Текст книги "Разведчики (илл. В. Арцеулов)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Гаевой посещает паровозное депо

Гаевой казался Алехину очень озабоченным весь этот день. Он больше обыкновенного копался в бумагах и старых канцелярских книгах и почти не разговаривал с Семеном. Только в обеденный перерыв спросил его мнение о номере паровоза, неразборчиво написанном на наряде.

– Взгляни-ка сюда, Семен, – произнес он с деланным, как показалось Алехину, равнодушием. – У тебя глаза помоложе, а я не разберу что-то: двадцать семь сорок девять тут или двадцать четыре семьдесят девять?

– Какая, в конце концов, разница, Аркадий Илларионович? – недовольно поморщился Алехин.

Он протянул руку за нарядом. Но Гаевой убрал вдруг наряд в стол и бросил на Алехина сердитый взгляд.

– Извините за беспокойство, – сказал он с иронией. – Не буду вас больше утруждать. Самому, видно, придется сбегать в депо, уточнить номерок.

И он действительно ушел в депо. Семен хотел пойти вслед за ним, но во-время спохватился, сообразив, что этим он только вызовет подозрение Гаевого. Но что же все-таки делать? Ведь нужно обязательно узнать, чем будет интересоваться Гаевой в депо. Может быть, позвонить капитану Варгину? Нет, из конторы этого делать нельзя. Капитан не одобрит. Что же предпринять? Сбегать самому к капитану Варгину? И это не годится. Ему не успеть туда и обратно за время обеденного перерыва, а если он опоздает, Гаевой непременно обратит на это внимание. Нельзя давать Гаевому повода к подозрению.

Поразмыслив, Алехин решил, что самым благоразумным будет ничего пока не предпринимать, спокойно ожидать возвращения Гаевого, а вечером, после работы, сообщить обо всем Варгину.

В конце концов, не было ничего особенно страшного в том, что Гаевой пошел в депо. В стойлах депо стоят обычные паровозы, номера которых давно ему известны. Вот разве бронепаровоз? Но о нем Гаевой, видимо, уже слышал.

Из разговоров же деповских рабочих вряд ли он узнает что-нибудь. Время военное, и всякий понимает, что значит бдительность и сохранение не только военной, но и производственной тайны.

Пусть бы пошел сейчас кто-нибудь на станцию и попробовал поинтересоваться, много ли поездов через нее проходит! Не поздоровилось бы такому любопытному: любой станционный рабочий отправил бы его куда следует.

Когда Гаевой вернулся наконец из депо, Алехин заметил, что расценщик как будто повеселел. Он не хмурился, как утром, и даже заговорил с Семеном первым.

– Я не в обиде на тебя, Семен, – добродушно сказал он, доставая из стола бутерброд. – Напротив, мне бы поблагодарить тебя следует – аппетит нагулял на свежем воздухе. И ты не обижайся, что ворчу иной раз. Мне ведь есть с чего быть раздражительным – не так-то легко переносится потеря семьи…

Всю остальную часть дня был он очень благодушно настроен и, казалось, всячески старался задобрить Алехина.

С нетерпением дожидался Семен конца работы. Однако, выйдя из конторы, он не пошел тотчас же к капитану Варгину, а направился, как обычно, к себе домой. Дома торопливо переоделся, вышел в коридор, где висел телефон общего пользования, и, убедившись, что поблизости никого нет, набрал номер телефона Варгина. Капитан отозвался тотчас же, и они условились о месте встречи.

Беседа состоялась спустя полчаса. Алехин рассказал Варгину о посещении Гаевым паровозного депо и о странной перемене настроения Гаевого. У Алехина создалось впечатление, что расценщик был вначале обеспокоен чем-то, но после посещения депо успокоился, и это теперь сильно тревожило Семена.

– Спасибо, Сеня, за сведения, – выслушав Алехина, поблагодарил его капитан, – они, пожалуй, пригодятся нам.

Еще одна шифровка Гаевого

Вот уже несколько дней капитан Варгин трудился над донесением Гаевого. Никогда еще не попадалось ему ничего более замысловатого. Неутомимо сидел он над группами цифр шифровки, пытаясь найти какую-нибудь закономерность в их чередовании. Майор Булавин освободил его от всех других работ, и капитан ни о чем ином, кроме донесения Гаевого, теперь не думал. Он хорошо знал, как важно своевременно расшифровать его, чтобы судить о намерениях врагов и не дать им возможности проникнуть в тайну замыслов советского командования.

