Текст книги "Ясень"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Татьяна Кухта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Ракитина Ника Дмитриевна
Кухта Татьяна
Ясень

Ясень. Сказка

Лето 3700 от Сотворения света – основание Вольного Ясеня

Лето 3936 – появление Незримых

Лето 3966 – исход дружины Винара

Лето 4156 – Ясень начинает приносить жертвы Дракону

Лето 4186 – в Ясень пришла Золотоглазая

Глава 1

Желтые языки пламени лениво колыхались над землей. С реки тянуло резкой прохладой. Вдали, в темноте, пронзительно закричала ночная птица. Люди, сидевшие у костра, невольно вздрогнули.

– Подбрось-ка веток, Леська, – сказал приземистый, до глаз заросший жесткой бородой пастух. – Такие разговоры лучше бы вести при большом огне.

Девушка в холщовой рубахе, прикрывающей колени и подпоясанной кожаным ремешком, послушно встала. Широколицый юноша-подпасок проводил ее тоскливым взглядом. Его сосед, рыжеусый силач, потянулся к стоявшему рядом кувшину, отхлебнул порядочный глоток:

– Разговоры как разговоры, друг Торас. А если подумать покрепче, странные пришли времена.

Леська бросила в огонь охапку сушняка. Пламя взметнулось, осветив лица. Девушка, присев на корточки, жадно вглядывалась в сидящих у костра людей.

– Почему странные, дядя Фарар? – тихо спросила она.

Фарар повернулся к соседке:

– А вот почему, Леська. Враг будто есть, а где – никто не знает. Так и прежде было, но тогда наших отцов хранила мощь Ясеня. А нынче город ослаб. С тех самых пор, как стал приносить жертвы Дракону…

– И мы с ним вместе! – выкрикнул Маст, тоже усатый, но лысый, как колено.

– Верно. Город нам сейчас не защита. Так и тянет жутью, будто Незримые уже за спиной… – Маст оглянулся, оглянулись и другие.

За кругом света было мрачно и тихо.

– Лучше уж помолчать, – сплюнул Торас. – Ясеню мы не поможем, а Незримые… Они везде. Все знают: старый Коран проклинал Незримых и их прислужников, а где он сейчас? И камня положить некуда. А ты, Фарар… Я тебе друг, и я прошу: поберегись – Леська вон, дитя неразумное, в рот тебе смотрит.

– Отец! – подскочила Леська, взметнув рыжей косой. – Я и сама думать умею.

– Умеешь? Да ты в лес только бегаешь, зелья сушишь! Волхвом, что ли, стать вздумала? Так ведь баб в волхвы не берут!

Пастухи расхохотались. Леська, сжав кулаки, обвела их гневным взглядом:

– Помолчали бы вы лучше… муж-чи-ны! Силы в вас больше, чем в быках стоялых, а сидите вон – как зайцы, хвосты поджавши, – о врагах шепчетесь. Во весь голос говорить разучились, еще не родившись! Правду говорит Легенда: мужчины потеряли мужество.

– А женщины найдут, да? – подхватил Торас. – Кто-кто, а ты, дочка, этих поисков не увидишь. И вряд ли кто увидит… Дева-Избавительница! Золотоглазая! Сколько лет назад сгинули в Мертвом лесу те, кто ее предсказал, а она все не приходит. Придет ли?

– Придет, – упрямо сказала Леська.

– Не верится что-то, – вздохнул Маст, почесав укушенную комаром макушку. – Легенды, они хороши, а жизнь потяжелее будет. Вот я слыхал на торге…

Он не успел рассказать, что слыхал – из темноты за Леськиной спиной прозвучал незнакомый голос:

– Вечер добрый!

Леська, вздрогнув, обернулась. Пастухи подняли головы: неясно освещенная вспышками пламени, в темноте стояла девушка. Потом шагнула к свету.

Незнакомка оказалась немногим старше Леськи. Лицо у нее было худое и усталое, волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Подол простого рубка густо забрызган грязью.

Пастухи молча разглядывали чужую. Удивлялись, почему не взлаяли охраняющие стада собаки, предупреждая ее приход. Первым опомнился Торас.

– Вечер добрый, – степенно, как и полагается старшему, отозвался он. – Далек ли твой путь?

