Текст книги "Океан. Выпуск тринадцатый"
Автор книги: Николай Черкашин
Соавторы: Юрий Иванов,Анатолий Елкин,Юрий Баранов,Иван Папанин,Борис Лавренёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
– Кто, кроме членов команды, бывал на корабле?
– На «Марии» немало незавершенных работ. Поэтому, когда линкор стоял на якоре, на нем работало до ста пятидесяти мастеровых от разных заводов.
– Какие работы были так или иначе связаны с погребами? Особенно с первой башней?
– В бомбовом погребе первой башни работали четверо мастеровых Путиловского завода.
– Чем они занимались?
– Устанавливали лебедки.
– В какие часы?
– Приходили они на «Марию» примерно в семь тридцать. Заканчивали работу в шестнадцать часов. Правда, были в этом смысле и исключения: экстренные и ночные работы.
– Как проверялись люди, допускаемые на корабль?
– Теперь можно сказать – плохо. Поименной проверки на берегу не велось. После прибытия людей на борт уточнялось лишь их число. Поименные же списки представлялись старшим из мастеровых каждой партии.
– Значит, при такой системе один человек или даже группа людей могла не только проникнуть на корабль под видом мастеровых, но и оставаться там столько, сколько им могло понадобиться?
– Выходит, что так…
Все происходящее начинало уже напоминать членам комиссии бег на месте. Дело не только не становилось более ясным, но все более и более запутывалось.
Установить истину было невозможно: многие погибли, другие всё помнили лишь приблизительно. При существовавших на корабле порядках удивляться тут было нечему, и комиссия за неимением более точных данных, посовещавшись, вынуждена была записать в решении:
«…Показания мичмана Мечникова, на вахте которого съехали последние четыре мастеровых Путиловского завода, работавшие в бомбовом погребе 1-й башни, находятся в противоречии с показаниями нескольких нижних чинов, которые утверждают, что в ночь с 6-го на 7 октября после 10 ч. вечера они видели двух мастеровых. Установить в точности справедливость этого показания или опровергнуть его не представляется возможным».
Клубок не распутывался. Нити, за которую можно было «потянуть», не было.
16 октября комиссия закончила свою работу. Председатель и старший член ее адмирал Маньковский поехали отдохнуть в Ялту. Крылов засел за следственное заключение. 19 октября он уже представил его главному морскому прокурору, сенатору генералу Матвеенко, включенному к тому времени в состав комиссии. Матвеенко прочел заключение и целиком его одобрил.
ТРИ ВЕРСИИ НА ВЫБОРПетербург встретил их ледяным ветром с Невы и мокрым талым снегом.
Настроение у Крылова было под стать этой погоде. Особенно после доклада у министра.
Тот хмуро выслушал членов комиссии. Перелистал папку, на обложке которой каллиграфическим почерком писаря было выведено: «Заключение Следственной комиссии по делу о гибели линейного корабля «Императрица Мария».
– Кто автор? – Министр постучал пальцем по столу.
– Крылов… Но после обсуждения принято комиссией единогласно для дальнейшего направления…
– Что ж, оставьте…
Министр только старался казаться равнодушным. Как только члены комиссии покинули его кабинет, он начал скрупулезно изучать дело.
В докладе подробно описывалось все, что произошло на «Императрице Марии».
Причины? Комиссия останавливалась на трех возникших у нее версиях:
«1. Самовозгорание пороха.
2. Небрежность в обращении с огнем или порохом.
3. Злой умысел».
Рассмотрев подробно первую версию, комиссия пришла к выводу, что «обстоятельств, при которых известно, что может произойти самовозгорание пороха, не обнаружено». А потому «предположение о самовозгорании пороха является маловероятным».
По версии второй комиссия высказывалась менее категорично, отмечая «некоторую допустимость предположения о возможности возникновения пожара от небрежности или грубой неосторожности».
Всем известная научная добросовестность Крылова заставила его сделать здесь следующую оговорку:
«Из всей прислуги, находившейся в первой башне, спасся тяжко обожженным лишь один человек, и, значит, высказанное допущение остается лишь маловероятным предположением, причем нельзя даже утверждать, был ли кто-либо в это время в крюйт-камере или нет».
Соображения по версии третьей были перечитаны министром три раза.