После многих часов мучительных поисков Варгину стало казаться, что он нащупал какую-то ниточку в этом запутанном клубке.

Однако едва возникла эта смутная надежда, как с почты принесли еще одно письмо, адресованное Глафире Добряковой. Капитан и на нем обнаружил невидимый секретный текст и целый день просидел, изучая и сличая его с текстом первого письма.

– Полагаю, что шифр тот же, – заявил он Булавину, когда майор зашел к нему, – так что, если удастся разгадать любой из них, прочтем оба донесения сразу. Кто знает, может быть это находится в какой-то связи с вчерашним посещением Гаевым паровозного депо!

– Вполне возможно, – согласился Булавин.

– Неважное, однако, дело получается, – вздохнул Варгин. – Предыдущее донесение написал он, не выходя из дому, а на этот раз в депо побывал.

Булавин упорно молчал, размышляя. Варгин взглянул на часы и произнес с тревогой в голосе:

– Подходит время возвращать и это письмо. Что делать будем: отправим или придержим?

– Отправляйте, – решительно заявил майор.

– Но ведь чорт его знает, этого Гаевого, что он там высмотрел в депо!..

– Я не думаю, чтобы он мог высмотреть что-нибудь особенное, – перебил капитана Булавин, дивясь тому, какую кипу бумаги исписал Варгин в поисках разгадки шифра.

– Ну, все-таки, – неуверенно возразил Варгин, комкая часть исписанных листов и бросая их в корзину. – Он мог заметить хотя бы бронепаровоз, который сооружают слесари и машинисты в неурочное время в подарок фронту.

– А где теперь не сооружают таких бронепаровозов и даже целых бронепоездов? – спросил Булавин, взяв у Варгина фотографии двух последних писем и внимательно рассматривая их. – Не только прифронтовые, но почти все железнодорожные депо и мастерские Советского Союза делают такие же подарки фронту, так что явление это обычное.

– Вам, конечно, лейтенант Ерохин докладывал, что Гаевой стоял возле бронепаровоза особенно долго и даже интересовался сроком его готовности? – спросил Варгин, с тревогой думавший о тех последствиях, которые могут произойти, если майор окончательно решится отправить и это письмо Гаевого, не дождавшись его расшифровки. – Не станет же такой осторожный тип без крайней надобности наводить подобные справки?

– Мне известно, – спокойно ответил Булавин, – что Гаевой расспрашивал так же мастера депо, кто будет назначен машинистом на бронепаровоз.

– Вот видите! – воскликнул Варгин. – Не случаен, значит, его интерес к бронепаровозу. Видимо, все это находится в какой-то связи с сообщением Алехина, что после посещения депо Гаевой стал спокойнее. Очевидно, он там разнюхал что-то, успокаивающее его.

К удивлению Варгина, Булавин улыбнулся:

– Вот это-то последнее обстоятельство, то-есть то, что Гаевой интересовался, кого назначат машинистом на бронепаровоз, успокаивает и меня. Я, кажется, догадываюсь о причине его любопытства.

– Разве мастер сказал ему, кто будет назначен машинистом? – удивился Варгин.

– Нет, ему не сказали этого, так как вообще неизвестно еще, кого назначат. Но мы, кажется, можем опоздать с отправкой на почту письма Марии Марковны, – заметил Булавин, взглянув на часы. – Времени около шести, учтите это, Виктор Ильич.

Спустя несколько минут письмо было отправлено, и капитан снова засел за расшифровку донесений Гаевого.

Майор Булавин заглянул к нему в двенадцать часов ночи и, увидев воспаленные глаза Варгина, всклокоченные волосы и груду скомканных бумаг, исписанных цифрами, строго заметил:

– Ну, вот что, товарищ капитан, дальше так дело не пойдет. Соберите все это – и немедленно спать! Пока вам не прикажешь, вы готовы сидеть над шифрограммами до полного изнеможения и понять того не хотите, что на свежую голову в десять раз легче думается.

– Понимать-то я это понимаю, – виновато улыбнулся Варгин, – но ведь все кажется, что вот-вот найдешь зацепочку.

Майор рассмеялся:

– Сколько уже раз казалось вам, что нашли вы такую зацепочку?

– Да уж не раз, пожалуй, – рассмеялся и капитан, поправляя взъерошенные волосы.

