Текст книги "Ураган"

Автор книги: Николай Шпанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Центр связи действовал на всю территорию страны. Он имел десять каналов с общей емкостью около двух тысяч слов в минуту.

В одном из убежищ под колпаком из плексигласа находился предмет, по размерам своим ничтожный в сравнении со всеми сооружениями, казематами, машинами и аппаратами, заполняющими «Пункт зеро». Днем и ночью колпак из плексигласа светился багровым светом неона. Даже в том случае, если бы весь «Пункт зеро», весь узел всех трех убежищ и даже весь континент вдруг погрузились в темноту, сияние неоновой трубки обеспечивалось самостоятельной батареей, работавшей только на эту трубку.

Предметом, так заботливо оберегаемым и освещаемым, был… телефон. Самый обыкновенный телефон. Единственным внешним отличием этого аппарата от сотен миллионов других являлось только то, что он был ярко-красный. Этот аппарат никогда не видел ни один журналист, но тем не менее он стяжал себе в печати славу «самого опасного телефона в мире». Его назначением было передать шесть условных цифр – сигнал, по которому поднимались в воздух бомбардировщики стратегической авиации и посылались на цели боевые ракеты дальнего действия – все, что в наши дни значит начало третьей мировой войны.

Парк миновал первый зал «Пункта зеро». Там не было ничего, кроме длинных диванов и развешанных по стенкам разноцветных термосов, похожих на огнетушители. За широкой дверью, на вид очень тяжелой, но поддавшейся легкому нажиму, открылся более просторный аппаратный зал. Он был наполнен легким гудением электронных машин, выстроившихся вдоль стен. Красные, зеленые, синие огоньки вспыхивали и гасли на их матовых досках. Словно машины переговаривались между собой.

Никто из офицеров не повернул головы к Парку и Макдейру. Может быть, потому, что шагов не было слышно на толстом нейлоновом ковре, застилавшем весь зал. За дверью находился главный зал командования. Его широкий амфитеатр утопал в мягком полумраке. Стены были заняты прозрачными экранами и огромной картой мира, вогнутой подобно экрану панорамного кинематографа. По требованию Макдейра офицер-диспетчер нажимом на клавиатуру, подобную клавиатуре органа, вызывал на боковых экранах уточняющие планшеты любого района карты в более крупном масштабе. Макдейр отдавал одно приказание за другим, словно ему доставляла особенное удовольствие возможность показать Парку свое могущество. Но это не было главным, ради чего Макдейр привел сюда своего бывшего командующего: ему не терпелось продемонстрировать Парку «Юнивак» – гордость «Пункта зеро», электронный «мозг» командования обороной страны.

Макдейр предложил Парку занять место в стеклянной будке, расположенной в самом верхнем ряду амфитеатра, – отсюда был виден весь зал и все три матовых экрана. Особенно отчетливо был виден средний экран, на котором в этот момент появилась контурная карта республики с прилегающими к ней тысячекилометровыми зонами чужих территорий.

– Сейчас мы посмотрим, на что он способен! – весело сказал Макдейр. Не хватало только, чтобы он от удовольствия стал еще потирать руки. – Вам, как гостю, Майкл, предоставляется определить основные данные игры: откуда появляется противник, что он собою представляет и время его появления. Впрочем, – тут же сам себя перебил Макдейр, – первые два данных известны: нападение происходит со стороны России, и производится оно атомоносцами, или даже еще лучше – самыми современными ракетами. Вам, Майкл, остается назвать время нападения. Ну-с?!

– Самое страшное в военном деле – самогипноз, – недовольно проворчал Парк. – А вы, господа, уже целиком в его власти. Чего же тогда стоит ваш кибернетический Наполеон!

Макдейр недоуменно смотрел на Парка, потом стал быстро называть исходные данные для военной игры: «противником» оставался Советский Союз.

