Текст книги "Океан. Выпуск тринадцатый"
Автор книги: Николай Черкашин
Соавторы: Юрий Иванов,Анатолий Елкин,Юрий Баранов,Иван Папанин,Борис Лавренёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
Счастливого вам всем плавания в безбрежном океане жизни!
ПЛЕЩЕТ МОРСКАЯ ВОЛНА
Ю. Иванов
ДЕВОЧКА С ОСТРОВА СЕЙБЛ
Повесть
ИВАНОВ Юрий Николаевич (1928 г. р.). Родился в Ленинграде. После окончания института работал несколько лет на Камчатке, затем в Калининграде. Довелось ему поработать и матросом на рыбодобывающих судах, и техником-ихтиологом, и первым помощником капитана. Член Союза писателей. Ему принадлежит около двадцати книг, в том числе «Кассиопея», «Золотая корифена», «Торнадо», «Острова на горизонте», «Дорогой ветров» и др.
– Док! А ну собирай свою санитарную сумку, – загремел в телефонной трубке могучий, рокочущий бас капитана. – Сигнал бедствия с острова Сейбл получили: подозрение на острый аппендицит. Обращаются островитяне ко «всем-всем» о помощи, а ближайшие «все-все» – это мы. Пойдешь на остров?
– Пойду?! Конечно, пойду! – радостно заорал я в трубку. – Сейчас подготовлю необходимый инструмент… Минут через десять буду готов.
– Не суетись. До острова еще несколько часов хода, – сказал капитан.
Вскоре я был готов.
Поднялся в ходовую рубку. Пощелкивал эхолот. Капитан, сидя на откидном стульчике, листал лоцию, вахтенный штурман следил за глубинами, а радист вызывал остров Сейбл на шестнадцатом канале радиотелефона.
– «…При подходах производить непрерывные промеры глубин, – громко читал капитан. – Пройдя банку Мидл-Банк, соблюдать особую осторожность…»
– Восемьсот… восемьсот… семьсот… – бубнил вахтенный штурман, вглядываясь в ленту эхолота. – Четыреста… четыреста…
– Хорошее место для стоянки – одна-две мили от северного берега острова… Слышите, старпом? – крикнул капитан.
– Туда и проложен курс, – отозвался из открытой двери штурманской рубки старший помощник капитана. Склонившись над штурманским столом, он разглядывал карту. – Что там локатор? Зацепился за остров?
– Уже вижу, – сказал навигатор, вжавшись лицом в раструб радиолокатора. – До острова восемнадцать миль.
– Хорошее место для стоянки, – повторил капитан. – «Глубина от девяти до восемнадцати метров. Грунт: песок, хорошо держит якорь». При смене ветра – немедленно уходить, опасаясь сильного волнения.
– Триста… двести пятьдесят… двести метров, – бубнил штурман.
– До острова десять миль, – сообщил радионавигатор.
– Самый малый! – приказал капитан и, захлопнув лоцию, соскочил со стульчика.
– Остров на шестнадцатом канале, – сказал радист и протянул трубку радиотелефона капитану: – Говорят, что уже видят нас, что уже спустили на воду свою шлюпку. Спрашивают: хирург ли наш врач?
– Спустили свою шлюпку? Ну и ладненько, – сказал капитан. – Нам меньше забот. Док, переговори! Ты ведь лучше всех по-английски чешешь…
– Алло, алло! Маринершиф на связи! – проговорил я в трубку и услышал шорох, поскрипывание, острое потрескивание. – Я врач-хирург рыболовного траулера «Сириус». Сообщите, что с больным…
– …острые боли внизу живота, справа. Тошнота, головокружение, слабость… – донесся чей-то встревоженный голос. – Нужна срочная консультация… Подозрение на острый аппендицит…
– Сто метров под килем… восемьдесят, – докладывал штурман.
– Вижу идущую навстречу шлюпку. – Капитан оторвал от глаз бинокль. – Ишь мчит… Старпом, стоит ли становиться на якорь?
– А зачем? – спросил старпом, выходя из штурманской.
– И я так думаю, – согласился капитан. – Командуй. Пускай боцман парадный трап майнает.
– Боцман! Майнай парадный тр-рап! – прорычал в микрофон старпом. И тотчас с палубы послышался недовольный голос боцмана:
– Ишь, парадный! Он что – старик какой? И по штормтрапу спустится.
Сделав свирепое лицо и выглядывая в открытое лобовое окно, старпом возвысил голос:
– Боцман?! Что споришь, стар-рая калоша… – Покосился на капитана, капитан отвернулся. – Говорю: майнай пар-радный. Приказ капитана!
