Текст книги "Ураган"
Автор книги: Николай Шпанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Глава 22
1
Темнело быстро. Хенсхен смотрел на упершуюся хвостом в горизонт Большую Медведицу. Ее бледные звезды то выглядывали из-за края облака, то снова прятались. Сознание своей беспомощности в деле, которое делали его соплаватели, не давало Хенсхену покоя. Чтобы занять себя чем-нибудь, он принялся рассматривать звездный атлас. Слабый свет нактоуза едва позволял видеть на темно-синем фоне карт микроскопический крап созвездий. Но у Хенсхена были острые молодые глаза, и он легко разбирался в мифологическом населении неба. Иногда, оторвавшись от атласа, он пытался в бинокль рассмотреть контуры берегов. Сравнивая их с рисунками в лоции, со вздохом сказал:
– Мы начали обратный дрейф, нас несет на зюйд-ост, к Дорнемуту, – и он ткнул пальцем в карту. – Вот это течение…
– Короче, Хенсхен, – раздраженно отозвался Мути, – нас вынесет на береговые отмели или ткнет в меловые утесы?
На короткое время Медведица показалась вся – от кончика хвоста до верхнего левого угла ковша. Хенсхен не сумел бы объяснить секрета ободряющего действия, какое на него оказало это видение. Но факт был налицо: он почувствовал как бы чью-то могучую поддержку и сказал:
– Ничего… Время еще есть… А как у вас дела?
Молчание товарищей не было ободряющим. Хенсхен захлопнул лоцию и стал готовить фонари, чтобы поднять вместо ходовых огней сигнал – два красных, один над другим: «Не стою на якоре, но лишен возможности управляться».
О том, чтобы сообщить по радио о постигшей «Летающую рыбу» беде, ни у кого из них не шевельнулось и мысли. Они были уверены, что сладят с мотором, и тогда все пойдет как по маслу. Нужно только запастись терпением, хотя ждать, как известно, одно из самых неприятных занятий в жизни.
***
Течение времени зависит от обстоятельств. Скорость движения стрелок одинакова всегда и всюду и для всех только в том случае, если в течении времени не участвуют острые чувства и нервы. Для экипажа «Летающей рыбы» время тянулось, как усталый мул, а для генерала Черных оно летело стремительно, хотя стрелки там и тут двигались с одной скоростью. Генерал Черных с бланком нулевки стоял перед картой, стараясь разгадать, куда летит самолет УФРА. Глядя на карандашную черту, он мысленно протягивал ее дальше к северу. Она упиралась в остров. Где она оборвется? И что должно произойти в той точке? Для решения этой задачи пока оставались только логика и интуиция. Но логика была хороша там, где логичны обе стороны: ставящая загадку и разгадывающая ее. А если место логики у Хойхлера занимает голая ненависть – что тогда? Значит, Черных остается интуиция. Но чем может помочь интуиция? А ежели интуиции не на что опереться? Запасайся терпением и жди, жди…
***
Боясь мешать товарищам расспросами, Хенсхен уныло следил за несущимися в темном небе облаками и мысленно называл звезды, одну за другой выглядывавшие в просветы. Ему особенно нравилось яркое сияние большой желтой Капеллы. Хенсхен любил ее. Даже думал, что она приносит ему счастье. Вовсе не потому, что верил, будто у всякого своя звезда, а просто так повелось – если поздней ночью, думая о Лизхен, он находил в небе Капеллу, значит все в порядке.
Неужто ж сегодня старания Мути и Арно напрасны и даже Капелла не принесет счастья?..
***
Услышав сквозь ритмичный шум волн звук летящего самолета, Хенсхен насторожился. Характерный рев реактивных двигателей с завыванием рвал воздух. Для Хенсхена появление такого самолета не было диковинкой. Подобные машины то и дело сновали между Германией и Швецией.
– Что-то у него там неладно, – с видом знатока сказал Хенсхен, следя за воющим звуком, уносящимся к северу.
Звук стал совсем далеким, когда к нему примешались глухие удары, похожие на выстрелы. Но как будто пушки где-то высоко-высоко. Так же высоко, как самолет.
– Что это может быть? – спросил Хенсхен.
