Текст книги "Катастрофа отменяется"

Автор книги: Николай Асанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

10

Атаки фашистских танков следовали одна за другой. Артиллеристы под командованием русского полковника Мусаева непоколебимо стояли на своих позициях…

Против Мусаева действовали первоклассные генералы – он не причислял к ним руководителей фашистского мятежа, способных только на убийство безоружных. Нет, против него были опытнейшие в разбойничьих делах немецкие, итальянские генералы, уже начавшие новый тур мировой бойни, к которой они стремились со дня окончания предыдущей войны. И русский артиллерист Мусаев понимал, что у этих желтых скал он защищает первый рубеж своей Родины.

Командирам немецких танковых частей приходилось действовать уже не по плану генерала Ауфштейна, а по плану, навязанному им советским полковником.

Танки ринулись на прорыв слитной массой. Ауфштейн делая главную ставку на внезапность удара, предпочел воздержаться от предварительной артиллерийской подготовки. Молчали и пушки Мусаева.

Танки противника вышли на плато. Пескова, находившаяся рядом с Мусаевым, чтобы передавать его команды испанским батареям, сведенным в отдельную часть, с ужасом наблюдала, как оливково-зеленые утюги мчались по ровному плато, выбивая из камней искры траками гусениц.

За танками бежали марокканцы, испанские мятежники, итальянские берсальеры и немецкие фашисты, которые задолго до начала мятежа проникли в Испанию под видом туристов, а с началом войны сменили туристские шорты и фланелевые рубахи на военную форму. С горы, на которой Мусаев расположил свой наблюдательный пункт, без бинокля были видны массы пехоты, растекавшейся по плато, словно разлитое кофе по столу. В этот момент Мусаев начал отсечный огонь.

Танкисты в своей бронированной скорлупе с ограниченной видимостью из уменьшенных по проекту немецких конструкторов щелей – «чтобы не поддавались психическому воздействию огня противника» – шли напролом. Яркие лучи солнца, отраженные тысячекратно обломками камней на плато, скрывали от них вспышки пушечных выстрелов. Грохот моторов и танков заглушал все происходящее в мире. Цель была проста и ясна – прорваться к позициям противника и сломить его возможное сопротивление. Если танкисты и слышали артиллерийские залпы, то поначалу огонь пушек был для них безопасен, в их боевых порядках еще не разорвался ни один снаряд…

Надо думать, Ауфштейн был немало удивлен, когда увидел разрывы снарядов в рядах своей пехоты. А затем десятки неведомо откуда взявшихся батарей перенесли свой огонь на танковые колонны. И так тщательно подготовленное наступление уперлось в огневую стену… Правда, три танка Ауфштейна прорвались к наблюдательному пункту Мусаева и обстреляли его. От первого снаряда погибла переводчица Пескова…

Однако только на пятый день после разгрома танковых колонн фалангисты сумели возобновить наступление. Они обтекли фланги республиканской армии и вышли к Мадриду…

Многие погибли в тех боях. Командующий республиканским фронтом был расстрелян фашистами Франко на центральной площади Мадрида. Пали смертью храбрых многие известные писатели, бывшие в этой войне полковниками. Навсегда остались у желтых скал тысячи солдат, собравшихся на защиту свободы чуть ли не со всего мира, – правда, по одному человеку от десятка миллионов, но безусловно имевших право представлять человечество. Мусаев уцелел. Но он навсегда запомнил голубоглазую, светловолосую девушку, которая осуждала фатализм генерала и умерла раньше других.

Вероятно, память о ней так и не позволила Мусаеву жениться: он все искал девушку, похожую на Пескову, но так и не встретил ее.

От тех боев осталась еще страсть к испанскому языку. Слишком трудно пришлось ему после гибели Песковой. Надо было не только воевать, но и учиться. Но то, чему он выучился тогда, осталось на всю жизнь, постепенно обрастая новыми знаниями.

Запомнил он и генерала Ауфштейна. И не только запомнил, но и постоянно следил за блестящей карьерой немецкого «национального» героя, как назвал его Гитлер, после победы фашизма в Испании. Мусаев понимал, что им еще придется скрестить оружие. Да гитлеровцы и не скрывали, что готовят поход на восток.

