Текст книги "Книга снов"
Автор книги: Нина Георге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
Этот вариант жизни возможен, только если Мэдлин выживет.
И если я…
Я чувствую затягивающую меня темноту под собой, она пульсирует, толчками донося до меня осознание того, что я еще не могу принять в полной мере.
А когда понимаю, то кажется, будто я спрыгиваю с борта высокого, большого корабля, целеустремленно куда-то движущегося. В пустое пространство, и где-то в самом конце – море. Тонуть, устремив взгляд в точку, которая удаляется, на жизнь и на последний свет, который уносит ее с собой.
Я еще раз обдумываю все, фиксирую каждый поворот мысли. Словно решаю задачку, переменные в которой известны лишь мертвым «икс» и «игрек».
Я уверен.
Глубокое умиротворение Эдди стало мостом, с этого момента дальше я иду один.
Назад.
До самого конца.
Осталось только упасть в темную, ждущую меня, колышущуюся подо мной ночь и отпустить корабль. Осталось лишь отпустить его.
Прощай, моя любовь.
Прощай.
Эта жизнь была лучшей из всех.
Ночь 45-я
СЭМ
Половина третьего. Эдди все еще спит, положив руку на грудь моего отца.
Я снова сажусь возле Мэдди. Я почти охрип. Читаю ей «Песнь льда и пламени». Эпос Джорджа Р. Р. Мартина достаточно длинный, и читать его можно долго, и вот я представляю себе, что Мэдди захочет узнать, чем все закончится. И не умрет, пока я читаю. А потом поправится и сможет перечитать.
Может, это и глупо, но я не знаю, что еще могу предпринять, чем еще удержать. Вернуть. Порой, засыпая, я слышу ее в лабиринтах за сценой «Щелкунчика». Она в отчаянии бежит по коридорам, вверх и вниз по лестницам. Зовет меня. Зовет маму. Отца. Я сижу на сцене и жду. Я не могу пойти за ней в лабиринт.
Могу только…
Стоп.
Что это?
Как давно это длится?
«Чертовски давно, mon ami. Давай, давай уже!»
Я так привык к черной боли отца, к тому напряжению в воздухе, которое я отчетливо ощущаю и словно могу потрогать его руками, что не заметил, как что-то изменилось. Мерцание его боли стало мягким светом, оно преобразилось.
Во что-то, что внушает мне еще больший страх.
Тишина, воцаряющаяся после отзвучавшей симфонии.
Беззвучие последнего выдоха.
Пустая комната.
Я быстро откладываю в сторону книгу, встаю и открываю шторку, отделяющую Мэдди от койки С7 отца.
Эдди все еще спит с ним рядом.
Я подхожу ближе, ищу, но не нахожу его.
– Папа? – шепчу я. – Папа!
Его нет. Его больше нет.
В три шага я оказываюсь около него. Беру за руку. Может, он просто спит. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он просто спит.
В панике не могу дышать.
Смотрю на приборы: пульс, сердцебиение, стадия сна. Горы, холмы, отклонения. Он жив, да, он жив, но его нет.
Я знаю это.
Его тело необитаемо.
Словно он ушел в ту область, которую доктор Сол не нарисовал. Какая-то неизвестная зона между комой и смертью. Между жизнью и смертью. О которой никто ничего не знает, потому что она бесконечно изменчива.
Я перевожу взгляд с Мэдди на отца, потом на монитор, и в какой-то безумный момент мне кажется, будто их сердца бьются в унисон, в одном и том же ритме, словно они идут рука об руку.
Так продолжается некоторое время, и вдруг линии расходятся.
Сердцебиение Мэдди становится быстрее, а отца – медленнее. Все медленнее.
Я знаю, что сейчас произойдет, и все же не в состоянии пошевелиться или прокричать хоть что-то, кажется, будто время что-то отсчитывает, пока пульс отца все замедляется – четыре, три, два, один, теперь – все как и было предначертано, именно так, и никак иначе.
ГЕНРИ
Каждый раз, когда весло опускается в воду и разбивает отражение звездного неба, я вижу лицо Эдди на поверхности воды и как она просыпается.
Вижу Сэма – он все понимает.
И вот я готов.
Море кажется спокойным, и на поверхности отражается солнечный зимний день. Я всегда любил этот цвет больше всего. Эта светлая синева с металлическим отливом, прозрачная, как стекло, так похожая на небо.
