Текст книги "Суды над колдовством. Иллюстрированная история"

Автор книги: Николай Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Допросный лист Эмеренцины Пихлер от 2 октября 1679 г.

Несмотря на то, что тирольская ведьма быстро призналась под пытками в порче и насылании бури, это не принесло ей быстрой смерти. Под предлогом противоречий в показаниях судьи более шестидесяти раз подвергали несчастную «мучительным допросам», желая внести в дело полную ясность.

Выше я упомянул несколько «целомудренных» методов казни: когда тело жертвы было до пояса укрыто бочкой или вообще запихивалось в печь. Сюда же относится сожжение в срубе или в деревянной будке, водружённой поверх поленницы. Все эти методы разочаровывали жадную до зрелищ толпу. Дело в том, что при сожжении у столба люди могли оцепить, как сложена осуждённая. Аутодафе включало в себя, если можно так выразиться, театральный эффект. Стоило языкам пламени дотронуться до подола, как огонь по вспыхнувшей рубахе моментально взбегал до самых плеч. На несколько секунд смертница превращалась в огненный столб, а потом сгоревшая одежда облетала чёрными хлопьями, и голое тело, не успев ещё обуглиться, представало глазам толпы. Старинные документы редко упоминают об этой детали. Пожалуй, лишь казнь Жанны д'Арк описана без стыдливых умолчаний. Современник пишет, что какое-то время все разглядывали «тайны, которые только могут быть у женщины (Robbins, 1959 стр. 287)».

Огонь костра не сразу укрывал наготу от взоров, и публика несколько минут смотрела, как колдунья извивается, силясь разорвать железные цепи.

Когда крики жертвы смолкали, наступал заключительный акт драмы. Тело чернело, постепенно теряя человеческий облик. Наверняка, многие в ужасе отводили глаза… Среди графики, изображающей сожжения, есть листы, от которых веет подлинной жутью. Особо выделяется своей страшной натуралистичностью гравюра с казнью беременной женщины.

Старинный автор взялся, в меру умения, показать, как от жара костра лопается живот, и ребёнок на глазах толпы вываливается в пламя. Палач при этом хладнокровно продолжает ворошить угли длинным шестом.

Казнь. Гравюра. XVII в. Фрагмент.

Шотландский король Яков VI в. Гравюра. 1598 г.

Теоретик и практик. Не только приказал сжечь заживо знатную даму, но и издал в 1597 году трактат о борьбе с колдовством.

Подобные сцены действительно происходили в те жестокие времена. На острове Гернеи, находящемся между Францией и Англией, костры пылали без малого два века подряд, вплоть до 1747 года; под казни была отведена площадь на перекрёстке Бордаж.

Но подсчётам историков, женщин среди осуждённых за колдовство было в три раза больше, чем мужчин (1958 стр. 84, 85). При Марии Тюдор 18 июля 1556 года сожгли заживо гугеноток – мать с двумя дочерьми. «Одна из дочерей, которую звали Перотина Масси, была беременна, а муж ее, пастор, скрылся с острова, дабы избежать расправы. От языков пламени и натуги, вызванной адской болью, чрево её лопнуло, и младенец, чудный мальчик, выпал в огонь, но его ещё живым вытащил некто Гус, из числа подручных палача. Видя, как всё странно складывается, бальи поразмыслил и велел швырнуть бедное дитя обратно в костёр (Pitts, 1886)».

Не приходится сомневаться, что при расправах над колдуньями творилось то же самое.

Например, в Бамберге в 1630 году беременная жена советника Думлера была жестоко пытана и сожжена (Robbins, 1959 стр. 508).

Тяжкие душевные муки испытывали матери, заодно с которыми осуждали на смерть их детей. В Австрии в 1679 году сожгли Эмеренцину Пихлер, а через пару дней вдогонку её детей двенадцати и четырнадцати лет (Kofler, и др., 1986 стр. 66).

Часто одновременно казнили несколько поколений родственников. В 1688 году за колдовство была сожжена целая семья, включая детей и прислугу (Robbins, 1959 стр. 33).

