Текст книги "Переводчица для Дикаря (СИ)"

Автор книги: Ника Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

19

– Маша, вы торопитесь?

– Нет!

Наверно, надо было поломаться, но я в таком чудесном настроении, что совершенно не хочется ставить защитные барьеры. У меня все хорошо. И у меня полно времени.

– Прекрасно, – говорит он, и смотрит мне прямо в глаза. Его янтарный взгляд кажется невероятно теплым и глубоким. – Давайте выпьем кофе вместе?

– Давайте! – выпаливаю я, не успев сообразить, что делаю.

Похоже, мы оба не ожидали, что все начнет происходить так быстро. Секунду мы молчим, стоя в опасной близости, и наконец, он спрашивает:

– Где тут у вас пьют кофе?

– Есть буфет на восьмом этаже… А вам разве не надо присутствовать на конкурсе?

– Не обязательно, – говорит он решительно, – ведите меня! Где там этот ваш буфет?

Мы идем по коридору к лестнице, и я гадаю, смотрит он на меня или нет. В голове веселый сумбур, словно вместо мыслей там потоки мыльных пузырей – они переплетаются, переливаются, лопаются… Я иду пить кофе с Дикарем. Мы идем пить кофе. Ааааа, что происходит? Может, на меня так подействовали эти флиртующие французы с аудиозаписи?

Сейчас середина третьей пары, поэтому в буфете, кроме нас, всего несколько человек. Василий осматривает витрину с пирожными и бутербродами и спрашивает:

– Что вы будете есть?

– А? Ничего, спасибо! – отвечаю я.

– Нет, так не годится. Нужно поесть! – говорит он и начинает тыкать длинным пальцем в пирожные: – Может, трубочку? Или тарталетку? А нет, давайте лучше круассан?

– А давайте! – я смеюсь, сама не знаю, чему.

– И кофе. Какой кофе вы лучше всего варите? – спрашивает он у буфетчицы, и та тоже радостно улыбается, словно заразившись от него радостным настроением.

– Да какой хотите! У нас все вкусные! Хотите капучино?

Василий бросает взгляд на часы:

– Капучино после двенадцати часов дня – нет. Я буду экспрессо. И лимонную тарталетку. А вы, Маша?

– А я выпью капучино, – говорю я беззаботно.

– Значит, нам еще капучино и миндальный круассан, – заключает Василий, и сияющая буфетчица бросается исполнять его заказ.

Пять минут спустя мы сидим за столиком у окна, и я с наслаждением пью кофе с горячей молочной пенкой. Василий сидит напротив в расслабленной позе, и не спеша меня рассматривает. Удивительно, но сейчас это меня почему-то совсем не смущает.

– Ну и как вам конкурс? – спрашивает он.

– Отличный.

– Да? А что в нем вам нравится?

– Разнообразный. Интересные задания. Можно реально увлечься, пока переводишь.

– Дух соревнования?

– Ой, нет, я не люблю соревноваться, – я откусываю свежайший круассан и невольно закрываю глаза от удовольствия: аромат, нежность легкого теста, сладость миндального крема… – Ммммм…

Василий смеется, в его глаза пляшут янтарные искорки.

– Вы так заразительно наслаждаетесь, Маша, – и он берется за свою лимонную тарталетку. Я смотрю, как он ест, и невольно отмечаю и белоснежные зубы, и волнующую форму губ… и маленькую крошку, прилипшую к загорелой коже прямо в уголке рта. Он поднимает глаза, снова смотрит прямо мне в лицо, и я машинально молча показываю ему рукой: смахни крошку. Он отзеркаливает жест, крошки на коже больше нет, но я заливаюсь румянцем и вдруг смущаюсь почти до слез. Господи, что это происходит?

Внезапно мобильный в моем кармане громко звонит.

– Простите, пожалуйста, – говорю я Василию. – Сергей Анатольевич?

Голос сына немецкоязычной старушки звучит напряженно:

– Маша, здравствуйте! У нас проблема! Нужна ваша помощь!

– Да, конечно, – слегка теряюсь я. – Какая помощь?

– Мама заговаривается. Она сегодня с утра неважно себя чувствует, и перешла на немецкий. Она очень возбуждена, а мы ничего не можем понять… Переведите, пожалуйста, что она говорит!

