Текст книги "Безмолвие полной Луны (СИ)"

Автор книги: Николай Шмелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава третья. Сувенирный бизнес и современный постмодернизм

В город, товарищи, пошли разномастной толпой, не обременяя себя фешенебельным видом. Ни смокингов, ни бабочек – они собирались демонстрировать потрёпанные, штопанные-перештопанные шмотки. Сев на пригородный автобус, сталкеры отправились в центр старого города, так как в новом, всё-равно, делать было нечего. Южный городок встретил теплом, которое, казалось, исходило от каждого дома. Все развлечения и рыночные точки в таких поселениях всегда сосредоточены в одном месте, не разбредаясь по большой территории. Первое, что увидели наши туристы, были сувенирные лавки. Осмотрев лотки с предлагаемым товаром, Лис не удержался от комментария, по поводу увиденного:

– Сувенирный бизнес не стоит на одном месте. Теперь, известная шкатулка "чёрт из табакерки" приобрела новые подлые черты. После того, как трясущаяся голова на дрожащей проволоке успокаивается, вместе с объектом насмешки, срабатывает таймер. Сувенирная голова:

или взрывается полностью, или у неё изо-рта вылетает струя несмываемой оранжевой краски. Краситель применяется в банковских хранилищах, для предотвращения хищения наличности. Заодно и шельму метит.

– Ну, а турист-то тут при чём? – проворчал Жук. – По-твоему выходит, что он тоже шельма?

– Конечно! Где он в наше время столько бабла натырил, чтобы по заграницам мотаться?

– А при чём тут заграница?

– Ни при чём! – отмахнулся Лис от назойливого собеседника. – Сейчас более-менее дальняя поездка приравнивается к заграничной.

Пока эти двое препирались между собой, остальные рассматривали сувениры, щедро представленные на потребу иногородних. Ворону особенно понравилась матрёшка. Когда она раскрывались, то из неё, как черти из табакерки, высыпались другие – мал мала меньше. Но не это его порадовало – кто не видел классическое изделие русских мастеров. Правда, наши умельцы позаимствовали идею у своих японских коллег, но, это к делу не относится. Ворону понравилась нестандартная роспись, к которой обратился художник. Мастеру, видимо, до смерти надоели однообразные рожи, которые он, изо дня в день, наносил на деревяшки. В этом наборе – всё было нестандартно. Главная матрона, в красном платке, имела классическое лицо, с лёгкой улыбочкой. Ничего необычного в её облике не наблюдалось. Разве что связка ключей на большом кольце, как раз умещающегося в кулаке, издали смахивала на шипованный кастет, но вот остальные персонажи заставили зрителей улыбнуться. Вторая матрёшка излучала космическое спокойствие и, даже надменность, накрывшись звёздчато-полосатой шалью, очень похожей на флаг иностранного государства, а третья – излишнюю весёлость, как после хорошей попойки на свадьбе. Смысловые потуги во взгляде отсутствовали. В левой руке матрёшка держала стакан, а в правой, большую бутыль. Лиловая косынка, на ней, висела набекрень. Четвёртая тётенька имела очень радостную физиономию, весёлые косички и синяк под глазом. Платок отсутствовал. "Где-то я уже видел, эту рожу, – подумал Ворон. – Точно – кажется, это чей-то аватар в сети". У пятой матрёшки лицо выражало вселенскую грусть. Ипохондрия чувствовалась во всём, а вот у шестой фигуры, была откровенно уголовно-протокольная морда, с бычком "Беломор-Канала" в пасти. За спиной она прятала большой нож, что любезно продемонстрировал продавец. Вместо платка у неё на голове была надета кепка, надвинутая на глаза. Ну, у седьмого изделия, лицо было просто злое... Даже злобное – как у цепной собаки. И цепь на шее. Золотая. На ювелирном изделии висел массивный фетиш во всё пузо. Каждый палец новорусской матрёшки был украшен дорогим перстнем. Перстни сверкали всеми цветами радуги: синие, красные, зелёные – всё смешалось в одну кучу. Присутствовали и банальные бриллианты. Эта красочная феерия выгодно отличалась от чёрного фона, которым служил женский пиджак. Есть что охранять! На голове у неё, почему-то, была повязана красная пролетарская косынка. Восьмая матрёшка олицетворяла собой ужас в чистом виде, который свалился на хрупкую деревянную пустышку. Раскрытые, до полной орбиты, глаза, не внушали оптимизма на ближайшее будущее, делая современную действительность беспросветной мглой. Платочек на ней был траурный, то есть – чёрный. Самая маленькая деревянная фигурка являлась откровенным покемоном, в том виде, значение которого, придают этой форме молодёжной культуры. Острые акульи зубы, обнажённые в страшном оскале и прочие прелести подобных изображений – всё это было нанесено на заготовку старательно и с любовью. Даже красный платочек в белый горошек, с трогательно-романтическим узелком под подбородком. Данный набор, по словам продавца, шёл на "Ура!"