Я пожал руки капитану, старпому, совсем еще юному штурману, которого мы все ласково звали Шуриком, и вышел из ходовой рубки. Траулер едва заметно скользил по сине-зеленой, усыпанной солнечными бликами, спокойной воде. Матросы толпились на верхнем пеленгаторном мостике, глядели на золотистую полоску земли. Раздувая пенные усы, неслась к траулеру широкая, глубоко сидящая в воде шлюпка. Трое мужчин в ярко-красных штормовых куртках сидели возле двигателя в корме и все трое дымили трубками. Один из них махнул рукой, поднялся и пошел в нос посудины. Смуглые, обветренные лица, чей-то веселый прищур светлых глаз, чья-то добрая улыбка.
Скрежеща в блоках, раскачиваясь, трап закачался подо мной, запружинил. Сильные руки подхватили, потянули к себе, и я спрыгнул в шлюпку. Сверху опустилась моя сумка с медикаментами и инструментами, борт траулера откатился в сторону. Капитан, старпом и штурман стояли на крыле мостика, и я махнул рукой: до встречи!.. А сердце сжалось черт знает отчего… От страха? Нет. От грусти? Пожалуй, тоже нет. Какая тут грусть: много ли пройдет времени, когда опять я поднимусь на палубу своего траулера? И все же, такое бывало уже не раз, сердце слегка сжалось в невольной тревоге. На какой-то срок я расставался с родным, привычным миром, расставался со своей обжитой, уютной каютой, с этим траулером, частичкой моей Родины, и с людьми, к которым уже привык за долгие месяцы рейса.
Сердце слегка сжалось, а потом отпустило. Я увидел протянутую мне широкую, грубую ладонь и пожал ее:
– Зови меня Джо, дружище, – сказал мужчина и улыбнулся.
И я улыбнулся ему и стиснул крепкую ладонь, вгляделся в лицо говорящего, а было оно широким, большеротым, чертовски добрым. Из-под лохматой кепки, надвинутой на самые глаза, на меня весело смотрели два маленьких цепких глаза, одно ухо было примято кепкой, а второе смешно торчало в сторону, и на мочке его был вытатуирован маленький синий якорек. Пошарив возле себя, мужчина, назвавшийся именем Джо, протянул мне спасательный жилет:
– Надень, дружок. Давай помогу… Знакомься: этот, высокий, – Бен, а рыжий – Алекс… Эй, Бен, скажи русскому хоть словечко.
– Бен, – произнес сухощавый, бровастый, остроглазый мужчина и сердито добавил: – Иди-ка в корму, Джо. Шлюпка носом в воду зарывается.
Громоздкий, неповоротливый, как платяной шкаф, Джо добродушно улыбнулся. Топая громадными ножищами, он прошел в корму и устроился рядом с третьим островитянином, огненно-рыжим, краснолицым мужчиной, который, встретившись со мной взглядом, приветственно помахал возле своего рыжего мясистого уха короткопалой ладонью: привет!
Траулер уходил к горизонту. Шлюпка приближалась к острову. Чем ближе к берегу, тем волны становились круче. Когда шлюпка вкатывалась на очередную волну, был виден остров: песчаные дюны, зеленая трава, мерно колышущаяся под порывами теплого, дующего с моря ветра, несколько домов в низинке, группка людей на берегу. Волны с громом выкатывались на песчаный пляж и долго катились по нему Становилось страшновато: ни пирса, ни причала. Прямо на песок выбрасываться будем?
Ревел мощный двигатель. Шлюпка со все нарастающей скоростью неслась к берегу. Вдруг я уловил запах земли. Втянул с жадностью носом воздух: пахло сеном! Ах, какой запах!.. Все ближе берег, все ближе. Я уже слышал тяжкий гром наката и весь сжался, приготовился к броску через борт, как только шлюпка коснется килем дна. Люди что-то кричали с берега, махали руками. Среди них там плясала и прыгала девочка, метались над ее худенькими плечиками расплеснутые ветром, вздыбленные желтые, как песок дюн, волосы.
Шлюпка взлетела на гребень пенной волны и вместе с ней ринулась к пляжу.. Гром, плеск, скрежет днища о гальку С неожиданной для такого громоздкого тела сноровкой толстяк Джо махнул в воду и, вцепившись в левый борт медвежьей хваткой, со страшной силой поволок шлюпку на песок. И Бен и рыжий выскочили из шлюпки. Рывок, еще один… Пенный, остро пахнущий морскими глубинами, насыщенный песком и клочьями морских водорослей вал поднялся стеной, стеклянно заблестел и рухнул. Шлюпка, омытая бурлящей пеной, шевельнулась, вода потянула ее в океан, но люди оказались сильнее воды. «Хоп!» – заорал толстяк Джо и затопал в воде, поволок шлюпку.
