Текст книги "Четыре туберозы"

Автор книги: Нина Петровская

^{Подвальная большая комната, без окон, под сводом. Прямо против зрителей большой, некрашеный стол. На нём несколько толстых книг и Распятие, прибор для письма и несколько канделябров. Рядом с ним скамейка. На самой середине комнаты дыбы. Несколько правее железная пустая кровать, рядом с ней сковорода с горячими углями. Затем целый ряд других предметов пытки. Направо тяжелая, железная дверь, в которую вводят осуждённых. Сперва сцена совершенно пуста. Потом безмолвно, словно крадучись, входит слуга, зажигает свечи, расставляет предметы на столе и испытующе смотрит на орудия пытки. Потом уходит, запирая тяжёлую железную дверь снаружи за сценой. В углу комнаты подымается пар и, когда он пропадает, на сцене стоят Герман и Вальтер.}

Герман

 
Будь спокоен.
Не забудь, – ты маг,
Я спасу её от мук телесных.
Будь спокоен.
Не забудь, – ты маг.
Мы боремся для Бога.
Мрак тяжёлый
Победит Господь.
Стой со мною рядом.
Мы начертим круг
И невидимыми врагам мы станем.
 

^{Вальтер становится с ним рядом. Герман палкой с железным остриём чертит около них магический круг.}

Вальтер

 
Тебе я верю, мой Учитель!
И всё исполню я, любя.
Прости минувшее неверье.
Ты убедил меня не словом,
А тихим светом
Души твоей великой.
 

Голос

Снимите с дыбы.

Невыносимо я страдаю!

2-й голос

О, ноги сожжены!

Убейте же меня!

Вальтер

Учитель! Ты слышишь стоны!

Голос

Невинен я, о Боже!

Господь, будь мне свидетель!

Герман

 
То голоса замученных вчера.
Превысили их муки меру,
И целые века
Они тревожить будут
Покой угрюмых сводов.
 

Голоса

 
О, пощадите! О, оставьте
Меня спокойно умереть.
Невинен я! Невинен!
 

^{За сценой звон отпираемой тяжёлой железной двери. Входят три монаха-инквизитора с актуариусом: двое старых, один молодой. За ними у железных дверей становится стража. Монахи и актуариус торжественно садятся за судейский стол.}

1-й инквизитор

(торжественно)

 
Сегодня нам подсудна
Девица Клара. В колдовстве
И в связи с дьяволом,
С врагом Святейшей Церкви,
Обвиняется она.
Стража! Введите к нам её.
 

^{Два стражника уходят.}

2-й инквизитор

 
Отец Антоний, получили ль
Вы рукопись мою?
 

1-й инквизитор

 
Да, получил и прочитал её,
Но вызов с молотом ещё не делал.
 

2-й инквизитор

А жалко! Говорят, вернейший способ вызвать духов и заставить их принести нам золота.

Молодой инквизитор

Но, отец мой! Может, золото от беса?

1-й инквизитор

(иронически)

 
Кто бес? Кто нет!
Нам трудно в этом разобраться.
Сперва мы бесу согрешим, —
Потом молитвой просвятимся.
А золото всегда свою имеет цену.
 

2-й инквизитор

 
Читал я много раз
Записки и пакты с дьяволом,
Которые мы находили
У наших осуждённых.
Но странным мне всегда казалось,
Что будто действие своё
В руках Священной Инквизиции
Они теряют.
 

1-й инквизитор

 
Не заклинания слабы,—
Слабы учёные монахи:
За дело не умеют взяться.
На все ведь нужен ум,
Но много ли у нас людей
На самом деле умных?
 

^{Входят два стражника; за ними ведут Клару двое палачей и трое помощников. Рядом с Кларой идёт жена палача, толстая, обрюзглая баба, Брунгильда. Клара в одной только короткой рубашке: ноги её, руки и шея голые. На глазах у неё повязка. Ведут её задом к инквизиторам.}

1-й инквизитор

Брунгильда, подойди!

Брунгильда

(подходя к столу и низко кланяясь)

 
Примите мой поклон нижайший,
Святейшие отцы!
 

1-й инквизитор

Скажи нам, баба, искала ль ты печати дьявола на теле подсудимой?

Брунгильда

 
Святейшие отцы!
Я всю её раздела
И со вниманьем
Всё тельце ей булавками колола.
Я даже все сокрытые места
Её девической красы
Внимательно булавками колола.
 

1-й инквизитор

И что же?

Брунгильда

Да что! Всё плачет и дрожит!

