Текст книги "Море бьется о скалы (Роман)"

Автор книги: Николай Дворцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Все они ждут. Ждут и радуются. А ведь рановато радуетесь, «товарищи». Можете не дождаться! Красная Армия далеко, а он, Штарке, рядом…

Длинный телефонный звонок заставляет унтера вернуться в комнату.

– Штарке? – кричит трубка.

Унтер сразу узнает гауптмана гестапо.

– Яволь, господин гауптман! – унтер прищелкивает каблуками. А трубка хрипит, захлебывается от ярости:

– Чем вы там занимаетесь? Штарке! Оглохли? Кого набираете в эту чертову освободительную армию? Большевиков набираете! Бандитов! Да еще расхваливаете…

– Го… господин гауптман… Господин гауптман, я не могу понять.

– Я тоже не могу… Похоже, что большевики обратили вас в свою веру.

– Господин гауптман… Вы говорите такое…

– Что лепечете? Болван! Откуда у вашего денщика гранаты и пистолет?

– Гранаты?! Пистолет?!

– Да, да! Не прикидывайтесь дурачком, Штарке!..

Трубка продолжала хрипло браниться, оскорблять, но Штарке уже ничего не слышал. Кровь бросилась в лицо, в ушах зашумело, застучало в висках.

Когда унтер, опомнясь, приложил к уху трубку – она уже молчала. Унтер свалился на диван. Щенок! Подлый щенок! Обдурил! Ох, как обдурил. Теперь все. Не оправдаешься, не докажешь…

И снова кровь бросилась в лицо, снова прерывистый шум и гул в ушах. Унтер заметался по комнате, выскочил во двор.

На апельплаце унтеру встретился Антон. Не замечая красных остекленевших глаз унтера, он подобострастно вскидывает руку для приветствия и тут же валится от удара в скулу. Крякая, матерясь, унтер пинает Антона.

– Скоты неблагодарные!

23

Утро, серое и тусклое, как давно немытое оконное стекло.

Степан Енин идет на эстакаду песчаного запаса. Идет, опираясь на лопату, жадно хватая ртом воздух. Ох, и трудно подниматься в гору. Каждый шаг забирает до конца силы. Очень уж ноги непослушны. Они невероятно тяжелы и до того толсты, что с трудом влазят в башмаки. И сам он весь опух. Бакумов опух. Его круглые глаза превратились в щелочки. Да разве только они?.. Многие опухли…

По деревянному настилу Степан выходит в конец эстакады. Отсюда все видно, как с самолета.

Устало дремлет укрытое туманом море. Вон смутно вырисовывается гора, с которой пленные нетерпеливо ждали сигнала. Так и не дождались…

Слева – прямоугольник тяжело осевший в камень базы. Толстые трубы смачно выхаркивают на плоскую крышу бетон. Фашисты не жалеют бетона. Уже метров на восемь залили. Какое упрямство. Кому это нужно теперь?

Опираясь на лопату, Степан смотрит вокруг и думает. Хорошо или плохо живется человеку, а время идет. Летят дни, недели, месяцы… Вот уже кончился апрель, настал май. Май сорок пятого…

Год прошел после взрыва в порту. Год! Многое изменилось с тех пор. Советская Армия выбросила фашистов за порог своей Родины, освободила другие народы и теперь бьется где-то под Берлином. Вчера Степан случайно услышал обрывки разговора Овчарки с Капустой. «Гаупштадт!»[62]62
  Столица.


[Закрыть] Казаки!.. – тревожно повторил несколько раз Овчарка. Капуста вздрогнул, будто ему за шиворот спустили ледяшку, и побежал. А Овчарка остался. Он здорово изменился: мрачный и почти никогда не подымает головы. Так и смотрит вниз, точно ищет что-то потерянное…

Тяжелые бои ведет Советская Армия в северной Норвегии. Об этом говорят плакаты, обильно расклеенные в городе и даже здесь, на стройке. Советские солдаты изображены похожими на горилл. Они забрызганы кровью, за спиной у них бушуют пожары. Не жалеют фашисты грязи. Только норвежцев не проведешь. Они давно поняли своих врагов и друзей.