Теперь только по-настоящему почувствовал он, как устал за все эти дни.

С трудом сдерживая неожиданно начавшую одолевать его зевоту, он добавил, улыбаясь:

– Приказание ваше будет выполнено, товарищ майор. Боюсь только, что раньше чем через шесть часов никакими будильниками вы меня не поднимете.

Мария Валевская

Адъютант Привалова, стараясь не мешать генералу, долго связывался по телефону с начальником дороги. Когда ему наконец удалось это, он доложил:

– Кравченко у телефона, товарищ генерал. Привалов взял трубку и громко произнес:

– Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у них дела? В порядке? Полагаете, значит, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас.

Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать полковника Муратова.

Спустя несколько минут полковник постучал в двери его кабинета.

– Прошу! – отозвался Привалов и кивнул Муратову на кресло: – Присаживайтесь.

Полковник сел против Привалова, поглядывая на генерала из-под густых, нависающих бровей. Привалов, видимо, был в хорошем настроении. Глаза его весело поблескивали, а в уголках губ, казалось, притаилась улыбка.

– Майора Булавина можно уже поздравить, пожалуй, – произнес он, делая пометку в настольном блокноте. – План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже третий день выполняет план усиленных перевозок, обходясь только своим наличным паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что они и в дальнейшем справятся с этой задачей.

– Большое дело, конечно, – осторожно произнес полковник, – но это, однако, лишь часть плана Булавина.

– Большая часть, – поправил Муратова Привалов. – Если Булавин не ошибся в оценках производственных возможностей железнодорожников Воеводина, не ошибается он, видимо, и в оценке Гаевого.

Полковник хотел заметить что-то, но Привалов жестом остановил его:

– Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что сможете вы возразить мне, но я не за этим вас вызвал. Мы приняли решение помочь Булавину активными действиями на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано.

– В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино. Пущены также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это насторожило вражескую разведку.

– Что дало повод к таким выводам?

Полковник достал из папки лист бумаги и протянул его Привалову:

– Нам только что удалось расшифровать радиограмму фашистского агента, обосновавшегося на станции Озерной. Из текста следует, что участившиеся в последнее время налеты авиации на Озерную – прямой результат его донесений.

Генерал быстро пробежал глазами короткий текст радиограммы:

– А этого фашистского разведчика удалось обнаружить?

– Мне доносят, что наши работники запеленговали его рацию.

Генерал удовлетворенно кивнул головой:

– Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марковны Добряковой?

– Наше предположение, что кто-то из Добряковых является агентом врага, получающим донесения Гаевого, пока не подтвердилось. Все взрослые члены их семьи не вызывают подозрений.

– Ну, а племянники и племянницы Глафиры Марковны, посещающие ее так часто?

– Мы интересовались ими, но и их не в чем пока заподозрить.

– А враг, однако, где-то в ее доме, – задумчиво произнес генерал, доставая из стола фотокопии присланных майором Булавиным писем.

Раскрыв одно из них, он перечитал подчеркнутые красным карандашом строки и спросил:

– Не привлекло ли ваше внимание, товарищ Муратов, вот это место из последнего письма Глафиры Добряковой: «…Любезная Мария Станиславовна просто в восторге от Наточки. Уверяет, что у нее абсолютный слух и поразительные музыкальные способности». Кто эта Наточка?

– Внучка Глафиры Марковны.

– А Мария Станиславовна?

– Учительница музыки Валевская. Она дает ежедневные уроки на дому Добряковой ее маленькой внучке Наталье. Вот на эту-то Валевскую мы и обратили теперь внимание.

– Удалось что-нибудь узнать?

– Пока очень мало, – ответил полковник. – Есть предположение, что она связана с американской разведывательной организацией – Управлением стратегических служб.

– И одновременно работает на гитлеровскую разведку?

– Это ведь обычная манера матерых шпионов – работать сразу на двух-трех хозяев.

– Почему бы им не работать, если между хозяевами так же много общего, как и между их шпионами? – усмехнулся генерал. – Я не удивлюсь, если Валевская окажется еще и агентом английской «Интеллидженс сервис».

– Весьма возможно.

– Значит, эта Валевская бывает в доме Глафиры Марковны почти каждый день? – спросил Привалов, помолчав немного.

– Так точно, товарищ генерал.

– В какие же примерно часы дает она уроки внучке Глафиры Марковны?

