Текст книги "Разведчики (илл. В. Арцеулов)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Проявленные негативы

Когда капитан Астахов вошел в землянку штаба инженерных войск, там царило необычайное оживление. Присмотревшись, он заметил, что в штабе были все три помощника, начальник секретной части и старший сержант Яценко.

– Что это у вас такое веселье? – спросил Астахов.

– У нас сегодня первый в этом месяце мало-мальски свободный вечер, – ответил майор Рахманов. – Вот мы и посвятили его обмену боевыми воспоминаниями. Ваша очередь рассказывать, капитан Астахов. У вас-то, наверное, найдутся интересные истории.

– Найтись-то найдутся, – усмехнулся Астахов, – но, к сожалению, не подлежат оглашению.

– Вроде как бы с грифом «совершенно секретно», – с уважением заметил старший сержант Яценко.

– Вот именно, – рассмеялся Астахов. – Расскажу вам поэтому то, что, так сказать, «для служебного пользования».

И он рассказал случайно пришедшую на память историю о немецком шпионе, которого разоблачил в самом начале войны.

Отделавшись таким образом, капитан присел возле стола старшего сержанта Яценко, заметив:

– У вас всегда так все заняты, а сегодня просто праздник какой-то.

– А это потому, товарищ капитан, – отозвался Яценко, – что работы сегодня мало, да к тому же и начальство отдыхает.

– Какое начальство?

– Генерал и полковник. Они больше суток работали без отдыха.

– А что, Кедрова тоже разве отдыхает? – спросил Астахов. – Не видно ее что-то.

– Да, и она отдыхает. Ей тоже в эти дни досталось. В два часа ночи она легла, а в пять утра полковник уже велел разбудить ее – надпись на карте делать.

– На какой карте?

– На карте инженерного обеспечения. Полковник лично всю ночь над нею работал. Очень уж секретная была. Он даже регистрировал ее сам. Я ему только очередной номер дал.

– А чертежницу-то как же он допустил?

– Очень просто: свернул карту до половины, а внизу велел надпись сделать, – охотно объяснил Яценко.

В штабе между тем продолжало царить оживление. Офицеры здесь были люди молодые, веселые. Они понимали толк в удачной шутке, остром слове. Поболтав с ними о всякой всячине, капитан Астахов попрощался и ушел к себе.

Лейтенант Ершов как раз в это время принес из лаборатории проявленную пленку. Астахов взял ее, подошел к окну и с любопытством принялся рассматривать.

На пленке были фотографии офицеров штаба инженерных войск, мост, недавно построенный армейской саперной бригадой, землянка штаба инженерных войск, Яценко в нескольких позах и еще какие-то сержанты. В самом конце пленки оказались снимки двух топографических карт.

Астахов взял лупу и внимательно стал рассматривать их. На негативе одной из карт он совершенно отчетливо разобрал надпись: «Карта дорог и мостов в полосе армии». На снимке другой карты надпись трудно было разобрать, но по очертаниям ее, по условным обозначениям было несомненно, что и вторая карта была оперативной.

«Зачем ей понадобилось это?» – взволнованно подумал Астахов, но в это время быстро вошел майор Гришин.

– Одевайтесь, – торопливо сказал он. – Возьмите с собой оружие. Едем на серьезное задание. Выполнять его будут корпусные работники, но генерал приказал нам при этом присутствовать. Машина уже ждет нас. Поторопитесь! Дорогой все объясню.

В зеленом квадрате

Дорогой майор Гришин рассказал, что связисты армии запеленговали работающую у нас в тылу подозрительную радиостанцию. Был точно установлен квадрат ее местонахождения, и вот теперь корпусная контрразведка должна была прочесать этот район.

В штаб корпуса прибыли поздним вечером. В темноте, среди мокрых колючих елей, долго искали землянку подполковника Соколова. Наконец наткнулись на часового, который грозно окликнул их. Майор назвал пропуск и спросил, как пройти к Соколову.

– Вот тут. Проходите влево.

Подполковник давно уже ждал их. На нем было кожаное пальто, полевая сумка и сигнальный электрический фонарь на поясе.

