Текст книги "Четыре туберозы"

Автор книги: Нина Петровская

* * *

И вот уже опять нет комнаты, и нет зелёного абажура, и нет тревожных озабоченных лиц, и надо мной опять нависли угрюмые своды, и за окном чуть слышны монотонные оклики часовых.

Я хорошо помню тот день, когда меня привели к моему победителю.

В огромном зале, на возвышении, сидел он на троне – ненавистный горбун, одетый в золото. Его горб противно топырился под мантией из горностая, и змеиные глаза горели кровавым блеском, как карбункулы в его короне.

Кругом него толпилась свита, блестели кафтаны и латы, колыхались перья на шлемах и горели жемчугами высокие причёски дам.

Стража вела меня к нему. Я был безоружен, но руки мои не были связаны.

Я медленно подходил к нему, а он подпрыгивал от нетерпения на шитых золотом красных подушках, и улыбка растягивала его безобразный рот.

«Пусть введут её, мою невесту. Подайте мне кубок с пурпурным вином, мой брачный кубок», – раздался голос с трона, визгливый и скрипучий.

Вдруг внезапное смятение у дверей. Вбегает испуганный человек… он бледен… он падает на колени у трона.

«Господин! Она умерла… Женщина с золотыми волосами… Она убита её старым слугою… Он убил её и себя…».

Всё замолчало кругом.

Серо-бледным стало лицо горбуна, и глаза его, налитые кровью, почти выкатились из орбит…

Бешеный восторг наполнил мою душу. Он сдержал слово, верный старый оруженосец.

И я не достанусь тебе на потеху, проклятый владыка.

Мгновенье ещё…

Я быстрым движеньем вырвал кинжал из-за пояса ближайшего стража…

Прыжок вперёд…

Совсем близко передо мной бледно-зелёное лицо, искажённое страхом и злобой, с налитыми кровью глазами…

Удар… и удар…

Мой кинжал потонул в его грузном теле.

Далеко брызнула алая струя… Вот тебе брачный кубок, проклятый карлик!

Я хохотал, рассыпая удары…

Я прыгал, как бешеный волк, я извивался, как змей…

Но вокруг плотно сомкнулось стальное кольцо, и несколько мечей разом вонзилось мне в грудь.

Я упал, и радостный смех последний раз сорвался с моих губ.

* * *

И опять моя тихая комната, и лампа с зелёным абажуром, и сестра с Библией, и задумчивый доктор.

Я лежу, закрыв глаза…

Мерно звучат голоса Священной книги…

«Мне отмщение, и Аз воздам…».

Но я не вслушиваюсь в слова.

Книга закрыта. О чём там шепчутся они?.. Мой слух ещё достаточно тонок.

«Надежды нет… Не доживёт до утра…».

А я слушаю, и улыбаюсь, и радостно жду, чтоб Смерть разрубила тот двойной узел, который так мучительно и сложно завязала мне Жизнь.

Алая книга**

 
Между скал, в ущелье мглистом,
Тмя дыханьем небосклон,
С ярым шипом, с тяжким свистом
Вьётся огненный дракон.
 
 
Много лет под ним во прахе
Стыли мёртвые поля,
И молчала в рабском страхе
Истомлённая земля.
 
 
Но пока в тумане чёрном
Мрак и ночь скрывали даль,
Я сковал за тайным горном
Гневно блещущую сталь.
 
 
В том клинке навек отмечен
Синий свет моих обид,
Красным золотом иссечен
Облик древних Эвменид.
 
 
Не страшится чар дракона
Тот властительный закал.
Там, где дремлет меч закона,
Судию сменит кинжал.
 
 
И когда горячей крови
Ширь полей вспоит волна,
Всколосись в зелёной нови,
Возрождённая страна!
 

 
Куда бежать… Нет больше сил,
И льётся кровь волной пурпурной.
Я здесь один, среди могил,
Склонён над каменною урной.
 
 
Не слышно вражеских шагов.
Чуть внятен шум далёкой схватки.
У покосившихся крестов
Мерцают красные лампадки.
 
