадиоменой
Поникло дерево Креста.
 
 
От мирных нег, от пышных тронов
Тебя стремил твой тёмный Рок.
И стяги римских легионов
Пошли на царственный Восток.
 
 
В морях пустынь, в горючем зное,
В песках, где странен каждый след,
Мечом ты возвратил былое,
Гром Александровых побед.
 
 
Ты пал на грани дальней мира,
Сражён неведомой стрелой,
И стала царская порфира
Тебе последней пеленой.
 
 
И всё, что ты хранил, как тайну,
Что ты лелеял в скрытых снах,
Самум Судьбы, как лист случайный,
Унёс и разметал во прах.
 
 
И всё ж ты жив! И в смертной сени
Для Красоты забвенья нет.
Я пред тобой клоню колени,
Безумец, Кесарь и Поэт!
 

 
Братья, трубите, трубите!
Правьте смелей корабли.
Видите, чёрные нити
Там протянулись вдали.
 
 
Скоро возникнут над морем
Башни, дворцы, купола.
Бранную песнь мы завторим[70]70
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Бранною песнью завторим…» (прим. сост.).


[Закрыть]
Вещему скрипу весла.
 
 
Взвейся губительной вестью
Знамя из чёрной парчи!
Завтра, несытые местью,
Кровью напьются мечи.
 
 
Бурным промчимся пожаром,
Всё сокрушим на бегу.
Горе и юным, и старым,
Смерть за пощаду врагу!
 
 
Слава Гаральду Гардраду!
Смелому путь без границ.
Сладки нам будут в награду
Ласки пленённых цариц.
 
 
Руки разить не устанут.
Бейся, кто весел и юн!
В битве погибших помянут
Скальды под рокоты струн.
 
 
Верный победному кличу,
Радостен бег корабля.
Коршуны чуют добычу…
Вот показалась земля.
 

 
Долго я мчался по звонким гранитам.
Долго, невеста, меня ты ждала.
Конь ударяет о землю копытом,
Пеной и кровью багрит удила.
Выйди! Поскачем по звонким гранитам,
Конь мой храпит и грызёт удила.
 
 
Снегом моя серебрится могила
Там, за горами, в холодном краю.
Клятвой себя ты со мной обручила.
Помнишь ли клятву, невеста, твою?..
Мне до зари лишь открылась могила.
Клятву пришёл я напомнить твою.
 
 
«Милый, о, милый! Живой иль за гробом,
Ты лишь возьмёшь поцелуй моих уст.
Сладко уснём мы под белым сугробом.
Мир без тебя мне и тёмен, и пуст,
Факел любви не угаснет за гробом,
Лишь о тебе каждый вздох моих уст».
 
 
Чудо свершилось. И ожил убитый.
Кости одела зацветшая плоть,
Смуглым румянцем зарделись ланиты.
Благ и премудр всемогущий Господь.
Только любовью воскреснет убитый.
Только любовью сияет Господь.
 

 
Пряные травы к ночи расцвели,
Слили дыханье с дыханьем земли.
 
 
Пар их, клубясь, к небесам восходил,
Словно куренья незримых кадил[71]71
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Словно куренье…» (прим. сост.).


[Закрыть].
 
 
Травы друг другу шептали, что вновь
Близко пролита невинная кровь.
 
 
Там, за рекой, на лесистой горе
Рыцаря рыцарь убил на заре.
 
 
Спящему в сердце вонзил он кинжал,
Сел на коня и от трупа бежал.
 
 
В залитой кровью звенящей броне
Скачет он степью на борзом коне.
 
 
Мчится по стеблям кровавая весть,
Травы готовят предателю месть.
 
 
Пьяными зельями луг напоён,
Всадника клонит властительный сон.
 
 
Сходит с коня он. В предутренней мгле
Сладко уснуть на росистой земле.
 
 
Вздыбились травы, свистят, поползли,
Сонное тело кругом оплели.
 
 
Горло сдавил ему бешеный дрок.
Бьётся хрипящий зелёный клубок.
 