– Наконец-то! – с облегчением сказал он. – Последний сигнал рация подала полчаса назад. Местонахождение ее в квадрате 8596. Вот тут.

Полковник ткнул пальцем в зеленый квадрат карты, развернутой на столе.

– Значит, в лесу, – заметил майор Гришин.

– Да, – подтвердил Соколов, – этот квадрат и все смежные – лес. Мои люди уже оцепили подозрительный район и никого оттуда не выпустят. Сейчас ночь, боюсь, что темнота помешает нам… Может быть, подождать до рассвета?

– Нет, нет! – возразил Гришин. – Действовать нужно немедленно.

* * *

В лесу было непроглядно темно. Шли не разговаривая, с протянутыми вперед руками, натыкаясь на мокрые стволы деревьев. Часто останавливались прислушиваясь. Вокруг все было тихо.

Вскоре окружение подозрительного участка настолько сузилось, что автоматчики могли бы взяться за руки и замкнуть круг. Однако в лесу по-прежнему было тихо; только ломкие ветки хвороста чуть слышно похрустывали под ногами солдат подполковника Соколова.

И вдруг где-то в центре оцепления вспыхнул тусклый отблеск света, идущего откуда-то снизу, будто из-под земли.

– Шире шаг! – прошептал подполковник, и почти тотчас же раздавшийся дробный звук автоматной очереди невольно заставил людей остановиться.

Пули просвистели над их головами, слепо тыкаясь в стволы деревьев. За первой очередью последовала вторая, уже в другом направлении. И тут послышался вдруг приглушенный стон раненого человека. Было несомненно, что ранен кто-то из автоматчиков Соколова.

– Я потребую, чтобы они сдались! – раздраженно заявил подполковник.

– Попробуйте, – откуда-то из темноты отозвался майор.

– Послушайте, вы! – крикнул Соколов. – Прекратите бесполезное сопротивление. Вы окружены!

В ответ грянуло еще несколько выстрелов, и Гришин вскрикнул. Астахов, бросившись на звук его голоса, успел подхватить ослабевшее тело майора.

– Я ранен в бедро, – прошептал Гришин.

– Ну, это уж верх наглости, чорт бы их побрал! – обозлился подполковник и крикнул: – Вперед!

Из глубины окруженного участка снова кто-то выстрелил. Раздался чей-то приглушенный стон, проклятия и ответный выстрел.

– Не стрелять! – прохрипел майор Гришин. – Прикажите не стрелять, подполковник!

Но стрельба уже прекратилась сама собой. Снова все стало тихо. Два автоматчика взяли на руки раненого майора. Остальные медленно двинулись вперед.

– Сдавайтесь! – снова крикнул подполковник. Люди прислушивались, затаив дыхание, и им показалось, что неподалеку кто-то хрипит.

– Зажечь свет! – скомандовал Соколов. Несколько электрических фонарей осветило серые стволы сосен, желтые конусы света побежали по усыпанной хвоей земле и остановились на темной фигуре человека, лежавшего навзничь. Голова его была в крови.

– Фельдшера! – крикнул подполковник. Фельдшер, который уже наскоро перевязал Гришина, подбежал к лежавшему на земле человеку и пощупал его пульс.

– Скверное дело, – сказал он. – Кажется, его песенка спета.

– Осмотреть все вокруг! – приказал подполковник и стал обыскивать раненого.

В кармане его оказались документы на имя Ивана Сидорова и чистая записная книжка.

Разочарованный результатами обыска, Астахов спустился на дно неглубокой ложбины, где уже были лейтенант и два автоматчика. В свете их фонарей Астахов увидел землянку, из открытых дверей которой валил дым.

Капитан подошел ближе, заглянул внутрь.

– Он тут жег что-то, – сказал лейтенант, указывая на закопченный металлический остов рации и небольшую грудку пепла, лежавшую на земле.

Астахов опустился на колени и осторожно стал перебирать пепел. Плотная бумага хотя и сгорела, но не вся еще рассыпалась. На некоторых листках ее можно было разобрать следы написанного. Капитан хотел аккуратно сложить их в планшетку и взять с собой, но, побоявшись, что они дорогой рассыпятся, решил, что лучше переписать с них все сохранившиеся знаки.

