Текст книги "Том 12. Письма 1842-1845"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 58 страниц)
Гоголь М. И., 1 сентября / 19 августа 1842*
81. М. И. ГОГОЛЬ.
Сентября 1 <Гастейн – 1842.>
Августа 19
Я получил ваше письмо. Очень рад, что вы доехали благополучно и что путешествие ваше было приятно вам. Из всех подробностей письма вашего, которые, между прочим, все равно были для меня любопытны, более всех остановило меня известие наше о чиновнике, которого вы встретили в Харькове*. Я не разобрал его фамилии. Всё равно, скажите или напишите ему, что его благородство и честная бедность среди богатеющих неправдой найдут ответ во глубине всякого благородного сердца, что уже есть выше многих наград. Скажите ему: что эта честная бедность есть такое качество, которым он должен быть слишком горд для того, чтобы впасть в какое-нибудь малодушное отчаяние или не уметь встретить лицом несчастье и горечь жизни; что ему говорит это тот, кому внутренняя неисповедимая сила велит сказать это. И потому пусть он будет спокоен, как только можно быть спокойну в каком бы ни было тяжком случае жизни. Передайте ему эти слова.
Я вижу также из письма вашего, что вы уже успели съездить на богомолье в Диканьку* и Будище*. Молитва – святое дело, но помните, что она ничтожна, если не сопровождена святыми делами. Молитвы дел, а не молитвы слов требует от нас Иисус. Не думайте, чтобы вы были бедны для того, чтобы помогать другим. Для этого не может быть беден человек. Не богатством, не деньгами мы можем помогать другим, но гораздо более мы можем помогать сердечным чувством, душевным словом, воздвигая, ободряя падший дух. И потому, если вы услышите, что где-нибудь страждет благородный душою человек, терпит горе жизни и готов предаться отчаянью, то спешите к нему первые на помощь. Скажите ему прежде всего: он должен благословить свою бедность и несчастья. Они становят человека ближе к богу; они доставляют ему случай совершить те подвиги добродетели, которые редко доводится совершить человеку, ибо среди бедности, среди угнетений стать твердо, не упасть и совершить благородный подвиг несравненно выше, чем совершить таковой же подвиг среди богатства и довольства, хотя бы для этого даже вздумал человек истратить всё свое богатство. Пусть и в мысль не приходит ему, что подвиг его может быть безответен и не найдет отголоска. Везде найдется благородная душа, которая откликнется ему и осветится сама силой его подвига; ибо прекрасные подвиги сообщаются, и есть много тайн во глубине души нашей, которых еще не открыл человек и которые могут подарить ему чудные блаженства. Если вы почувствуете, что слово ваше нашло доступ к сердцу страждущего душою, тогда идите с ним прямо в церковь и выслушайте божественную литургию. Как прохладный лес среди палящих степей, тогда примет его молитва под сень свою. И тот, кто умел всё в жизни претерпеть за нас, тот вооружит твердостью и силой его душу, о которые разлетятся земные несчастия. Сделавши такое дело, укрепивши изнемогшего и обративши его к богу, вы воссылайте смело ваши молитвы. Они будут крылаты и возлетят прямо на небо. Всё, чего ни попросите, дастся вам. Я уверен, что вы понимаете всю силу слов сих.
Уведомляйте меня обо всем, что ни случается с вами. Не беспокойтесь, если не вдруг я буду отвечать на ваше письмо, а мне нужно отвечать многим на письма, иногда очень нужные.
Передайте это маленькое письмецо* Ал<ександру> С<еменовичу> Данилевскому, но передайте ему самому, а не через посланного. Допросите его сами, почему он не отвечал на мои письма, и получил ли книги, которые я ему послал, и об этом уведомите. Прощайте. Молю бога, чтобы сохранил вас здоровыми, покойными и светлыми душою.
Ваш сын Николай.
Гоголь М. В., август-сентябрь н. ст. 1842*
82. М. В. ГОГОЛЬ.