То, что произошло дальше, было мало похоже на военные игры, какими их знал Парк. Проиграли два варианта: «внезапное нападение Советов» и «собственный упреждающий удар по жизненным центрам «противника» По крайней мере, так назвал этот второй вариант Макдейр, но Парк понял, что читается это совсем иначе: «внезапное нападение на жизненные центры стран Варшавского договора». По крайней мере такой вывод он сделал из всего, что происходило дальше.

В нижнем ярусе амфитеатра, вдоль стен с аппаратами и на главном экране засветились глазки оживших машин «Юнивака» Едва слышное щелканье механизмов, похожее на треск электрических искр; короткие звонки, когда из аппаратов выскакивали отработанные ими перфокарты с программой работы для других аппаратов, приказания Макдейра и короткие ответы офицеров-операторов – вот все, что происходило перед Парком. К тому же все это совершалось так быстро, что он не успевал следить за переменой обстановки и за ответами «Юнивака». Перед ним разыгрывались воображаемые сражения воздушных соединений, вычислялось движение трансконтинентальных ракет «противника» и происходило их условное уничтожение задолго до достижения ими целей; наносился сокрушительный бомбовый удар по наиболее важным центрам России и стран социалистического лагеря. И всякий раз, когда заканчивалась та или иная фаза этой воображаемой борьбы, Парк видел ухмыляющуюся физиономию Макдейра и слышал его довольные возгласы:

– Так!.. Так! Так!

И снова Парку казалось: не хватает только, чтобы генерал удовлетворенно потер руки. Но именно то, что решительно на все варианты обстановки «Юнивак» отвечал одним решением: «Победа, победа, победа!» – именно это показалось Парку подозрительным.

– Послушайте, Мак, – сказал он, – а в кишках этой штуки слово «поражение» вовсе не водится?

– Ну-ну, старина, – Макдейр хлопнул Парка по спине и лукаво подмигнул, – если бы здесь сидели не вы, а сто миллионов наших налогоплательщиков, «Юнивак» почти каждый раз отвечал бы: «Поражение, поражение». И я объяснил бы налогоплательщикам: если вы не подтянете кушаки и не дадите нам еще десяток-другой миллиардов, то вас ждет такой же ответ «Юнивака» на вопрос, останетесь ли живы.

И, довольный своим ответом, Макдейр расхохотался. Но на Парка его остроумие произвело удручающее впечатление.

– Значит, ваш «Юнивак» просто жулик. И полтора миллиарда, которые на него ухлопали, просто рента его продавцам? Так, что ли, Мак? Напрасно вы и сегодня не подсказали этому жулику, чтобы он поразил меня решениями: «Поражение, поражение». Тогда вам удалось бы толкнуть меня на выступление за дополнительные ассигнования. – И, кисло улыбаясь, Парк вдруг добавил: – Скажите по секрету, Мак, вы являетесь тайным акционером этих господ? – он ткнул большим пальцем через плечо в сторону аппаратов. – Жуликов, продающих нам этого электронного Наполеона, а?

Сделав вид, что он не обратил внимания на вопрос Парка, Макдейр рассмеялся:

– Это здорово сказано, старик: «электронный Наполеон»! Так оно и есть с этой штукой почти невозможно проиграть сражение – шансы противника опередить нас сводятся к минимуму. Разве только, если что-нибудь испортится в кишках этого Наполеона. А как вы нашли мое хозяйство в целом? – и он широким жестом обвел амфитеатр.

Самодовольство Макдейра выводило Парка из себя. Не скрывая огорчения, он пожевал губами. Рядом с бодрым, розовым Макдейром, довольным собою и всем вокруг, Парк выглядел теперь старым ворчуном, которому ничем нельзя угодить. Макдейр слушал его с улыбкой и с каким-то особенным удовольствием непозволительно громко попыхивал сигарой. Грустно покачивая головой, Парк говорил.

