Текст книги "Разведчики (илл. В. Арцеулов)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Квартирант тети Маши

Рано утром, когда Варгин еще спал, кто-то негромко, но решительно постучался в дверь его комнаты. Нащупав ногами ночные туфли под кроватью и набросив на плечи шинель, капитан подошел к двери.

– Кто там? – спросил он хрипловатым со сна голосом.

– Простите, Виктор Ильич, что беспокою вас в такую рань, – услышал он знакомый голос. – Вас ведь вечером никогда не застанешь, вот и решил утром пораньше зайти.

Варгин открыл дверь и увидел на пороге Семена Алехина.

– Здравствуйте, Виктор Ильич, – улыбаясь, сказал Алехин, протягивая руку. – Дело у меня важное, а на службу к вам я не решился зайти.

Капитан усадил Алехина на диван и, попросив подождать несколько минут, ушел одеваться. Семен внимательно осмотрел обстановку комнаты и решил, что капитан мало в ней бывает, может быть даже не всегда приходит сюда ночевать.

«Вот уж кто буквально день и ночь на работе! И работа какая…» – с уважением подумал Семен, прислушиваясь, как в соседней комнате капитан надевает сапоги.

Варгин оделся очень быстро и вышел к Семену Алехину веселый, подтянутый, как всегда, с папиросой в зубах.

– Закуривайте, Сеня. – Он протянул коробку папирос юноше, но тут же спохватился: – Ах да, вы же не курите, совсем забыл. Ну, выкладывайте, что за дело у вас.

Варгин уселся напротив Алехина, закинув ногу на ногу и внимательно глядя в глаза Семену.

– Я по поводу Гаевого, – негромко, будто опасаясь, что кто-нибудь может услышать, произнес Алехин.

– А, это любопытно! – оживился Варгин, придвигаясь поближе к гостю.

– Мне, кажется, удалось обнаружить одно весьма подозрительное его действие, – слегка волнуясь и тщательно подбирая выражения, продолжал Алехин. – Оно, конечно, не позволяет еще инкриминировать…

– Давайте, Сеня, без этого… без инкриминирования, – улыбнулся Варгин. – Так ведь только в плохих детективных романах разговаривают, а в жизни объясняются куда проще.

– Да, верно, – согласился Алехин. – Мне и самому нелегко такие слова выговаривать.

– Еще бы! – рассмеялся Варгин. – Ну, так что же такое подметили вы за этим Гаевым?

– На службе у него все по-прежнему. Только перестал меня в депо посылать для уточнения паровозных номеров: сам теперь проверяет номера у Остапчука. Но не в этом дело. По другой линии стал я его прощупывать. Он ведь живет на квартире у тетки моей, Марии Марковны. К ней-то я и направился на разведку, так как понял из разговора с вами, что Гаевой может оказаться опасным врагом.

«Любопытно, как это он решил, что я подозреваю в Гаевом опасного врага? – подумал Варгин. – Сообразительный, видно, парнишка…»

– К тете я явился, конечно, под предлогом беспокойства о ее здоровье, а сам осторожно завел разговор о Гаевом. Очень одобрительно о нем отозвалась тетя Маша. Любезный, говорит, человек. Всякие мелкие услуги ей оказывает и, между прочим, письма за нее пишет сестре ее, Глафире Марковне Добряковой, то-есть другой моей тете, проживающей в нашем областном центре. Тетя Маша рада, конечно, что такой добровольный писец нашелся, так как она уже старуха и плохо стала видеть, а переписываться большая любительница.

– Так-так, – настороженно проговорил Варгин. – Значит, он письма за вашу тетю пишет? А вы не поинтересовались, диктует она ему или он сам их сочиняет?

– Интересовался, – ответил Алехин. – Тетя говорит, что она диктует только основные мысли, а Аркадий Илларионович, будучи своим человеком у нее в доме, вносит детали в письма уже по своему усмотрению и это будто бы получается у него куда ловчее, чем у самой тети Маши. Не кажется вам подозрительным все это, Виктор Ильич, учитывая, что такой эгоист, как Гаевой, никому не станет зря одолжения делать?

