Текст книги "Садовник (история одного маньяка) (СИ)"

Автор книги: Нина Бархат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Эд ощутил ее знакомый запах, мягкость волос на своем запястье и нарастающую тяжесть внизу живота… А в следующий момент его тело заняло в пространстве единственно верное положение: легкий удар под колени, одна рука в ее волосах, и вторая мягко удерживает драгоценную ношу…

Через миг девушка лежала лицом в воде.

Она даже не вырывалась всерьез, как будто ей тоже хотелось этого… но она стеснялась попросить. И все, что оставалось Эду, – это придержать ее так пару минут.

Она слабо билась под его руками, а он вновь ощущал себя нитью между ней и богом – отчаянно натянутой, звенящей… И главное было – не двинуться раньше срока, не порвать это стремительное мгновение единства с ней… Единства, доступного ему.

Наконец она затихла.

Эд отпустил тело, оставив лежать в тинистом пруду, и обессиленно уселся тут же, у кромки воды. Он дышал все спокойнее и глубже, бешеное напряжение последних минут затихало в нем… Вытащил сигарету, закурил и лишь потом понял, что делает. Безумие! Он курил над трупом только что убитой им девчонки, у ее дома, на берегу мелкого загаженного прудика. Но что в этот вечер не было безумием?

«А ведь пальцы больше не дрожат», – отметил он и тихонько хмыкнул.

Отбросил окурок и потянулся к телу. Перевернул его.

И тут впервые в жизни им овладело желание завыть. Так, чтобы стекла посыпались из ближайших окон! Чтобы испуганные жители домов выбежали и линчевали его на месте (к чему долгие прелюдии?)!…

Он это заслужил! Он снова облажался.

Ее чудесные сияющие волосы превратились в склизкое месиво болотного цвета. Лицо распухло, а правая щека была исполосована порезами и сочилась кровью. Изо рта выплескивалась грязная вода – без конца, будто и там, внутри, таился пруд… Что-то черное шевельнулось между распухших губ, и, извиваясь, пиявка поплыла по горлу вниз… Бездонные зрачки затянуло мутью, она темными слезами стекала из углов…

Все было еще хуже, чем в прошлый раз!

А ее руки…

Не веря собственным глазам, Эд провел пальцами по локтевым сгибам, отодвигая ткань… И заплакал. И стал гладить ее руки, все еще мягкие, нежные и уже безнадежно холодные… Неправдоподобно чистые руки!

Ни одного следа от инъекций. Ни старого. Ни свежего. А ведь эти следы не исчезают так просто! Их не свести. Это тавро – на всю жизнь!

Он поворачивал их к скудному свету, но тщетно – руки ее не были руками юной наркоманки. Никогдане были.

Вдруг, врезав под дых, обрушилось одиночество… Что же он наделал!!!

Эд вскочил, уронив ее холодную руку. И в ужасе попятился от тела, так обличительно темневшего в серебряной траве на берегу.

С остекленевшим взглядом, будто в трансе, он отступал и отступал – бесконечно, наугад. Пока не споткнулся обо что-то каменное и не упал, больно ударившись коленом и потеряв наконец-то из вида грязно-рыжие волосы…

От этого мгновения ему предстояло бежать – долго и отчаянно! На грани сил! До самой стоянки у бара. А после – мчаться через весь город по пустынным ночным улицам…

И все равно, добравшись до дивана и до бутылки любимого виски, который он пил большими, жадными глотками даже не морщась… Добравшись до, казалось бы, привычного домашнего покоя, Эд с мучительной ясностью осознавал, что ему больше никогда не видать настоящего покоя в этой жизни.

А скорее всего – и не только в этой.

Прошло больше недели с тех пор, как Эд бежал от осеннего пруда и от трупа на его берегу.

Он работал, ел, двигался механически, как заводная игрушка, была у него такая в детстве, – зайчик, бивший в литавры, пока хватало духа у маленькой стальной пружинки… Так и он – мчался по привычному ежедневному кругу мелочей, боясь даже на миг остановиться – задуматься, осознать хоть краешком ума произошедшее безумие…

А его мысли – бестолковая свора – рвались к ней. К мутным побелевшим глазам, из которых катились пресные слезы, к чудесным чистым рукам… Но в последнее мгновение, уже почти опоздав, в холодном поту Эд одергивал себя и старательно думал о работе. Или о том, что он будет делать вечером. И с кем.