Ауфштейн, ставший со временем в фашистской Германии прославленным теоретиком танкового удара, выпустил несколько ученых трудов и книгу воспоминаний о войне в Испании. Была в этой книге глава «о победе над русским генералом». Умышленное повышение Мусаева в чине, как видно, потребовалось Ауфштейну для большей убедительности своих писаний. Сравнительного количества потерь генерал Ауфштейн в книге не приводил, поэтому писалось ему легко. Ирония и сарказм по отношению к русским, не прошедшим знаменитую школу Клаузевица и Шлиффена, так и сыпались из-под пера генерала. Мусаев, получив эту книжонку, держал ее в походном чемодане. Была у него дерзкая мечта – показать однажды это сочинение самому Ауфштейну, тем более что дело шло все ближе к тому, что генерал попробует свои танковые маневры на русских равнинах. А уж на этих-то равнинах Мусаев будет дома!

Семен Николаевич встретился с Ауфштейном вторично. И опять произошла эта встреча не по плану Мусаева, а примерно так, как задумали ее в фашистском генштабе.

В июле сорок первого года танковые армии генерала Ауфштейна окружили только что сформированную дивизию, которой командовал теперь уже действительно генерал Мусаев.

Восемь дней дивизия продолжала отражать натиск врага, пробиваясь в глубь белорусских лесов, И вдруг исчезла, как в воду канула. Напрасно летали немецкие разведывательные самолеты, напрасно танковые клинья вторгались в Беловежскую пущу, дивизия растаяла, словно дым, не оставив никаких следов.

Бойцы дивизии подбирали в лесу сотни листовок, в которых генерал Ауфштейн обещал райскую жизнь тем, кто прекратит сопротивление: ему были нужны пленные и трофеи, мертвые головы и брошенное оружие. Ведь даже самые хвастливые сводки должны опираться на некое подобие фактов.

Ауфштейн рассчитывал, что окруженные части в конце концов сдадутся в плен, на милость победителей. Получилось, однако, не так. В конце июля дивизия Мусаева неожиданно «отыскалась». Она нанесла мощный удар в стык между двумя немецкими армиями и вышла из окружения, разгромив лучший полк Ауфштейна.

И вот этими своими «победами», которые больше походили на поражения, хвалился ныне фельдмаршал Ауфштейн!

11

Воспоминания, воспоминания… Как они бередят душу!

Мусаеву вспомнилось почему-то самое трудное. Может быть, потому, что не так уж много радостного изведал он в жизни?..

Юргенев, сидевший рядом с шофером, несколько раз оглядывался на генерала, чтобы при случае начать разговор. Но Мусаев молчал, глаза его потускнели, он даже не замечал ужасной дороги, автоматически приподнимаясь на ухабах, будто ехал в седле.

В конце концов Юргенев предоставил генерала самому себе: кто его знает, может, у него такая система отдыха – спит человек с открытыми глазами.

Начальник штаба сосредоточил внимание на дороге. Мутные лужи разбегались из-под колес в стороны, словно две струи из-под торпедного катера. Смотровое стекло покрылось жирной липкой грязью.

Теперь вездеходы возвращались от линии фронта к штабу. Навстречу все чаще попадались маршевые подразделения, догонявшие свои полки и дивизии. Люди шли, наклонясь вперед, словно переломившись в пояснице, глядя только под ноги. Можно было подумать, что они вот-вот упадут среди дороги и тут же заснут.

И вместе с тем Юргенев приметил, что каждый солдат нес помимо полной выкладки то мешок с патронами, то ящик с минами или гранатами, то коробку с автоматными дисками. Словом, утомленные люди волокли на себе многое из того, чего не могли пока доставить обозы, застрявшие где-то на проселках.

Юргенев проводил глазами медленно прошедшую роту, снова обернулся к Мусаеву, сказал:

– Устали люди, Семен Николаевич…

Мусаев словно проснулся, поглядел на солдат, подтвердил:

– Да…

– А вы все еще не отказались от своего плана?

– Плана? Ах да. Нет, не отказался.

Юргенев поежился от этого упрямства, будто его обдуло холодным ветром.

– А вы уверены, что люди выдержат?

Мусаев как-то странно посмотрел на Юргенева, словно не замечая ни размокшей земли, ни утомленных солдат, последние ряды которых скрывались сейчас за белыми волнами испарений, поднимавшихся из каждой ямы, из каждой колдобины. Все вокруг выглядело перемешанным – земля и вода, ошметки снега и белый туман. Навстречу вездеходам шла уже другая рота, почти полного состава, солдаты которой были также нагружены не только своим, бойцовским, имуществом, но и разным другим «хозяйством» войны.