– Обычно с десяти до двенадцати.

– А когда разносят почту в городе?

– Тоже примерно в эти часы.

Раздался звонок, и Привалов несколько минут разговаривал по телефону. Положив трубку, он помолчал, собираясь с мыслями и перелистывая какие-то документы в синей папке.

Полковник Муратов терпеливо ждал, откинувшись на спинку кресла, и рассеянно разглядывал узор лепного потолка.

– Да, – произнес наконец генерал, закрывая синюю папку и пряча ее в стол, – этой Марией Станиславовной Валевской следует поинтересоваться как можно обстоятельнее.

Он снова задумался и спросил:

– А вы хотя бы приблизительно представляете себе, каким образом может иметь Валевская доступ к переписке Добряковой?

– Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал, – ответил полковник Муратов: – Валевская, видимо, свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны, конечно, не скрывают от нее, тем более, что она, видимо, по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.

– Ну хорошо, допустим, что все это именно так, – согласился генерал, – но ведь в письмах Валевская на глазах у всех может прочесть только открытый текст. Не берет же она их домой, чтобы скопировать шифрованную запись?

– Ей и не нужно этого, товарищ генерал, – спокойно ответил Муратов. – Обратили вы внимание, что невидимый шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживался нами только после того, как мы их фотографировали?

– Да-да, – оживился Привалов, – это верная догадка. Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а уже затем у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же их незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труда. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, наверное, в ее медальон, если она носит такой, или, может быть, в перстень на ее руке.

– Для опытного шпиона дело это, конечно, не хитрое, – заметил Муратов. – А свои шифровки наносит она на письма Добряковой еще проще. Они ведь у нее на обратной стороне почтовых марок таятся. Предложив поэтому свои услуги Глафире Марковне в отправке письма на почту, она дорогой лишь отклеивает ее марку и наклеивает свою.

– Но ведь может показаться подозрительным, что она так часто предлагает услуги Глафире Марковне в отправке писем. Не кажется ли вам, что этот пункт нуждается в дополнительных данных? – спросил Привалов.

– Нет, мне думается, что и тут все ясно, – ответил полковник. – Валевской ведь не нужно носить на почту каждое письмо Добряковой. Ее главная задача – получать информацию Гаевого и либо непосредственно переправлять через линию фронта, либо передавать другому резиденту. А в тех шифровках, которые Валевская сама направляет Гаевому, она лишь дает ему отдельные указания, в которых нет особой срочности. За все время, с тех пор как мы стали контролировать переписку двух сестер, шифровки Валевской были обнаружены нами только на двух письмах.

– Я удовлетворен вашим объяснением методов предполагаемой деятельности Валевской, товарищ Муратов, – заявил Привалов. – Кому же из ваших офицеров намерены вы поручить заняться этой особой?

– Капитану Воронову.

– Не возражаю. Он вполне подходит для этого дела. Докладывайте ежедневно все, что будет иметь хоть какое-нибудь отношение к Валевской.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Решение Сергея Доронина

Было уже поздно, когда Сергей Доронин подошел к дому Анны. У дверей остановился в нерешительности. Окна дома были закрыты светомаскировкой, но чувствовалось, что в квартире никто еще не ложился спать. Слышались даже звуки радио.

Нужно было постучать в дверь или возвратиться. Что за дурацкая робость, в конце-то концов! Сколько можно оттягивать этот разговор и искать повода к отсрочке?

Взглянув еще раз на окно Анны, Сергей нажал кнопку звонка.

За дверью послышались легкие шаги, и у него чаще забилось сердце.

– Здравствуй, Аня, – слегка волнуясь, сказал он, когда девушка открыла ему дверь. – Извини, что так поздно.

– Совсем не так поздно, – ответила Анна и улыбнулась – в полутьме коридора Сергей увидел ее белые зубы. – Всего десять часов, а мы, как ты знаешь, раньше двенадцати не ложимся.

Анна взяла Сергея за руку – в потемках легко было споткнуться – и повела по коридору.

– Я почему-то ждала тебя сегодня, – негромко сказала она.

Когда они проходили через столовую, Сергей бросил беглый взгляд на закрытую дверь комнаты Петра Петровича.

– Отец неважно чувствует себя и рано лег спать, – вздохнув, заметила Анна.

Усадив Сергея на диван, девушка села рядом и пристально посмотрела ему в глаза.