– Да, очень, – девушка подышала на пальцы, переступила босыми ногами. – Можно мне погреться? Ночь холодная.

– Отчего же, грейся, – согласился Торас, остальные закивали. – Видно, ты во тьме в болото забрела, вон как извозилась. Ночью, в темноте, бродить опасно.

Гостья присела у костра, подобрав под себя ноги, протянула ладони к огню. Пастухи вначале косились на нее, после неспешно заговорили о своем – о дождях, больной скотине, предстоящем торге. Только рыжеусый силач Фарар молчал в глубоком раздумье, не вмешиваясь в общий разговор, да Леська, умостившись рядом, словно проглотила язык. Незнакомка подобрала веточку, загнала в костер откатившийся уголек, потом вдруг обернулась к Леське и улыбнулась. Леська засияла в ответ, спросила шепотом:

– Есть хочешь?

Девушка кивнула. Леська ткнула локтем в бок темноволосого подпаска:

– Тащи лепешку, Мартин. И молоко.

Торас мимолетно нахмурился, видя, что дочь собралась угощать чужую, но выговаривать не стал: скупости за пастухами не водилось. Лысый усач Маст вертелся, будто на угольях: ему, как и Леське, не терпелось расспросить гостью, но он не знал, как начать.

"На благородную она с виду непохожа, да и не станет благородная по ночам и без свиты бродить. Может, непокорная дочка, сбежавшая от отца?" – Маст невольно вздохнул.

Его единственная дочь уже неделю грозилась сбежать с соседским сыном, если отец не даст согласия на замужество. По совести, ее бы выдрать, но сердце у Маста больно мягкое…

Он не выдержал. Придвинулся ближе и нетерпеливо спросил:

– Издалека, видно, идешь? Устала?

Девушка отставила кувшин и посмотрела на Маста. И то ли почудилось ему, то ли пламя сыграло шутку, но глаза чужой вспыхнули золотом.

– Да, издалека.

Пастухи, враз замолчав, обернулись к ней. Подорожные издавна платили рассказами за гостеприимство, иной платы у них чаще и не было. Что-то расскажет эта?

– Пусто здесь. Сколько уж иду, а первые люди, кого встретила – вы. Дорогу не знаю, а спросить не у кого.

– Какая же тебе дорога нужна?

– В Ясень.

Пастухи переглянулись.

– Тогда тебе беспокоиться нечего, – сказал Торас. – Ты уже в пределах мощи города. От нашей веси прямая дорога к городу накатана. Сама пойдешь или найдешь попутчиков: скоро многие на торг тронутся.

– А одна-то зачем бродишь? И не страшно? – не удержался Маст. – Одной нехорошо.

Чужая покачала головой:

– Знаю, что нехорошо, да ведь иначе не выходит.

– Родичи у тебя в Ясене, что ли?

– Может, и родичи.

– А кто? Я там много кого знаю.

– Уймись, Маст, – Торас потер уши и широко зевнул. – Разболтались мы, а уже спать пора. Устрой гостью, Леська. Мартин, а ты куда? Она тебе не жена еще.

Он широким движением сгреб плосколицего подпаска за штаны. Пастухи захохотали. Мартин, покраснев до ушей, вернулся на место.

Леська указала гостье шалаш и сама влезла следом. Долго вертелась, умащиваясь на козьих шкурах.

– Тебя как звать? – спросила она, наконец.

– Керин.

– Какое имя красивое! А меня – просто Леська. Меня мать в лесу родила. Я лес с тех пор ой как люблю! А ты очень в Ясень торопишься?

– Не знаю, – Керин приподнялась на локте, слушая шумное Леськино дыхание.

– Не знаешь? Стало быть, не торопишься. А то – поживи у нас. Отдохнешь, я тебя в лес свожу. А?

– А отец твой?

– Отец? – Леська дернулась, едва не пробив головой крышу. – Отец добрый. И он за скотом смотрит. А в доме я хозяйка! Отец позволит.

Рыжая улеглась, завернулась в шкуру и прикрыла глаза. Сон не шел.

– Керин, – шепотом позвала она. – Спишь?

Керин молчала.

"Спит", – подумала Леська, прислушавшись к ее ровному дыханию, повернулась на бок и тоже заснула.