Попросив несколько фонарей, он стал изучать ломкие листки пепла. Большая часть их была повреждена. Определить, были ли на них какие-нибудь знаки, не представлялось никакой возможности. Но и на сохранившихся листках, казалось, ничего не было написано. Только на одном из них была едва заметная группа цифр.

Капитан достал блокнот и аккуратно записал в него обнаруженные цифры. Он не сомневался, что это была шифрограмма.

Дальнейшие поиски не дали никаких результатов, и подполковник Соколов приказал собираться в обратный путь. Майора Гришина еще раньше отправили в корпусную санитарную часть.

Когда подполковник с Астаховым садились в машину, фельдшер доложил, что раненый радист умер, не приходя в сознание.

Неужели Наташа?

Генерал Погодин, когда капитан Астахов доложил ему результаты ночной операции, приказал тщательно разобраться в найденной записной книжке и цифрах, обнаруженных на пепле, и доложить результаты вторично.

Астахов передал переписанные им цифры в шифровальный отдел, а записную книжку принялся изучать сам. Страницы ее были совершенно чистыми, только на одной было что-то написано и стерто.

Зная, что почти все шпионы прибегают к симпатическим чернилам и что в большинстве случаев чернила эти становятся видимыми под действием тепла, Астахов решил подвергнуть записную книжку нагреванию. Под влиянием тепла симпатические чернила из раствора свинцового сахара обнаруживают черные буквы, из азотнокислой меди – красные буквы, из азотнокислого никеля – зеленые, а из сока луковицы – яркокоричневые. Может быть, и эта записная книжка исписана такими чернилами?

Нагрев утюг, капитан прогладил им каждую страницу, но это не вызвало никакой реакции. После такой неудачи Астахов уже не решился проделать подобный же опыт над найденными между страницами записной книжки плотными кусочками бумаги, непрозрачной на свет. Они казались капитану подозрительными, и он решил передать их вместе с записной книжкой в лабораторию.

На благоприятный исход анализа, так же, впрочем, как и на дешифрирование цифр, обнаруженных на полусожженной бумаге, он почти не надеялся. Вообще положение теперь представлялось ему осложнившимся, и виной всему он считал неудачу ночной операции, в результате которой был убит вражеский радист. Показания его могли бы пролить свет на многое, так как Астахов почти не сомневался, что между таинственным проникновением секретных сведений за пределы штаба инженерных войск и этим подозрительным радистом существовала какая-то связь.

Весь день капитан строил разнообразные догадки, однако все они казались шаткими, неубедительными. Для построения стройной гипотезы были необходимы бесспорные фактические данные, а их пока не было.

Приходилось набраться терпения и ждать результатов раскодирования шифра и лабораторного анализа.

Вечером капитан направился наконец к шифровальщикам. По веселому виду подполковника Глебова, руководившего работой шифровальщиков, Астахов догадался, что им удалось добиться успеха. До войны Глебов был профессором математики в Московском государственном университете и теперь блестяще разгадывал самые хитроумные коды радиограмм противника.

– Шифровку вашу мы раскодировали, – заявил Глебов. – В ней нет полного текста, но из того, что вы дали нам, получилось примерно следующее: «Нет четкости… увеличьте давление…»

Астахов долго размышлял над этими отрывочными словами, но понять, что они означали, не мог.

В лаборатории ожидала его еще большая неожиданность. На одном из кусочков желтой бумаги, переданной им для анализа, оказался снимок топографической карты с нанесенной обстановкой.

Астахов завернул отпечаток карты в бумагу и забрал с собой. Дома с помощью лупы, к немалому своему удивлению, обнаружил он, что это был снимок карты инженерного обеспечения последней (фиктивной) армейской операции.

«Что же это такое? – взволнованно подумал капитан. – Как попал к радисту этот снимок?»

И вдруг вспыхнуло мрачное подозрение… Он вспомнил фотопленку Кедровой с изображением оперативных карт. Вспомнил, что Кедрова имела некоторое отношение и к последней карте инженерного обеспечения, над которой работал полковник. Правда, она, по словам Яценко, сделала только надпись на карте, но ведь в штабе тогда никого не было, а полковник мог отлучиться на несколько минут. Она имела возможность в это время улучить мгновение, чтобы щелкнуть затвором фотоаппарата.

