Текст книги "Катастрофа отменяется"

Автор книги: Николай Асанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

– Заря, – тихо сказал майор и смутился, заметив, что генерал улыбнулся.

– Именно, майор, заря. Начало рассвета в затемненном мире…

Генерал встал, поглаживая пальцами пышные брови. Масленников протянул ему какие-то бумаги. Сибирцев взял пакет, предназначенный для Демидова, и попрощался.

Выходя из кабинета, он услышал голос генерала:

– А побриться, майор, все-таки не мешает!

10

На этот раз Георгию не пришлось пробиваться на базу Демидова через встречный поток. Едва он успел побриться, как позвонили с аэродрома и сообщили, что его ожидает самолет.

По-2, на котором должен был лететь Сибирцев, рядом с «дугласами» и «петляковыми» казался маленьким. Летчик стоял возле самолета, опершись на крыло, и курил. Было совсем темно, только огонек его папиросы описывал однообразные дуги и вспыхивал сильнее, когда летчик затягивался. Увидев пассажира, летчик загасил папиросу и поспешил занять свое место.

Сибирцев напряженно смотрел вниз, угадывая на всех дорогах беззвучное, но мощное движение. В тот момент, когда они делали разворот на северо-восток, он увидел справа длинную волнистую дугу огня, затем, даже сквозь рокот самолета, до них донесся непрерывный, все нарастающий грохот: там артиллерия прокладывала дорогу пехотным дивизиям…

Летчик обернулся к майору, что-то крикнул, потом поднял вверх большой палец, сигнализируя, что на земле все в порядке. И хотя никто и нигде не говорил, что должно начаться наступление, Сибирцев понял по этому жесту, что летчик все знает и тоже рад начинающемуся сражению.

Сибирцев пытался разглядеть в темноте места, над которыми они летели, надеясь угадать темные пятна хуторов и перелесков, найти более светлые ленты рек. Но он так ничего и не угадал. Самолет вдруг нырнул вниз, и на земле вспыхнули посадочные огни…

Выскочив из самолета, майор настороженно прислушался к земным звукам. В той стороне, откуда он прилетел, волны грома не затихли, а, наоборот, еще более усилились, так что даже здесь воздух колебался. Вся юго-западная часть горизонта постепенно светлела, как будто грохот этот приближал час рассвета.

К самолету подбежал Демидов, держа в руке включенный фонарик.

– Разрешите представиться… – начал было он, но, узнав Георгия, улыбнулся, крепко пожал руку друга. Потом с нескрываемым чувством радости, которое испытывал и Сибирцев, тихо добавил: – Ну, началось!..

– Началось! – так же тихо ответил Сибирцев.

– Машина рядом, – уже громко и отчетливо сказал Демидов.

– Начальник штаба батальона старший лейтенант Голосков, – представился другой офицер, и для Сибирцева это звучало примерно так: «Мы уже давно были готовы, ждали только приказа!»

– Пакет у меня! – сообщил Сибирцев, садясь вместе с Демидовым и Голосковым в машину.

Они вошли из темноты в комнату, и яркий свет на мгновение ослепил их.

– Так, – сказал Демидов, прочитав сопроводительную бумагу и передавая ее Голоскову. – Наша задача – овладеть мостом через Нордфлюсс в Дойчбурге.

Голосков прочитал бумагу, перевернул ее обратной стороной, словно надеялся увидеть там еще какие-нибудь инструкции. Потом бережно сложил ее и запер в железный ящик.

– Значит, не напрасно работали с макетами, – улыбнувшись Демидову, сказал он.

И Сибирцев понял, что в батальоне уже давно отрабатывали задачу.

Демидов извлек из переданного ему Сибирцевым пакета фотоснимки и разложил их на столе по номерам.

– Тот самый мост!.. – обрадованно воскликнул Голосков, взглянув на снимки.

– Правильно. Тот самый, – подтвердил Демидов. – А теперь давай рассмотрим, что к нему.

Офицеры склонились над столом.

На первом снимке мост через Нордфлюсс и город Дойчбург были сняты сверху, видимо с самолета. Земля внизу клубилась дымками зенитной стрельбы. Мост находился в предместье города, в восточной стороне.

