Текст книги "Развод. Чужая родная дочь (СИ)"

Автор книги: Николь Келлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 20

– То есть…Что вы имеете в виду, доктор? – голос срывается, я задыхаюсь и с трудом заставляю язык ворочаться.

Сердце делает кульбит, сознание уплывает. Меня стремительно несет вниз, как на чертовых американских горках. Кажется, вот-вот разобьюсь о землю. На инстинктах цепляюсь за предплечье Натана, вонзая в него ногти. Наверняка больно, и останутся следы, и у его жены вновь возникнут вопросы, но босс не говорит мне ни слова.

Он и сам выглядит предельно сосредоточенным, озадаченным и хмурым. Как будто этот момент касается его лично. Я бы обязательно обратила внимание на это открытие, не находись я на грани потери сознания.

Мой мир трескается на части. Сознание захлебывается мыслями, одна страшнее другой.

Невидимая рука сжимает горло, не позволяя дышать. На инстинктах тянусь, пытаясь разжать невидимые пальцы, но, разумеется, у меня ничего не выходит.

На глазах выступают слёзы от бессилия и липкого ужаса. Беспомощно оглядываюсь на Натана.

– Успокойся, Оля, – бормочет босс, поглаживая меня по плечу. – Сейчас во всем разберемся.

Натан собран, но я чувствую, что внутри и он растерян. Дезориентирован и сбит с толку. Но старается держать себя в руках. Ради меня. Кто-то один из нас должен.

Мы оба внимательно следим за каждым движением доктора, пока он снова скрупулезно листает карту Катюши. Что-то бормочет себе под нос и водит по строчкам пальцем.

– Вот, точно, – захлопывает карточку и поднимает на нас глаза. – У вашей дочери первая группа крови, о чем стоит пометка в карточке. И при поступлении мы взяли ещё раз анализ, чтобы удостовериться и быть уверенными. Также в выписке из роддома стоит отметка, что у вас, Ольга, четвертая группа, а у вашего мужа – третья.

– Да, мы сдавали анализы после постановки на учет в женской консультации. Это было обязательно…

– И вы никогда не обращали внимания на этот нюанс? – доктор внимательно разглядывает меня исподлобья, чуть вздернув бровь.

Мне становится не по себе от назойливой догадки, что жужжит под черепной коробкой. Передергиваю плечами, пытаясь «скинуть» ее с себя.

– Почему я должна была обратить на это внимание? Ни один врач никогда не сделал акцента на данном факте…Простите, я не сильна в медицине и не понимаю, к чему вы клоните.

– Дело в том, что при таких исходных данных ваш ребёнок никак не мог унаследовать первую группу крови. Это невозможно по всем законам генетики, – с сожалением и грустью выдыхает доктор. – Так что предположения вашего супруга не беспочвенны…

Пульс рвется, долбит виски. В ушах звенит, гудит, бахает и закладывает как при турбулентности. Грудная клетка вибрирует, и мне становится нехорошо. Медленно оседаю на скамью у стены и принимаюсь растирать виски.

– Вы хотите сказать.…

Это абсурд! Я даже выговорить этого не могу!

– Я не могу утверждать этого голословно. Но факты – штука упрямая. Они утверждают, что у вашего ребёнка никак не может быть первой группы крови.

– И что мне делать?

– Я бы рекомендовал сдать вам тест на установление родства. Это возможно сделать в рамках нашей больницы.

Ладонью закрываю рот, чтобы унять рвущийся наружу крик. Я трясусь так сильно, что отстукивают зубы.

Не верю! Не верю, что все это происходит со мной! С моей Катюшей! Как будто кто-то сверху решил скинуть на меня все проблемы и беды этого мира.

– Да, хорошо. Конечно! Спасибо, доктор!

– Тогда я запишу вас и распоряжусь, чтобы медсестра пришла завтра прямо к вам в палату. Извините, мне пора на вечерний обход.

– Ещё один вопрос, доктор, – неожиданно напоминает о себе Натан. – Как так могло получиться?

