Текст книги "Суды над колдовством. Иллюстрированная история"

Автор книги: Николай Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Неистовство ведьм в окрестностях Трира. Гравюра. Около 1600 г. Фрагмент.

Священник, исполняющий чародейские церемонии.

Франц Франкен II. Ведьмина кухня. Х., м. Начало XVII в. Фрагмент.

Художник подчеркивает, что дворянки причастны к колдовству не меньше, чем простонародье.

Между искусством и арестами существовала обратная связь. Кисть живописца и резец гравера зрительно очерчивали круг подозреваемых. Полотна, обложки книг и «летучие листки» невольно подсказывали всем слоям населения, на какие категории лиц можно смело писать донос, не опасаясь, что его отвергнут. Изображая шабаши ведьм, художники убеждали сограждан не щадить юных красавиц, священников, знатных дам и малолетних девочек.

Городской судья с двумя бургомистрами, несколько советников и заседателей были обращены в пепел. Каноники городских церквей, приходские священники и сельские дьяконы тоже погибли во время этой напасти. Наконец ярость народа и ослепление судей, алчущих крови и добычи, поднялись так высоко, что не осталось в стране почти никого, на кого ни пало бы подозрение в злодействе.

А тем временем нотариусы, переписчики и хозяева постоялых дворов богатели. Палач разъезжал повсюду на статном коне, одетый в золото и серебро, как придворный вельможа.

Жена его пышностью нарядов соперничала со знатными дамами. Дети казнённых высылались.

Имения их конфисковались. Поля и виноградники окалывалось некому обрабатывать, и они ничего не родили. Чума никогда не свирепствовала так в Трире и его окрестностях, неприятели не хозяйничали здесь так жестоко, как это безмерное гонение и инквизиция. А между тем по многому можно было видеть, что виноваты вовсе не все осуждённые.

Преследование это длилось несколько лет подряд, и судьи хвалились друг перед другом количеством костров, которые они сложили, и числом спалённых ими жертв.

Наконец, хоть пламя ещё и не насытилось, народ настолько разорился, что пришлось принять новые законы, ограничивающие расценки на следствие и доходы инквизиторов. И после этого, как на войне, когда выходят деньги, пыл гонителей ведьм вдруг сошёл на нет (1958 стр. 516)».

Точное число жертв Трирской трагедии подсчитать невозможно, но отдельные архивные записи позволяют представить её масштабы.

Так, за городской стеной находился монастырь святого Максима. Под юрисдикцией аббатства бенедиктинцев находились 22 деревни. Согласно описи, за семь лет в них было казнено более трёхсот ведьм, причём две деревни оказались полностью стёрты с лица земли, а в двух других уцелело всего по две женщины (1958 стр. 219).

В Западной Европе XVI–XVII веков появилась особая профессия – разъездной следователь по делам о колдовстве. По меркам других стран и столетий это было нечто невиданное.

Кажется, хуже придумать невозможно. Начать с того, что это был светский человек, а не духовное лицо. Монах-инквизитор не представлял для окружающих такой опасности, ибо не имел узкой специализации. Инквизитор был обязан преследовать и колдовство, и ересь, и суеверные обычаи, и даже мелкие духовные проступки. Таким образом, внимание его неизбежно рассеивалось по многим направлениям. Рутина жизни вынуждала инквизитора то и дело отвлекаться от преследования колдовства.

Взятие под стражу. Гравюра XVII в. Фрагмент.

Светский следователь Германии или Франции занимался ведьмами и только ведьмами. Отсюда чудовищная, невиданная ранее «производительность». В поисках наживы такие судьи не ленились ездить по стране. Их руки были развязаны. Боден писал: «Судья не должен, как при других преступлениях, ждать жалоб населения или действий прокурора, но обязан собирать сведения и докапываться до истины самолично (Lea, 1939 стр.