Мимо проехали две телеги с поющими цыганами.

– Стереосистема, – засмеялся Бегемот, покачав головой.

Оставив Ворона в раздумье, насчёт покупки матрёшки, товарищи прошли дальше, где располагался вернисаж. Здесь местные художники выставляли свои творения на продажу, а заодно на всеобщее обозрение. Как и в любом городе, в их рядах попадались мастера разного уровня, включая откровенных бездарей, возомнивших себя гениями. Шмель оценил полотна, висевшие на стене и равнодушно прокомментировал содержимое выставки:

– Детский лепет.

– А как быть с обнажённой фигурой? – с подвохом, спросил Чингачгук.

– С голой тёткой? – уточнил критик.

– Ну, да...

– Эх, Лейб! Как будто дети не выплёскивают на бумагу свои фантазии, – вздохнул Шмель.

– Точно – дом детского творчества, – подтвердил Кот, лениво усмехнувшись.

– Угу! – согласился Крот. – С сексуальным уклоном...

Барбариска нахмурилась и упрекнула спорщиков:

– У вас все мысли, только об этом...

Сталкерам надоел просмотр живописных полотен и они снова вспомнили, для чего выбрались в город, но, подвернувшаяся взгляду Шмеля картина, вдоволь его повеселила. Это был натюрморт. Простой – вобла с пивом. Вот только написан он был непросто. Сразу бросалось в глаза, что исполнял работу дилетант. Сушёная рыбина смотрела на зрителя иронично-проникновенным, живым взглядом, который проникал в самую душу, доставая до её сокровенных глубин. Чешуя воблы, подёрнутая солёной пеленой, резко контрастировала с глазом, не вписывающимся в общую картину мёртвого натюрморта...

Кружившаяся вокруг художников тётенька постоянно придиралась ко всяким мелочам: то ли пытаясь сбить цену, то ли ей решительно нечего было делать.

– Почему на вашей картине у русалки акулий хвост? – вопрошала тётя очередную жертву. – Причём – от "белой"...

– А вы в зеркало-то себя видели? – обозлился творческий работник.

– Вы имеете ввиду конкретно меня? – нахмурила брови назойливая покупательница.

– Да нет – женскую популяцию в целом...

Рядом крутились товарищи живописца, прислушиваясь к разговору и, согласно местной примете, загибая пальцы – кто во что горазд. Будет продажа у коллеги, будет простава. Выпивки, видимо, они желали больше собственной выгоды, поэтому один доморощенный художник чуть не вывихнул пальцы, которые сплелись в замысловатый клубок, издали напоминающий фигу. Рядом с ним топтался другой, старый и по всему видно – неформал. В солнечных очках отсутствовало одно из стёкол. Нашего героя это обстоятельство, по всей вероятности, не смущало: то ли по причине частичного ухода в астрал, то ли в связи с ухудшением зрения от старости, но – вид у него был умопомрачительный. Сказать прямо – живописный.

– Тебе бы к этому прикиду разноцветный "ирокез", – предложил тощий художник, с болезненным видом.

Он насмешливо всматривался в глупо улыбающуюся физиономию, усиленно соображая, что это за чудо-юда. Кто-то шепнул на ухо неформалу о его промашке. Старик снял очки и с удивлением поглядев на отсутствующее стекло, положил их в карман.