Все складывалось против чертежницы, и все-таки Астахов не мог допустить измены с ее стороны. Капитан был уверен, что к предательству должны быть особые причины, у Кедровой же он не находил и намека на них. Она была дочерью рабочего, мастера одного из московских военных заводов. Старший брат ее, кадровый офицер, командовал гвардейским артиллерийским полком. Сама Наташа – комсомолка, училась два года в Архитектурном институте, добровольно пошла на фронт.

Астахов часто встречался с Кедровой в штабе инженерных войск и в армейском Доме Красной Армии на киносеансах и концертах, много беседовал с ней, и хотя, может быть, не все ему было понятно в ее вкусах и взглядах на искусство, в благонадежности ее он никогда не сомневался.

И все-таки он должен был теперь заподозрить ее.

Явившись с докладом к генералу, он высказал ему свои подозрения.

– Сможете вы окольным путем узнать, отлучался ли полковник Белов, когда Кедрова делала надпись на карте? – спросил генерал. – Мне бы не хотелось до поры до времени вести с ним официальный разговор на эту тему.

– Будет выполнено, товарищ генерал! – отвечал Астахов.

Неожиданное посещение

Капитан зашел в штаб инженерных войск в обеденное время. Все офицеры ушли в столовую. За перегородкой секретной части дремал, положив голову на пухлую папку, старший сержант Яценко.

– Здравствуйте, товарищ Яценко! – весело приветствовал его Астахов.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – встрепенулся Яценко.

– Где же начальство?

– Обедает.

Астахов прошелся по землянке, рассматривая развешанные по стенам карты и плакаты.

– Похоже, что вы здорово недосыпаете, товарищ Яценко? – сказал он. – Уж очень вид у вас измученный.

– Так точно, товарищ капитан, нормального сна давно не имею. Дождаться бы только, когда война кончится! Целый бы год тогда отсыпался.

– Что и говорить, нелегко вам приходится, – посочувствовал Астахов. – Но ведь сейчас всем достается.

Надо полагать, что и начальство тоже недосыпает? Вот полковник Белов, к примеру?

– Так точно, полковник Белов определенно недосыпает. Тоже, вроде меня, иногда на ходу спит. Сам видел. Позавчера ночью, например. Сначала еще ничего, пока он сам над картой работал, а когда уже все готово было и Наташа надпись стала делать, так форменным образом клевать стал. Меня тоже здорово ко сну клонило. Я даже выходил раза два на свежий воздух, чтобы не заснуть. Одна Наташа только бодрствовала. Вот, знаете ли, у кого железная выдержка!

– Выносливая? – спросил капитан.

– Исключительно выносливая. Двое суток свободно может без сна обходиться. Вообще, знаете ли, редкостная девушка…

Он хотел добавить еще что-то, но, заметив ироническую улыбку капитана, смутился и покраснел.

«Похоже, что влюблен в нее парень», – подумал капитан, собираясь уходить.

– Ну, счастливо оставаться, товарищ Яценко. Зайду к вам попозже.

«Что же получается? – думал Астахов, выбравшись из землянки. – Все факты не в ее пользу. Неужели я должен заподозрить ее? Но тогда я отказываюсь понимать что-нибудь…»

Допустить такую мысль Астахову было не только неприятно, но и больно. Расстроенный, шел капитан по деревянному настилу улицы, никого не замечая. Он понимал, что генерал, узнав все собранные им факты, может приказать арестовать Кедрову. Факты эти вызывали, конечно, подозрения, но внутренней уверенности в виновности Кедровой у Астахова все еще не было.

Задумчиво подошел капитан к своему дому и вдруг увидел у дверей Кедрову. Это было так неожиданно, что он забыл даже поздороваться и смотрел на девушку с явным недоумением.

Наташа, видимо, тоже была чем-то сильно расстроена.

– Здравствуйте, товарищ капитан! – взволнованно сказала она. – Прошу извинить, что беспокою вас, но у меня серьезное дело. Я уже была у вас час назад, но не застала…

– Если дело серьезное, прошу зайти, – сказал Астахов, стараясь не глядеть на Кедрову, и, открыв дверь, пропустил ее вперед.