– …в прошлом году, когда я приехал в Москву с нашей парламентской делегацией, русские откровенно показали мне все, что у них есть. Они свезли меня на свой «Пункт зеро» – это центральный вычислительный центр учреждения, которое они называют «Госплан»… – Парк сделал многозначительную паузу и, сжав плечо Макдейра, внушительно продолжал: – Мне не хочется огорчать вас, Мак, но, ей-ей, по сравнению с тем, что я там увидел, все это… – подражая Макдейру, Парк широко обвел вокруг себя рукой, – все это каменный век! У них не было такой штуки, которая на все вопросы твердила бы: «Победа да победа!» По-видимому, у них даже электронные машины проникнуты реализмом. У меня на глазах было проиграно несколько интересных операций. Это тоже было похоже на битву двадцать второго века, но совсем не так, как сегодня здесь. Своему «красному Юниваку» они ставили удивительные задачи, казавшиеся на первый взгляд даже неразрешимыми: речь шла о новых электростанциях, о заводах, о потребности страны в сапогах и в холодильниках, о приросте населения, если потребление лимонов и сахара будет поднято на сто процентов, и черт знает о чем еще. Но, черт меня возьми, там я понимал все происходящее и, должен признаться, отдавал должное решениям и выводам русских; тех, кого интересовали выводы машины. Но от этого мне вовсе не делалось веселей. – И, вдруг оживившись, Парк быстро добавил: – Кстати, Мак, у них в игру вводятся компоненты, которых я не видел здесь, – политическая обстановка, экономический потенциал, культурный уровень населения…

– Чистый блеф! – огрызнулся Макдейр. – Кто может оценить такие факторы, как политическая обстановка?..

– Я сказал русским приблизительно то же самое: «Кто может?.. И вообще при чем тут политическая обстановка, когда вы хотите знать, сколько детских туфель будет вам нужно в 1970 году?..» – Парк хитро прищурился. – Знаете, что они мне ответили?

– Мм… – неопределенно промычал Макдейр.

– Они ответили: «Ленин говорил, что политика – это судьба миллионов». И как же иначе, Мак?! Разве прошлая война не показала? Возьмем для примера хотя бы Итальянскую кампанию, где мы с вами так часто встречались. Я уж не говорю о последнем акте всего спектакля – о Берлине… Разве не политическая…

– Будет, Майкл, – перебил его Макдейр, – вы стали невыносимым пессимистом, а я притащил вас сюда, чтобы…

– …чтобы обеспечить себе победу в бюджетной комиссии парламента? – И теперь Парк покровительственно ударил по плечу Макдейра. – А ведь я думал, что хоть вы-то серьезно думаете о других победах – не только в парламентских комиссиях. – Он на минуту умолк и, исподлобья глядя на генерала, отчетливо закончил: – Мак! Чем легче будут наши победы над налогоплательщиками, тем труднее будет победа над действительным противником.

– Парадокс? – криво усмехнулся Макдейр. – Я его не понял.

– Только не поручайте понять это «Юниваку»!

Хлопнув дверью, Парк стал быстро спускаться в амфитеатр штаба. «Черт бы их всех побрал, – думал он. – Мак был единственным, с кем я мог говорить откровенно. И вот… Все они превратились в каких-то «юниваков»… Да, одни «юниваки»: «Победа, победа…» Ах, черт побери!»

Столкнувшись внизу с каким-то полковником, который, узнав Парка, отдал честь и сказал что-то любезное о прежней совместной службе, Парк остановился: нельзя было не ответить этому офицеру – он ни сном ни духом не был виноват в оперетке, разыгрываемой генералами. Парк ткнул пальцем в первый попавшийся аппарат и спросил:

– А это что такое?

– О генерал! – с неподдельным восторгом воскликнул офицер. – Это дьявольски умная машина. При ее помощи мы можем руководить полетом любого самолета, где бы он ни находился!

– И главным образом, конечно, над Россией? – иронически спросил Парк.

– Конечно! – искренне обрадовался полковник. – В любое время, в любом месте воздушного пространства.

– И даже за его пределами?