Доктор тяжело вздыхает. Отводит взгляд в сторону и поджимает губы. Вся его поза говорит о неприкрытом отношении к поступку коллег.

– Если моя догадка подтвердится, то тут только два варианта: либо случайно, либо намеренно. В любом случае нужно будет разбираться с привлечением компетентных органов.

– Спасибо.

Шаги нашего лечащего врача удаляются по коридору, а я не могу пошевелиться. Не могу встать и внести в палату Катюшки ещё одну дрянную новость. Даже если я не скажу ни слова, она все поймет.

Возможно, ты не моя дочь.

Как она это переживет? Как я это переживу?!

– Оля.…, – Натан присаживается на корточки и заглядывает мне в глаза. – Возможно…

– Извини, я хотела бы побыть одна…

– Оль, – упрямо и тверже повторяет Петранский, но именно в этот момент его мобильный, зажатый в ладони, вспыхивает входящим вызовом.

Жена.

Словно напоминание, что он не свободен, и я не обманывалась на его счет.

– Тебе пора, – бормочу и поднимаюсь на ноги, не глядя в глаза боссу. – Спасибо за поддержку. Я тебе очень благодарна…Извини…

Обхожу Натана и на негнущихся ногах вхожу в палату. Буквально падаю в кресло и смотрю на Катюшу, свернувшуюся в клубочек. Маленькая, бледная, беззащитная.

Воспоминания отбрасывают меня на десять лет назад. Как моя малышка лежала креветочкой в кроватке и спала после выписки из роддома. Бессонные ночи, первый зубик, первое ласковое и нежное «мама». Помню, как Катюша впервые спотыкнулась, упала и разодрала коленку. Я села на землю, обнимала, успокаивала и плакала вместе с ней.

А сейчас мне говорят, что, возможно, она не моя дочь…

Но где тогда мой ребёнок?!

Слёзы катятся по щекам, обжигая, как расплавленный воск. Я задыхаюсь от мыслей, что раздирают на части. Всхлипываю и роняю лицо в ладони, беззвучно рыдая.

Я не знаю, что страшнее: потерять ту, которую я растила и люблю все эти десять лет всем сердцем или представлять, где была моя дочь, мои плоть и кровь все это время. Читали ли ей сказку на ночь? Обнимали ли, когда она плакала? Любили ли также сильно, как и я Катюшу?...

От нервов, переживаний и тонны пролитых слез я вырубаюсь, даже не поужинав, и сплю до самого утра.

До момента, когда приходит медсестра за анализами. Она быстро проводит все манипуляции и уходит к следующим пациентам.

А я приступаю к самому сложному этапу – ждать результатов.

Эти два дня тянутся, как жвачка. Я не нахожу себе места и все время провожу рядом с Катюшей. Обнимаю, целую, глажу и просто разглядываю своего ребёнка. Как будто кто-то прямо сейчас собирается ее у меня отобрать.

– Мам, всё хорошо? Ты какая-то… не такая.

– Всё хорошо, доченька. Все обязательно будет хорошо.

Заветное сообщение застает меня врасплох, когда я иду с небольшой кухоньки со стаканчиком кофе. Трясущимися руками достаю мобильный и открываю почту.

Ноги не держат, и я опираюсь спиной об стену. Трижды пробегаюсь по результатам теста, прежде чем информация отложится у меня в голове.

А когда осознаю, бумажный стаканчик выпадает из ослабевших рук, и я медленно сползаю на пол…

Глава 21

Крепко зажмуриваюсь и даже прячу лицо в ладонях, чтобы не видеть эти страшные слова. Вот только они, кажется, навечно выжжены у меня на сетчатке.

«Биологическое родство предполагаемой матери Петровской Ольги Павловны в отношении ребёнка Петровской Екатерины Тарасовны исключено».

Мой безжалостный приговор.

Далее следует медицинское объяснение, на основании чего сделан данный вывод, но эти буквы скачут, да я и не пытаюсь вчитаться. Все это неважно.