Я встаю, лодка качается. Весла теперь в лодке. Они мне больше не понадобятся.
Потом прыгаю и разбиваю отражение.
Нужно нырнуть глубоко, чтобы найти девочку.
Море утащило ее глубоко, очень глубоко, оно желает сохранить ее там, где-то между рифами, ракушками и страхом. Ее волосы колышутся, как водоросли.
Она в руках последней тени, той прекрасной женщины, которая хотела бы облегчить конец жизни всем нам. Она отнесла бы нас на остров, без боли, без страха. Но и у нее свое предназначение и своя стихия, она может не все, но ей известно, когда приходит время.
Она видит меня и вовсе не удивлена.
Я дотягиваюсь до волос-водорослей Мэдлин. Мне удается схватить ее за нежную, тонкую ручку. Тяну ее к себе, захлебываюсь, вода соленая и ледяная. Глоток за глотком она охлаждает меня, заполняет внутренности, легкие. В конце концов она зальет и мое сердце.
Море обнимает меня целиком, будто радуется встрече после долгой разлуки, будто счастливо после многих лет снова увидеть меня и больше никуда уже не отпускать.
Оно и не должно меня отпускать.
Маленькое, удивительно знакомое лицо приближается ко мне. Мэдди смотрит на меня, и в ее взгляде столько вопросов, столько доверия и надежды.
Я покрепче обхватываю ее.
Теперь мы оба держим ребенка: я и тень.
Когда я погружаюсь в тень, то будто хватаю тину, ощущаю влажный луг, траву и цветы, дикие, высокие и…
ЭДДИ
– Смотри, малышка. Я не скосил луг, оставил всю траву как есть. Нравится тебе?
– Да, папа, – отвечаю я.
– А единорогу понравится?
– Очень.
Отец улыбается, шагая по лугу. Я вижу, как маки качают своими головками, когда он проходит мимо, и вот его уже нет. Сердце сжимается в груди, когда он уходит, мне всегда мало времени, очень мало.
Но сон продолжается, и я знаю, что сплю. На небе голубая луна. Я иду по высокой траве за нашим домом. Стебли достают мне почти до подбородка, я смотрю поверх их пушистых соцветий-метелок.
Утро занимается, и из золотого сплетения сияющих на солнце стеблей и голубых сумерек вдруг выступает единорог.
Я не решаюсь поздороваться с ним.
Он прекрасен, большой, сильный зверь, такой красивый, но он ранен, это видно по его поступи. Единорог ранен в единственное свое уязвимое место.
В сердце.
С тобой я в безопасности, думает он, и я понимаю его мысли. Он приближается и ложится в траву очень медленно, а в его обычно таких ясных и живых глазах невыносимая боль.
Я осторожно ступаю по мокрому от росы лугу, мимо маков, васильков, подсолнухов.
Опускаюсь на колени возле единорога, которого ждала так долго, так бесконечно долго.
Его окружает вечность.
И он ничего не боится. Даже смерти, и он умрет, я понимаю это, знаю.
Он медленно склоняет голову, и его сверкающий рог погружается в густую траву.
Сомнений нет.
Я глажу единорога по голове. Как мне знакома ее форма. Как открыт этот ясный бесстрашный взгляд – искренний, призывный, мне хочется заглянуть еще глубже, открыть эти темные, глубокие, бесконечные дали, где нет страха и печали.
Что он знает? О чем хочет мне рассказать?
У меня тысячи вопросов, но есть один, самый важный.
– Что мне нужно знать?
Единорог смотрит на меня, и его ясные глаза меняются.
Вдруг мир опрокидывается.
Я с Генри лежу в траве, в зарослях бамбука на крыше старого склада тюльпанов. Двустворчатая дверь, ведущая на деревянную лестницу к моему лофту, открыта.
– Люби меня, – прошу я.
– Конечно, – отвечает он. – Всегда.
Он поворачивается на бок и своим теплым пальцем рисует круги на моем животе. Сначала маленькие, вокруг пупка, потом все шире. Они покрывают мой живот, грудь, венерин бугорок, бедра. Он стоит на коленях возле меня и обеими руками гладит меня, и мне хочется плакать от облегчения – так это прекрасно, мне так этого не хватало, так сильно не хватало.