– Зря снял, – заметил тощий. – В очках ты выглядел умнее и, гораздо более, респектабельней.

– Правильно, – поддержал тощего толстый. – Они же солнцезащитные. Вот, только очко подвело.

– Нижнее?

– Стеклянное! Которое отсутствует.

– Пластмассовое, скорее всего, – лениво поправил толстого тощий.

Мимо прошёл мужик в солнцезащитных очках, с интересом рассматривая картины. Внимания художников он не привлёк, а толстый живописец сказал тощему:

– Оценивать работы через чёрную пластмассу! Нет, это не наш покупатель. Это такой же шарм, как если бы химзавод ввёл штатную должность дегустатора, на вкус определяющего качество денатурата.

– Закусывать только сыром, – подтвердил тощий. – Перед последующей дегустацией, тщательно прополоскать рот холодной водой.

– А чего это сегодня Кривой не пришёл? – опомнился толстый, недосчитавшись в стройных рядах потребительскую единицу.

– Сказал, что в завязке, а сегодня, в местном балагане-выставке, якобы, ожидается выпадение мощных вино-водочных осадков, после которых, охочие до халявы, уже сами выпадают в осадок.

В рядах художников образовалось некоторое замешательство: картину привередливой мадам не продали, денег не было, а гонец, посланный за горячительным, вернулся ни с чем. Как он сам сказал: "Денег не хватило!". Непризнанные гении начали скрести закрома, старательно выгребая всю, завалившуюся за подкладку, мелочь. Кооперация терпела крах, ибо, как гласит неписанный кодекс данного сообщества: "Не помажешь – не поедешь!" На эту тему не раз высказывался один из кооператоров, на данный момент выворачивающий пустые карманы: "Проклятье – так и спиться недолго!"

Тощий художник огляделся по сторонам и выдвинул предложение:

– Надо охаять чьи-нибудь картины – тогда обязательно купят.

– Специально – не получится, – возразил толстый. – Надо найти кого-то, кто искренне выразит своё возмущение.

– Вон идет Жорж, – показал тощий на приближающегося коллегу. – Он умеет наводить критику, до полного негодования критикуемого.

Не доходя до коллег, являющих собой полную противоположность друг другу, Жорж обратил внимание на свежие полотна, только что вынесенные на всеобщее обозрение. Имея вредный характер, он не заботился о продаже конкурента, а высказывал своё мнение исключительно из личных побуждений, связанных всё с той же вредностью и необузданным языком. Им Жорж молол, как помелом, не волнуясь за последствия. Подойдя ближе, он критически оглядел картины и начал издалека – с колера и его несоответствии с нарисованной действительностью. Постепенно критика переросла в ожесточённый спор, которым Жорж упивался, как вампир кровью. Доведя хозяина полотен до белого каления, он напоследок заявил:

– В общем, твои картины полное "Г"!

– Чьи?! Мои?!

– Ну, не мои же...

С чувством выполненного долга Жорж удалился и подойдя к тощему художнику, сказал:

– Я никогда не довожу беседу до критической точки.

Толстый с тощим остались стоять с разинутыми ртами, так и не поняв: искренне он это заявил или прикололся.

– Думаешь, Васёк поставит Жоржу бутылку, если сейчас продаст? – задумчиво спросил тощий товарища.

Толстый усмехнулся и высказал своё мнение на этот счёт:

– Он ему без реализации товара, прямо сейчас поставит синяк под левым глазом или под правым. А может быть, и под обеими сразу.

Неожиданно, из-за угла появился их товарищ, принёсший скорбное известие: "Дуська померла!" На это он получил категорическую резолюцию: "Скидываться нечем!"

На сходку начали стекаться неравнодушные, чьё внимание привлекло нервозное волнение костяка сообщества.

– Что случилось? – спросил долговязый художник, подойдя к сходке.

– У нас минус один, – ответил ему тощий.

– Что-то, ты об этом так равнодушно говоришь, – скептически заметил второй подошедший.

– Ну, я не могу салют устроить!

– Неудобно? – спросил толстый, явно иронизируя.