570)». Представьте себе, как развращали ищейку вседозволенность. Он не нуждался в доносах. Ему не нужен был повод. Достаточно было притвориться, что он видит людей насквозь. Он мог хватать кого угодно и ни перед кем не держать отчёт. Единственное, что требовалось от сыщика, – исправно делиться с высшей инстанцией награбленными деньгами. Об одном таком ретивом судье писал доктор Вейер. Он лично видел, как в маленький городок случайно заехал гонитель колдовства. Судья был здесь впервые. Он никого здесь не знал. Но с налета огульно объявил, что в городишке свыше трёхсот ведьм (1958 стр. 21)!

Следователи этого типа соревновались друг с другом в «производительности труда».

Эйхштадтский судья имел к 1629 году на личном счету 274 приговоренных колдуньи.

Франц Бюирманн только за пять лет своей карьеры сжёг заживо 150 человек. Реальное число его жертв было ещё выше, потому что мы знаем лишь о его «деятельности» в окрестностях Рейнбаха и не можем учесть, сколько костров он устроил во время прочих экспедиций. Одним из самых удачливых злодеев был Балтазар Росс из Фульды. Он похвалялся, что уже прикрутил к столбу для сожжения семьсот ведьм, но и этого ему было мало. Он страстно мечтал довести число уничтоженных женщин до круглой цифры с тремя нулями (Канторович, 1899 стр. 105).

Йоханн Мейфарт нарисовал психологический портрет судьи по делам о колдовстве – человека невежественного и ограниченного. Негодяй ест и пьет все самое лучшее, щеголяет в роскошных одеждах и пышет самодовольством. Будучи навеселе, он похваляется перед женой: «Лиза, благодари Господа, что ты досталась мне, ибо выше, чем я, взобраться уже невозможно. У меня полная власть над богатыми и бедными, над молодыми и старыми, над мужчиной и женщиной, над мальчиком и девочкой, слугой и служанкой, горожанином и деревенщиной, рыцарем и дворянином, врачом и лиценциатом, магистром и бакалавром. Я знаю, как сдавать карты, и ты должна возблагодарить Господа за это (1958 стр. 737)».

Вюрцбургский священник Фридрих фон Шпее тоже лично знал опьяненных вседозволенностью судей. В своей книге он по инерции называет их инквизиторами, хотя образ жизни этих людей был совсем не монашеский. Они отстраивали себе богатые дома, присваивали пашни и поместья. Шпее пишет, что они отвергали все доводы в защиту подследственных. Всё обстояло так, будто обвинять можно всех, а оправдывать нельзя никого. Каждую попавшую под арест нужно засудить. Любой другой исход инквизиторы встретили бы с негодованием.

Фридрих фон Шпее знал, с кем бедной женщине придётся иметь дело, поэтому у него вырвалось риторическое восклицание: «Несчастная, на что ты надеешься? Почему ты сразу, только попав в тюрьму, не объявила себя виновной? Наивная слепая женщина, зачем ты желаешь умирать так часто, если можешь сделать это один раз? Прими мой совет – ещё до начала мучений признай себя виновной и умри. Тебе всё равно не уйти. В конце концов, это – злосчастное следствие благочестивого рвения Германии (Spee, 1939 стр. 211)».

– Софи Бертран. Вы обвиняетесь в том, что вступили в сговор с дьяволом и другими темными силами.

– Но это просто глупость. Я никогда, никогда…

– Не лгите!

– Увести ее…

Кадры и диалог из фильма «Нострадамус». Реж. Р.Христенсен. 1996 г.

Однажды немецких судей озадачили, спросив: «Каким образом невиновная может избежать смерти?» Сама постановка вопроса оказалась для горе-юристов новостью, ведь они привыкли заранее считать преступницами всех своих жертв.

Сглаживая неловкость, они обещали подумать об этом перед сном, на ночь глядя (Lea, 1939 стр. 707).

Фридрих фон Шпее пытался убедить князей отказаться хотя бы от обычая платить за каждую ведьму гарантированные четыре-пять талеров «Не все мы святые, – восклицал он. – Как говорится в пословице – вора делает случай». Нужна особая бдительность, чтобы корысть не решала исход дела.