В 1746 году сожгли не только обвиняемую, но и её сестру, мать и бабушку (Lea, 1939 стр. 1267). Читатель без труда вспомнит множество подобных историй, описанных в разных главах этой книги.

Но даже если инквизиторы находили в семье только одну ведьму, каково было её близким смириться с потерей?' Вообразите горе родителей, теряющих дочь. Что должны были чувствовать люди, которые растили девочку, учили её молитвам, справляли ей обновки и желали счастья, а потом узнали, что дочь сожгут на площади при скоплении народа? Или представьте переживания любящего мужа, которому судьба уготовила увидеть кости жены, свисающие на цепях с обгоревшего столба.

Семья богатого горожанина. Немецкая иллюстрация XIX в.

Ведовские процессы в любую секунду могли разрушить семейную идиллию.

История не сохранила письма, по которым мы могли бы судить о глубине потрясения.

Тем более нет личных дневников. Остались только петиции о помиловании – застывшие на бумаге вопли о пощаде. Мужчины той давней поры умоляли суд сжалиться над арестованными жёнами. Конечно, эти прошения – лишь отражённый свет. Официальная форма бумаги глушила искренний порыв, а осторожность заставляла выбирать выражения. Защищая союзницу дьявола, можно было поплатиться собственной жизнью. И всё же многие мужья обивали пороги судов. Не найдя там сочувствия, уезжали в другой город в надежде найти управу на изуверов. Мельник Йохаин Шюлер даже убедил верховную власть, что его любимая супруга невиновна. Увы, он опоздал. Пока принималось решение, местный судья успел сжечь женщину заживо (1958 стр. 1231).

Один из самых волнующих документов эпохи – петиция о помиловании, которую подал счетовод Петер Лемп. Невзирая на опасность, которая грозила настойчивым просителям, он не раз взывал к милосердию суда. «Я знаю, что жена заключена в тюрьму, хотя ни в чём не виновна, и просит о помощи меня своего самого близкого, дорогого и лучшего друга». Петер Лемп пробовал разжалобить судей красноречивыми описаниями того, как набожна Ребекка, как она любит детей. «Она учила их не только катехизису, но и Святому Писанию, особенно прекрасным псалмам Давида». В конце прошения муж напоминает «мудрейшим и великодушным судьям» о Страшном суде, на котором сам Христос разберётся, кто прав, а кто виноват». Знал бы он, что в руках тюремщиков находятся две перехваченные записки от узницы. Они будут подшиты к протоколам и так сохранятся для потомства. В этих посланиях прослеживается путь от наивной уверенности в том, что честной женщине ничего не угрожает, до полного отчаяния.

Вначале Ребекка пишет, что совесть её чиста. «Будут ли меня пытать? Я не верю в это, ведь я ни в чём не виновна». Спустя несколько месяцев, после пяти сеансов зверских истязаний бедняжка уже сломлена и просит яду. «Муж, пошли мне что-нибудь, чтобы я могла умереть, иначе мне придётся признаваться под пытками… Пришли что-нибудь или я отягчу свою душу». Очевидно, у неё выжимали оговоры, и она готова была скорее отравиться, чем возводить поклёп.

Следствие тянулось полгода. Чтобы муж не надоедал, судьи мучениями заставили узницу написать домой, что она отъявленная ведьма, недостойная близких. Правду Лемп узнал только на суде, когда просьбу о яде зачитали вслух как доказательство дополнительной вины, то бишь попытки самоубийства. Так несчастный счетовод и его дети получили единственное утешение. 9 сентября 1590 года Ребекка Лемп была сожжена, но по крайней мере всему Нордлингену стало ясно, как долго и стойко она держалась (Konig, 1928 стр. 260–262).

Массовое сожжение ведьм в 1571 г. Зарисовка из хроники того времени

Сожжение девушки во Франции. Гравюра. 1669 г. Фрагмент.

Довольно часто художники изображали женщин на костре голыми. Несомненно, это впечатления очевидцев.