– Денег нет, на петарды, – зло буркнул тощий собеседник.

– Цинично, – вяло прокомментировал ответ долговязый.

– Зато конкурента нет!

– Что ж – можно шампанское купить: и поминки, и салют, – предложил толстый коллега.

– Уже водку принесли, – сообщил радостную весть третий подошедший.

Тощий художник вздохнул и удовлетворённо сказал:

– И обломили, и обрадовали – на хрен не нужен этот газированный компот с добавкой технического спирта.

– И вообще! – уже зло заявил тонкий. – Помните фильм "Вий"? У них там на базаре, в Киеве, все бабы – ведьмы...

Толстый усмехнулся и добавил:

– Ну, а если и ты вспомнишь этот эпизод, то в нём дано средство борьбы с ними: три раза перекреститься и плюнуть ведьме на хвост! Она, якобы, уже ничего с тобой сделать не сможет.

– Как определить, где у неё этот хвост?

– Плюй каждой в зад – авось, не промахнёшься!

В это время, не дожидаясь официальной тризны, старый художник и его товарищ ганашились по маленькой в углу сарая. Товарищ налил один стакан, а второй остался пустым. Его он хотел заполнить запивкой, но, не сделав этого, поторопил собутыльника с приёмом горячительной жидкости. Старый деловито схватился за пустой стакан и вздохнув – выдохнул. Не спеша, он опрокинул посуду, смакуя несуществующую жидкость, не забыв при этом крякнуть и поморщиться. У его товарища по совместной борьбе с "Зелёным змием", до полного уничтожения последнего, слов не было, зато на это событие отозвались окружающие.

– Старичок, – смеялся толстый. – Вместе со зрением, кажется, и вкусовые рецепторы начали атрофироваться.

– Главное – это участие, – поддакнул тощий. – Важен сам процесс , а не содержимое посуды. Возможность потискать гранёные бока стакана.

– Музыки не хватает, – вздохнул толстый и в его голосе проскользнули нотки сожаления.

– Да зачем она тебе нужна? – непонимающе возразил тощий.

– Как же – я и картины под неё пишу.

– Под музыку? – вмешался долговязый. – Она у тебя должна в душе играть, когда ты подходишь к полотну и берёшь в руки кисти.

– А тараканов ты откуда завозишь, – спросил тощий, – в зоомагазине покупаешь?

Толстый задумался и почесав затылок, внёс своё мнение в обсуждаемую тему, пожав, при этом, плечами:

– Ну, я лично, столько насекомых в голове не подкармливаю... Да и провианта никакого не хватит...

Ещё одна картина привлекла Ворона нестандартностью решения и, даже, каким-то вызовом. На полотне был изображён букет сирени в трёхлитровой банке из-под солёных огурцов в натуральную величину. Ворон пригляделся пристальнее и обнаружил существенную деталь: какой-то шутник, безусловно, из числа художников, повесил на банку настоящую этикетку, описывающую все регалии и достоинства зелёных выходцев из Азии. Наклейка висела на соплях и на ней, так же, присутствовал срок годности. Особенно тщательно шутник подретушировал: "Употребить до:" и сегодняшняя дата. Владелец шедевра, в дупель пьяный, мотался неподалёку, ещё не зная о поминках и усиленно соображал, где бы ещё добавить горячительного, поэтому в упор не замечал подлой подставы.

Впрочем, не только вернисаж, но и лавки торговцев напоминали частную типографию. Все стены и деревянные будки сувенирщиков были расписаны краской из баллончиков. Красные и синие, жёлтые и зелёные линии переплетались между собой и друг с другом. Чёрной краской юные умельцы граффити нанесли надписи, писанные тарабарским языком и украшенные незначительными дополнениями тёмно-синей краской. Уличные художники – граффитисты соперничали со своими коллегами-передвижниками. На одной будке красовалось НЛО – блюдцеобразный летательный аппарат, возможно инопланетного происхождения...