Ведь большое число приговорённых приятнее для кошелька, чем малое. «Уже сейчас в народе говорят, что самый быстрый и удобный способ разбогатеть – это посылать на костёр ведьм…»

Между тем вюрцбурский духовник понимал главное. Отказ князей от платы за голову был бы лишь полумерой. Пока существовала вера в колдовство, инквизиторы всё равно находили способ нажиться. В трактате Фридриха фон Шпее описана деятельность лихоимца, морочившего головы деревенскому люду:

«Нельзя ожидать неподкупной справедливости от инквизитора, который через своих людей повсюду настраивает крестьян против ведьм, а затем охотно откликается на их призыв прийти и вытравить эту заразу. Он высылает вперёд своих сборщиков, которые, идя от дома к дому, взимают для него немалые суммы – на мелкие расходы, как называют это крестьяне. Приняв собранные деньги, он устраивает одно или два торжественных сожжения и возбуждает народ ещё больше россказнями о позорных деяниях и о намерениях, в коих ему якобы признались сожжённые на костре ведьмы. Потом он делает вид, что ему пора в путь.

Те же сборщики для виду пытаются отговорить его, а народ заново собирает деньги, чтобы инквизитор задержался и извёл всю остальную нечисть. Это продолжается до тех пор, пока он, вконец не истощив деревню, не переберётся в какое-нибудь другое место, дабы продолжить всё те же занятия Арест девушки из среднего сословия. (Spee, 1939 стр. 122, 123, 156–158)».

Колдовство в местечке Мора. Гравюра. 1670 г.

О массовых арестах в Швеции узнала вся Европа благодаря вышедшему «по горячим следам» трактату. Здесь представлен фрагмент его обложки.

Порода судей-инквизиторов состояла из людей не лучшего сорта. Но даже среди них были выродки, которые возмущали коллег своей ненасытностью и потерей всяких приличий.

Выше был описан террор в Трире. Организовал это опустошительное бедствие епископ Питер Бинсфельд. Так вот, этот самый епископ письменно выступил против «скоропалительности» следователей, ухитрявшихся тратить на ведьму всего один день. С утра женщина была ещё подозреваемой. Ее хватали и переводили в разряд подследственных.

Днем, после пыток и признания, она становилась подсудимой. К вечеру её уже осуждали и сжигали у наспех вбитого в землю столба. (Таков был, например, скоротечный процесс 1604 года в Кёльне).

«Всё это очевидная ярость, а не усердие», – заключал Бинсфельд (Lea, 1939 стр. 597, 902).

Сомневаюсь, впрочем, что эти слова были продиктованы состраданием. Скорее епископ беспокоился о списках сообщниц, которые, как подсказывал ему опыт, будут куда полнее, если длить пытки много дней подряд. Документация Трирских процессов – лучшее тому подтверждение. Ни одна ведьма не освобождалась от адских мук, пока не называла тех, с кем летала на шабаш. Инквизиторы не довольствовались оглашением одного или двух имён. Те триста женщин, которых, как уже упоминалось, осудили судьи из монастыря святого Максима, назвали шесть тысяч сообщниц. В среднем выходит по двадцать имён на одну обвиняемую. Исследователь Джордж Барр обнаружил в архивах признания особо «памятливой» ведьмы, которая назвала полторы сотни имён. Ещё несколько ведьм обвинили более чем по сотне каждая. «При таких обстоятельствах вы легко можете увидеть, как множились суды над ведьмами, когда начинал катиться снежный ком», – подытожил историк (Robbins, 1959 стр. 261, 262).

Следователи обладали избирательной доверчивостью. По их мнению, колдуньи – достойные ученицы Отца Лжи. Они врут на каждом шагу, даже в предсмертной исповеди.

Когда перед казнью к заключённой допускали духовника, его предупреждали, что он не услышит от подлой обманщицы ни слова правды. И в то же время инквизиторы уверяли: называя имена сообщниц, ведьма не способна солгать. Столкнувшись с такой казуистикой, духовник из Вюрцбурга восклицал: «Но это же глупо и смешно! Как могли германские власти до сих пор не увидеть этого (Spee, 1939 стр. 201)?»