Все. Здравствуй, незнакомый, таинственный остров Сейбл!
Мы быстро шли по нагретому солнцем песку. Время от времени я посматривал в океан: траулер уже скрылся за горизонтом. Мужчины шли молча, а девочка, мелькая синей юбчонкой и загорелыми икрами, то забегала вперед и, оборачиваясь, разглядывала меня, то вприпрыжку спешила рядом. Лицо у нее было озабоченным, а широко расставленные глаза сияли лучиками солнца. Отбрасывая со лба тяжелые пряди волос, она выкрикивала:
– Эй, а вы действительно врач?
– Врач, врач. Если ты болеешь – вылечу.
– Ха-ха, я никогда не болею! Я даже зимой, когда выпадает снег, бегаю босиком. И все – ничего! Но вы смотрите вылечите отца, капитана Френсиса. Слышите?
– Что, это твой отец?
– Иес! И толстяк Джо, он тоже мой отец. И вот Бен – тоже. И мистер Хофпул, и рыжий Алекс. Эй, Алекс, ведь верно?
– Что верно, то верно: мы все ее отцы, а она – наша дочь, – сказал рыжий Алекс. И прикрикнул на девочку: – Перестань-ка болтать. А то русский хирург укоротит тебе язык.
– Ха-ха! Русский? Он добрый. Я это вижу по его лицу. – Девочка подбежала ко мне, улыбнувшись своим большим веселым ртом, заглянула в мои глаза и потянула сумку. – Давай понесу. Ты действительно русский, да?
– Послушай-ка, отстань от русского, – сказал рыжий Алекс и, опережая всех, направился к крайнему из трех дому.
Груда поплавков-бобинцев. Красных, синих, желтых, круглых, квадратных, четырехугольных. Гора спасательных кругов. «Омега», «Бисмарк», «Санта-Катарина» – уловили глаза надписи на некоторых из них… Куча полузасыпанных песком спасательных поясов и жилетов. Обломки весел, шлюпочных рулей, пробитые и целые бочонки-анкерки для пресной воды. Откуда все это? Океан повыбрасывал на берег?
– Вот мы и пришли, – сказала девочка. – Входите!
Рыжий Алекс толкнул дверь бревенчатого дома, и я вошел в сумеречную, остро пахнущую валерьянкой прохладность.
Больной лежал на громоздкой деревянной кровати в большой комнате дома, возле окна. Это был костлявый, широкоплечий мужчина. Мутные от боли, страдающие глаза, сухие, искусанные губы, короткое, жаркое дыхание. Я осторожно дотронулся до низа живота больного, и тот замычал сквозь крепко стиснутые, желтые от табака зубы. У двери комнаты столпились, затихли мужчины; толстяк Джо мял в своих ручищах кепку, улыбаясь жалко и растерянно, девочка стояла чуть в сторонке, настороженно сверкали ее глаза.
– Быстро освободите стол от посуды, – сказал я и стал стягивать куртку. – Необходима срочная операция. Кто будет помогать?..
Рыжий Алекс, рванувшись к уставленному тарелками и бутылками столу, ухватился за края грязной скатерти, потянул ее и, оглядываясь, отрицательно покачал головой: нет-нет, я не могу. Он вышел из комнаты. За ним ушел и Бен, и еще один из мужчин, а толстяк Джо показал мне свои громадные, неповоротливые ручищи, и я сам понял: какой же из него помощник?
– Эй, давайте я! – окликнула меня девочка и слизнула розовым языком росинки с верхней губы. – Я ничего не боюсь. И крови не боюсь. Когда толстяк Джо разрезал себе руку ножом, я ее быстро забинтовала.
– Хорошо. Подойди ко мне, – сказал я, торопливо вынимая из сумки инструменты и бутылки со спиртом, эфиром, йодом. – Как тебя звать?
– Виктория. Хотя нет: меня звать… – Девочка нахмурила лоб, сосредоточилась. – Вот! Для тебя я буду – Арика. Рика!
– Что значит для меня? Ну хорошо. Вода готова?
– Эй, Джо! Русский спрашивает, вода готова? – крикнула девочка в приоткрытую дверь.
