Текст книги "Разведчики (илл. В. Арцеулов)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Письмо Глафиры Добряковой

Спустя два дня в партийном комитете паровозного депо состоялось совещание стахановцев: машинистов, вагонников, эксплуатационников и путейцев. Присутствовали на нем также начальник паровозного депо, начальник станции и майор Булавин. О проекте нового, уплотненного графика движения поездов докладывала Анна Рощина.

Поздно ночью Евгений Андреевич Булавин в хорошем настроении вернулся в свое отделение. Пришло наконец долгожданное письмо на имя тети Маши от Глафиры Добряковой. Его доставили майору с почты еще сегодня днем, и капитан Варгин вот уже более двенадцати часов трудился над его дешифровкой.

Приказав дежурному вызвать капитана, Булавин прошел в свой кабинет. Торопливо просмотрев пакеты с вечерней секретной почтой, вскрыл конверт с грифом, означавшим совершенную секретность корреспонденции, и с интересом стал читать ее. К приходу капитана Варгина майор успел дважды перечитать сообщение, подписанное полковником Муратовым.

Взглянув на бледное, с темными кругами под глазами лицо капитана, Булавин произнес:

– У вас очень усталый вид, Виктор Ильич. Похоже, что вы не высыпаетесь.

– Бессонница, товарищ майор.

– Знаю я эту бессонницу, – усмехнулся Булавин. – Безуспешно анатомируете письмо, пришедшее в адрес тети Маши?

– Так точно, товарищ майор, – смущенно улыбнулся капитан. – По виду самая обыкновенная переписка двух сестер, а ведь быть того не может, чтобы в письме Глафиры Добряковой не было какого-то тайного смысла, раз в ее адрес посылает Гаевой свои шифровки. Однако ж пока зацепиться не за что.

Майор снова посмотрел на Варгина и строго произнес:

– Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы немедленно запросили у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, и немедленно отправляйтесь спать. И учтите: это не совет, а приказ. Я знаю, вы уже которую ночь не спите, а для разгадки шифров нужна свежая голова.

– Но как же все-таки быть с письмом? – удивился Варгин. – Ведь утром оно должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя держать его у нас так долго. Это может показаться подозрительным Гаевому, так как он, наверное, знает, сколько времени идут к нам письма из области.

– Оно и будет доставлено Марии Марковне завтра утром, – спокойно заметил майор, еще раз пробегая глазами сообщение полковника Муратова.

– Без расшифровки?

– Нет, мы расшифруем его.

– Кто же сделает это, если я буду спать? – Варгин устало потер ладонью лоб, на котором резче обозначились две глубокие морщины.

– Вы же.

Капитан удивленно посмотрел на Булавина:

– Да, кажется, я в самом деле заработался – ничего понять не могу.

– Попробую вам помочь, – улыбнулся Булавин. – Только что получил очень важное сообщение от полковника Муратова. Ему удалось выяснить, что адресат Марии Марковны – ее родная сестра, но к вражеской агентуре она не имеет никакого отношения.

– Так в чем же дело?

– А вы не перебивайте и слушайте дальше. Сестра Марии Марковны, Глафира Марковна Добрякова, престарелая вдова, действительно живет в собственном доме с замужними дочерьми и внучками, как и сообщил нам об этом Семен Алехин. К тому же почти ежедневно навещают ее многочисленные племянники и племянницы. Нет сомнения, что кто-то из них является вражеским агентом.

– Какой же вывод следует из всего этого? – спросил Варгин, предлагая майору папиросы.

Булавин хотел было отказаться, но махнул рукой и жадно закурил.

– Вывод, по-моему, такой, – ответил он, с удовольствием попыхивая сизоватым дымком. – Вражеские агенты очень осторожны. Сами они не ведут никакой переписки, но паразитически пользуются перепиской двух старушек.

– Как Гаевой использует письма Марии Марковны, нам теперь известно, – задумчив заметил капитан, – но как ухитряется делать то же агент, с которым Гаевой ведет переписку?

– А мне кажется, что нетрудно сообразить и это.

Вы же знаете, что письмо Глафиры Добряковой написано той же рукой, что и адрес на конверте. Значит, к тексту письма шпион вряд ли имеет отношение.

– А почему бы не предположить, что и письмо и адрес на конверте написаны кем-нибудь по просьбе Глафиры Добряковой?