Пригласив девушку сесть, капитан холодным, официальным тоном сказал:

– Слушаю вас.

– Видите ли, – смущенно начала Наташа, – позавчера я ошибочно передала вам не ту пленку, на которой сфотографированы вы, а совсем другую… на которой засняты мною две оперативные инженерные карты.

Астахов притворился удивленным:

– Оперативные карты? Для чего понадобилось вам делать такие снимки?

– Я выполняла приказание полковника Белова и сфотографировала их для штабного фотоальбома.

Наташа отвечала теперь совершенно твердо. От недавнего замешательства ее не осталось и следа. Астахов, теряясь в догадках, спросил строго:

– Почему же вы не сообщили мне об этом раньше?

– Да ведь я же объяснила вам только что, товарищ капитан, что ошиблась. Я не была уверена, что карты именно на этой пленке. По моим расчетам, они должны были находиться на другой ленте. Но вот только что я разрядила вторую кассету и поняла, что ошиблась.

Похоже, что дело было именно так. Кедрова не решилась бы выдумать все это – он ведь мог тотчас же снять телефонную трубку и выяснить все у Белова. Ну да, по всему было видно, что она говорила правду. Капитан стал понемногу успокаиваться. Однако, продолжая разговор с Наташей, он все еще хмурился.

– Почему вы носите с собой эти негативы? – спросил он.

Тон, которым капитан задавал Наташе вопросы, создавал впечатление официального допроса. Наташа почувствовала это, удивленно посмотрела на него и спросила, в свою очередь:

– А вы уже проявили мою пленку, товарищ капитан?

Астахов, решив, что целесообразнее не говорить пока правду, ответил:

– Я был занят все эти дни и не мог выбрать время зайти в нашу фотолабораторию.

Капитану показалось, что Кедрова облегченно вздохнула.

– Тогда я объясню вам, в чем дело, – сказала она. – Карты эти, видите ли, фотографировала я на пленку, на которой еще раньше были сделаны другие снимки… В штабе у нас, как вы знаете, нет фотолаборатории, и поэтому я вынуждена была брать их с собой, чтобы проявлять и печатать в лаборатории армейской газеты. Кроме того, сфотографированные мною карты давно уже не являются секретными.

– Зачем же вы, в таком случае, пришли заявить мне о них?

– Я сделала это потому, что на картах стоит гриф «секретно», хотя все нанесенные на них данные перестали быть секретными, – спокойно ответила Наташа.

Астахов задумался. Формально получилось, что за Кедровой не было никакой вины. Но почему же она была так взволнована в начале их разговора? Склонному теперь к подозрительности Астахову то казалось, что это неспроста, то, напротив, представлялось лишним подтверждением ее невиновности и объяснялось ее застенчивостью. Чтобы несколько разрядить обстановку, он пошутил:

– А я-то думал, что вы пришли ко мне каяться в страшном преступлении. Можете не беспокоиться – ваша пленка у меня, как в несгораемом шкафу. Не сегодня, так завтра я возвращу ее вам.

Пожав Наташе руку, Астахов с облегчением отпустил ее. Спустя полчаса он отправился на доклад к генералу Погодину.

Положение осложняется

Выслушав Астахова, Погодин спокойно заметил:

– Я всегда считаюсь с субъективными ощущениями, однако отдаю предпочтение объективным фактам. Ваша убежденность в невиновности Кедровой ничем, по сути дела, не подтверждена, кроме разве биографических данных, так что, в общем, я отношу это за счет ваших чисто субъективных впечатлений. Не подозревать Кедрову мы не имеем права. В создавшейся обстановке она, конечно, имела возможность сфотографировать карту инженерного обеспечения нашей фиктивной операции.

Генерал внимательно и, как показалось Астахову, строго посмотрел на него и заключил:

– Мое решение следующее: вы немедленно связываетесь с полковником Беловым и выясняете, действительно ли он поручал Кедровой фотографировать карты для фотоальбома. Если поручал – дело усложняется, если нет – немедленно арестуйте ее. По некоторым причинам я вынужден торопиться. Все! Действуйте, товарищ капитан.