– Иес, сэр! – медведем проревел из кухни толстяк Джо. Что-то там зазвенело, стукнуло, послышался тихий вздох – ошпарился, что ли? – и в комнату просунулся Джо с громадным медным чайником: – Вот, сэр. Горячая вода…
– Быстрее таз. Лейте мне на руки.
– Иди, Джо, я сама. Но далеко не уходи! – скомандовала девочка с именем – для меня – Рика.
Она поставила на табуретке тазик, я намылил руки, и она начала лить воду. Спросила:
– А вы сделаете так, чтобы капитану Френсису не было больно? Он мой отец, и я очень его люблю.
– Что ты болтаешь? Лей-лей… Этот у тебя отец, тот отец… Хорошо. Спасибо. Ну-ка, намыливай лапки и ты. И мой как следует. Так кто же твой отец? Джо? Бен?
– Они все мои отцы. Все, кто живет тут, на станции Майн-Стейшен, – Джо, Бен, Алекс, и капитан Френсис, и мистер Грегори – они все мои отцы, а я их дочь. Вот! И еще у меня есть отцы: трое на станции Ист-Пойнт, двое – на Уэст-Пойнт и двое на станции Уоллес. Двенадцать отцов! А я их дочь. Но это и так и не так, все они мне отцы и… И никто!
– Ну, всё, Рика, кончай свои сказки. Завязывай мне халат. Так, теперь надевай вот этот халат. Он длинноват, правда… Держи. Это марлевая маска на лицо… А, черт! Джо и кто-нибудь там еще! Положите больного на стол и разденьте. Осторожнее. Да не топочите вы ногами!.. Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас, я сделаю уколы, и боль пройдет. Выйдите все! Рика, лей на живот Френку…
– Мистеру капитану Френсису, сэр.
– …Лей капитану спирт на живот. Вот так. Молодец. Подай теперь вон ту марлевую подушечку. Спокойно, не торопись. Минутку… Как себя чувствуете, капитан? Вот я тут жму, боли не ощущаете?
– Не-ет… – пробормотал больной. – Боль отошла. Так хорошо.
– Закройте глаза. Рика, бутылочку с эфиром. Да, вот эту. Капитан, считайте до десяти.
– Раз… два… три… четыре… пя-ать… ше…
– Заснул капитан. Рика – скальпель. Нет, другой. Если тебе будет неприятно, не гляди, что я тут делаю. Хорошо?
– Хорошо. А вы…
– Все. Больше ни слова!
Вовремя мы тут оказались, у острова Сейбл, со своим траулером. И вовремя я высадился на берег. Час-два промедления – и отправился бы капитан Френсис к праотцам. Повозился я с ним! А девчушка – чудо! Чертовски понятливая: уже в середине операции она знала названия инструментов и безошибочно подавала мне то, что я просил. Смелая. Глядела на располосованное брюхо капитана и только белела да зубы сжимала. Много у меня было добровольных помощников при таких делах, и помню, как мертвели от вида страшной раны бравые штурманы и отчаянные боцманы, как валились они с ног в самый ответственный момент.
Ну, вот и все, капитан. Можете улыбаться. «Ведь улыбка – это флаг корабля-аа…» Жив будешь, правда, денька два-три придется понаблюдать за тобой; что ж, побуду на острове, подышу земным воздухом, на травке поваляюсь. Стягивая рану нитками, я тихонечко засвистел сквозь зубы, улыбнулся Рике, и та тоже улыбнулась, вздохнула облегченно, а потом, хватаясь за спинки стульев, пошла из дома на чистый воздух.
И мне бы передохнуть. Как устали ноги. Ч-черт, ну и духота!
– Эй, Джо, – позвал я, и когда боком-боком, будто опасаясь, как бы не своротить своим крутым плечищем косяк двери, вошел Джо, а за ним показалась и рыжая голова Алекса, я сказал: – Вот что, ребята, осторожненько положите капитана на койку. Подождите, уже и схватили! Поправлю простыни… Во-от так… Что? Все будет о’кэй, Джо. Настанет день, и капитан Френсис поднимется в ходовую рубку своего корабля.
– Сэр, глотните, – сказал Джо, вытягивая из заднего кармана обвислых брюк плоскую, с выемкой для ягодицы бутылку. – Лучшее виски, какое есть на этом острове, сэр.
– Спасибо, Джо… Б-р-рр, ну и гадость. Это виски, случаем, не настояно на старых галошах и еловых шишках? И все же: спасибо. Пойду и я на воздух, поброжу.
– В одиночку бы не ходили, сэр.
– Нет-нет, все же один. Я недалеко.