– Это предположение отпадает, – возразил Булавин: – по снимку письма Глафиры Марковны, отосланному полковнику Муратову, удалось точно установить, что написано оно лично Добряковой. И наиболее вероятным будет допустить, что шпион мог получить письмо Глафиры Марковны под предлогом оказания ей любезности. То-есть попросту предложил снести его на почту или опустить в почтовый ящик (кстати, полковнику Муратову достоверно известно, что старушка Добрякова почти не выходит из дому). Получив же письмо в руки, шпион без труда мог сделать на нем незаметную шифрованную запись. Я полагаю, что секрет скорее всего где-нибудь на конверте.

– Логически все должно быть именно так, – согласился Варгин. – Я, видимо, совершил ошибку, занимаясь текстом письма и не определив наиболее вероятного места шифрограммы. Теперь, надеюсь, дело пойдет успешнее.

– Не сомневаюсь в этом, – убежденно заявил майор. – Распорядитесь же насчет телеграммы полковнику Муратову, Виктор Ильич, – и немедленно спать. Повторяю – это не совет, а приказание.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А завтра утром… – Майор приподнял слегка рукав кителя, взглянул на часы и добавил, улыбаясь: – «Завтра», оказывается, уже наступило. Ну, в таком случае, сегодня часиков в пять утра вам нужно снова быть на ногах и продолжать начатую работу. Желаю успеха!

В ожидании решения

У полковника Муратова было смуглое, сухощавое лицо с густыми черными, слегка нависшими бровями. Разговаривая, он, не мигая, пристально смотрел в глаза собеседнику, и это всегда неприятно действовало на последнего.

Первое время этот взгляд смущал и Булавина, но со временем он привык к нему. Гораздо более беспокоило его теперь молчание полковника. Майор давно уже изложил ему свои соображения, а Муратов все еще не проронил ни слова.

В кабинете Муратова было настолько тихо, что тиканье небольших настольных часов казалось неестественно громким.

– Значит, вы полагаете, – произнес наконец полковник, все еще не сводя с Булавина пристального взгляда, – что Воеводино обойдется наличным паровозным парком, если даже поток грузов увеличится вдвое?

– Безусловно, товарищ полковник, – облегченно вздохнув, отозвался Булавин. Он был рад, что Муратов наконец заговорил.

– И этот Гаевой не сообразит, в чем тут дело?

– Гаевому предписано, видимо, избегать малейшего риска, – ответил майор Булавин, то и дело поглядывая на коробку папирос, лежавшую на столе, и делая над собой усилие, чтобы не попросить у полковника закурить. – Шпион явно старается не совать никуда своего носа, будучи абсолютно уверенным в надежности сведений о работе станции по наличию паровозного парка. Спокойно сидеть в конторе и контролировать этот парк по номерам паровозов, проставленным на нарядах, – это ведь куда безопаснее, чем подсчитывать проходящие через станцию составы.

– Вы уверены в этом? – спросил полковник, бросив на Булавина испытующий взгляд.

– Уверен, товарищ полковник, – спокойно ответил Булавин. – Это не простое предположение: мы следим за каждым шагом Гаевого и убеждены, что единственный источник его информации – наряды на ремонт паровозов.

– Хорошо, допустим, что это так. Но учитываете ли вы то обстоятельство, что усиленная работа паровозов вызовет и увеличение их ремонта? Не бросится ли это в глаза Гаевому?

– Не думаю, товарищ полковник, ибо весь секрет высокой производительности и состоит как раз в том, чтобы лучше использовать паровозы, следовательно – больше на них работать и меньше ремонтироваться. Гарантией успеха – лунинское движение на нашем советском транспорте.

Полковник слегка приподнял левую бровь. Он всегда непроизвольно делал это, когда задумывался.

– Насколько мне помнится, это нечто вроде самообслуживания? – произнес он.

Майор Булавин был кадровым офицером контрразведки. Он безукоризненно знал свое дело, но всякий раз принимался за серьезное изучение различных специальностей, с которыми ему приходилось соприкасаться в процессе своей работы. Транспорт он знал теперь в совершенстве, не хуже любого железнодорожника, и поэтому не без удовольствия ответил Муратову:

– Вы правы, товарищ полковник, лунинское движение – это действительно нечто вроде самообслуживания. В основе его лежит такой любовный и технически грамотный уход за паровозом, который увеличивает его производительность и уменьшает износ. Машинисты-лунинцы сами ремонтируют свои паровозы между промывочным ремонтом, при котором неизбежен заход в депо. При этом они увеличивают так называемый межпромывочный пробег паровоза почти вдвое. Вот поэтому-то не только за счет уплотненного графика движения поездов, но и за счет лунинских методов работы собираются железнодорожники Воеводина увеличить свою производительность. К тому же лунинское движение – это ведь не только движение паровозников. Им охвачены и путейцы, и вагонники, и многие другие специалисты железнодорожного транспорта.