2-й инквизитор

А печать дьявола ты не видала?

Брунгильда

(вздыхая)

 
Как ни старалась,
Не нашла.
 

1-й инквизитор

 
Довольно! Отойди!
Ведите подсудимую сюда!
Снимите с глаз её повязку!
 

^{Клару подводят к столу. Палач с глаз её снимает повязку.}

1-й инквизитор

 
Девица Клара! Я прошу тебя
Быть откровенною. Сознайся нам,
Что ведьма ты, что ты любовница
Врага Святейшей Церкви.
Подумай о душе своей!
 

Клара

(глядя прямо на него)

 
Святой отец!
Я не виновна!
 

2-й инквизитор

 
Дитя, признайся нам!
Ведь мы отцы духовные твои.
Мы день и ночь немолчно Бога молим,
Чтоб души грешные людей
Он принял в райскую обитель.
Мы не желаем зла тебе.
Твою же душу мы спасти хотим.
Подумай о мученьях ада!
Там вечный огнь
И в нём горят до страшного суда
Отступники Святейшей Церкви!
Там плач, зубовный скрежет!
Признайся нам!
Пусть тело грешное
Потерпит кару,
Но душу сохрани для Бога.
О, дочь, о, милое дитя,
Послушайся меня!
 

Клара

 
Я говорю вам,
Я не виновна.
Я не умею лгать.
Я Бога призываю
В свидетели себе.
 

Молодой инквизитор

(убедительно)

 
Она готова дать
Святую клятву!
 

1-й инквизитор

 
Ты, юный брат, забыл, —
Святая Церковь
Клятвам ведьмы
Верить не велела.
 

^{Он обращается теперь к Кларе.}

 
Дочь моя! Вот эти вещи
Устроены для пытки.
Я принуждён пытать тебя.
Чтоб получить твоё признанье.
 

Клара

(вся дрожа)

 
О, Боже мой! Ты видишь!
Так пытайте!
 

1-й инквизитор

 
Палач! Объясни подсудимой
Значение орудий пытки,
Ad oculos ей покажи.
 

^{Палач с грубым смехом подводит Клару поочерёдно ко всем орудиям пытки и показывает ей их. Клара вся дрожит и смотрит прямо, не моргая.}

Палач

Вот это, милая моя, дыбой мы зовём. Вот тут мы привязываем ручки, а вот тут ножки. Затем начинаем растягивать. А суставчики-то: хрусь! хрусь! А затем под мышечками огоньком поджарим, а можно и у грудок. Тебе это, деточка, не нравится?! Но другое: качели. Вот так: ручки связываем на спинке, а верёвку привязываем за них, а верёвочка-то перекинута через блок, там на потолке. Потом и начинаем то подымать вверх девочку, а то сразу опускать её. При этом все жилочки рвутся и все косточки лопаются. Тоже не нравится, моя кошечка?! Ну, так вот другое: это гробик! В него кладут и привязывают крепко. В ротик кладут вот эту воронку. И через нее помаленечку вливают, поверишь ли, ведра два самой чистой водички. Живот-то во какой вздует! Не веришь! Ну так попроси отцов святейших, – они позволят тебе самой проверить мои слова. А вот это сапог испанский, самый модный! У кого ножки кривые – тому он живо их выпрямит. Ведь презабавный инструмент!

Вальтер

Что будет дальше! О, Боже! Боже!

Герман

 
Успокойся!
Она не будет чувствовать мучений.
Будь спокоен. Помни Бога!
 

1-й инквизитор

 
О, злая дочь моя!
Ты страшные орудия видала!
Согласна ли ещё на пытку?
Сознайся, дочь! Сознайся!
Прошу тебя в последний раз.
Сознайся!
 

Клара

 
Нет! Пусть пытка!
 

1-й инквизитор

 
Так, хорошо! Палач!
Сперва сапог испанский!
Живее к делу!
 

2-й инквизитор

 
Постойте! Дочь моя,
Сознайся поскорее.
Страшна ведь пытка!
Страшна и смерть в грехах!
Но если ты откроешь нам всю правду,
Покаешься в грехах,
То мы тебя пытать не станем.
Тебя на волю мы отпустим,
В твой милый лес.
Живи там, сколько хочешь!
Играй с цветочками
И с птичками лесными.
Хоть я не вправе дать тебе свободу,
Но отец Антоний даст.
Он даст, – я это знаю.
Скажи нам, что ты ведьма, —
И мы тебя сейчас отпустим.
Отец Антоний, правду говорю?
 