Варгин задумался и, не отвечая на вопрос Алехина, спросил:

– А сам-то он переписывается с кем-нибудь?

– Тетя уверяет, что ни с кем не переписывается, так как вся его семья погибла. Тетя – старушка очень чувствительная, и ей кажется, что «бедный Аркадий Илларионович», как она говорит, рад хоть на чужих письмах душу отвести.

– Ну, а кто ваша тетя Глаша, которой письма адресуются? – снова спросил Варгин.

– Тоже старушка, вроде тети Маши, даже постарше немного. Это-то меня и смущает очень, хотя, правда, в доме ее полно всяких внучек, племянниц и иных родичей. Я даже не знаю всех толком. Вот и все, что я хотел сообщить вам, Виктор Ильич. Нет у меня сомнений, что неспроста Гаевой тетиной корреспонденцией ведает.

– А вы не узнали случайно, когда последнее письмо было послано? – спросил Варгин.

– По словам тети Маши, – ответил Семен, – вчера весь вечер они какое-то очень чувствительное послание сочиняли и Аркадий Илларионович сам обещал бросить его сегодня утром в почтовый ящик.

Узнав у Алехина адрес тети Глаши и поблагодарив его, Варгин поспешил на квартиру к майору Булавину.

Евгений Андреевич уже встал, когда к нему постучался капитан. Он писал письмо к жене на Северо-Кавказский фронт.

– Что так рано, Виктор Ильич? – удивился он, впуская Варгина в комнату.

– Получены важные сведения о Гаевом. Пришел вам доложить, товарищ майор, – ответил Варгин, торопливо снимая шинель и вешая ее на крючок в нише возле дверей.

Булавин заложил недописанное письмо в книгу и спрятал в письменный стол.

– Присаживайтесь, Виктор Ильич, – сказал он, подавая капитану стул.

Варгин присел к столу и, облокотясь о край его, возбужденно стал рассказывать Булавину все, что услышал от Алехина.

– Нет сомнений, товарищ майор, – решительно заключил он, – что Гаевой ухитряется каким-то образом использовать переписку теток Алехина для своих шпионских донесений фашистскому резиденту, видимо обосновавшемуся где-то у нас в области.

Булавин задумался.

– Что же вы предлагаете? – спросил он наконец, еле удерживаясь от желания попросить у Варгина папиросу. (Булавин давно уже делал попытки бросить курить, но, погрузившись в служебные заботы и размышления, большей частью забывал об этом.)

– Я предлагаю, – не задумываясь, ответил Варгин, – ознакомиться с письмом Марии Марковны. Это поможет нам во многом разобраться.

«Да, пожалуй, это на многое откроет нам глаза, – подумал и Булавин, постукивая кончиками пальцев по столу. – Гаевой, видимо, чертовски осторожен и не решается заводить собственную легальную переписку».

Евгений Андреевич встал из-за стола и медленно подошел к окну, продолжая размышлять о гитлеровских шпионах, педантично продумывающих тончайшие детали своей работы, но всякий раз упускающих что-нибудь главное. Они исходят всегда только из опыта своей многолетней шпионской работы в условиях буржуазных государств и не понимают принципиально новых условий социалистического государства. Это и губит их, в конце концов.

Евгений Андреевич задумчиво посмотрел в окно. По улице шли в школу малыши с портфелями, со связками книжек, и так же остро, как вчера у карты с линией фронта, он почувствовал вдруг, что и жизнь этих малышей, и труд их родителей, и вся станция с крупным железнодорожным поселком – все теперь будет зависеть от решительности его действий. Не раздумывая более, Булавин подошел к телефону и набрал номер местного почтового отделения.

– Приветствую вас, Михаил Васильевич, – поздоровался Евгений Андреевич с начальником почтового отделения Кашириным. – Булавин говорит. Скажите, не ушла еще от вас иногородняя почта?.. Завтра утром уходит?.. Тогда у меня просьба: проверьте, пожалуйста, нет ли среди полученной вами корреспонденции письма на имя Глафиры Марковны Добряковой. Когда смогу получить ответ?.. Через пятнадцать минут? Хорошо. Позвоните мне на квартиру.