– Не задерживайтесь, сэр. Мы готовим большой ужин, сэр. И потом… – Джо, поддергивая штаны, проводил меня до двери и махнул рукой в сторону океана: – Видите те белесые тучки? Боюсь, что к вечеру подует северный ветер и разыграется буря, сэр.
– Я все понял, дружище. Но уж такая привычка: после операции мне надо хоть с часик побыть одному.
Ветерок, едва приметный с утра, окрепчал, взматерел. Ну и пожалуйста: дуй! Теперь ты можешь реветь, беситься!.. Мне было хорошо. Хорошо оттого, что кончилось мое столь длительное профессиональное безделье, что люди обратились ко мне за помощью и я помог. И теперь, если, тьфу-тьфу, не возникнет какого-нибудь осложнения, человек будет жить и когда-нибудь вспомнит про меня, улыбнется и, может, пожелает мне счастья. И придет пора, я вспомню про капитана Френсиса, про остров и этих, еще не знакомых мне людей, про глазастую девчонку Рику, и на душе станет хорошо и грустно.
Хлопали на ветру полосатые тельняшки и выгоревшие до белизны брюки. Кто-то из островитян занимался стиркой, развесил свое белье на веревке. Несколько низкорослых, с длинными гривами лошадей стояли возле дома за загородкой, глядели в мою сторону, широко раздували ноздри – видно, почуяли чужого, совсем с чужим, непривычным для этих мест запахом человека. Я засмеялся, помахал рукой лошадям: да-да, я пропах рыбой. Все мы там, от камбузного матроса до капитана, пропахли, провоняли рыбой!..
Хорошо мне! Повернувшись к ветру спиной, я закурил сигарету и увидел, как Рика шмыгнула за угол дома. Я подождал немного, она выглянула и, увидев, что я заметил ее, подбежала к веревке с бельем и со строгим выражением лица стала снимать заштопанные тельняшки и белые, в заплатах на коленях и задах брюки. Подсматривает она, что ли, за мной? Подсматривай, девчонка с острова Сейбл! Мы еще с тобой поговорим, и ты расскажешь про своих двенадцать отцов, и еще – почему для других ты Виктория, а для меня – Рика.
Ах, хорошо! И хорошо, что поднимается ветер. Пускай-ка он заревет, загудит, пускай он раскачает море и пускай волны выбрасываются на берег! Летние штормы в этих широтах коротки, сутки-двое, а потом все стихнет – и надолго.
Я осмотрелся. Сразу же за домами – а было их тут три, и возле одного из них виднелась радиомачта («там радиостанция», – догадался я), – сразу же за домами вздымалась дюна. На ее вершине стояла металлическая башня маяка с «вороньим» гнездом. Видно, во время шторма оттуда ведется наблюдение за океаном…
А жилых-то дома два, третий – сарай. Дверь была приоткрыта, я заглянул вовнутрь. В одном углу – электродвижок и щит с рубильником, аккумуляторы на стеллажах. Тут у них своя маленькая электростанция. В другом углу – спасательный бот на кильблоках и две небольшие шлюпочки. Весла, мачты, смолисто-вкусно пахнущие бухты пеньковых тросов. Закрыв дверь, я отправился на берег океана.
Шлюпка, на которой меня встречали островитяне, была поставлена на эстакаду с рельсами. Вернее, на рельсах стояла небольшая тележка, а уже на ней – шлюпка. Эстакада круто спускалась в океан, она как бы рассекала волны, выкатывающиеся на берег. Все это для того, чтобы можно было выйти в море и во время шторма. Однако смелости, видно, этим мужикам с острова не занимать.
Якоря. Груда якорей. Маленькие и большие, двух– и четырехлапые якоря-кошки… Каким судам служили вы? При каких обстоятельствах океан рвал цепи, выдирал вас из грунта и выбрасывал на эту пустынную песчаную землю?
Шлюпка, разбитая в щепы. Рыбацкая «дорка» с проломанным бортом. Крошечный ялик с оторванной кормой. А там, дальше, торчат из песка деревянные ребра разрушенной волнами, ветрами и временем шхуны. Щепки, опилки. Дрова! Печально. Я похлопал ладонью смолянистый шпангоут и пошел по берегу, по самой кромке прилива. Громыхали волны, и я чувствовал, как земля вздрагивала от напора воды. Шипя, вороша мелкие, битые раковины, волны катились к моим ногам, а потом, оставляя на песке мыльно-пузырящуюся пену, неохотно откатывались в океан, чтобы снова с яростью ринуться на пляж.
