Текст книги "Разведчики (илл. В. Арцеулов)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Круг суживается

Астахов испытывал странное, противоречивое чувство. С одной стороны, он не мог не сознавать, что в связи со снятием подозрения с Наташи наметившийся след потерян, что опять придется блуждать в темноте, пробираясь вперед ощупью. Но, с другой стороны, он был рад за Наташу, и в этом ощущении была не только удовлетворенность, но и глубокая заинтересованность в судьбе девушки.

Теперь все приходилось начинать заново, но это не пугало капитана, напротив – он с еще большим рвением готов был взяться за работу. Ему казалось даже, что он никогда еще не чувствовал себя более бодрым и деятельным, чем теперь.

Капитан хотел было тотчас же приняться за работу, но вспомнил, что не завтракал еще. Хотя ему и не хотелось есть, он все же поспешил в столовую, твердо решив ничем не нарушать своего обычного распорядка дня.

Возвращаясь к себе, капитан увидел вдалеке женскую фигуру, идущую ему навстречу. Сердце подсказало ему, что это была Наташа. Заметив его, она, казалось, хотела было перейти на другую сторону улицы, но Астахов ускорил шаг и окликнул девушку.

Наташа остановилась и холодно поздоровалась.

– Что у вас такой кислый вид? – весело спросил капитан. – К тому же такие воспаленные глаза, будто вы плакали.

Кедрова усмехнулась:

– Не имею обыкновения плакать, товарищ капитан. Да и отчего плакать? А вы все подшучиваете надо мной…

– Ну что вы, Наташа! Никогда не позволю себе этого ни над кем, тем более над вами.

Наташа удивленно посмотрела на него и спросила:

– Разве я для вас составляю какое-нибудь исключение?

Астахов смутился.

– Да, – негромко сказал он. – Составляете…

Наташа вдруг заторопилась:

– Я очень спешу, товарищ капитан. Работы сегодня много.

– Ну, у вас вечно много работы! – засмеялся Астахов. – Вот возьмите-ка лучше вашу пленку. Как видите, проявлена она по всем правилам. Все негативы контрастные.

Наташа протянула руку за пленкой и впервые улыбнулась:

– Вот за это спасибо! А то мне за нее уже досталось от полковника. Ну, я пойду, товарищ капитан!

Она крепко пожала руку Астахову и поспешила в штаб.

Астахов с новой энергией взялся за работу. Он снова принялся рассматривать раскодированную шифрограмму, но ее короткий текст, так же как и прежде, не объяснил ему, об увеличении какого давления шла речь. Он не допускал возможности условного смысла этих слов, ибо их тогда незачем было передавать кодом. Но что означает это «давление»?

Отложив в сторону шифрограмму, капитан попытался подвести итог достигнутому за эти дни, и он оказался не таким уж жалким, как представлялось Астахову вначале. Круг, в котором было порочное звено, все более суживался. Если еще совсем недавно его площадь лежала где-то в пределах штаба армии, то теперь она сократилась до пределов штаба инженерных войск, а сегодня уже ограничилась штабной землянкой. Известно стало и время фотографирования карт: оно было в пределах всего лишь нескольких минут, в течение которых карта лежала на чертежном столе после ее подписания. Но как и кто мог ее сфотографировать?

На мгновение закралось подозрение: не в землянке ли дело? Ведь штаб инженерных войск размещен в землянке, которую раньше занимал штаб фашистского полка. Но подозрение показалось неосновательным. Астахов сам тщательно обследовал эту землянку вместе со старшим помощником Белова еще до размещения в ней штаба инженерных войск.

Капитан знал, что раскрытием секрета немецкой информации занимался не только он один. Над этим работали все старшие офицеры отдела генерала Погодина. Среди них были люди значительно опытнее его, молодого офицера, однако это не мешало капитану считать себя главным лицом, от которого зависел успех или неуспех дела.

Эта убежденность побуждала Астахова к самой энергичной деятельности, и он жил теперь только одной мыслью – найти источник немецкой информации.

Но в этом желании не было ничего эгоистичного. Он просто страстно желал помочь командованию сохранить тайну готовящейся операции, помочь выиграть эту операцию.