Многое изменилось и в лагере. Всех удивил денщик унтера. Этот сорви-голова устроил такой тарарам. О взрыве в порту, кажется, столько не говорили. Да и не могли говорить. Там все обошлось без последствий.

А денщик заварил кашу…

Возможно, пленные не узнали бы подробностей, если бы не Антон. Обиженный унтером, он кому-то проболтнулся. Слух пополз, стал достоянием всего лагеря.

Оказывается, по пути на сборный пункт Аркадий бросил гранаты в окна офицерского вагона встречного поезда. Произошло это где-то на небольшой станции. Аркадий пытался уйти в горы, но его окружили. Он упорно отстреливался, а последнюю пулю пустил в себя.

Фашисты в долгу, конечно, не остались. Снова в лагерь нагрянули черные униформы. Гестаповцы были уверены, что есть соучастники Аркадия. Иначе как мог он, не выходя за проволоку, достать английский пистолет и гранаты?

Первым забрали Цыгана. Забрали, очевидно, только потому, что Цыган приходился земляком Аркадию, дружил с ним. Цыгана взяли утром, а под вечер в шлаке откопали оружие. Это послужило основанием для ареста обоих кочегаров.

Степан тогда здорово трухнул. Он решил, что пришел конец. Ему и Бакумову… Ведь не секрет, что они дружили с Цыганом. А главное – Цыган может не выдержать. Кто знает, не от него ли вырвали признание о том, где спрятано оружие? Да, многое думалось… Каждую минуту могли взять Матвея. А повар знает Бакумова…

Но пронесло и на этот раз, и теперь Степану неудобно оттого, что он усомнился в товарище. Не такой Цыган, чтобы выдать…

Их расстреляли там же, под скалой, где до этого расстреляли Васька и санитара. Тогда же бесследно исчез Штарке. Похоже, что присланная денщиком «весточка» оказалась роковой для карьеры, а возможно, и для жизни унтера.

Комендантом назначили лейтенанта Функа, коренастого, хмурого, носящего левую руку на черной перевязи. При Функе расстреливали еще и еще. Но это почти не прибавило единомышленников Антону, который еще с большим подобострастием, чем раньше, тянется перед новым начальством, лебезит с пленными и втихомолку пакостит.

Потерялась в неизвестности судьба Пауля Буша. При взрыве в порту его контузило. После лечения Пауля отправили, говорят, на фронт. Погиб или осуществил свою мечту – перешел к русским?..

Степан медленно возвращается к месту разгрузки песка. Похоже, подвоза сегодня не будет. Капуста послал его сюда для того, чтобы избавиться. Ему лишь бы растолкать людей по местам работы. Без того недалекий, мастер теперь совсем потерял голову.

Внимание Степана привлекает присыпанный песком бумажный сверток около рельса. Что это? Степан пытается нагнуться, но деревянный настил уходит из-под ног. Качнувшись, Степан оседает на корточки, учащенно моргает, трясет головой, стараясь прогнать из глаз туман.

В свертке оказываются вареные картофелины и куски копченой селедки. Развернув на коленях пакет, Степан ест. Ест жадно, не ощущая вкуса, а лишь чувствуя режущую боль в желудке.

Проглатывая картофелину, Степан вспоминает Бакумова. Он не менее голоден. Надо оставить. Легко подумать «оставить», а как это сделать? Желудок никак не хочет подчиняться рассудку. Он требует. Ему надо в десять раз больше этого пакета. Он вообще не знает меры…

Все-таки Степан находит в себе силы засунуть сверток в карман. Он тяжело встает, спускается с эстакады.

Норвежцы! Вот кто всеми средствами старается облегчить участь русских. Людвиг рассказывал, что в городе создан комитет по оказанию помощи русским. Возглавляет его старушка, жена рыбака. Собирая продукты среди населения, она не считается ни с опасностью, ни, тем более, с хлопотами. Старушку называют Матерью русских. Это ее, Матери, пакет нашел Степан. В последнее время таких пакетов много. Незаметно от немцев, норвежцы рассовывают их по местам работы русских.