Полковник Муратов был скуп на похвалы. Он ничем не выразил своего удовлетворения соображениями Булавина.

– Вы понимаете, конечно, товарищ Булавин, – сказал он вслух, – что я не могу самостоятельно принять решение по всем тем вопросам, о которых вы мне доложили. Не решит этого и генерал Привалов. Тут необходимо решение Военного совета фронта. – Бросив взгляд на настольные часы, полковник добавил: – Сейчас двенадцать, а заседание Военного совета в шесть. Вам придется подождать до этого времени, так как вы можете понадобиться генералу.

В распоряжении майора Булавина оставалось шесть часов. Чтобы убить время, он сходил в экспедицию Управления генерала Привалова и получил секретную корреспонденцию в адрес своего отделения. Затем он долго ходил по городу, который хорошо знал, так как часто бывал здесь до войны. Война изменила его облик. Появились высокие деревянные заборы вокруг зданий, в которые попали бомбы, белые полоски бумаги крест-накрест перечеркнули все окна. Указки с надписью «бомбоубежище» попадались почти на каждом шагу. Строгими, суровыми казались теперь майору Булавину знакомые улицы, хотя жизнь на них кипела, как и в мирное время.

На Первомайской, где было много военных учреждений, часто встречались знакомые. С одними Булавин только здоровался, с другими разговаривал, расспрашивая о новостях и общих знакомых.

Два последних часа перед началом заседания Военного совета Евгений Андреевич провел в Управлении Привалова, полагая, что генерал или полковник могут вызвать его для какой-нибудь справки. Но начальство, казалось, совсем забыло о его существовании.

В седьмом часу помощник Муратова, подполковник Угрюмов, посоветовал ему:

– Устраивайтесь-ка в гостинице, товарищ майор. Заседание затянется, видимо, до поздней ночи. Если понадобитесь, я пошлю за вами.

Булавин посидел еще с полчаса и ушел в гостиницу. Без аппетита пообедал, просмотрел свежие газеты и долго ходил по номеру взад и вперед, пытаясь представить себе, как решится вопрос с посылкой добавочных паровозов на станцию Воеводино. То ему казалось совершенно бесспорным, что будет принято его предложение, то вдруг закрадывались сомнения, и он начинал нервно ощупывать карманы в поисках папирос, забыв, что давно уже не брал их с собой.

В одиннадцатом часу к нему наконец кто-то постучал. Булавин облегченно вздохнул и направился к двери.

– Войдите! – громко произнес он.

На пороге стоял посыльный от подполковника Угрюмова.

– Разрешите обратиться, товарищ майор?

– Да, пожалуйста.

– Вас вызывает полковник Муратов, – доложил посыльный, прикладывая руку к козырьку фуражки.

Торопливо надев шинель, Булавин вышел из гостиницы.

«На совещание меня вызывают или оно уже кончилось?» – думал он, широко шагая по затемненной улице, ведшей к Управлению.

Спустя несколько минут майор был уже на месте, и дежурный офицер тотчас же проводил его к полковнику Муратову.

Полковник, недавно вернувшийся с Военного совета, медленно ходил по кабинету, озабоченно хмуря брови.

– Пойдемте, – сказал он Булавину, – вас требует к себе генерал.

Ни по виду полковника, ни по голосу его майор не мог догадаться, какое решение принял Военный совет.

Генерал Привалов, немолодой уже, совершенно седой, но все еще очень бодрый и молодцевато подтянутый, рассматривал какую-то карту, когда полковник Муратов спросил разрешения войти к нему. Генерал поднял глаза от карты и приветливо кивнул майору Булавину.

– А, товарищ Булавин! – произнес он негромко, протягивая руку майору. – Здравствуйте! Прошу присаживаться.

Спрятав в стол какие-то бумаги и отложив в сторону целую кипу различных справочников, он снова, улыбаясь, взглянул на майора. Всмотревшись в похудевшее за последние дни лицо Булавина и заметив на нем признаки волнения, спросил:

– Беспокоитесь о судьбе своего предложения?

– Беспокоюсь, товарищ генерал.