Чертежный столик

Утром следующего дня капитан Астахов пришел в штаб инженерных войск с намерением самым тщательным образом осмотреть чертежный стол Кедровой. В штабе было оживленно. Полковник Белов, обычно работавший в своей землянке, сидел за столом старшего помощника. Остальные офицеры тоже были в сборе и усердно рылись в пухлых делах и справочниках. Кедрова за высоким чертежным столом переписывала какой-то график.

– Что это у вас сегодня с самого утра такое оживление? – весело поздоровавшись, спросил Астахов полковника. – Ведь вы же привыкли ночами работать.

– На фронте затишье, – отвечал полковник, – велено боевой подготовкой заниматься. Вот составляем план-программу. Но вы-то, конечно, знаете, в чем дело? – добавил он, понизив голос.

Да, капитан знал, в чем дело. Он знал, что с утра уже началась подготовка к новой крупной операции фронтового масштаба, но штабам было категорически запрещено говорить об этом. С этого дня не разрешалась телефонная, телеграфная и радиосвязь с войсками по оперативным вопросам. Большинство телефонов, связывающих отделы армии с корпусами и дивизиями, также было выключено. Запрещалось пользоваться рациями. Разговаривать с войсками позволялось только по вопросам боевой подготовки. Необходимо было создать у противника впечатление перехода армии к длительной обороне.

– У меня к вам просьба, товарищ полковник, – сказал Астахов, подсаживаясь к столу Белова. – Я хочу попросить схему вашего чертежного столика. Мы собираемся себе такой же соорудить. Мне кажется чрезвычайно удобной его конструкция.

– Пожалуйста. Он у нас не патентованный, – ответил полковник. – Обратитесь к Наташе, это ее изобретение.

Капитан подошел к Наташе.

– А вы не возражаете, Наташа? – улыбаясь, спросил он. – Не боитесь, что я присвою ваше изобретение?

– Вряд ли вы на него польститесь, – засмеялась Наташа. – Это ведь далеко не шедевр конструкторского искусства.

– А мне и не нужно шедевра. Стол ваш прельщает меня своей портативностью. Он ведь разбирается?

– Да, разбирается. Могу продемонстрировать. Помогите мне, товарищ Яценко.

– Нет, нет, товарищ Яценко, – возразил Астахов. – Занимайтесь своим делом, я сам помогу Наташе.

Вместе с Наташей он быстро разобрал чертежный столик и внимательно осмотрел его детали. Все было естественно, очень просто и удобно.

– Отличный столик! – похвалил Астахов. – Надеюсь, вы дадите мне его чертеж?

– Да, конечно. Сегодня вечером сделаю.

Когда капитан Астахов попрощался, к Наташе подошел старший сержант Яценко и шепнул:

– Что-то уж очень стал интересоваться тобою капитан… Ему этот стол нужен, как мне бальное платье. Не собирается ли он за тобой ухаживать?

– Ну что ты, Остап, чушь какую-то мелешь! – недовольно возразила Наташа и вдруг со страхом почувствовала, что краснеет.

Войска идут к фронту

Вечером, когда Астахов, по заданию генерала Погодина, выехал в штаб фронта, все основные дороги были забиты артиллерией, танками и пехотой. Под прикрытием ночи в район предстоящих крупных операций стягивались войска. Спокойные, почти безлюдные днем дороги ожили.

Мощный шум моторов, лязг металла, ржанье лошадей, человеческие голоса – все слилось теперь в сплошной глухой шум.

Астахов всегда любил наблюдать эти ночные передвижения войск, полные затаенной могучей силы. Люди, моторы, орудия – все было подчинено единой непреклонной воле верховного главнокомандования. Ею все соединялось, все цементировалось, все направлялось в одну точку. И даже тогда, когда танкисты шли в пункт «А», артиллеристы – в пункт «Б», а пехота – в пункт «В», все они шли к одной общей цели.

Проникнутые той чудодейственной силой, которая в военных приказах скромно именовалась волей к победе, советские войска неутомимо шли, ехали, плыли и летели, вытаскивая из непролазной грязи машины, биением собственного сердца оживляя заглохшие моторы. Их вела вперед, к победе, непреклонная воля великого человека, день и ночь бодрствующего над стратегическими картами Великой Отечественной войны.

Машина Астахова лавировала между танковыми громадами, всползала на крутые подъемы, увиливала от страшных гусеничных тягачей и самоходок, осторожно огибала неутомимую, всюду поспевающую пехоту.