Людвиг нашел общий язык с норвежцем, владельцем самоходной баржи, который передал тогда привет от Садовникова, рассказал, как трудно приходится русским на маленьком безлюдном островке. Теперь почти каждый раз, отправляясь за песком, норвежец увозит с собой продукты…

В первые минуты Степану кажется, что внизу все идет по установленному немцами порядку. Как всегда, громыхают бетономешалки, пленные выкатывают из развороченного бомбой склада платформу с мешками цемента. Старая, надоевшая картина…

Но вскоре, отыскивая Бакумова, Степан замечает, что норвежцы ведут себя слишком уж независимо. Никогда такого не бывало. Они не только не работают, но собрались вместе, громко переговариваются, ободряюще подмигивают русским.

Среди норвежцев – Людвиг. Увидав Степана, он вскидывает над головой сцепленные руки и потрясает ими. И все это на глазах Капусты. В другое время мастер обязательно бы запыхтел, забурчал, а теперь отвернулся, будто не видит. В чем дело? Что происходит?

Теряясь в догадках, Степан нерешительно подходит к норвежцам. Но в это время откуда-то из глубины двора выскакивает человек. Высокий, с растрепанными белокурыми волосами, он бежит со всех ног, беспорядочно машет руками и кричит:

– Криг шлюсс! Криг шлюсс!

Конец войны! Степану кажется, что человек сошел с ума. Степан смотрит на окружающих – они тоже в каком-то оцепенении. Но вот все срываются с места, обнимаются, жмут руки. Норвежца подбрасывают. Он потешно взлетает над головами.

Степан целует Бакумова и всех, кто попадается под руки. У Бакумова по черным щекам катятся слезы. Не замечая их, Никифор говорит:

– Выстояли! Друзья!

– Выстояли, – повторяет Степан.

Его глаза тоже полны слез, и он тоже не замечает их.

* * *

Взявшись за руки, Степан и Никифор идут по стройке.

«Конец, – думает Степан. – Всего пять букв. А сколько за них отдано жизней, сколько пролито крови, слез»…

В первый бокс то и дело ныряют подводники с охапками каких-то бумаг. Степан и Никифор тоже заходят за железобетонные стены. В полумраке возвышается огромный бумажный ворох. Двое немцев плещут из канистр бензин.

От бурного пламени немцы отступают, заслоняют ладонями глаза.

– Раус! – кричит главный инженер, заметив у стены русских. Брандт кричит грозно, но Степану и Бакумову теперь совсем не страшно.

Они идут к морю.

Около пушек еще цокает железными подковами сапог часовой.

Они садятся. Море плещется. Плещется мягко, с легким шорохом. Зеленоватая вода почти касается ног.

Из-за толстенной завесы облаков вырывается солнце. Большое, чистое, оно смеется и смеется. Солнце выбросило на море нетонущие монеты свежей чеканки.

Степан и Никифор смотрят друг на друга и тоже смеются. Смеются вместе с солнцем и морем…

Всполошно звенит рельс.

– Строиться!

24

Русские уезжают домой.

Чистая привокзальная площадь забита. Людей столько, что, как говорят, негде упасть яблоку. Сплошь люди и сплошь солнце. Оказывается, есть в этой стране солнце. Норвежцы называют его поэтическим словом «зюль». Сегодня «зюль» все свое горячее внимание отдает русским камрадам. Солнце зажгло трубы духового оркестра, букеты цветов. Солнце в сердцах и головах. И русские, точно опьянев, поют «Катюшу». Им помогают на своем языке норвежцы. Получается не совсем ладно, но тепло, душевно. А это главное.

Людвиг крепко стискивает плечи Степана.

– Привет Москве, Штепан! Большой привет! Не забудь навестить Ленина, нашего Владимира Ильича.

Степан смотрит сияющими глазами в лицо норвежца. О друг! Тебя не узнать сегодня. Ты чисто выбрит и почти совсем нет морщин. Ты помолодел минимум на пятнадцать лет. И Ленин тебе дорог так же, как и нам, советским людям.