Ворон осмотрел испорченное имущество торговцев и стены дома, стоящего рядом. Вздохнув, он высказал свою точку зрения на современное молодёжное искусство:

– Раньше довольствовались литературой малой формы: напишут на сарае неприличное слово из небольшого количества букв и на этом успокаиваются. Теперь же пишут на стене целую тираду, не всегда ясно представляя себе, что это значит. Или понимая, но, только лично, не заботясь о чужом образовании.

– Отчего же! – возразил Лис. – Раньше в сортирах целые стихи писали.

– Так это ж в сортирах! – слишком эмоционально воскликнул Шмель. – Только там и раскручивались непризнанные писатели да поэты, на полную катушку, но не на стене парткома...

Уставший художник, забыв про свою банку из-под огурцов с торчащим веником сирени, в конце концов уснул рядом, на стульчике, сладко причмокивая во сне. Его товарищи вдоволь поглумились над ним, привязав к волосам на голове берцовую свиную кость, весьма солидных размеров. Выглядел новоявленный папуас, после салона красоты, очень впечатляюще.

– Ему бы ещё зубы напильником обточить до треугольной формы, – предложил тощий. – Как у акулы.

– И яблоки в уши вживить, – добавил толстый.

– Картина "Тыблоки на снегу" всем уже надоела, – вмешался толстый художник. – Необходимо, что-то новенькое.

– Тогда в дерьме, – предложил тощий. – В чёрно-коричневом, с корочкой...

– В этом случае подойдут яблоки сорта "Голден Делишес", – авторитетно заявил толстый. – "Слава Сапальта" тёмно-красные – не пойдут.

– Почему?

– Будут сливаться с грядкой.

– Рядом можно розу воткнуть – "Клайминг Айсберг", – предложил собеседник. – В этом случае, даже ваза не нужна – в корочку их... Будут торчать, как в застывшем цементе...

– Ты что? – возразил товарищ. – "Айсберг" плетистая роза – не воткнёшь, толком!

– Тогда "Ирен Дэнмарк"!

– И белоснежная "Вирджиния" будет неплохо контрастировать с...

Толстый посмотрел на картину, на которой цветочки неопределённого вида росли прямо на грядке и ткнув в неё пальцем, заявил:

– Мне это изображение, садово-огородную грядку, тоже – не напоминает...

Почивал уставший недолго, так как мимо проходили иностранцы. Их непонятная речь возымела, на спящего, магическое действо: они шли, а он проползал мимо, расставляя картины на новое место. Нет бы подползти поближе и присесть непосредственно перед работой, которая нуждается в корректировке своего положения на вертикальной плоскости – пьяному было необходимо тянуться к ней. От подобных противоречий его движения ещё больше указывали на нетрезвое состояние местного героя. Замутнённый взгляд, не обезображенный утонувшим интеллектом, скользил по картинам, некоторые из которых стояли на боку, а другие, так и вовсе вверх ногами.

– Сам-сам! – слышались ободряющие возгласы, отнюдь не на аглицком языке. – Ты сможешь...

– Да-да! – раздался голос из толпы. – Это из пособия для медсестёр, работающих в полевых условиях. Как увидит "такую" морду...

Поверженный на землю порывался встать и справить нужду, прямо на месте. Его пыл остудили, на что он резко возразил:

– Я писать хочу!

– Дойди до туалета! – не менее резко, не соглашались блюстители цензуры. – Может тебе сюда утку принести?!

– По-Пекински! – выкрикнул один остряк и водоворот событий по-новой закрутил участников торгов в своё шумное русло.

– Когда эта пьянь ползла мимо туристов, ладонь необходимо было держать в правильном положении, как подаяние просят, – сделал заявление долговязый. – Глядишь, иностранцы и подали бы, чего-нибудь.

– Так он же в другую сторону, от них, тянулся! – возразил толстый. – Да и вообще, что они после этого о нас подумали и о нём, в частности?

– Что иностранные туристы подумали о нас, меня нисколько не волнует, – равнодушно ответил долговязый. – А вот о ползающем индивиде подумали бы то, что он окосел, от пьянства – вот и тянется не туда...