Катюша не моя дочь.

Как такое вообще возможно в современном мире?!

Сжимаю упрямо зубы, чтобы не завыть, как раненая волчица, от боли. Я не понимаю, как дышать. Как войти в палату и улыбаться своей малышке. Как быть сильной, когда меня только что пропустили через мясорубку? Несколько раз.

Я не знаю, что делать. За что хвататься. Проблемы и беды валятся одна за одной, грозясь похоронить меня заживо под ними…

– Ольга Павловна? – раздается сверху голос лечащего врача Катюши. Вскидываю голову, и доктор сводит темные брови на переносице. – Что случилось? Я только что был у Кати, у нее всё хорошо. И по анализам, и по состоянию…

– Я… Я…

Слова застревают в горле. Я начинаю плакать. Вытираю слёзы, предпринимаю ещё одну попытку ответить, но также проваливаю ее с треском.

– А пойдемте ко мне в кабинет, – неожиданно ласково обращается Владимир Львович. – Я завершил обход и, прежде чем приступлю к заполнению карточек, хотел бы выпить кофе. Составите мне компанию? Пойдемте, Ольга, не стоит сидеть на полу.

Доктор протягивает мне руку, и я принимаю его помощь.

– Я не хочу кофе, – капризно бормочу, позволяя слабости вырваться наружу. Кажется, у меня нет больше сил быть сильной девочкой. Я сломлена. – Он горький. А горечи в моей жизни, как вы знаете, хватает.

– У меня есть чай. В пакетиках, правда, но он с разными вкусными добавками: рождественский с корицей и бадьяном, с цветками роз и василька, с сухофруктами. А ещё есть сахар. Грешен, люблю сладкий кофе. Мозг требует глюкозу, и я не могу себе отказать.

За такими безобидными разговорами мы доходим до кабинета лечащего врача Катюши. Он открывает дверь и пропускает меня вперед. Включает приглушенный свет, отодвигает для меня кресло напротив своего стола и нажимает кнопку чайника.

– Присаживайтесь. Шоколад, печенье, пирожные, – что-то хотите?

– Нет, спасибо. Кусок в горло не лезет…

Я смотрю в окно, вглядываясь в вечерние сумерки, а доктор молча гипнотизирует чайник. Нам очень уютно в этом молчании. И я понимаю, что правильно поступила, согласившись на эту поддержку.

– Угощайтесь, – Владимир Львович ставит передо мной кружку дымящегося ароматного чая. Обхватываю ее и грею ладони.

Доктор молча отпивает кофе, внимательно изучая меня.

– Вы получили результаты анализов? – осторожно интересуется после долгого молчания.

Киваю и опускаю голову. По щеке скатывается одинокая горькая слеза и срывается прямо в кружку с чаем.

– Мои предположения оказались верны?

Снова кивок.

– Я просто не представляю, как жить дальше…, – выдавливаю охрипшим голосом.

Запрокидываю голову, удерживая злые и беспомощные слёзы. Сердце колотится так, как будто хочется вырваться и сбежать от всего этого подальше. А пальцы по-прежнему ледяные. Даже кипяток в кружке не в силах их отогреть.

– Как сказать Катюше, что я ей не родная мама? Она ведь все равно это узнает. Где тогда мой ребёнок? Моя дочь? Что случилось? Господи, я так люблю Катюшу…И мне так больно. Больно, обидно и до чертиков страшно от того, что мы все оказались заложниками этой чудовищной ошибки или преступления…

Доктор внимательно меня выслушивает, делает большой глоток кофе и отставляет кружку в сторону.

– Я, может, скажу банальность, но… мать не та, которая родила. А та, которая вырастила. Даже если Катюша и узнает правду, она со временем поймет. И я очень сомневаюсь, что другая женщина станет близкой вашей дочери только потому, что она именно она родила ее десять лет назад. Да и сможете ли вы полюбить ту, другую вашу дочку также, как и Катюшу? Ведь, несмотря на кровное родство, вы абсолютно чужие друг другу люди.