Уже на третий день после окончания войны Степан побывал у друга. Он живет в маленьком домике высоко на склоне горы. Тогда Людвиг первым делом показал Степану Ленина, пять томов в алом переплете. Обложка одной из книг поблекла и покоробилась. Людвиг объяснил, что в черные дни оккупации книги пришлось прятать.

«Ленин вместе с нами уходил в подполье, вместе с нами боролся с фашизмом», – сказал Людвиг.

– Мама!.. Родная!..

Это Матвей пробивается к Матери русских. Седенькая старушка окружена плотной стеною людей. Она буквально завалена цветами. Из цветов видна зеленая шляпка да верхняя часть лица. Старушка растрогана до глубины своей доброй души. Она плачет и смеется сквозь слезы.

– Мама! Поедем с нами! Русланд! Москва! – Матвей машет неопределенно рукой, подкручивает длинный ус.

– Москва! – с восхищением повторяет старушка, кивая головой.

А вот Инга. Она подает Степану толстую тетрадь и карандаш. Тетрадь наполовину уже исписана автографами русских.

– Скривен…[63]63
  – Писать.


[Закрыть] – Инга указывает пальцем в тетрадь, а Степан смотрит в ее глаза и думает о жене, сыне…

В дверях вагона сидит, свесив ноги, Олег Петрович. От Садовникова не осталось и половины того, что было. Он то и дело сухо покашливает, и тогда на его запавших щеках играет румянец.

Олег Петрович смотрит на все и растроганно улыбается, поправляет пальцем очки, те самые старенькие очки с одним стеклом.

– По вагона-а-м!

Гремит оркестр, летят вверх цветы, и длинно гудит паровоз. Прощайте, верные друзья!

Вокзал, залив, полустанки, станции, маленькие деревушки, леса и горы – все уходит назад. Только пережитое не может уйти. Оно едет в эшелоне. Сердце человека ничего не забывает!..

Олег Петрович, Степан, Бакумов и Матвей лежат на полу и смотрят в широко открытую дверь.

– Мне нравится гор дикий излом, на горы легли облака…

– Стихи? – спрашивает Садовников.

Бакумов утвердительно кивает.

– Хочется написать сильно, а пороху, кажется, не хватает.

Степан уверен, что пороху хватит. Только теперь, после воины, вполне открылся Степану этот человек. Оказывается, он работал начальником политотдела МТС, редактором районной газеты, секретарем райкома…

– Мало мы сделали, – говорит Бакумов. – До обидного мало…

– Не согласен, – возражает Садовников. – Борьба, Никифор, это не только затопленный пароход или взрыв в порту. Выдержать все, не запачкать совести – разве не борьба? Тоже, брат…

Олег Петрович, прикрыв ладонью рот, закашлялся. Степан, Бакумов и Матвей переглядываются. У каждого в глазах тревога за товарища.

– Олег Петрович, тебе надо больше есть. Ешь через силу. Пища, она все глушит. Хочешь тушенки? – Матвей берется за вещевой мешок.

– Потом… – Садовников, тяжело дыша, сплевывает в белую тряпицу. – Только бы до Сибири добраться. Там я пойду…

Они говорят, а позади них, в углу вагона, сидит Зайцев со связанными за спиной руками. Щеки Антона одрябли и позеленели, глаза злые.

…Поезд мчится, стучат и стучат колеса. Этот стук будто вспугивает мысли. Они, пытаясь опередить время, то полетят вперед, то вернутся в недавнее прошлое.

Степан вспоминает, как сразу после окончания войны спешили они в лагерь. Очень уж хотелось захватить там Функа, Зайцева и лейтенанта Сержа. Но их как ветром сдуло. Такая досада!

На второй день русских взяли под опеку норвежские партизаны. Добрые, распорядительные парни. Они немедленно переселили камрадов в лагерь немецких мастеров, привезли из немецких складов горы продуктов и даже вина. Почти в каждой комнате немецкого общежития оказались портреты Гитлера. Русские вытаскивали их во двор, ставили к стенке и вместе с партизанами расстреливали из автоматов (хотя небольшое, но утешение).

В первые же дни свободы русские отыскали могилы своих братьев. Их хоронили в мокрой долине далеко за городом. Степан долго всматривался в размытые дождями цифры на крохотной дощечке. 86927? Да, Жорка, однополчанин… Вот где нашел последнее пристанище. А сколько таких дощечек вокруг?