Во время казни, да и после нее, родне ведьмы не стоило забываться. Дух подозрительности витал в воздухе. Анна Шпюлер навлекла на себя несчастье, когда казнили её мать, арестованную по обвинению из соседнего местечка. Анна возмущённо обругала тех, кто сделал донос. Неосторожную дочь хотели схватить прямо на месте, но правитель велел проследить за нею и, если она не оставит дерзких речей, привести для разбирательства. Вскоре разнёсся слух, что Анна вновь клянёт доносчиков. Этого оказалось достаточно, чтобы вокруг её дома собралось человек двадцать. Почуяв беду, Анна выскользнула через заднюю дверь и припустилась в поле. Её нагнали, схватили и поволокли в тюрьму. «Я ждала, что меня допросят и отпустят», – позже говорила она.

Вместо этого её ждал длинный ряд пыток, во время которых ей выдернули все суставы и довели до почти невменяемого состояния. Как палачи ни старались, Анна своим бесконечным терпением отвоевала право на свободу и даже подала жалобу в город Ульм на своих обидчиков. Шёл 1508 год Германия ещё только втягивалась в охоту на ведьм. Что произошло дальше, история умалчивает, но шансы на благополучный исход были выше, нежели столетие спустя – когда единичные процессы сменились форменными облавами (Сперанский, 1906 стр. 12).

В начале XVII века баварские следователи разъехались по деревням и дотошно расспрашивали крестьян, не попался ли кто на заметку. Число «уличённых» росло как на дрожжах. Одна женщина, например, попала в круг подозреваемых из-за странной перемены характера. Прежде она была весёлого нрава, а после сожжения подруги как-то притихла.

При такой психологии следствия поведение толпы, гневно ругающей ведьм, уже не кажется слишком фанатичным. Для каждого зрителя нарочитая жестокость к вероотступницам была ещё и формой самозащиты.

Дети колдуньи – маленькие дети – обязаны были смотреть на сожжение матери. Увильнуть от богоугодного зрелища не получалось. Судьи настаивали, чтобы дети были на казни. Смотрите и запоминайте! Если дьявол от вас не отступится, с вами будет то же самое! Реми ввёл обычай раздевать детишек догола и трижды обводить вокруг костра, на котором обугливается их мама. При этом «ведьмно отродье» нещадно секли… Как жалел потом состарившийся судья о своём излишнем гуманизме! На склоне лет он писал, что напрасно щадил малолеток, ибо ведьмы всегда вовлекают отпрысков в колдовство, а дьявол редко оставляет свою добычу (Lea, 1939 стр. 610, 611).

Процессы, в ходе которых были обращены в пепел сотни тысяч женщин, поражают чудовищной несуразицей – совмещением несовместимого.

Каждый, кто хоть раз обжёг палец, согласится, что гибель в огне – самая мучительная смерть, которую только можно себе представить. Тем не менее именно ее – жуткую, дикую казнь – приберегли для слабого пола. Если бы словосочетание «ведьма на костре» не было таким затёртым, мы удивились бы, почему именно нестерпимая боль от языков пламени была избрана европейским правосудием для того, чтобы карать колдовство.

Николай Бессонов. Смертница. Рисунок. 1992 г.

А в самом деле: почему костёр и почему для женщин? Грабителя или разбойника вешали. Матёрому убийце рубили голову. А колдунья ещё должна была заслужить лёгкую казнь покорностью на следствии. О том, как возник обычай карать колдовство огнём, следует рассказать особо.

Хотя чародейство во времена Шпренгера и Инститориса было сравнительно новым преступлением, два инквизитора пытались доказать, что за него казнили издавна. И хотя их доказательства полны натяжек, у читателя должно было создаться впечатление, что уже в стародавние времена чародеев кидали на съедение диким зверям или рвали на куски железными крючьями.

Разумеется, ранним христианам и не снилось так поступать, но что до того двум доминиканцам!

Рассказав о «прошлом», монахи роняют фразу, которую можно назвать психологическим ключом ко всему «Молоту ведьм»: «Теперь они сжигаются, потому что эти преступники женщины (Инститорис, и др., 1932 стр. 93)».