Астахов знал, что вся эта кипучая, напряженная ночная жизнь прекратится с первыми лучами рассвета. Неумолимые регулировщики перечеркнут дороги шлагбаумами и без специального пропуска не выпустят за их пределы ни одной машины, ни одной живой души. Все уйдет тогда в лес, обрастет искусственными насаждениями, зароется в землю. Заботливые руки укроют густыми ветвями стволы орудий, составят в козлы винтовки, освободят от седел коней. Остынут в густой тени деревьев горячие тела машин. На траве, на шинелях, на плащ-накидках разлягутся уставшие люди. Все заснет, притаится от хищного взгляда воздушной разведки противника, и все внешне будет казаться спокойным, неизменным, ничем не угрожающим.

А где-то там, на других участках, откуда ушли уже многие части, где все перешло к жесткой обороне, саперы станут имитировать оживление. По ночам будут загораться многочисленные костры, грохотать моторы грузовиков со снятыми глушителями, а днем будут перетаскиваться на просматриваемых участках фронта макеты танков и артиллерийских орудий.

Астахов хорошо знал всю эту многообразную военную хитрость, неистощимую выдумку и напряженную, никогда не прекращающуюся деятельность. Он любил эту тяжелую, суровую, полную опасности жизнь, требующую хороших мускулов, выдержки, мужества и ума. Здесь не было ни дня, ни ночи, тут были лишь двадцать четыре часа, одинаково заполненные напряженной деятельностью. Здесь не было скидок на времена года, хотя и тут совершался их неизменный круговорот. Весна с ее паводками и половодьями, лето с жарой и засухой, осень с дождями, зима с морозами и снежными заносами – ничто не могло сломить волю советских воинов.

Любовь к родине и лютая ненависть к врагам делали их неутомимыми.

Астахов знал, что спустя еще несколько дней советские войска придут в район сосредоточения и станут занимать исходные позиции. На них будут падать снаряды и бомбы противника, но вновь прибывшие части ничем не выдадут своего присутствия, не ответят на выстрелы, не обстреляют самолеты: противник до конца, до грозного сигнала атаки, должен считать, что имеет дело только с прежними частями.

Но когда вылезут на передний край саперы и, делая вид, что минируют свои подступы, на самом деле станут проделывать проходы в минных полях для готовящихся ринуться вперед войск, когда в ночь перед наступлением поползут они к минным полям противника и, распластавшись под мигающим, недоверчивым оком ракеты, будут затем в непроглядной мгле снимать вражеские мины, – тогда все вылезет из-под земли и застынет в напряженном ожидании.

Зная эту почти титаническую работу по подготовке к наступлению, все сложные этапы ее, Астахов мучительно остро сознавал свою ответственность, ибо не только его начальники, но и он лично должен был обеспечить сохранение тайны оперативных замыслов советского командования, не допустить проникновения сведений об этих замыслах к противнику. Он гордился этой ответственностью и был глубоко убежден, что именно в этой борьбе за сохранение военной тайны было его настоящее призвание, требующее предельного напряжения ума и чувств.

Еще одно звено

Астахов возвратился в штаб армии на следующий день утром. Он не сомкнул глаз всю ночь, и хотя генерал отпустил его отдохнуть до обеда, капитан и не думал ложиться спать. Перекусив наскоро, он поспешил в штаб инженерных войск за чертежом, который должна была приготовить для него Кедрова.

Астахов застал ее в штабе одну. Офицеры ушли на совещание к начальнику штаба, и даже Яценко вышел куда-то.

– Приветствую вас, Наташа, – весело сказал капитан, подавая Кедровой руку. – Надеюсь, вы сдержали обещание?

– Да, конечно, товарищ капитан. Чертеж был готов еще вчера вечером.

Кедрова протянула Астахову лист плотной бумаги, на котором очень тщательно был исполнен чертеж.

– Вот, пожалуйста, – сказала она.

– Спасибо, спасибо! – Астахов с удовольствием пожал Наташину руку, которая показалась ему холодной.

Наташа, смущенная не столько этим пожатием, сколько пристальным взглядом Астахова, спросила:

– Почему вы так подозрительно смотрите на меня, товарищ капитан?

– Меня глаза ваши удивляют. Но не смущайтесь, это не в порядке комплимента – я не специалист по этой части. У вас очень усталые глаза.