Оглянулся – синяя юбчонка мелькнула за ребрами шпангоутов разбитой шхуны. Ах ты, маленький шпион, что ты выслеживаешь меня? Что хочешь узнать обо мне? Я вздохнул.
Как-то скверно сложилась жизнь – уже под тридцать, а все еще один. Нет, не то чтобы я сторонился женщин, но судьба сводила меня с такими, которые не очень-то спешили выходить замуж. Хотя что сваливать на женщин? На берегу-то месяц-два, можно ли за этот коротенький огрызок времени познакомиться с серьезной девчонкой, узнать ее, полюбить?..
Я снова оглянулся: Рика неторопливо шла по моим следам, что-то искала. Или делала вид, что ей надо что-то найти на берегу.
Ветер становился все сильнее, он просто продувал меня насквозь, и я решил свернуть, уйти за дюны, спрятаться от ветра. К тому же интересно было посмотреть, а что предпримет девчонка? Вот и небольшая ложбина среди обрывистых песчаных гор. Подгоняемый ветром в спину, я полез по сыпучему песчаному откосу и вдруг услышал негромкий крик. Обернулся. Рика бежала, махала руками, будто пыталась меня остановить. Я засмеялся: «Ага, плутовка, значит, ты все же выслеживала меня?..» И полез в гору быстрее. «Эй, если хочешь, догоняй!..»
– А-аа-а! – донеслось с берега.
С высоты дюны открывался великолепный вид. Внизу и чуть правее лежало синее, все подернутое серебристой рябью озеро. Вправо и влево от него уходила зеленая, покрытая высокой, плавно колышущейся травой долина. Обрамляя ее, поднимались, где выше, где ниже, ярко-желтые песчаные дюны. Ветер дул со стороны океана, и над дюнами курились мутные песчаные смерчики. Зеленый, солнечный мир! Все тут – и океан, и озеро, и зеленая трава, и песчаные горы! Стайка уток взметнулась с озера и перелетела к другому его краю. Лошади! Метрах в двухстах от озера неторопливо передвигался, будто плыл в траве, табун лошадей. Хорошо были видны черные спины и желтые, будто овсяные, гривы и хвосты. Прерии… Но зачем островитянам столько лошадей?
– Погоди-ии!.. – послышался зов девочки.
– А догони, догони! – отозвался я и побежал вниз с дюны.
Жесткая, шершавая трава стеганула по коленям. Взметнулись в воздух бабочки и сердито жужжащие жучки. Какое удовольствие после пяти месяцев разлуки с сушей бежать по траве… В каждом рейсе я мечтаю: «Вернусь в порт и, не заезжая в свою пустую холостяцкую квартиренку, на такси – и в лес! В поле!..» Вот так мечтаю я, но, вернувшись в родной порт, беру такси и мчусь домой. А потом, еще не сбросив плащ, хватаю запыленную телефонную трубку и звоню друзьям, звоню знакомым женщинам.
– Остановись! Остано-овись!..
– Ну, догони! Догони-и!
– Кони! Ко-они!
Я оглянулся. Подхватив юбчонку, чтобы не мешала, мелькая угловатыми детскими коленками, Рика стремительно бежала следом за мной, прыгала через холмики и ямки, вот упала, вскочила и снова побежала. Что-то было в ее лице такое, что я замедлил бег. Остановился. При чем тут кони? О чем она?
– Кони!.. Теперь… скорее к озеру… в дюны не успеем! – Она задыхалась. Лицо ее горело красными пятнами, на щеке багровела царапина. Дернула меня за руку – Бежим! Потопчут!
И тут я почувствовал, как тяжко колыхнулась земля. Поглядел вправо: кони неслись в нашу сторону. Развевались гривы и хвосты, кони стлались над землей, ног их видно не было, и они будто стремительно плыли в зеленых волнах травы. Чуть не плача, Рика что было силы рванула меня за руку и побежала к озеру. Я бросился следом. Гул многих копыт накатывался. Мне казалось, что на своем затылке я уже чувствую жаркое дыхание взбесившихся коней. Под ногами запружинило. Вот и вода. Рика с разбегу прыгнула в воду, нырнула и поплыла от берега. Я нырнул, проплыл под водой с десяток метров, вынырнул. Рядом крутилась девочка. Откидывая волосы на спину, она захохотала, а потом крикнула.
– Ну что? Ну что?.. Будешь один уходить?
– А чего они? Чего?
– А дикие они кони! И долина их… к-ха… их территория!