– Но на высоте не более полутораста километров, – не уловив иронии, серьезно сказал офицер.

– Так, так, – задумчиво пробормотал Парк, глядя в улыбающееся лицо офицера и думая о своем. – И это… – он показал на аппарат, – пускается в ход?

– Совершенно верно, генерал.

– И как часто?

– Если говорить откровенно, то не так уж часто, генерал, – потупился полковник.

Парк поспешно пожал офицеру руку и пошел дальше.

«Боже мой, и этот! А где же тут люди? Обыкновенные люди, способные думать без помощи «юниваков»?»

Когда они снова остались вдвоем в кабине штабного метро, Макдейр с наигранной веселостью спросил Парка:

– Ну как, старина, понравился вам наш «Юнивак»? Сколько бы вы ни иронизировали, это все-таки замечательная штука, а?!

Парк молча пожал плечами. Он видел, что не это главное, что хотелось сказать Макдейру. И действительно, собравшись с силами, тот выпалил так, словно это разумелось само собою:

– Такой же экземпляр, а может быть, и еще более усовершенствованный, мы дадим в УФРА.

– Хойхлеру?

– Угу… Надежные руки.

– Да… Более «надежные», чем нужно тем, кто не хочет в один прекрасный день по воле господина Хойхлера превратиться в пепел. Что касается меня, я не принадлежу к числу тех, кого такая перспектива прельщает. – И, подумав, Парк добавил: – Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что парламентская комиссия по обороне даст вам хоть ломаный грош на новое вооружение Хойхлера и его, с позволения сказать, соратников?

– А как же иначе, Майкл? – удивленно спросил Макдейр.

– Это уж ваше дело… Ваше и Хойхлера.

– Не хотите же вы этим сказать, – тон Макдейра сделался вдруг официально сухим, – что вы откажете нам в кредитах на новое оружие для УФРА?

– Для Хойхлера?

– Я сказал: «для УФРА».

– Я отлично понимаю, о чем идет речь: ваш паршивый «Юнивак» – это не главное. Прежде всего вам хочется сунуть в лапы Хойхлеру хороший запас ядерного оружия?

– Без этого мы не можем быть спокойны…

Парк сердито перебил:

– Именно с этим-то мы и не сможем ни минуты быть спокойны. Что касается меня, то заявляю категорически: мы не можем передоверить Хойхлеру распоряжаться ядерным оружием. Не можем! Это было бы самоубийством. Мы и только мы сами должны держать это в руках. – И, подумав, отрезал: – Только мы!

– Странная точка зрения, – Макдейр пожал плечами, – странная и совершенно для меня новая… Не хотите же вы, чтобы мы вынесли это на суд парламента?

– Хоть на суд самого господа бога. Но вам придется подождать следующих выборов и сделать так, чтобы меня не переизбрали.

В тот момент, когда Макдейр собрался ответить, кабину тряхнуло на остановке, и он поспешно закрыл рот, чтобы не прикусить язык. Но Парк и без того понял, что хотел сказать генерал: найдется, мол, управа и на тебя, старый осел, если ты уже совсем помешался на своем дурацком «миролюбии».

«Ну, что же, пытайтесь, господа, пытайтесь, – подумал Парк, – но, не свалив меня, вы не сунете нож в руки Хойхлера. Тут вам не поможет даже сам Ванденгейм».

С этой мыслью он вышел из кабины в широкий коридор министерства обороны.

Глава 5
1

На столике, рядом с письменным столом, зазвонил телефон хотя и городской, но известный немногим. Генерал Черных не сразу узнал голос Ксении – старшей сестры Веры. Ксения просила разрешения зайти именно сюда, в служебный кабинет, а не домой. В первый момент Черных хотел отказать: зачем здесь? И вообще какие у нее дела к нему?.. Но деловитый тон Ксении заставил согласиться. Мысли потекли было в неприятном направлении: он ничего толком не знал, но, кажется, кто-то болтал, будто разлад в семью Андрея вносит именно эта женщина. Может быть, и лучше поговорить здесь, без участия жены.