 
Пылают раны, как в огне,
И смертной жаждой сводит губы.
Надгробный ангел к вышине
Возносит мраморные трубы.
 
 
И кровь моя в земную грудь
Проникла ядом лютой злобы,
И дрожью мести злая жуть
Смутила дремлющие гробы.
 
 
Всё шепчут, шепчут, чуть слышны,
И вот слились в призывный голос:
Восстань! Карай врагов страны,
Как острый серп срезает колос!
 
 
И в жажде пламенных чудес
Иду, исполнен новой силой.
Шуми за мной, зелёный лес,
Над обагрённою могилой!
 
 
Гранаты огненный язык
Прорежет темень небосклона…
Вперёд! Туда, где шум и крик,
Где плещут красные знамёна!
 

 
Так! Ты избег земного тленья.
Живи в веках, великий Брут!
Как факел радостного мщенья,
Тебя народы воспоют.
 
 
Собой полмира тяготила
Тирана тяжкая пята,
Но ты восстал. И вот могила
Сомкнула дерзкому уста.
 
 
Сенат склонился боязливый,
Всесильный страх царил в сердцах.
Кинжал сверкнул вольнолюбивый.
Кто нынче – Цезарь, завтра – прах.
 
 
Твой труп – добыча вражья стана
Под шум изменчивой молвы.
Но не приспешникам тирана
Коснуться гордой головы.
 
 
И в этот миг, когда развеял
Твой хладный пепел ветр полей,
Твой гордый призрак в выси реял
В венце сверкающих лучей.
 
 
Так! Ты избег земного тленья.
Живи в веках, великий Брут!
Как факел радостного мщенья,
Тебя народы воспоют.
 

 
Плохо спится Маддалене
В пышно убранном дворце.
Взор бежит дремотной лени,
Зыбкий свет колеблет тени
На встревоженном лице.
 
 
Кто там стонет за стенами,
Безысходен и уныл?
Это – ветер над крестами,
Над несчётными рядами
Неоплаканных могил.
 
 
Что за мгла неотвратимо
Обвила над ложем сень?..
Вот клубится… Мимо! Мимо!
Это тянет чёрным дымом
Подожжённых деревень.
 
 
Что прикован взгляд упорный
К этим сводам, вновь и вновь?
Тьмой завешен свод узорный.
Там туман густеет чёрный.
Боже! Каплет, каплет кровь!
 
 
Дрогнул звон… Ужель измена
В замок мой войдёт сюда!
Гулких волн рыдает смена.
Маддалена! Маддалена!
Это колокол суда!
 
 
И не спится Маддалене
В раззолоченном дворце.
Взор бежит дремотной лени,
Смутный свет колеблет тени
На испуганном лице.
 

 
Остров чёрный, остров дикий!
Здесь для взора нет услад.
Но удел его великий
Охранять заветный клад.
 
 
Над пустынною могилой
Я стою… А там, вдали,
Вижу, чайкой быстрокрылой
Пробегают корабли.
 
 
Шум прибоя, еле слышен,
Сторожит священный прах,
И торжественен, и пышен,
Гаснет пурпур в небесах.
 
 
Бледный труп в гробу сосновом
Здесь зарыли палачи.
О, готовьтесь к битвам новым!
Куйте острые мечи!
 
 
Было много сил разбитых.
Пусть сильнее рок разит!
В этих камнях, в этих плитах
Пламень вольности сокрыт.
 
 
Этот пламень мы отроем.
За волной придёт волна,
И завеют над героем
Алым шёлком знамена.
 
 
Но над славною могилой
Тихо всё… А там, вдали,
Вижу, чайкой быстрокрылой
Убегают корабли.
 

 
Брат! Пора! Сомкнуты звенья.
Час пробил. Дерзай! Умри!
Выходи гонцом отмщенья
С первым трепетом зари.
 
 
Тот, кто смеет, тот, кто может,
Пусть за всех умрёт один.
Раб годами цепи гложет.
Миг! – и сгинул властелин.
 
 
Пусть конец тебе пророчит
Сонм бесчисленных могил!
Злой клинок тебе отточит
Ангел смерти, Азраил.
 