Сам способ казни увязан здесь с полом. Фраза настолько афористична, что в первую секунду её оторопело воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. На такой эффект женоненавистники и рассчитывали. В сущности. «Молот ведьм» – активный поиск союзников. Люди, по замыслу авторов, должны были твёрдо уяснить: женщины – исчадье ада, и умирать им следует в поистине адских мучениях.

Шпренгер и Инститорис пришли к парадоксальному выводу: колдуньи погрязли в грехе больше, чем сам дьявол. Сатана, утверждают они, взбунтовался против Господа, когда ещё даже не было такого понятия, как грех. А ведьмы прекрасно знают, что делают. Они грешат, хотя им уже известно, что Бог наказал Сатану.

Более того, они заранее знают, какая кара ждёт их самих (Инститорис, и др., 1932 стр. 159).

И всё-таки было бы ошибкой считать, что казнь на костре выдумана специально для ведьм. Священные трибуналы применяли её задолго до того, как началось преследование «колдовской секты». Можно сказать, что сожжение досталось женщинам как бы в наследство от еретиков. В каком-то смысле костры были соломинкой, за которую хваталась католическая Церковь, утопавшая в XIII веке в трясине раздоров. Именно в это страшное для Церкви время было решено запутать отступников от папского престола лютой казнью. В бою все средства хороши.

Как знать, возможно, без огненных аутодафе католицизм не устоял бы. И всё же была одна утешительная деталь. С еретиками папский троп воевал, пытаясь сохранить хоть какой-то кодекс воинской чести. Мы помним, что схваченный еретик фактически имел статус военнопленного. Стоило ему отречься от своих «заблуждений», то есть капитулировать, как угроза смерти отступала. Пленных убивать нельзя! Любая порядочная армия содержит пленных под надёжной охраной или отпускает под обещание больше не брать в руки оружия. Именно так папская власть вела себя с еретиками. Тех, кто втянулся в духовную крамолу по недоразумению, отпускали на поруки друзей. Попросивших пощады заточали в монастырскую тюрьму. Сжигали только тех, кто не желал сдаваться ни под каким видом. Считалось (и не без оснований), что эти люди не оставляют Церкви другого выхода. Угроза сожжения использовалась инквизицией как тест на стойкость еретических убеждений. Если даже костёр не мог запугать отступника, значит перед трибуналом стоит непримиримый враг, который при первой же возможности станет вредить Церкви с удвоенной силой.

Черти забирают душу повешенной крестьянки. Гравюра. 1520 г. Фрагмент.

Казнь. Зарисовка второй половины XVI в. Фрагмент.

Сожжение еретиков в силу перечисленных обстоятельств, можно хоть как-то понять – это были разборки между верующими.

Победи другая сторона, и всё повторилось бы с зеркальной точностью. Зато сожжение женщин в ходе ведовских процессов можно, не стесняясь, назвать преступлением Церкви. Это был длинный ряд садистских безжалостных убийств.

Духовные трибуналы как ненужную тряпку отбросили всё своё прежнее джентльменство. Ведьма, в отличие от еретика, военнопленной не считалась. Какой может быть по отношению к ней кодекс чести? Сколько бы она ни молила о пощаде, её всё равно ждала смерть.

Шпренгер и Инститорис гневно чеканили: «Позорные дела ведьм превосходят все другие преступления… если даже они раскаются и обратятся к вере, они не заточаются в пожизненную тюрьму, а предаются смерти».

Кстати, глава «Молота», из которой взята эта цитата, называется: «Ведьмы заслуживают наказаний, превышающих все существующие наказания (Инститорис, и др., 1932 стр. 154)». Заголовок, весьма характерный для инквизиторов! Коллеги Шпренгера и Инститорнса отстаивали тот же тезис. Фанатик Никеля Жакье, стоявший у истоков террора, доказывал следующее: ведьмам не может быть пощады. Они хуже еретиков.

Еретик виновен лишь в том, что ложно истолковал Святое Писание. Это извинительно.