– Мне все время кажется, Сережа, – тихо сказала она, – что ты не решаешься сказать мне что-то… – Она помолчала немного и, не дождавшись ответа, добавила: – И это очень тревожит меня.

– Видишь ли, Аня, – не очень уверенно начал Сергей, – ты ведь знаешь, что слесари и машинисты нашего депо в подарок фронту оборудовали бронепаровоз?

Анна подвинулась ближе и с тревогой посмотрела в глаза Сергею.

– По всему чувствуется, что вскоре предстоят большие события на фронте, – продолжал Сергей, избегая взгляда девушки. – Наш бронепаровоз должен принять в них участие. Кому-то нужно повести его в бой.

– И это решил сделать ты? – чуть дрогнувшим голосом спросила Анна и крепко сжала горячую руку Сергея.

– Да, я решил, что пришло время и мне повести в бой бронепаровоз, – твердо заявил Сергей. – Пока в депо было мало опытных машинистов, я считал невозможным просить об этом (он умолчал, что подавал уже раз такое заявление), но сейчас так же, как я, работают многие другие машинисты. Для нашего депо не будет большого ущерба, если я уйду на фронт… И вот я подал заявление…

– И ты боялся сказать мне об этом, Сережа? Неужели ты…

Сергей не дал девушке договорить:

– Нет-нет, Аня! Я знаю, ты, конечно, не стала бы меня отговаривать…

Анна отвернулась. Сергей посмотрел на ее бледное, расстроенное лицо, и ему стало досадно за свою робость, за то, что до сих пор не поделился с нею своими планами и не признался, что любит ее…

– Ох, Сережа, тяжело мне будет без тебя!.. – с усилием проговорила Анна, торопливым движением утирая слезы. Помолчав несколько секунд, она повернула к нему голову и, глядя прямо в глаза, добавила чуть слышно: – Ведь я люблю тебя, Сережа!..

– Анечка! Аня! – Сергей сильно, до боли, сжал руки девушки. – Вот уж никогда себе этого не прощу!.. Знаешь, как я мучился!.. День за днем откладывал, все хотел спросить, как ты относишься ко мне… пойдешь ли за меня?.. Знаешь, что еще меня останавливало? Я собирался на фронт, и один мой друг сказал, что нехорошо жениться перед уходом на войну, что лучше…

– Замолчи! – Анна торопливо зажала ему рот ладонью. – Плохой у тебя друг, Сережа. Я гордиться буду, что мой муж на фронте…

Замысел командования остается в тайне

Несколько последних дней на станции Воеводино прошли необычно спокойно. Фашистские самолеты, посещавшие станцию почти каждую ночь, казалось оставили ее на этот раз в покое. Увереннее ходили теперь поезда на участке Воеводино – Низовье. Машинисты привыкли к уплотненному графику, и Анне Рощиной уже не приходилось так волноваться за них.

Спокойнее стало и в отделении майора Булавина. Расценщик Гаевой не ходил больше в депо и не посылал шифровок агенту номер тринадцать, хотя по-прежнему писал частые письма Глафире Марковне по просьбе прихворнувшей тети Маши, жаловавшейся сестре на несносную подагру.

Вздохнул спокойнее и капитан Варгин – ему удалось наконец прочесть замысловатые шифровки Гаевого. Текст их теперь снова был обращен в цифры шифра, которым майор Булавин обычно пользовался при передаче сведений в Управление генерала Привалова. Майор просматривал шифровки в последний раз, прежде чем отдать распоряжение об их отправке, когда дежурный офицер доложил, что штаб фронта срочно вызывает его к аппарату.

Булавин знал, что из штаба фронта могли вызывать его только Привалов или Муратов. Почему же вдруг он так срочно понадобился? Ведь только сегодня утром разговаривал он с подполковником Угрюмовым, помощником Муратова, и, кажется, все вопросы были разрешены. Правда, о дешифровке донесений Гаевого Булавин тогда ничего еще не мог сообщить подполковнику, но Угрюмов ведь и не спрашивал об этом.

Собираясь на узел связи, находившийся при штабе одной из воинских частей местного гарнизона, Булавин захватил с собой обе шифровки Гаевого.

Аппаратная помещалась в просторной землянке. Несколько девушек-связисток выстукивали что-то на аппаратах Бодо и телетайпах. Разыскав дежурного офицера подразделения связи, майор попросил его вызвать «Енисей». «Енисей» был позывным штаба фронта, и поэтому дежурный спросил:

– А кого вам на «Енисее»?