Рядом с выставкой-продажей самодеятельных художников, две девчушки кормили пиццей небольшую собачонку. Изобретение итальянцев вероятно было просроченным, так как девочки не ограничились парочкой кусочков, а планомерно скармливали животному всё кулинарное изделие. Толстый художник подошёл и тяжело вздохнув, сказал собачонке:

– Ну, чего вылупилась – подвинься, я рядом лягу!

Через некоторое время, когда кормильцы, с чувством выполненного долга, удалились, он опять подошёл к собаке и грозно сказал:

– Жульен – подвинься!

– Зачем ты её дёргаешь? – спросил его тощий коллега.

– Сейчас ещё пиццу принесут...

Жук с Кротом набрели на "цветочный ряд" художественных картин, выполненный в примитивной форме. Все цветы на картинах маляр намалевал просто, не заботясь о полутонах и на пастельно – уродливом фоне.

– Это что за обои? – презрительно скривился Крот. – Цветочная клумба, какая-то, на стене сортира.

– Чего тебе не нравится? – усмехнулся Жук. – Наклеил обои – даже править не надо. И так сойдёт! Главное, чтобы народу нравилось. Зачем ему в тонкостях колористики зрением ковыряться? А тут – всё просто и доходчиво...

– Да, – согласился Крот. – Такими картинами дырку на обоях хорошо закрывать. Почти незаметно будет. Остаётся только спросить: "Вам картины на подрамниках поставить или в рамах?"

– Чего уж там! – махнул рукой Жук. – Стоило ожидать ответ: "Несите прямо на бумаге, чтобы не закрывать дыру, а заклеить её!"

Он усмехнулся и добавил:

– Потом будут шарить по стене, в поисках шедевра и спрашивать друг друга: "А где картина-то?!" И сами себе отвечать: "Где-то среди обоев затерялась!"

Тощий художник, подслушавший их разговор, только засмеялся и рассказал:

– Это что! Тут приходили с куском обоев и искали картину, которая подошла бы под цвет образца. И нашли, таки... До смешного: обои такого цвета, что по определению не могут подойти к "зелёнке", то есть к пейзажу, но, у нас есть один чел, который умудряется продавать всё дерьмо подряд – у него всё подошло!

Чингачгук и Кот, с не меньшим интересом, обсуждали другую картину, на которой был изображён солидный дуб во время грозы. Верхушка дерева оказалась сломана неведомыми силами, а всё полотно перерезала яркая молния, впрочем, выполненная халтурно. Автор явно не владел приёмами живописи, и в итоге, молния не получилась, а вышла полная фигня, покрашенная синей краской. Краем уха, оба ценителя услышали разговор завсегдатаев вернисажа, о целесообразности таких рисунков и с удивлением обнаружили, что именно эту картину, часто покупают в подарок начальникам. Последние, видать, настолько соответствуют изобразительному намёку, что даже не догадываются об истинной подоплёке такого подарка.

Чингачгук криво улыбнулся и сказал Коту:

– Как в старом анекдоте: "Дуб ты, Василий Иванович!" "Да, Петька, я – крепкий!"

Кот, тоже усмехнувшись, добавил:

– Молния, вкупе со сломанной башкой дуба, вероятно, тоже несёт дополнительный смысл – начальник не просто недалёкий, но ещё и буян.

– А может быть, и другое – его тоже может настичь кара сверху... Он тут далеко не главный...

В самом дальнем углу вернисажа расположились интеллектуалы данного анклава. Их картины отличались некоторой долей сюрреализма и кто его знает, чем ещё. На одном полотне художник изобразил несколько бетонных плит, положенных одна на другую, вплотную к сломанной берёзе. По его задумке, последнюю плиту, вероятно, рабочие не удержали и она с размаха врезала по дереву. Берёза, в этом месте, переломилась и оказалась лежачей: верхушкой на земле, а остальной частью на брикете панелей. Высокий пенёк остался торчать на месте. Вплотную к нему подступал дуб, разметав корявые ветви во все стороны.

– Ну, это ни в какие ворота не лезет! – возмущённо проворчала Барбариска. – Извращенцы...

– Что "это" и что не лезет? – уточнил Ворон и тут же получил локтем в бок.

На следующей картине был изображён телеграфный столб, опутанный ветвями старого вяза. По столбу, кверху, забиралась виноградная лоза.