Кони плотным косяком стояли на берегу. Я видел их пылающие глаза, вздрагивающие ноздри. По шерстистым бокам и шеям коней пробегали нервные судороги. Ух вы!
– А не поплывут за нами?
– Не-ет… Ой, я замерзла. Сейчас я их уведу. А ты плыви во-он в ту бухточку. Жди там…
– А как же они? Не тронут тебя?
– Меня? Ха-ха! Они не трогают ни меня, ни толстяка Джо.
– А что же ты? В воду?
– Д-да тебя ув-водила. Ну, плыви!
Девочка направилась к берегу, нащупала ногами дно и пошла к берегу. Она что-то покрикивала ласковое, успокоительное, и лошади, подняв головы и поставив торчком уши, прислушивались к детскому голосу, фыркали, но в этом фырканье слышалось дружелюбие, а не злость. История! Хорош бы я был под конскими копытами… Ага, вот и дно. Нащупав ногами твердое песчаное дно, я ринулся вдоль берега к указанной бухточке, а Рика выскочила из воды и подошла к одной из лошадей, похлопала ее по боку. Потом уцепилась за косматую гриву, что-то крикнула, подпрыгнула и вскарабкалась на лошадь. Поскакала! И все остальные лошади, а было их тут с полсотни, с мягким и тугим громом копыт унеслись следом.
Вода была ледяной, меня всего трясло, когда я выбрался на берег и, шурша травой, отошел чуть от озера. Сигареты, конечно, превратились в кашу, но зажигалка работала исправно, и, набрав мелких сухих сучьев, я соорудил костерок. Он разгорелся жарким, почти бездымным пламенем. Я стащил с себя брюки и рубаху, протянул к огню руки. Где-то выше моей головы и этого озера проносились со стороны океана потоки воздуха, в их сильных порывах, мотаясь из стороны в сторону, как комки серой бумаги, летели чайки и с успокоенными голосами опускались на воду: прятались от шторма. У подножия дюн бродили несколько лошадей, а возле них резвились тонконогие лохматенькие жеребята. Покидая матерей, они, смешно вздрагивая задними ногами, носились друг за дружкой. Приятно было наблюдать за их играми.
Подбежала Рика. Потянула с себя облепивший ее свитер, скинула юбчонку. Протянула мне: давай выжмем! Мы скрутили ее вещички в жгут. Я развесил их на палки, воткнутые в песок, а Рика встала на коленки, протянула к огню руки, потом выжала, как белье, волосы и пошевелила пальцами: расческа есть? Торопливо, рывками поглядывая на небо, она расчесала волосы, и я посмотрел на небо: все оно оплеталось прозрачно-серебристой паутиной и солнце сияло уже неярко, оно теперь было похоже на больной, с бельмом глаз. Быть шторму на море. Сколько раз я видел вот такое солнце, возвещающее скверную погоду.
Тут один из жеребят, вскидывая передние ноги, подскакал к огню и ткнулся Рике в шею волосатой мордочкой, а она схватила его за мордочку, засмеялась, прижалась к ней щекой. Жеребенок рванулся, отскочил, мотнул коротким хвостом и поскакал прочь, поскакал, оглядываясь на девочку, будто зовя ее с собой. И Рика побежала за ним, начала ловить, а мама-лошадь подняла голову и добродушно фыркала. И еще один жеребенок подскакал, только не рыжеватый, а почти черный и с золотистой гривой, и они там все втроем прыгали и носились, а потом Рика подбежала к костру, бросилась на живот и, подперев лицо ладонями, уставилась в огонь.
– А сюда дикие кони не набегут? – спросил я.
– Нет. Теперь они видят – я тут, с тобой.
– Скажи, Рика, а откуда тут эти лошади появились?
– О, это ужас как интересно! Отец Фернандо рассказывал. Лет тому двести назад корабль из Европы в Америку плыл. Парусный. Большой-большой. И в трюме он вез много-много лошадей. И вдруг туман. Тут у нас ого какие туманы бывают! Вышел из дома, три шага сделал и – ау! – потерялся… Ну вот, корабль разбился на рифах. У острова. И потонул. И лошади потонули. Лишь несколько лошадей выплыли… А потом понарождались.
Мне хотелось расспросить, ее о многом, и в первую очередь о ней самой – что это за двенадцать отцов, почему? И вообще – откуда она тут? Чья? И я спросил ее:
– Скажи: тут живут одни мужчины? Что-то я не видел женщин…
– Угу. Одни мужчины. Есть какой-то закон. В общем, отец Фернандо говорил мне: «Девочка, закон Канады запрещает жить на этом острове женщинам». А почему – я не знаю. Не сказал мне об этом отец. Вот он сегодня придет, и ты у него узнаешь… Ага, вещи уже подсохли. Давай-ка одеваться, да пойдем. А то ка-ак начнут нас разыскивать.