На следующем снимке были видны только восточная часть предместья, тот же мост и поле перед ним. Здания возле моста с той и другой стороны реки еще не распознавались отчетливо. По было понятно, что для захвата моста не надо врываться в самый город, перед мостом большая площадка, к тому же изрытая воронками от бомб, на которой можно приземлиться и собраться, а если понадобится, то и принять бой, так как воронки вполне укроют парашютистов.

Третий снимок и все последующие были сделаны разведчиком. Он сфотографировал мост с разных сторон. На этих снимках были отчетливо видны каменные строения по обеим сторонам моста, очень старинные, с готическими башенками, сложенными из гранитных валунов, должно быть оставшиеся еще от тех времен, когда хозяева Дойчбурга взимали мостовую пошлину с проезжавших здесь путников. Теперь в этих каменных башнях находилась охрана моста. Заштрихованные пятна в устоях показывали заложенные немцами заряды взрывчатки.

– Да, работа, – медленно выдохнув воздух, сказал Демидов. – Как будто уже побывал там. Очень прошу, передай нашу благодарность тому, кто делал эту работу.

– Да я и сам не знаю, – усмехнулся Сибирцев.

– Ладно, ладно, – сказал Демидов. – Я тайн не выпытываю. Я просто прошу от нашего имени поблагодарить их за все, что облегчит наш труд. А труд будет большой…

В этом признании предстоящего труда не было ни боязни, ни сожаления. В нем звучала уверенность, что все будет сделано как надо.

И Сибирцев понял, что каждое добавочное знание только поможет Демидову. Он сказал:

– Все эти снимки сделала Марина…

– Марина? – Демидов смотрел широко открытыми, удивленными глазами. – Да как же она смогла?

– Мы-то с тобой можем?

– Да ведь мы идем с оружием. А она…

И оба замолчали. Молчал и Голосков. Он не знал Марины, но, если его начальник поражен и восхищен, значит, девушка что надо! И он сочувственно ждал, что скажут о ней еще.

Но для Демидова имя Марины прозвучало как напоминание о том, что он должен сделать все как можно лучше, чтобы ее трудная работа не пропала даром. Он знал эту работу! А Сибирцев думал, сумеет ли увидеть Марину до начала наступления…

– Товарищ капитан, телефонограмма, – послышалось за дверью.

– Давай, давай, – ответил Демидов.

Собрав снимки и передав их Голоскову, он торопился перейти теперь к очередным делам.

Расшифровав телефонограмму, сказал Голоскову:

– В четыре ноль-ноль. Подъем в три двадцать, а сейчас пусть люди отдыхают. – Но в голосе его послышалось какое-то недовольство.

– Что-нибудь случилось? – спросил Голосков, привыкший понимать настроение командира.

– Присылают нового связиста, – сердито ответил Демидов. И пояснил Сибирцеву: – Наш связист в госпитале. А с новичками, сам знаешь, трудно срабатываться, да еще в операции.

– Ну, отдел кадров знает, кого послать, – успокоил его Сибирцев, втайне же посочувствовал Демидову.

– Сейчас я тебя провожу, – не принимая утешения, сказал Демидов. – Надо еще подготовить самолеты.

Уже прощаясь, Сибирцев сказал:

– В самом крайнем случае взорвешь мост и отходи на восток. Немцы его подготовили к взрыву, так что тебе надо только отыскать мины.

– Этого не будет, – сердито сказал Демидов. – Взорвать мост, а танки будут стоять на берегу? Ты лучше поторопи танкистов, чтобы вовремя поддержали нас.

– Мы придем к девяти часам…

– Ничего, я смогу и до двенадцати подождать, – уверенно сказал Демидов.

Голосков подтвердил кивком головы это обязательство.

– Ну, все! – Демидов закрыл планшет, протянул обе руки Сибирцеву. – Ты в штаб?

– Нет, сначала заеду к Хмурову.

– Ну, будь здоров! До встречи в Германии! – торжественно сказал Демидов и торопливо попрощался. Было видно, что он уже с головой ушел в свои заботы.