Спустя несколько минут раздался звонок. Булавин нетерпеливо снял трубку.

– Слушаю вас, – произнес он громко. – А, Михаил Васильевич! Ну, какие успехи? Есть письмо на имя Глафиры Добряковой? Очень хорошо. Срочно пришлите его ко мне.

Диспетчер Анна Рощина

У диспетчера станции Воеводино Анны Рощиной был сегодня тяжелый день. Почти ни один поезд не удавалось ей провести по графику. То налеты фашистских бомбардировщиков задерживали поезда в пути, то неисправность вагонов, требующая отцепки, мешала отправить их со станции во-время, то с паровозами происходила какая-нибудь задержка. А тут еще на линии был паровоз Сергея Доронина, который вел тяжеловесный поезд, и ему нужно было обеспечить «зеленую улицу» – сплошной свободный путь.

Анна всегда радовалась успехам Доронина, лучшего машиниста дороги. Но ее не покидало чувство тревоги всякий раз, когда она должна была обеспечить ему «зеленую улицу». Ведь это не так-то просто – беспрепятственно пропустить один поезд вне всяких графиков!

Анна хорошо знала, что станция Низовье, на которой находилось оборотное депо, постоянно была забита составами. Рядовой машинист мог взять с этой станции лишь до двух тысяч тонн груза, а Сергей брал по три тысячи с лишним и этим разгружал станцию, всегда находившуюся под угрозой налета вражеской авиации. А раз уж он брал тяжеловесный поезд, ему нужен был беспрепятственный, свободный путь. Паровоз Доронина не мог останавливаться на промежуточных пунктах, на которых не всегда даже помещался его состав длиной более километра.

Все, что делала Анна для Сергея, делалось для пользы большого общего дела, и все-таки все чаще приходила к ней мысль, что на транспорте, где все находится в такой сложной взаимозависимости, рекорды одиночек вступают в какое-то противоречие с ритмом работы многих участков железной дороги.

Нужно было разобраться в этих противоречиях, найти какой-то выход, но Анна ничего пока не могла придумать.

Сегодня Анну беспокоил не один только Сергей Доронин. Сегодня отец ее, Петр Петрович Рощин, впервые вел тяжеловесный поезд. Это одновременно и радовало и тревожило ее. Она, правда, высоко ставила мастерство своего отца, старого, опытного машиниста, но все-таки он вел поезд с таким весом впервые, и мало ли что могло приключиться в пути…

А тут еще Сергей шел за ним следом, и если почему-либо застрянет вдруг отец, застрянет и Сергей. Как же тут было не волноваться? Но сейчас, кажется, самое страшное уже миновало: и отец и Сергей благополучно проследовали через станцию Грибово, перед которой был самый тяжелый на участке Анны подъем пути. Теперь нужно было только обеспечить им свободный проход до станции Воеводино.

В диспетчерской комнате, в которой работала Анна, был идеальный порядок. Тут находились лишь крайне необходимые для связи и контроля приборы и предметы. Ничто не должно было отвлекать внимания диспетчера от его главной обязанности – командовать движением поездов.

На столе перед Анной лежал диспетчерский график, покрытый тонкой сеткой вертикальных и горизонтальных линий, по которым она с помощью диспетчерского лекала цветными карандашами наносила пройденный путь поездов своего участка. Прямо перед ней на длинной складной подставке висел микрофон, слева – продолговатый черный ящичек с названиями станций и маленькими ручками-ключами селекторного аппарата для вызова станций. В складках материи, драпирующей стены диспетчерской, потрескивал репродуктор. На стене висели большие электрические часы, пониже – расписание движения поездов.

Повернув селекторный ключ, Анна вызвала Песочную.

– Как двенадцать сорок два? – спросила она в микрофон.

– Прибыл по расписанию, – отозвался из репродуктора голос дежурного по станции Песочная.