– «Резеду», – ответил майор.

Это была позывная Управления генерала Привалова. Минут через пять связистка доложила:

– У аппарата Муратов.

Майор подсел к телетайпу и попросил сообщить, что от «Березки» прибыл Булавин.

Отправив ответ Булавина, связистка подала ему конец ленты, медленно сползавшей с валика в такт ритмичным ударам клавишей, автоматически отстукивающих буквы.

«Здравствуйте, товарищ Булавин, – читал майор на ленте, принятой от «Резеды». – Как больной зуб?»

«Зубом» в переписке с Муратовым было условлено называть Гаевого.

«По-прежнему побаливает», – коротко ответил Булавин, перебирая ленту, на которой телетайп после короткой паузы стал выстукивать приказание Муратова:

«Приготовьтесь через день-два вырвать его».

«Понял вас», – отозвался Булавин.

«В «Зените» одновременно произведем такую же процедуру», – продолжал полковник Муратов.

Булавин, знавший, что под «Зенитом» имеется в виду отделение генерала Привалова на станции Озерной, понял, что агент вражеской разведки будет арестован и там.

«Удалось обнаружить и «Осу», – продолжал выстукивать аппарат. – Собираемся вырвать жало. Вы понимаете меня?»

Майору Булавину приходилось часто пользоваться «эзоповским языком» в разговорах по телефону или телеграфу. Он научился быстро схватывать скрытый смысл иносказательных выражений и понял, что Муратов собирается одновременно с арестом гитлеровских агентов в Озерной и Воеводине арестовать и агента номер тринадцать, которого они условно называли «Осой».

«Попался, значит, кто-то из домочадцев Глафиры Добряковой», – с удовлетворением подумал майор Булавин, не знавший еще, что полковник напал на след Валевской.

«Ну, как уравнение с двумя неизвестными?» – снова запросил полковник Муратов.

«Что он имеет в виду под «уравнением»? – торопливо подумал Булавин. – Шифровки Гаевого, наверное?»

«Удалось решить, – ответил он полковнику. – Позвольте донести текст решения шифром?»

«Доносите».

Майор достал из полевой сумки листок бумаги и медленно стал диктовать девушке арифметические знаки, внимательно наблюдая по ленте, чтобы она не перепутала их:

– 39758 6243 1937 4285…

В расшифрованном виде цифры эти означали:

«На ваш запрос о лектории доношу: затея эта явно лишена какой-либо практической перспективы, ибо чего ради будут делиться с кем-то секретами своего мастерства хорошо зарабатывающие машинисты? Для того разве, чтобы им после этого норму пробега увеличили и заработок снизили?

Я донес вам в свое время о «стахановском лектории» только для того, чтобы вы могли судить, какими наивными затеями пытаются местные «активисты» помочь фронту, и полагал, что вы поймете мою иронию по этому поводу».

От полковника долго не было ответа. Наконец клавиши телетайпа снова пришли в движение, и Булавин прочел на ленте:

«Повторите ключевую группу».

Майор исполнил приказание и получил разрешение Муратова передавать вторую шифровку Гаевого.

Текст ее был таков:

«В дополнение к соображениям, высказанным ранее, сообщаю, что администрация депо собирается послать на фронт новый бронепоезд, бригада которого будет комплектоваться из машинистов депо Воеводино. Машинист Доронин, инициатор «стахановского лектория», здесь самый молодой, и если он перестанет быть незаменимым, его немедленно мобилизуют. Можете судить поэтому, выгодно ли ему передавать свой опыт другим машинистам и превращаться в заурядного механика, с которым никто уже не будет считаться».

В хорошем настроении возвращался майор Булавин с узла связи. Ему теперь была ясна тактика генерала Привалова: он собирался одновременно ликвидировать все звенья гитлеровской разведки на основных пунктах прифронтовой железной дороги. Этим генерал надолго обезвреживал свой участок, так как заводить новых агентов было делом нелегким. А если гитлеровцам и удастся сделать это, решающий момент все равно будет упущен – советские войска начнут к тому времени мощное наступление, и район нанесения главного удара, составляющий пока строжайшую военную тайну, перестанет быть секретным.

Майор был счастлив, что его усилиями и усилиями всего коллектива железнодорожников станции Воеводино замысел советского командования до конца будет сохранен в тайне.