Хмуров сидел у телефона и сердито кричал в трубку. Увидев Сибирцева, он прервал разговор, встал, коротко сказал:

– Лейтенант Стрельцова выехала в штаб армии, – и уже более доверительно добавил: – Вот все еще доругиваюсь по этому поводу… Говорят, сама изъявила желание. А мне ничего не сказала, – с обидой закончил он. – Ну, а вы как?

– Да вот отправляюсь на операцию.

– Жаль, жаль, что вы так поздно. Она только что уехала. Может, еще догоните…

– Вряд ли.

Хмуров взглянул на расстроенного Сибирцева, и в глазах его мелькнуло сожаление. Однако промолчал.

По дороге на аэродром Сибирцев с горечью думал, что ради его, Георгия, спокойствия Марина умолчала при последнем свидании об уходе на новую операцию. А может быть, он сам был так недогадлив, что не понял ее?

11

Проводив Сибирцева, Демидов долго стоял на аэродроме, глядя в темное небо, прислушиваясь к отдаленному грому, который становился все яснее и достигал этих мест, накатываясь длинными волнами. Так слышится морской прибой.

– Двадцать три пятьдесят, – кашлянув, сказал Голосков. – Я пойду приготовлю карты…

– Хорошо, – глухо ответил Демидов. – Снаряжение я проверю сам.

Голосков ушел. На краю аэродрома он оглянулся и увидел капитана на том же месте. Он чернел неподвижным силуэтом на фоне посветлевшего на восточной стороне неба.

О чем думал Демидов в этот короткий час одиночества? О чем думают люди в предвидении опасности? Стараясь отогнать от себя навязчивые мысли, тяжело ступая по гудящей земле, Демидов пошел к транспортным самолетам. При этом шаги его становились с каждой минутой легче и увереннее. Теперь он был занят только своим непосредственным делом, думал о своих людях, об их вооружении. Все вдруг стало привычно и просто.

В три десять подготовка была окончена. Демидов вернулся в штаб. Голосков спал на широком диване, даже сапоги снял. Демидов поморщился, но не стал его будить. Пусть поспит последние десять минут.

Демидов не понимал, как можно спать в такие минуты, а потом, проснувшись, думать и говорить о далеком будущем, когда все может решиться в ближайшие десять минут. Но Голосков поступал именно так, и Демидов ничего не мог с ним поделать. За размышления и мечтательность нельзя наложить взыскание, как, например, за то, что медицинская сестра Кольцова перед каждой операцией прежде всего съедает из неприкосновенного запаса шоколад, а уже потом принимается за концентраты и сухари. Кольцова ссылается на то, что может случиться так – всего съесть не удастся, пусть уж лучше пропадут сухари, чем шоколад иди сгущенное молоко. За эту странность еще можно наложить взыскание, а за мечты о далеком будущем и за умение спать перед самым началом операции – нельзя…

Дежурный открыл дверь и спросил:

– Можно?

Вслед за ним вошла женщина в форме лейтенант остановилась у двери и отрапортовала:

– Лейтенант Стрельцова явилась в ваше распоряжение…

Демидов молча стоял посреди комнаты. Свет лампы падал из-за его спины, оставляя лицо в тени. Он был рад этому и не отрываясь смотрел на Марину. Она немного похудела, губы обветрились, щеки чуть ввалились. Лицо стало выразительным, строгим.

Дежурный вышел.

Демидов отступил на один шаг так, чтобы свет упал на его лицо. Марина смотрела на него, не понимая, почему капитан не ответил на ее приветствие.

– Ты разве не знала, что идешь ко мне? – тихо сказал Михаил.

– Миша! – обрадовалась она. – А мне назвали начальника штаба лейтенанта Голоскова.

– Вот он спит, – шепотом ответил Демидов.

В тишине этой была надобность не потому, что рядом спал Голосков. В эту минуту они с благодарностью подумали о судьбе, которая свела их вместе для трудного опасного дела.

– Вечером здесь был Георгий, – сказал Демидов.

– Я не успела его предупредить, – вздохнула Марина.

– Ничего, мы с ним еще встретимся. Знаешь, он пойдет с танковым десантом на Дойчбург, – с гордостью сказал Демидов.

И вдруг заметил, что Марина не обрадовалась. Ему стало неловко, словно он подглядел ее опасения. Она боялась. Не за себя, за Георгия.