И вдруг он тихо произносит:
– Знаешь небольшую капеллу Святого Самсона? Когда ты туда приедешь, я тоже буду там. Я буду везде. Всегда. Буду сопровождать тебя и ждать. Тебя и Сэма.
Его руки теперь замерли.
– Продолжай, – прошу я.
– Порой случается невероятное, – добавляет он, и его руки теперь творят тоже что-то невероятное, и мне так хорошо. – Это реальность, но необъяснимая ее часть.
– Займись со мной любовью еще раз.
Он улыбается.
– Хорошо.
Генри накрывает меня своим телом, заслоняет небо и звезды своими поцелуями, мы сливаемся в единое целое, и все границы исчезают. Мое тело не ведает больше границ. Генри во мне, а я – в нем.
Он медленно поднимается и поднимает меня, садится, я сижу у него на коленях, поджав ноги, потом выпрямляю их и соединяю лодыжки за его спиной. Он держит меня в своих объятиях.
Мы смотрим друг на друга, и ветер проносится мимо нас, голубая луна льет свой свет, и в глазах моего мужчины волнуется далекое море.
Он кладет свою руку мне на сердце.
– Мне очень жаль, любимая. Я всегда любил тебя и был бы рад стать тебе мужем.
– Ты и так мой муж.
Генри улыбается.
– Ты должна жить, Эдвинна. Просто жить.
Он покидает мое тело, и значимым стало отсутствие, теперь лишь пустота, она все заметнее. Теперь это навсегда, я знаю.
Генри встает, мы держимся за руки.
Потом он отпускает мою руку.
«Не надо! – хочу я крикнуть. – Не уходи!»
Но он уже уходит. Повернувшись ко мне лицом, все быстрее и быстрее. Он смотрит на меня, не отводя глаз, и они полны любви.
– Прости меня, – говорит он.
Прежде чем он ступает за край, в пустоту, его взгляд затуманивает отчаянный страх и одновременно – бесповоротная решимость.
– Генри! – кричу я и в тот же момент просыпаюсь.
ГЕНРИ
– Значит, ты решился? – спрашивает меня последняя тень.
– Да.
– Тогда идем.
Тень ослабляет объятия, которые крепко держали Мэдлин.
Маленькая танцовщица замирает. Она смотрит на меня долго, переминается, а потом устремляется наверх, к свету, к жизни, и я надеюсь, что там она не натолкнется на прозрачное стекло, которое не даст ей сделать последний шаг.
Я протягиваю тени руку.
Мне так страшно умирать.
Но это единственное верное решение, впервые я сделал правильный выбор и пойду до конца.
Эдди должна жить, жить по-настоящему, а не с человеком, который навсегда останется немым созданием без собственной воли.
Сэм и Мэдди, они предназначены друг другу, навсегда.
Так будет хорошо. Так наконец все встанет на свои места.
Тень тянет меня за собой. Боль так всеобъемлюща, что я открываю рот и позволяю морю забрать меня, заполнить собой целиком и полностью. Мне не пошевелить ни рукой ни ногой и ужасно больно. Болит все, все, словно я чувствую каждую клеточку своего забытого, брошенного, угасшего тела.
Боль повсюду. Она гудит, колет, меня мучает тошнота. Гудение в ушах раздается громко и глубоко.
Потом внезапно я тону.
Все глубже и все быстрее, сливаюсь с морем, и вода наполняет меня.
Я дотрагиваюсь до песка и гальки на дне. Оно открывается и принимает меня.
Но на пути случается нечто, о чем я не подумал. На что не рассчитывал.
День 46-й
СЭМ
Все падает. Его температура, давление, пульс. Кажется, будто падает старое гордое дерево. Его пальцы дрожат, рука снова и снова сжимает пальцы Эдди, которая стоит рядом. Его трясет. Мускулы на лице напрягаются и расслабляются. Веки вздрагивают.
Я чувствую, как он возвращается, нет, его скорее выталкивают, да, что-то с невероятной силой вдавливает отца в его тело. Сейчас он бьется пятками о койку, и наконец это замечают и приборы.
Прикрепленные к его голове датчики электроэнцефалографа показывают отклонения, и срабатывает система оповещения дежурных врачей на подиуме.