1-й инквизитор

(делает неопределённую гримасу)

 
Хм! Хм!
Ну, говори!
Ты ведьма?!
 

Клара

 
Я правдой не торгую.
Я Бога своего
За жалкое, земное счастье
Продать не в силах… —
Пытайте же скорей!
 

2-й инквизитор

 
Что делать!
Сама ты виновата.
Ну, так! Пытай палач!
 

^{Герман медленно и торжественно вытягивает свои руки против Клары и всех судей; подходит к Кларе, как сомнамбул, и дотрагивается до неё руками. Затем пятится тихо и уверенно опять к себе в круг. Палач ввинчивает ногу Клары в испанский сапог.}

Клара

(восторженно)

 
Иисус Христос страдал,
И я, его невеста, страдать готова!
 

1-й инквизитор

 
Пиши: она себя невестой назвала,
Конечно, не Христа, а дьявола.
 

Клара

 
Отверстым вижу небо,
И сонмы ангелов взирают на меня…
Нет боли никакой!
 

1-й инквизитор

 
Пиши: помог ей дьявол
И сделал нечувствительной её.
Теперь довольно!
Начнём другую пытку!
 

^{Палач развинчивает сапог.}

Палач

(в изумлении)

 
Нога её цела,
Никаких нет переломов и отёков.
 

1-й инквизитор

 
Вон, на железную кровать
Её кладите и жгите ногу ей!
 

^{Клару ведут к кровати. Привязывают её к ней и раздувают рядом с ней жаровню. Жаровню подносят к её ногам. Пламя начинает их лизать.}

Вальтер

О, Боже, Боже мой! Спасите!

^{Он хочет выскочить из круга и броситься к Кларе.}

1-й инквизитор

 
Что это, голос?!
Дьявол воочию стал помогать ей!
 

^{Герман схватывает Вальтера и тащит его опять в круг.}

 
Довольно, палачи!
Пусть пытка прекратится!
Её доказана вина!
Пиши: девицу Клару присуждает
Святая Инквизиция к сожженью
За колдовство и за сожительство
С врагом Святейшей Церкви.
 

Вальтер

Учитель, помоги!

Герман

 
Я ей уже помог!
Я душу спас её!
Хотя она умрёт
От рук бездушных палачей,
Но всё же без страданий.
Вы, вражьи слуги,
Дрожите предо мной!
Попомню вас ещё!
Ещё в борьбе неравной
Мы смерим наши силы!
Пойдём, мой ученик!
 

^{Они торжественно уходят. Перед ними тяжёлые двери с гулким металлическим звоном сами распахиваются и потом, пропустив их, опять шумно захлопываются. Инквизиторы и палачи безмолвны.}

^{Поле за городской стеной. Вдали виднеются башни средневекового города. В перспективе темнеет бор. Среди сцены, несколько в её глубине, огромный костёр, к нему сбоку прислонена лестница. На сцене толпится многочисленная пёстрая толпа. Она состоит из ландскнехтов, ремесленников, бюргеров, лекарей, брадобреев, крестьян и крестьянок и т. д. Все в необыкновенном оживлении ждут казни. По авансцене медленно прохаживаются, совершенно отдельно от толпы, два странных, очень крупного роста, существа в широких мантиях. Они закутаны и их лиц не видать. Одно во всём ярко-серебряном, белом, а другое во всём глубоко-чёрном. Они не разговаривают и держат друг друга за руки. Некоторые из народа следят за ними испуганно глазами. Во время следующего разговора два странных существа незаметно исчезают в толпе.}

Нищий

Зачем они пришли? Зачем? Ты видишь этих двух?

Лекарь

Видать-то вижу. Наверно, проходимцы.

Нищий

Ты ничего не понял!

Лекарь

А ты, старик, наверно можешь больше меня понять, учёного доктора?!

Нищий

Больше! Больше! Я смотрю, всю жизнь смотрю. Я все давно понимаю.

Лекарь

Их больше нет.

Нищий

Их нет, но они придут. Они всегда приходят.

Лекарь

Ну так пускай приходят.

Нищий

Они придут к тебе. Ты должен их любовно встретить.

Лекарь

Мне некогда болтать слова пустые. Отстань! Я посмотреть хочу, как будут ведьму жечь.

^{Он теряется в толпе.}

Женщина

Батюшки мои! Здесь будут жечь её?

1-й ландскнехт

Конечно, милка! Изжарят, как овцу.

Женщина

За что же?