 
Корни змеятся, под землю бегут,
Стелют для рыцаря тёмный приют.
 
 
Стебли вонзились, как тысячи жал.
Дрогнул ещё… и навек замолчал.
 
 
Вырос над телом горячий плакун.
Бродит в полях одинокий скакун.
 
 
Тщетно за лесом, тиха и бледна,
Девушка будет вздыхать у окна.
 
 
Больше не встанет убийца ночной.
Господи, дай ему вечный покой!
 

 
«Здравствуй, буйная ватага, удалых годов друзья!
Вот и снова я – бродяга, вот опять повольник я»[72]72
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г. приводится только первая строка этого эпиграфа (прим. сост.).


[Закрыть].
 

В. Брюсов

 
Вновь я ваш, морские волки! Вот вам верная рука!
Я вернулся к вам по воле в ваши дальние века.
 
 
Быть корсаром, быть корсаром… Как орёл парить над морем,
Над вздыхающим простором уноситься Тёмным Горем![73]73
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Над синеющим простором…» (прим. сост.).


[Закрыть]
 
 
Мчатся тучи, мчатся дали, мчатся волны, как в бреду.
Я опять, бродяги моря, вас к победе поведу.
 
 
Как чудовищные крылья, белый парус корабельный.
Небо сверху, небо снизу, небо с морем нераздельны.
 
 
Сердце жаждет свиста бури, сердце ждёт хмельной игры.
Зазвенели, загудели боевые топоры.
 
 
Гей, корабль! Трубите, трубы! На врата свинцовым градом
Из чугунной глотки любо брызнуть чёрным коронадам.
 
 
Все на борт! Полёт погони, пляшут пенные бугры.
С жадным лязгом опустились абордажные багры.
 
 
Визг канатов. Клубы дыма. О мечи звенят мечами.
Будут золото и жемчуг, будут бархаты с парчами.
 
 
Кончен бой… И снова дали… Вечер в волнах плавит медь.
Нерушим устав корсара: в море жить и умереть.
 
 
Счастлив тот, кто мог, как воин, путь пройти чредою бранной,
Кто от жизни выпил кубок, полный влагой необманной.
 
 
Ваш я вновь, морские волки! Вот вам верная рука.
Я вернулся вольной волей в ваши дальние века.
 

 
Вечер, тучи, тени шатки.
Меж стволов неверный свет.
Мы сошлись в последней схватке.
Кто-то ляжет, кто-то нет.
 
 
Дерзко поднято забрало.
Капли пота на челе.
Двух невмочь, я знаю, стало
Выносить сырой земле.
 
 
Я прочту ль в летящем миге,
О, судьба, твою скрижаль?
Пусть звучат в нещадном сдвиге[74]74
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Пусть звенят в последнем сдвиге…» (прим. сост.).


[Закрыть]
Щит о щит и сталь о сталь.
 
 
Будет буря. Ветер злится.
Гул несётся по горам.
То, что хочет чёрный рыцарь,
Только с жизнью я отдам.
 
 
Ходит меч в руке упруго.
Пусть конец мой неминуч,
Под железною кольчугой
На груди храню я ключ.
 
 
Там в скале затвор скрипучий
Весь оброс зелёным мхом.
День и ночь копьё над кручей
Высит сторож, старый гном.
 
 
Тёмно-лапчатые ели
Обступили узкий вход.
Словно жалобы свирели,
Нежный голос там поёт.
 
 
И когда, объят дремотой,
Сонный страж склонит копьё,
Долетает имя чьё-то,
Только, только не моё.
 
 
Будь, что будет! Мчитесь, миги!
Замолчи, моя печаль!
Пусть звучат в последнем сдвиге
Щит о щит и сталь о сталь.
 

 
Я летучий корсар. Я скиталец морей.
Видит в бурю мой призрачный взгляд.
Много встретилось мне на пути кораблей,
Ни один не вернулся назад.
 
 
Я не ведаю сна. Я не знаю утех.
Вижу небо да синюю гладь.
Я не знаю, за чей неотпущенный грех
Осуждён я лишь гибель вещать.
 