– Давайте попробуем, – говорю я, и снова извинившись перед Василией взглядом, отворачиваюсь к окну.

– Сейчас я передам трубку!

Я слышу какую-то возню, тихий спор, вскрик по-немецки: “Lasst mich in Ruhe!” (Оставьте меня в покое!), но через минуту трубку наполняет тревожное дыхание, и я догадываюсь, что старушка меня слушает.

– Hallo, Аглая Константиновна, das ist Mascha. Wie geht es dir? (Здравствуйте, это Маша, как вы поживаете?)

– Maschenka! Liebes Kind! Ich freue mich sehr, von Ihnen zu hören! (Машенька! Дорогое дитя! Как я рада вас слышать!) – говорит она возбужденно.

– Und ich bin sehr glücklich. Bitte sagen Sie mir, was mit Ihnen los ist? Brauchen Sie gerade etwas? (И я очень рада. Расскажите, пожалуйста, что у вас происходит? Вам сейчас что-нибудь нужно?) – я стараюсь говорить самым мягким, ласковым голосом. Бросаю взгляд в сторону Василия и вижу, что он смотрит на меня, не отрываясь, чуть ли не открыв рот. Как невовремя этот звонок!

Следующие три минуты Аглая Константиновна пулеметной очередью выстреливает в меня историей про старый фотоальбом, в который была вложена полоска кружева от ее куклы: “Das war meine Lieblingspuppe, ihr Name war Lizhen, sie hatte so ein wundervolles Kleid. Und jetzt habe ich nur noch einen Streifen Spitze übrig, und heute Morgen stellte sich heraus, dass er verloren gegangen war!”

Мне ужасно неудобно перед Василием. Невежливо так прерывать разговор – хотя сам он, похоже, чувствует себя совершенно комфортно. Даже в телефон не уткнулся, просто смотрит на меня, как зритель в театре.

Я уговариваю Аглаю Константиновну передать трубку сыну и объясняю:

– У вашей мамы была любимая кукла, Лизхен. От нее осталась только полоска кружева с платья. Аглая Константиновна хранила это кружево от кукольного платья в фотоальбоме. А сегодня утром обнаружилось, что оно пропало.

– Что? – Сергей Анатольевич, судя по голосу, готов упасть в обморок. – Кукла? Кружево? Вы это серьезно? Это из-за этого она уже час не может успокоиться?!

– Это не я говорю, это ваша мама так объяснила, – напоминаю ему я. – Поищите, куда могла подеваться полоска кружева. И Аглая Константиновна сразу успокоится.

Попрощавшись с необычным заказчиком, я поворачиваюсь к Василию:

– Извините, пожалуйста, – и глотаю остатки остывшего капучино.

– Ничего-ничего, – говорит он спокойно. – Вы работаете переводчиком в кукольном театре?

– Можно и так сказать, – хмыкаю я. – Хотя сейчас было больше похоже на детский сад… Это подработка. Я перевожу пожилую женщину, которая иногда в стрессе забывает русский язык.

– Ого! Даже не представлял, что так бывает, – присвистывает Василий. – И что у нее случилось?

– Потеряла ценную полоску старого кружева. Расстроилась… А семья не может понять, что ей нужно.

Василий немного думает, потом хочет что-то сказать, но тут звонит его мобильный, и он, бросив взгляд на экран, виновато пожимает плечами:

– Нужно ответить!.. Да! Да, я уже иду, – отзывается он и встает. – Это Марина Алексеевна. К сожалению, они уже закончили и ждут меня в преподавательской…

– Конечно! – я вдруг снова смущаюсь, словно звонок замдекана напомнил мне о пропасти, разделяющей меня и Василий. – Спасибо вам огромное! За кофе…

– За кофе? – весело переспрашивает он.

– И за круассан. Он был очень вкусный, – бормочу я, проклиная свою способность заливаться краской, как помидор.

– На здоровье, Маша! – улыбается он. И негромко добавляет:

– Я сохранил ваш номер. Я вам напишу.

Я остаюсь за столиком одна. Смотрю на белую чашку, которой касались его руки и губы. На золотистые крошки от тарталетки на блюдце. И внутри меня вздымается сладкая волна.