1-й ландскнехт

А за то, что ведьма! Правда, брадобрей мне говорил, что лишь под старость бабы становятся ведьмами. Эта же, говорят, молодая, смазливенькая. Значит, поспешила.

Женщина

Безбожник! Срамник! Уйди ты прочь!

1-й ландскнехт

(обнимая её)

Ну, голубка-мамочка, не сердись!

^{Вокруг высокого и худого монаха в изодранной ряске собирается толпа. Монах высоко над своей головой жестикулирует руками и что-то кричит. Толпа волнуется.}

Монах

Да, надо жечь всех колдунов, всех ведьм, всех женщин. Они соблазняют нашего брата. Они сосуд дьявола.

Старик

Не увлекайся, святой отец! Не поддавайся сам соблазну.

Молодая бабёнка

Не тебя ли, старого козла, станут соблазнять! Пьяница!

Монах

(в гневе)

Вас спалит земной и небесный огонь, адовы чада!

2-й ландскнехт

Не ругай баб, проходимец! Я глотку тебе заткну. Вам бабы не нужны. Вся забота ваша о чертях. Ну, и любите их. Мы же останемся с бабами. Проще.

^{Народ хохочет. Монах в гневе потрясает кулаком и уходит.}

Нищий

Помолитесь Богу! Помолитесь Богу!

Крестьянин

Старик, отчего ты не просишь сегодня для себя милостыни?

Нищий

Сам Господь мне даст её сегодня. Прошу я за несчастных. Беда! Беда!

Крестьянин

Какая тут беда! Беда ль, что ведьму жгут?

Нищий

Сегодня жгут, и – знаете кого?

Крестьянин

Ведьму!

Нищий

Нет, Клару, невесту ученика нашего Германа.

^{В народе раздаются протяжные и печальные голоса.}

Голоса

Герман… Герман… Герман…

Крестьянин

Быть не может! Он не даст её в обиду, даром, что овцы смирнее. Он задаст им на орехи.

Нищий

Глядите, глядите, – вот и он, и с ним его Вальтер.

^{Герман тихо бредёт, опустив на грудь седую голову, за ним на расстоянии двух шагов идёт Вальтер.}

Женщина

(падая на колени перед Германом)

Учитель, дочь моя больна. Исцели её.

^{Герман проходит мимо, не замечая её.}

Нищий

Свет моих очей! Исцелитель, друг народа, теперь я не боюсь! Ты их сильней!

2-й ландскнехт

(подходя к Герману)

Заговори меня, отец почтенный, чтоб вражеские сабли не ранили меня.

Герман

Друг, оставь! Сегодня я слабей дитяти!

Оставь!

^{Ландскнехт удивлённо отходит в сторону. К Герману напирает толпа народа. Они кричат и потрясают в воздухе кулаками. Герман изумлённо, словно проснувшись от тяжёлого сна, останавливается и смотрит на них.}

Народ

Учитель! Учитель! Ты нас лечил, ты нас спасал, ты Богу за нас молился, – мы вырвем из рук этих дьяволов Клару. Мы им головы прошибём. Мы их на куски разорвём. Где они?! Где они?! Ребята дружно! Все за одного!

Герман

(печально и неуверенно)

Спасибо вам, но это всё не то! Душа моя печальна. Я сам себя потерял. Тут тоже сила, но не земная. О, настают века страданий! Всех вас спасти я должен. Клара не одна. За ней других сожгут, и много, много светлых знаний, и силы, и любви уснёт навеки…

Нищий

Он прав! Он к Богу ближе, чем мы, и Бог его научит, как поступить.

Народ

Её везут! Везут! Везут!

^{Внезапно настаёт тишина. В воздухе тихо и печально проносятся вопли.}

Голоса

Горе! Горе! Горе!

^{Идёт медленно шествие. Клара окружена палачами и стражей. Она сидит задом наперёд, лицом к хвосту, на осле. На голове её высокий колпак с изображениями чертей. За ней идут судьи. Шествие подходит к костру. Клару вводят на костёр, привязывают к находящемуся там столбу. Вальтер прорывается сквозь народ к костру и становится рядом с ним.}

Голоса народа

Слуги дьявола! Убийцы! Кровопийцы!

^{Народ сильно волнуется. Ландскнехты отгоняют его от костра.}

Судья

(читает)

Судом Святейшей Инквизиции девица Клара приговорена за колдовство и за сожительство с дьяволом к смертной казни через сожжение на костре. Пусть будет Господь милостив к её грешной душе!

Клара

(на костре)

Я невинна!

Молитесь за меня!

Народ

(кричит)

Старик Учитель! Дай нам спасти её!