Они не забыли тех, кто оказался сильнее смерти, кто своей смертью сплачивал на борьбу живых. Стоит Степану чуть прикрыть глаза – и он видит строгий обелиск из белого камня и сотни люден со склоненными головами: русских, норвежцев и даже несколько английских моряков.

Под бронзовой пятиконечной звездой на обелиске бронзовые слова: «Расстрелянные фашистскими извергами советские товарищи». Первым стоит имя капитана Федора Бойкова, за ним еще одиннадцать… Среди них – Андрей Куртов, санитар Иван, Васек, Цыган. Внизу, под фамилиями, почти у самого пьедестала, опять бронзовые слова: «Мать-родина вас не забудет!»

…За спиной кто-то со смехом рассказывает:

– Видали, как Овчарка тротуар подметал? Под винтовкой англичанина. Не видали? Умора! Я кричу ему: «Вот так! Давай! Бистро! Шнель! Любишь кататься – люби и саночки возить!» Надулся и молчит, стерва.

– Наказание тоже!.. – Бакумов зло хмыкает. – Его повесить мало… Столько погубил нашего брата.

Закурив, они вместе вспоминают праздник весеннего солнцестояния. Издавна в Норвегии отмечается день торжества света над тьмой. В этом же году тьма приобрела конкретное значение: каждый норвежец понимал под ней фашистских оккупантов. Поэтому праздник справляли с бурной радостью.

На берегу залива, у самой воды, заранее соорудили огромную пирамиду из старых рассохшихся бочек. И когда наступила полночь 24 нюня, подросток с факелом ловко взобрался на пирамиду, поджег верхнюю бочку. И пошло полыхать. Ветерок слегка колышет причудливое сплетение золотых лент. А вокруг взлетают разноцветные ракеты, вокруг поют и пляшут. И нет, кажется, ночи. Отступила, ушла…

По странному стечению обстоятельств в ту праздничную ночь поймали Зайцева. В добротном цивильном костюме, в шляпе, он любезно вел под руку полную норвежку не первой молодости…

Тогда в людской толчее Степан потерял Никифора и один вышел на примыкающую к площади улицу. Здесь было почти безлюдно, тихо.

Степан проходит квартал, а на втором из-за угла навстречу ему опрометью выскакивает девушка. Модная прическа растрепана, лицо – белое пятно страха.

Вслед вываливается орава подростков и парней. Топот, крики, улюлюканье.

Девушку настигают почти рядом со Степаном. Толпа растет, как снежный ком. К подросткам присоединяются женщины и мужчины. Все, работая локтями, стремятся протолкнуться в центр.

Вот с криком торжества девушку поднимают для общего обозрения. Ее не узнать. Пышная прическа безобразна, ступеньками обрезана и выдергана.

– Что случилось? – спрашивает Степан у молодого норвежца.

Тот, жадно заглатывая дым сигареты, объясняет, что девушка щедро делилась своими чувствами с немцами…

* * *

Финляндский пароход идет из небольшой шведской гавани на Ленинград.

Степан смотрит с палубы, как тонет в море солнце. И там, где оно тонет, вода алая, точно кровь… Так проходит полчаса, час. Море постепенно блекнет, легкие светлые сумерки застилают его.

Степан спускается в трюм, ложится на широкою деревянную лавку. Уснуть бы, чтобы скорей шло время. Только разве уснешь? От мысли, что утром предстоит ступить на родную землю, Степану делается жарко. Только после чужбины бывает понятным до конца огромный смысл короткого слова «Родина»…

Степан думает о доме. Как там? Живы ли после вихря войны братья? Жена? Сын?

На соседней лавке спит со сладким до зависти похрапыванием Матвей. У Бакумова глаза закрыты. Спит или думает с закрытыми глазами. А Зайцев не спит. Ворочается с боку на живот, с живота на бок. Вот сел, закуривает (на пароходе ему развязали руки). Курит, не отводя глаз от пола.

Степан отворачивается, подкладывает под ухо ладонь, а второй прикрывает глаза. В таком положении ему удается забыться.