Задумываюсь над словами доктора. И понимаю, что ведь он прав…

– Спасибо, доктор….

– Но все равно вам обязательно нужно найти ее настоящих родителей, – тут же выбивает почву из-под ног Владимир Львович.

– Зачем? Я никому не отдам свою дочь! – выкрикиваю, сжимаю пальцы в кулак и впиваюсь ногтями в ладони до отчетливых полумесяцев. Я ничего не соображаю…

– Никто и не говорит, что нужно кому-то отдать вашу Катюшу, успокойтесь, Ольга. Тем более, по документам она ваша дочь. Никто не сможет забрать ее против вашей воли.

– Тогда не понимаю…

– Вам нужно найти их, чтобы попросить сдать анализы, – поясняет доктор. Устало сжимает пальцами переносицу, выдыхает и продолжает по-деловому: – Возможно, кто-то из родных Кати подойдет в качестве донора. Мы, конечно, продолжим искать в банке доноров, но пока подходящего нет. А это потеря драгоценного времени. А в этой болезни самое главное – вера и время. Их никак нельзя терять. Мы пока будем поддерживать состояние вашей дочери переливаниями и препаратами, но надолго сдержать болезнь не выйдет. К моему огромному сожалению.

– Я вас поняла…Спасибо большое. Я подумаю и сделаю все, чтобы их найти, и они согласились сдать анализы. А теперь извините, я пойду. Я хочу к дочери…

Бреду по коридору в сторону нашей палаты, крепко задумываясь о словах Владимира Львовича. Переставляю ноги на автомате, выпав из реальности. В конечном итоге налетаю на кого-то со всего размаху. Меня ведет в сторону, и я инстинктивно хватаюсь за лацканы пиджака. Крепкая мужская рука резко прижимает к мужскому торсу, и в нос ударяет до боли знакомый запах.

Мой босс. Натан Георгиевич.

– Извините…

Петранский пристально изучает меня, а у меня по телу мурашки маршируют. Застываю изваянием в его теплых руках. Машинально скольжу ладонями по торсу, и воздух между нами становится плотным, густым. Как перед грозой.

Но морок спадает, когда кольцо на его безымянном пальце обжигает кожу даже через футболку. Это здорово отрезвляет, как резкая оплеуха. Я выпутываюсь из объятий босса и отступаю на шаг назад.

– Здравствуй, Оля.

– Что-то вы зачастили…

Натан достает конверт из кармана и протягивает мне.

– Алевтина Максимовна поделилась с коллективом, что у вас случилась беда. И коллеги собрали немного вам с Катюшей. От чистого сердца.

– Боже…Спасибо, – растроганная до глубины души, я снова реву.

– А это наш шеф-повар передал вам немного гостинцев, – приподнимает увесистый бумажный пакет, зажатый в другой руке. – И знаменитые синнабоны. Алена поделилась, что ты так и не смогла их тогда попробовать.

– Передайте всем огромную благодарность. Я просто…даже не знаю, что сказать. Я работаю в коллективе всего неделю, а ко мне относятся, как к родной.…

– Мы одна семья. И тебя автоматически в нее приняли. С первого же дня. Что-то случилось? – осторожно интересуется. – На тебе лица нет. Пришли результаты анализов? Катя – не твоя дочь?

Киваю, задыхаясь от вновь накатившего отчаяния.

– Я думаю, тебе нужно постараться найти ее родителей. Я могу помочь.

– Зачем тебе это нужно? – выпаливаю, насторожившись такой настойчивости от, по сути, постороннего человека.

Глава 22

– Почему тебе не все равно? – бормочу, пытаясь ладонью унять бешено колотящееся сердце. Необъяснимые волнение и тревога накатывают волнами. Грудная клетка вздымается чаще, и я требовательно сверлю дырку в лице Натана.