Мусаев приказал остановить вездеход и вышел из него прямо в болотную грязь…

Невысокий худощавый старший лейтенант, совсем еще молодой, но уже имевший несколько орденов и нашивку за ранение, увидев генерала, звонко скомандовал:

– Рота! Смирно!

По звонкому голосу, по всей его выправке было видно, что роту он принял впервые. Но сейчас ему все нипочем: ни слякоть, ни усталость. Он рад приветствовать генерала. Да и рота, только что шагавшая вразнобой, вдруг подтянулась. Грязь вырвалась из-под сапог и ботинок солдат. Мусаев поздоровался с бойцами и с удовольствием услышал их дружный ответ.

В первом ряду Мусаев заметил малорослого молодого бойца, которому даже шинель не придала солдатского вида. Он был бледен и худ: такими выходят из госпиталей после долгого и трудного лечения.

Мусаев оглянулся на Юргенева, неподвижно стоявшего возле вездехода, и вызвал солдата из колонны. Паренек шагнул вперед, отрапортовал:

– Боец третьей маршевой роты Сухоручко.

Мусаев оглядел заткнутые за пояс и облепленные грязью полы шинели, ботинки и обмотки. Почему-то подумалось: скульптор начал лепить человека из глины. Вылепил два столба, способные удержать колосса, потом примостил на эти мощные опоры худое, еле скрепленное тело. Так именно выглядел солдат. Но глаза его выражали столько веселой отчаянности, что Мусаев залюбовался ими.

– Трудно, Сухоручко?

– Мне, товарищ генерал, легко, я домой иду. И другие тоже не жалуются, потому что мне подсобляют…

– Откуда родом?

– С-под Одессы! – отчеканил Сухоручко. – Два с половиной года шел, всякое бывало, а теперь уже крыша родного дома видна! – И бесшабашно махнул рукой, совсем забыв о выправке.

Старший лейтенант укоризненно посмотрел на солдата. Мусаев перехватил его взгляд и усмехнулся. Сухоручко ответил такой широкой улыбкой, что и офицер, и солдаты невольно заулыбались в ответ.

– Скоро дойдем, Сухоручко! – громко сказал Мусаев и разрешил роте продолжать путь. Проводив солдат взглядом, Мусаев обернулся к Юргеневу: – немцы еще больше устали, Борис Владимирович. Теперь бойцу и воевать легче, граница близко, половина дела сделана.

– Почему половина? – спросил Юргенев, влезая в машину.

– Осталось только добить врага. Чем мы с вами и будем заниматься!..

12

По возвращении в штаб армии им не удалось отдохнуть. Еще при подъезде к хутору они увидели стоявший на деревянном настиле «кукурузник» с запущенным мотором. Значит, надо лететь: Мусаева и Юргенева ждал командующий фронтом.

В штабе командарм торопливо отдал необходимые распоряжения. Их было немало. Следовало усилить дивизию Ивачева, вырвавшуюся за Днестр и теперь отбивавшую атаку за атакой на заречном плацдарме. Надо было умерить наступление дивизии Демидова, части которой рвались к селу Великое. Это село пока выгоднее было оставить в руках противника. Владея им, Ауфштейн увереннее ввяжется в авантюрное наступление. Да и остальным дивизиям лучше временно прекратить продвижение вперед, создать видимость покоя. Пусть гитлеровское командование думает, что линия фронта на участке армии стабилизировалась и что переход к позиционной войне произошел благодаря усилиям Ауфштейна. А для этого необходимо сократить силу ударов дивизии Демидова.

Мусаев сверил последние данные о положении на фронте, сложил бумаги в портфель и вышел вместе с Юргеневым к самолету…

В штабе фронта царило оживление. Там оказались почти все командующие армиями и командиры корпусов фронта. В столовой велись громкие разговоры о неожиданном вызове. Каждый ожидал чего-то нового, необыкновенного. Кто-то сказал, что одна из подвижных армий вышла к государственной границе. Может быть, вызов в штаб фронта связан с этим событием?

Многие собравшиеся здесь генералы были знакомы Мусаеву: с одними он учился, с другими вместе воевал. Здороваясь с ними, обмениваясь мнениями, рассказывая о своем недавнем отпуске, Семен Николаевич все время думал: имеет ли этот внезапный вызов в штаб фронта какое-нибудь отношение к предложенной им операции?