Привалов бросил беглый взгляд на полковника, сидевшего против него по другую сторону стола, и неторопливо произнес:

– Прежде чем доложить Военному совету предложенный вами план действий, мы с товарищем Муратовым постарались уточнить кое-что и посоветоваться кое с кем. Начальник дороги, например, с которым мы консультировались по этому поводу, специально запрашивал кодированной телеграммой и начальника депо и начальника станции Воеводино. После разговора с ними он пришел к заключению, что машинисты депо Воеводино в состоянии вдвое увеличить перевозки, не увеличивая количества паровозов. Не возражал против реализации вашей идеи и начальник военных сообщений фронта. Он предложил только держать на всякий случай дополнительные паровозы на узловой станции Низовье, откуда легко будет перебросить их в Воеводино в случае надобности. Таким образом, будет совершенно исключен элемент риска. Только после этого нашли мы возможным доложить ваш план Военному совету, и Военный совет одобрил его.

Заметив, как вдруг потеплели настороженные глаза майора Булавина, генерал подумал невольно: «Видимо, очень волновался этот человек за свою идею. Значит, не только холодным рассудком дошел до нее…»

С удовлетворением отметив это, Привалов продолжал: – На следующей неделе начнется интенсивная переброска грузов по железной дороге в район нанесения главного удара. Если в первые два-три дня этого периода Воеводино сможет обойтись своим паровозным парком, считайте, что ваш план окончательно принят.

Агент номер тринадцать дает указания Гаевому

Булавин вернулся от Привалова только на следующий день утром и тотчас же вызвал к себе капитана Варгина. Майора очень беспокоил вопрос с расшифровкой тайного текста в письме Глафиры Добряковой. Удалось ли капитану найти шифр на конверте? Направляясь в Управление по вызову полковника Муратова, Булавин оставил Варгину записку – просил протелеграфировать ему в Управление, если в шифровке шпионов окажутся важные сведения. Но телеграммы не последовало.

Ожидая теперь Варгина, майор подошел к окну и стал рассеянно постукивать пальцами по запотевшему стеклу. За окном в густом тумане бесформенным чудовищем медленно проплыл локомотив, протрубил где-то духовой рожок стрелочника, и тотчас же срывающимся фальцетом отозвался ему маневровый паровоз. Вскоре показался и он сам. Небольшой и кажущийся каким-то куцым без тендера, он будто пятился задом, подпираемый громадой большегрузных вагонов, на лесенке одного из которых висел сцепщик с развернутым флажком в руках. Словно израсходовав все силы, паровоз начал замедлять движения, пока совсем не остановился. Но магический взмах флажка сцепщика снова вернул его к жизни. Суетливо вращая колесами, паровозик рванулся вперед, и по составу побежал лязг буферных тарелок и замков автосцепки. Прислушиваясь к этим звукам, Булавин по длительности их пытался определить количество вагонов в составе.

Майор вообще любил прислушиваться к разноголосым звукам железнодорожной станции, угадывая их источник по характеру звучания. Он без труда отличал гудки поездных паровозов от маневровых, пассажирских – от товарных. Различал даже некоторые отдельные локомотивы: машину Доронина или Рощина, например.

Булавин стоял, прислушиваясь к бегущему от вагона к вагону лязгу металла, но чуть только скрипнула дверь за его спиной, он поспешно обернулся.

В кабинет входил Варгин. Едва взглянув на него, майор облегченно вздохнул, догадавшись по выражению лица капитана, что ему удалось обнаружить, а может быть, и разгадать шифр на конверте Глафиры Добряковой.

– Вас можно поздравить, кажется? – улыбаясь, спросил Булавин капитана.

– Можно, товарищ майор, – весело ответил Варгин, подавая Булавину папку с документами.

– Любопытно, где же был шифр запрятан?

– На оборотной стороне почтовой марки, и притом довольно остроумно.

– Положим, трюк с почтовой маркой не нов.

– В принципе не нов, – согласился Варгин, – а в деталях весьма хитроумен.

– Интересно, что же за хитрость они применили?

– Да, в общем, ничего особенного. Просто шифр на обратную сторону марки был нанесен фотографическим методом.

– То-есть?

– Оказалось, что марка была покрыта эмульсией, чувствительной к свету, и на нее засняли микросъемкой цифровые знаки шифра. Однако снимок этот был лишь экспонирован, но не проявлен и не закреплен.

– Значит, при отклеивании марки все должно было погибнуть, так как свет уничтожил бы непроявленный снимок? – спросил Булавин, поняв теперь, в чем дело.

– Так точно, товарищ майор, – подтвердил Варгин. – Все непременно должно было бы погибнуть.

Майор весело посмотрел на Варгина и, смеясь, заметил:

– Докладывайте, товарищ капитан, как вышли из положения?