Босс отвечать не спешит. На его лицо искажает гримаса боли, что я невольно ахаю и отступаю на шаг назад. Мой «побег» не остается незамеченным, и Петранский шумно и резко выдыхает, запрокидывая голову к потолку.

– Почему, Натан? – повторяю уже тише.

«Потому что однажды я был в подобной ситуации».

Я вздрагиваю, как от удара хлыстом. В какой-то момент мне кажется, что я физически ощущаю его боль.

Боже…Неужели…

От предположения, что пронзает меня насквозь, зажимаю рот ладонью. Образ босса расплывается от слез, что застилают глаза плотной пеленой.

– Присядем? – Натан указывает на скамейку у стены.

Молча соглашаюсь и опускаюсь рядом с боссом. Он подается вперед, упирается локтями в колени. Ссутуливается, как будто непосильная ноша давит на плечи, и он прогибается, почти ломается под ее грузом.

– Возможно, ты сочтешь меня сумасшедшим. Я пойму. Я бы сам не поверил, если бы мне сказали такое…Но меня тянет к Катюшке. С первого взгляда. Как будто…как будто она мне родная. Я не знаю, как это объяснить. Я чувствую некую ответственность, что ли, за этого ребёнка. Как будто я должен быть рядом. Как будто я должен ее защищать.

Пораженная таким откровением до глубины души, не нахожусь, что и ответить.

Разве так бывает?!

– Помнишь, я говорил, что был в ситуации, подобной твоей? – поворачивает голову в мою сторону. Грустно и криво усмехается, расстреливая болью, что заточена у него внутри.

Несмело киваю, всё ещё неспособная что-то сказать. Сейчас я хочу побыть просто слушателем. Возможно, так я смогу немного разделить его многолетний груз.

– Тогда у меня не было возможности что-то сделать. Помочь. Избежать этой ситуации. Как-то повлиять, предостеречь. А сейчас у меня есть все: власть, деньги, связи. И я хочу помочь вам с Катюшей. Не только потому, что мне импонирует твоя дочь. А по-человечески. Потому что это в моих силах.

Растираю лицо ладонями. Я резко чувствую одновременно такую вселенскую усталость и пустоту внутри, как будто меня выпотрошили и вытряхнули, оставив только оболочку. Никаких ощущений. Никаких эмоций. Выжженное поле.

– Доктор сказал, что нужно найти биологических родителей Катюши. Потому что они или братья и сестры, если они есть у моей дочери, вполне могут стать донорами….

– Да, – коротко кивает Натан. – Я поэтому и предлагаю тебе свою помощь.

– Боже, я даже не знаю, за что браться…С чего начать?!

– Для начала обратиться в архив роддома, в котором родилась Катюша. Запросить данные тех, кто рожал с тобой в один день. Я могу все сделать за тебя. У меня есть связи, и я могу ускорить процесс. Только скажи, в каком роддоме рожала, а дальше я сам.

– Спасибо…Я не знаю, что бы я без тебя делала…Мне хочется свернуться в клубочек и забиться в угол, а не вот это вот все…Знаю, что раскисать нельзя и нужно взять себя в руки, но пока не выходит…Может, ты наш ангел – хранитель? И был послан нам свыше?

– Может, – улыбается босс. – Так какой роддом?

– Третий городской.

Натан замирает. Как в мультиках, если персонажа заморозили. Кажется, даже не дышит. Совсем.

Медленно поворачивает голову в мою сторону и пронзает меня насквозь тяжелым и ошарашенным взглядом.

– Число, месяц, год? – отрывисто выплевывает слова.

– Второго мая две тысячи пятнадцатого. А что? Что не так?

Натан вскакивает на ноги. Расхаживает туда – сюда по коридору, и запускает пальцы в волосы. Он здорово смахивает на сумасшедшего, чем пугает меня не на шутку.

– Не может быть…Этого просто не может быть!

– Да что? – вскакиваю на ноги вслед за Петранским и выкрикиваю на весь коридор. – Чего не может быть?!