Он изо всех сил избегал одиночества: замечал каждую, даже не стоящую его внимания юбку, перебирал телефоны. Все что угодно! Лишь бы не оказаться лицом к лицу с собой.

Но случайный секс, временные женщины и их назойливые телефонные звонки совершенно не отвлекали его от главного – ночей, полных страсти, сожаления и ужаса… Ночей, когда во сне он видел ееглаза – то живые, то мертвые и светлые с рыжинкой волосы… Ночей, когда спальню пропитывал неуловимо знакомый запах увядающих цветов… Он просыпался в бреду, в холодном больном поту, но лишь закрывал глаза – вновь…

Каждую свободную минуту Эд тратил на монотонную езду по городу. Иногда обстоятельства не позволяли этого, и тогда, злой до невозможности, он был готов всадить каждому в сердце осиновый кол. Много курил и пил, не чувствуя ни дыма, ни спиртного…

Все в жизни стало одинаковым: серым, тихим, безвкусным.

Пару раз проезжал он и мимо «Белой лошади», однажды даже дошел до дверей и взялся за серебристую ручку… но открыть так и не сумел.

И все это сумасшедшее время Эд не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают – чей-то неприязненный взгляд болезненно буравил спину. Где бы он ни находился и что бы ни делал, пристальное внимание было слишком явным, а однажды вечером наконец достигло апогея.

Тогда он плюнул на все, забросил под заднее стекло «Волги» диск со срочным заказом и помчался развеяться в город.

Дорога с привычной неизбежностью привела его к «Белой лошади». Эд даже не удивился, обнаружив себя на пороге этого неряшливого провинциального Рима. Он долго топтался у входа – делал вид, что прикуривает… Хотя на самом деле воровато оглядывался по сторонам – нет ли поблизости сидевших в баре в тотвечер? А потом вдруг, разозлившись на себя (да какого черта я боюсь?!), решительно ухватил ручку двери.

И она тут же открылась. Сама.

Перед ним в полушаге замерла девушка со светлыми волосами. И на короткое (совсем как жизнь!) мгновение Эда оглушило абсурдное узнавание – она!Но запах девушки оказался дешевым и мыльным, а смех – совершенно чужим…

Судьба злорадно ощерилась его наивности: ты что, и правда подумал, что это может быть она? Снова?!

Почти не ощущая тела, Эд отодвинулся с дороги, давая фальшивке пройти. И медленно поплелся к машине. А после – домой.

Он ехал, курил в открытое окно, смотрел на ночь, пролетавшую мимо… И думал только об одном: он никогда не услышит еесмех. Что бы он еще ни совершил, что бы ни натворил дальше в своей больной жизни, непоправимее этогоон сделать уже ничего не сможет…

Пробиваясь сквозь звук мотора и шурша заезженной пленкой, магнитофон обещал: «…Если жизнь твоя порвется, тебе новую сошьют…»

Издевался, наверное.

В очередной раз в окно ворвался ветер, обдал теплом щеку, мазнул жаром шею, приобнял за плечи раскаленной рукой… Магнитофон захлебнулся, и стало тихо.

Оглушительно тихо.

На заднем сиденье кто-то насмешливо хмыкнул.

От неожиданности Эд выронил сигарету, неуклюже дернул руль и весь сжался, в долю секунды осознав: вокруг мчащиеся размытые силуэты машин, и столкновение неминуемо. В надежде на чудо он глянул мельком в зеркало заднего вида: а вдруг никого сзади неокажется?…

Но в ответ полыхнуло огнем из двух бездонных багровых зрачков.

«Волга» сделала отчаянный кульбит, вылетела на обочину и заглохла.

Эд сидел в темной и молчаливой железной коробке, такой неожиданно чужой. И не смел взглянуть еще раз. Сердце било в грудь снова и снова. А Эд не дышал и все больше съеживался от ужасных предчувствий… Воображение рисовало монстров одного за другим – начиная с тех, кто пугал его еще в детских сказках, и заканчивая последними спецэффектными тварями: крылья, когти, клыки…

Эд отчаянно дернулся… и оглянулся!

Никого. Как и следовало ожидать. Только диск под задним стеклом опять отразил огни какой-то далекой машины.