 
Всем уставшим, всем гонимым
Есть надёжный талисман.
Властен он развеять дымом
Всё, в чём властвует тиран.
 
 
Перед знаком возрожденья
Преклонись и славословь!
Вечен символ искупленья,
В жертву пролитая кровь.
 

 
Ты затихаешь, мой Рим… Дневные смолкают шумы,
Вечерняя сходит прохлада.
Иду я неспешно заросшей тропинкой старого сада.
Темнеет…
Вдали огневеет
Прощальной лаской заката мраморный портик дворца и
                                   семнадцать ведущих к нему ступеней.
Идут со мною вечерние думы,
Печалью повитые думы,
Вдоль тихих аллей.
Вот, полускрытый тёмными пиниями,
Строгими линиями,
Белеет алтарь, перевитый плющом.
На нём
Не сжигают давно аромата…
«Богу, чьё имя неведомо» – вырезал я на гранитном
                                                               подножье когда-то.
А ныне
Жгучим ветром пустыни
Выжгло в душе моей тихую радость милых чудес.
Закрылась навеки в страну осиянную дверь.
Теперь
Я не мечтаю о чуде.
И Бог для меня – лишь Тень, что придумали люди,
Чтоб ей населить пустынность небес.
А вот
Нахмуренный грот
С застывшим, как чёрный хрусталь, водоёмом.
За колоннами входа паутиной густеет мгла…
О, сколько раз на этой скамье, движеньем знакомым,
Помню, бросала она мне на плечи свои руки любимые.
Она умерла! Умерла…
Неудержимые
Слёзы текут сквозь прижатые бледные пальцы,
                                                                снова и снова.
Кругом тишина… Ничьё ненужное слово
Памяти той не обидит.
Этих слёз никто не увидит.
 

 
Я думал, ты скажешь то слово,
Когда я, гремя и блистая, к тебе подскакал на победной
                                                                         моей колеснице,
Обогнув ристалища грань, золотые столпы.
Я видел, дрожало оно на губах, сорваться готово…
При кликах толпы
Тебе, как царице,
Я бросил к ногам мой венок, что дают победителям.
Но в небо твой взгляд устремлён,
К нездешним обителям.
Молчишь. Замерла. Прозрачный виссон,
Как сон,
Твой стан обвивает волнами алыми.
Темнеет… Один, в колеснице, влекомой конями усталыми,
Медленно я приближаюсь к дворцу моему.
Холод и тьму
Несу я с собой.
Я буду один. И пока не зажжётся улыбкой восток золотой,
Я буду бродить до утра по пустынным покоям,
Стокрылым роем
Горестных мыслей томимый,
Я – нелюбимый.
 

 
Обняв руками колени, изгнанник, сижу на холодном песке.
Невдалеке
Громадой немой чернеют утёсы.
Там, в пещере сырой, меня ждёт мой тёмный приют.
Предо мной многошумное море,
Пустынное море.
Над белыми гребнями волн скользят альбатросы.
О моём неумирающем горе
Волны поют.
Белая пена ласкает мои бледные ноги.
В этот час
В тысячный раз
Я вспоминаю о милом былом, что взяли жестокие боги.
 
 
Помню я летнюю ночь… Сладкий запах цветов…
Шёпот немолчных струй из медной пасти тритона,
В лунном свете горит серебром бассейна зеркальное лоно,
И тиховейна,
Над мраморной чашей бассейна
Шепчет листва.
«Милый! Люби же! Люби!» И тела опьянённые,
Восторгом и болью сплетённые,
Росой окроплённые,
Объемлет трава.
 
 
Волны народа – как волны морские.
Живая стихия
Всё кругом залила стоцветным потоком.
Высоко над ней,
На золотой колеснице, правя четвёркой белых коней,
В лавровом венке, взирая спокойным оком,
Стою, вознесён над всеми, властитель.
Я – победитель.
Гудит земля. То железный шаг легионов.
Люди жаждут законов,
Я дам им закон,
Непреложный, подобный граниту.
В его защиту
Сто тысяч мечей сверкнут из ножон.
 