 
Кто на море рождён, кто любимец удач,
Только глянут – и дрогнут они,
Коль зажгутся на высях темнеющих мачт
Надо мной голубые огни.
 
 
Словно звон похорон, мой протяжный призыв
Прозвучит над холмами зыбей.
И домчит к берегам равнодушный прилив
Только щепы изломанных рей.
 
 
И, вскипая, волна будет бить о борта
Молчаливые трупы пловцов,
Но никто не расскажет из них никогда
Про подводный таинственный кров.
 
 
Я не помню о них. Мой корабль окрылён
И неведомой силой стремим.
Дни за днями идут, как тоскующий сон,
Ночь за ночью, как тающий дым.
 
 
День и ночь у руля. День и ночь у руля
Я стою, подневольный палач.
Только мне никогда не раздастся: «Земля!»
С высоты фосфорических мачт.
 

 
Над водою бледною[76]76
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Над рекою бледною…» (прим. сост.).


[Закрыть]
Спит лесная ширь.
Чащей заповедною
Едет богатырь.
 
 
Конь идёт над кручами,
Верный путь исчез.
Стенами дремучими
Подступает лес.
 
 
За горой на западе
Гаснет алый щит.
«Сколько чудищ, на поди,
Из лесу глядит.
 
 
Так и тянут лапищи,
Разевают пасть.
В их ли скверном капище
Смелому пропасть!
 
 
Как возьмусь за палицу,
Все вы – наутёк.
Кто сдержать похвалится
Богатырский скок?[77]77
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г. данная строфа отсутствует (прим. сост.).


[Закрыть]
 
 
Нечисть!.. Эка невидаль!
Что мне чёрный хор?[78]78
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Подходи в упор!..» (прим. сост.).


[Закрыть]»
И пронзает в гневе даль
Запылавший взор[79]79
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г. за этой строфой следуют ещё две:
Ведь не век плохи дела.Веруй горячо!Мало ль тяги виделоРусское плечо.Кровью всё окупится.В небе честь моя.Там за Русь заступитсяПраведный Судья.  И далее (прим. сост.).


[Закрыть].
 
 
Где-то меж ракитами[80]80
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «В логе, за ракитами…» (прим. сост.).


[Закрыть]
Ухает сова.
Мягко под копытами
Стелется трава.
 
 
Тёмною осокою[81]81
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Сонною осокою…» (прим. сост.).


[Закрыть]
Ветер шелестит,
За горой высокою
Гаснет алый щит.
 

 
Я кондотьер, беспечный и красивый,
Готов на всё, рублю всегда с плеча.
Есть в урне жребий хоть один счастливый? —
Его достану остриём меча.
 
 
Мне мил узор расцвеченных нарядов,
Их слишком пышный и тяжёлый блеск.
Люблю идти среди враждебных взглядов,
Чтоб плащ горел от шитых арабеск.
 
 
Я люб чужим и жёнам, и невестам,
Мне весело на козни их глядеть,
И вдруг потом как бы случайным жестом
Порвать хитро раскинутую сеть.
 
 
В кругу врагов мой облик прост и ясен.
Та простота – мой самый лучший щит,
Но задремли, удар мой не напрасен,
И враг у ног поверженным лежит[82]82
  В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И враг у ног поверженный лежит…» (прим. сост.).


[Закрыть].
 
 
Я всё прощу, легко поверю чуду,
Вчера язвившим дружеским устам,
Но ни одной обиды не забуду
И каждому сторицею воздам.
 
 
За всё плачу. С отеческой любовью
Судьба не даст мне всё, чем я богат,
Плачу за всё иль золотом, иль кровью
Друзьям втройне, врагам во много крат.
 
 
Я кондотьер. И мне бросают плату
И говорят: «Ты нанят, ты в плену!»
Но кто купил, не сетуй на расплату,
Я на тебя же шпагу поверну.
 
 
Смеюсь над всем… И сам Святейший Папа
Меня смутить анафемой не мог.
Но мне жалка больная птичья лапа
И придорожный сломанный цветок.