«Комиссия считает необходимым разобрать и третье предположение…
Злой умысел – вероятность предположения не может быть оцениваема по каким-либо точно установленным обстоятельствам. Комиссия считает лишь необходимым указать на сравнительно легкую возможность приведения злого умысла в исполнение при той организации службы, которая имела место на погибшем корабле:
а) крюйт-камеры заперты не были, ибо в них всегда был открыт доступ из самой башни;
б) башня вместе с зарядным отделением служила жилым помещением для ее прислуги в числе около 90 человек, следовательно, вход и выход из башни кого-либо, особенно в форменной одежде, не мог привлечь ничьего внимания;
в) чтобы поджечь заряд так, чтобы он загорелся, например, через час или более после поджога и этого совершенно не было видно, не надо никаких особенных приспособлений – достаточно самого простого обыкновенного фитиля; важно, чтобы злоумышленник не мог проникнуть в крюйт-камеру, после же того, как он в нее проник, приведение умысла в исполнение уже никаких затруднений не представляет;
г) организация проверки мастеровых не обеспечивала невозможность проникновения на корабль постороннего злоумышленника, в особенности через стоявшую у борта баржу; проникнув на корабль, злоумышленник имел легкий доступ в крюйт-камеру для приведения своего замысла в исполнение».
Итак, выводы? К каким выводам они пришли? Последние страницы дела министр отчеркнул красным карандашом.
«Сравнив относительную вероятность сделанных трех предположений о причинах возникновения пожара, комиссия находит, что возможность злого умысла не исключена, приведение же его в исполнение облегчалось имевшими на корабле место существенными отступлениями от требований по отношению к доступу в крюйт-камеры и несовершенством способа проверки являющихся на корабль рабочих».
«Невесело, – подумал министр. – Что же получается? Выбирай любую версию. По вкусу».
Рассмотрев все три версии, комиссия приходила к выводу, что
«прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства».
Исписана гора бумаги, а единственно верная причина так и не найдена.
Туман… Сплошной туман. Рассеется ли он когда-нибудь?!
«ПЛЕМЯННИЦА» ГРИШКИ РАСПУТИНАЗа три месяца до гибели «Императрицы Марии» командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард получил записку, весьма смахивающую на ультиматум:
«Мы тебя знаем и верим тебе, но если ты хочешь преуспеть, должен подчиниться нашей воле.
Григорий Распутин».
Адмирал не привык к ультиматумам: он отослал записку. Адмирал еще не понимал в полной мере, чем рискует и какие последствия сей поступок может иметь.
Как раз в это время Крылову знакомый, близкий к бывшему министру финансов и премьеру Коковцеву, передал рассказ Коковцева: «Ко мне навязывался Гришка (Распутин. – А. Е.) и все хотел о чем-то переговорить, я отнекивался. Докладываю царю, он и говорит:
– Владимир Николаевич, с вами хотел бы переговорить Григорий Ефимович, назначьте ему время.
Высочайшее повеление! Назначил день и час приема и нарочно пригласил сенатора Мамонтова. Приехал Гришка, поздоровался, сел в кресло, начал бессодержательный разговор… Затем говорит:
– Я хотел с тобою… по душам поговорить, а ты сенатора пригласил, ну, бог с тобой, прощевай.
На следующем докладе спрашивает меня царь:
– Что, у вас Григорий Ефимович был?
– Был.
– Какое произвел на вас впечатление?
– Варнак (каторжник. – А. Е.).
– У вас свои знакомые, а у меня свои. Продолжайте доклад.
Этот доклад был последним…»
Через неделю Коковцев получил отставку. Эбергард переоценил свои силы.
Распутин, казалось, вначале проглотил обиду. Но вскоре Эбергарду вручили новое послание:
«Посылаем тебе наше благословение – образок. Ты же, в знак подчинения нашей воле, должен жениться на нашей племяннице, ныне проживающей в Севастополе (прилагался адрес. – А. Е.)…
Григорий Распутин».
Эбергард вызвал адъютанта и, вручая ему записку Распутина, срывающимся от ярости голосом приказал:
– Адрес здесь имеется. Чтоб этой «племянницы» через двадцать четыре часа в Севастополе не было. Это – приказ…
Через несколько дней Эбергарду было предложено сдать командование флотом вице-адмиралу Колчаку, охарактеризованному историком достаточно красноречиво:
«Ярый монархист, близкий к реакционным кругам Ставки и Морского министерства».