За что они её терзать хотят?! За что?!

За что?!

^{Герман падает на колени.}

Голос из народа

Тише! Тише! Он хочет молиться! Бог его услышит!

^{Среди полного безмолвия Герман стоит с минуту на коленях; затем порывисто схватывает себя обеими руками за голову и говорит торжественно, как в забытьи.}

Герман

 
«Твой Вальтер ранен… Он должен жить…
Ты стар… Сверши венец великому ученью
И дням твоим великим…
Внемли и исполняй…».
 

^Пауза.

 
Да, я понял тайну слов,
Священных слов,
Последних слов великого пророка!
И я готов! Я твой!
Твоя да будет воля!
 

^{Он встаёт; гордо и быстро подходит к костру. Глаза его жгут окружающих. Народ и стража расступаются перед ним.}

 
Дорогу мне! Дорогу!
Я вновь силён. Я старый маг,
Последний маг семьи великой!
Дрожите предо мной,
Исчадья ада!
 

^{Всюду трепет и безмолвие. Он у самого костра и простирает руки к Кларе.}

 
Дочь бедная моя!
Сойди с костра!
Довольно насмехаться
Врагам над будущей победой, —
Победой царства света.
Силою, мне данною от Бога,
Я путы рву твои!
 

^{Верёвки спадают с Клары, и она медленно по воздуху парит к Герману и становится с ним рядом. К ней подходит Вальтер и берёт её за руку.}

 
Теперь черёд за мной.
Я на земле не нужен
 

^{Герман медленно восходит на костёр.}

 
Я нужен там!
Да, там великая борьба!
Пройдут века.
Огонь жестокий
Людьми питаться станет.
Забудут люди магов.
В довольстве сытом обретут
Смешное счастье.
Покроется земля домами,
Высокими, как скалы.
Померкнет солнца свет
Пред солнцем, созданным людьми.
Железными цепями
Себя скуёте вы.
И, как рабы,
Не знавшие свободы,
Вы цепи будете лобзать
И станете в них верить.
Но знайте все,
Что высоко над вами
Святые сонмы множатся, растут.
Настанет миг блаженный,
И мёртвые начнут стучаться
В дома живых.
 

^{Костёр разгорается.}

 
И рухнет ваше счастье.
Вы будете просить страданья.
Господь во благости
Своей Вам даст его.
И в светлый край,
К былым друзьям,
Как дети, вы к Отцу придёте.
Теперь же: Вальтер! Клара!
Вы, потомки магов,
Идите в мир,
Храните тайное ученье;
Любите тайное для тайны.
Молитесь обо мне,
И знайте,
Что я не умер, нет,
Я буду с вами жить века.
Гори, костёр! Дай мне свободу.
Свободу, чтоб я мог идти
Мной избранным путём.
 

^{Костёр страшно разгорается. Германа среди пламени больше не видно. Занавес тихо опускается.}

К СВЕТУ!

Жил в нём сильный дух, и он был полон воспоминаний. Они смутно крылись где-то в его внешности: в худом теле с длинными, крючковатыми руками и в огромной голове с непомерно длинным, острым носом.

Долго и усиленно изучал он церковную латынь и сложный церковный ритуал. Учился он с большим прилежанием.

Лишь иногда находили на него какие-то странные минуты. Тогда он забывал всё. Как безумный, глядел он в пространство, и воспоминания о прежнем могуществе и силе, не стеснённой худым телом и безобразным носом, наполняли его человеческое сердце. И была в нём тоска, великая тоска!

Шли годы. Они казались ему медленными, вялыми…

Но вот, наконец, настал блаженный миг!

Он говорил пробную проповедь в одном большом храме. Высокий храм – он так высок, что под сводами царит постоянный мрак. Туда не смеют проникнуть даже многочисленные мысли толпы, которая внизу, на полу храма, собралась слушать. Он забыл самого себя, он забыл всё. Слышит он только свой собственный, властный голос. Этот голос покрывает всё. Толпа безмолвствует. Она внемлет не словам, а чему-то иному – могучему. Кто-то среди безмолвия начинает хохотать и что-то выкрикивать. Это женщина – бесноватая. Её успокаивают, уводят…

Вот другой миг! Он священник. Он в доме своего покойного предшественника. Он только что горячо молился. Теперь он занят разборкой его рукописей. Много лет их писал учёный старик.

И в этом, уже отошедшем от земли, была страстная тоскующая душа. Он тоже искал, болезненно вспоминал… Вспомнил ли он перед своей кончиной то, что забыл, родившись на земле?!