Власти всё прекрасно видели. Процессы потому и прекращались, что после определённой черты пришлось бы казнить всех женщин поголовно. Взять небольшой городок Роггенбург на Некаре. В XVII веке здесь ежегодно сжигают десяток-другой ведьм – но не может же так продолжаться вечно! Пора трубить отбой… Судьи, наконец, пресытились, ощутили «усталость» от казней и стали сетовать, что, если так пойдёт и дальше, в живых не останется ни одной женщины (Лозинский, 1914 стр. 39).

Это психологическое состояние было важнейшим регулятором. Опасность самоистребления заставляла городские Советы отложить в сторону списки имен и не давать каждому оговору формальный ход. Так и пульсировали ведовские процессы

Всплеск террора – годы передышки – затем снова массовые казни. Чтобы не быть голословным, приведу пример города Оснабрюк. Архивы свидетельствуют, что здесь было сожжено:

В 1561 году 16 ведьм

В 1583 – 121

В 1585 – 9

В 1587 – 2

В 1589 – 9

В 1590 – 22

В 1592 – 17

В 1594 – 103

(Lea, 1939 стр. 1236)

Как видно из этой весьма характерной таблицы, за два особо «урожайных» года погибло значительно больше ведьм, чем за остальные тридцать лет.

Оставим, однако, чёрные времена, когда без разбору хватали всех подряд. О них здесь уже немало написано. Обратимся к годам вялотекущего террора. Именно эти «спокойные» годы позволяют лучше проследить, как возникали обычные, рядовые, малолюдные процессы.

Из каких обстоятельств они вырастали? Что вызывало подозрения? По каким приметам соседи вычисляли чародейку?

Людям, которые любят животных, наверное, будет интересно узнать: живи они в те опасные времена, их могли бы за это сжечь. Не правда ли, достойный повод для казни?

Если кошки или собаки к кому-то особенно ластились, сие позволяло подозревать в колдовстве (Шерр, 1868 стр. 397). А некоторые женщины попали на костёр, ибо суд решил, что у них были демоны под видом домашних собак (Lea, 1939 стр. 569).

Опасно было выглядеть слишком молодо. Суеверная легенда гласила: «Каждая настоящая ведьма утром превращает своего мужа в коня и скачет в поля. Там она собирает и пьёт росу, что сохраняет её свежесть, в то время как муж иссыхает (1958 стр.1258)». Благодаря этому суеверию можно было разделаться с красивой подругой или соседкой, стареющей слишком медленно…

Не приветствовалось и экстравагантное поведение. Двадцатилетняя англичанка Мэри Спеснер была осуждена потому, что по пути к колодцу часто пускала своё ведро катиться с горы. Сама она бежала впереди, в шутку крича ведру, чтобы оно её догоняло (Robbins, 1959 стр. 381).

Не следовало распускать язык. Согласно книге епископа Бинсфельда, ведьмы часто чертыхаются. Так что упоминание дьявола, когда ругают своих или чужих детей, является уликой. «Чёрт тебя возьми!», «Иди к чёрту!», «Чтоб тебя черти взяли!» – всё это весьма подозрительные восклицания (Lea, 1939 стр. 599)

Легко можно определить колдунью по сбывшимся угрозам. В «Молоте ведьм» написано, что, если женщина грозит спалить амбар и он вскоре сгорает, значит, виновата угрожавшая ведьма – пусть даже будет доказано, что в действительности амбар был сожжен другим лицом (1958 стр. 260).

Самые обычные женские пересуды могли обернуться большой опасностью. Если в разговоре была выражена недоброжелательность к кому бы то ни было, а с человеком потом происходило несчастье, эти слова припоминали как улику. Невинная фраза приобретала зловещий смысл. Отныне её толковали как знак чёрных замыслов… Но и отмалчиваться тоже порой было подозрительно. В процессе над одной ведьмой свидетель уличил арестованную: он называл её колдуньей в течение пятнадцати лет – и она ни разу ему не ответила… Быть может, эта обвиняемая считала ниже своего достоинства вступать в пререкания (1958 стр. 1196)?

– У вас был плохой якорь, не удивительно, что корабль опрокинулся. Надо же. Это серьезно! Драгоценности…

– Что вам нужно. Вы убили моего мужа. Вам этого мало?