 
Волны приходят одна за другой. Стелется белая пена,
Пенные руны слагает у ног. Смысл их: «измена».
Жалобен крик гальционы над тёмными водными нивами.
Золотыми отливами
Гаснут вдали уходящие блески заката.
Сердце печалью объято.
Нечего ждать мне, жалкому страннику,
Изгнаннику.
 

 
Удары дружные вёсел
Бороздят морские поля.
На север дальний уносим
Горестный прах короля.
 
 
Лежит он в шлеме крылатом.
Над пучиной меркнет заря.
В его серебряных латах
Дробится блеск янтаря.
 
 
И тихо вздыхают струны,
И вторит ветра напев,
Он умер, мощный и юный,
Свой путь свершить не успев.
 
 
Он пал не в битве кровавой,
Не в бою обрёл он покой.
Он выпил кубок с отравой,
Поднесённый любимой рукой.
 
 
Скрипя, сгибаются мачты,
Вечереют морские поля.
О, девы, юноши, плачьте
Над телом немым короля!
 
 
            За туманами холодными,
            За хребтами льдяных плит,
            Мы найдём скалу бесплодную,
            Где лишь волны да гранит.
 
 
            Там покой Владыки мёртвого
            Не встревожит чуждый взор.
            Только плещут волны гордые,
            Моря царственный простор.
 
 
            Пусть он спит на ложе каменном,
            Крепко очи затвори.
            И на латах красным пламенем
            Стынет вечная заря.
 

Владимиру Линденбауму

 
Строй ступеней весь измерен,
Долгим зовом стонет медь.
Я пришёл, обету верен, —
Победить и умереть.
 
 
Чёрной грудью злобно дышит
Неба траурный покров.
Там, внизу, – прибой колышет
Гребни пенные валов.
 
 
Опущу спокойно вежды,
Руки бледные простру.
Буря рвёт мои одежды,
Плащ мой бьётся на ветру.
 
 
Змеи туч ползут над башней.
Вольно дышится груди.
Всё, чем жил, – как сон вчерашний,
Всё осталось позади.
 
 
Чёрной птицей, чёрной птицей
Что-то сумрак прочертит.
Дрогнув, месяц бледнолицый
Мёртвый взор свой отвратит.
 
 
Только волны в час последний,
Разбиваясь о скалу,
Возгласят ещё победней
Дерзновенному хвалу.
 
 
Строй ступеней мной измерен,
Вещим звоном стонет медь,
Я пришёл, обету верен,
Победить и умереть.
 

Единственному другу

 
Там, где берег дик и грозен,
Лишь пробьёт знакомый час,
Меж стволами чёрных сосен
Заблестит кровавый глаз.
 
 
Далеко кругом застонет,
Зашумит дремучий бор.
Сумрак мертвенный разгонит
Ярким пламенем костёр.
 
 
Я приду к нему, усталый,
Скован властью темноты.
Ляжет отблеск ярко-алый
На недвижные черты.
 
 
Станет ясна мне впервые
Счастья тайная игра.
Пляшут струи огневые
В дымных отсветах костра.
 
 
Обовьют ночные тени
Пёстро-огненный узор,
Я прочту в неверной смене
Мой последний приговор.
 
 
Лишь под серою золою
Змеи красные уснут,
Я недрогнувшей рукою
Совершу мой правый суд.
 
 
Нежным блеском перламутра
Вновь зардеют небеса,
И заглянет тихо Утро
В остеклевшие глаза.
 

«Для Господа тысяча лет, яко день един».

 
За море солнце садилось.
Море безмолвьем объято.
Тихая даль золотилась
Рдяной печалью заката.
 
 
Ангелов белые крылья…
В сводах небесного храма
Вьётся серебряной пылью
С моря туман фимиама.
 
 
Берегом шёл я песчаным.
Что-то в душе нарастало.
Старое вечно-желанным
Вновь предо мной восставало.
 
 
Прорвана мира граница!..
Плещутся волны эфира.
Мчусь я, как мощная птица,
К берегу дальнего мира.
 
 
Вот я средь плена людского,
Идут так медленно годы,
Тлеет под пеплом земного
Отблеск забытой свободы.
 