Очаровательная девочка. Сегодня в ней словно свет изнутри включили – сияла вся, словно искорки в стороны летели. И голос. Сейчас, когда она говорила по-немецки, я вдруг понял, что голос Маши Свиридовой идеален для моего переводчика. Певучий и обволакивающий, вместе с тем очень четко произносящий слова – таким и должен быть голос этого гаджета. Голос, который вызывает привыкание. Голос, который мне просто необходим.

20

– Маш, а мне сорока на хвосте принесла, что ты в буфете пила кофе с Дикаревым, – говорит Галка.

– Угу, – откликаюсь я, стараясь не отрываться от очередного перевода.

– Маш! Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Я пила кофе с Дикаревым в буфете на восьмом этаже. Еще я ела миндальный круассан.

– Он тебя пригласил?! – в Галином голосе звенит напряжение, и я невольно смеюсь.

– Да, Галюнь! Пригласил, представь!

– А чего так тупо, в буфет? – и что-то внутри меня обрывается.

– Не знаю… я не знаю, почему в буфет…

– А я знаю! – вдруг воклицает Галка. – У него просто не было времени, он ведь был на работе все-таки! И хотя времени было совсем мало, он все-таки пригласил тебя на кофе! И вас видела кучу народу!

– Ого! Думаешь, это ничего?

– По-моему, это очень круто, – отзывается Галка, растирая в ладонях флакончик с лаком для ногтей. Она опять делает маникюр.

– Но у нас ведь конкурс идет! Вдруг решат, что он мне будет подсуживать?

– Ой, Маш, да какая разница! Когда ты победишь, все равно будут говорить всякое! И что ты с ним закрутила, чтобы получить работу…

– Что, серьезно?

– Серьезно! Так всегда бывает. Ты что, маленькая?.. Так что ваши посиделки в буфете ничего не меняют. Просто тебе начнут перемывать тебе кости чуть пораньше. Это все от зависти… Он взял твой телефон?

– Да у него он давно есть…

– В смысле?! – Галка забыла, что держит на весу кисточку с ярко-желтым лаком, и застыла, глядя на меня. – Откуда?

– Ну по время первого тура оказалось, что у меня не было правильного задания, помнишь?

– Конечно, я помню, что ты к нем подходила и вы разговаривали. Но ты же не сказала, что дала ему свой телефон!

– Галь, спокойно, – говорю я и пытаюсь снова сосредоточиться на переводе, который должна закончить самое позднее завтра. – Ничего особенного не происходит.

– То есть он не писал тебе?

– Нет, – и в ту же секунду мобильный тихо звякает, и на экране всплывает сообщение. “Маша, это Василий. У меня для вас новости”...

– Он?! Это ОН? – Галка одним прыжком оказывается у моего стола и смотрит на меня блестящими от любопытства глазами. – Что пишет?

– Галя!!! – но я понимаю, что она не отстанет. – Пишет, что есть новости…

– Ааааа!.. – Галка начинает отплясывать что-то вроде танца диких аборигенов, и я, махнув на нее рукой, забираюсь с телефоном на свою койку. Что же ему ответить?

Несколько раз пишу и стираю, потом, наконец, отправляю самый нейтральный вариант:

“Хорошие новости?”

“Отличные!”

И тишина. Я жду еще пару минут, но понимаю, что Василий ждет моего следующего вопроса.

“Поделитесь же!”

“Вы снова победили, Маша”.

“Кого?”

“Всех,” – и он добавляет смайлик “горящее сердце”.

“А можно поподробнее?” – от каждого сообщения в этом чате мое сердце подпрыгивает упруго и сильно, как хорошо накачанный резиновый мячик. Мне вдруг становится очень весело.

“Вы стали первой победительницей этого тура конкурса. Осталось всего пять кандидатов, и вы первая из них. Поздравляю, Маша!”

– Ну что там, что? – спрашивает Галка.

– Галь, все отлично! Все просто здорово! Я победила во втором туре!

– Урааааа! – Галка хватает меня за руки, и мы скачем по комнате, как две школьницы. – Ты не просто победила! Тебе об этой победе сообщает сам великий и ужасный Василий Дикарев! Вот это круто! Что он еще пишет?

– Ой, наверно, мне надо ему ответить! – я снова хватаю в руки телефон.

“Большое спасибо, Василий”.