– Ну, точно – извращенцы! – в негодовании буркнула Лариска.

– А они утверждают, что "техноты", – возразил Шмель. – Техногенные катастрофы, катаклизмы и разруха, соседствующая с живой природой – всё вместе, воспето в живописной форме.

– Другое они воспевают! – недовольно огрызнулась Барбариска.

– Тебя покупать никто не заставляет, – вмешался Ворон и опять получил локтем в бок.

Обсуждение достоинства полотен техногенных извращенцев стало постепенно уходить в сторону, впрочем, не теряя заданной генеральной линии направленности, а бок Ворона расплывался синевой всё шире и шире. Бегемот прищурился и спросил Чингачгука:

– Помнишь старый фильм, как индеец телеграфный провод перерезал, предварительно привязав к нему шнурок, чтобы место повреждения можно было определить только с подзорной трубой или залезая на каждый столб?

– Ну?

– Что ну? Чего племя собиралось делать?

– Грабить винный магазин! – не выдержал Чингачгук.

– Ну, это само собой, но сначала – к телеграфисткам. Молчаливые, понимаешь...

– Мотя, ты тоже туда же? – вздохнула Лариса.

– А куда же ещё?

Ворон обратил внимание на вполне безобидного ёжика. Колючий, изображённый на небольшой картинке, нёс на своём колючем горбу несусветное количество съестных припасов: яблоки, баклажаны и прочие дикие пряники русских лесов. Ворон указал Шмелю на фруктово-овощную грядку и на то, что художник не поскупился на дары природы. Шмель устало вздохнул и назидательно произнёс:

– Никогда, в живой природе, ты не увидишь ёжика с яблоками или грибами на спине. В дерьме – пожалуйста!

– Почему? – не понял Ворон.

– Потому что он по нему кувыркался!

– От удовольствия?

– От удара по рёбрам! – возразил Шмель. – Ёжику волки пинков надавали, за то, что колючий шарик съесть нельзя. Сами пострадали, но, против насилия устоять не смогли. Ещё и жалели, о невозможности затолкать ему мухомор в одно место...

– И вы туда же?! – вмешалась Лариска?

– Да нет! Я имел ввиду рот, а не то, что ты подумала. Ёж волкам враг, а не тренажёр...

Наконец-то одному из художников улыбнулась удача и он продал маленькую картинку. Такие обычно называются "пьяными", потому что идут, как правило, на пропой местному контингенту. Сколько таких "Пьяных лошадок" и котов подорвало здоровье творческой интеллигенции, подсчитать не имеется возможным, но, в данном случае, счастливчик был в "завязке". Продажа привлекла внимание определённых кругов и подвигла их на нездоровые подвижки. Один предложил тряхнуть везунчика, но толстый его остепенил:

– Он сейсмоустойчивый...

– Его пить никто не заставляет! – заявила оппозиция.

– Он сам в завязке, а это значит – никому ни капли, из трезвого бюджета!

– Скопидом...

– Ещё он крупную купюру менять не хочет – категорически, – добавил толстый. – Сами знаете – стоит её разменять и от денег не останется следа.

– Да нет! – возразил тощий. – В прошлый раз его в участке сильно поколотили за мелочь: делить-то может быть и удобно, а вот считать... Это грамотного искать, а с ним делиться надо...

Напротив вернисажа расположились палатки торговцев разнообразными шмотками и группа "мордописцев", предлагавших за умеренную плату портреты сомнительной схожести с оригиналом, томящегося на стульчике напротив в ожидании окончания работ. Возле одного лотка с платьями и портками состоялся спор двух супругов, постепенно переходящий в домашний скандал, вынесенный на улицу. Жена кричала о том, что из её гардероба ей нечего надеть. Муж мысленно оценил содержимое шкафа и горячо возразил:

– Тем, что у тебя есть, можно обмундировать женский батальон анархистов!

– Почему анархистов?

– Потому что они будут одеты, кто во что горазд! – раздражённо крикнул муж, резко размахивая руками.

Нервный тик посетил его правый глаз и щеку. У супруги случилось то же самое, только с противоположной стороны.