– Вы, кажется, второй раз уже об этом говорите… У меня в самом деле переутомлены глаза. И это все от лампочки, наверное. – Наташа указала на висевшую над чертежным столом лампочку.

– Что же, она очень тусклая или слишком яркая? – спросил Астахов.

– Исключительно яркая. От этого и болят у меня глаза. Я ведь больше ночами работаю…

Поговорив с Наташей еще немного, Астахов попрощался. Неподалеку от своего дома он встретил лейтенанта Ершова и приказал ему поинтересоваться электриком штаба инженерных войск.

Возвратившись к себе, капитан с удивлением увидел за своим столом генерала Погодина. Генерал сидел без шинели и, судя по окуркам в пепельнице, был здесь уже давно. Перед ним лежала его рабочая папка с документами.

– Вот, пришел вас проведать, – улыбаясь, сказал он. – Интересуюсь вашими бытовыми условиями. Что же вы стоите? Раздевайтесь, вы у себя дома, и прошу присаживаться.

Капитан Астахов быстро разделся и сел против Погодина. Генерал бросил в пепельницу окурок и продолжал:

– У меня начальство из штаба фронта, сам Лаврецкий. Работает в моем кабинете, а я до вечера займу вашу избушку. Ну, что у вас нового?

– Кажется, обнаружилось еще одно звено этого таинственного круга, – отвечал Астахов. – Я начинаю догадываться об одном пункте, казавшемся мне неясным.

– О каком же? – нетерпеливо спросил генерал.

– Мне было совершенно непонятно, каким образом ночью, без магния, в столь сложной обстановке можно было производить почти мгновенную съемку в штабе инженерных войск…

– Да, это весьма важный пункт, – согласился генерал. – Я тоже думал над этим. Любопытно, до чего же вы додумались?

– Одним умозаключением я, пожалуй, не пришел бы ни к какому выводу, если бы не обратил внимание на то, что у чертежницы Кедровой по утрам постоянно воспалены глаза. И вот оказалось, что это от слишком яркого света электрической лампочки, висящей над ее столом. Сегодня вечером я постараюсь лично посмотреть на эту лампочку. Мне думается, что именно она является источником освещения при съемке.

– Вы сделали ценное открытие, – одобрительно заметил генерал. – У меня есть дополнительные данные, которые могут подтвердить вашу догадку. Мне удалось установить, что шифрограмма убитого радиста раскодирована не совсем точно. Я установил, что в ней вместо слова «давление» следует читать «напряжение». Таким образом, у нас получается: «Нет четкости… увеличьте напряжение…» Если допустить, что в данном случае имеется в виду электрическое напряжение, то ваша догадка вполне уместна.

– Это бесспорно так, товарищ генерал! – воскликнул Астахов. – Тогда ведь и весь смысл шифрограммы становится понятным. Читать ее в этом случае нужно так: «Нет четкости линий (или контуров), увеличьте напряжение тока».

Генерал достал из папки какую-то бумажку, разгладил ее ладонью и произнес задумчиво:

– Похоже на то, что этой шифровкой шпионам дается указание делать более четкие снимки. Но при чем тут напряжение тока?..

Помолчав, генерал добавил:

– Учтите, товарищ Астахов, и еще одно обстоятельство: нашей лабораторией установлено, что снимок карты, найденный у убитого радиста, сделан под углом в семьдесят пять градусов к плоскости карты.

– Это, пожалуй, пригодится нам, – заметил капитан.

– Я тоже полагаю, – согласился генерал Погодин, – что этот непонятный пока наклон карты играет существенную роль. Скорее всего он является какой-то помехой при съемке. Обратили вы внимание, что верхние и нижние контуры снимка не имеют достаточной четкости? А ведь это свидетельство того, что условия съемки были неблагоприятны и, видимо, наклона в семьдесят пять градусов невозможно было избежать. У нас с вами, товарищ Астахов, считанные часы. Подумайте над этими семьюдесятью пятью градусами и поинтересуйтесь лампочкой.

Генерал подошел к окну, открыл форточку, глубоко вдохнул свежий воздух, ворвавшийся в комнату, и спросил:

– Кажется, хорошая погода сегодня?

– Так точно, товарищ генерал.