Его преемник, отец Антоний, внимательно читает рукописи. Уже далеко за полночь. Слабо освещает ночник согнутую, некрасивую фигуру монаха. Но, вот, одна из рукописей сильно привлекла его внимание. Его некрасивое лицо сияет, глаза горят. Он вскакивает. Нелепо машет по воздуху рукой.

«Вот он, вот путь, по которому я пойду!» – шепчут его губы.

Он сильно взволнован.

«Мне нужно знание. Широкое знание. В знании свет и любовь. Да помогут мне элементары!»

Перед ним лежала рукопись с подробным указанием, как вызвать служебных духов. На следующую ночь, в двенадцать часов, решил он приступить к делу… Бледное утро глядело в окно, когда он, утомлённый, лежал на коленях и молился. Затем он уснул.

Как и всегда, дух его освободился во время сна от телесных оков; вольно и плавно полетел он к своим друзьям, которые трепетно окружили его. Они стали его ласкать. Дух был печален. Он жаловался на тело, которое так плохо его понимает. Особенно безнадёжно он отзывался о широком лбе монаха. Этот лоб переделывал прежние, светлые воспоминания все на свой лад. Под свободой он понимал могущество, под любовью – слабость…

Долго, долго печалились духи, и в надзвёздных далях тихо звучали их слабые стоны. Они проводили своего бедного брата к безобразному телу монаха.

Он проснулся спокойным. Он смутно помнил разговоры со своими братьями, но не отдавал в них себе отчёта. Он объяснял себе своё спокойствие и тихую радость тем, что, вот, скоро он овладеет высшими тайнами и станет сильным – сильнее всех.

Целый день ходил он сам не свой. Душа его постоянно рвалась к своим братьям и не давала его мозгу на чём-нибудь сосредоточиться.

Настал вечер – холодный, угрюмый. Тело его, под влиянием большой головы, было полно сил и ожидания. Душа же его устала, потрясая целый день цепями, которые приковывали её к телу некрасивого монаха.

Ночь была везде.

Она глядела чёрно-бархатными глазами во все окна к одинокому монаху.

Ночь была и в его душе. Его длинные руки трепетно чертили магический круг, трепетно расставляли светильники, а губы в страстной дрожи шептали слова заклинаний. И он верил, что сейчас настанет желанный миг, который так томительно, так давно он ждал.

И он настал!

Но всё было иначе, чем думал отец Антоний. Запертая дверь тихо скрипнула. В комнату тихими шагами вошёл высокий человек весь в чёрном, с широким лицом, с длинными, седыми усами. Он неторопливо сел на скамейку и сказал:

«Брось всё это. Выйди из круга и поговорим спокойно».

Отец Антоний повиновался. Его большой лоб его не предупредил, что этого делать не следует. Он сидел на скамейке против незнакомого и беседовал с ним о теологических вопросах. Он говорил с ним, как равный с равным. Незнакомец просил называть себя просто: «Дворянин». Они оба друг другу очень понравились, и отец Антоний просил «Дворянина» навещать его. Однако тот ответил, что, если отец Антоний желает с ним видеться, то он непременно должен подписать одну бумагу, и не просто, а своей собственной кровью.

Бумага ничего особенного в себе не заключала. В ней отец Антоний был обязан молиться впредь, не упоминая имени Бога, обязан был посещать собрания демонов и, по их приказу, всеми средствами, даже чарами любовными, привлекать к их обществу женщин и вводить их также на собрания демонов. Жить ему разрешалось на земле ещё десять лет – после чего он должен был присоединиться к сонму демонов. За всё это «Дворянин» обещал дать ему огромное знание и силу и помогать ему во всех его начинаниях.

Такие условия показались большой голове отца Антония ничтожными, так как он в глубине своей души сознавал, что настоящая молитва заключается не в словах, а в настроении. Далее, дорожил он только знанием, а не жизнью, и шёл всегда охотно к тем, кто помогал ему и делал ему полезное.

Радостно порезал он себе палец и радостно подписал договор.

Незнакомец вежливо поблагодарил, обещал бывать у него чаще, поклонился и ушёл. После него остался только неприятный запах серы. Но на запах отец Антоний не обратил внимания, стал на колени, помолился «по-новому» и, вполне довольный собою и своим гостем, лёг спать.

Золотые звёзды удивлённо мигали на небе. Им редко случалось видеть такие дружеские беседы и такое простое обращение друг с другом существ двух разных миров.