Через пару минут на месте уже доктор Сол, на его лице еще видны следы неспокойной ночи. Он смотрит на молодого врача с рыжими бакенбардами и шрамом на шее, который дежурит сегодня.
– Паника, – говорит он. – Он возвращается, но циркуляция крови на грани, содержание кислорода постоянно падает.
– Мистер Скиннер, вы меня слышите?
– Пожалуйста, – шепчет Эдди, на ней лица нет, но она держится. Она кладет руку на плечо доктора Сола.
Он смотрит на нее, и Эдди едва заметно качнула головой.
Врач отходит от койки.
– Сэмюэль, – вдруг совершенно спокойно приказывает Эдди. – Подойди.
Отец покрывается испариной, аппарат искусственного дыхания еле справляется, кажется, будто он сам хочет дышать.
Они быстро вынимают трубку изо рта.
Эдди крепко держит отца за руку, и я встаю на привычное место, туда, где он сможет увидеть меня, едва открыв глаза.
И он их открывает.
Отец открывает глаза, и я понимаю, что он с нами.
Он вернулся!
Он смотрит на меня с любовью, и меня почти целиком охватывает боль, которую он сейчас испытывает.
Ничто больше не стоит между ним и болью от жара, воспаления, проломленного черепа, нет ни медикаментов, ни сна – ничего. Его тело сгорает, но он живой!
Потом он невероятным усилием переводит взгляд на Эдди, и он смотрит теперь лишь на нее, на нее одну.
Я оборачиваюсь к Мэдди.
И она открыла глаза.
И смотрит на меня.
Она смотрит на меня!
И теперь я все понимаю, но не хочу принимать.
ЭДДИ
– Болеутоляющие, нужно…
– Давление, он…
– Гипертония, он…
Я хочу, чтобы они прекратили. Все. Хочу, чтобы они на секунду просто остановились и послушали Генри!
– Тихо! – прошу я и громче добавляю: – Пожалуйста, просто замолчите на секунду. Заткнитесь все!
Рявкнула. Они замерли.
Наконец-то.
Взгляд Генри останавливается на мне, и я чувствую жизнь в его руке, ответное рукопожатие.
– Я люблю тебя, – говорю я ему.
Его взгляд становится мягче, и я вижу, скольких сил, какого напряжения ему стоит держать глаза открытыми.
Он пытается говорить. Не получается, у него вырывается лишь выдох, легкий выдох.
– Мэдди? – спрашивает Генри и пытается посмотреть на Сэма. Не представляю, откуда он знает ее имя, но оно ему известно, и Сэм говорит быстро и успокаивающе:
– Она поправится, папа.
Напряжение сходит с лица Генри. Его глаза ищут меня, я двигаюсь ему навстречу.
И ты тоже, прошу я про себя, пожалуйста, ты тоже.
– Не уходи, – шепчу я.
– Я, – произносят его губы с невероятным усилием, – люблю. – И наконец он заканчивает фразу: – Тебя.
А потом: «Прости меня». Генри произносит это на выдохе, но так громко, что его слышат все, абсолютно все.
Он разбивает мне сердце и одновременно исцеляет его.
– Конечно, – говорю я.
Он сжимает мою руку, все крепче, и я все снова и снова повторяю шепотом: «Я люблю тебя, навсегда, навечно». Он смотрит на меня, цепляется за мой взгляд, его глаза полны любви. И невыносимого страха.
Генри больше не дышит.
В конце, полный беспомощного удивления, падая в широкую бесконечную бездну, туда…
…он покидает меня.
Его рука отпускает мою.
А я держу его крепко.
Крепко держу его, когда Сэм бросается к Мэдди и хватает ее протянутую к нему руку, а доктор Сол дает указания к реанимации, Дмитрий пытается выставить меня, а прибор, который долгие сорок шесть дней и ночей сопровождал биение сердца Генри, выдает сплошную прямую линию, последний звук еще стоит в ушах, но я знаю, что Генри не вернется.
Сестра Марион открывает окно настежь.
Еще минуту его присутствие в комнате ощутимо, а потом Генри Скиннер разворачивается и очень тихо уходит из своей жизни.
Эпилог
ГЕНРИ
Порой серебристые чайки и большие морские альбатросы кружат над бухтой. Как сейчас, когда вода принимает металлически-голубоватый оттенок и заливает заходящее солнце.