Астахов вышел от генерала с самыми мрачными мыслями. Ему почему-то показалось, что генерал почувствовал в его словах личную заинтересованность в судьбе Кедровой. Под влиянием этих подозрений Астахов решил на этот раз исполнить свой долг особенно тщательно и беспристрастно.

Однако это было не так-то просто. Он хорошо понимал, что мог ошибиться, что нельзя доверять голосу чувства, и все-таки не мог заглушить этого голоса, не мог не считаться с ним. Он, конечно, исполнит свой долг, потому что чувство долга перед родиной было в нем самым высоким, но теперь он не мог исполнить его так же легко, как прежде. Теперь он должен был заглушить в себе что-то смутное, волнующее…

Астахов шел своим обычным крупным шагом. Он шел исполнить свой долг и хотел до конца быть твердым.

Явившись в штаб инженерных войск и застав полковника Белова в его землянке, капитан хотел сразу же приступить к существу дела, но полковник опередил его.

– По вашему мрачному и решительному виду, – заявил он, – чувствую, что вы зашли ко мне неспроста. Наверное, не ошибусь, если предположу, что вас интересует пленка с негативами двух оперативных карт, сфотографированных Кедровой. Так?

– Так.

– Удивляетесь?.. Не удивляйтесь, я еще не научился читать чужие мысли. Просто Кедрова была у меня только что сама и обо всем доложила. Страшного ничего нет. Карты старые, и, кроме грифа «секретно», на них теперь секретного ничего нет. Я действительно поручил ей сфотографировать их для штабного фотоальбома.

Внутреннее чувство подсказало Астахову, что это именно так и должно быть, но он понимал, что торжествовать было рано. Он все еще не имел права снять подозрений с Наташи…

Но тут неожиданно мелькнувшая догадка сразу изменила весь ход его мыслей. Он торопливо попрощался с полковником и поспешил в свое отделение. Достав из секретного ящика карту, обнаруженную у убитого радиста, капитан принялся тщательно изучать ее через сильную лупу.

– Ну да, так оно и есть! – воскликнул он. – Как же я сразу не сообразил! Это же чертовски важное открытие!

Астахов поспешил к телефону. Вызвав адъютанта Погодина, он попросил его доложить генералу, что имеет донести нечто чрезвычайно важное. Погодин был занят чем-то, и адъютант не сразу смог попасть к нему. Наконец он позвонил капитану и сообщил, что генерал ждет его. Капитан торопливо накинул шинель и поспешил к Погодину.

– Ну, что у вас нового? – спросил генерал Астахова, когда тот явился.

– Я только что тщательно изучил снимок карты… – начал было Астахов.

Но генерал перебил его:

– …и обнаружил на ней подписи Тихомирова и Белова?

– Так точно товарищ генерал, – удивленно подтвердил капитан.

– Когда вы отдали желтый клочок бумаги на анализ в лабораторию, – объяснил Погодин, – я велел после проявления его изготовить для вас копию, подлинник же забрал себе. После вашего доклада о подозрениях, невольно падавших на Кедрову, я снова принялся тщательно изучать этот документ. Наличие подписи на снимке карты ставит Кедрову вне подозрений. Она ведь не могла сфотографировать карту после того, как подписали ее генерал и полковник. По словам полковника Белова, карта после подписания ее генералом Тихомировым пролежала на чертежном столе всего несколько минут. При этом в штабе никого, кроме Тихомирова и Белова, не было.

Генерал нервным движением достал из коробки папиросу и, сунув ее в рот, зажал зубами, забыв закурить. Встав из-за стола, он медленно принялся прохаживаться по комнате. Астахов никогда еще не видел его таким взволнованным. Видно, на фронте замышлялось что-то серьезное.

– Положение, как вы видите, чрезвычайно затруднительное, – продолжал генерал. – И оно еще более усложняется тем обстоятельством, что с завтрашнего дня начнется подготовка операции фронтового масштаба. Командарм только что вернулся из штаба фронта. Он докладывал там о создавшемся положении, но командующий фронтом своего решения отменять не стал. Нам приказано срочно ликвидировать источник информации противника. Понимаете теперь, каково положение?