– У него набор воды в Городище, а за ним следом Доронин идет с тремя с половиной тысячами. Не задержит он Доронина? – спросила Анна.

– Рощин – хороший машинист, не задержит, товарищ диспетчер.

«Что же делать? – напряженно думала Анна. – Отец в самом деле хороший машинист. Зачем же ломать его график и задерживать на промежуточной станции дольше положенного времени? У него ведь тоже около трех тысяч тонн, и он не мешает пока Сергею, идущему следом. Да, но он впервые ведет такой тяжелый состав… Что будет, если он все-таки не выдержит скорости и Сергей с тремя с половиной тысячами нагонит его в пути?»

Анна нажала ногой педаль под столом и снова включила в сеть свой микрофон.

– Вызовите Рощина, – приказала она дежурному по станции Песочная, на которой у Петра Петровича была стоянка.

– Понял вас, – ответил дежурный.

Спустя несколько минут из репродуктора послышался голос:

– Машинист Рощин у селектора.

Анне хотелось бы сказать ему просто: «Папа, постарайся не подвести Сергея», и еще что-нибудь теплое, ободряющее. Но вместо этого пришлось спросить официально:

– Вы знаете, Петр Петрович, что следом за вами идет Доронин с тяжеловесным?

– Знаю, товарищ диспетчер. Не подведу Доронина.

– Но у вас набор воды в Городище.

– Воды хватит. Обойдусь без набора.

«Молодец папа!» – радостно подумала Анна и сказала в микрофон:

– Пропущу вас через Городище с хода. Помните только, Петр Петрович, что следом за вами идет Доронин с тремя с половиной тысячами.

Анна снова щелкнула селекторным ключом:

– Городище!

– Городище слушает.

– Тринадцать тридцать четыре ставьте на обгон. Двенадцать сорок два пропустите с хода.

– Понял вас.

– Доложите, когда проследует.

– Понятно.

Медленно текли минуты. Поезд Рощина по графику только в пятнадцать часов сорок минут должен был проследовать через Городище. За окном гремели зенитки, сотрясая стены здания, но Анна, казалось, не слышала ничего. Ее беспокоили отец, впервые взявший тяжеловесный состав, да Сергей Доронин с его тремя с половиной тысячами тонн важного для фронта груза. Сам командарм уже не раз справлялся о нем у начальника станции, и Анна знала об этом. А Сергей мог прийти во-время только в том случае, если отец не задержит его. И Анна теперь напряженно следила за временем, когда поезд отца должен был проследовать через Городище.

Трижды тяжело грохнуло что-то неподалеку от станции. С потолка на голову Анны посыпалась известка.

«Бомбят, наверное», – подумала Анна. Но в это время раздался голос из репродуктора, она уже ничего не слышала, кроме него.

– Диспетчер!

– Я диспетчер.

– У селектора Городище. Двенадцать сорок два прошел тридцать пять.

«Наконец-то!» – облегченно вздохнула Анна, взглянув на часы. Стрелки их были на пятнадцати часах тридцати пяти минутах, но дежурный по станции Городище доложил Анне только минуты, так как в диспетчерской службе для лаконичности не принято было называть часы.

Выходило, что отец прошел Городище на пять минут раньше времени, предусмотренного графиком, и это обрадовало Анну.

«Молодцом оказался папа! – пронеслась торопливая мысль в голове Анны. – Он, конечно, всегда был хорошим машинистом, но зато уж слишком осторожным. А теперь помолодел словно. Непременно нужно написать Алеше и Лене на фронт о нашем чудесном старике!»

И тут мысли ее снова перешли к Сергею, и она подумала невольно, что это он, наверно, вдохновил отца на трудовой подвиг.

«А ведь это вообще идея, – обрадовалась Рощина, – пускать более слабого машиниста впереди сильного. Папа ведь только хороший машинист, а Сергей отличный, и он, папа, конечно, понимает это. Вот он и выжал все из своего паровоза, чтобы не подвести Сергея. Тут и чувство собственного достоинства заговорило, конечно. Да, это определенно удачная идея!»