Он отвел глаза. Заметил, что Голосков не спит. Начальник штаба лежал на диване, закрыв глаза, но по его неестественно ровному дыханию и по тому, как часто делал он глотательные движения, чувствовалось, что он с интересом прислушивается к их беседе, боясь нарушить ее. Тогда Демидов взглянул на часы и громко сказал:

– Три двадцать пять. Вставай, Голосков!

Голосков встал, натянул сапоги. Демидов познакомил его с Мариной. Старший лейтенант с удовольствием и без стеснения разглядывал ее, пока Демидов не сказал:

– Пора!

Голосков выбежал за дверь. Сейчас же послышался сигнал тревоги. Замелькал свет в открываемых дверях. Хлопанье, топот, короткие и еще нестройные крики команд. Демидов собрал карты со стола, уложил в планшет, сказал:

– Задачу знаешь?

– Да, – коротко ответила она, сразу переходя на деловой тон.

– Полетишь со мной… Павел! – крикнул он ординарцу. – Проводи лейтенанта Стрельцову к связистам. – И, снова обращаясь к Марине, добавил: – Вылет в четыре ноль-ноль. Сверим часы.

Марина перевела стрелку Часов на две минуты вперед, оглянулась на дверь. Ординарец уже стоял на пороге. Кивнула головой Демидову, совсем как бывало в юности, и вышла.

За окном продолжалось сильное и непрерывное движение. Демидов окинул комнату взглядом надолго уходящего человека и пошел к выходу.

Люди уже построились на аэродроме. В темноте все казались горбатыми и неуклюжими от парашютных ранцев, надетых на плечи. Демидов шел по рядам, придирчиво приглядываясь ко всему, что белело и светилось, что, не замеченное здесь, второпях, могло там, в Германии, стать причиной смерти человека. Он приказал одному сержанту немедленно переменить шинель, а потом пошел к Марине.

Он увидел ее издалека. Марина еще не переоделась. Она стояла с группой связистов, проверяя укладку радиостанций. Она казалась очень деловитой и спокойной, и Демидов не окликнул ее, только подивился, как охотно и живо подчинялись ей девушки-радистки. Видимо, Марина пришлась им по сердцу.

С аэродрома поднялась красная ракета. Люди тронулись нестройными рядами, торопясь к самолетам. Демидов переждал, пока вышли все. Вот уже и связисты прошли, теперь Марину не различишь среди других. Вот пробежал Голосков. Последний раз оглядел Демидов огромный дом и службы поместья и торопливо пошел к самолету. Весь аэродром загудел.

…Самолеты выходили на старт. Марина, посадив связистов, подошла к Демидову. Он пропустил ее и вошел за нею в самолет, осветив находившихся там десантников фонарем. Лица у всех были напряженные. Демидов сел рядом с Мариной и погасил фонарь.

Когда поднялись в воздух, стало светлее.

– Наши наступают! – крикнул кто-то громко. Все припали к окнам.

Внизу простиралась огненная полоса. В нескольких местах она прорезывалась темными пятнами, похожими на тоннели, проложенные в огне. Сверху земля напоминала электрифицированную карту, на которой селения и высотки были опоясаны светящимися полосами.

– Георгий там? – спросила Марина.

– Да.

– Страшный огонь, – словно про себя сказала она.

И Демидов опять подумал о том, что для нее страшно там, где сейчас Георгий, а если бы Георгий знал, где она сейчас, ему показалось бы, наверное, что ее положение опаснее. И от этой мысли ему стало легче, словно тягота военной опасности распределилась равномерно и на его долю осталась самая малость…

Внизу показалась лента реки. И сразу стал виден Дойчбург. Город горел, подожженный бомбардировщиками.

Бомбили только западную окраину – вокзалы и подъездные пути, оставив восточную часть с мостом в темноте. И Демидов порадовался тому, что бомбардировка была прицельной, никто не осветил случайным пожаром место высадки десанта. И на мосту, совершенно невидимом, никто не стрелял по самолетам, гитлеровцы надеялись укрыть его от налета.

В этот миг летчик качнул крыльями, отвечая на сигналы ведущего, и Демидов поднялся с места.

– Пора! – коротко сказал он.