Неизвестно, сколько проходит времени, и вдруг гулкий удар, от которого Степан оказывается на ногах. Он видит, как сверху летит чешуя ржавчины.

Степан первым бросается к лестнице. На пустынной палубе возле якорной лебедки неприметно лежит Зайцев. Вокруг красной головы накапливается лужа крови. Он недвижим. «С мачты бросился», – догадывается Степан.

Все высыпают на палубу. На Зайцева смотрят издали с равнодушным любопытством.

– Собаке собачья смерть!

Вслед за этим холодным заключением раздается восторженный крик:

– Братцы! Гляди!

Вдали из утренней дымки проступали берега.

Родина!

1947, 58–60. Барнаул.

О творчестве Н. Г. Дворцова

Имя алтайского писателя Николая Григорьевича Дворцова широко известно не только в крае, но и за его пределами. Популярность среди читателей он особенно завоевал своим романом «Дороги в горах». Об этом свидетельствуют многочисленные отзывы читателей.

Лида Ошуркова и Галя Марухина пишут: «Мы очень любим читать книги. Вчера мы кончили читать роман Николая Дворцова „Дороги в горах“. Эта книга нам очень понравилась. Автор правдиво написал о том, как выбрали жизненные пути выпускники средней школы. Читая эту книгу, мы как бы жили с героями одной жизнью».

Вот что говорит о романе Дворцова «Дороги в горах» Вениамин Семенов: «Я с большим интересом прочитал Вашу книгу. В 1959 году я окончил 30 классов и пытался поступить в Челябинский педагогический институт, но не прошел по конкурсу. Теперь работаю в РТС слесарем. Я не унываю. На следующий год я обязательно поступлю… Побольше бы таких книг, которые бы помогали молодым людям найти свою дорогу в жизни».

В заметке читателя «Характеры раскрываются в труде», опубликованной 20 декабря 1958 года в газете «Алтайская правда», М. Бакланов пишет: «…я с интересом прочитал роман Николая Дворцова „Дороги в горах“. Думаю, что эта книга заслуживает внимания читателей. В ней описываются события, взятые непосредственно из кипучей жизни наших дней… Созданием образа Клавы Н. Дворцов попытался разрешить сложный вопрос, волнующий не только выпускников средних школ, но и наше общество… Автор подводит читателя к выводу: труд и учеба – таков наиболее верный путь воспитания нового человека… В целом книга мне понравилась. Книга хорошая, целеустремленная. Чувствуется, что писателю присуще острое чувство нового, умение просто и ярко рассказать об обыденном».

Любовь читателей к лучшим книгам Дворцова объясняется тем, что он тесно связал свое творчество с жизнью народа, помогает ему строить коммунистическое общество.

1

Николай Григорьевич Дворцов родился 19 декабря 1917 года, в селе Куриловке. Новоузенского района Саратовской области, в семье столяра. Ему рано пришлось столкнуться с трудностями.

В 1929 году умер отец, и мальчик остался с престарелой матерью. После окончания школы крестьянской молодежи он поступил в строительный техникум, но в 1937 году из за материальных затруднений был вынужден прервать учебу и пойти на работу в управление ирригации Саратовского областного земельного отдела техником-нивелировщиком.

Дворцова тянуло к знаниям. В 1938 году, окончив вечерний рабфак, он поступил в Саратовский учительский институт, на факультет языка и литературы. Здесь он пробует свои творческие силы, пишет детские рассказы. Один из них – «Бельчик» – в 1939 году был опубликован в областной пионерской газете. В 1940 году в альманахе «Литературный Саратов» был напечатан его рассказ «Дошкольники». Так начал Дворцов свой творческий путь.

В 1940 году Дворцов окончил институт и работал заведующим учебной частью Царевщинской средней школы. Вскоре он был призван в Советскую Армию.

В начале Великой Отечественной войны Дворцов в составе наших войск находился в Иране, а в декабре 1941 года участвовал в боях с немецко фашистскими захватчиками под Таганрогом. В мае 1942 года, принимая участие в неудачной операции по освобождению Харькова от немецких оккупантов, Дворцов попал в плен. Лето 1942 года провел в пересыльных лагерях Польши, Германии, а в октябре его отправили в Норвегию, где он находился до конца войны.