<Август – сентябрь н. ст. 1842. Гастейн.>
Я получил письмо твое.[215]215
Далее начато: В не<м>
[Закрыть] Оно наполнено похвалами, которых я так же мало достоин, как мало был достоин тех низких упреков[216]216
похвалами, мне так же излишними, как были излишни те низкие упреки
[Закрыть] и тех подлых поступков, которых ты мне придала в прежнем письме твоем. О воспитании твоего Коли я забочусь, потому[217]217
я потому забочусь
[Закрыть] что это наш христианский долг образовать и воспитать душу, чтобы не пустая[218]218
Переправлено из глу<пая>
[Закрыть] молитва, а дела означили любовь нашу к богу.
Прекрасная душа[219]219
Верь, прекрасная душа
[Закрыть] мне дорога. И молитва ничто мне, если суетна, напротив того, она страшна даже, потому что ниспровергается на голову тех, которые всуе произносят. Если человек молится и не умеет удержаться от чувства гордости и самолюбия, и негодует, и ропщет на оскорбление, которое ему нанесли, если он молится и не умеет чувствовать любви даже и к врагам своим, то молитва его будет вопиять против его самого.[220]220
не за него, но против его самого
[Закрыть]
Я вижу из письма твоего, что <ты> молишься и учишь даже и Колю падать на колени. Молиться прекрасно и нужно. Но послушай слово желающего тебе истинно добра и[221]221
Далее начато: утеш<ения?>
[Закрыть] старайся молиться, как должен молиться христ<ианин>. Приходило ли тебе когда-либо живо в ум, не приступая[222]222
прежде
[Закрыть] к молитве, произвести сердечную исповедь?[223]223
Вместо предыдущих четырех фраз было: Ты тоже часто молишься и заставляешь, как я вижу, и Колю падать на колени. Но прежде, чем начинаешь молиться, несешь ли ты сердечную исповедь?
[Закрыть] Умеешь ли ты припомнить свои поступки и строго осудить их? Умеешь ли ты во всем обвинить себя, а не других, потому что обвинение других есть уже не христианское чувство,[224]224
Далее начато: и чуждо христи<анину>
[Закрыть] хотя бы даже другие и точно были виноваты, а без христианского чувства нельзя молиться. Умеешь ли ты сказать вместо слов: Господи, прости таким-то, которые нанесли мне зло, – господи, прости меня за то, что мне кажется, будто они нанесли мне зло. Если ты умеешь это сделать,[225]225
достигнешь до этого
[Закрыть] то тогда прекрасна твоя молитва, она понесется прямо к богу, она доставит много душевных глубоких утешений. У тебя, я знаю, часто в голове бродит мысль, что я тебя меньше люблю, чем других. Знай же, я говорю тебе совершенную истину в эту минуту, – я никого из вас еще до сих пор не люблю так, как бы я хотел любить. Я ту из вас могу только любить, которая будет великодушнее всех других, которая будет уметь облобызать и броситься на шею <к тому>, кто оскорбит ее чем-нибудь, которая позабудет совершенно о себе и будет думать только о других сестрах, которая позабудет о своем счастье и будет думать только о счастии других. Та только будет сестра души моей, а до сих пор такой нет между вами, и сердце мое равно закрыто ко всем вам. Вот что я должен сказать вам, чтобы объяснить, почему я зол и почему сердце мое не в состоянии никого из вас любить так, как бы я хотел любить.
Прокоповичу Н. Я., 10 сентября / 29 августа 1842*
83. Н. Я. ПРОКОПОВИЧУ.