“Это целиком и полностью ваша заслуга. Продолжение следует…” – пишет он, и у меня внутри все сладко замирает. Я дурочка, если вижу в этой фразе намек не только на конкурс?

“Мы можем отпраздновать вашу победу в ресторане?” – спрашивает Василий несколько минут спустя.

И тут в моей голове внезапно включается сигнал тревоги.

Это уже не про конкурс. Не про деловые отношения. Я незаметно для себя оказалась на грани, за которой начинается зависимость. Я чуть не переступила эту грань! Это такое идиотское клише – влюбиться в мужчину, от которого зависит твоя карьера. Отдать ему власть еще и над своими чувствами. Оказаться в полной зависимости от его решений, его выбора. Нет, это невозможно!

Моя мама слишком дорого заплатила за доверие к мужчине. Осталась одна с ребенком, который почти не разговаривал, и всю жизнь положила на то, чтобы вылечить меня, вырастить и дать мне шанс на будущее. Я не могу, не имею права сейчас все потерять из-за каких-то там чувств. А то, что Дикарь – не тот человек, которому я могу довериться, очевидно. Надежные люди не меняют женщин, как перчатки. Их не встретишь у сексшопа с гламурной блондинкой. И вообще, неравные отношения – это путь в никуда.

Я до боли закусываю губу и замираю, глядя на вечернее небо за окном общаги. Мне очень хочется просто радоваться. Просто – доверять. Но я знаю, что так делать нельзя. Он мужчина, а я… Я даже не женщина, а просто еще совсем неопытная девчонка. Он богатый, а я бедная и могу рассчитывать только на себя. Он по одну сторону баррикад, а я всегда буду по другую. Я не имею права отдать себя ему полностью. Я не могу терять контроль.

“А вы всех финалистов приглашаете в ресторан?” – наконец, пишу я.

“Нет, только вас”, – прилетает мгновенный ответ, и я еще целую минуту, собираюсь с силами, чтобы написать то, что и должна писать благоразумная девушка.

“Не уверена, что это правильно”.

Отправляю и с ужасом смотрю на мерцающие вверху буквы “Василий печатает…” Это длится долго. Очень долго.

Но сообщение, которое приходит, оказывается слишком коротким.

“Вы правы”.

О боже, что я натворила! Видимо, он искал подходящий ответ, набирал и стирал… Руки дрожат, когда я набираю текст:

“Простите”.

“Вы совершенно правы, Маша. Я не имею права пользоваться своим положением организатора конкурса и приглашать вас на личные встречи”.

Это конец.

Ну что ж. Радость и надежда, которые еще недавно меня переполняли, куда-то испарились. Я тяжело вздыхаю и, отмахнувшись от Галкиных вопросов, ставлю чайник.

Вот так и бывает в жизни. Для таких, как я, это замкнутый круг. Чтобы вырваться из нищеты, ты постоянно учишься или работаешь, а часто – и работаешь, и учишься одновременно. Значит, единственное место, где ты можешь встретить любовь – это работа или учеба. Если учишься на переводчика, познакомиться с подходящим парнем на учебе практически нереально: вокруг одни девчонки. И даже если вдруг повезло, оказывается, что с потенциальной любовью вас связывают рабочие отношения – и заводить роман невозможно. Неправильно. Опасно.

Если человек порядочный, он сам понимает, что такие отношения неэтичны. А непорядочные нам не нужны. Вывод? Очень простой.

У меня нет шансов на личную жизнь с порядочным человеком.

Если я не изменю стратегию поиска – то есть не начну искать любовь на сайтах знакомств. Или ездить по клубам. Но на первое нет времени, а на второе – ни времени, ни денег. Все мое время уходит на то, чтобы заработать на себя и хотя бы немножко на маму.

Мне так себя жалко, что я готова разреветься. Пряча свое настроение от Галки, я наливаю себе чай и снова усаживаюсь за перевод. Слезы застилают глаза. Слава богу, что соседка опять уткнулась в телефон – наверно, переписывается со своим Чеко.