Отчертыхавшись и успокоившись, Эд стал заводить. Получилось не сразу. Медленно, пробуя дорогу колесами, как воду пальцами ног, он двинулся домой, но в звуке мотора то и дело слышалось невнятное бормотание, а в фарах каждой обгоняющей его машины чудился все тот же адский огонь…

До самого дома он то и дело оборачивался, чтобы убедиться – сзади пусто.

Инквизитор

Он проснулся и долго не мог разлепить веки.

Нечеткими отрывками вспоминалась попойка, грандиозная по количеству выпитого и необычайно тихая: надирался в собственной квартире в полном одиночестве, боясь, что если начнет пить с кем-нибудь из знакомых, то в конце вечера того придется прирезать. За чрезмерную информированность.

Голова раскалывалась. В боках бутылок, заполнявших большую часть горизонтальных поверхностей в комнате, отражались многочисленные окурки – белыми личинками они расползлись по полу, самые резвые добрались даже до дверей… А в окно лилось до отвращения жизнерадостное осеннее солнце, и ангел всенародного похмелья порхал в его лучах…

Становилось ясно, что выйти на улицу придется прямо сейчас и прямо в таком виде.

Собрав все мужество в кулак, после неимоверных, почти нечеловеческих усилий он сумел-таки подняться с постели, почистить зубы и даже натянул на себя что-то из одежды, относительно подходящее к сезону. А потом, пошатываясь, поплелся в прихожую и долго пытался сообразить, как же надеваются на ноги эти штуки со шнурками…

В конце концов Эд закрыл дверь квартиры, стараясь дышать в сторону даже от себя самого и радуясь (в который раз!) своей работе, в которой он мог без начальника решать, когда сидеть у экрана сутки напролет, а когда устроить выходной. Вот как сейчас.

Три этажа в лифте с застоявшимся запахом мочи превратились в еще одно испытание: Эда выразительно замутило, но, спасаясь, изрезанные дверцы разъехались вовремя.

Выход в мир обрамляла ненавистная слепящая полоса. Эд скривился и полез в карман за очками. Однако нашарить их не успел – сквозняк рванул входную дверь, и свет ударил по глазам так, что Эда перекосило от головной боли! Он схватился за блок почтовых ящиков, пережидая головокружение… И тут взгляд упал на ячейку с его номером.

«Что за черт?…» – Он моргнул для верности, но режуще-белый, какой-то уж совсем неуместный на общем фоне замызганности и запустения, край письма никуда не исчез.

Эд даже рот приоткрыл от удивления: ему – письмо? С какой стати? Ну ладно рекламные проспекты или записки, предупреждающие об очередных неполадках с водой… Но письмо? Ведь некому. И почему малышня не стащила?…

Но белоснежный край высовывался все так же далеко, словно не желая лишний раз соприкасаться с грязным ящиком.

Эд взял его почему-то с опаской. Посмотрел на адрес. И мелкая дрожь начала подниматься по телу.

Адресовано письмо было действительно ему – из городского отделения милиции…

Эд все же вышел под солнце, совершил ритуальную прогулку в поисках приличного пива. И даже позволил себе открыть первую бутылку прямо на улице, игнорируя недоброжелательные взгляды старушек на детской площадке, мимо которой он проходил. Пиво показалось ему вполне сносным – настолько, что даже на целую минуту вытеснило своим миролюбивым шипением мысли о чертовом письме. Допивал он эту первую и самую сладкую бутылку уже на своем балконе с сигаретой в руке. И пытался вычислить день недели… Не получалось. Он сплюнул вниз и вернулся в дом.

Руки больше не тряслись. И на том спасибо. Но ощущение того, что почва уходит из-под ног, было по-прежнему сильным.

Сколько дней прошло? Десять? Двенадцать? Больше?…

Он не мог вспомнить. На мгновение мелькнули еесветлые волосы, но тут же вновь скрылись в серой дымке памяти.

Эд стал думать о том, что может стоять за этим письмом.

Обвинение в убийстве? Возможно. Но он вышел из бара раньше ее компании. И после той прокуренной комнаты, где она и словом с ним не обмолвилась, их вместе никто не видел… Или все же?…

Неужели чьи-то холодные глаза подсмотрели его таинство, когда он был так далек от этого мира? Неужели чьи-то потные руки нагло влезли в самое сплетение тончайших нитей его судьбы?!.