10 сентября Гастейн,
<1842>. 29 августа
Не получая от тебя никакого до сих пор письма, я полагаю, что дела наши* идут безостановочно и в надлежащем порядке. Я немного замедлил высылкою остальных статей. Но нельзя было никак: столько нужно было сделать разных поправок! Посылаемую ныне «Игроки» в силу собрал. Черновые листы так были уже давно и неразборчиво написаны, что дали мне работу страшную разбирать. Но более всего хлопот было мне с остальной пиэсою «Театральный разъезд». В ней столько нужно было переделывать, что, клянусь, легче бы мне написать две новых. Но она заключительная статья всего собрания сочинений и потому очень важна и требовала тщательной отделки. Я очень рад, что не трогал ее в Петербурге и не спешил с нею. Она была бы очень далека от значенья нынешнего, а это было бы совсем нехорошо.[226]226
Далее начато: Я еще
[Закрыть] Переписка ее еще не кончена. Не сердись. Ты не понимаешь, как трудно переписывать и стараться быть четким в таком мелком шрифте. Порядок статей последнего тома ты, я думаю, <знаешь>: «Ревизор», потом «Женитьба» и под нею написать в скобках: (писана в 1833 году), п<отом> на одном белом листе: «Драматические отрывки и отдельные сцены с 1832 по 1837 год», а на другом, вслед за ним: «Игроки» с эпиграфом, потом[227]227
Далее было: после этого
[Закрыть] всякая пиэса с своим заглавным листом: «Утро делового человека», «Тяжба», «Лакейская»,[228]228
Далее было: Светс<кая?>
[Закрыть] «Сцены из светской жизни»*, «Театральный разъезд после представления новой комедии». Получил ли хвост «Ревизора»*, посланный мною три недели назад? Уведомь обо всем. Всё лучше знать, чем не знать. И будь еще так добр: верно, ходят[229]229
ходят о
[Закрыть] какие-нибудь толки о «Мертв<ых> душах». Ради дружбы нашей, доведи их до моего сведения, каковы бы они ни были и от кого бы ни были. Мне все они равно нужны. Ты не можешь себе представить, как они мне нужны. Не дурно также означить, из чьих уст вышли они. Самому тебе, понятно, не удастся много услышать, но ты можешь поручить кое-кому из тех, которые более обращаются с людьми и бывают в каком бы ни было свете.
Прощай. Обнимаю тебя и целую сильно! Адресуй прямо в Рим (Poste restante). Через две недели я уже буду в Риме. Будь здоров и да присутствует в твоем духе вечная светлость, а в случае недостатка ее обратись мыслию ко мне, и ты просветлеешь непременно, ибо души сообщаются, и вера, живущая в одной, переходит невидимо в другую. Прощай.
Твой Гоголь.
На обороте: à S. Pétersbourg (en Russie). Его высокоблагородию Николаю Яковлевичу Прокоповичу. В С. Петербурге, на Васильевском острове, между Большим и Средним проспектом, в 9 линии, в собственном доме.
Вяземскому П. А., июль – сентябрь 1842 *
84. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ.
<Июль – сентябрь 1842. Гастейн?>
Пишу к вам письмо вследствие прочтения нескольких разрозненных листков из биографии Фонвизина*, которые вы прислали Языкову. Я весь [полон сего] чтения. Я читал прежде отрывки, и уже в них[230]230
и уже п<о> отрывкам многосторонность
[Закрыть] видны следы многообъемлемости ума вашего.[231]231
Далее начато: Не го<ворю>
[Закрыть] Теперь я прочел в большей целости – почти половину всего сочинения[232]232
Далее начато: Не скажу
[Закрыть] (многих листков из середины недостает). Не скажу вам ничего о глубоком достоинстве[233]233
о полно<те> и достоинстве
[Закрыть] всего сочинения: об интересе эпохи и лица и[234]234
Далее было: живости
[Закрыть] самого героя биографии. В них меня ни один столько не занял, как сам биограф. Как много сторон его сказалось[235]235
отразилось
[Закрыть] в этом сочинении! Критик, государст<венный> муж, полит<ик>, поэт, всё соединилось в биографе, и какая строгая многообъемлемость! Все принесли ему дань, со всего взята <она>. Столько сторон соединить в себе[236]236
в одно<м> уме
[Закрыть] может только один[237]237
Далее было: глубокий и