– Предсказание судьбы короля и его семьи… Мадам – ведьма.

Кадры и диалог из французского сериала «Ришелье».

Арест Леоноры Галигай во дворцовых покоях. Еще вчера – жена всесильного министра. Сегодня – очередная жертва расправы.

Представьте себе самый обычный ведовской процесс, как его описывает Йоханн Мейфарт. Анне, бедной молчаливой женщине, начинают перемывать кости. Если о ней отзываются плохо, значит, она ведьма, а если хорошо, так тем более, ибо все они поднаторели в притворстве. Её хватают и смотрят, напутана ли она. Если да – она колдунья, если нет, то, скорее всего, тоже.

Ведь все ведьмы строят из себя невиновных.

Народ тем временем бурно радуется, а священники мечут с кафедры громы и молнии. И пока она лежит в цепях в темнице, кто-то конечно же вспоминает, как она в Михайлов день тряхнула его за руку и пожелала доброй ночи. А на другой вечер его схватила лихорадка. Ныне ясно, что она его околдовала. Второй сосед клянёт ведьму за то, что пала его чёрная корова, поскольку накануне Анна похвалила бедную скотину.

Третьему она присоветовала средство от зубной боли. Ну не ведьма ли она после этого? Чтобы узнать правду, судья обрекает её на муки… Пройдя через дикие пытки, которые словно окропляют несчастную водой безумия, подследственная признаёт неё и в довесок придумывает разные небылицы.

Например, описывает, как юные ведьмы рожают через горло детей ростом в мизинец, – и на этих нелепых идиотских баснях стоит до конца (Сперанский, 1906 стр. 24)?

Конечно, важнейшим поводом к аресту были соседские склоки. Хорошо, если их удавалось погасить. Даже в начале XVIII века в деревнях Трансильвании продолжали обвинять друг дружку в колдовстве. В Траппольде крестьянин накинулся на девушку и обозвал её окаянной ведьмой – дескать, она навела на него порчу. «Вся ваша семья – одно гнездо, – ругался он – Всех вас надо сжечь па одном костре! И тебя, и твоих отца с матерью, и бабку!» Положение поправил местный пастор. Он вмешался в ссору и велел девушке извиниться перед «пострадавшим» мужиком. На том всё и закончилось, по крайней мере на время. Спустя 18 лет уголовное дело было всё-таки возбуждено. Доказать ничего не смогли, но предубеждение народа оказалось столь сильным, что ведьму решили изгнать из Траппольда… Кстати, ссылка в Трансильвании была не таким уж безобидным наказанием. Если высланные отваживались вернуться, их могли и казнить. Так, семья из

Шассбурга была примерно в это же время отправлена в изгнание. Отец и две дочери подчинились приговору, но спустя годы нарушили его. Одна сестра была за это обезглавлена, другая сожжена (Lea, 1939 стр. 1266, 1267).

На раннем этапе охоту на ведьм можно было задушить в зародыше. Или, напротив, раздуть ничтожный случай до размеров национального бедствия. Зависело это от позиции верховной власти. В 1563 году в герцогстве Киевском произошла история со счастливым концом, хотя поначалу казалось, что множества жертв не миновать. Богатый крестьянин из Ла-Марка обнаружил, что его коровы дают меньше молока, чем обычно. Он посовещался с богословом, и тот обещал указать ведьму. Зайдя в дом, богослов обратил внимание на незамужнюю девицу. Это была дочь крестьянина от первой жены. Гость сразу догадался, что колдовала именно она… Девушку быстро заставили признаться, но ей хотелось на кого-то переложить ответственность, и она оговорила шестнадцать женщин постарше – как более опытных в дьявольском искусстве. Весть о раскрытом в Ла-Марке гнезде ведьм дошла до герцога Вильгельма, который в ту пору был благодушен и не разрешил никого трогать (1958 стр. 528, 529). Стоит ли говорить, что в окрестных землях исход оказался бы совершенно иным. Вокруг оазиса спокойствия пылали костры. И причины арестов были зачастую куда менее серьёзными… Снижение удоев – это плохо.