Ведьмы же грешат не по невежеству. Они отвергают католическую веру, хотя со всех сторон окружены добрыми христианами! Можно ещё простить отступников, которые впали в ислам или иудаизм. Пусть это измена христианству, но все-таки указанные люди продолжают верить в Бога. Колдуньи, однако, изменяют Богу ради дьявола, из чего следует несомненный вывод: колдовство – наихудшая из всех доселе известных ересей (Lea, 1939 стр. 283).

Гравюра Роже. Первая половина XIX в. Фрагмент.

Милосердие помилования. Француженка не взойдет на сложенный для нее костер. Гонец спешит с указом об отмене смертной казни.

Гравюра того времени

Милосердие меча. Казнь в 1617 году Галигай, якобы околдовавшей французскую королеву Марию Медичи. Огню достанется лишь обезглавленное тело придворной дамы. Злые языки поговаривали, что «вина» Леоноры состояла в колоссальном богатстве, оставшемся ей после смерти мужа, маршала Кончини.

Все судьи, обосновывая наказания ведьм, ссылались, прежде всего, на фразу из Ветхого Завета: «Praestigiatricem ne sinas vivere» (Исход 22, 18). Переводилось это как: «Не оставляй колдуна в живых», хотя непредвзятым людям уже тогда было ясно, что перевод намеренно искажён.

В реальности библейский текст имеет в виду отравителей, но уж никак не чародеев, продавших душу дьяволу (Robbins, 1959 стр. 46).

К счастью, были страны, где сожжение заживо так и не стало нормой. Теоретически считается, что в Англии ведьм не сжигали вообще.

Английское законодательство предусматривало виселицу за колдовство. И действительно – смерть в петле была здесь типичным концом для тех, кому ставили в вину порчу. Тем не менее имеется одна тонкость. Вплоть до 1790 года существовал закон о сожжении женщин за «измену» (Babington, 1968 стр. 39). Под эту статью порой и подводили ведьм.

Разумеется, англичане не были настолько ревнивы, чтобы казнить за супружескую неверность. Закон имел в виду тот случай, когда жена убьёт мужа или служанка хозяина. Причём тут чародейки? А притом, что в те времена часто смешивались понятия «убить» и «околдовать».

Смерть мужа от внезапной болезни легко приписывалась чарам. 9 сентября 1645 года в Инсвиче была сожжена матушка Лейкленд за убийство своего мужа при помощи колдовства. Подобным же образом была наказана в Норвиче Мэй Оливер (Robbins, 1959 стр. 510).

Даже в этих несомненных случаях мы не можем точно знать, сожгли этих женщин заживо или вначале удушили. Никаких описаний не сохранилось, а метод аналогии здесь ничего не даёт.

Можно было бы делать какие-то выводы, если бы ритуал казни мужеубийц всегда был одинаков (статья-то у ведьм была с ними одна). Но точно известно – их казнили и тем и другим способом. Скажем, Пруденс Ли в 1652 году была сожжена заживо. Свидетельство очевидца гласит: «Палач поместил ее в смоленую бочку и приковал к столбу, напихав вокруг солому и вязанки хвороста… Когда поднёс огонь к соломе, она воскликнула: «Господи Иисусе, помилуй мою душу!» И после того, как огонь разгорелся, она издала пронзительный, ужасный вопль пять или шесть раз (1958 стр. 527)».

Кадры из фильма «Нострадамус». Реж. Р.Христиан. 1996 г.

Сожжение в просмоленной рубахе.

С другой стороны, известно – иногда мужеубийцу душили, прежде чем пламя охватит одежду. Вот описание казни, состоявшейся в 1722 году «Узницу одели в просмолённую одежду, сшитую наподобие сорочки, смазали ей руки и ноги горючим составом, голова её была покрыта смолёным покрывалом. Её вывели из тюрьмы босую, посадили на плетёную волокушу и притащили на место казни возле виселицы. По прибытии какое-то время прошло в молитве, после чего палач поднял её на бочку высотой в три фуга, стоящую у столба. Продетая через шкив верёвка должна была захлестнуть ей шею – она надела её своими руками. Тройные кандалы удерживали тело у столба: потом, когда её туго прикрутили верёвками, бочку вынули из-под ног и зажгли костёр… Она умерла, видимо, ещё до того, как огонь дошёл до неё, так как палач затянул петлю, а цепи удерживали тело (Babington, 1968 стр. 38, 39)».