[Закрыть] всемирный <ум>.[238]238
Вместо этого было: Соединение таких многообразных сторон может быть [в одном человеке, истина только] в таком человеке, который составляет явление всемирное
[Закрыть] И ваше поприще другое. Простите ли вы мне дерзость указать[239]239
Позвольте мне указать
[Закрыть] ваше назначение? Но бог одарил меня[240]240
Далее начато: чутьем узнавать и постигать
[Закрыть] предметом многих наслаждений и благодарных молитв, чутьем узнавать человека. Назначение ваше и поприще явно. Неужели вы не видите? Вы владеете глубоким даром историка – венцом божьих даров, верх<ом> развития[241]241
Далее начато: многостор<оннего>
[Закрыть] и совершенства ума.[242]242
Далее вторично начато: а. Бог одарил меня одним из драгоценных <даров> – чутьем узнавать и видеть б. Из всех даров, которыми бог наградил меня, глубже всего благодарю я за дар узнавать
[Закрыть] Я вижу в вас историка в полном смысле сего слова,[243]243
Далее начато: а. Вы долж<ны> б. Грех
[Закрыть] и вечные упреки будут на душе вашей, если вы не приметесь за великий подвиг. Есть царствования, заключающие в себе почти[244]244
как бы
[Закрыть] волшебный ряд чрезвычайностей,[245]245
Далее было: ряд огромностей
[Закрыть] которых образы уже стоят пред нами колоссальные, как у Гомера, несмотря на то, что и пятидесяти лет еще не протекло. Вы догадываетесь, что я говорю о царствовании Екатерины. Нет труда выше, благодарнее и который бы так сильно требовал глубокомыслия полного,[246]246
столько глубокомыслия
[Закрыть] многостороннего историка. Из него может быть двенадцать томов чудной истории, и клянусь – вы станете выше всех европейских историков. В этом труде вам откроется много наслаждения, вы много узнаете, чего не узнает никто и что больше всего. Вы узнаете[247]247
Далее было: в нем себя
[Закрыть] глубже и много таких сторон, каких вы, может быть, по скромности не подозреваете в себе. Ваша жизнь будет полна!
Во имя бога не пропусти<те> без внимания этих слов моих! По крайней мере предайтесь долгому размышлению, они стоят того, потому что произнесены человеком,[248]248
В подлиннике недоисправлено: тем человеком
[Закрыть] подвигнутым[249]249
который подвигнут
[Закрыть] к вам глубоким уважением, сильно понимающим их.
Совесть <бы> меня мучила, если бы я не написал к вам этого письма. Это было веленье[250]250
Далее было: потребность
[Закрыть] извнутри меня, и потому оно могло быть божье веление, итак, уважьте его вы.
Если вздумаете написать мне, адресуйте прямо в Рим, в Poste restante.
Гартману, 13 октября н. ст. 1842*
<13 октября н. ст. 1842. Рим.>
Nicola Gogol, essendo giunto in Romo con un suo amico incomodato ed avendo piu volte ricercato il sig
ПЕРЕВОД.
Николай Гоголь, прибывший в Рим вместе со своим больным другом, посетив несколько раз квартиру г. Гартмана, узнал, что последний находится в Фраскати. А так как друг его нуждается в помощи г. Гартмана, то он просит г. Гартмана оказать ему любезность и как можно скорее вернуться в Рим. Он предупреждает, что проживает на своей обычной квартире в Via Felice № 126. Убежденный в содействии г. Гартмана, он заранее выражает ему свою благодарность и изъявляет свое почтение.
Четверг, 13 октября 1842 г. Адрес: Г-ну Гартману. Вилла Фальконьери. Фраскати.
Прокоповичу Н. Я., 22/10 октября 1842*
86. Н. Я. ПРОКОПОВИЧУ.
Рим. Октябрь 22/10 <1842>.
<Боле>[251]251
Вырвано.
[Закрыть] знь моя была причиной, что до сих пор не вслал тебе <зак>[252]252
Вырвано.
[Закрыть] лючительной пиэсы*, которую теперь посылаю. Едва справляюсь[253]253
управлюсь
[Закрыть] <с писаньем и едва?>[254]254
Вырвано.
[Закрыть] мог кое-как переписать ее. Хотя она всё еще вовсе не в том <виде, в>[255]255
Вырвано.
[Закрыть] каком бы желал, и хотя многое следовало бы выправить и <передела?>[256]256
Вырвано.
[Закрыть] ть, но так и быть. Авось либо простят и припишут времени <неопытнос?>[257]257
Вырвано.