Дворцов, испытал зверство немецко-фашистских поработителей, покрывших захваченные территории лагерями смерти. Гитлеровцы морили советских воинов голодом, изнуряли каторжными работами. Враги пытались сломить волю советских бойцов. Но любовь к родине была беспредельна, вера в победу правого дела – неугасима. Это давало силы продолжать в нечеловеческих условиях борьбу с ненавистным врагом.

В лагере была организована подпольная группа, членом которой состоял и Дворцов. Она установила связь с норвежскими коммунистами и систематически получала от них правдивую информацию о положении на фронтах. Лагерь готовился к восстанию. 10 ноября 1944 года шесть подпольщиков были схвачены и расстреляны фашистами. Но это не сломило волю советских людей. Борьба продолжалась.

После окончания Великой Отечественной войны Дворцов непродолжительное время служил в Советской Армии, затем работал гидротехником Гусевского торфопредприятия во Владимирской области.

В 1947 году Дворцов приехал в Барнаул, где в то время жили его мать и брат. Здесь он работал начальником оперативного отдела краевого управления сберкасс, затем корреспондентом комитета радиоинформации и заместителем редактора газеты «Сталинская смена» (ныне газета «Молодежь Алтая»).

Спустя многие годы Дворцов возвращается к литературному труду. В альманахе «Алтай», в местных краевых газетах, в новосибирском детском альманахе «Золотые искорки» печатаются его рассказы в очерки. В 1953 году выходит в свет его первая повесть «Мы живем на Алтае», выпушенная Алтайским книжным издательством.

В последующие годы появляется ряд новых книг Дворцова.

В 1954 году была опубликована в Барнауле повесть «Наше счастье». В 1955 году напечатан в Горно-Алтайске очерк «В долине Урсула», написанный Дворцовым совместно с Алексеем Сотниковым. В 1955 году вышли в Барнауле две книги рассказов «Дружба» и «Родная семья». В 1956 году Дворцов издал в Барнауле книгу «Повести», в которую вошла основательно переработанная повесть «Наше счастье» и повесть «Пуговицы», включенная ранее в книгу «Дружба». В 1958 году в Новосибирске была выпушена первая книга романа «Дороги в горах», переизданная затем в Барнауле в 1959 году.

В 1955 году Дворцов был принят в члены Союза советских писателей.

В 1957 году он вступил в члены Коммунистической партии Советского Союза. Писатель-коммунист отдает свои силы служению народу.

2

Большое внимание Дворцов уделяет воспитанию подрастающего поколения. И это не случайно, ибо писатель понимает, что наше будущее находится в руках молодежи.

В своей первой повести «Мы живем на Алтае» он рассказал о жизни алтайских ребят в период, когда в стране, вскоре после окончания Великой Отечественной войны, развернулось строительство мощных гидроэлектростанций.

Герой повести Валерка, охваченный романтической мечтой, убегает на строительство Сталинградской ГЭС. Ему казалось, что его место только на крупной стройке коммунизма. Но впоследствии он убедился, что помогать взрослым строить счастливую жизнь можно и дома.

Писатель любовно рисует картины, в которых показывает, как Валерка и его друзья Боря, Тамара, Ленька, Нинушка занимаются в школьных кружках, ухаживают за тонкорунными овцами, выращивают в теплицах овощи, разбивают фруктовый сад, помогают взрослым в их работе.

Дела юных героев этой повести являются ярким примером того, как ребята должны жить, учиться, воспитывать в себе высокие моральные качества молодого строителя коммунизма. В этом состоит главное достоинство первой книги Дворцова.

Повесть «Мы живем на Алтае» показала не только литературные способности автора, но и его неопытность. Несмотря на небольшой объем, она перенаселена героями, причем некоторые из них схематичны. Писателю еще не удалось построить занимательный сюжет, избежать ненужных, загромождающих повесть описаний. Язык не всегда ровен, встречаются стилистические шероховатости.