История с «племянницей» явно приобретала иную окраску. Судьба «племянницы» Распутина больше не волновала. Значит, он кому-то расчищал путь. Но кому?
Как выяснилось впоследствии, женщина, на которую указывал в своих записках Распутин, была связана с прогерманскими петербургскими кругами, а значит, и с германской разведкой.
О ЧЕМ НЕ ГОВОРИЛОСЬ В ЗАКЛЮЧЕНИИ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИКогда читаешь заключение комиссии, обращает на себя внимание своего рода «локальность» выводов по третьей версии. Каждому, кто сейчас возьмет дело о гибели «Марии» в руки, станет ясно, что элементарная логика требовала расширения заключения и распространения выводов на более широкие и важные явления и события, чем гибель корабля сама по себе.
Почему такого не случилось, хотя все нити вели явно в распутинский кружок? Мог ли Крылов или любой другой член комиссии не знать о том, о чем знал в Петербурге любой самый заурядный чиновник, – о всемерном покровительстве всему прогерманскому при дворе и о роли, которую играл там Распутин? Конечно, нет! Во флотских кругах был широко известен хотя бы разговор Александры Федоровны с командиром царской яхты «Штандарт» Саблиным, в котором императрица прямо сказала, что даже такой человек, как «верховный главнокомандующий» Николай Николаевич был низвергнут по указанию «нашего друга» – Распутина.
Официальные выводы о высоких покровителях германского шпионажа, даже родись они в голове у всех членов комиссии (а не думать об этом они, конечно, не могли), были в 1916 году попросту нереальными.
В книге «Мои воспоминания» Крылов уже ничему не удивляется. Особенно после того, как прочел опубликованные после революции переписку между царицей, бывшей в Царском Селе, и царем в Ставке, и дневник французского посла Палеолога.
«Эти две книги, – гневно пишет Крылов, – надо читать параллельно, с разностью примерно в 4—5 дней между временем письма и дневника. Видно, что письма царицы к царю перлюстрировались и их содержание становилось известным. Например, царица пишет: «Генерал-губернатор такой-то (следует фамилия), по словам нашего друга (Григория Распутина. – А. Е.), не на месте, следует его сменить». У Палеолога дней через пять записано: «По городским слухам, положение губернатора такого-то пошатнулось, и говорят о предстоящей его смене».
Еще через несколько дней: «Слухи оправдались, такой-то сменен, и вместо него назначен X».
Но это еще не столь важно, но вот дальше чего, как говорится, идти было некуда. Царица пишет: «Наш друг (Григорий Распутин. – А. Е.) советует послать 9-ю армию на Ригу, не слушай Алексеева (начальник штаба верховного главнокомандующего при Николае II. – А. Е.), ведь ты главнокомандующий», и в угоду словам «нашего друга» 9-я армия посылается на Ригу и терпит жестокое поражение».
Позднее об обстановке, в которой работала тогда германская разведка в России, в фундаментальном труде «Пять столетий тайной войны» будет сказано: «Развитию немецкого и отчасти австрийского шпионажа в царской России способствовало несколько благоприятных условий», и в том числе «сильное германофильское течение при дворе. Оно концентрировалось вокруг царицы-немки, которая могла вертеть как хотела жестоким и тупым деспотом, носившим имя Николая II», и «существование большого числа немецких поселенцев, в частности в юго-западном крае». Историки подсчитали, что
«в первом десятилетии XX века в царской России действовало более дюжины крупных организаций, созданных немецкой и австрийской разведкой… Русская контрразведка имела данные о большинстве немецких шпионских групп. Но все же факторы, о которых говорилось выше, помогли немецкой агентуре уйти из-под удара».
В этой же фундаментальной работе дан подробный рассказ о том, какой воистину огромный размах приобрели действия немецких и австрийских диверсантов, старавшихся любой ценой вывести из строя наиболее мощные корабли союзных флотов.
«Главой диверсантов, – рассказывается в книге, – был некто Луиджи Фидлер. И он и его люди долго жили в населенных итальянцами областях Австро-Венгрии и в совершенстве говорили по-итальянски. В арсенале военной базы в Поле были изготовлены адские машины, замаскированные под бочонки с нефтью и краской, консервные банки и другие вещи».
Фидлер разработал даже план взрыва итальянских подводных лодок около Таранто. Но диверсанты попались с поличным.
Изучаем другие документы эпохи – картина та же. Скажем, в материалах следствия, проведенного следователем по особо важным делам о «возможности доставления на территорию России подрывных снарядов». В ходе следствия выяснилось, что эти «подрывные снаряды» шли многими путями, и, в частности, через Швецию. «Особенно интенсивно транзит «адских машин» происходил в районе Северного Кваркена и у станции Корпикюля». У обвинявшихся в совершении диверсионных актов было найдено немало таких зарядов, выполненных в виде небольших подрывных патронов, легко переносимых и маскируемых.
Нет, история гибели «Марии» в свете всех этих и многих других фактов приобрела бы, получи возможность комиссия располагать приведенными здесь нами материалами, совсем иное и весьма определенное толкование.
«СТРАННЫЕ» ВЗРЫВЫ ИЛИ ПРОДУМАННАЯ АКЦИЯ?Серия таинственных взрывов взбудоражила тогда общественное мнение.
В ночь со 2-го на 3 августа 1916 года на внутреннем рейде в Таранто взлетел на воздух новейший линейный корабль итальянского флота «Леонардо да Винчи».
11 августа 1916 года раздался взрыв на бельгийском пароходе «Фрихандель». Сработала адская машина, подвешенная на медной проволоке под трапом.
В тот же день и почти одновременно с «Фрихандель» взорвалась в 9 часов 30 минут (здесь – в 10) в порту Шескюль на рейде «Маньчжурия»: сработал заряд, спрятанный внутри корпуса у левого борта на дне трюма сзади переборки машинного отделения.
7 октября пришла очередь «Императрицы Марии».
8 ноября 1916 года взрыв разнес транспорт «Барон Дризен» на рейде в Архангельске…
Не слишком ли много «случайных» и «странных» взрывов? И не направляла ли их одна злая воля? Сопоставим авторитетные свидетельства и проанализируем обстоятельства этих, казалось бы, никак не связанных друг с другом катастроф.
В книге Х. Вильсона «Линейные корабли в бою 1914—1918 гг.» завеса над тайной «странных» взрывов уже немного приподнимается: 27 сентября, говорит исследователь, в Бриндизи погиб от пожара и внутреннего взрыва итальянский линейный корабль «Бенедетто Брин», на котором погиб 421 человек, в том числе контр-адмирал Рубин де Червин.
«Впоследствии выяснилось, что причиной взрыва было предательство: подкупленные австрийцами матросы поместили в один из погребов адскую машину».
В ночь на 2 августа 1916 года на линейном корабле «Леонардо да Винчи», стоявшем на якоре в Таранто, начался пожар, и после ряда взрывов он затонул; 203 моряка погибло, 80 – ранено.
«Подробное расследование, – рассказывает Х. Вильсон, – показало, что его гибель была результатом измены».
Но что думают по этому поводу другие специалисты?
В ноябре 1916 года, как пишет К. П. Пузыревский в своем фундаментальном труде «Повреждение кораблей от артиллерии и борьба за живучесть», на причины гибели «Леонардо да Винчи»
«был пролит свет. Следственные органы посредством длительного и более обстоятельного расследования напали на след большой шпионской германской организации, во главе которой стоял видный служащий папской канцелярии, ведавший папским гардеробом. Был собран большой обвинительный материал, по которому стало известно, что шпионскими организациями на кораблях производились взрывы при помощи особых приборов с часовыми механизмами с расчетом произвести ряд взрывов в разных частях корабля через очень короткий промежуток времени, с тем чтобы осложнить тушение пожаров».
Не правда ли – полная аналогия тому, что произошло на «Марии»? Но ни Крылов, ни другие члены Следственной комиссии тогда еще не знали этих подробностей.
Между тем картина всех этих диверсий до мельчайших деталей совпадала со всем случившимся на «Марии». Изучим еще один материал:
«8 ноября 1916 года в 13 часов в Бакарице (район Архангельска. – А. Е.) на разгружавшемся транспорте «Барон Дризен» «от неизвестной причины» произошел взрыв в носовой части, где находились сложенные артиллерийские снаряды. Перед началом первого взрыва на корабле был слышен слабый звук, напоминавший выстрел из охотничьего ружья. Вследствие начавшегося пожара в кормовой части транспорта произошел второй взрыв невыгруженного тротила. Далее последовало еще несколько сильных взрывов, которые разнесли транспорт, превратив его в обломки, разлетевшиеся на большие расстояния: они были найдены на путях железной дороги».
