Текст книги "Суды над колдовством. Иллюстрированная история"

Автор книги: Николай Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Очень простым, но болезненным был ещё один метод. Бамбергские палачи, обогнув верёвку вокруг шеи, начинали таскать её за концы туда-сюда. Иногда они так увлекались, что протирали тело до шейных позвонков (Robbins, 1959 стр. 37).

Неподалёку от Наумбурга палач держал волосяную верёвку за крайнее средство. Даже самую стойкую узницу мог охватить приступ малодушия когда истязатели, пропихнув верёвку между ног, начинали обдирать самые чувствительные части тела, с силой протягивая её вперёд и назад. Разумеется, жертва находилась в самом беспомощном положении. Её привязывали к лестнице так, что она не могла пошевелиться (Lea, 1939 стр. 1246).

«Фаршированный заяц»

Лестница была распространена, наверное, не меньше, чем дыба. Её первым предназначением была надёжная фиксация тела. Руки скручивали за спиной и привязывали к одной из верхних ступенек, потом палач дёргал за лодыжки, и ведьма повисала на вывернутых руках. В нижней части лестницы обычно был ворот. На ногах захлёстывали петлю и начинали крутить рукояти. Тело вытягивалось в струнку.

Сохранилось руководство к допросу, где с чисто немецкой педантичностью нарисовано, какую позицию должны занять палач и его подручные. Чтобы не было разночтений, каждая фигура обозначена литерой, а внизу, в сносках расшифровано, что каждый должен делать. Отдельной литерой отмечена область на рёбрах, куда палач обязан поднесли пучок горящих свечей, дабы опалить туго натянутую кожу (Helbing, 1909 стр. 169, 172).

Второй способ допроса состоял в протягивании тела вдоль лестницы. В этом случае верёвку перекидывали через верхнюю ступеньку и волокли колдунью к потолку.

Предварительно под спину подкладывали наструганную доску. На ней оставались клочья кожи, а тело потом долго гноилось от заноз. Второй метод сумели довести до совершенства, создав особую разновидность лестницы. Часть ступенек была заменена на вращающиеся валики – либо трёхгранные, либо круглые, с торчащими во все стороны шипами. Читатель помнит, что такие валики с колышками назывались «фаршированный заяц». Когда палач отпускал рукояти ворота, ведьма съезжала вниз, натыкаясь на острия.

Во время допроса это повторялось много раз, и под конец спина с ногами превращались в кровавое месиво.

По немецким протоколам порой трудно определить, какой из двух методов применял палач. В дословном переводе обычно получается «палач положил её на лестницу» или «ее подтянули на лестнице». Таков документ, вышедший из-под пера Бенедикта Карпцова, который курировал сотни дел в порядке судебного надзора. 13 июня 1632 года в Биттерфельде умерла на допросе обвинённая в колдовстве женщина, хоть в бумагах и значилось «задушена дьяволом». Возник вопрос следует ли хоронить замученную узницу по христианскому обряду? Карпцов, будучи членом Верховного суда Лейпцига, вынес такой вердикт:

Лестница с треугольными вращающимися ступенями из Регенсбургского застенка.

«Как видно из протокола судебной канцелярии, дьявол во время пытки Маргариты Шпарвитц так сильно засел в ней, что она, вытянутая на лестнице около получаса, вдруг издала громкий предсмертный крик, и голова ее опустилась; из этого видно, что дьявол убил её изнутри. Можно сделать вывод, что с нею дело было неладно, ибо она во время пытки не ответила ни „да“ ни „нет“, таким образом, тело Маргариты Шпарвитц должно быть вынесено без отпевания и колокольного звона и зарыто палачом или шкуродёром под виселицей (Konig, 1928 стр. 143, 144)».