От сноровки исполнителя немало зависело.

Растяпа мог свести на нет гуманность судей, и тогда случался третий вариант экзекуции – пожалуй, самый обидный. Именно так приняла смерть в 1726 году Катерина Хейз.

Поначалу все шло, как заведено. Женщина помолилась. Её надёжно привязали к столбу.

Железная цепь опутала её тело. На шею набросили удавку и подожгли костёр. Вот тут и случилась накладка. Палач слишком долго выжидал, наслаждаясь страхом преступницы.

Когда он спохватился, было уже поздно. Свидетель казни пишет:

«Палач натянул верёвку туго, как только мог, но пламя уже начало припекать ему руки, и он был вынужден выпустить её. Катерина была видна среди пламени, она отталкивала от себя вязанки с хворостом и кричала столь ужасно, что все присутствующие запомнили это на долгие годы». Хотя палач со своими подручными подбрасывал в костёр хворост охапку за охапкой, «всё же прошло значительное время, прежде чем она испустила дух, и три часа, пока она не превратилась в пепел (Babington, 1971 стр. 37, 38)».

Это не единственный случай такого рода. В других странах тоже бывало, что объявленная в приговоре милость на деле не осуществлялась. В Вермандуа, близ Сен-Кантена, женщину по нелепой оплошности сожгли заживо. Палач просто-напросто забыл её удавить. Как это было воспринято? Жан Боден, узнав о случившемся, не стал проливать слезу. Вместо этого он принялся резонёрствовать: «Здесь нет ошибки – лучше сказать, что так рассудил Бог, который поправил нас… нет преступления, которое более заслуживало бы костра (Robbins, 1959 стр. 56)».

Думаю, эти примеры убеждают: даже если где-то возобладала мягкость, это новее не исключает жестокие эксцессы. Вот и в Шотландии, где ведьм чаше всего душили перед тем, как поднести факел к поленнице, фанатизм порой брал своё. Эвфемию Маккэлзейн осудили за изготовление восковой фигурки короля и за шторм на море, который чуть было не потопил королевский корабль. Приговор звучал так: «Препроводить в Кастль-Хилл в Эдинбурге, привязать там к столбу и обратить в пепел, спалив заживо». Эвфемия была дочерью лорда Клифтонхолла, но благородное происхождение ее не спасло. Не помогло и заступничество богатого и влиятельного мужа, нанявшего шесть адвокатов.

Король в тот период своей жизни так боялся ведьм, что лично настоял на мучительной смерти для дворянки, а потом велел пытать судей за то, что они оправдали другую обвиняемую – беременную женщину (Black, 1938 стр. 24).

К 1608 году относится описание массовой казни в Брейчине. Пожалуй, это один из самых драматичных эпизодов шотландской охоты на ведьм. Женщины, не зная за собой никакой вины, отпирались до конца. «Их спалили заживо таким мучительным и жестоким образом, что одни испустили дух в отчаянии, отрекаясь и богохульствуя, а иные, полу обгорелые, вырвались из огня и были брошены ещё живыми обратно пока не умерли в пламени (Black, 1938 стр. 31)».

Подобные сцены разыгрывались и в других странах. Одна француженка, жертва Анри Боге проявила неистовую волю к жизни. Она сумела оторваться от столба, и палач трижды бросал её обратно в костёр (Robbins, 1959 стр. 56).

Если на суде приговаривали к сожжению заживо, что оставалось делать смертнице?

Самоубийство осуждённые в силу христианского воспитания отметали. Сбежать по дороге было невозможно. Рваться из пут – бесполезно. В старину, говорят, существовал обычай, когда висельник, у которого оборвалась веревка, получал помилование. В этом видели перст Божий. На ведьм такое милосердие не распространялось. Как мы уже видели, казнь непременно доводили до конца.