Когда Черных встал из-за стола навстречу вошедшей, лицо его отражало безразличие. Движением руки пригласил Ксению сесть, не спеша обошел стол, опустился в кресло напротив. Ждал, не выражая ни нетерпения, ни хотя бы простого интереса вежливости ради.

Черных не впервой видел свояченицу сына, но ему никогда не доводилось рассматривать ее так, как сейчас: по существу, она – улучшенное издание Веры. Те же тонкие черты, тот же нежный, теплый оттенок кожи с мягким, словно нанесенным рукою искусного гримера румянцем, доходящим по самых скул; чуть-чуть раскосые от разлета бровей глаза; волосы до неестественности золотистые – тоже такие, как у Верочки… И вместе с тем все не такое. Вероятно, от глаз: умных, внимательных. И фигура тоже на первый взгляд та же, что у Веры, а вместе с тем совсем не та: эта не покачнется под первым ветерком. Небось не валяется до полудня, занимается гимнастикой, да еще на воздухе. Пришла досадная мысль: эта больше подошла бы Андрею, чем Вера. Ведь Андрей знал обеих. Почему же выбрал ту? Подумал – и стало неловко: как можно судить о таких вещах! К тому же, может быть, в то время еще был жив муж Ксении. Одним словом… Мысль метнулась, спуталась. Черных рассердился на самого себя. Но тут же, чтобы оправдать себя, как-то помимо воли перенес раздражение на Ксению – держится чересчур свободно, и почему не в форме, а в этом костюме? Впрочем, он на ней отлично сидит.

– Не стала говорить по телефону, – и тоном, в котором генералу почудилась ирония, Ксения пояснила: – Хочу, чтобы вы заступились за меня.

Черных смотрел на кончики своих сдвинутых перед лицом пальцев кажется, разговор будет коротким. Сейчас он скажет, что не в его правилах «заступаться». Она обидится и уйдет.

А она между тем продолжала:

– Вы ведь знаете, я работаю там, где базируется часть Андрея… А меня хотят оттуда перевести… – Она говорила таким тоном, словно Черных тут же должен был понять, что этого делать не следует.

Умолкнув, она обежала взглядом стол и остановила его на пепельнице, стоявшей слишком далеко, чтобы до нее дотянуться. Черных не любил, когда в кабинете курили, но не заметить взгляд Ксении было невозможно. «Все-таки дама», – иронически подумал он и нехотя подвинул пепельницу. Ксения помяла над нею сигарету. Черных машинально следил за ее ловкими пальцами с неокрашенными ногтями, остриженными непривычно коротко для женщины. По-мужски затянулась. Это тоже почему-то не понравилось. Собственное беспричинное раздражение и неимение совладать с собой еще более усиливали неприязнь к Ксении. Чтобы не смотреть на нее, он перевел взгляд на стекло, заменявшее верхнюю доску круглого «посетительского» стола. Архитектор, вправивший сюда стекло, наверно, не имел представления о роли, какую простому стеклу доведется играть во взаимоотношениях генерала с подчиненными и посетителями. Глядя сквозь стекло на ноги ничего не подозревающего собеседника, Черных раздумывал о том, что ноги не последняя черточка в образе человека. Мало кто замечал, что их ноги, как и руки, принимают участие в том, что говорит и даже думает их обладатель. И не только положение ног, их движения, а даже обувь добавляла кое-что к характеристике человека. Когда подчиненный замечал взгляд генерала, брошенный на нечищеные сапоги или стоптанные ботинки, гладкий доклад вдруг ломался. Но как не обращало внимания на предательское стекло большинство посетителей, так не заметила его и Ксения. Поэтому она сидела совершенно свободно. Узкая юбка открывала длинные стройные ноги. Всякий раз, по привычке опуская взгляд к столу, Черных поспешно отводил его.