На миг от ужаса и ярости Эда затрясло, и он лихорадочно принялся вспоминать все мелкие детали того вечера, которым тогда не придал значения.

Парень, который шел с ней, – мог он вернуться, попрощавшись с друзьями, и застать их вдвоем на берегу пруда? Или это была одна из ее назойливых подруг? Или сосед-вуайерист, гулявший поздно вечером со своей мелкой псиной?…

Вдруг Эду отчаянно захотелось самому оказаться в роли тайного наблюдателя… Возможно, тогда он увидел бы все произошедшее по-другому и понял бы о себе и о ней что-то большее…

Гадать было бессмысленно, и Эд рванул край конверта.

Солнце слепило, а может, глаза просто не могли как следует открыться из-за похмелья, и вначале показалось, что весь лист заполнен непонятной стремительной вязью… Но секунду спустя картинка сдвинулась, и текст обрел смысл.

Утешительный и немного тревожный.

Повестка. Эда приглашали на допрос (следователь – Куцый Михаил Петрович). В качестве свидетеля по делу об убийстве (Эд громко выдохнул) в 13:00 на дату, значение которой долго не могло дойти до его затуманенного токсинами сознания, но после сбивчивых мучительных подсчетов он понял – это сегодня. И обрадовался! В конце концов, чем быстрее он отбудет эту встречу, тем быстрее сможет возвратиться к своему обычному существованию.

Вдруг эти слова – «обычное существование» – повернулись к Эду неожиданной стороной – так, будто он произнес их мысленно впервые. И пронзили своей безысходностью…

Эд собрался, после некоторых колебаний взял ключи от машины и спустился к крошечному скверику, больше похожему на разросшуюся клумбу. Привычно освободил переднее стекло от листьев, нападавших за ночь, надел свои неизменные квадратные черные очки, вооружился Orbitом, по легенде, совершенно лишенным сахара. И внезапно ощутил острую сиюминутную радость.

Это осеннее солнце, почти миновавшее похмелье, красно-желтые цвета мира и запах дыма в воздухе – все было оглушительно прекрасным!…

Эд откинулся на спинку сиденья и недоверчиво прислушался к себе – он ведь запросто может уже и не вернуться, какого же черта все кажется таким правильным?!

И спустя некоторое время с удивлением понял, что за удовольствие поговорить хоть с кем-нибудьо том вечере он готов перенести очень многое.

Ехать было недолго, а до назначенных 13:00 оставалось еще минут сорок, и Эд тормознул у магазина, где обычно покупал любимые сорта виски и изредка – по-настоящему вкусные и вовсе не дорогие (для него во всяком случае) кубинские сигары. Внутри царили полумрак и прохлада. За прилавком хозяин юго-восточной национальности увлеченно изучал «желтую» газету. Он с отчетливым раздражением оторвался от нее, чтобы обслужить постоянного покупателя. Эд усмехнулся про себя. Забавно, а ведь завтра этот мохнатый обыватель запросто может наткнуться в своей газетенке на что-то вроде: «Раскрыто убийство молодой девушки! Убийца – житель нашего города!» Жизнь полна сюрпризов…

Городское отделение милиции располагалось в одном здании с военкоматом и паспортным столом, что придавало некий оттенок пикантности любому его посещению – воистину никогда не знаешь, кем, когда и куда отсюда выйдешь. Заботливо побеленные в любое время года бордюры напоминали о том, что «обезьянник» здесь процветает. Само здание было серым и обшарпанным – местами штукатурка отваливалась целыми кусками. А посреди неряшливого фасада сияли новизной зеркально-черные двери, чужеродные, как протез из нержавейки у старика.

Эд окинул себя придирчивым взглядом и с удовлетворением отметил: признаки зверского утреннего самочувствия успели стереться с его лица, и выглядит он вполне прилично.

В прохладном холле он снял очки и осмотрелся. Дежурный в форме тут же поинтересовался, к кому, и, услышав имя следователя, радушно проводил Эда на второй этаж, а сам скрылся за дверью внушительного вида.