Я жду их, и когда они приходят, я не удивляюсь тому, что Мэдлин идет рука об руку с моим сыном.
Они подходят к самой воде, гуляя по маленькому пляжу недалеко от Тай Керка. Там, где времена и миры переходят друг в друга.
Эдди, Сэм, Мэдлин.
Я беззвучно и незаметно приближаюсь к ним.
Обнимаю Эдди и своего сына.
Мы наблюдаем закат. Закаты на краю света, который многие называют началом, самые прекрасные. Они каждый день по-разному расцвечивают небо. Сегодня оно покрыто перистыми облаками, самолеты рисуют свои зигзагообразные линии на бело-золотом полотне, которое по краям окрашивается в цвет спелых абрикосов.
– Привет, Генри, – говорит Эдди и улыбается, глядя на море, на отблески волн. Ее глаза наполнены солнечным светом.
– Привет, любимая.
Так всегда говорится: в гроб с собой не возьмешь ничего земного. Ни денег, ни имущества, ни красоты, ни власти – ничего.
Это верно.
Некоторых, преодолевших границы миров, очень сильно ошеломил тот факт, что они не смогли захватить с собой ничего материального.
Но есть и другая правда.
Можно взять с собой все то, что невозможно удержать при жизни. Потому что при жизни это лишь ощущение, порой лишь на несколько секунд, порой лишь украдкой.
Мы можем забрать с собой счастье.
И любовь.
Прекрасные часы всей жизни, весь свет, который наблюдаем в спокойствии, и приятный аромат, и смех, и дружбу. Все-все поцелуи, и ласковые прикосновения, и песни. Ветер, бьющий в лицо, танго. Музыку, хруст осенних трав, покрывшихся изморозью за ночь. Мерцание звезд и радость, отвагу и щедрость.
Все это можно взять с собой.
Все это находится где-то между.
– Не уходите с пустым сердцем, – шепчу я им.
Они берутся за руки и так стоят, смотрят на заходящее в море солнце, которое всех нас защищает, наши мечты, наши жизни.
Они идут, держась за руки, в Тай Керк, и я с ними. Невидимый, без тени. Уайлдер Гласс разжег огонь в камине моего отца, и, когда он смотрит на Эдди, он счастлив и все еще немного смущен. Она любит его, и я лишь изредка прихожу навещать ее во сне.
Я следую за ними до порога и пою, и, пока это длится, возвращается все, чем я когда-то был.
Мне видны все пути, которыми могут пойти Мэдлин, Сэмюэль и Эдди. Я вижу решающие для них моменты, они отличаются по звучанию, по цвету. Но их совместный путь – самый хороший.
Я пою о танце морских волн Ируаза и точно знаю, каково это, когда летнее море разбивается о скалы, когда оно танцует под песню ветра.
Я пою о цвете прилива и зимнего моря, о свете, который льется на свинцово-серое море во время дождя, когда небо чернеет, но одновременно кое-где проглядывает солнце. Я пою о темно-синей лазури, о бирюзе, о ночной синеве, о предрассветной дымке, и молочно-белых волнах, и волнах прозрачных, как зеленое стекло. О небе, которое тысячами красок любит эту владычицу моря Ируаз, так быстро приходящую в ярость, оно перенимает ее цвета, а ей дарит свои и сливается с нею совершенно, как сливаются влюбленные, теряя границы, растворяясь друг в друге, не различая, где верх, где низ, безгранично, без вопросов.
Прежде чем Эдди закрывает дверь, она еще раз оборачивается.
– Генри Мало Скиннер, – произносит она еле слышно.
На мгновение я чувствую дуновение ветра в лицо, ощущаю соленый воздух. Я убираю со лба Эдди локон волос. Она улыбается, словно может почувствовать мое прикосновение. Может быть, так оно и есть.
Между жизнью и смертью есть нечто большее, чем можно увидеть отсюда.
Послесловие, благодарности, заключение
Чем лучше было мое с отцом взаимопонимание, тем ощутимее становился страх, что он может умереть и оставить меня совсем одну. Без наших разговоров, без той защищенности и внутреннего спокойствия, которое мне дарило его присутствие. Годами я мучилась от бессонницы – пожирающий меня липкий страх не давал уснуть: что, если мой лучший друг, доверенное лицо в налоговых делах, в отношениях с мужчинами, мой неизменный «союзник» в семействе Георге – что будет, если этот человек, который постоянно давал мне ощущать свою любовь и понимание, если этот свет большой души однажды в действительности умрет?