Но товарищи были заняты, никто не поднял головы. Дело шло на лад: еще несколько усилий – и двигатель «Летающей рыбы» заработает.
К далеким взрывам вверху примешался отчетливый звук пушечных выстрелов на севере – там, где меловые утесы острова.
– Похоже на стрельбу, – сам не зная почему понижая голос, проговорил Хенсхен. – Не война ли, а?
– Не валяй дурака! – крикнул Арно. – Приготовь ходовые огни.
Хенсхен перегнулся, чтобы проверить бортовые огни, и возбуждено крикнул:
– Сверху сыплется какая-то дрянь! И смотрите, как там вздулась вода!
Мути вгляделся в большой белый пузырь, появлявшийся над пологими волнами и снова исчезавший за их гребнями.
– Это парашют!
Сумбурные и мало уместные для такого момента мысли неслись в голове Хенсхена, пока он забрасывал петлю, чтобы зацепить парашют. «Сколько шелка я привезу в подарок Лизхен!»
2
В Дорнемуте сэр Томас всю свою жизнь пользовался отелем «Коурт-Ройял». Это было по соседству с «Толлард-Ройял», где всегда происходили ответственные совещания тори. К тому же «Коурт-Ройял» – самый дорогой отель Дорнемута – это ограждало его постояльцев от случайного общества.
Засыпая в «Коурт-Ройял», сэр Томас сочинял конец речи, который заставит Европу прослезиться от умиления человеколюбием и мудростью Старого Боевого коня. Но скоро что-то неприятное проникло в мозг, охваченный дурманом снотворного. Назойливый шум был несвойствен Дорнемуту.
Шум нарастал. Удивительно настойчивый, он разгонял полузабытье. В глубине сознания сэра Томаса появилось неясное ощущение, что шум ему знаком, – разве когда-то не так гудели «ланкастеры», проходя над побережьем, чтобы низвергнуть бомбы на головы гитлеровцев?
Сэр Томас с кряхтением сел в постели. Попробовал нащупать туфлю непослушной ногой; с трудом придвинул подушку под ноющую спину.
К глухому шуму большого самолета примешался острый, стремительно перемещавшийся в воздухе вой перехватчиков. Совсем как во время войны. Черт знает что! Какой-то абсурд!
3
Не будь экипаж самолета безнадежно пьян, Дежеффи и его второй пилот – чанкайшист, наверно, заметили бы борьбу между Лессом и Мароши. Они вмешались бы в нее, и Лесс совершил бы полет за борт без парашюта, так же как это произошло с механиком. Граф Дежеффи, как и весь экипаж, не раз прикладывавшийся к фляжке, передал штурвал чанкайшисту, но тут как раз и началась стрельба зенитной артиллерии у берегов острова. Дежеффи вызвал инженера, чтобы узнать, почему стрелка давления в кабине пошла вниз, но Мароши не отзывался. Дежеффи заглянул через окошечко в кабину: под напором воздушного потока по ней бешено метались карты, блокноты; прижатая к потолку маска глядела вниз пустыми глазницами очков. Как палка, стоял по ветру кислородный шланг. Еще не поняв, что случилось, Дежеффи встретился с расширенным взглядом бомбардира, переходившим с лица командира на приборы, управляющие сбрасыванием снаряда. Положение сбрасывателя зависело теперь только от бомбардира. От него, от мускулов его руки, от движения его пальцев зависело все.
Сквозь стекло маски Дежеффи было видно, что лицо бомбардира блестит от обильного пота.
Капли пота бегут по лбу, по щекам; капли собираются на носу и стекают в рот, капают в кислородный приемник шлема. Сосредоточенный взгляд бомбардира, как загипнотизированный, уперт в сигнальную панель
Зеленая лампочка на ней погасла. Вместо нее загорелась желтая – вторая степень готовности к сбрасыванию. Кабину ярко осветила трасса орудийной очереди, промелькнувшей у самого самолета. Машина резко метнулась в сторону. Бомбардир только потому удержал руку на приборе, что сам был крепко пристегнут к сиденью и составлял одно целое с самолетом, с креслом, со сбрасывателем, с бомбой.