[Закрыть] ти и молодости автора, как оно действительно и есть, ибо писано давно. <Если>[258]258
Далее было: уди<вило?>
[Закрыть] мое заявление и молчание повергло тебя в изумление и <недоумен?>[259]259
Вырвано.
[Закрыть] ие, то, с другой стороны, твое молчанье мне кажется <непост>[260]260
Вырвано.
[Закрыть] ижимо. Ну, что бы уведомить меня хотя одною строчкой, как идет дело и печатанье. Я послал тебе три письма, и ни на одно ни строчки ответа. В одном письме я тебе послал конец «Ревизора», в другом письме «Игроков», написал тебе порядок, в каком должно быть и следовать одно за другим. Писал, чтобы в «Тарасе Бульбе» удержать попрежнему слышу, вместо – чую. Под комедией «Женитьба» выставить год, в который писана (1833).[261]261
Далее начато: По о<кончании?>
[Закрыть] За нею особенный лист с титулом: «Отдельные сцены и драматические отрывки (с 1832 по 1837 год)». Потом такой порядок: «Игроки», «Утро делового человека», «Тяжба», «Лакейская», «Сцена из светской жизни», «Театральный разъезд». Всякая с особым передовым листом. Сделай милость, уведоми меня обо всем. Теперь, кажется, никакой нет уж помехи, а потому благословляю оканчивать печатанье, да и пускать книгу в продажу. Если печатанье взяло много издержек и книги вышли толще, нежели предполагалось, то можно пустить по 30 рублей. Первые экземпляры сей же час послать в Москву. Один Шевыреву. Другой Сергею Тимофеевичу Аксакову. Третий Хомякову. Четвертый Погодину. Все можно адресовать на имя Шевырева, с просьбой, чтобы он поскорее вручил им. В Петербурге первые экземпляры: гр. Вельегорскому (живет возле Михайлов<ского> театра), Александре Осиповне Смирновой (на Мойке, в собственном доме, за Синим мостом, за домом Ам<ериканской> компании), Плетневу, само по себе разумеется, Вяземскому.
Нужно распорядиться так, чтобы «Ревизор» и «Женитьба» отданы были вскоре после отпечатанья в театральную цензуру, чтобы не были там задержаны долго, ибо[262]262
и потому
[Закрыть] <н>[263]263
Вырвано.
[Закрыть] ужно, чтобы всё это поспе<ло>[264]264
Вырвано.
[Закрыть] к бенефису <Ще>[265]265
Вырвано.
[Закрыть] пкина и Сосницкого*. Не дур<но буд>[266]266
Вырвано.
[Закрыть] ет тебе съездить потом <к Сос>[267]267
Вырвано.
[Закрыть] ницкому <и сказ>[268]268
Вырвано.
[Закрыть] ать ему, что мое[269]269
мои
[Закрыть] желанье таково,[270]270
Далее было: так
[Закрыть] чтобы их бенефисы пришлись <в один>[271]271
Вырвано.
[Закрыть] день. Чтобы «Женитьба» была представлена в один день и в <Москве>[272]272
Вырвано.
[Закрыть] и в Петербурге. Что таким образом, как ему известно, я хотел <и преж>[273]273
Вырвано.
[Закрыть] де. И потому, чтобы он с своей стороны постарался тоже <об уст>[274]274
Вырвано.
[Закрыть] ранении всякого рода препятствий. Если театральная цензура <будет?>[275]275
Вырвано.
[Закрыть] привязчива и будет вычеркивать кое-какие выражения, то обратись <к Вель>[276]276
Вырвано.
[Закрыть] егорскому и скажи ему, что я очень просил его сказать цензору <…?>[277]277
Вырвано.
[Закрыть] слова два, особливо если цензор – Гедеонов*, которого Вельегорский знает. <Щепкин*>[278]278
Вырвано.
[Закрыть] об этом очень просил. Насчет этого не дурно бы также <посове>[279]279
Вырвано.
[Закрыть] товаться с Краевским*, который, кажется, знает все цензурные <поряд>[280]280
Вырвано.