– Я этого не переживу, – шептала в отчаянии я, двадцатипятилетняя, в темноте комнаты. Позднее я заглушала свой страх виски, которое не любила. Еще позже мне удавалось успокаивать себя тем, что этого не произойдет еще долго, очень долго, ведь он был полон сил, энергии и любви. В нем было столько жизни, что казалось, она не может сгореть слишком быстро.
Он сгорел за одиннадцать дней, 4 апреля 2011 года, ему было семьдесят два, слишком рано умер Вольфганг Георге. Мне было тридцать восемь, и его смерть изменила меня.
Страх, что папы не станет, и его реальная смерть, наступившая так внезапно, оставили отпечаток на моей жизни и на моем творчестве. Умирание, смерть. Скорбь, ощущение покинутости. Страх того, что меня тоже однажды не станет, вопрос: и что потом? Вечное сомнение: когда придет мой час, буду ли я уверена в том, что прожила свою жизнь так, как могла бы?
Все эти экзистенциальные вопросы о смерти окрасили три моих последних романа: «Музыка лунного света», «Лавандовая комната» и «Книга снов».
Для подобной литературы, посвященной бытию и небытию, не имеющей счастливого конца, не очень хорошо идущей на книжном рынке, мне нужны были профессионалы книжного дела, готовые проделать этот путь вместе со мной.
Писатели, которые сами столь же одержимы творчеством, как мой муж Йенс. Он всегда первым дает зеленый свет моим идеям: «Давай, вперед, переступай границы, иначе зачем вообще писать?» Наш творческий взаимообмен открывает для меня тысячи дверей.
Вторая спутница на этом пути – Андреа Мюллер, мой редактор, человек, который никогда не лжет. Ее прямота может причинить и боль, и стыд, и все же ее безжалостное воодушевление является основой, на которой я строю свои истории, зная, что госпожа Мюллер усилит хорошее, а все неудачные моменты нивелирует.
Мои первые читательницы – конгениальный выпускающий редактор Гизела Клемт, мой непосредственный литературный агент Аня Кайль и добросовестный редактор моей интернет-странички Ангела Шварце, – своими замечаниями они показывают мне, достаточно ли я обнажила свою душу в тексте. Я также благодарю Барбару Хенце и Марион Барциага, с которыми я могу свободно делиться своими мыслями.
И наконец, я благодарю вас. Книготорговца, книгораспространителя и вас, читатели и читательницы. Из всех произведений искусства только книги по-настоящему возникают лишь тогда, когда их кто-то читает, умом, душой.
Если вы обнаружите в романе ошибки, то одна я за них в ответе; напишите, пожалуйста, в издательство, и мы постараемся исправить их в следующем издании.
«Книгой снов» я завершила цикл, посвященный теме человеческой бренности. Мне было необходимо написать о страхе и быстротечности жизни, показать соприкосновение жизни и смерти как некое «сказочное место», полное параллельных реальностей, это «между, между всех миров, между небом и землей», о котором никто точно не знает, существует ли оно или рождается в нашей голове из мыслей, надежд и страхов.
Лишь теперь я чувствую внутреннюю свободу и достаточный жизненный опыт, накопленный за сорок с лишним лет, чтобы перейти к следующему циклу, посвященному жизни.
Встретимся на страницах романа!
Ваша Нина Георге Берлин / Тревиньон, 27 декабря 2015 г.
notes
Примечания
1
«La Mer» (фр. «Море») – песня Шарля Трене 1946 года.
2
Moi – я (фр.), слово Brainman – английский неологизм, который можно перевести как «человек-мозг». В 2005 году появился фильм под таким названием, посвященный Дэниелу Таммету, высокоинтеллектуальному аутисту и синестетику.
3
Ты, мой друг (фр.).
4
Менса (лат. mensa – стол) – крупнейшая и старейшая организация для людей с высоким коэффициентом интеллекта.
5
Мама, матушка (фр.).
6
Джон Клиз (р. 1939) – британский актер.
7
Мой приятель, дружище (фр.).