Бомбардир все смотрел на сигнальную панель. Красная лампочка, означающая сбрасывание, все не загоралась. Рука бомбардира продолжала лежать на рычаге, не сходя с него и не нажимая его. Самолет получил второй сильный удар. Бомбардир все ждал красной лампочки.
***
Воя и содрогаясь, к земле неслось то, во что превратился самолет после попадания в него ракетного снаряда с истребителя-перехватчика королевских воздушных сил. ПВО Империи была создана неутомимым сэром Томасом еще во времена второй мировой войны, когда шла битва за его Империю.
Сэр Томас нащупал одну туфлю. Другая куда-то запропастилась. Наверно, он сам затолкнул ее под кровать. Нагнуться он не может – отчаянно болит спина. Нужно бы еще раз позвонить. Почему никто не идет?
Почему не горит лампочка на ночном столике! Почему?! Черт знает что!
Шлепая туфлей, старик в потемках отыскал столик с телефоном. Сердце стучало; шум в ушах почти заглушал стремительно приближающийся рев. Черт знает как ревут эти реактивные самолеты! Какой-то адский вой! Это же, наконец, невыносимо!..
***
А в самолете глаза бомбардира были по-прежнему устремлены на сигнальную панель. Маска съехала с лица офицера, и сердце его давно остановилось от страшного шока, испытанного в стремительном падении машины: на панель внимательно смотрел труп. Он не реагировал ни на то, что самолет разваливается на части, ни на то, что в командирской кабине вместо подполковника графа Ласло Дежеффи осталось большое скользкое пятно, размазанное взрывом снаряда по стене кабины, ни на то, что второй пилот – чанкайшист – наполовину уже обуглился от бьющего прямо в него пламени.
Мертвая рука мертвого бомбардира продолжала сжимать рычаг, управляющий сбросом пятимегатонного снаряда. Глаз бомбардира мог сколько угодно щуриться на мигающую красную лампочку. Остатки самолета с укрепленной в его фюзеляже пятимегатонной ядерной бомбой с визгом и завыванием неслись к земле, туда, где был любимый сэром Томасом «тихий старый Дорнемут».
4
Хенсхену не доводилось спасать утопающих. Одно дело сдать в школе экзамен первой помощи, другое – хотя бы сказать, что ты вытащил из воды живого человека или мертвое тело, на которое не стоит тратить усилия. И Арно возня с утопленником казалась бесполезной. Только для очистки совести, а не в искренней надежде вызвать жизнь в бездыханном теле, Арно сказал Хенсхену:
– Продолжай искусственное дыхание. А мы с Мути запустим двигатель
– Пожалуй, из двигателя будет больше толку, – согласился Мути.
Скоро Хенсхен услышал первые хлопки. Жизнь вернулась к двигателю. «Скорее, чем к моему утопленнику», – подумал Хенсхен и зажмурился от яркого пламени, поднявшегося над горизонтом за кормой «Летающей рыбы». Загорелось все небо. Исчезли море, звезды, облака. Все к северу от лодки представляло собой ослепительное оранжевое зарево. Поток пламени и ярко освещенных газов возносился вверх. Его поток был шире канала, шире всего моря и неба – он был огромен, как мир. Все трое схватились за лица, чтобы спасти глаза от света. Став багрово-лиловым, свет разливался ввысь и вширь, затопляя всю вселенную.
***
В это же самое мгновение находившийся далеко к северу от «Летающей рыбы» сэр Томас почувствовал, что кто-то с ужасающей силой ударил его по глазам. Это было невыносимо. Словно солнце среди ночи сорвалось с неба и обрушилось на бедную старую голову старого тори. В мире не осталось ничего, кроме убийственного света. Свет мчался по небу, уничтожая ночь. Над сэром Томасом метались полосы лилового, желтого и алого света. Один свет, только свет, свет на земле и в небесах. Свет прожигал череп, заливал мозг, жарким сиянием заполнял все существо сэра Томаса. Сэр Томас закричал от боли и страха. Ему показалось, что вспыхнула вся его кровь. Сэр Томас вытянул руки, пытаясь удержаться, но тут же поспешно прижал их к глазам: глаза, его глаза!..