– Моя Алиса тоже родилась второго мая две тысячи пятнадцатого, – и наносит контрольный выстрел в голову: – В третьем городском роддоме.

Как подкошенная падаю обратно. Молчим, сверля друг друга ошарашенными взглядами. Очевидный факт повисает между нами, но никто не решается высказаться вслух.

Натан первый берет себя в руки. Подходит ко мне, нависает сверху и хрипло выговаривает:

– Учитывая похожесть наших девчонок, которую сложно отрицать, я думаю, должен сдать тест на установление отцовства…с Катюшей.

Глава 23

В голове нарастает гул от бешено скачущего пульса. Тук-тук-тук. Как будто молотком гвозди забивают. Прямо в мою черепную коробку.

Я слышу слова Натана как будто из-под толщи воды. Сердце пропускает удар. Все тело выкручивает от боли и страха.

Пожалуйста, хватит…Я больше не вывожу…Слишком много всего для меня одной. Я как будто попала в бочку с мазутом, меня затягивает все глубже. Никак не вырваться, и не видно спасительного лучика света.

Впервые в жизни я ощущаю такую тотальную беспомощность….

– Что ты сказал?

– Возможно, Катя – моя дочь.

Нет. Нет. Нет!

Катя – моя дочь!

– Я ничего не понимаю! Не понимаю! – виски простреливает острой болью. Крепко зажмуриваюсь и растираю их кончиками пальцев по кругу, но болевые ощущения только нарастают. Сгибаюсь пополам, вцепляюсь в колени и вдыхаю кислород маленькими порциями. Воздух поступает в легкие с трудом, как будто стал густым и вязким. Я на грани.

Натан осторожно касается моего плеча и протягивает пластиковый стаканчик с водой. Осушаю его в два глотка, босс забирает, идет к кулеру и приносит новый.

– С чего ты сделал такие выводы? – проговариваю, когда чуть успокаиваюсь. Голос простуженный, язык не слушается.

– Наши дети похожи, родились в один день, в одном роддоме, твоя Катюша не твоя…

– Она – моя! – отсекаю резко, запальчиво, вскакивая на ноги. Стакан выпадает из рук, вода разливается по полу. Перед глазами мгновенно расплываются черные круги, и я пошатываюсь. Натан обхватывает мой локоть и усаживает обратно. Присаживается на корточки и упрямо заглядывает в мои глаза.

– Оля, посмотри на меня. Выслушай, пожалуйста.

Я не хочу ничего слышать! Единственное, чего я хочу – проснуться в новом дне, где нет анализа, утверждающего, что Катя – не моя дочь. Где моя девочка здорова и снова ходит в школу, на танцы, улыбается и радуется жизни.

Да, я понимаю, что у меня начинается самая настоящая истерика, но не в моих силах ее остановить. Это последствие всех навалившихся проблем и новостей, и сейчас она просто накрывает меня, как лавина снега, сошедшая в горах. Неумолимо, неотвратимо и похоронит меня заживо.

– Десять лет назад я только-только открыл свой бизнес. У нас с женой ничего не было. Совсем. Восемьдесят процентов того, что я зарабатывал, вкладывалось в развитие на тот момент маленького кафе. Мы с женой хотели сделать некое уютное место, куда люди могли бы приходить целыми семьями, с детьми…Потом наступила неожиданная беременность…На первом УЗИ узнаем, что у нас двойняшки.

– Что было дальше? – хриплю, зажимая ладони между коленями.

– Дальше первый скрининг. Мы узнаем, что у нас девочки. Беременность была легкой, счастливой. Кафе развивалось и стало приносить небольшую, но прибыль. Мы смогли купить свою первую квартиру. В ипотеку, но все же. Все было просто прекрасно. Вплоть до родов.

Петранский поднимается на ноги. Опускается рядом и невидящим взглядом уставляется в стену напротив.

– Что случилось в день родов? – шепчу непослушными губами.