Где-то на задворках завыл пёс, к которому слишком близко подошёл домовой. В кладовой стали возиться два гнома, которые изо всех сил волокли круг свежего сыра.

А невдалеке, на церковном кладбище, что-то застонало в одной могиле. Могила колыхнулась, и упал крест. Это была могила покойного старика-священника, предшественника отца Антония.

Но этих звуков никто не слышал. Их только слышала ночь.

Крепко спал отец Антоний. Его тощее тело и его большая голова нуждались в покое. Одни губы его блаженно улыбались…

Душа его так быстро отделилась от тела, что чуть не разбудила его. Вся трепеща, она прилетела к своим братьям, и стоны и вопли окружили её. Много решали и перерешали они. Но как ни думали, – пути им оставались неведомыми. Бессильные, в великом горе, разлетелись они опять.

Для отца Антония настало время великого вдохновения и великой страсти. «Дворянин» сдержал своё слово и научил его видеть невидимое раньше. Находясь в своём маленьком домике, он в то же время мог быть во всей вселенной – видеть и наблюдать самые разнообразные живые существа.

Он переносил себя мысленно на пустынные берега морей, где до сих пор не дерзала человеческая нога оскорбить своим прикосновением нежный, белый морской песок. Он, невидимый никому, стоял на этом песке, не попирая его. Болезненно-страстно прислушивался он к таинственным голосам, которые доносились к нему из бездонной глуби морской. Из волн выплывали сирены. Они нежились на их пенных гривах. Бирюзой и алмазами светились их тела. Тосковали они о земле, потерянной навсегда. И была в их тоске великая красота. И была она схожа с тоской отца Антония по неизвестному, забытому, далёкому.

Но вот из морской пучины высоко, до кудрявых, приветливых облаков поднялась косматая, чёрная рука. Своими огромными пальцами, высоко над зеркальной поверхностью вод сжимала она обломки буро-красных скал. Злобно потрясала ими.

Промчался бешеный свист. Грозно запенилось море. Мгновенье не видно ничего. Небо, море и белый песок кружатся в неистовой пляске. Чёрная рука бросила скалы в тосковавших сирен – их больше не стало.

Старый, безобразный Береговик с моржовыми усами испуганно бежал от прибрежья в скалы. Он разводил неумело руками и спотыкался на каждом шагу.

Отец Антоний ушёл с морского берега и перенёсся в дремучий бор. Там видел он гномов. Они вылезали из-под корней гигантских, вечно угрюмых елей и свистели тихо-тихо… – По всему лесу раздавался этот тихий свист, которым созывали они друг друга на вече. Они были очень малы, их лица – с глубочайшими морщинами; у всех были предлинные, седые бороды.

Отец Антоний глядел на них и тихо радовался. Когда весь народ гномов собрался в кучу, – то самый старый из них и самый маленький и сгорбленный стал тихо высвистывать свои мысли. Остальные его внимательно слушали.

Отец Антоний понял старенького гнома, потому что он свистел то, о чём отец Антоний думал всегда. Гном свистел:

«Братья, мы что-то забыли, что-то забыли. Нам нужно вспомнить. Нам мешают вспомнить; все нам мешают вспомнить».

Словно в подтверждение его слов, огромная, дымчато-серая сова ринулась на толпу гномов. Она схватила одного из них и мягко, и плавно поднялась с ним к чёрным вершинам вековых елей. Гномы быстро попрятались под корни деревьев. Убегая, они свистели:

«Нам мешают. Нам мешают. Нам не дают вспомнить».

Высоко над ними большая серая сова поедала старенького гнома – он не плакал…

Отец Антоний перенёсся к себе домой, а дома записал гнома в своё поминанье и помолился за него. В этот день он так много видел, и его большая голова так много думала, что, в конце концов, он ничего больше не мог понять. Его голова была очень утомлена и перестала сковывать душу с телом.

А душа его возрадовалась. Она-то не была утомлена! Она стала шептать ему, что тоска сирен и тоска гномов – его собственная тоска. Она шептала, что они ему родные, чтобы он полюбил их, – что тогда он поймёт и свою тоску, и навеки расстанется с «Дворянином». На этот раз он был внимательнее и понял кое-что, но, признаться, всё-таки очень мало. Голова, большая голова ему мешала!

Шли дни за днями. Он очень много видел и стал очень много понимать, но, к сожалению, всё больше головою. Когда голова его утомлялась, она не позволяла ему слушаться души, а мощно требовала сна. И он засыпал.

Тогда душа освобождалась от его тела и быстро летела к своим братьям – свободным духам. Они окружали её и – плакали.