Следующий протокол был составлен незадолго до упомянутого, то есть в 1631 году. О лестнице в нём говорится несколько раз. Судя по этому документу, на допросе применялись оба упомянутых метода Протокол весьма подробен и позволяет описать допрос так детально, будто мы сами присутствовали в застенке. Для узницы это было первое столкновение с правосудием. Для палачей же возня с упрямой ведьмой являлась всего лишь обычной рутинной работой – рядовой день, заполненный безуспешными попытками развязать проклятой бабе язык. Утро давало дознавателям надежду быстро управиться. Раздев арестованную, палачи смекнули, что сопротивления ждать не следует – по округлому животу было видно, что она на сносях и вряд ли сможет долго упорствовать. С беременной решили не церемониться. Начали немедля, даже не обрезав волосы (хотя каждый знает, что ведьмы именно в космах прячут свои амулеты). Палач связал женщину и растянул её на лестнице. Узница обречённо взирала, как к ногам прилаживают тиски. Одновременно железо сдавило пальцы рук. Едва закончив приготовления, палач начал закручивать виты во всех местах. Протокол гласит палач так сильно закрутил, «что сердце её могло разорваться, не щадил он её нимало». Вот тут-то и выяснилось, что суд напрасно надеялся на легкую победу. Тиски не помогли.

Дав себе и ведьме передышку, суд решил приступить к планомерной осаде. Женщине скрутили заново руки и обрезали волосы на голове. Когда растянутое тело вновь заняло своё место на лестнице, палач забрался по ступенькам, вылил ей на голову спирт и начисто выжег остатки волос. На какое-то время голова превратилась в пылающий факел.

Потом палач взял серу и поднёс к шее. Некоторое время спустя горящие комья переместились к подмышкам. Запах серы, смешанный с запахом горелого мяса, заполнил камеру. Но и огонь не дал должного эффекта.

Истязатели уже поняли, что предстоит настроиться на длинный рабочий день. Узницу сняли с лестницы и поволокли к блоку. Петля захлестнула руки. Рывок – и тело оторвалось от земли. Пальцы ног напрасно тянулись вниз, ища опоры… Палачи то натягивали веревку, то отпускали её: можно не сомневаться, что они действовали н точном соответствии с законами своего ремесла. Продолжался допрос на дыбе очень долго.

Николай Бессонов. На лестнице. Рисунок.2001 г.

Процитирую протокол ещё раз: «Это поднимание и опускание исполняли целых четыре часа, пока они не пошли завтракать».

Короткие строки документа стоят того, чтобы над ними задуматься Их легко написать и легко прочитать. Но как же трудно было подследственной.

Каждую минуту она принимала тяжкое решение: потерпеть ещё немного в надежде на то, что должна же пытка когда-то кончиться. Палачи выбились из сил первыми… Увы, это был не конец, а всегонавсего перерыв.

Вернувшись в застенок, заплечных дел мастера совсем озверели. Не поддаётся воображению, как беременная женщина смогла вынести очередную пытку. Речь идёт не о моральных силах (этого ей было не занимать).

Нет, я говорю сейчас об элементарном выживании. Итак, палач велел узнице лечь на живот и привязал ей позади руки к ногам. Она лежала ничком, голая, беспомощная. Даже извиваться ей было почти невозможно. Палач вылил ей спирт между лопаток и поджёг. На спине заполыхал костёр.

Старинный документ относится к серии «немых» протоколов.

Стадии допроса перечислены в нём досконально, но нигде нет упоминаний о том, крикнула ли заключённая хоть раз, сказала ли хоть слово. О жертве бумага повествует так отстранению, будто все манипуляции палачи проделывали с неодушевлённым предметом. Сомнительно всё же, что объятая пламенем ведьма не издала ни звука. Наверняка были и крики, и мольбы о пощаде, а может быть, и ругань в адрес мучителей. Не было только одного. Признания.

Вот главный палач наваливает на обожжённую спину гири. Похоже, он напрочь забыл, что его жертва ждёт ребёнка. Женщина задыхается, придавленная тяжёлым грузом; живот притиснут к холодному полу: но впереди кое-что пострашнее. Палач цепляет верёвку к связанным вместе рукам и ногам, а потом поднимает её к потолку. Вряд ли эта пытка могла продолжаться долго. Убедившись, что ведьма молчит, мучители решили вернуться к менее опасным для жизни методам.