– Пойдем. Между прочим, очень хочется есть! – Я натянул еще сыроватые брюки, а потом и рубаху.
Ветер все усиливался. Он бурно катился по траве, и она то опадала, то распрямлялась. Лошади ушли и увели своих малышей. На озере было белым-бело от чаек. Рика втиснулась в юбку, надела свитер, кивнула: пошли. И я кивнул и спросил:
– В лоции про остров Сейбл… Знаешь, что такое лоция?
– Знаю-знаю! Однажды на берег старинный сундук выкинулся. Думали, что в нем разные вещи, а там – старинные книги. Про разные-разные страны, моря и порты. И отец Фернандо сказал: лоции.
– Точно. Так вот, в лоции про остров Сейбл сказано, что тут живут спасатели. Вот тут, твои… гм, отцы – так и живут на разных спасательных станциях?
– Угу. Я ж говорила: пятеро – здесь, трое – на Ист-Пойнт, двое – на Уэст-Пойнт… Знаешь, сколько у острова погибло кораблей? Ну, всего-всего? Пятьсот! А может, даже и больше.
– Ого! И сейчас гибнут?
– Пойдем. Покажу тебе сейчас что-то. – Она взяла меня за руку и повела к дюнам.
Сильный ветер дул в лицо. Мы поднялись по песчаному откосу, и я увидел впереди еще несколько дюн, а за ними – фиолетовую ширь океана, всю в белых пенных полосах катящихся к острову волн. Рика дернула меня за руку, мы сбежали вниз, в маленькую лощинку, зажатую между двумя песчаными горами, и я увидел холмики, воткнутые в землю весла, деревянные кресты, якоря, штурвалы.
– Тут лежат моряки, – сказала Рика. – Отец Фернандо сказал: десять тысяч. И сейчас гибнут. Вот весной море вынесло на берег троих. Двух мужчин и женщину. Мо-олодень-кую, ха-арошенькую… Вот их тут и похоронили.
Мы подошли к свежему холмику. На обломке доски, вкопанной в землю, химическим карандашом было написано: «Трое неизвестных из океана. Господи, прими их души».
«Капитан шхуны «Уильям», – прочитал я выцарапанную на ободе штурвала надпись. «Боцман Говард», «Юнга Макс Вениг. Погиб, спасая судового котенка», – было вырезано ножом на обломке реи. И котенок вырезан. Ушастый, смешной котик. На могиле юнги лежали синие, немного увядшие ирисы, а вся могила была облицована мелкими камешками.
– Откуда известно, почему погиб юнга? – спросил я.
– Волны вынесли его на песок. В руках он сжимал рыжего котика, – сказала Рика и, присев, поправила один из камней. – Толстяк Джо, он у нас радист, стал разыскивать судно. Ну, на котором кто-то там пропал. И разыскал. Это был германский танкер «Гамбург». Радист германский нам сказал: да, котик упал за борт, а юнга – за ним… Похороните, говорят, у себя. Он одинокий мальчик.
– Какой смелый, добрый мальчик.
– Мы его так и похоронили – с котиком в руках. Толстяк Джо вначале играл на трубе, а потом плакал… Пойдем отсюда. – Она сильно дернула меня за руку и потянула мимо печальных памятников чьим-то несостоявшимся человеческим жизням.
Ветер усиливался. Он нес с собой песок, сек лицо, глядеть стало невозможно. Сгибаясь пополам, помогая друг другу, мы поднялись на прибрежную дюну и увидели внизу кипящую воду, а вдали по берегу – красные крыши домов спасательной станции. Тоскливая, свинцовая сумеречность расплывалась над островом; тяжелые черно-фиолетовые тучи чудовищным стадом ползли по небу, ползли, кажется, чуть ли не цепляясь за волны. Кое-где среди них виднелись алые прорехи предзакатного неба, и этот пылающий свет вселял в душу еще большую тревогу… «Как-то там мой «Сириус»?» – подумал я и окинул взглядом горизонт, будто надеялся увидеть знакомый остроносый силуэт своего трудяги-траулера. Нет, не видно! Да и откуда он может быть тут? Лишь только меня высадили, капитан увел траулер в открытый океан. Кто не знает морской поговорки: «Дальше в море, меньше горя»? А тем более тут, у этого кладбища кораблей…