Может, я хотела бы так же, как она? Найти себе знойного испанца в интернете, флиртовать, уехать… Но куда я поеду? У меня же здесь мама. Я не представляю, как могла бы бросить мою милую, теплую маму, которая дала мне столько любви! И потом, если честно, я не понимаю, как можно выйти замуж за иностранца. Да, они живут в красивых городах, у них совершенно другой быт, у многих высокие доходы – но разве может быть настоящая любовь с тем, кто говорит на другом языке? Даже с моим знанием иностранных языков я не представляю, как можно выражать свои чувства, например, по-испански? Не иметь возможности шепнуть что-то нежное по-русски, чтобы тебя поняли? Никогда не услышать слов любви на родном языке? Не показывать детям мультиков, которые смотрела сама? Завтракать с человеком, который не знает, что такое комки в манной каше? Отмечать Новый год с тем, кто не ест холодец и селедку под шубой? Девчонки, которые крутят любовь с иностранцами, кажутся мне безрассудно смелыми. Я так точно не смогу.

Да я вообще ничего не смогу. В личной жизни – так уж точно.

А ведь еще вчера, когда мы пили кофе с Дикарем в университетском буфете, у меня бабочки порхали в животе, и казалось, что до счастья – рукой подать.

Черт!

Главное – не разреветься.

Я смотрю на плывущие от моих слез строчки в компьютере, и глотаю слезы, которые щекочут нос и уже готовы пролиться из глаз. Какая же я несчастная!

Телефон снова звякает.

Сообщение от Василия.

“Маша, следующий этап конкурса – шушутаж. Он будет проходить на банкете через десять дней. Для этого этапа вам нужно иметь вечернее платье и туфли”.

Я замираю. Не отвечаю ничего. Козе понятно, что “вечернее платье и туфли” для меня – это задачка со звездочкой. Даже с неколькими звездочками.

“Я хотел бы помочь вам с деньгами”, – пишет Василий.

И тут меня прорывает.

Вечернее платье и туфли! Да что я себе вообще возомнила! Напридумывала – ах, победа в конкурсе! Ах, любовь с Василием! А он мне предлагает деньги – на одежду! Снисходительно так… Наблюдательный богатенький хам! Заметил, видно, что у меня одно платье и одни штаны. Я для него всегда буду девочкой с помойки. Подумаешь, я знаю пять языков! Подумаешь, он на меня засматривался! Да он потому и засматривался, что ему нужна переводчица за три копейки! Да если я буду пахать с утра до ночи, я не смогу за десять дней заработать на это платье и эти туфли, как бы ни старалась!

Испуганная Галка подскакивает ко мне, потому что я реву во весь голос.

– Маш, ты что?! Машка! Ты чего ревешь?

Я отчаянно плачу, утирая слезы рукавом. И вижу, как на экране светится новое сообщение от Василия:

“Маша, я надеюсь, что не обидел вас”.

Мокрой от слез рукой я хватаю телефон и быстро пишу:

“Спасибо, мне не нужно ваших денег”.

И валюсь на кровать, задыхаясь в рыданиях. Идиотка несчастная!

А эта Маша оказалась не так проста. Ломается, как опытная кокетка. Даже интересно стало. Обычно девушки сразу идут мне навстречу. Особенно, если пригласить в ресторан и вежливо предложить им денег на наряды. А эта скромная студентка внезапно отказывается. Интересно, она что, решила меня переиграть?

Я проглатываю вторую за вечер порцию виски из хрустального бокала. Подхожу к окну и смотрю на засыпающий внизу город. Впереди одинокая ночь, и я на несколько секунд задумываюсь, не скрасить ли ее сексом с кем-нибудь из бывших подружек. С Викой было бы неудобно – я ведь буквально несколько дней как сказал ей, что все кончено. Но есть еще другие, с которыми я расстался уже давно. И в теории, могу позвонить…

Полчаса спустя я лежу в постели один и вспоминаю Машу – ее силуэт, длинные ноги, изящный поворот головы. Вспоминаю все изгибы фигуры, обтянутой простым голубым платьем. Ее смех. Ее нtжный голос. Мысленно снимаю с нее платье… Простые фантазии о Маше возбуждают меня больше, чем жесткий секс с Викой!

Я должен добиться ее как можно скорее, иначе это наваждение лишит меня сил.

21

Сегодня я сажусь в “мерседес” Аглаи Константиновны в голубой водолазке, и она сразу отмечает это:

– Машенька, как вам к лицу этот цвет! Рада, что вы последовали моему совету. Но что у вас с лицом? Мне кажется, или глаза у вас покраснели? Вы что, плакали?