Появившись над каналом, лиловая завеса, величественная, как сказочное чудо, взлетала все выше. Ее нижний конец окрасился в желтый, потом в яркий оранжевый цвет и, наконец, стал багровым, словно выброшенное вулканом высоко в небо зловещее облако дыма. Оно окрасилось в красно-бурый цвет и, медленно оседая, делалось все шире, стало похоже на волшебный по размерам и краскам гриб. С потемневшей шапки гриба стали стекать грязно-бурые струи. Самый вид этих дымных струй был страшен. По острову, сотрясая его, волнами разбегался грохот, в надрывной судороге сотрясалась земля. Зная сэра Томаса за богобоязненного человека, можно с уверенностью сказать, что если он слышал это, и видел, и не утратил способности соображать, то при этом, наверное, подумал: «Боже всеправедный, великий, помилуй мя в судный день твой!»
5
Первые сигналы Хенсхена о спасении Лесса попали в наушники Карлхена – юноши, всю ночь дежурившего у приемника Штральзундского яхт-клуба. Рядом с Карлхеном в старом плюшевом кресле дремала Лизхен. Вероятно, не столь важно то, что Карлхен был отличный радист-коротковолновик, сколь то, что он был влюблен в Лизхен, а Лизхен была влюблена в Хенсхена. Сейчас оба – Карлхен и Лизхен – думали об одном: не прозевать сигналов Хенсхена, в которых не будет ничего ни о любви, ни о дружбе, а только о «Летающей рыбе» и о том, что на ней происходит.
Галич был очень слаб и не мог говорить в микрофон, поэтому Хенсхен передавал его сообщения знаками Морзе. Радиограммы были скупы, но ясны. В них шла речь о провокации такого масштаба, что ее смысл не укладывался в сознании молодых людей. Они с ужасом смотрели на радиограмму Хенсхена и не сразу поняли, что с нею делать.
6
Если датировать события одним и тем же временем, избрав для простоты среднеевропейское, то всего лишь тремя минутами позже сообщение Хенсхена, принятое Москвой, лежало перед генерал-полковником Черных. Просмотрев его, Алексей Александрович скептически покачал головой.
– Возьмите-ка на прицел все каналы, ищите подтверждений и разъяснений, – сказал он офицеру. – Уж очень невероятно, даже при их способности на любую гадость. Эти радиограммы могут оказаться грубой провокацией.
7
– Посмотрите-ка, Цвейгель, – сказал Хойхлер, проглядев радиограмму Хенсхена, – какой-то Галич хочет опровергнуть то, что через полчаса от нас узнает весь мир. Я думаю, что это игра русских. Притом не слишком умная. А?
Как добропорядочный начальник разведки, оберст Цвейгель нередко знал больше, чем сам Хойхлер. Покачав головой, он сказал:
– Как бы этот Галич не наделал нам хлопот.
– Вы думаете? Но каким чертовым ветром его занесло на эту «Рыбу»? Что смотрели ваши люди?
– Очень просто, экселенц, – проговорил Цвейгель. – Пьяный командир, пьяный экипаж и, наконец, пьяный уполномоченный вашего превосходительства Шандепляц.
– Недостает, чтобы и вы стали попрекать меня этим типом.
– К сожалению, экселенц, и это обстоятельство имеет уже академический интерес. Важнее, что Леслав Галич побывал в самолете, он жив и у него теперь есть передатчик.
– Так пусть же у него не будет передатчика. Пусть он не будет жив!
8
Пока оберст Цвейгель отдавал свои приказания, генерал-полковнику Черных доложили, что передатчик «DM8RZ», посылающий сообщения от имени Леслава Галича, запеленгован Москвой. Очевидно, он находится на судне: точка перемещается по каналу с запада на восток.
Второе сообщение Галича было более обстоятельным. Оно передавалось уже голосом в микрофон: «Всем, всем, говорит «DM8RZ», говорит «DM8RZ», волна 35,05 мегагерц. Я Леслав Галич, я Леслав Галич. Выбросился с самолета УФРА, вылетевшего с базы Ингольштадтхаузен вчера в 22 часа 25 минут. Бомба, упавшая на остров, не случайность. Это заговор, провокация. Все слушайте меня на волне 35,05 мегагерц. Слушайте меня все. Я Леслав Галич.