Снова в ход идёт надёжная, многократно проверенная в деле лестница. На этот раз поверх ступеней положили необструганную доску. Через верхнюю перекладину перекинули верёвку и поволокли женщину за руки к потолку. Острая щепа впивалась в тело, обдирая со спины и бёдер остатки кожи. На доске оставался кровавый след. Когда связанные запястья упёрлись в верхнюю ступеньку, колдунья замерла в неестественной позе. В том и было главное назначение лестницы надёжно обездвижить тело. Обвиняемой предстояло теперь вынести ещё несколько пыток подряд – одна хуже другой.

Николай Бессонов. Обморок. Рисунок. 2001 г.

«… Палач связал ей ноги и подвесил к ним бревно в сажень длиной и в пятьдесят фунтов весу, и ей лишь оставалось думать, что она здесь умрёт от стеснения в сердце.

Этим дело не кончилось, палач высвободил ей ногу и так завинтил в тиски, что кровь выступила из пальцев.

Этим не ограничилось, её ещё раз завинтили в нескольких местах».

Снова небольшая передышка. Страдалицу освободили от пут и даже позволили ей одеться. Бог весть как она смогла натянуть сорочку изувеченными руками. Сама ли справилась, или кто помог. Зато дословно известно, какую речь ей пришлось при этом выслушать. Палач Дрейсигакер сказал:

– Я взялся за тебя не на день, не на два и не на три. Не на неделю и не на месяц. Не на полгода или год – а до конца твоей жизни. И если ты решила не сознаваться, тебя замучают до смерти и потом всё-таки сожгут.

Подтверждение этой угрозы не заставило себя долго ждать. Зять палача «за руки подтягивал её вверх так, что она не могла дышать», а сам Дрейси-гакер стегал плетью по бёдрам. Притомившись, они снова сменили приём. Выбор пал на тиски. После всего, что творилось в застенке с утра, это был почти отдых. Узницу больше не подвешивали.

Затянув винты, ее оставили сидеть в тисках шесть часов подряд. Под конец палачи спохватились и начали немилосердно стегать подследственную плетьми. Однако день уже был на исходе. Богоугодное дело решили временно прервать. Палачи, отложив продолжение работы на завтра, покинули застенок с ощущением исполненного долга. А как провела ночь их жертва, остается только догадываться. Единственное, что нам известно об этой несгибаемой женщине – уже на следующий день её мучения в тисках возобновились.

Дальнейшая судьба колдуньи теряется во мраке забвения (Helbing, 1909 стр. 253).

Подследственные, умеющие терпеть боль, были сущим кошмаром для борцов с колдовством. Уже во времена ранних процессов инквизиторы нашли правдоподобное объяснение стойкости «Молот ведьм» поучал: многие колдуньи признавали бы правду, если бы, боясь смерти, не упорствовали. Отсюда практический вывод. Если для успеха нужно пообещать помилование, нечего стесняться вероломства. Это для ведьмы ложь перед судом – тяжкий грех, а инквизитору дозволено все. С поразительным цинизмом авторы «Молота ведьм» рассуждают о том, как свести на нет моральные затруднения.

Первый способ: обещать колдунье жизнь, подержать её для очистки совести в тюрьме и после всё-таки сжечь.

Для второго способа нужны два инквизитора. Один подаёт надежды на спасение, а другой выносит смертный приговор (ведь формально он никакого слова не давал и за коллегу – не ответчик) (Инститорис, и др., 1932 стр. 264).

Некоторых женщин ждал издевательский каламбур.

«Если ты повинишься, то тебе построят деревянную избушку, и ты будешь там жить до конца своих дней».

Надо ли пояснять, что под избушкой подразумевался особый сруб для сожжения, а конец дней наступал, когда палач подносил факел к его углам?

Ещё одна уловка прекрасно успокаивала совесть инквизиторов. Обещая колдунье жизнь, судья должен иметь в виду не земную жизнь, а загробную. Если женщина клюнет на эту наживку, никто не виноват, что она по недомыслию превратно истолковала смысл фразы (Konig, 1928 стр. 111).

Короче говоря, тем или иным методом узницу склоняли к тайной сделке – признаться в обмен на помилование. Достоверно известно, что поначалу обманывать было легко.