Весь день у Анны было хорошее настроение. Она увереннее командовала своим диспетчерским участком, смелее принимала оперативные решения и к концу смены многие опаздывавшие поезда ввела в график.

Разгадка крапленого письма

Капитан Варгин был специалист по расшифровке секретных донесений. Ему и поручил майор Булавин заняться письмом Марии Марковны, написанным рукою Гаевого. Капитан тотчас же тщательно исследовал его, но ему долго не удавалось обнаружить никаких следов шифровки. Лишь после того, как письмо было сфотографировано, снимок его оказался покрытым множеством мелких крапинок, беспорядочно разбросанных по всему полю фотографии. Решив, что крапинки получились на снимке случайно, вследствие недоброкачественной фотопленки или фотобумаги, Варгин повторил опыт, но результат оказался тот же.

«Выходит, что крапинки тут не случайные», – решил Варгин и принялся размышлять, что бы они могли означать.

Было несомненно, что Гаевой нанес их на текст каким-то составом, воспринимаемым только фотопленкой, и они скрывали, видимо, второй, тайный смысл письма.

Сначала Варгин пытался обнаружить в расположении подозрительных крапинок какую-нибудь систему, но после нескольких часов напряженной работы вынужден был отказаться от подобной попытки. Расположение крапинок на письме по-прежнему казалось капитану совершенно хаотическим, хотя не было сомнений в том, что именно в них заключался ключ к шифру письма.

Был уже поздний вечер, когда майор вызвал Варгина к себе.

– Ну как, Виктор Ильич, поддается разгадке шифрограмма Гаевого?

– Не поддается, товарищ майор, – ответил Варгин, нервно теребя в руках фотографии и листки исчерченной непонятными знаками бумаги. – Никак не могу нащупать систему в этом сумбуре загадочных крапинок.

Варгин был умный, серьезный офицер и прекрасно разбирался во всех тонкостях искусства дешифровки, но бывали моменты, когда ему, переутомленному напряженной работой, начинало вдруг казаться, что он зашел в тупик, и тогда инициатива покидала его, и он прекращал поиски.

Майор знал этот недостаток Варгина и всегда старался чем-нибудь ободрить его.

– Дайте-ка мне посмотреть эти таинственные крапинки, – попросил майор, протягивая руку за снимками письма. – Быть не может, чтобы тут так уж все было неприступно.

– Я перепробовал все, – пожал плечами капитан. – Сначала пытался читать буквы письма, на которых были крапинки, справа налево, потом слева направо, затем через букву и через строчку и вообще самыми невероятными способами, однако у меня все еще нет ни малейшей зацепки, ни малейшей ниточки, по которой удалось бы распутать весь клубок.

Капитан замолчал, ожидая, что скажет Булавин.

Не отвечая Варгину, майор все еще разглядывал снимки. Он знал, как любит капитан хитроумные головоломки, как мог он сутками, без сна и отдыха, сидеть над группами цифр или замысловатыми рисунками орнамента, в графических линиях которого были запрятаны схемы дорог и станций, зарисованных шпионами. Ему можно было поверить, что он перепробовал все возможные комбинации читки крапленых букв на снимке письма. Видимо, в самом деле шифрограмма была замысловатой.

– Я бы отпустил вас спать, капитан, – медленно, будто все еще раздумывая о чем-то, произнес Булавин, – однако к утру мы должны возвратить на почту это письмо.

– Но ведь у нас останутся фотографии, – заметил Варгин.

– Фотоснимки останутся, – согласился майор, потирая усталые глаза, – а письмо нужно возвратить на почту и отправить по адресу без задержки, и для этого необходимо знать его тайный текст.

Майор достал из стола сильную лупу и, внимательно просмотрев через нее снимки, произнес:

– Нам нужно, товарищ Варгин, чтобы ни Гаевой, ни его адресат не подозревали о том, что мы напали на их след. Малейшая задержка письма может их насторожить. А что касается замысловатости шифра, – продолжал Булавин, перетасовав, будто карты, фотографии письма и веером разложив их перед Варгиным, – то, мне думается, не хитроумнее он всех прочих разгаданных нами.