– Из положения вышел я довольно просто, – широко улыбнулся Варгин. – Прежде чем отклеивать марку, подумал: раз Гаевой свою шифровку писал фотографическим методом, нет ли и здесь фототрюка? Посмотрел неотклеенную марку на свет вместе с конвертом и вижу, что она не просвечивается, будто специально зачернена с обратной стороны. Да и конверт показался мне довольно плотным, плохо пропускающим свет. Это окончательно убедило меня, что и тут, видимо, не обошлось дело без фотоаппарата. Отклеить марку от конверта решился я только при красном свете. Правда, и в этом случае был риск засветить снимок, если бы эмульсия его оказалась панхроматической или изохроматической, но иного выхода я не видел. Ведь нужно было взглянуть, нет ли на марке каких-нибудь видимых знаков, которые химикалии проявителя могли уничтожить.

Порывшись в карманах, Варгин достал папиросы и попросил разрешения закурить.

– Закуривайте уж, – улыбаясь, махнул на него рукой Булавин. – Хотя вам нужно было бы запретить это, чтобы не вводить меня в соблазн.

Капитан торопливо закурил и продолжал:

– Отклеив марку, я ничего на ней не обнаружил и решил опустить ее в проявитель. Ждать пришлось довольно долго, так как эмульсия марки была, видимо, какого-то особого состава, малочувствительного к свету, но наконец стали проявляться на ней какие-то цифры. Как только они обозначились достаточно ясно, я тотчас же закрепил снимок. Вот, можете сами на него взглянуть.

С этими словами Варгин протянул Булавину почтовую марку с тусклыми знаками цифр на обратной ее стороне.

– А вот и расшифрованный текст, – добавил он, подавая майору листок исписанной бумаги.

Булавин повернул листок к свету и прочел: «С получением этого письма под благовидным предлогом побуждайте Марию Марковну писать возможно чаще. Кстати, есть повод: заболела внучка Глафиры Марковны, Наточка. Доносите шифром лишь в самых важных случаях. Если не имеете что донести, ставьте на письмах только свой номер. Нам важно знать, что вы живы и здоровы. Старым шифром больше не пользуйтесь. Для секретных донесений применяйте в дальнейшем шифр номер семь. Будьте предельно осторожны. Тринадцатый».

– Вы имели время подумать об этой директиве Гаевому, – сказал майор Булавин, возвращая Варгину страничку с текстом. – Какие соображения у вас возникли?

Задумавшись, капитан короткими затяжками посасывал папиросу.

– Я полагаю, – медленно произнес он, – что шпион, получающий информацию от Гаевого и скрывающийся под номером тринадцать, пожалуй, догадывается, что со дня на день должны произойти важные события на фронте. Он, видимо, хочет быть наготове, чтобы в случае ареста Гаевого немедленно направить к нам нового агента.

– Это, во-первых, – заметил Булавин, одобрительно кивнув капитану.

– Да, это во-первых, – повторил Варгин, – а во-вторых, нам нужно тщательнее просматривать письма тети Маши, так как Гаевой все секретные донесения будет шифровать теперь новым, неизвестным нам способом.

Майору Булавину нечего было прибавить к соображениям капитана Варгина, и он ограничился лишь тем, что спросил:

– А как же вы вышли из положения с отправкой директивы тринадцатого Гаевому? Марка-то осталась у нас.

– Ну да, эта осталась, – ответил Варгин, – а другую, точно такую же, мы изготовили по их же методу и наклеили на письмо Глафиры Марковны.

– Решение правильное, – одобрил действия капитана Булавин, но, прежде чем отпустить его, задал еще один вопрос: – Ну, а что поделывает Гаевой? Как ведет себя этот мерзавец?

– Все так же, – ответил капитан. – По-прежнему ничем, кроме нарядов на ремонт паровозов да номерами локомотивов, не интересуется.

– И по-прежнему не ходит никуда?

– По-прежнему, товарищ майор. Из конторы Гаевой направляется прямо домой. Даже в столовую не заглядывает. Берет с собой из дому бутерброды. У меня такое впечатление, что Гаевой не столько осторожен, сколько труслив и всячески старается избежать малейшего риска.

– Может быть, все это и так, – согласился Булавин, – однако нам следует ориентироваться не на трусость его, а на осторожность и хитрость.

Помолчав, он добавил:

– Распорядитесь, чтобы фотокопию письма Глафиры Добряковой, марку и ключ к ее шифру отправили полковнику Муратову.

Отпустив капитана, Булавин просмотрел накопившиеся за время его отсутствия документы и долго в задумчивости ходил по кабинету, часто останавливаясь у окна и всматриваясь сквозь поредевший теперь туман в очертания железнодорожных путей и станционных строений.