 
Долго я жил… Но нежданно
Что-то в душе задрожало.
Старое вечно-желанно
Вновь предо мною восстало.
 
 
Миг дерзновенный усилья!..
Плещутся волны эфира.
Мчат меня лёгкие крылья
К берегу прежнего мира.
 
 
Снова там солнце садилось.
Море раздумьем объято.
Ясная даль золотилась
Рдяной печалью заката.
 

Владимиру Рубинштейну

 
Когда я выпью кубок пенный
И в нём увижу глубину,
Возьму свой посох неизменный
И брошу прежнюю страну.
 
 
Пойду звериными тропами,
В тени раскинутых дерёв,
Пойду упорными стопами
На звуки дальних голосов.
 
 
Кругом шуршат седые травы,
И смутен зыбкий шум лесной…
Но вот вдали заблещут главы
Червонно-яркой полосой.
 
 
И разом длительные годы
Померкнут в памяти, как сон.
Войду под сумрачные своды,
Где веет сонностью времён.
 
 
И, опустившись на колени,
Паду, усталый пилигрим,
На полустёртые ступени,
Последним пламенем томим.
 
 
И всё, что цепкой пеленою
Давно окутало меня,
Растает бледною волною,
Как тает воск в струях огня.
 
 
И, внемля медленное пенье
И звон серебряный кадил,
Я буду вырван в то мгновенье
Из власти отошедших сил.
 
 
Разгонят красные лампады
Влиянье тягостного сна,
И тщетно будет вдоль ограды
Бродить безмолвный Сатана.
 

 
Щит иссечен. Шлем изогнут,
В ранах грудь бойца.
Иль мечты мои не дрогнут
Радостью конца?..
 
 
Волей сдвинуты границы,
Тайна добыта.
Чуть блестят, полуоткрыты,
Медные врата.
 
 
Шаг уверен. Взор спокоен.
Мне ли ждать у врат?
Кто свершил свой путь, как воин,
Не пойдёт назад.
 
 
Так прими, о край печали,
Странника приход.
Тусклы – светы. Блёклы – дали.
Бледен небосвод…
 
 
Шаг ещё… Я знаю, где ты,
Сладостный ночлег.
Далеко простёрся Леты
Заповедный брег.
 
 
Помню я, под говор елей,
В детстве снился мне
Бледный пурпур асфоделей
В грустной тишине.
 
 
Сбылась сказка старых былей,
Сбылся давний сон.
Тихим блеском нежных крылий
Воздух напоён.
 
 
Тёмный лес молчанью внемлет,
Тайну затая.
Меж полей беззвучно дремлет
Сонная струя.
 
 
Там паду с победным смехом
На поблёкший мох,
И провеет тихим эхом
Мой последний вздох.
 

Лидии Рындиной

 
Крепка железная решётка
В моём окованном окне,
И прутьев сеть чернеет чётко
В узорах лунных на стене.
 
 
Стою печальный и суровый,
Замкнут навек средь тяжких плит,
Но некий трепет жизни новой
Везде таинственно разлит.
 
 
Там, за окном, цветут сирени,
И дышит сонная трава,
И ветер, влажный и весенний,
Едва колышет дерева.
 
 
Но, чу! Шаги! Звучат ступени,
И, слабо своды озаря,
В углах колеблет ночи тени
Мгновенный отблеск фонаря.
 
 
А, это ты, мой враг надменный,
Мой ненавистный властелин.
Нас было двое во вселенной,
И вот – я пал, и ты – один.
 
 
Что вижу? Руки простираешь?
Во прах склонился головой?
Ты разделить мне предлагаешь
Венец и скипетр мировой.
 
 
Но мне презрен твой дар случайный.
Не надо царского меча.
Кто ведал счастье Высшей Тайны,
Не будет братом палача.
 
 
И в дни томительной тревоги,
Когда немолчен зов минут,
В твои продажные чертоги
Мои мечты не притекут.
 
 
Ушёл… И дверь гремит в затворах,
И я один меж прежних дум.
Стихает в дальних коридорах
Шагов чуть слышных смутный шум.
 