Из открытых люков пахнуло такой сыростью и резким ветром, что стало зябко. Темная, враждебная земля лежала внизу, настороженно следя за русскими самолетами. Демидов заглянул в люк и увидел широкие серые тени парашютов, оторвавшиеся от передних самолетов, еще невидимые с земли, но отлично различимые отсюда, сверху.

Он прыгнул вслед за Мариной, надеясь приземлиться где-нибудь рядом, чтобы защитить ее в первые мгновения. Прыгая, он по привычке закрыл глаза, сосчитал до трех, затем открыл их, продолжая свободное падение. Земля приближалась, и он дернул кольцо. В этот момент фашисты открыли огонь, обеспокоенные долгим гудением кружащихся над мостом самолетов.

12

В три часа утра танковые части заняли исходные позиции для прорыва. Артиллерийский обстрел вражеских позиций продолжался с неукротимой силой.

Уже невозможно было разобрать голоса отдельных батарей и даже полков. Грохот тяжелых орудий, ведших огонь через головы приготовившихся к броску пехотных частей, сливался с залпами легких пушек, расположенных в боевых порядках пехоты. Что же происходило там, за огневой линией русских батарей, у гитлеровцев, если даже здесь, казалось, нечем дышать.

Роты Яблочкова и Подшивалова Сибирцев нашел в лощине, в лесу. Танки укрылись между деревьями. На них лежали ветви и листья, сбитые немецкими снарядами еще в первые часы артиллерийской перестрелки. Теперь фашисты больше не стреляли по лесу, а танкисты стояли возле машин. Рядом с каждым танком сидели автоматчики, которые должны были сопровождать танкистов в рейде. Пехотинцы волновались, многим из них приходилось участвовать в танковом десанте впервые.

Один из танкистов проводил Сибирцева в землянку, где находились командиры рот.

Сюда грохот доносился слабее. Оглядевшись, Сибирцев узнал среди командиров Подшивалова, Яблочкова и Сереброва. Пехотный капитан сидел в углу, внимательно слушая разговоры танкистов.

– А, товарищ майор! – обрадованно закричал Яблочков, увидев Сибирцева. – Давно ждем, давно! Видели наш десант? Как вам нравится? Встреча старых друзей. Фейерверк, иллюминация и салют. Ведь будет нам салют за сегодняшнюю ночку? Будет?

– Будет, будет! – улыбнулся Сибирцев.

– Что ж, выпьем за следующую встречу! – Яблочков поднял бутылку с остатками вина, разлил вино в кружки, пахнувшие бензином, которым пропахло все в землянке, и подал одну Сибирцеву, вторую Сереброву.

– Не могу, – отказался Серебров с сожалением, – здоровье не позволяет.

– Вот чудак, – удивился Яблочков, – а если фашисты всадят в тебя полкило осколков, что случится с твоим здоровьем?

– Ну, то судьба, по-научному – кисмет, – сказал Серебров. – А пока я жив, надо о здоровье заботиться. Вот старший лейтенант выпьет с удовольствием, – он указал на Ворона, который быстро писал что-то, положив на колени планшет.

– Письмо? – спросил Сибирцев.

– Да, – ответил Ворон, принимая от Яблочкова кружку. – Подшивалов опять получил свою сотню писем и вот попросил помочь.

Ворон с удовольствием выпил, крякнул и потянулся к столику, на котором стояли открытые консервные банки. Закусив, он снова склонился над планшетом, чему-то улыбаясь.

– Получается? – спросил Подшивалов.

– Получится, – уверенно ответил Ворон. – Можешь от нее больше писем не ждать. Мне писать будет.

Подшивалов склонился над листком, прочитал про себя письмо и с завистью сказал:

– Чистый Тургенев… Открыл бы курсы, что ли, как надо девушкам писать.

Сибирцев подумал: как странно, что офицеры способны балагурить в такое серьезное, ответственное время. Тут же вспомнил, что и сам в последние минуты перед атакой старался отвлечься от мыслей о будущем. Ну что же, это и к лучшему! Значит, для боя все подготовлено…

Ординарец широко распахнул дверь землянки и сказал высоким голосом, почти фальцетом:

– Разрешите доложить, зеленая ракета строго на запад…

И по тому, как зазвенел его голос, как торжественно прозвучали его слова, почувствовалось, что для этого худенького солдата с исковырянным оспинами лицом наступила самая великая минута в жизни. И эта торжественность, сознание важности и неповторимости наступающего мгновенно преобразили всех.