Юргенев ушел из столовой с начальником штаба фронта – у них были свои дела. А Мусаеву так хотелось поделиться мыслями со своим ближайшим помощником. Он даже забыл, что Юргенев совсем не сторонник его плана.

Сидя за столиком, Мусаев некоторое время молчаливо наблюдал за своими коллегами – генералами. Оторвавшись на время от повседневных, казавшихся будничными дел, вырвавшись из круга обычных забот, они вдруг почувствовали себя словно помолодевшими – этакими лихими лейтенантами и капитанами, какими были много лет назад. Кругом слышались шутки, анекдоты, как бывало когда-то в академии или на учениях. Кто-то предложил выпить вина, кто-то вспомнил, как уходил из этих самых мест два с половиной года назад.

– Да, тогда если и хотелось выпить, так только с горя! – громко сказал усатый генерал в казачьей форме.

– Теперь настроение иное, – весело воскликнул другой генерал.

– Армия другая! – добавил казак.

Да, армия стала другой. Мусаев углубился в воспоминания, но в это время его вызвали к командующему фронтом.

Штаб фронта располагался в помещении бывшей школы. В некоторых классах еще валялась солома, на которой не так давно спали немецкие солдаты. Только два-три класса были начисто вымыты и пахли лизолом или карболкой – запахом войны и казармы.

Маршал стоял в большом классе у карты. Здесь же был начальник штаба фронта, сухонький генерал с усталым тонким лицом. Он сидел в углу, низко склонясь над столом, и что-то переписывал на большой лист бумаги из пачки армейских сводок. Маршал, высокий, широкоплечий, в отлично сшитом мундире с твердыми прямыми плечами, обернулся к Мусаеву. Большое грубоватое его лицо было задумчивым. Командарм остановился посредине класса, превращенного в кабинет, но маршал подозвал его ближе к карте и спросил:

– Ну что, генерал, вы все еще настаиваете на своем плане?

– Даже больше чем прежде, товарищ маршал.

Маршал с любопытством и как бы с вызовом посмотрел на Мусаева, потом обернулся к начальнику штаба:

– Слышишь, Павел Степанович? А ты говорил, что Мусаев сам откажется от своего предложения. Придется тебе его убеждать…

Мусаев почувствовал какую-то стесненность в груди. Значит, о его предложении уже говорили и, может быть, приняли решение, а он-то летел сюда в надежде, что его выслушают и поддержат. С неприязнью подумал о Юргеневе: он, несомненно, уже высказал свое недоверие к плану Мусаева этому сухонькому генералу, своему непосредственному начальнику и, конечно, убедил его. Штабные всегда действуют согласованно…

Начальник штаба фронта мельком взглянул на Мусаева, ворчливо ответил:

– Пятый план на этой неделе, а где средства?

– Вот и я спрашиваю: где средства? – произнес маршал и, взяв со стола пачку немецких газет, выбрал из них одну, протянул Мусаеву: – Вы это читали?

Мусаев увидел статью Ауфштейна и с ненавистью подумал о проклятом нацисте, который, не надеясь победить на поле сражения, пытался вывести его из строя при помощи бумаги и чернил. Но, взглянув на лист, он увидел, что там отчеркнута красным карандашом совсем другая статья. Это было высказывание одного из немецких генштабистов об эластичной обороне. Маршал обвел жирной чертой несколько абзацев. Генштабист хвалился организованным отходом армии и указывал, что немецкое командование полностью сохраняет свои силы и даже накапливает их при сокращении фронта. Статья кончалась кичливым заявлением, что все победы русских ничего не значат, так как главным фактором современной войны является не территория, которая при маневренности войск может постоянно переходить из рук в руки, а сохранность и боеспособность армий. Генштабист утверждал, что войска фюрера сохранили всю свою силу и мощь, несмотря на длительный маневренный отход.

Против этого абзаца рукой маршала было приписано:

«Так ли? А войска Паулюса? А группа Манштейна?»

Эта короткая приписка вдруг ободрила Мусаева: она подтверждала то, о чем писал он в своем рапорте. Надо только обосновать план. А он может и с закрытыми глазами указать на карте то место, где ответит Ауфштейну и его армии не пером и чернилами, а действительным разгромом. Он не хотел выпускать убийц из своего дома безнаказанными. И он сделает все зависящее от него, чтобы не выпустить их, как бы ни хвалились новоявленные завоеватели своей умелой стратегией бегства.