 
А за окном цветут сирени,
И дышит сонная трава,
И ветер, влажный и весенний,
Едва колышет дерева.
 

 
Мертвы и холодны равнины морские,
И небо завешено бледным туманом,
И ночи, и дни вековая стихия
Стремит корабли к заколдованным странам.
 
 
Раскинут широко простор изумрудный.
Шумит за кормой жемчуговая пена,
И веяньем влажным нас ветер попутный
Уносит всё дальше от старого плена.
 
 
Не страшны нам бури и отдых неведом.
Нам любо лететь над бездонной пустыней.
Чертят корабли неизведанным следом
Свободные шири безбрежности синей.
 
 
Отважным награда – руно золотое.
Над теми, кто ищет, не властна измена.
Неси нас к победе, о море святое!
Шуми за кормой, жемчуговая пена!
 

 
Ночь тиха. Глядят на землю
Звёзды ясной чередой.
Я пустыне молча внемлю…
Шелест трав и шум лесной…
 
 
Лунный луч струисто блещет
Чёткой сталью копия.
Под копытом тихо плещет
Говорливая струя.
 
 
И внезапною тоскою
Дух тревожный омрачён.
Что таится за тобою,
Молчаливый Рубикон?
 
 
Или стан мой плащ пурпурный,
Царский пурпур обоймёт,
Или холм с недавней урной
Мирт печальный обовьёт.
 
 
Слышу вздохи. Слышу стоны,
Зовы вещие могил.
И над брегом Рубикона
Веют крылья тайных сил.
 
 
Поздно! Поздно! Жребий – кинут.
Рок гудит над головой.
И вскипел поток, раздвинут
Коней грудью боевой.
 

Елене В. Барятинской

 
Есть остров на море далёком,
Покоем забвенья объят.
Там виден во сне одиноком
Могил беломраморных ряд.
 
 
Там люди и звери безмолвны,
Не стонет там ветер ночной.
Катя полумёртвые волны,
Молчит и не бьётся прибой.
 
 
И звонкими песнями птицы
Не будят зелёных полей,
И, молча, теней вереницы
Уходят в безмерность аллей.
 
 
И тот, кто на остров прибудет
И ступит на берег немой,
Себя навсегда позабудет
И внидет в последний покой.
 
 
И станет, без дум и без горя,
Влеком неизбежным концом,
У берега сонного моря
Сидеть с неподвижным лицом.
 
 
Есть остров на море далёком,
Покоем забвенья объят.
Там виден во сне одиноком
Могил беломраморных ряд.
 

1904. Осень

Моему врагу

 
Пьяной дрёмою степной
Веет в воздухе ночном.
Сонный тополь под луной
Весь струится серебром.
 
 
Погоди, мой милый друг!
Дышит влажная листва.
Обведён волшебный круг,
Мерно падают слова.
 
 
Мчусь я вихрем в вышине.
Не спасёт твой тихий дом!
Свищет ветер в уши мне,
Рассекаемый плащом.
 
 
Вот достиг, влетел, прильнул.
Пляшет в сердце алый хмель.
Хрип молчанье всколыхнул,
Смята мирная постель.
 
 
Смерти дрожь в людских чертах
Я читать давно привык.
Кровь и пена на губах,
Синий высунут язык…
 
 
Вот застыл. В зрачках – испуг.
Будет там он навсегда.
Спи спокойно, милый друг!
Спи до страшного суда.
 

Елене И. Батуевой

 
Ярко рдеют угли кровью,
Сумрак льётся из окон,
К золотому изголовью
Меч заветный прислонён.
 
 
И над ложем наклонённый,
Сон могучего храня,
Тихо веет стяг червлёный
В красных отблесках огня.
 
 
И герой в тревожной дрёме
Разметался тяжело,
И нахмурилось в истоме
Богатырское чело.
 
 
Тёмный сон зловеще дышит
Над победной головой,
Грёзы чёрные колышет
Тканью сумрачно-живой.
 
 
Видит… Рьяно мчатся кони
С диким ржаньем вдоль полей,
Тяжкий меч звенит о брони,
Бранный клич гремит грозней…
 
 
Видит… Мёртвая равнина…
Кто там спит, копьём сражён?..
Взор застывший исполина
Прямо в небо устремлён.
 