– Что-то пошло не так, – глухо отвечает Натан. – У меня не была готова флюорография, и меня не пустили в родзал. Хотя изначально мы планировали рожать вместе, – проводит ладонью по лицу, словно пытается стереть воспоминания. – Бесконечные часы схваток…а потом неожиданно началась суета. Короткие выкрики персонала, врачи снуют туда-сюда, вторая бригада бегом несется в родзал…

Замолкает. Замираю, терпеливо жду продолжения и не тороплю. Я чувствую, как тяжело моему боссу. Его боль становится осязаемой, и она красной нитью проходит через меня.

– Врачи сказали, что у моей жены, – продолжает через какое-то время. Каждое слово ему дается с трудом. Натан буквально заставляет себя говорить. Видно, что он не привык обнажать душу. – Возникли осложнения прямо во время родов. Она была обессилена долгим и тяжелым периодом схваток, и не могла родить вторую дочь, она неправильно повернулась прямо во время родов. Было решено сделать экстренное кесарево. Дочь родилась в тяжелом состоянии. Те самые чертовы осложнения наложились на большую потерю крови, и…моя жена умерла через четыре часа после операции. А наша дочь…на следующий день. Кесарево провели слишком поздно… У меня не было никаких возможностей хоть как-то их спасти. Я все время думаю, что если бы мы заключили контракт или же выбрали частный роддом, эту трагедию можно было бы избежать…

Каждое слово, как выстрел в грудь. Туда, где расположено сердце. Мой мозг отказывается принимать такую страшную трагедию. Это не должно было случиться. Только не с ним!

Я хочу обнять этого невероятно сильного мужчину, только бы немного унять ту боль, что даже спустя десять лет не стихла.

Меня выворачивает от мысли, что Натан столько лет носит в себе не только эту боль, но и колоссальное чувство вины. И каждый раз вспоминает тот день, глядя на Алису.

Слёзы текут по щекам, и я не могу с ними справиться. Это слёзы отчаяния, злости и бессилия. От осознания, насколько он несчастный и одновременно сильный мужчина…

– Мне очень и очень жаль…Прости, я не знаю, что говорят в таких случаях…

– Спасибо. Все в порядке.

– Кто такие Яна и Александр Вороновы? – внезапно вспоминаю нашу поездку после собеседования.

– Яна – мать Алисы. Я подумал, может, ты какая-то ее дальняя родственница. Поэтому Катюша так похожа на Алису… Или жена ее брата, Саши. После смерти Яны мы с ним не общаемся. Вся ее семья считает, что я виновен в ее смерти.

– Господи, ты тут не причем! Ты сделал все, что мог! Здесь налицо халатность врачей!

– Да они правы, в общем-то, – выдыхает в потолок. – Я должен был обеспечить безопасность Яны. Больше зарабатывать, окружить ее комфортом, лучшими врачами…

– Натан, посмотри на меня, – осторожно касаюсь его ладони, заставляя повернуть ко мне голову. – Запомни. Ты. Ни. В. Чем. Не. Виноват. Понял? Это ужасное, чудовищное стечение обстоятельств. И только.

Натан слабо улыбается и благодарно кивает.

Мы молчим какое-то время. Я просто рядом. Просто разделяю его боль. Это самое меньшее, что я могу сделать для этого мужчины.

– Ты думаешь… наших детей перепутали? – решаюсь задать вопрос, что сжигает душу вот уже столько минут. – И Алиса – моя дочь?

Натан молчит, и я понимаю, что он и сам не знает ответа…

Но где тогда мой ребёнок?! Что, черт возьми, произошло десять лет назад в день рождения наших детей?!

Голова кругом. Вопросов больше, чем ответов. И я понятия не имею, как и где их искать!

– Нам нужно сделать тест, – наконец отвечает босс. – Думаю, он сможет хоть что-то прояснить.

– Хорошо. Я согласна на тест.

Поднимаюсь и пошатывающейся походкой направляюсь в палату.

Два шага, и я замираю, когда очередной вопрос с размаху едва не сбивает с ног.

– Натан…А если наших детей перепутали? Что мы будем делать?