Обдумывая все свои доводы, Мусаев не заметил, как в кабинет командующего вошли еще два человека.

Маршал сказал Мусаеву:

– Знакомьтесь, генерал, с вашими оппонентами. Это – член Военного совета фронта Карцев, а это – секретарь Зареченского обкома партии Паламидин.

Карцев, еще сравнительно молодой генерал, подошел к Мусаеву легкой походкой, улыбаясь маршалу и начальнику штаба, радушно поздоровался с командармом. Вероятно, он знал обаяние своей улыбки и умел пользоваться ею, потому что даже озабоченное лицо начальника штаба озарилось ответной улыбкой.

Еще не зная Карцева лично, Мусаев много слышал о нем. Этот плотный, легкий на ногу, крепко сбитый человек до войны работал в аппарате ЦК партии одной из союзных республик. Он знал толк в хозяйстве, в партийной работе, знал по именам и фамилиям не одну тысячу человек в республике, умел выдвигать смелых работников, поддерживать всякое начинание, если оно шло на пользу делу, и тысячи людей, однажды встретившись с ним, становились навеки его друзьями. Мусаев невольно подумал: «Привлечь бы на свою сторону этого оппонента…»

Секретарь Зареченского обкома был хмур, если не сказать – угрюм. Зареченская область пока еще оставалась оккупированной, и это, безусловно, беспокоило его. Паламидин все время думал лишь об одном: какой оставят фашисты область после своего отступления? Мусаев прекрасно понимал причины плохого настроения Паламидина: впереди у него огромная работа, а людей, помощников, видно, пока маловато. Если наши соединения сумеют сбить войска фельдмаршала Ауфштейна с тех позиций, на которых они закрепились, то Заречье будет освобождено от фашистской нечисти. Можно успеть это сделать к началу сева. Но и тогда Паламидину придется еще думать о минах на полях, о недостатке живого тягла и тракторов. Да и мужчин, наверное, в этой прифронтовой полосе осталось совсем мало. Кто станет пахать? А посевная не за горами! И Мусаев даже пожалел Паламидина. И в то же время невольно подумал: уж Паламидин-то будет на его стороне – ему надо торопиться вперед.

Вошли еще несколько человек: начальник артиллерии фронта, начальник снабжения, начальник разведки…

Ординарец принес кофе в маленьких чашечках и рюмки с каким-то трофейным ликером. Карцев и Паламидин вылили ликер в кофе и отошли к окну, тихо разговаривая и все время оглядываясь на маршала, будто поторапливая его. Маршал посмотрел на Мусаева, с улыбкой сказал:

– Ну, Семен Николаевич, попробуйте убедить всех нас в целесообразности и необходимости осуществления своего плана. Даю вам десять минут.

Мусаев умоляюще взглянул на маршала, но вовремя вспомнил его любимую поговорку: «Чем меньше слов – тем яснее мысль». Маршал за него говорить не станет! Просто надо отыскать самые убедительные слова. Он подошел к карте, взял с соседнего столика тонкую указку, может оставшуюся здесь еще с тех времен, когда ученики сдавали экзамены. Оглянувшись, он увидел, что Паламидин и Карцев поставили свои чашки на подоконник и подошли ближе.

Указав на карте местоположение армии, Мусаев начал докладывать:

– Своим правым флангом наша армия вырвалась за Днестр. Вот этот «пятачок», занятый частями дивизии Ивачева. Но фельдмаршал Ауфштейн, армия которого с двумя приданными ей танковыми корпусами расположена на этом участке, пока не очень обеспокоен прорывом. Наоборот, судя по данным разведки, он укрепляет линию Липовец – Великое на восточном берегу Днестра и стягивает туда свои резервы. Задача, которую он ставит перед собой, ясна: окружить и уничтожить части нашей армии, вклинившиеся между его дивизиями. Я предлагаю приостановить фронтальное давление на вражеские войска, создать у гитлеровского командования впечатление, что наше наступление выдохлось, и подготовить мощный удар в излучине Днестра, в шестидесяти километрах южнее созданного дивизией Ивачева плацдарма. Если мы затем ударим с двух направлений на город Батушани, то армия Ауфштейна окажется, в таком «мешке», из которого ей уже не выбраться…

– Еще три минуты! – напомнил маршал, взглянув на часы.