Николай Бессонов. Две узницы. Х., м. 1990 г.

Но что вы скажете о слишком высоких удоях? Кому от этого вред?

Конечно, завистникам. Для них удачливая хозяйка была бельмом на глазу.

Наставление по розыску ведьм, которое издал ещё на заре преследований Ульрих Тенглер,

недвусмысленно учило видеть руку дьявола в хозяйственных удачах. Сей автор учил, что припереть колдунью к стене можно вопросом: «Почему твоя корова дает больше молока,

чем соседские?» Тот же Ульрих Тенглер написал циничные строки, адресованные доносчикам: «Никто не должен беспокоиться о доказательстве выдвигаемых им обвинений или бояться, что будет наказан или привлечен к ответственности, если выдвинутое им обвинение не будет доказано (Robbins, 1959 стр. 494, 495)».

Более ранний трактат «Молот ведьм» гарантировал доносчикам и другие льготы. В частности, их имена суд должен был держать в тайне. Даже обречённая на смерть узница не имела право на очную ставку со свидетелем обвинения. Предлог был вполне благовидным – защита от козней колдуньи. Подсудимая имела шанс узнать, кто же её погубил, только если обличитель добровольно соглашался на огласку своего имени. Был ещё один важный момент. Уличать в колдовстве могли люди, которых в иных случаях и слушать бы не стали. Инквизиторы охотно принимали показания от крестьян против их хозяев, от тех, кто по суду был лишён прав, от уголовных преступников. Даже отлучённые от Церкви или еретики охотно выслушивались судьями. Конечно, покров тайны, которым было окутано следствие, придавал доносчикам смелости.

Целый ряд примет помогал обнаружить прислужницу дьявола. Можно было, например, кипятить иголки вместе с дубовыми щепками в новом глиняном горшке.

Первая особа, которая после этого явится в дом, и есть колдунья. Смело пиши донос – не ошибёшься (Реньяр, 1889 стр. 15). А можно было уговориться с любым мальчишкой, смазать ему башмаки свиным салом и устроить проверку в церкви. Пусть он только станет в дверях. Какая женщина после этого долго задержится на молитве – ту и хватайте. Ведь давно подмечено, что ни одна колдунья не может выйти из храма, если у дверей стоит мальчик в башмаках, смазанных свиным салом (Lea, 1939 стр. 541, 1411).

Николай Бессонов. Арест. Компьютерная живопись. 2002 г.

Детям вообще доверяли при разоблачении ведьм. Это можно проследить по многим признакам. Вот, например, докладная записка, которую в 1628 году представил в ратушу

Якоб Рапп, один из членов городского Совета. В докладе он написал, что накануне его двенадцатилетний сынишка разорял с приятелем птичьи гнёзда. Ребятам встретилась на дороге чёрная собака. Это оказалось не простое животное. Собака забежала в домик, села на камень и превратилась в девушку. В оборотне мальчики признали Маргариту, юную дочь бюргера Клауса.

Магистрат решил начать расследование. Отец обвиняемой испугался такого поворота событий и принёс в ратушу письменное свидетельство, что его дочь – добропорядочная девушка. Однако мальчишки настаивали на своих показаниях, и на этом этапе замять дело не удалось. Магистрат распорядился провести более тщательное следствие (Klele, 1893 стр. 146).

Чем оно закончилось, мы не знаем и никогда не узнаем. Но легковерие магистрата, идущего на поводу у впечатлительных детей, говорит о многом. Ребята могли искренне верить в метаморфозу. Надо думать, у них на глазах действительно в дверь забежала чёрная собака, и тотчас после этого вышла знакомая. Со взрослых спрос иной. И если они всё же учинили следствие, которое могло стоить Маргарите жизни, значит таковы были нормы поведения.

Кадр из американского фильма «Колодец и маятник». Реж. Р.Христиан. 1993 г.

Арест за колдовство жены пекаря.

Петиция Вильяма Гуда от 13 сентября 1710 г.

Будем надеяться, что у этой эльзасской истории оказался хороший конец (хотя именно в это время там казнили направо и налево). Точно известно другое – немало людей в разные времена погибло по навету малолеток.