8
Черт! (фр.)
9
«Распоряжение пациента на случай недееспособности» – документ, которым назначается опекун, доверенное лицо для принятия всех решений касательно лечения.
10
Стент – упругая металлическая или пластиковая конструкция, изготовленная в форме цилиндрического каркаса, которая помещается в просвет полых органов и обеспечивает расширение участка, суженного патологическим процессом.
11
Марти Макфлай – главный герой фантастической приключенческой трилогии «Назад в будущее» режиссера Роберта Земекиса.
12
Элизабет Беннет – главная героиня романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».
13
Спок – персонаж научно-фантастического телесериала «Звездный путь».
14
Трекки – поклонник научно-фантастической вселенной «Звездный путь».
15
Отсылка к фразе «You know nothing, Jon Snow» из серии романов «Песнь льда и пламени» Джорджа Р. Р. Мартина и снятого на ее основе сериала «Игра престолов».
16
Джон Уильям Колтрейн (1926–1967) – американский джазовый саксофонист и композитор.
17
Питер Чинкотти (р. 1983) – американский джаз-, рок-, поп-певец, пианист.
18
Стимпанк – жанр фантастической литературы, получивший распространение в середине 1980-х гг.; заимствует образы, популярные на рубеже XIX–XX вв., в эпоху паровых технологий.
19
Бетти Пейдж (1923–2008) – американская модель.
20
Патни – южный пригород Лондона.
21
Терри Пратчетт (1948–2015) – один из самых популярных британских писателей второй половины XX – начала XXI века. Наибольшую популярность ему принес цикл фантастических книг про Плоский мир.
22
Дуглас Ноэль Адамс (1952–2001) – английский писатель, драматург и сценарист. В знаменитой серии книг «Автостопом по галактике» он описал полотенце как незаменимую для автостопщика вещь в любом случае, и в межгалактическом пространстве тоже. Впервые Международный день полотенца отмечался в 2001 году. Поклонники творчества писателя в этот день носят с собой полотенце.
23
«Тайм Атлантик» («Time Atlantic», ныне – «Time Europe») – европейская редакция американского журнала «Тайм», выпускается в Лондоне.
24
«Где-то там, за радугой» (англ.) – песня-баллада из киномюзикла 1939 года «Волшебник страны Оз».
25
Поцелуи (фр.).
26
Дорогой (фр.).
27
Фильм 2000 года «Билли Элиот», о мальчике из шахтерского городка, который вопреки желанию семьи стремится стать профессиональным балетным танцором.
28
«Девочки Гилмор» – американский телесериал, впервые демонстрировался в 2000–2007 годах.
29
«Дневник слабака» (или «Дневник Грега») – серия книг американского писателя Джеффа Кинни, начала публиковаться с 2007 года.
30
Привет (фр.).
31
Хорошо (фр.).
32
Орган системы социального страхования, осуществляющий расчеты по страхованию в случае заболевания.
33
«Сезон костей» – роман английской писательницы Саманты Шеннон, впервые опубликованный в 2013 году.
34
Багз Банни – герой американских мультфильмов и комиксов.
35
Сериал «Инспектор Морс» выходил на британском телевидении в 1987–2000 годах, место действия – Оксфорд.
36
Ширли Маклейн (р. 1934) – американская актриса, танцовщица, писательница.
37
«Великолепная пятерка» – серия детских детективных книг (1942–1963) английской писательницы Энид Блайтон.
38
Джон Ирвинг (р. 1942) – американский писатель и сценарист, удостоен «Оскара» за сценарий к фильму «Правила виноделов».
39
«Голодные игры» – трилогия американской писательницы Сьюзен Коллинз, впервые опубликованная в 2008–2010 годах.
40
«Пеппи Длинныйчулок» – детская приключенческая повесть шведской писательницы Астрид Линдгрен, впервые опубликованная в 1945 году.
41
В романе Стивена Кинга «Оно» образ клоуна принимает некий монстр, умерщвляющий детей.
42
Ты королева танцпола, / Ты танцуешь, как никто, / Наслаждаясь жизнью (англ.).
43
«Она ведь такая веселая и добрая» (англ.) – популярная песня-поздравление, песня-чествование.
44
«Колыбельная страны птиц» (англ.) – популярная американская песня 1952 года.