Когда сожжения за колдовство были ещё в новинку, лица, не знающие за собой вины, не ждали подвоха. Они позволяли зачитать свои показания вслух и при всём честном народе подтверждали своё участие в сатанинских оргиях. Какой же удар ждал этих несчастных, когда вместо освобождения из-под стражи их волокли к столбам! В 1460 году аррасские колдуны и ведьмы, будучи возведены на костёр, поняли, что все уступки были напрасны, и подняли пронзительный крик. Последние минуты жизни осуждённые потратили на то, чтобы поведать толпе правду их жестоко пытали и обещали пощадить, если они признаются. Пламя между тем разгоралось всё сильнее, и вскоре жертвы расчётливого обмана испустили дух в диких мучениях (Орлов, 1991 стр. 284, 285).

Не буду делать очерняющих обобщений. Даже среди судей по делам о колдовстве изредка встречались порядочные люди, готовые держать своё слово. В 1487 году в

Цюрихе одна ведьма созналась под обещание, что её не казнят. Поэтому её замуровали заживо в нише и раз в день подавали ей еду сквозь узкое отверстие. Приговор гласил: после смерти тело будет извлечено и сожжено на костре (Lea, 1939 стр. 256).

Когда «тёмное Средневековье» сменилось Ренессансом, а там и Новым временем, психологическое давление обрело иные формы. Теперь следователи сулили колдуньям не жизнь, а лёгкую смерть. Зная, как страшит любого человека сожжение заживо, они расписывали жертве, насколько предпочтительней меч или удавка. Десятки тысяч ведьм польстились на подобные посулы и сотрудничали с судом. А что им оставалось делать?

Надежд на освобождение из-под стражи всё равно не было. Накал ненависти к колдовству был так силён, что кое-где даже явка с повинной не спасла бы преступницу от смертного приговора! Лейпцигский законник Бенедикт Карпцов теоретизировал, как надо поступить с женщиной, которая добровольно придёт и поведает о своих грехах. Такую ведьму

Карпцов рекомендует обезглавить, а не сжигать заживо (1958 стр. 847)..

Демонологическая литература давала множество советов. Начинающий следователь, взяв в руки книгу, мог почерпнуть сведения о моральных и физических методах допроса.

Но допустим, плотина молчания прорвана. Как должен поступить дознаватель? Книги разных веков, начиная с «Молота» и кончая руководством Брандта, предписывают: если ведьма начала признаваться, пусть выговорится до конца, не надо ее прерывать.

Остановившись, она может передумать, и тогда показания не будут полными. Нельзя также на допросе обвинять ее во лжи (1958 стр. 871).

Последние слова симптоматичны. Какой бы бред колдунья ни несла, судьи, как правило, не собирались с нею спорить. Невозможное признавалось возможным. Таннер упоминает случай в одном из городов на Рейне. Там зачитывали признания приговоренных ведьм, и в списке были перечислены убитые ими лица. Эти же люди, живые и невредимые, присутствовали на казни (1958 стр. 651). Похожий случай имел место в Фульде. Некая женщина призналась, что извела колдовством своих детей, а заодно и чужого ребёнка. Между тем оказалось, что все трое живы (Канторович, 1899 стр. 72).

«На вечные времена». Литография XIX в.

Кристиан Томазий иронизировал в своей книге: «Какой судья будет настолько глуп, чтобы поверить тысяче женщин, если они признаются, что были на небесах, отплясывали со святым Петром и спали с его сторожевыми псами – а ведь признания ведьм ещё более абсурдны (Lea, 1939 стр. 1400, 1401)».

Ирония просветителя разила мимо цели. Судейское сословие, материально заинтересованное в казнях, готово было принимать на веру любую чушь. Кстати, читая сейчас подробнейшие описания преступлений, не стоит доверчиво думать, будто колдуньи всегда детально расписывали то и это.