– Да ты просто денег пожалел на жену! – возопила вторая половина. – Я их от тебя почти не вижу!

– А тебе всегда их мало! – энергично парировал мужик. – Ты только о деньгах и думаешь! Когда зарплату задерживают, от тебя выполнения супружеского долга не дождёшься! Плюну на всё, да уеду на север – влюбляйся с деньгами! Выбирай любого: Вашингтон, Франклин и далее – по списку...

Товарищи не стали дослушивать до конца семейный скандал, а поспешили удалиться. Вскоре они проходили по смешанному базару, который включал в себя все наименования товаров, которые можно вынести из дома и продать: фрукты, овощи и рваные трусы. "Блошиный" рынок мирно соседствовал с цветочными рядами. Казалось, что они даже ассимилировались, один в другом, слившись воедино и, как в старые добрые времена, букет роз не купить без того, чтобы тебе, в качестве нагрузки, не впендюрили рваную резиновую прокладку.

Две дамы бальзаковского возраста совершали покупку цветочных корней и клубней в свои садовые участки. Пользы от цветов никакой, кроме красоты, поэтому некоторые мужья скептически относятся к таким приобретениям, считая их нецелесообразными. Но не все настроены так миролюбиво. Некоторые вторые половины мужского пола, забыв про философию, готовы к решительным враждебным действиям, считая выращивание цветочков на потребу души не просто нецелевыми расходами, а откровенным расточительством.

– Муж меня сегодня убьёт, за потраченные деньги и под мелодию: "Я их не молотом кую!" – заявила одна из дам своей подруге.

Шмель усмехнулся и заявил своим попутчикам:

– Меня тоже иногда достаёт садово – огородное товарищество "Неудачливый мичуринец", причём, у себя дома – на всех подоконниках.

Неожиданно, товарищи вспомнили про Ларису и про то, что давно не слышали её голоса.

– А где Лариска? – спросил Ворон, оглянувшись по сторонам. – Барбариска! Лариса! Карамелька, чтоб тебя! Где эта конфетка? Опять в какое-нибудь дерьмо вляпалась!

Лис скривился в презрительной ухмылке и, несколько презрительно, протянул:

– Лари-и-и-са... Тоже мне – Лара Крофт выискалась.

Пропащая вскоре нашлась рядом с лотками, на которых продавцы разложили всевозможные корнеплоды, оставшиеся от прошлогоднего урожая. Оказавшиеся невостребованными покупателями в начале сезона, они избежали участи гниения и теперь предлагались на продажу, пока не вырос новый урожай. Сами хозяева, видимо, предпочитали голодать, но получить за товар бумажные знаки или зажрались настолько, что доморощенный чёрно-фиолетовый баклажан уже в глотку не лез. Своё предположение высказал Жук, которое могло расставить все точки над "и": "Они выращены на такой химии..."

– Ты где запропастилась? – спросил Шмель Ларису.

– Высматриваю себе свежие овощи. Снорков ищу...

Все молча переглянулись.

– Какие свежие овощи? – удивился Крот. – В эту пору, кроме редиски, свежего ничего не купишь. Нет ещё: ни моркови, ни кабачков, ни огурцов. Про тыкву и говорить нечего.

– Погоди ты со своим свежаком! – перебил его Ворон и переспросил Барбариску. – Кого ты ищешь?

– Не кого, а чего. Снорк – это сорт баклажанов. Чёрненькие, такие. Коротенькие и пузатенькие.

– Чего только не узнаешь, – усмехнулся Шмель, почёсывая затылок. – Представляю себе разговор двух старушек: "Захожу вчерась к Петровне, а у неё полный огород снорков! Все грядки забиты..." "В противогазах, а, Семёновна?"

Лариса, вначале, ничего не ответила, но, подумав немного, сказала, тяжело вздохнув:

– Если авторы, работающие на молодёжную субкультуру, берут названия для своих героев из ботанических атласов – я не виновата.

Бегемот с интересом посмотрел на, предлагаемую торговцем, репу. Разглядывая неестественно огромный дар земли, он с уважением воскликнул: