Текст книги "Катастрофа отменяется"

Автор книги: Николай Асанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

4

Малышев пригласил Уразова и Адылова к себе поужинать.

В просторной офицерской палатке стояли три походные койки, под брезентовым потолком светила электрическая лампочка, на алюминиевом столе, накрытом белоснежной скатертью, были расставлены приборы, – одним словом, Севостьянов постарался, даже флягу со спиртом не забыл выставить на видное место, а вокруг нее, как выводок цыплят, серебряные лафитнички, подаренные когда-то Малышеву ко дню свадьбы.

Гости вышли за палатку, где к колышку был подвешен умывальник, а рядом – полотенце. Все они сегодня почти ничего не ели, только пили зеленый чай, да и не до еды было. И когда они снова вернулись в палатку, Малышев увидел их неожиданно совсем другими – веселыми, улыбчивыми.

Адылов намекнул было, что лучше бы пойти в райком, но капитан указал на стоящие рядком полевые телефоны:

– Дежурный по штабу уже знает, где вас искать.

Уху и рыбу подали в металлических тарелках – капитан объяснил, что фарфоровые сервизы пока не взяты на вооружение из-за хрупкости, – шутке посмеялись, тем более что все было отменно вкусно. И разведенный спирт, оказавшийся во фляге, был приятен после этого тяжелого дня, да и прохладнее стало к ночи, а это тоже прибавило бодрости.

Когда первый голод был утолен и Севостьянов налил чай в пиалы, Малышев спросил:

– Как это произошло?

Адылов выпрямился, черные глаза его уставились в одну точку, кожа на скулах затвердела. Уразов тоже ожидал рассказа – днем было некогда говорить о переживаниях и свидетельствах очевидцев.

Адылов решил пойти с женой в кино на дневной сеанс. До начала сеанса оставалось десять минут. Жена разговаривала, с учительницами – они ее подруги, им всегда есть о чем поговорить. Адылов стоял рядом с ними и смотрел в сторону восточного перевала, надеясь увидеть машину начальника милиции Фаизова, который должен был еще утром вернуться со следствия из кишлака Ташбай.

С площади далеко на восток проглядывается все ущелье за горой Темирхан, по имени которой назван и кишлак. Гора эта, похожая на верблюда с двумя горбами, нависает одним горбом над ущельем и рекой. В это время ему показалось, что передний горб горы покачнулся.

Он еще подумал, что зря подолгу засиживается ночью за книгами, – глаза устают! – и на мгновение зажмурился. Когда открыл глаза, увидел, что гора медленно сползает вниз. Движение было таким мягким, спокойным, что он все еще не верил себе, и только для того, чтобы убедиться, не кажется ли это ему, он окликнул жену и указал рукой вперед, на скользящую гору. В это время раздался общий крик ужаса: на площади в воскресный день всегда многолюдно. И только тогда долетел грохот обвала.

Гора все еще падала, раскалываясь на части, а воздух в ущелье словно закипел, от напора его начали лопаться стекла в тех домах, что глядели окнами на восток. Потом ущелье стало мутнеть, словно там появились тучи дыма или тумана, а грохот все нарастал, и завал приближался к кишлаку. Гора падала через ущелье наискось.

Адылов приказал людям отступать на западный конец кишлака, а сам с несколькими добровольцами бросился в ближние к падающей горе дома, чтобы вывести людей. Камни уже падали на кишлак, как вулканические бомбы, но, к счастью, никто не пострадал, были убиты лишь несколько животных в ближних к обвалу дворах. Люди бежали, в чем были, по узким улочкам на площадь и дальше. Адылов вошел в здание райкома и вызвал по прямому телефону дежурного ЦК…

Он замолчал, устало откинулся на спинку стула, но плечи его еще вздрагивали, словно над ним продолжали лететь эти камни, похожие на вулканические бомбы. Уразов и Малышев тоже молчали.

Наконец Малышев спросил:

– В верховьях много объектов, которым угрожает затопление?

– Гляциологическая станция. Но до нее вода не поднимется. Горный рудник и поселок при нем, – там уже приняты первые меры по переселению людей в горы и кишлак Ташбай, через который теперь должны получать снабжение отрезанные от нас люди…

– Фаизова нашли? – поинтересовался Уразов.

– Да. Он задержался в Ташбае.

– Никто не попал под обвал?

– Нет. Мы проверили всех людей на руднике, у гляциологов и в Ташбае. После весенних осыпей дороги в верховьях реки были еще не исправлены, и эта случайность избавила от жертв.

– Можно ли подняться на обвал? – спросил Малышев.

– Чердынцев с гляциологической станции послал разведку, но они не рискнули подняться. Обвал еще движется, как и с нашей стороны. Вертолетчики, доставившие сюда членов правительственной комиссии, пролетели над завалом, но он еще курился пылью.

– Можно ли вызвать вертолет завтра? – обратился Малышев уже к председателю комиссии.

– Что вы собираетесь делать?

– Перебросить через завал понтоны и одну амфибию. Я должен произвести разведку нового озера и, если понадобится, обстрелять обвалоопасные места из минометов. Минометы установлены на понтонах.

– Хорошо. Но смогут ли вертолетчики перенести через завал такие тяжелые грузы? Здесь ведь большая высота…

– При селевой разведке мы поднимались и выше. Правда, ненадолго. Но здесь важен только первый прыжок.

Уразов задумчиво посмотрел на капитана.

– Вы должны обязательно сделать это сами? А подготовка к взрыву?

– Этим теперь занимается лейтенант Карцев.

– Хорошо, я отдам приказ. А сейчас советую поспать, завтра у вас не менее тяжелый день!

Они посидели еще немного, но разговор не клеился: все устали и больше думали о завтрашнем дне. Потом Малышев проводил гостей до дома Адылова.

Кишлак казался мертвым, но на освещенном прожекторами поле продолжалась работа. Саперы на берегу бывшей реки ручной «бабой» вбивали сваи, стучали топоры. А дальше, на белой от света прожекторов плоскости, все вскипали и опадали вулканы в тех местах, где закладывались минные галереи.

Иногда разведочный луч прожектора медленно проползал по склону завала. И тогда казалось, что завал все еще дышит и от этого трудного дыхания с него ползут камни. Теперь это были отдельные всплески непогашенной энергии, но посылать кого-нибудь туда, наверх, было бы равносильно смертному приговору. Придется пока самому Малышеву посмотреть на этот завал и сверху и с той стороны…

На кишлачной площади он попрощался со своими гостями и повернул обратно. Ему было о чем подумать наедине. Например, о позиции Ованесова. Ованесов боялся и этой своей трусостью мог заразить других.

Но и думать об Ованесове было трудно. Это трусость особого рода, трусость за себя, за свою карьеру, но подкрепленная научными соображениями.

Вернувшись к себе, Малышев позвонил Золотову на мост и приказал подготовить два понтона и амфибию к переброске вертолетом через завал, понтоны снабдить буксирными цепями и якорями, вооружить минометами, уложить ящики с минами, поставить рации, упаковать продукты из расчета на пять суток. Людей на понтоны Малышев выберет сам.

За стеной палатки Севостьянов устраивался на ночь. Малышев окликнул солдата. Севостьянов поднял полог.

– Слушаю, товарищ капитан.

– Завтра полетите со мной на вертолете на ту сторону завала. Приготовьте мои и свои вещи. Возможно, задержимся там на несколько дней.

– Есть, приготовиться к полету!

– Отдыхайте!

Он прилег на койку, боясь, что навалившиеся сомнения не дадут ему спать, и вдруг провалился в сон.

Глава пятая

1

Малышева разбудил звонок телефона: Адылов сообщал, что прибыл вертолет.

Вернувшийся ночью Золотов спал на соседней койке, на столе лежала записка, что понтоны и амфибия подготовлены.

Малышев побрился, переменил форменную сорочку и позавтракал. Севостьянов уложил чемодан капитана и свой вещевой мешок. Малышев надвинул на голову тропический шлем и вышел из палатки.

Гряда гор сегодня была светло-синей. Тучи пыли разошлись, дождь на востоке прекратился, и солнце катилось по утреннему небу, как золотой шар. Но к лучшему ли эта перемена погоды на востоке? Дождь все-таки снижал температуру воздуха, ледники под дождем тают слабее. А под солнцем они могут дать столько воды, что напор на завал многократно увеличится. И тогда…

Малышев оглянулся на запад, представляя, что может случиться тогда… Шесть горных кишлаков, тысячи гектаров полей. А внизу, в долине? Города с многотысячным населением, посевы хлопчатника, риса, пшеницы… Долина Фана всегда была житницей двух республик. А воды в озере, по вчерашнему расчету Адылова, скопилось около тридцати миллионов кубометров. Если она прорвется, образуется вал высотой в многоэтажный дом, который снесет все: дороги, мосты, здания, посевы, людей.

Кишлак ничем не выдавал своего беспокойства. Пастух гнал стадо. Шли волы на водопой, глядя выпученными удивленными глазами туда, где еще недавно их поили, но улавливая запах воды дальше, в озерцах. Там опять визжали и брызгались босоногие рыболовы. Ветер с востока был прохладен и чист. Только новая гора, вставшая поперек ущелья, по-прежнему курилась. То ли это поднимался туман с нового озера, то ли еще шевелилась и никак не могла уплотниться и осесть сама рухнувшая земля. Обнаженный бок горы Темирхан тоже дымился и грозил опасностями. Малышев подумал: надо немедленно обстрелять гору из минометов, сбросить возможные лавины…

На краю площади, возле школьного садика, стоял разлапый вертолет. Возле него лежали снятые с прицепов два понтона, и солдаты опутывали их стропами. В сторонке, тоже подготовленная к буксировке по воздуху, ютилась амфибия. Механик опробовал мотор, а Севостьянов укладывал в бортовые ящики чемодан капитана, целлофановые и резиновые мешки с едой. Все работали споро, ловко, и Малышев миновал их, не останавливаясь.

Адылов встал из-за стола навстречу капитану и поманил его на балкон. Кабинет был превращен в спальню. Тут заночевали заместитель министра по строительству Рахимов, его помощник Ованесов и еще какие-то люди. Они спали тяжелым сном, и Адылов мог бы, пожалуй, разговаривать и здесь в полный голос. Но Малышев послушно пошел за ним.

– Ваши понтоны готовы, капитан?

– Да.

– Только что получена радиограмма: рудничный городок затопило. За ночь в верховьях Малого Фана прорвалось горное озеро, и уровень воды за завалом поднялся до тридцати – сорока метров. С рудника надо вывезти хотя бы детей. Их там человек тридцать.

– Мы их вывезем за один рейс, но куда?

– Коржов предлагает переправить их через озеро на дорогу в Ташбай. К самому Ташбаю по воде не добраться, но горная дорога на десяток километров не затоплена. Детей школьного возраста и сопровождающих их женщин придется высадить на эту дорогу, дальше они доберутся пешком. А малышей надо перевезти на гляциологическую станцию. Там готовы их принять.

– Это я сделаю сам.

– У меня все.

– Я хотел бы просить разрешения обстрелять Темирхан из минометов. Там возможны новые обвалы, лучше вызвать их искусственно.

– Не сейчас, – осторожно сказал Адылов. – Сначала проверим, как держится завал.

– Согласен. Но лучше сделать это побыстрее. Под горою работают люди.

– Спросим совета у альпинистов.

Малышев вышел.

За эти десять минут на площади все пришло в движение. Смененные солдаты вернулись из шурфов и сейчас завтракали, а некоторые укладывались спать прямо на камнях. Малышев отыскал старшину, приказал разбудить заснувших и всех накормить. Старшина показал список:

– Отмечаю. Человек не поест один раз, а работать станет в два раза хуже.

На будущем канале по-прежнему непрерывно дымились, как маленькие вулканы, шурфы.

2

Теперь, когда облако пыли рассеялось, отнесенное ветром, завал выглядел довольно мирно, тем более что Малышев рассматривал его со стометровой высоты. Широкая плотина, построенная самой природой. Внизу, у самого ее подножия, стояло одинокое дерево. Адылов сказал Малышеву, провожая его на озеро, что это дерево росло примерно на половине горы. И вот его словно взяли руки великана и переместили вниз на восемьсот метров. Но дерево ничуть не пострадало от этой пересадки, так же зелена его крона, само оно, широко распустив ветви, мирно стоит на виду у всего кишлака, как будто утешает: природа порой бывает довольно милостива…

Но Малышев видел: это ложная милость. Озеро все расширялось и вздувалось. И как ни широка эта природная плотина, она не прочна. И еще – вода может расширить любую трещину, может давить своим плечом на дверь, а теперь это «плечо» стало тверже и тяжелее, чем у любого великана.

А новорожденное озеро, еще не имеющее названия, очень красиво. Вода отстоялась в нем и стала сине-зеленой. Оно лежит в горах, правда, берега его почти не имеют растительности, тут только альпийские луга на склонах гор да морены и ледники. Ледники уже слились с водой, многие нижние морены затоплены, и кажется, что с востока озеро лежит в ледяных берегах.

Вертолет нес на подвесках амфибию Малышева, и, хотя груз был нетяжелым, мотор хрипел от перегрузки. Над уровнем моря было около трех с половиной тысяч, вертолетам трудно в разреженной атмосфере. И самому-то Малышеву порой казалось, что воздуха не хватает. Вот почему Адылов предпочел прибегнуть к эвакуации людей с затопляемого рудника при помощи понтонов, а не на вертолетах.

Малышев высмотрел относительно ровный участок нового берега и дал знак пилоту. Тот завис над этим новорожденным берегом новорожденного моря. Но вот амфибия коснулась колесами земли. Помощник пилота выбросил веревочную лестницу, она упала рядом с машиной, и Малышев торопливо скользнул в люк.

Он ступил на каменный первозданный берег, укрепил качающуюся лестницу и поднял голову – из люка вылезал Севостьянов.

Это было новое испытание для солдата, который так неожиданно испугался однажды воды. Сейчас воды под его ногами было сколько угодно.

Но худенький паренек на лестнице держался уверенно и казался достаточно ловким и сильноруким, чтобы не сорваться. Впрочем, он, наверное, понимал, что проходит некоторый искус на глазах капитана, да и лестница, закрепленная за борт машины, теперь не качалась, и спуск продолжался недолго.

Они помахали летчикам, сели в амфибию, и Малышев завел мотор. Машина осторожно поползла по склону к воде, приводнилась, всплыла и сделала первый круг по прозрачной пустыне, в которой даже и рыбы-то еще не было. Да и что тут делать рыбе, если на дне только камень да завядшая трава в тех местах, где озеро затопило альпийские луга?

Вертолет пошел за понтонами, а Малышев, поудобнее устроившись в кресле моториста, оглядел горизонт. Отсюда видны только вода да горы.

Он повел амфибию к завалу, казавшемуся сейчас куда более грозным и мощным. Острые камни торчали, словно клыки. Чем ближе Малышев подходил, тем отчетливее видел, как дышит завал. Значит, вода могла проникнуть внутрь плотины.

Осмотрев завал, Малышев направил амфибию вдоль правого берега вверх, к истокам реки, питавшей озеро.

Чем дальше, тем прозрачней становилась вода. Она оставалась зеленовато-голубой, как морская, но на дне, на глубине и десяти и двадцати метров, пока достигало солнце, виден был каждый камень. И только к середине ущелья, где глубина озера уже перевалила за сотню метров, вода становилась словно бы черной, стирая все приметы дна. Малышев отвел машину ближе к берегу – и внизу показалось шоссе с белыми бортовыми столбиками, горбатый каменный мостик, бетонная труба водостока. И все это в такой реальности, что казалось, вот-вот под амфибией появится автомобильная колонна.

В одном месте Малышев увидел затопленный шоссейный мост, переброшенный через ущелье. Тут дорога переходила с правого берега на левый. Мост этот, длиной метров сто, неправдоподобно висел в голубой бездне, и на нем серебряной монетой сверкала потерянная подкова… Над этим затопленным мостом Малышева догнал вертолет с понтоном.

Понтон коснулся воды, и Малышев забуксировал его к своей амфибии. По веревочной лестнице неловко спустились два понтонера. Отцепившись от вертолета, они разобрали тщательно уложенные багры и весла. Вертолет пошел обратно, солдаты удивленно оглядывали странное озеро, в котором не было ничего живого, как будто оно приснилось во сне…

Солдаты курили, недоверчиво вглядываясь в прозрачную глубину. Вода была так же прозрачна, как воздух, и суденышки, застывшие в неподвижности, казались невесомыми, зависшими меж водой и небом. Только качнувшись от неловкого движения, они поднимали легкую волну, и тогда снова приходилось поверить, что они все-таки плывут по воде.

Приняв второй понтон с двумя гребцами, Малышев помахал вертолетчикам, взял оба суденышка на буксир и повел их в верховья озера.

Где-то в сорока километрах от завала озеро наступало на рудник.

3

Малышев растерянно вглядывался в странную картину, открывшуюся перед ним.

Поселок горняков был наполовину затоплен, и волна от гребного винта била прямо в окна ближних домов. На крышах и чердаках виднелись люди, сигналившие катеру и понтонерам, а в полугоре, значительно выше поселка, сотни две рабочих выкладывали защитную стену, за которой ровно ничего не было, словно там проводили учения по борьбе с наводнением, выбрав место подальше от воды.

Здесь, в узком горле ущелья, вода поднималась на глазах, и Малышев понял: люди еще не верили в близость беды, когда вечером вернулись с работы и, поужинав, легли отдыхать. Их разбудила вода. Она проникла в дома, отрезала дом от дома, садик от дороги, попутно захлестнула и самую дорогу; и те, кто не верил в ее силу, оказались в западне. Хорошо еще, что нет ветра, – при такой глубине это озеро может смыть полузатопленные дома в один миг. А горный поселок, стоявший на маленькой шумной речке, конечно же, не имел ни одной лодки. Какие тут могут быть лодки, когда речка шумела только по весне дней десять-пятнадцать, а потом терялась в камнях, словно уходила под землю.

Однако ж из-за самого дальнего затопленного дома появился плот…

Его, видно, только что сбили, и матросы на этом узком и недлинном плоту – в четыре бревна крепежной стойки, сбитой в два, наката, – были настолько неумелы, что шесты, которыми они толкали плот, то и дело вырывались из рук, попадали в ямы, должно быть обманчивые из-за необыкновенной прозрачности воды.

На плоту стояли два парня, только что снявшие горняцкие каски и еще не успевшие отмыть угольную копоть.

За домами стучали топоры, там, видно, строили очередное «судно».

Малышев расцепил понтоны и приказал солдатам снимать людей с тех домов, что уже были в воде настолько, что крыши их казались шапками загулявших озорников. Сам он направил свой катерок к последнему домику поселка, из чердачного окна которого слышался детский плач.

Но и снимать людей оказалось нелегко. Непривычные к большой воде, они боялись вертлявого суденышка, да и сама обманчивая зыбкость прозрачной воды больше устрашала, нежели подавала надежду. Только решительное движение паренька-школьника, вдруг прыгнувшего прямо в амфибию, помогло капитану, хотя машина чуть не перевернулась от прыжка лихого пассажира. Дальше пошло легче: женщина на чердаке отыскала стремянку и опустила ее на днище машины. Мальчишка уперся в стремянку спиной, и по опасному трапу сползла старуха, потом девочка, которую Севостьянов принял на руки, а затем и сама хозяйка домика..

– А где муж? – спросил Малышев.

– Защитную стенку строит, – женщина ткнула рукой в сторону горы.

– Зачем? – удивился Малышев. – Там-то никакая стенка не нужна!

– Как раз! А если рудник затопит? Потом воду откачивать.

Она говорила деловито, но сухо, словно Малышев обидел ее своим непониманием самого главного. А Малышев и действительно смотрел на нее с изумлением. Он привык думать, что самое главное во всякой катастрофе – это забота о человеке. Она, как видно, по-своему поняла его изумление, сказала просто:

– По радио объявили, что солдаты идут на помощь. А дома у нас каменные, кладка добрая, они и неделю в воде простоят, не обвалятся.

Пассажиры совсем осмелели. Мальчик даже принял на себя лоцманские обязанности, командуя: «Направо, мимо школы! А теперь к клубу поворачивайте, за ним плоты рубят!» И верно, за клубом строили сразу три плота, и там же Малышев, увидел нескольких инженеров, распоряжавшихся «эвакуацией» на плотах.

Высадив пассажиров, Малышев передал управление Севостьянову, а сам выскочил на берег. Надо было выяснить, чего от него ждут.

Невысокий, давно не бритый человек представился:

– Начальник рудника инженер Коржов!

Малышев назвался.

– Вы уж извините, товарищ капитан, я вас буду по имени и отчеству… В армии не пришлось быть, по-военному не умею.

– Павел Алексеевич…

– Завтракали?

– Все в порядке.

Коржов задумался, почесал лохматую голову.

– Тогда давайте так. Ваши ребята снимают людей, застрявших в домах. Вас я попрошу пройти вверх по озеру до конца. Хотя где он, этот конец, одному аллаху известно. Мы тут получили радиограмму, из которой ничего не поняли: какая-то войсковая часть идет через перевал с востока, и они где-то застряли. Место обозначено, по-видимому, топографическим знаком с военной карты…

– С востока идут саперы и дорожники под командой капитана Соболева. Они в пятидесяти километрах от вас по ущелью. Там осыпями уничтожило дорогу. Сейчас ее налаживают.

– Вот это-то нам и нужно! То есть – дорога. В верховьях Фана есть еще один небольшой кишлак – Ташбай. Надо выяснить, угрожает ли кишлаку наводнение. Если нет, ваши солдаты начнут переправлять женщин и детей на ту сторону, на дорогу, только надо найти участок, с которого дорога не затоплена. Дальше они пройдут пешком до Ташбая и там дождутся машин. Если часть капитана Соболева пробьется, надо думать, за ними начнут ходить и гражданские машины. Ну, а рабочие перебьются в палатках, у нас есть несколько штук. Малолетних ребят, которым такая дорога будет не под силу, отвезете потом на гляциологическую станцию.

Малышев подождал, пока вернулись солдаты, снимавшие людей с домов, назначил старшего, проверил рацию на понтоне, свою рацию и объяснил задачу. Как только он найдет участок шоссе, где кончается зона затопления и есть хороший подъем к дороге, он радирует солдатам. К тому времени они снимут людей с домов и выйдут первым рейсом к Ташбаю. Работа будет не из легких, понтон ползет не больше шести километров в час, а до Ташбая вся дорога может оказаться затопленной. Если начнется ветер, лучше подождать.

На берег вернулся Коржов, подал Малышеву флягу, рюкзак.

– Тут спирт на всякий случай и еда. Кто знает, как вас верховья встретят.

– Шахты надеетесь отстоять?

– Как сказать… Чердынцев с гляциологической станции подсчитал, что дальше уровень воды будет подниматься медленнее: озеро разливается в ширину. Но видно, где-то прорвало наносы на Фане, его вычисления опаздывают. Если через неделю завал не взорвут, боюсь, что наши стенки придется строить до самого синего неба…

Он грустно усмехнулся, взглянул на бетонщиков. Те, не отрываясь, громоздили свои укрепления. Дети и женщины, снятые с домов, уже помогали им. Возле здания с вывеской «Столовая», по грудь в воде, обвязавшись длинной веревкой, бродили мужчины, вытаскивая котлы, тарелки, мешки, и укладывали все это на плот. Резко визжала пила – готовили дрова для походной кухни.

– А как с продуктами? – спросил Малышев.

– На десять дней хватит. А что там? – Коржов выразительно кивнул на запад.

– Бьем шурфы, – неохотно ответил Малышев. Теперь он точнее представлял, какая трудная работа выпала на долю его батальона. Рудник, Ташбай, дорога на восток – все под угрозой…

– А как у гляциологов? – спросил он.

– Чердынцев считает, что до них вода не дойдет. То есть в том случае, если завал взорвут не позже, чем через две недели. Но он уже ошибся: думал, что вода будет подниматься метров на пять-шесть, а она скачет по десять-двенадцать. Да еще ледники начали сильно таять… – Он указал на самодельную мерную шкалу, нанесенную черной краской на отвесном утесе. Малышев взглянул: вода плескалась на отметке двадцать два пятьдесят.

– Откуда вы считаете? От уровня Фана?

– Если бы! Поздно спохватились! Маркшейдер высчитал приблизительно по своим горным картам.

Малышев молча прыгнул в амфибию. Севостьянов оттолкнулся от берега. Мотор застучал, и от каменных склонов понеслось эхо, похожее на пулеметную очередь, только эта очередь длилась без перерывов и все усиливалась, словно противник не отступал, а приближался.

Что делать, на то похоже. Еще вчера ты спокойно сел обедать, вполне довольный своим днем. И позавчера ты был спокоен. И много дней подряд. Та боль, что терзала и мучила тебя, стала понемногу утихать, как будто ты примирился с нею или привык. А другой боли или горя ждать было неоткуда. И солнце светило ясно, и люди были добры к тебе. Но видно, и войны и катастрофы схожи одним: они приходят неожиданно. Тебе не пришлось повоевать, так вот тебе другое испытание. И помни: отступать нельзя. Тут тоже как в бою. Ты отступишь – кто-то погибнет. Тоже как на войне…