 
В чьём окне не гаснут свечи?..
Плачет бледная краса,
И на мраморные плечи
Пала чёрная коса.
 
 
Тихо рдеют угли кровью.
Рвётся сумрак из окон.
К золотому изголовью
Меч заветный прислонён.
 

Декабрь 1904

 
Немая тень легла на землю,
В тумане город потонул,
В дремоте тяжкой смутно внемлю
Далёкой жизни чуждый гул.
 
 
Но только ночь на тверди синей
Свой звёздный свиток развернёт,
Ночной торжественной пустыней
Свершаю медленный полёт.
 
 
Я вижу, взор склоняя долу,
Как по затихнувшим лугам
Навстречу горнему престолу
Клубится бледный фимиам.
 
 
И слиты в таинстве моленья
Дыханья неба и земли,
Как будто росы примиренья
На мир усталый снизошли.
 
 
Но в сонмах звёзд, другим неведом,
Мне ясен горестный укор,
Полночный бархат ярким следом
Прорезал красный метеор…
 
 
Пусть в бриллиантовой порфире
Горит заоблачный чертог!
Но я один лишь знаю в мире,
Что умер Бог.
 

 
Грозны вопли непогоды,
Стонет бешеный прибой.
Я вхожу в святые своды
С омрачённою душой.
 
 
Благ и кроток лик Мадонны
В мягком отсвете лампад.
Еле видимы, колонны,
Затенённые, стоят.
 
 
Я печальный, я усталый.
Чую – тайна снизошла.
Нежно льётся сумрак алый
В грань узорного стекла.
 
 
Я стою, скрестивши руки,
И с поникшей головой.
Отчего ж иные звуки
Снова властны надо мной?
 
 
И привычною мечтою
Я лечу в далёкий храм,
Где недвижною волною
Стынет чёрный фимиам.
 
 
Ряд светильников багровых
Зыблет огненный язык,
И в дыму лампад лиловых
Еле виден тёмный Лик…
 
 
Там паду на хладный камень,
Весь дрожа, простёртый ниц.
Знаю, вспыхнет бледный пламень
Из-под дрогнувших ресниц.
 
 
Вмиг падёт покров туманный,
И воспрянет в блеске сфер
Красотою несказанной
Осиянный Люцифер.
………………………………
Благ и кроток лик Мадонны
В мягком отсвете лампад.
Еле видимы, колонны,
Затенённые, стоят.
 

Сила пара и электричества – ничто перед бешеной силой отточенной воли.

Из одного разговора

Пускай холодною землёю засыпан я….

Лермонтов

 
Я в могиле схоронён,
Обо мне справляют тризны,
Но несёт мне вещий звон
Зов покинутой отчизны.
 
 
И когда под шум дерёв
Надо мной звучат молитвы,
Я ищу в обрывках слов
Бред любви иль грохот битвы.
 
 
Слышу – вновь в душе моей
Грозный вихрь летит по струнам,
И опять в дыму страстей
Стал я пламенным и юным.
 
 
Дрогнут крылья за спиной…
Тайный холод в сердце канет.
Неподвижною волной
Ночь грозящая настанет.
 
 
Я лечу вперед, вперед,
Над безмолвною землёю,
И за мной змеится след
Серебристой чешуёю.
 
 
То, что было, не прошло.
Всё покорно воле смелой…
Сквозь узорное стекло
Смутно виден полог белый…
 
 
Я прильну к устам твоим,
Опьянённый алой кровью,
Ночь пройдёт, пройдёт, как дым,
Между пыткой и любовью.
 
 
Истомишься до утра
Дрожью огненных объятий…
Чу!.. Петух… Лететь пора
Мне в обитель мёртвых братий.
 
 
Вновь глубоко под землёй
Я лежу. Сомкнуты вежды.
Сосны шепчут надо мной
Сказку белую надежды.
 
 
И когда под шум дерёв
Надо мной поют молитвы,
Я ловлю в узорах слов
Бред любви иль грохот битвы.
 

Июнь 1904