– А почему, генерал, вы избрали именно это направление? – спросил Карцев.

– Фельдмаршал Ауфштейн – давний противник нашего Семена Николаевича, – сказал начальник штаба фронта. – Вот взгляните на эти газеты. Ауфштейн пишет, что бил Семена Николаевича дважды, побьет и в третий раз. Я бы прежде всего спросил у генерала, сколько в его плане от военного расчета, а сколько от уязвленного самолюбия?

Мусаев почувствовал, как медленно и натужно краснеет, как начинается неприятный шум в висках. Очевидно, не он один испытывал неловкость. Маршал хмуро заметил:

– Запрещенный прием!

– Да, удар ниже пояса, – подтвердил Карцев.

Паламидин молча переводил взгляд с одного лица на другое, но даже в его молчании чувствовалось, что он не одобряет замечания начальника штаба фронта. А тот, сердито блеснув очками, поднял голову на тонкой морщинистой шее и безапелляционно заявил:

– Чувства в военном деле – вредный фактор!

– А я-то всегда считал, что чувство ненависти к врагу помогает воевать! – подчеркнуто спокойно заметил Карцев.

– Я говорю о самолюбии! – поправился начальник штаба.

– Еще две минуты! – снова напомнил маршал и, подняв руку, словно останавливая спорщиков, спросил у начальника разведки: – Сведения Мусаева о настроениях в штабе противника подтверждаются?

Лысый полковник, сидевший до того где-то позади, сделал шаг вперед, коротко ответил:

– Так точно, товарищ маршал.

– Минуточку, товарищ маршал, – как-то совсем по-граждански попросил Карцев. – Товарищу Мусаеву так и не дали ответить на мой вопрос: почему он избрал именно это направление для предполагаемого удара?

– Да, почему? – Маршал взглянул прямо в глаза Семену Николаевичу.

– Здесь, по данным разведки, стык между армией Ауфштейна и румынскими дивизиями. У нас здесь сосредоточена резервная армия. Сейчас, когда весь фронт как будто стабилизировался и моя армия сама влезла в «мешок», внезапный удар покажется Ауфштейну актом отчаяния, он не придаст ему значения, а когда опомнится, будет поздно.

– А не думаете ли вы, что лучше было бы нанести удар еще южнее, – скажем, отсюда?.. – Карцев указал на городок, отстоящий примерно в восьмидесяти километрах от той точки, которую избрал для удара Мусаев. – Там сосредоточено большое количество наших войск. Они нацелены на армию генерала Хольцаммера, старого соперника Ауфштейна. Если Хольцаммер и поймет, чего мы добиваемся нашим ударом, он еще десять раз подумает, прежде чем попросит помощи у Ауфштейна. А вы тем временем… – И он сделал широкий жест рукой, словно что-то отрубая единым взмахом.

– Но ведь на этом пространстве кроме армии Ауфштейна еще по крайней мере восемнадцать дивизий! Сможем ли мы охватить такое количество войск и удержать их в «мешке»? – в свою очередь спросил Мусаев.

– Вот в этом и заключается ваша ошибка, – спокойно возразил Карцев. – Вы все еще мыслите масштабами наших поражений, а надо мыслить масштабами побед… Если удар произойдет так далеко от места вашего прорыва, то, во-первых, гитлеровцы не заподозрят о расставленной для них ловушке; во-вторых, чем больше их войск окажется в «котле», тем сильнее будет их надежда на то, что они вырвутся сами, своими силами; в-третьих, после безуспешных попыток прорваться из окружения им не останется ничего другого, кроме капитуляции…

Семен Николаевич, затаив дыхание, следил, как подошедший к карте Карцев короткими и точными движениями показывал возможное перемещение армий. И вся гордость Мусаева, как стратега, рассеялась, подобно дыму. Он уже с некоторым сомнением думал о своих способностях… Ведь предложение члена Военного совета действительно вернее. Почему же он, Мусаев, сам не продумал этого варианта? Почему? Он молчал, ожидая, что еще скажет Карцев, а тот, улыбаясь, смотрел на его обескураженное лицо.

Пауза затянулась, и Карцев, не гася улыбки, сказал:

– Да вы не огорчайтесь, генерал! Ваше предложение правильное. Постарайтесь только несколько развить его с учетом наших советов…