– Нет, что вы, Аглая Константиновна, – не слишком искусно вру я. – Это просто аллергия. На цветение.

Старушка бросает задумчивый взгляд на мартовские сугробы на обочинах и хмыкает:

– Надо же. Впервые в жизни встречаюсь с аллергией на подснежники, – произносит она сухо и больше не говорит мне ни слова до самой клиники.

Меня это вполне устраивает. Конечно, мне нравилось болтать с прикольной старой дамой, но после вчерашней истерики я совсем не настроена на легкомысленные беседы. И вообще, меня наняли, чтобы переводить на приеме у врача, а не чтобы развлекать старушку.

Василий больше не писал. И я ему, разумеется, тоже. Когда утром зазвонил будильник, я с трудом вспомнила, что сегодня должна ехать с Аглаей к врачу. И честно говоря, мне пришлось специально выглядывать в окно, чтобы убедиться: рассвет наступил. Солнце встало. Для всех нормальных людей наступил весенний денек. У меня же на душе мрачно и холодно, как в полярную ночь.

В кабинете врача Аглая Константиновна продолжает разговаривать по-русски и держится с врачом так же холодно и отстраненно, как со мной. Я чувствую себя лишней, и настроение становится еще хуже. Но врач, не обращая внимания на суровое поведение пациентки, терпеливо проводит осмотр и расспрашивает о том, как она спит, что ест и как проводит свободное время. Просит ее вытянуть руки вперед, закрыть глаза, внимательно смотрит на постоянно дрожащие кисти в старинных дорогих кольцах.

– Не было ли у вас в последнее время эмоционально неприятных эпизодов? – спрашивает врач, и я вспоминаю звонок Сергея Анатольевича и историю с пропавшим кукольным кружевом.

– Nein, alles war in Ordnung, – отвечает Аглая Константиновна, и я решаюсь на большее, чем просто перевод.

– Она говорит, что все было в полном порядке, но это не совсем правда, – выпаливаю я. Врач смотрит на меня заинтересованно и кивком приглашает продолжать. – Пару дней назад мне звонил сын вашей пациентки и просил перевести с немецкого. У нее была истерика, ее никак не могли успокоить… и она опять перешла на немецкий.

Аглая Константиновна сидит совершенно неподвижно, как будто ничего не слышит, и не отрываясь смотрит в окно.

– А в чем было дело? – уточняет врач.

– Потерялась полоска кружева. Единственная деталь, которая осталась от любимой куклы Аглаи Константиновны. И она очень расстроилась, плакала и требовала найти…

– Понятно, – говорит врач. Потом, задумчиво пролистав бумаги, говорит: – Я выпишу новый рецепт. Попробуем слегка увеличить дозировку лекарства.

Аглая Константиновна отводит взгляд от окна, ее глаза наливаются зловещим блеском:

– Du vergiftest mich! Du tust alles, um mich in eine Puppe zu verwandeln! – кричит она внезапно звучно.

– Вы меня травите! Вы делаете все, чтобы я превратилась в куклу, – бормочу я перевод, стараясь не смотреть на врача.

– Не смущайтесь, – говорит он рассеянно. – Агрессия – это нормально для пациентов с таким диагнозом.

Врач что-то записывает в истории болезни – и вдруг понимаю, как удивительно, что он пишет рукой, а не в компьютере.

– А почему вы делаете записи рукой?

– Профилактика деменции, – кратко усмехается он, и в следующую секунду мы оба срываемся с места, потому что Аглая Константиновна вдруг решила убежать. Она двигается на удивление проворно, и врач настигает ее только у двери.

– Lass mich gehen! Wagen Sie es nicht, mich festzuhalten! – кричит старушка. (Пустите меня! Не смейте держать меня!) И я пытаюсь ее успокоить, положив руку на рукав кремовой кофточки с рюшей у горла.