Вот несколько примеров английские судилища 1593 и 1644 года, трагедия в Лестере в 1616 году и конечно же знаменитый процесс Салемских ведьм (Robbins, 1959 стр. 94–96). Мотивы детейобвинителей варьировались от искреннего самообмана до сознательного шарлатанства.

Не раз людей осуждали на смерть из-за каприза избалованного дитяти или из-за шутки, которая зашла слишком далеко.

Бывало и так, что кто-то на свою беду обижал мстительного ребёнка и расплачивался за это по самому высокому счёту.

В Шотландии в 1697 году казнили трёх колдунов и четырех ведьм. Произошло это по пустячной причине. Одиннадцатилетняя дочь помещика Кристина Шоу слишком близко приняла к сердцу перебранку с прислугой. Однажды девочка увидела, как служанка ворует молоко, и пригрозила, что всем об этом расскажет. Вместо того чтобы повиниться,

Катерина Кэпмбелл, стройная девушка, обладавшая «гордым и язвительным» нравом, пожелала, чтобы дьявол унёс душу доносчицы в ад! Ох, не стоило ей распускать язык…

Обиженная девочка стала делать вид, будто её околдовали. К этой роли она неплохо подготовилась и, по-видимому, нашла себе сообщника, который помог сделать обман убедительным. В стене рядом с кроватью была проверчена дырка. Через это отверстие дочка помещика могла, по мере надобности, получать щепки, булавки, солому и яичную скорлупу. Корчась в конвульсиях, Кристина ловко брала этот мусор и притворялась, что извергает его наружу в приступах рвоты. К несчастью, дырка в стене была загорожена кроватью. Её обнаружили только много лет спустя. Между прочим, даже судьи с удивлением отмечали, что посланные ведьмами предметы выходили изо рта девочки «такими сухими, что, казалось, они появляются не из желудка». Тем не менее мошенница всё рассчитала правильно. Судьи и доктора купились на обман. Ведь девочка так убедительно бранилась с призраками мучающих её ведьм! Помимо молодой служанки

Кристина обвинила старуху Найсмит, а потом настолько втянулась в зловещую игру, что назвала 21 фамилию, не пощадив ни родную бабушку, ни двоюродных братьев (один из этих мальчиков был позже казнён). В процесс были втянуты и две особы благородного сословия: Маргарет Лэнг и её семнадцатилетняя дочь Марта. Обе дворянки могли бежать из города, но опрометчиво решили защищаться. Они явились на очную ставку с маленькой мошенницей.

Н.Бессонов. Марта Лэнг и Катерина Кэпэмбелл. Рисунок. 2001 г.

Ведовские процессы были очень демократичны.

Шотландия. 1697 г. Служанка и дворянка на одной виселице.

– Пусть боятся те, кому есть чего бояться. Я не стану убегать, – презрительно бросила Маргарет.

В итоге обе дворянки – мать и дочь – были приговорены к смерти заодно со старухой

Найсмит и заносчивой служанкой Катериной Кэпмбелл. Осуждённых вздёрнули на виселицу, а потом так поспешно бросили в пламя, что некоторые из них, похоже, вынесли двойную казнь. То есть, не успев задохнуться, попали в костер живыми. Как только тела осужденных обратились в пепел, припадки помещичьей дочки прекратились. И немудрено. Кристина Шоу добилась своей цели – отмщение состоялось (1958 стр. 38–40).

Сколько бы мы ни перечисляли поводы для арестов, самый типичный всё равно останется вне конкуренции. Ничего более эффективного, чем оговор, полученный в камере пыток, придумано не было. На его фоне меркнут и доносы соседей, и подброшенные следователем улики, и вздорные речи детей.

Как удивлена была своим задержанием одна немецкая горожанка безупречной репутации! Она терялась в догадках. Разъяснилось это быстро. Её свели на очной ставке с главной обвинительницей – измученной старухой.

– Я тебя на шабаше не видела, – доверительно сказала та. – Но под конец допроса я готова была назвать кого угодно. Твоё имя мне пришло на ум первое. Помнишь, когда меня вели в тюрьму, ты попалась мне навстречу и сказала, что никогда бы на меня такого не подумала? Прости, но если пытки начнутся заново, я снова возведу на тебя поклёп.