Серебров поднялся и вытащил из кармана часы, словно для того, чтобы отметить, насколько точно началось наступление. Ворон тщательно свернул незаконченное письмо и положил в планшет. Подшивалов застегивал под подбородком шлем, надвинув его так, чтобы скрыть ожоги на лице. Яблочков вышел первым.

Командирский танк подошел к землянке. Яблочков широким жестом указал Сибирцеву на башенный люк, как будто приглашал его прокатиться в такси по Петровскому парку.

– Прошу, – сказал он. – Стрелять-то умеете?

Башенный стрелок, на место которого должен был сесть Сибирцев, стоял рядом с машиной и смотрел на Яблочкова такими печальными глазами, что Сибирцеву стало жаль его.

– Не горюй, Сашок, ты пойдешь на триста пятой, – сказал Яблочков.

– А почему вы не со мной, товарищ майор? – спросил у Сибирцева Подшивалов.

– Ладно, ладно, – закричал Яблочков, – с тобой Серебров идет… – И вдруг замолчал, прислушиваясь к внезапно наступившей тишине.

Стало слышно все – слова, треск сучьев, глухой рокот моторов. А где-то вдалеке послышалось рассыпающееся дробью длинное «ура». Это было короткое мгновение, когда в дело вошла пехота, когда артиллеристы меняли прицелы, готовясь перенести огонь в глубину немецких позиций. И короткая эта пауза была наполнена такой торжественностью, что все замолчали. И затем, так же внезапно, огонь возобновился, грохот потряс воздух, и люди бросились к машинам, ожидая второй ракеты.

Она вспыхнула там же, на западе, оставляя тонкий, длинный след в небе. Сибирцев занял свое место в танке. Машина тронулась. Все посторонние звуки сразу стали неслышны, остались только писк и царапанье в мембранах наушников, голоса своих и гитлеровцев, бушующие в эфире, словно и там шла война.

На выходе из леса Сибирцев увидел уже оставленные пехотой траншеи и двух солдат, которые сигналили фонариками танкам. Один из солдат вскарабкался на броню машины рядом с молчаливыми автоматчиками. Солдат указывал Яблочкову проход в минных полях, проделанный сегодня ночью.

Возле первых немецких траншей сапер спрыгнул с машины, так и не расслышав слов благодарности, которые крикнул Сибирцев. Дальше мин не было. Среди хаоса разрушенных бетонных стен и взрыхленной земли еще продолжались схватки с немцами, но основная часть наступающих уже прорвалась за мелководную речку, ушла по полям мызы Гроссгарбе и скрылась в лесу, защищавшем подступы ко второй линии вражеских траншей.

Яблочков не утерпел, чтобы не ввязаться в этот бой. Он повел машину на уцелевший дот с броневой крышкой, поднимавшейся куполом, и закрыл лобовой броней амбразуру. Пятеро пехотинцев, оказавшиеся перед этим дотом, крича что-то танкистам, подтащили к стенке дота ящик с толом и подожгли короткий шнур. Яблочков отвел машину назад. Тотчас же раздался взрыв, от которого крышка дота свернулась набок, словно шапка подгулявшего парня. Пехотинцы нырнули в дымящееся пекло и через минуту показались опять, размахивая автоматами, словно желая счастливого пути танку.

Сибирцев увидел первых пленных. Они брели на во сток, бросив оружие. Никто не сопровождал их. Одного все время трясло мелкой и противной дрожью, второй брел, подняв руки вверх, и орал одно и то же слово: «Лайзе! Лайзе! Лайзе!» – и было непонятно, кому он приказывает быть тихим – себе или страшному грому войны.

Яблочков спросил возбужденным голосом, куда направляться дальше. Сибирцев указал дорогу на Гроссгарбе. На мызе горели какие-то строения, освещая путь танкам.