– Воспользуйтесь этим обстоятельством, товарищ капитан, и прогуляйтесь на электростанцию штаба инженерных войск. По моим данным, она расположена в живописном месте.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – ответил Астахов, надевая шинель. – Мне ясна ваша мысль. Я уже послал туда лейтенанта Ершова на предварительную разведку. – Взглянув на часы, капитан добавил: – Через двадцать минут мы должны встретиться с ним в роще, неподалеку от электростанции.

Короткая аудиенция

В тот же день генерала Погодина вызвал к себе командарм. Он был задумчив и долго не начинал разговора. Погодин не задавал вопросов. Он молча сидел перед столом командарма, лишь изредка поглядывая на его усталое, озабоченное лицо. Погодин знал, что две последние ночи командарм провел в своей рабочей комнатке, не смыкая глаз. Знал он также, что командарм только что имел разговор с начальником штаба фронта и тот поставил перед ним жесткий срок готовности армии к выполнению боевой задачи.

Положение было исключительно напряженным. Подготовка к операции уже началась. Об этом, правда, знали пока только старшие начальники, и в армейских штабах не разрабатывали еще частных задач. Но работа эта должна была начаться со дня на день.

Совсем недавно противовоздушная оборона штаба армии вела мощный зенитный огонь по вражеским самолетам. От страшного грохота все вокруг сотрясалось, но теперь установилась такая тишина, что слышно было, как тяжело дышал командарм, нервно постукивая кончиками пальцев по стеклу своего огромного письменного стола. Перед ним лежали стопка телеграмм и клубки телеграфных лент, которые адъютант не успел еще наклеить на бумагу.

Генерал Погодин ясно сознавал всю свою ответственность. Для него было совершенно несомненно, что на карте стояла не только личная судьба его и командарма, но и судьба всей операции. А это было поважнее их личной судьбы.

Когда певучие стенные часы неторопливо пробили девять ударов, командарм, встрепенувшись от глубокого раздумья, внимательно посмотрел в глаза Погодину и сказал:

– Ну что ж, генерал, нам, пожалуй, и не о чем говорить… Тебе ведь и так, наверно, все ясно?

– Все, товарищ командующий.

– Завтра в восемь утра ждут моего доклада. Сможешь ты доложить мне что-нибудь к семи?

– Смогу, товарищ командующий.

Разговор был окончен. Командарм встал, протянул руку Погодину и крепко пожал ее:

– За эти годы, Михаил Алексеевич, не однажды приходилось нам рисковать головой, но никогда еще не было так туго. Ну, иди… Не спрашиваю, как у тебя дела, завтра в семь утра ты сам все скажешь. Желаю успеха!

Поздно вечером

В роще, неподалеку от сарая, в котором находилась электростанция штаба инженерных войск, Астахов встретил лейтенанта Ершова.

– Узнали что-нибудь? – тихо спросил капитан.

– Так точно, – ответил лейтенант.

Астахов повернулся, и они пошли в сторону поселка.

– Докладывайте, – приказал он Ершову.

– Мне удалось навести кое-какие справки, – сказал лейтенант. – Электрик Нефедов, обслуживающий электростанцию штаба инженерных войск, оказался не военнослужащим, а вольнонаемным. Сегодня он весь день навеселе. С некоторого времени его вообще не покидает веселое расположение духа. Где он достает водку, неизвестно. Лампочкой я тоже интересовался. Беседовал с ним по этому поводу. Уверяет, что выменял ее у электрика артиллерийского управления. Спрашиваю, как фамилия электрика. Отвечает – не знаю. А имя сообщил и внешность описал. Ходил специально по этому поводу к артиллеристам. Они тут недалеко, по соседству с инженерами. Оказалось, однако, что у них вообще никогда такого электрика не было.

– А под каким предлогом вы беседовали с Нефедовым? – встревоженно спросил Астахов.

– Сделал вид, что хочу раздобыть хорошую лампочку. Я же понимаю, что это дело тонкое, и действовал осторожно. Предлагал ему деньги и водку. Он обещал раздобыть. Сейчас лучше не заходите к нему: это может показаться подозрительным.

Капитан Астахов и сам понимал, что сейчас не время для этого. Только дождавшись сумерек, снова направился он к электростанции. На этот раз капитан решил зайти в нее не со стороны поселка, а из рощи. Не доходя немного до сарая, в котором была электростанция, он крикнул:

– Есть тут кто?