Было удивительно тихо, только где-то билась в окно одинокая муха. Эд даже успел заскучать, когда дежурный наконец пригласил его войти с почти подозрительной в этой конторе учтивостью. Видно, был он здесь не первый окружен такой любовью…

После полутемного холла солнечная какофония немилосердно била в глаза и казалось, что в комнате нет окна, а дверь – размыта. Но спрятаться за очками смелости не хватало.

Эд поздоровался вслепую. Массивный «утес» крепко пожал ему руку (пожалуй, даже слишком крепко), представился и предложил присесть.

И только после этого, проморгавшись, Эд принялся изучать Михаила Петровича Куцего.

Этого грузного мужчину средних лет с выразительной внешностью было невозможно представить за прилавком овощного ларька или с разводным ключом в руке – только в добротном костюме и только в собственном кабинете. Густые брови, крупный нос с горбинкой, строго поджатые губы – все признаки ответственного гражданина налицо.

И все же что-то не понравилось Эду с самого первого мгновения, что-то заставило его отодвинуть чуть дальше свой стул и напрячься под спокойным взглядом неожиданно голубых глаз.

От Михаила Петровича Куцего несло откровенной силой. Без стеснений. Рядом с ним любому было не до смеха.

Следователь нарушил тишину:

– Эдуард Станиславович, вы знаете, по какому поводу я вас пригласил?

Эд помедлил (может, прикинуться идиотом?), но тут же передумал:

– В повестке указано, что по делу об убийстве.

– Да, так и есть. Девятнадцатого сентября возле пруда по улице Шклярского, пятьдесят шесть, было обнаружено тело девушки с признаками насильственной смерти. Известно, что накануне она праздновала свой день рождения в баре «Белая лошадь». Мы проводим опрос свидетелей и хотели бы, чтобы вы рассказали все, что вспомните о том вечере. И как можно подробнее. Не откажетесь?

Манера следователя говорить о себе во множественном числе немного раздражала. Но это ведь вроде обычная практика у следователей… Или нет? Эд ничего не знал о следователях… «Соберись!», – одернул он себя и откинулся свободнее на стуле, стремясь показать, что происходящее не волнует его совершенно.

– А откуда вам известно, что я там был?

– Городок наш небольшой, и найти человека, как вы сами, наверное, понимаете, несложно, – Куцый насмешливо поднял бровь, помолчал, а потом с ощутимым оттенком одолжения разъяснил: – Бармен описал вас как завсегдатая. У парня оказалась хорошая память.

Эда прошиб холодный пот. Он почти увидел, как за его спиной из дверей выползают тени в черных капюшонах и напряженно наблюдают за ним, своей добычей, а у огня в кожаном переднике, играя лоснящимися мускулами, палач подбирает инструмент…

Он с усилием сглотнул и перевел свои мысли в другое русло: «Память у Кости, конечно, хорошая, а вот интуиция – ни к черту! Длинный язык иной раз сильно укорачивает жизнь…» А вслух уверенно сказал:

– Я даже не знаю, какая именно девушка, что мне описывать?

– Все, что вспомните. Любая деталь может оказаться для нас решающей. А девушку вы наверняка заметили – она была яркой блондинкой. Облегающие джинсы, черная кожаная куртка – все как носит современная молодежь. И четыре подруги с ней… Неужели не помните?

Следователь вдруг быстро наклонился через стол и назойливо, с преувеличенным вниманием, посмотрел Эду прямо в лицо.

А тому неожиданно и совершенно не вовремя припомнились капли мутной воды, сбегавшие из ееглаз…

Паника овладела Эдом. На какое-то мгновение возникло предельно отчетливое ощущение, что самым правильным решением его жизни было бы сейчас рассказать этому человеку все, абсолютно все!И отдаться на волю судьбы. Это необъяснимое, абсурдное желание было настолько сильным, что его рот сам распахнулся для первых слов… но горло пересохло, из него выплеснулось лишь невыразительное бульканье…

Глаза следователя метнулись к двери, а в глубине их небесной голубизны мелькнул злобный рубиновый отблеск, и тут же раздался просительный стук. Тот самый дежурный просунул голову в приоткрывшуюся щель, но только испуганно ойкнул и с силой захлопнул дверь.

– Так вы совсем не помните той девушки, Эдуард Станиславович? – повторил попытку следователь.