Творческий рост писателя заметно проявился в книге «Дружба», в которую, кроме семи рассказов, включена веселая, оптимистическая повесть «Пуговицы», посвященная жизни коллектива детского дома.

В этом занимательном, хорошо отшлифованном произведении Дворцов показал силу детского коллектива, который ведет борьбу с индивидуалистическими настроениями отдельных ребят.

Жизнь в детском доме была тихом и спокойной. Но вот появился воспитанник Артемка Гусев, и начались беспорядки: Артемка вовлек некоторых воспитанников в азартную игру в пуговицы. Казалось, не было силы, которая смогла бы противостоять этой азартной игре. Но такая сила нашлась.

Воспитатели детдома во главе с директором Василием Степановичем создали крепкий коллектив ребят, который помог Артемке Гусеву исправиться.

Повесть «Пуговицы» отличается композиционной стройностью, в ней нет лишних сцен, она состоит из тесно связанных друг с другом глав, представляющих собою цельные картины.

В произведении много юмористических сценок, которые вызывают искренний смех.

С повестью «Пуговицы» идейно связаны и рассказы, также включенные в сборник «Дружба». К ним относятся такие, как «Два друга», «Помощники», «Отважный» и другие.

В рассказе «Два друга», который раньше был включен в первую книгу «Мы живем на Алтае» под названием «Лисенок», раскрывается дружба ребят, разоблачаются зазнайство и индивидуализм. Только вместе с друзьями можно добиться любого успеха, только в коллективе формируются настоящие качества советского школьника – вот та главная мысль, которая содержится в этом рассказе.

Витя, герой этого рассказа, назло звеньевому Славке пообещал во время летних каникул поймать лисенка. Легко было дать такое обещание, но одному выполнить его Вите оказалось не под силу. Из беды его выручили тот же самый Славка и дед Игнат. Эта маленькая история многому научила Витю. В конце рассказа, когда его спросили, кто поймал лисенка, Витя отвечает: «Мы!.. Дедушка, Слава и я». Теперь он уже свое «я» ставит на последнее место.

Дворцов учит детей преодолевать трудности, настойчиво овладевать знаниями, чтобы стать настоящими борцами за коммунизм. Писатель убеждает ребят яркими примерами, которым нельзя не подражать.

3

Первые две книги Дворцова («Мы живем на Алтае» и «Дружба») проникнуты глубокой любовью писателя к нашим школьникам, заботой о их коммунистическом воспитании. Эти же чувства лежат в основе его повести «Наше счастье». В ней он подчеркивает огромную ответственность родителей за воспитание подрастающего поколения, учит понимать детей, уважать их, ценить. потому что они являются нашей надеждой.

Появление повести было отмечено в центральной печати. Н. Соколова в «Литературной газете» 22 ноября 1955 года писала: «В небольшой повести Николая Дворцова „Наше счастье“, выпущенной Алтайским книжным издательством, радует поэтическое ощущение зауральской природы… Автор любит своих героев и умеет заразить читателя эти любовью. От этого и повесть у него получилась какая-то удивительно светлая и ясная, оптимистическая, несмотря на то, что рядом с веселыми страницами есть и грустные».

Повесть «Наше счастье» появилась на свет не случайно. Она является результатом пристального наблюдения, изучения писателем жизни детей и их родителей в послевоенный период.

Во время Великой Отечественной войны многие женщины потеряли своих мужей, а дети – своих отцов, которые погибли а боях за родину. Таким женщинам после войны нередко доводилось с трудом создавать новые семьи, в которых часто возникали конфликты между детьми и отчимами. В этих сложных обстоятельствах они были вынуждены заботиться не только о своем личном благополучии, но и о судьбе детей.

Все это вызвало у писателя глубокие раздумья о счастье матери и ее детей, и он в своей новой повести «Наше счастье» дал ответ на животрепещущие вопросы времени.

В основе повести лежит конфликт между Валентиной Твердых и ее сыном Васей. Валентина, муж которой погиб на войне, долго оставалась одинокой. Но вот она познакомилась с Яковом Павлюковым. У них стали завязываться дружеские отношения. Против этого выступил Вася. Ребенок раньше матери понял, что Яков черствый, эгоистичный.