В одну ночь она летела к ним, но по дороге ей встретилось нечто страшное. Это был безобразный, чёрный ком. Он весь дрожал, как студень, и в глубине этой чёрной массы, надрывая душу, звучали рыдания. Два огненных, пронизывающих глаза беспокойно и печально горели в этой черноте. Это странное существо преградило ей путь. Это была душа предшественника отца Антония, усопшего священника.

Дрогнула испуганная душа и в ужасе помчалась к своим свободным братьям, а за ней, как вихрь, мчался безобразный ком с горящими глазами.

Братья увидали её издали и полетели ей навстречу. Они окружили её магическим кольцом и таким образом охранили от безобразного кома. А сами они стали спрашивать, что ему надо. Глухие рыдания потрясли всю студенистую массу. Усопший священник просил и умолял их заставить отца Антония посетить ночью кладбище и его могилу. Он обвинил себя, что перед смертью не уничтожил заклятия, которое уже погубило его самого. Испуганно глядели на него свободные духи, но поверили его словам и обещали исполнить его просьбу.

Снова проходили у отца Антония дни за днями. Душа его неустанно боролась с его большой головой, стараясь всячески внушить ему посетить ночью кладбище. Наконец, однажды, благодаря временной усталости большой головы, душе удалось зародить в отце Антонии давно желанную мысль. Он ухватился за неё – она показалась ему интересной. Он надеялся увидать там много нового и неизведанного.

Настала ночь. Звёзд не было на чёрном небосводе. Луна, одинокая и печальная, нерешительно бродила по небу. В её движениях чувствовалась боязнь. Кто-то украдкой, по временам, закрывал её траурным флёром, а потом внезапно сдёргивал его, и луна бледная, грустная и нагая взирала на тёмный мир…

Твёрдыми шагами, склонив большую, некрасивую голову на грудь, шёл отец Антоний. В душе его складывались молитвы, горячие, страстные. Он молился единому Богу, но не произносил Его имени. Деревенские собаки, сидевшие под воротами изб, не смели на него лаять: рядом с ним шли двое. Один был весь чёрный и даже светился чёрным светом, а другой был ярко-белый. Они между собою не разговаривали. Их отец Антоний не видел, а видели их одни собаки – и боялись их.

На кладбище было тихо. Только у одной могилы мяукала белая кошка и ожесточённо грызла большую крысу. Крыса хрипло пищала, но пищала очень недолго.

Белые могильные кресты неуклюже высились в темноте. По временам казалось, что темнота светит, а кресты тёмные.

За одним из крестов выглянула кикимора; захохотала и ударила костлявым кулачком об чугунную плиту с какой-то неразборчивой надписью. И возник звук неуместный, мешающий здешней тишине.

Из одной очень старой могилы выскочили три блуждающих огонька и, бешено кружась, помчались по кладбищу. Далеко от отца Антония, едва белея во мраке, проскользнул выходец из могилы. На его губах алела кровь: это был вампир. Он испугался отца Антония: так он был печален и страшен. Вампир юркнул в одну свежую могилу и затих – притворился, что мёртв. Отец Антоний прошёл мимо. Невольно остановился он у могилы старого священника. Здесь было совсем тихо. Свалившийся крест лежал на земле. Отец Антоний машинально поднял его и водворил на место. И больше он не видал и не слыхал ничего-ничего…

Его большая голова была так утомлена, что ничем не могла больше повелевать. Душе удалось зародить в нём несколько мыслей. Они засели в нём крепко. И так как большая голова его привыкла перерабатывать всё, что ни попадалось ей, – она стала разрабатывать эти мысли.

Когда он спал и душа его была свободна, вокруг неё собирались сонмы духов, и шло великое ликование. Они праздновали победу, ещё не зная о скором поражении.

Прошло немного времени. Отец Антоний сидел в своей комнатке и читал латинские стихи. Его поражала их красота. Но вот тихо скрипнула дверь, и в комнату спокойно вошёл «Дворянин».

Отец Антоний ему очень обрадовался. Он горячо благодарил его за все оказанные ему благодеяния. «Дворянин» разговаривал с ним опять о теологических вопросах и в этом разговоре выказал своё замечательное знание теологии.

Отец Антоний был разговором весьма доволен. Его большая голова была полна новых, удивительных мыслей. Уходя и любезно прощаясь, «Дворянин» посоветовал ему заняться приобретением прозелитов для их общества. Отец Антоний горячо обещал ему это, извиняясь, что до сих пор ещё об этом не позаботился.