От некоторых процессом сохранились листы документации, в которых упрощение было доведено до предела. К примеру, протокол из Помераньи от 1679 года – всего лишь столбик из 66 номеров. Справа от этих цифр почти везде значится слово «affirmat», то есть «она подтверждаем» (Robbins, 1959 стр. 502). Понятно, что для такого немудреного протокола вовсе не требовалось бурных речей. Измученной женщине достаточно было вымолвить «да» или просто кивнуть головой. Потом в спокойной обстановке переписчик превращал утвердительные ответы в многословное покаяние. Шестидесятый параграф Каролинского кодекса гласил, что следует зачитать народу признание перед казнью (1958 стр. 107). Таким путём дети обучались колдовству, а взрослые утверждались в том, что им успели внушить ранее. Несколько уроков – и любая произвольно схваченная жертва уже знала, каких ответов от неё ждут.

За мешаниной безумных подробностей не следует забывать о главном. Конкретика преступлений интересовала судей вовсе не так сильно, как они стремились это показать.

Бенедикт Карпцов проговорился в своём трактате: «Для того чтобы вынести смертный приговор, не важно, велик или мал ущерб от колдовства». Саксонский законник также советовал не обращать внимания, кто пострадал от порчи, люди или скот (Lea, 1939 стр. 847).

Но если степень вины – дело второстепенное, если посылать на смерть было так просто, что же в признаниях казалось судьям действительно важным? Такой пункт был!

Поводом для особо ожесточённых пыток являлся пресловутый вопрос о сообщницах. Тут трибунал не устраивало рутинное «да». Имена! Побольше имён! Новые подследственные – это новые деньги. Заразу колдовства надобно изводить подчистую… Коль скоро вопрос о сообщницах возникал перед женщиной, она уже не могла отговориться тем, будто на шабаше все были в масках, или назвать двух-трёх подруг.

Николай Бессонов. Суд. Рисунок. 2001 г.

Процессы напоминали цепочку. Типичная судьба колдунов и ведьм: признаться – оговорить следующих – сгореть на костре… Далее тот же однообразный спектакль играли с новыми участниками. Редкие единицы выбивались из заранее написанной рати.

Возьмём для примера процесс 1627 года. Сравним, как вели себя мальчик и девочка – почти ровесники по возрасту. Четырнадцатилетняя Мария Нитхен созналась, оговорила несколько человек и была сожжена. Тринадцатилетний Петер Роллер сознался, дал ряд оговоров и… был отпущен домой. Отчего такая разница? Просто ряд фамилий, которые назвал мальчишка, оказался настолько длинным, что судьи решили с ним повременить.

Процесс Марии Нитхен и трёх её старших подельщиц складывалась иначе. Историки пишут о том, как бесчеловечно использовались против них пытки. Степень сопротивления была, конечно, разной, но в любом случае упрямство арестованных замедляло дело.

Схватив Петера, судьи поняли, что удача сама идёт в руки. Мальчишка без умолку расписывал шабаши и перечислял всех, кого знал хоть мельком. Откупаясь чужими жизнями, маленький хитрец придумал, как сохранить свою. Это была незатейливая, но действенная уловка. Петер заявил, что был околдован! Пока палачи зверствовали, дробя новым жертвам ноги в тисках и подвешивая их на дыбу, мальчик находился не в тюрьме, а в лазарете. Там он переждал пик охоты на ведьм. Закрепляя успех, Петер Роллер растрогал судей историей о том, будто именем Христа изгнал дьявола, который лез в окошко. Умилённые судьи приставили к мальчику двух капуцинов пусть помогут ему своими молитвами. После этого не прошло и двух месяцев, как демоны были окончательно посрамлены Петер вернулся к родителям.

Что и говорить, мальчик выбрал лёгкую дорожку. А ведь из эльзасской тюрьмы был и другой путь на свободу. Пословица гласит: «Терпение и труд всё перетрут». Не знаю, как насчёт труда, а вот терпение – каменное тупое упрямство, двужильность, сила духа или стоицизм (называйте, как хотите) – вознаграждалось точно так же, как увёртки Петера Роллера. Когда очередная судорога фанатизма ушла в прошлое, город подвёл итоги: 27 казнённых и 3 женщины с недоказанной виной. Последние вытерпели все ужасы застенков и, покалеченные, были отпущены на волю (Klele, 1893 стр. 146). Отсюда вывод.