Теперь он сидел в кресле, вольготно откинувшись, уже ничем не напоминая повелителя застенков с мистическим даром внушения, которого разыгрывал две минуты назад. Сам великий инквизитор – ни дать, ни взять! Эд с изумлением понял: ведь только что он едва не выложил все как на духу этому спокойному человеку, который просто-напросто знает свое дело. Вот талант!

– Компанию помню, конечно. Они шумели сильно… Может, ваша блондинка и была среди них, но я особо не присматривался – слишком зеленые для меня, – Эд решил, что в этом месте стоит позволить себе двусмысленную улыбку самыми краешками губ.

– Нет – и нет. Тогда опишите, пожалуйста, то, что помните, – Куцый придвинул к нему бумагу и ручку. – А я пока выйду, извините.

Эд кивнул, удивленно глядя на белый лист.

Он-то был уверен – последует изнурительный допрос. Следователь станет наседать и долго пытаться «открыть» его, как простой чемодан… И не факт, что не выйдет – ведь даже в самом пустом из пустых есть двойное дно… Не говоря уже об Эде.

Но ситуация внезапно резко изменилась и, похоже, в его пользу.

Следователь неслышно прикрыл дверь, а Эд взял ручку, посмотрел на нее, будто на диковину, и подумал: как же давно он не писал! Клавиатура куда удобнее.

Он не спешил – думал над каждым, даже самым простым, предложением. Сосредотачиваясь на сухом официальном языке, стремился сформулировать все как можно более обтекаемо. И это удавалось: его безумие и страсть не смели встать в полный рост перед ним самим, пока он писал. Более того, к концу ему начало казаться, что в тот сентябрьский вечер все случилось именно так: он много пил, рядом была незнакомая компания девушек, он ушел за двадцать минут до закрытия и с трудом добрался домой…

История получалась невероятно правдоподобной!

И Эда пронзила ужасная мысль: «А может… все так и было на самом деле?!.»

Заполнив листок едва наполовину, он подписался и отложил ручку.

Куцый вернулся крайне раздраженным. Неубедительно – сквозь зубы – извинился за свое отсутствие и стал зло ругать подчиненных, которые «вмешиваются в самый неподходящий момент». На плоды литературных потуг Эда он едва взглянул, поблагодарил его за сотрудничество и, хотя выглядел погруженным в какие-то свои заботы, снова неожиданно крепко пожал его руку.

– Я надеюсь, вы понимаете: если возникнут дополнительные вопросы, нам придется снова связаться с вами.

– Без проблем, – Эду не верилось, что его сейчас выпустят.

Это было просто волшебством!

Барским жестом следователь распахнул дверь, и Эд уже повернулся к ней и сделал шаг… как вдруг запутался в собственных ногах, а восстановив равновесие, замер, не в силах поверить, – в углу, прислонив широкую отполированную голову к дверному косяку, стояла черная трость. Эд дал бы руку на отсечение – та самая трость!!!

Внезапно он понял, что слишком долго молчит. И, с опаской покосившись на Куцего, пробормотал:

– Красивая вещь. Ваша?

Следователь посмотрел на трость с вернувшимся вновь раздражением.

– О нет. Ее забыл один из свидетелей, которого мы вчера допрашивали. Ну, до встречи.

– До встречи.

Эд взял себя в руки и вышел совершенно спокойным.

За дверью его уже ждал дежурный – другой, судя по всему, сменивший своего предшественника на незавидном посту коридорного. Они спустились в полном молчании.

Эд шагнул за черно-зеркальные двери, с наслаждением надевая очки. Воздух свободы был свеж и пах осенью.

Закурив на ходу, он приближался к своей машине и думал, что не знает, где в его жизни правда.

Он так просто и так уверенно изложил все на бумаге.

Может, сам сыграл с собой злую шутку? И на самом деле ничего в тот вечер не было?… Или было – но не с ним? И не его щеки касались золотистые волосы, не его руки были мокрыми от грязной воды?… И это он сам – случайный свидетель чужого преступления… или чуда?…

Эд мгновенно принял решение: уехать. Куда угодно! Во что бы то ни стало! Лишь бы подальше от города, сводящего его с ума предположениями: «было – не было? с ним – не с ним?»

Но он не бежал – просто отказывался участвовать в этом инфернальном фарсе, где был то влюбленным, то убийцей, то сумасшедшим.