[Закрыть] ки. Я напишу от себя письмецо к Никитенке, которому поклонись от меня <усерд>[281]281
Вырвано.
[Закрыть] но. И, пожалуста, сию же минуту по получении этого письма уведоми. Адресуй мне: Via Felice, № 126, 3 piano. Будь здоров. Целую тебя сто раз. <Люби меня?>[282]282
Вырвано.
[Закрыть] попрежнему, люби так, как я тебя люблю. В следующем письме поговорим <обо>[283]283
Вырвано.
[Закрыть] всем, и о тебе и о мне. Спешу отправить на почту. Перецелуй за меня всех <своих?>.[284]284
Вырвано.
[Закрыть] Пожалуста, не замедли извещением обо всем. Кланяйся всем помнящим меня <…?>[285]285
Вырвано.
[Закрыть] Белинскому, Комарову*.
Твой Гоголь.
На обороте: St. Pétersbourg, Russie. Николаю Яковлевичу Прокоповичу. С. Петербург, на Васильевском острове, в 9 линии, между Большим и Средним проспектом, в дом Прокоповичевой.
Данилевскому А. С., 23/11 октября 1842*
87. А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ.
Рим. Октября 23/11 <1842>.
Наконец я дождался от тебя письма. Две недели, как живу уже в Риме, всякий день наведываюсь на почту, и только вчера получил первое письмо из России. Это письмо было от тебя. Благодарю тебя за него. Благодарю также за твой отзыв о моей поэме. Он был мне очень приятен, хотя в нем слишком много благосклонности, точно как будто бы ты боялся тронуть какую-нибудь чувствительную струну. Еще прежде позволительно было щадить меня, но теперь это грешно: мне нужно скорей указать все мои слабые стороны; это<го> я требую больше всего от друзей моих.
Но в сторону всё это, и поговорим прежде всего о тебе. Твое уединение и тоска от него меня очень опечалили. Натурально – самое лучшее, что можно сделать, бежать от них обоих.
Но куда бежать? Ты хочешь в Петербург, хочешь сделаться чиновником: не есть ли это только одна временная отвага, рожденная скукой и бесплодием нынешней твоей жизни?
Тебя Петербург манит прошедшими воспоминаниями. Но разве ты не чувствуешь, что чрез это самое он станет теперь еще печальнее в глазах твоих? Прежний круг довольно рассеялся; остальные отделились друг от друга и уже предались скучному уединению. Новый нынешний петербургский люд слишком отзывается эгоизмом, пустым стремлением. Тебе холодно, черство покажется в Петербурге. После пятилетнего своего скитания по миру и невольно чрез то приобретенной независимой жизни тебе будет труднее привыкнуть к Петербургу чем к другому месту. Притом ядовитый климат его – не будет ли он теперь чувствительней для тебя, чем прежде, когда ты и в Малороссии болеешь? Я думал обо всем этом, и мне приходило на мысль, не лучше ли тебе будет в Москве, чем в Петербурге? Там более теплоты и в климате и в людях. Там живут большею частью такие друзья мои, которые примут тебя радушно и с открытыми объятиями. Там меньше рассчетов и денежных вычислений. Посредством Шевырева можно будет как-нибудь доставить тебе место при генерал-губернаторе Голицыне*. Подумай обо всем этом и уведоми меня скорее, чтобы я мог тебя во-время снабдить надлежащими письмами, к кому следует.
Если ж ты решился служить в Петербурге и думаешь, что в силах начать серьезную службу, то совет мой – обратиться к Норову*; он же был прежде твоим начальником. Теперь он обер-прокурор в сенате. Из всех служб, по моему мнению, нет службы, которая могла бы быть более полезна и более интересна сама по себе, как служба в сенате. Теперь же, как нарочно, все обер-прокуроры хорошие люди. К Норову я напишу письмо, в котором изъясню, как и почему следует тебе оказать всякую помощь. Я с ним виделся теперь в Гастейне. Итак, подумай обо всем этом и уведоми меня.