Я…»
Мощная помеха то и дело нарушала работу операторов Черных и, вероятно, всех, кто слушал «Летающую рыбу».
По мнению Черных, принятое сообщение являлось звеном, которое можно уверенно включить в цепь: «План-операция «Звезда» – поездка Хойхлера в Ингольштадтхаузен – бомбардировщик с эмигрантами – фиги Хажира. И вот теперь еще взрыв над островом».
9
«Говорит «DM8RZ», «Летающая рыба»! Говорит «DM8RZ». Слушайте меня все. Моя волна 35,05 мегагерц. Слышите меня? Дайте подтверждение. Перехожу на прием…»
Какофония пущенных в ход станциями УФРА трещоток оглушила Хенсхена.
– Если этот Галич не сумасшедший и не выдумал всего, что говорит… – сказал Мути.
– Как ты можешь? – возмутился Хенсхен.
– Мало ли что бывает, – Арно пожал плечами. Он рассуждал, как всегда, обстоятельно. – Что, если провокация действительно имеет место, но не там, а здесь? – и Арно ткнул пальцем в сторону Галича.
10
Такого бурного совещания в штабе УФРА еще не бывало:
Тигерстедт и Хойхлер без стеснения перебивали друг друга.
– При чем здесь я? – В раздражении Хойхлер снова посадил на нос свои большие роговые очки, чего никогда не делал в присутствии иностранных генералов. – Это же ваша идея, господа: непрерывно держать в воздухе самолеты с ядерным вооружением.
– Но я вовсе не приказывал сажать в них пьяные экипажи! – крикнул Тигерстедт. – Нужно же было быть идиотом, чтобы уронить бомбу именно теперь. Вы думаете, что нам уже ничего не остается, как поддерживать вашу версию: советский самолет и так дальше?.. Но один господь бог знает, как неудачно выбрано время!..
– А через год вы бы сказали: «Еще два-три-четыре», – усмехнулся Хойхлер.
– Да, приходится по крайней мере использовать эту выдумку, хоть она и представляется мне идиотской, – поддержал его розовощекий красавец адмирал Баттенбери. Приподняв бровь, он уронил монокль в подставленную ладонь и важно пожевал, правильно, как у куклы, очерченными губами.
Все сидевшие за столом генералы знали, что Баттенбери глуп, но он служил здесь чем-то вроде тени правительства ее величества, поэтому все делали вид, будто готовы принять всерьез все, что он скажет.
– Преступление русских должно быть отмщено – кара господня постигнет Россию, – торжественно возгласил он. – Если верить сообщениям, Галич признался, что на нем форма советского офицера. Этого довольно для самых решительных действий! Возмездие, господа, жестокое возмездие! Его требует небо! – Баттенбери воздел руки.
– Да, мир уже знает о беспримерном коварстве русских, – торжествующе воскликнул Хойхлер и положил перед генералами сообщение, переданное по его приказанию радиостанциями УФРА: «В канале выловлен один из участников неслыханного преступления Советов: красный офицер, называющий себя Леславом Галичем…»
11
По глазам Лесса Хенсхен видел, что тот догадывается об истинном положении: мир их не слышит. И все же Лесс повторял и повторял: «Слушайте меня, слушайте…» Хенсхен хотел сдвинуть бесполезные наушники, но ему почудился писк морзянки. Как тонкий луч в кромешной тьме, писк прорывался сквозь беснование мешающих станций. Господи, Хенсхен так растерялся, что не сразу узнал собственные позывные: «Слышите ли вы меня?.. Слышите ли меня?.. Отзовитесь. Перехожу на прием».
«Слышу вас ясно. Кто меня вызывает? Нахожусь 1°42' в.д. и 50°30' с.ш. Слушаю вас, перехожу на прием».