Но был, предстаньте себе, один удивительный случай, когда немецкая колдунья добилась лёгкой смерти. В 1641 году некая Анна Морг сумела расположить к себе судей и изменить приговор. Эта история лишний раз доказывает, какие незаурядные натуры уничтожались в эпоху всеобщего помрачения умов.

Я уверен, в Анне погиб талант актрисы и режиссёра. Ею был задуман целый спектакль, в котором, повинуясь общему замыслу, будут действовать палач, судьи, досужие зрители и конечно же она сама. Итак: войдя в камеру, палач оторопел. Перед ним распростёрлось тело с окровавленным горлом. В руке узницы был нож. После первого шока палач догадался, что дьявол доставил своей верной подружке орудие самоубийства. Праздник справедливого возмездия пошёл насмарку – толпа лишилась захватывающего зрелища.

Но делать нечего. Тело грешницы выволокли из башни и бросили на брёвна. Вот уже затрещал хворост, потянуло гарью. Огонь всё ближе подбирался к ведьме, как вдруг… мёртвая воскликнула: «Иисус, Мария!» Удивлённые люди вытянули колдунью из костра.

Анне хватило хладнокровия дважды полоснуть себе по горлу, но сделать это так, чтобы грозные с виду раны не являлись опасными для жизни. Теперь предстояло развить успех.

Женщина поведала трогательную историю. Она, дескать, уже была мертва, но святая Дева Мария совершила чудо, вернув её в этот мир, чтобы она могла откровенной исповедью отвести от себя вечное проклятие. Откуда особая благосклонность матери Христа?

Оказывается, в тюрьме Анна каждый день молилась ей, и воскресение из мёртвых показывает, что молитвы были услышаны. В честь случившегося чуда суд пересмотрел суровый приговор. Вместо сожжения Анне Морг отсекли голову мечом (Konig, 1928 стр. 140, 141).

Прекращению ведовских процессов пытались дать социально-экономическое объяснение. Профессор Роббинс, в частности, писал: «Коммерция не способна была развиваться в нестабильном мире, где инквизиция могла преследовать давно умершего человека и конфисковать его собственность у наследников спустя многие годы. Деловые люди не могли полагаться на мир, где коммерческие соглашения могли быть своенравно уничтожены при намёке на ересь (Robbins, 1959 стр. 551)».

На первый взгляд, это неоспоримая истина. Но спросим себя: разве торговля и купечество появились только при капитализме? Отнюдь нет. Богатые торговцы существовали и в эпоху Ренессанса, и в Средние века. Читатель этой книги помнит, как судьи присваивали себе конфискованное имущество и преспокойно нарушали деловые связи. Тот же Роббинс упоминает о том, что инквизиторы, угрожая арестом, ввели на богатых людей своеобразный налог. За деньги можно было откупиться от пыток и смерти.

Литография XIX в.

Милосердие удавки. Не только жертва инквизиции Мариана де Карваял, но и осужденные по ведовским процессам в Германии, Франции и Шотландии порой удушались перед сожжением.

В Милане начала XVI века многие платили инквизиторам ежегодную дань. Если выплаты задерживались, их немедленно вызывали в духовный трибунал. Судьи получали немало серебра за то, чтобы снять обвинение в чародействе «Большинство инквизиторов герцогства Милан штрафовало подобным образом многих благородных дам – равно как и бедных, но честных женщин, запутанных до смерти, и получало огромные суммы денег (1958 стр. 271)».

Точно так же и в Германии деловой мир терпел жесточайший урон от искоренителей колдовства. Может быть, купечество осталось беззащитно, поскольку не имело политической власти? Допустим. Ну а те, кто имел власть, они что – чувствовали себя в безопасности? Вовсе нет. Жены и дочери дворян тоже сгорали на кострах. Неужели феодальное сословие было более толстокожим, нежели буржуазия, раз мирилось с колдовской истерией? Или дворяне меньше дорожили своей жизнью?