– Liebe Aglaja Konstantinowna, keine Sorge! Wir werden jetzt gehen. Lass uns ins Auto steigen und nach Hause fahren… (Дорогая Аглая Константиновна, не волнуйтесь! Сейчас мы уже пойдем. Сядем в автомобиль и поедем домой…)

От моего голоса и прикосновения старая дама слегка успокаивается, но попытка врача вернуть ее на место у стола не удается. Аглая стоит у двери, как вкопанная, и только повторяет:

– Wir kommen nach Hause. Wir gehen in dieser Sekunde nach Hause! (Мы едем домой. Сию же секунду едем домой!)

– Genau, genau – успокаиваю я, и наконец выхожу в коридор со своей внезапно взбунтовавшейся клиенткой.

– Я пошлю рецепт на мобильный Сергею Анатольевичу, – кричит мне вдогонку врач. И Аглая Константиновна, внезапно извернувшись, как кошка, бежит обратно и пытается вцепиться розовыми ноготками в его лицо. Он еле успевает перехватить поднятые в атаке руки.

Через несколько минут мы с Аглаей все-таки оказываемся внизу. Нас сопровождает водитель, которого я вызвала по телефону. Он поднялся прямо в кабинет, где молоденькая сестричка делала инъекцию успокоительного нашей боевой старушке. Статный доктор прижимал Аглаю Константиновну к креслу, и хотя он действовал очень бережно, мне стало жалко маленькую старую даму. Какая она беспомощная и хрупкая! И как ее меняют приступы агрессии! После укола Аглая вся обмякла, на глазах ее выступили слезы, и мы вдвоем с водителем аккуратно провели ее к автомобилю. “Мерседес” выруливает на дорогу и направляется в сторону моей общаги, и несколько минут мы едем молча, расстроенные разыгравшейся в клинике сценой.

Потом я слышу всхлип, и Аглая Константиновна говорит:

– Mashenka, du wirst mich jetzt doch nicht verlassen, oder? Wirst du mit mir die Stadt verlassen? (Машенька, вы же не бросите меня сейчас? Вы поедете со мной за город?)

Водитель бросает вопросительный взгляд в зеркало заднего вида и спрашивает:

– Чего хозяйка хочет?

– Чтобы я поехала с ней за город, – отвечаю я.

– А вы можете?

– Если честно, даже не знаю. Это так неожиданно.

– У вас время-то есть?

– Не знаю… В принципе, я планировала работать…

– В субботу? – уточняет водитель. – Так, понятно. Минуту погодите.

Он останавливает машину у обочины, включает аварийку и звонит по телефону. Через минуту объявляет:

– Хозяин сказал, что оплатит вам сегодня по двойному тарифу. Нужно будет побыть с хозяйкой на даче до пяти, потом кто-нибудь приедет, вас сменит. Обратно я вас доставлю.

– Хорошо, – киваю я. Действительно, ну как бросить Аглаю в таком состоянии? Она уже сияет, выбирая глаза вышитым платочком.

– Das ist wunderbar, Liebes! Ich verwöhne Sie mit Tee und Kuchen! (Вот и замечательно, дорогая! Я угощу вас чаем с пирожными!)

– Обожаю пирожные, Аглая Константиновна, – в порядке эксперимента я отвечаю по-русски и убеждаюсь, что старушка прекрасно меня понимает.

Ну и хорошо. Моя суббота проходит нескучно. И я не бездельничаю, а работаю, делаю вклад в свое будущее. Чтобы никогда не зависеть от всяких там…

“Я хочу дать вам денег”! Как вспомню, вся вздрагиваю от унижения!

Честно говоря, я не помню, когда в последний раз так злился. На себя, на окружающих – толком даже не знаю, на кого. От бешенства я вытворяю на тренировке такое, что тренер просто поражается.

– Вась, ты точно в порядке? Давай лучше отдохнешь?

– Не надо, – отмахиваюсь я, но тренер настаивает:

– Я тебе для того и нужен, чтобы ты добивался результатов, но не срывал себе мышцы. Так что давай, садись на скамейку и отдыхай до команды.

Он присаживается рядом и спрашивает доверительно:

– Что, на работе неприятности?

– Да, – коротко отвечаю я. Не рассказывать же ему, что я бешусь из-за того, что мелкая студенточка отказалась идти со мной в ресторан. – Давай увеличим вес.

Тренер внимательно смотрит на меня и отвечает:

– Ну если ты уверен…

Я уверен! Я, черт возьми, уверен! Мне нужно победить, и я это сделаю!