Голос Москвы снова пробивает тесную какофонию тресков: «Принял ваши передачи азбукой и голосом. Помехи умышленные. Если можете, каждые десять минут меняйте волну десять сотых вверх, потом десять – вниз; двадцать – вверх, двадцать – вниз. Могу от вашего имени сообщить это всем, всем. Держитесь крепко. Желаю успеха. Слушаю вас на десять килоциклов выше. Перехожу на прием…»
Хенсхен протянул Лессу микрофон, но страшный рывок лодки заставил его раскинуть руки. Через минуту «Летающая рыба» неслась с прежней скоростью. В ответ на испуганный взгляд Хенсхена Арно молча показал вверх: над лодкой шел самолет, он обогнал лодку, развернулся и снова нагонял ее. В сотне метров от «Рыбы» взметнулся фонтан взрыва. «Летающую рыбу» обдало водопадом и потряс удар. Люди прижались кто к чему, чтобы не вылететь за борт. Казалось, лодка не выдержит сотрясения, но прошли секунды ожидания: двигатель ревел. «Летающая рыба» неслась, гремя реданом и открылками по гребням волн.
На востоке показалось несколько точек. Через минуту из моря выросло несколько парусов. Еще через минуту можно было рассмотреть караван рыболовных судов. «Летающая рыба» неслась им наперерез.
Арно в беспокойстве поглядел на указатель топлива: запас горючего они не успели пополнить. Мути понял его взгляд и, чтобы не отвечать, посмотрел туда, где все яснее вырастали парусники.
***
Каждый следующий сигнал посылался Хенсхеном на новой волне, как советовал московский друг. С каждой новой передачей круг слушателей «Летающей рыбы» расширялся. От Канады до Огненной Земли; от Сеуты до Капштадта и от Новой Земли до Канберры уже не было любителя, который не знал бы о том, что происходит на канале. Не осталось страны, где бы не знали о преступлении УФРА.
– Горючего осталось на час! – прокричал Мути в самое ухо сидевшему на руле Арно.
– Рано или поздно они нас изловят, – сказал Арно и показал на появившийся со стороны материка новый отряд самолетов.
– Или просто утопят, – сказал Мути.
– Пусть ловят, пусть топят. Лишь бы спасти его! – крикнул Хенсхен.
– Не горячись, Ханс, – сказал Арно, – гляди-ка: ты совсем побагровел.
Хенсхен машинально отер рукой лицо, и это причинило такую боль, словно он провел по коже железной щеткой.
– Странное дело! А ведь я думал, что это только вы покраснели от жары у двигателя, – сказал Хенсхен, глядя на друзей.
Лица всех троих пылали. Такими же красными были руки. Хенсхен приподнял одеяло, которым был укрыт Лесс: его тело пылало еще больше, чем их лица.
– Радиация!.. – сказал Арно. Спокойствие, с каким это было сказано, плохо вязалось со смыслом открытия.
Хенсхен молча склонился к своему передатчику.
Радиопереговоры с экипажем рыболовного куттера «Бабушка Лотта» (шкипер де Хеерст, три его сына и жена старшего из них – Лотта-младшая) были закончены: члены семейства де Хеерст уже знали о событиях и видели зарево взрыва. Они согласились: Галича нельзя отдать в лапы УФРА. Через несколько минут Лесс и Хенсхен перешли на борт «Бабушки Лотты»: Мечты экипажа «Летающей рыбы» о рекорде канули в Лету, как, пожалуй, и надежды Мути и Арно когда-либо добраться до родного Штральзунда: горючего оставалось на четверть часа.
– Продолжайте давать свои позывные. Мир уже знает их. Эти скоты погонятся за вами и… – едва удерживая слезы, но стараясь казаться твердым, сказал Хенсхен.
– А когда они нас поймают? – с усмешкой спросил Мути.
– Пусть ловят тогда «Бабушку Лотту», а мы передадим Галича кому-нибудь другому – не перевелись же честные люди среди моряков!
– Прощай, Хенсхен! – крикнул Арно и помахал рукой рыбакам: – Спасибо, друзья! Счастливого плавания!
– Благодарим вас, – отозвался старый де Хеерст, – такой груз получаешь не каждый день. Большая честь для нас!
Его сыновья с молчаливым восхищением смотрели вслед уносившейся на восток «Летающей рыбе».
Виллем – младший в поколении де Хеерстов – поманил Хенсхена. Поддерживая под руки Лесса, Хенсхен и Виллем свели его в тесную каютку «Бабушки Лотты».