Постепенно начало светать. Впереди была железнодорожная насыпь, за которой укрепились гитлеровцы и вели интенсивный огонь по наступающим. Вот уже и по броне танков защелкали пули, кто-то из автоматчиков тяжело вскрикнул и сполз.

Сибирцев все еще не хотел закрывать крышку люка, разглядывая поле боя. Он видел, как дорога от мызы повернула на север, к морю. Разложив на коленях карту, Сибирцев увидел, что за насыпью дорога сворачивала к берегу озера. С одной стороны был большой участок леса, а дальше шлюз в верховьях мелководной речушки. Сибирцев окликнул Яблочкова:

– Надо прорваться к шлюзам, чтобы немцы не взорвали их.

– Вот и видно, что вы не танкист, товарищ майор, – с осуждением сказал Яблочков. – Мне и без карты понятно, что немцы натыкали там не меньше пяти противотанковых батарей. Прижмут они нас к озеру, и вспыхнем мы, как неопалимая купина…

– Во-первых, не пять, а три батареи, а во-вторых, их местоположение точно отмечено. Смотрите!

Он протянул Яблочкову карту. Тот с минуту разглядывал ее, но, возвращая, не смог удержать недоверчивой улыбки.

– Хотел бы я знать, кто тот пророк, что поставил эти значки. Так немцы и допустили бы его к своим оборонительным рубежам!

– А я привык доверять разведчикам! – более резко, чем даже хотелось бы, сказал Сибирцев. В это мгновение он вспомнил о Марине и о ее долгих путешествиях по вражеской стране. Люди, которые принесли подполковнику Масленникову данные об этих батареях, знали цену каждому своему слову и знаку.

На все это препирательство ушло не больше пяти минут, но с танками снова поравнялись пушки Власова. Капитан шел по обочине дороги, словно не считал нужным укрываться от пуль. Сибирцев окликнул его:

– Товарищ Власов!

– Здравствуйте, майор. Я видел вас в танке, но вы, должно быть, не слышали меня. Шум сегодня изрядный.

– А вы не сможете немного увеличить его? Помнится, вы увлекались стрельбой по закрытым позициям. Впереди шлюзы. Надо помешать немцам открыть их. А в лесу, на опушке, три противотанковые батареи.

Власов вскочил на трак и склонился над картой Сибирцева. Яблочков слушал их со скучающим видом. Было понятно, что ему больше всего хочется «рвануть» по открытой дороге, которая вилась по карте, утяжеленная сотнями поселков и городков, привязанных к ней.

Но вот Власов развернул свои орудия, и они рявкнули в полный голос раз, другой, третий… После пятого залпа, когда в ушах еще шумело, словно в них налилась вода, Власов подошел к Сибирцеву и сказал:

– Думаю, что дорога открыта!

Яблочков с недоверчивой улыбкой захлопнул люк, танки пошли через насыпь.

Перед танками были поломанный лес, плотина и развалины шлюзовых башен. На том месте, где разведчики указали три противотанковые батареи, остались только ямы да исковерканные орудия.

– Наломали дров артиллеристы! – с уважением сказал Яблочков, разглядывая разрушенные капониры батарей.

Отсюда, с водораздела, было видно, как шоссе слева уходило в гущу городков и поселков, словно бы соединившихся в один длинный, из двух рядов зданий город. На проселочной дороге, которую выбрал Сибирцев, хутора и мызы были победнее и стояли редко. Разведка правильно ориентировала подполковника Масленникова: на этой дороге сопротивление будет менее организованным.

Группа танков «Астра», рванувшаяся по шоссе, уже вступила в бой. Танки Сибирцева еще свободно проскакивали хутора.

В семь часов утра Сибирцев услышал в наушниках чужой женский голос, усиленно вызывавший «Алмаз». Сибирцев спросил позывные. Голос несколько раз повторил:

– Я «Аврора», квадрат тридцать девять Г. Ждем вас, ждем!

Сибирцеву не надо было смотреть на кодированную карту. Говорила радиостанция Демидова с моста. Может быть, она находилась и не на мосту, а под мостом или в одной из каменных башен, но квадрат моста был чист от немцев. Должно быть, по звуку стрельбы Демидов определил, что Сибирцев с танками находится не далее как в пятнадцати километрах от него, потому и разрешил «Авроре» перейти на открытый текст. Сибирцев назвал свой квадрат, спросил, как идут дела у «Авроры», и больше ничего не услышал: его словно ударили по голове. В башню танка попал снаряд. Танки наткнулись на засаду.