Ксения не спеша объясняла, чего требуют от Андрея полеты. И именно то, что она тщательно выбирала слова, которые должны были сделать понятными всякому специальные вопросы авиационной медицины, показалось генералу обидным. Если бы он не слышал имени Андрея в связи с угрозой для жизни, возникающей из-за несоблюдения режима – того, что у публики попросту называлось бытом, – Алексей Александрович давно прервал бы Ксению. Но тут он насторожился и сухо сказал:

– Мой сын не единственный офицер, кого вы, как врач, наблюдаете. Почему вас интересует именно его персона?

Казалось, спокойствие изменило Ксении. Ткнув в пепельницу недокуренную сигарету, она сломала ее, прижала спичечным коробком дымивший окурок.

– А разве он не муж моей сестры? – Она исподлобья уставилась на генерала. – Я не виновата в том, что именно он выбрал эту дурочку в жены. А кроме меня, некому о ней думать. Только я знаю, чем может кончиться их общая жизнь… Если что-нибудь случится с Андреем Алексеевичем…

– Так-с… – Черных расцепил пальцы. – Значит, соображения личного, семейного свойства?

– Другой врач не сможет так следить за его состоянием, как я. Ведь никто не знает, из-за чего он… почему он… – Ксения сбилась и помолчала. – Почему он бывает не в форме, – решительно выговорила наконец.

Взгляд генерала снова по привычке упал на стол. Сквозь стекло были видны круглые колени Ксении. Генерал, нахмурившись, подавляя раздражение, стал расспрашивать о том, что именно так скверно влияет на состояние Андрея, на его здоровье, на готовность к полетам. И чем дальше слушал, тем больше хмурился. Становилось очевидным, что повлиять на изменение обстановки в доме Андрея он не в силах: не может же он завести с невесткой разговор, какой к лицу только женщине. При этом он даже забыл, что перед ним и сейчас женщина, сестра Веры. Ксения сразу стала для него только врачом. Этот врач говорил по-солдатски просто и ясно выкладывал такие подробности семейной жизни его сына, о которых он, отец, не посмел бы говорить. Черных, конечно, знал, что у Андрея с женой не все ладно, но вот, оказывается, это угроза для жизни сына!

– Совсем недавно полковник Черных без разрешения командования провел одно рискованное испытание: катапультировался с учебного ракетоплана на высоте около пятидесяти километров.

– Без разрешения командования? – обеспокоенно проговорил Черных. – На него мало похоже.

– Боюсь, что еще многое, что и совсем на него не похоже, он способен совершить при том состоянии нервной системы, какое сейчас… Одним словом, все это может кончиться трагически.

– Вероятно, жена может поговорить с Верой, и, конечно…

– Сестру я беру на себя, – резко перебила она. – А вы не ответили мне: останусь ли я в части?

Крепкая маленькая рука генерала сделала протестующее движение, на минуту застыла в воздухе и медленно, словно обессилев, опустилась на подлокотник кресла.

– Я не могу вмешиваться в дела командования…

– Это может стоить…

– Так доложите командованию!

– За спиной полковника Черных?

– Бывают обстоятельства, когда… – начал было генерал и недоговорил, а Ксения сказала:

– Именно это я и говорю: бывают обстоятельства…

Генерал встал, не скрывая желания закончить беседу.

– Хорошо, последнее, – сказала Ксения, глядя в сторону, – мы до сих пор не можем быть уверены, что при полетах на той высоте, какая является для Андрея Алексеевича повседневностью, космическая радиация не оказывает… вредного влияния…

Черных прошелся по кабинету и остановился над Ксенией.

– Чего вы хотите?

– Не выпускать его из-под своего наблюдения.

С этими словами она быстро встала и, не ожидая ответа, не прощаясь, пошла прочь.

Походив несколько минут, генерал снял трубку одного из телефонов и набрал номер командующего ВВС. Но прежде чем диск аппарата, вращаясь, дошел до места, Черных торопливо нажал рычаг, чтобы разъединиться.