Полной безысходности не было. Сохранить одновременно и жизнь, и чистую совесть оказалось в принципе возможно. Другое дело, что сей метод не был универсальным. В ряде городов Германии осуждали даже тех, кто ухитрился соответствовать официальной доктрине инквизиторов, гласящей, что нет ничего важнее собственного признания.

В 1627 году кёльнские власти вняли доносу истеричной монашки – Катерина фон Хенот, дочь имперского почтмейстера быта обвинена в порче и брошена в темницу. Её схватили в доме брата, каноника кафедрального собора. Катерина в три круга прошла через все стадии истязаний, от простейших до предельно изощрённых. Старинные документы гласят, что молодую красивую даму замучили до такого состояния, что «солнце сквозь неё просвечивало». Хотя Катерина ни в чём не призналась, её приговорили к «смерти от огня» (Helbing, 1909 стр. 715).

Фридрих фон Шпее вспоминал похожий случай: «Недавно сожгли женщину, которая отрицала всё, претерпев пять следующих одна за другой пыток. Она упорствовала, пока не быта охвачена пламенем (1958 стр. 715).

«Если ее признание было так уж необходимо, почему же её всё-таки сожгли? А если оно не нужно для осуждения, зачем было пытать? В этом случае сама пытка становится бессмысленной жестокостью. Дилемма, поставленная Фридрихом фон Шпее, демонстративно не замечалась его современниками – судьями и демонологами. Для них авторитетом был Мартин Дель Рио, который припечатал раз и навсегда: «Всякий, кто выступит против смертного приговора, совершенно справедливо подозревается в тайном соучастии; никто не должен убеждать судей отменить казнь, более того, это является уликой колдовства» (Robbins, 1959 стр. 123).

И если на обычных судебных заседаниях истина выявляется в противоборстве сторон, то ведовские процессы были лишь фарсом. Запуганные адвокаты предпочитали помалкивать, чтобы не попасть на костёр вместе с подзащитной. Да и что это были за адвокаты? Одно название. «Молот ведьм» настоятельно советовал судье лично выбирать колдунье защитника, причём такого, «относительно лояльности которого не возникает никакого сомнения» (Инститорис, и др., 1932 стр. 257). В этой же мудрой книге запрещаются злонамеренные словопрения и «излишние» вызовы свидетелей.

Поставленный в такие рамки защитник быстро стал номинальной фигурой (что он есть, что его нет), и когда в более поздние времена он во многих городах действительно исчез, это было воспринято людьми с пониманием.

Самая незавидная роль была конечно же у подсудимой. От неё требовалось немногое: выслушать во время лицемерного представления сфабрикованный протокол и подтвердить, что все в нём от начала до конца – чистая правда. Казалось бы, тут самое время протестовать, но это случалось нечасто. Вот как описывает судебные процедуры своего времени Мейфарт:

«Когда Маргарита, наконец, признается после изощрённой пытки, которую она не в силах более терпеть, палач говорит ей следующее: «Ты сейчас сделала признание. Будешь ли ты снова отрицать его? Скажи сейчас, пока я рядом, чтобы я снова мог тобой заняться.

Если ты будешь отрекаться завтра или послезавтра, или перед судом, ты снова попадёшь в мои руки и тогда узнаешь, что до сих пор я только шутил с тобой. Я тебя буду мучить и пытать такими способами, что даже камни заплачут от жалости». В назначенный день Маргариту в телеге везут на суд; она в кандалах, и руки её связаны так туго, что из них сочится кровь. Вокруг неё тюремщики и палачи, сзади следует вооружённая стража. После того, как вслух зачитали показания, палач лично спрашивает Маргариту, придерживается она их или нет, чтобы он знал, как ему поступить. Тогда Маргарита подтверждает своё признание. Разве это чистосердечное признание?

Измученная столь жестокими и бесчеловечными пытками, охраняемая такими выродками, связанная крепкими верёвками, по своей ли воле она признаётся? (Lea, 1939 стр. 742, 743)»