Очнулся Сибирцев на земле. Он не слышал ничего, хотя видел дымки разрывов, языки пламени, бившие из танка. Рядом с собой увидел стоявшего на коленях Яблочкова. Губы Яблочкова шевелились, – наверное, он спрашивал о самочувствии. Сибирцев ответил, но не услышал своего голоса. Водитель и Яблочков подхватили Сибирцева и потащили к зданию, возле которого сгрудились остальные танки. Два танка вывернулись из-за дома, прошли метров пятьдесят вперед, затем один из них беззвучно вспыхнул, второй повернул обратно. Яблочков опустил Сибирцева на землю и побежал навстречу танку, что-то крича. Сибирцев с трудом поднялся на ноги и ощупал себя, чтобы установить, куда он ранен. Водитель пытался что-то объяснить, но Сибирцев, отстранив его, шагнул вперед. Голова кружилась, но на ногах он удержался. Прислонившись к каменной стене, вытер губы и уши, из которых все еще сочилась кровь. До сознания медленно дошел какой-то внешний шум. Он был слабым и непонятным, но был именно внешним, а не рожденным памятью. Слух возвращался.

– В чем дело? – спросил он вернувшегося Яблочкова неверным, скрипучим голосом.

– Напоролись на засаду.

Теперь Сибирцев заметил, что каменная стена, у которой они стояли, покачивалась от ударов. Немцы вели сильный обстрел фольварка, в котором находились танки. Сибирцев все покачивал головой, словно пытался вылить из ушей воду, оглушившую его. Теперь он полностью уяснил опасность.

– Где автоматчики?

Яблочков указал на несжатое поле за фольварком. Поле слегка шевелилось, словно от ветра.

Из-за дома подошел танк. В открытом люке стоял Подшивалов. Увидев Сибирцева, он обрадованно закричал:

– Живы? Вас вызывает «Астра».

Сибирцев, держась руками за стену и пошатываясь, пошел вслед за Яблочковым к танку. С трудом преодолевая вязкую глухоту и сонливость, он с усилием раскрыл глаза и увидел, как постарело лицо Яблочкова за те несколько минут, что прошли после встречи с фашистами. Выступили резкие морщины, глаза ввалились.

Яблочков взял наушники, настроил рацию и ответил в микрофон что-то неразборчивым, глухим голосом и повернулся к Сибирцеву:

– «Астра» говорит…

– Громче!

По напряжению на лице Яблочкова Сибирцев понял, что старший лейтенант кричит изо всех сил, но слышал еще плохо.

– «Астра» передает, что встретилась в квадрате двадцать пять Д с вражескими танками и самоходками и вынуждена принять бой. Спрашивает наше положение.

– Надо идти! – нетерпеливо сказал. Сибирцев, чувствуя, как кровь забилась толчками в ушах, прогоняя вязкость и глухоту, томившие его.

– Да вы посмотрите, товарищ майор, – строго сказал Яблочков, словно Сибирцев был виноват в том, что окружало их. – Смотрите!

Он повел рукою вокруг, и Сибирцев, словно подчиняясь этому движению, осмотрел место, где они находились.

Это была неширокая долина между двумя увалами. На восточном, низком, стояли танки, спрятавшиеся между каменными домами фольварка. На другом, высоком, вдали был виден городок. Сибирцев с усилием вспомнил его название: Бракен. Справа раскинулось озеро Бракензее, а по долине стремительно растекалась вода, выпущенная через плотины из озера, затопляя все большее пространство. Противоположный склон долины был срезан широким и крутым эскарпом, представляя собою гигантское противотанковое препятствие, а перед эскарпом, начиная с этого края долины, стояли в восемь рядов «зубы дракона» – высокие гранитные и рельсовые надолбы, укрепленные в бетоне. Вода постепенно заливала их. В середине долины видны были уже только верхушки надолб, а между ними несомненно заложены мины. Земля разбухла. Все это неимоверно усложняло выполнение задачи.