Капитан, задумавшись, низко склонил голову над снимками. Не поднимая глаз на майора, спросил:

– Профессиональное чутье вам это подсказывает или есть более убедительные доводы?

Булавин, ничего не ответив, встал и не спеша прошелся по комнате, с удовольствием разминая затекшие от долгого сидения ноги.

Варгин терпеливо ждал объяснений, рассеянно перебирая фотографии и изредка поглядывая на Булавина.

Прошло уже несколько минут, а Булавин все еще ходил вдоль письменного стола, сосредоточенно размышляя.

Щуря глаза, будто всматриваясь во что-то, он изредка решительно проводил ладонью ото лба к затылку, приглаживая тонкие русые волосы. Остановившись перед Варгиным, снова взял из рук капитана фотоснимки письма. Долго, внимательно рассматривал их и наконец заявил убежденно:

– Ведь это только кажется, капитан, что крапинки беспорядочно разбросаны по фотографии. Присмотритесь-ка повнимательнее, и вы увидите, что в строчках письма нет ни одного пятнышка между буквами. Они только между строками и словами расположены беспорядочно, а в словах точно пронизывают центры отдельных букв.

– Да, это действительно так, – согласился капитан, – это я и сам заметил.

– Случайность это или тут есть какая-то система? – спросил майор, садясь на свое место.

– Похоже, что в этом есть система, – подумав, не очень уверенно ответил Варгин.

– Так-с, – удовлетворенно произнес майор, – выходит, значит, что какая-то система нами уже обнаружена, а это ведь не пустяк. В решении шифрограммы это, по-моему, самое главное. Не так ли?

Капитан еле заметно пожал плечами.

– Думается мне, – помолчав немного, продолжал майор, – я смогу подсказать вам и еще одну мысль.

Взяв со стола письмо Гаевого, он добавил:

– Попробуйте-ка читать крапленые буквы не на всей развернутой странице, а по площадям, образованным складками письма. Да учтите к тому же, что тайный текст может быть написан и по-немецки, хотя и русскими буквами.

– Это единственный способ, который я еще не испробовал, – признался Варгин и торопливо стал собирать со стола фотографии и бумаги, на которых делал свои заметки.

…Майор Булавин дремал в кресле за своим письменным столом, когда на рассвете Варгин осторожно дотронулся до его плеча.

Открыв глаза и увидев улыбающееся лицо капитана, Булавин быстро поднялся и спросил оживленно:

– Разгадали?

– Разгадал, товарищ майор!

Варгин все еще не мог справиться со счастливой улыбкой, выдававшей его чувства. Он расшифровал за время своей службы в контрразведке не одну головоломку, но всякий раз при этом торжествовал, как школьник.

– Ну, читайте же, – нетерпеливо произнес майор Булавин, торопливо закуривая папиросу, предложенную Варгиным, и совсем забыв, что дал себе слово не курить.

– «В депо появился новый локомотив ФД 327-13».

– Чутье, значит, не обмануло нас, – задумчиво произнес Булавин, затягиваясь папиросой.

– Прикажете арестовать Гаевого? – спросил Варгин, невольно подтягиваясь, будто собираясь к немедленным решительным действиям.

– Нет, зачем же! Это мы всегда успеем сделать, – спокойно заметил Булавин и кивнул Варгину на стул, приглашая сесть. – Арестом Гаевого мы лишь спугнем его сообщников, а нам нужно постараться с его помощью раскрыть всю эту компанию. Пусть побудет пока на свободе. Следует только взять мерзавца под наблюдение, а всю его корреспонденцию строжайше контролировать. Нам непременно нужно выяснить, каким образом ухитряется он получать задания от своего начальства.

– А как же с письмом? Задержать его или отправить?

– Отправьте. Видно, Гаевой уже раньше успел сообщить своим хозяевам численность нашего паровозного парка. Положение мало чем изменится, если они узнают и об этом новом паровозе.