Но, ради бога, будь светлей душой. В минуты грустные припоминай себе всегда, что я живу еще на свете, что бог бережет жизнь мою, стало быть, она, верно, нужна друзьям души и сердца моего, и потому гони прочь уныние и не думай никогда, чтобы без руля и ветрила неслася жизнь твоя. Всё, что ни дается нам, дается в благо: и самые бесплодные роздыхи в нашей жизни, может быть, уже суть семена плодородного в будущем.
Уведоми меня сколько-нибудь о толках, которые тебе случится слышать о «Мертвых душах», как бы они пусты и незначительны не были, с означением, из каких уст истекли они. Ты не можешь вообразить себе, как всё это полезно мне и нужно и как для меня важны все мнения, начиная от самых необразованных до самых образованных.
Прощай, будь здоров и не замедли ответом.
Твой Г.
Адрес мой: Via Felice, № 126, 3 piano.
Никитенко А. В., 30 октября н. ст. 1842*
88. А. В. НИКИТЕНКО.
Рим. Октября 30 <н. ст.> 1842.
Пишу к вам, милый и добрый Александр Васильевич, вследствие искреннего душевного побужденья. Вы видите, я вас называю:[286]286
Называю пря<мо>
[Закрыть] милый и добрый Александр Васильевич. Да, мы должны быть просты. Вы сами должны почувствовать, что связи наши стали теплее. Скажу вам откровенно: странное замедление выхода Мертвых душ при всех неприятностях принесло мне много прекрасного, между прочим оно доставило мне вас. Да, я дотоле считал вас только за умного человека, но я не знал, что вы заключаете в себе такую любящую, глубоко чувствующую душу. Это открытие было праздником души моей. Вот вам мое душевное излияние. Заплатите и вы мне тем же. Пишите ко мне и уведомляйте хотя изредка о себе. Не позабывайте передавать ваши впечатления, мнения[287]287
и мнения
[Закрыть] и суждения по поводу моих сочинений, чистосердечней как можно. И как доселе вы делали замечания относительно достоинства их, так теперь скажите мне всё относительно недостатков их. Клянусь, для меня это важно, очень важно, и вам будет грех, если вы что-нибудь умолчите передо мною. Помните всегда что у меня есть одна добродетель, которая редко встречается на свете и которой никто не хочет узнать у меня. Это – отсутствие авторского самолюбия и раздражительности. Никто не знает, что я с удовольствием читаю даже пошлые статьи Северной Пчелы*, единственно потому только, что там на меня глядят с недоброжелательной стороны и стараются всячески увидеть мои недостатки и пороки. Кстати о моих сочинениях. Скажите мне пожалуйста, как идет печатанье их? Я никакого не получаю[288]288
не получаю о них
[Закрыть] известия. Прокопович ко мне не пишет. Я четыре дня назад послал ему последнюю статью: Театральный разъезд, замыкающую собрание сочинений моих. Расспросите его, получил ли он исправно и в надлежащее время. Не прошу вас о снисхождении в цензорском отношении к моим сочинениям. Надеюсь твердо, что вы без просьб моих сделаете всё.
Вы сами понимаете, что всякая фраза досталась мне обдумываньями, долгими соображеньями, что мне тяжелей расстаться с ней, чем другому писателю, которому ничего не стоит в одну минуту одно заменить другим. Вы чувствуете также, что я не могу иметь столько неблагоразумия, чтобы не слышать текущих обстоятельств и не соображаться с ними относительно цензуры и что с вышины не бывает и не было на меня неудовольства. Они идут снизу, благодаря невинному невежеству, пугающемуся только того, что выражено живо и ярко, хотя бы это были вещи, двадцать раз уже появлявшиеся в печати. Но вы сами всё это чувствуете и потому я спокоен. Прощайте! любите меня так же, как я вас люблю, и не забывайте писать. Передайте мой искренний поклон супруге вашей, хотя она, может быть, вовсе не помнит меня. Будьте здоровы.
Ваш искренно любящий вас Гоголь.
Вот мой адрес: Rome. Via Felice, № 126, 3 piano.
На обороте: S. Pétersbourg. Russie. Г. профессору СПбургского университета Александру Васильевичу Никитенке. В СПБург. В Университет, на Васильевском острову.