Затухание судов над ведьмами не поддастся односложным объяснениям. Тут действовал целый комплекс причин, и ни одна из них, взятая по отдельности, не выдерживает критики.

Справедливо указывают, что в середине XVIII века просвещённые монархи отменили пытки. Это был сильнейший удар по ведовским процессам. Не имея такого инструмента, фанатичные судьи уже не могли раздувать эпидемии преследований. Однако мы помним, что в Англии при мягкой следственной процедуре за сто лет была казнена тысяча чародеек. По меркам континента это немного. Но английская практика доказала принципиальную возможность уничтожать ведьм без пыток.

Так, может быть, рост образования положил предел суевериям? И это правильно – хотя связь здесь вовсе не безусловная. К середине XVII столетия вера в колдовство стала духовно необходима даже очень образованным людям. Сэр Джордж Маккензи, шотландский адвокат, заявлял: «По той же причине, по которой сомневаются в существовании ведьм, нам пришлось бы усомниться в правдивости всей истории – как церковной, так и светской (Lea, 1939 стр. 1340)». Ему вторил Джордж Синклер, профессор философии и математики: «Если неверие в колдовство распространится, прощай все религии, все верования, все надежды жизни рухнут (Robbins, 1959 стр. 470)». Не менее категоричен был философ-платоник Генри Мор, считавший, что, покуда существуют ведьмы и демоны (зримые проявления незримого мира), можно не сомневаться в существовании Господа. Свою книгу он так и назвал: «Противоядие от атеизма (1958 стр. 350)». А магистр искусств, королевский капеллан Джозеф Гланвиль писал: «Те, кто не осмеливается прямо заявить, что Бога нет, довольствуются тем, что (в качестве первого шага) отвергают существование духов или ведьм (1958 стр. 223, 224)».

Своеобразная логика в этих рассуждениях есть. Ведь и в самом деле, только атеист может, не впадая в противоречия, доказывать сказочность историй о договоре с дьяволом.

Выдумка инквизиторов потому и продержалась так долго, что в рамках религиозного мышления с ней невозможно эффективно бороться. Скептики испробовали немало разных путей. Но все они были уязвимы. Юридический путь, когда нападали на процедуру, в лучшем случае приводил к судейским обещаниям тщательней рассмотреть доказательства. Дескать, тогда казнены будут только действительно виновные.

Метод нравственного осуждения, взывающий к лучшим человеческим чувствам, тоже почти не приносил плодов. Коль скоро обе спорящие стороны признавали порчу, любые зверства можно было назвать законным возмездием. Инициатор печально известных трирских процессов Бинсфельд бичевал сторонников милосердия такими словами:

«Позорно и недостойно позволить жить тем, кто ни во что не ставил чужие жизни.

Жестоко избавлять от смерти тех, которые сами жестоко ввергают в несчастья безвинных (Lea, 1939 стр. 557)».

Испробован был в разных вариантах и теологический метод. Богословы-скептики вопрошали: где в Библии описаны ведьмы? И как можно казнить, не имея на то санкций в Святом Писании? Разумеется, эти богословы вскрыли цитатную подтасовку и доказали, что ветхозаветная фраза «Колдуна не оставляй в живых» – есть не что иное, как неточный перевод. Им возражали: «Мало ли чего не было в библейские времена. Все когда-нибудь случается впервые».

Тогда передовая теология выдвинула контраргумент. Она усомнилась в силе дьявола.

Ссылаясь на Библию, мыслители типа Беккера и Томазия доказывали: дьявол – вовсе не всесильный соперник Бога, а всего лишь его взбунтовавшийся слуга. За свой бунт он низвергнут в ад. Оттуда он взирает на земные дела, томясь оттого, что не способен ни во что вмешаться.

Именно ко временам Томазия относится затухание ведовских процессов. Многие историки видят здесь причинно-следственную связь. Якобы был найден неотразимый аргумент. Услышав его, образумились и европейские народы, и их правители. Но я не вижу оснований принимать эту версию. Посмотрел бы я на передовых теологов, если бы они выдвинули свою замечательную теорию о бессилии дьявола двумя веками раньше!