Ему не ответили. Он постоял немного и вошел в сарай. Там тускло горела электрическая лампочка над трофейной динамомашиной. На ящике в углу дремал человек. Это был электрик Нефедов.

Капитан внимательно осмотрелся, но все вокруг было обычным. Заглянув под небольшой верстак и в ящики с проводами и электроарматурой, он отошел к дверям и крикнул громче:

– Эй, электрик!

Нефедов открыл глаза и зевнул:

– Кого там черти носят? – спросил он сердито, но, заметив офицерские погоны Астахова, нехотя поднялся с ящика. – Сюда нельзя, товарищ капитан. Не разрешается.

– У меня дело к вам, товарищ электрик, – вкрадчивым голосом произнес Астахов. – Нельзя ли подключиться к вашей электростанции на сегодняшний вечер? В нашей штабной автомашине аккумуляторы сели. Работа срочная, а мы без света.

Ничего не выйдет, товарищ капитан, – хмуро ответил Нефедов. – Полковник Белов не разрешает мне никого подключать к нашей линии.

– А если я получу разрешение?

– Едва ли, – усомнился электрик.

– Попробую все-таки. Как мне отсюда ближе к нему добраться?

– Окраиной поселка нужно идти, – ответил Нефедов, потирая взлохмаченную голову, видимо болевшую после дневной выпивки.

Астахов посмотрел на небо и покачал головой:

– Темновато. Не заблудиться бы. А что, если по линии электрокабеля попробовать пойти? Куда линия-то эта идет?

– В штаб инженерных войск. Она напрямик проложена, так что вам по кустам да по оврагам придется карабкаться. Шли бы лучше поселком…

– Мне время дорого, – ответил на это Астахов. – Пойду по кабелю. Это ближе и надежнее.

С трудом различая провода над головой, капитан пошел по их направлению. Ему важно было выяснить теперь, по какой местности проходит их трасса.

Идти целиной было неудобно, а возле оврага, поросшего кустарником, Астахов чуть не угодил в топкий ручей. С трудом отыскав мостик из бревен и перейдя на другую сторону ручья, капитан стал взбираться по крутому склону, цепляясь руками за кусты. В одном из них он нащупал запутанные в ветвях провода. Их было два. Они шли откуда-то из оврага и кончались возле куста, в котором стоял шест с подвешенным электрокабелем. Провода имели изоляцию, но оба конца их были оголены.

Хотя тут не было ничего удивительного, так как, по всей вероятности, провода оставили здесь связисты, собираясь использовать попутный шест, Астахову это показалось подозрительным. Заметив место, капитан двинулся дальше и вскоре без особых приключений добрался до штаба инженерных войск.

В штабе было пусто. Офицеры ушли ужинать, Наташи тоже не было. За складным походным столом сидел Яценко и лениво подшивал какие-то бумаги в толстую папку. Лицо у него было пасмурное, недовольное.

– Скоро ли придут офицеры? – спросил Астахов.

– Кто их знает, – неопределенно ответил Яценко. Капитан посмотрел на лампочку над чертежным столом: она горела значительно ярче всех остальных. Астахов прошелся несколько раз по землянке, то подходил, то отходил от чертежного стола, который был залит ярким светом и, казалось, невольно привлекал внимание капитана. Астахов пошатал его, то опуская, то поднимая рабочую плоскость. Неожиданно возникла смутная догадка. Изменив первоначальное намерение дождаться кого-нибудь из офицеров, он решил немедленно возвратиться к себе. Прежде чем уйти, спросил Яценко:

– А где же Наташа? Тоже ужинает?

– Может быть, и ужинает, – неопределенно ответил Яценко. – Полковник ее вызвал, так что с ним, может быть, и ужинает.

– С чего это вдруг именно с ним?

– Как – с чего? Очень ее уважает полковник. С братом ее он, оказывается, хорошо знаком. К тому же, видно, нравится она полковнику.

– Не он ли подарил ей эту великолепную лампочку, что над столом висит? – усмехнулся Астахов.

– Совершенно верно, – подтвердил Яценко. – Когда принес эту лампочку в штаб электрик Нефедов, генерал хотел было себе ее забрать, но Наташа убедила полковника, что такая лампочка ей более всего необходима. И вот полковник отвоевал лампочку у генерала для Наташи, а вы понимаете, конечно, каково было ее у генерала нашего отвоевать?