Ян Зиберехтс. Крестьянское хозяйство. 1660 г. Фрагмент.

В любую минуту размеренная деревенская жизнь могла смениться истеричными поисками затаившихся чародеек.

Так оно и случилось. Когда страдалицу привязали к топчану, она повторила свои оговоры, и безвинная горожанка тоже попала под суд (Lea, 1939 стр. 735, 736)… То, что произошло с этой женщиной по чистой случайности, в Бамберге ввели в систему. Там арестованных водили по улицам с надёжной охраной и, угрожая новыми пытками, заставляли указывать на первых встречных. На каждой площади, на каждой улице надо было наугад назвать несколько человек. К концу роковой прогулки список колдовской секты пополнялся на пару десятков фамилий. Впрочем, некоторые персоны, богатые и знатные, были намечены заранее – их имена для верности подсказывались (Robbins, 1959 стр. 293).

Мейфарт однажды резонно заметил, что раз уж невиновная попала в тюрьму, она может оговорить только невиновных. Те, кто занимается колдовством, ей просто неизвестны (Lea, 1939 стр. 736). Судей такие сентенции просто бесили. Их мечтой было уничтожить всех скептиков. К счастью, это было невозможно. Даже в самые, казалось бы, безнадёжные времена маловеры не переводились. Всегда оставались люди, не верящие в ведьм вообще. Конечно, опасаясь за свою жизнь, они помалкивали, но стоило волне террора пойти на убыль, они упрямо поднимали головы. Можно было бы доказать это сотнями и тысячами примеров. Однако за недостатком места ограничусь лишь одним доказательством. Буквально каждая книга демонологов призывает все громы и молнии на головы скептиков, которых, дескать, особенно много развелось в наши дни. Причём «нашими днями» бывает здесь назван XV, XVI или XVII век – короче, то время, когда жил благочестивый автор. Даже пик гонений (эпоха Реми и де Ланкра) не внёс в умы желанного единодушия.

Итак, идея сжечь всех, кто не верит в ведьм, с самого начала была нереальной. Видя это, борцы с колдовством ограничились задачей попроще: уничтожать тех, кто высказывает запретные мысли вслух. Священник, написавший вольнодумный трактат, адвокат, с излишним рвением защищающий подсудимую, судья, который отказался вынести смертный приговор, – вот мишени, по которым били фанатики. Здесь они преуспели куда больше, чем в тотальном контроле за умами сограждан.

Николай Бессонов. Линия судьбы. Х., м. 1997 г.

Хотя зачем разделять? Гибель неосторожных скептиков была уроком для остального населения.

А разлитый в воздухе страх – прекрасный инструмент воздействия на умы.

Какие значительные посты занимал Дитрих Фладе! Вицегубернатор Трира, ректор университета, городской судья… Тем не менее он был в 1589 году сожжён как колдун и защитник колдовства. Выбить на него клеветнические оговоры оказалось нетрудно (Robbins, 1959 стр. 201–205). Точно так же погиб тридцать лет спустя Георг Хаан, вице-канцлер Бамберга. В меру своих сил этот человек препятствовал ведовским процессам в родном городе и навлёк на себя подозрения. Остальное, по сути, было делом техники. Обвиненный в сочувствии чародейству, Георг Хаан был в 1628 году сожжён вместе с женой и дочерью (1958 стр.35) Как знать, сколько благородных порывов удалось задушить, отправив на костёр эту несчастную семью? Фридрих фон Шпее писал: «Кто поставит на карту своё доброе ими и честь, чтобы, презирал опасность, ввергнуть себя в несчастье ради одного слова правды (Spee, 1939 стр. 165)?»

Итак, добившись от сограждан внешней покорности, борцы с дьяволом творили такое, чему почти нет аналогов в бурной истории человечества. Насилие стало рутиной. В городах и деревнях срезались целые слои. Ни для кого не было секретом, какими средствами добывают признания, но спасаться бегством решались считанные единицы…