Замени в этом свидетельстве название корабля «Барон Дризен» на другое – «Императрица Мария», – и все будет точно соответствовать уже известным нам обстоятельствам гибели линкора.
Один из авторитетнейших исследователей аварий и взрывов кораблей в период первой мировой войны К. П. Пузыревский, работу которого А. Н. Крылов назвал «ценным вкладом в кораблестроительную литературу», исследуя причины катастрофы на «Марии», также приходит к выводу, что здесь имел место «злой умысел» (см. К. П. Пузыревский, «Повреждение кораблей от артиллерии и борьба за живучесть». Судпромгиз, 1940, стр. 288).
Сам Крылов принадлежал к тем людям, которые не могут успокоиться на версиях, допускающих самые различные толкования. Чем больше размышлял он над катастрофой «Марии», тем сильнее утверждался в предположении, что, вероятнее всего, здесь имел место третий, высказанный как предположение комиссией случай – диверсия.
Ход раздумий «адмирала корабельной науки» прослеживается уже по изменениям, которые он вносил в текст очерка «Гибель линейного корабля «Императрица Мария». Написанный в 1916 году и по цензурным соображениям не могущий тогда появиться в печати, он впервые увидел свет в малотиражном сборнике «Эпрон» в 1934 году, а затем вошел в первое издание книги «Некоторые случаи аварии и гибели судов» (1939). При включении очерка во второе издание (1942) к нему были присоединены «Примечания» Крылова, взятые из его же сообщений в заседаниях Следственной комиссии, напечатанных в ее протоколах.
Крылов писал, что за время с начала войны 1914 года «по причинам, оставшимся неизвестными», взорвались в своих гаванях три английских и два итальянских корабля:
«Если бы эти случаи были комиссии известны, относительно возможности «злого умысла» комиссия высказалась бы более решительно».
Архивные документы позволяют восстановить картины этих диверсий даже в мельчайших деталях.
ЭЛЕКТРИК С «БЕНЕДЕТТО БРИН»23 мая 1915 года в роскошный кабинет главы австро-венгерской торговой фирмы «Поликан» Теодора Вимпфена в Цюрихе вошел малопримечательный молодой господин. Усевшись в кресла друг против друга, хозяин и гость некоторое время молчали.
– Вы, конечно, знаете, что сегодня утром Италия объявила войну Австро-Венгрии и Германии?
– Конечно.
– Настало время действовать.
– Объект «выключатель»?
– Он самый.
– Будет исполнено…
– Отлично… Это – на предварительные расходы, – Вимпфен протянул гостю пачку кредиток. – Но деньги любят счет, – рассмеялся Теодор. – Напишите расписку.
Пока молодой человек писал расписку, Теодор Вимпфен, он же капитан 1-го ранга Австро-Венгерского флота, он же агент австрийской разведки № 111 по кличке «Майер», еще раз разглядел гостя. «Нет, пожалуй, такой справится… Молод, энергичен, любит деньги…»
– План будет таким, – начал Майер, спрятав расписку в карман. – Вас знают как представителя генуэзской торговой фирмы по ввозу электротоваров… Сейчас начался так называемый «патриотический угар». – Майер улыбнулся. – Им мы и воспользуемся. Завтра же будьте на призывном пункте. Как электрику вам ничего не стоит попасть на флот. А там выходите на главную цель – линкор «Бенедетто Брин»… Как-никак эта посудина имеет тринадцать с половиной тысяч тонн водоизмещения, восемьсот человек команды. Да и вообще – это грозный противник… Повторяю – на мелочи не разбрасываться. Главная цель – «Бенедетто Брин»…
2 августа 1916 года страшный взрыв, поднявший в воздух двенадцатидюймовую орудийную башню, расколол «Бенедетто Брин». Корабельного электрика на борту линкора не оказалось. Накануне он «случайно» попал на гарнизонную гауптвахту. Мощный линкор, 454 человека команды и сам адмирал де Червин перестали существовать.