Разбудил их шум голосов снаружи. Торас бранил Мартина за какого-то неспутанного коня, забежавшего в тростники. Выманить его теперь оттуда было невозможно: кони любили молодой тростник без памяти. Голос Тораса перекатывался, как гром. Керин и Леська сели разом, едва не стукнувшись лбами, и выбрались из шалаша.

Было совсем светло. Пастухи сгоняли разбредшихся за ночь коней. Торас, увидев девушек, понизил голос и отпустил ухо Мартина. Леська захохотала, взглянула искоса на Керин, приглашая и ее посмеяться, потом вгляделась пристальней – и пронзительно вскрикнула. Пастухи, побросав работу, кинулись к Леське:

– Что? Что такое?

Леська не отвечая, глядела на Керин во все глаза. Мартин затряс невесту за плечи:

– Что? Змея?!

– На жабу наступила, – проворчал Торас, почесывая бороду.

– Смотрите, – сказала Леська тихо, – смотрите… у нее глаза – золотые…

Пастухи оцепенели. Маст открыл рот и позабыл его закрыть – нет, ему не померещилось вчера! – в ясном свете дня стояла перед ними самая обычная девушка, но глаза ее были золотыми, как пламя.

– Что с вами? – спросила она недоуменно. – Что случилось?

Фарар тяжело шагнул вперед:

– Здравствуй, Золотоглазая.

– Золотоглазая, – шепотом повторил Мартин.

– Пришла, – неуверенно сказал Торас. – Пришла, значит. Не уйдешь?

Они стояли, тесно окружив ее. Керин молча переводила взгляд с одного лица на другое. Леська крепко вцепилась в ее руку, будто боялась, что она исчезнет:

– Мы тебя все ждали, ждали. Не уходи, пожалуйста… Теперь все по-другому будет, правда? Все хорошо?

Керин молчала.

– Не знаю, – прошептала, наконец, она. – Не знаю.

– Должна знать! – Фарар придвинулся и тоже сжал ее руку. И только теперь до конца поверил, что Золотоглазая на самом деле здесь. Рука теплая… вот жилка бьется… а вот царапина от указательного пальца к большому… – Слишком долго мы ждали тебя, пойми!

Глаза Керин стали огромными. Золотое пламя билось в них, не угасая. Потом заблестели слезы и покатились по щекам.

Леська опомнилась первой.

– Уходите! Уходите все! Отец! Мартин! Маст! Ну, что уставились?

Она обняла Керин, закрывая от взглядов. Ошеломленные пастухи молча отошли. Маст подпрыгнул, шлепнул себя по лбу и, спотыкаясь, побежал было к селению, даже не подумав, что верхами быстрее и проще. Зато об этом подумал Торас, а после, нагнав Маста на полпути к веси и вернув назад, долго и нудно выговаривал за поспешность: мало ли что! Может, Золотоглазая вовсе не хочет, чтобы о ней болтали – пусть он, Маст, придержит язык. И другие придержат. Нашла Леська подружку, и все тут. Меньше говоришь – больше проживешь. Так-то.

Пастушья весь была большая. От площади с колодцем и раскидистым ясенем, под которым решались в теплую погоду общинные дела, разбегались в беспорядке улицы. Вдоль них густо зеленели яблоневые и вишневые сады. Среди садов светились белеными стенами крытые тростником дома. За домами располагались надворные постройки и огороды.

Все лето стада паслись в поле, и мужчины домой являлись редко – помыться и отъесться. Женщины же и дети помладше в веси сидели безвылазно, изредка только выбирались в дальний лес за ягодами.

Самым главным местом, сердцем веси, был колодец.

Целый день, начиная с рассвета, тянулись сюда хозяйки и девицы с ведрами. Здесь делились новостями, присуживали ухажеров, перемывали косточки отсутствующим, и порой разгневанный муж, так и не дождавшись ужина, волочил жену с площади за косы.

Поселившись у Тораса, Керин вместе с Леськой ходила к колодцу. Женщины вначале косились на нее, после пытались разговорить, но потом решили, что Леськина подружка хоть и миленькая, но тихоня – говорит, не подымая глаз – откуда только Торас ее взял?…как решился в дом принять?…впрочем, он богатый, может делать, что в голову придет, баловать свою чудную дочку… Только бы эта чужая у наших дочек женихов не увела, а другое нас не касается, – так решили женщины и успокоились.

Торас и вправду был богат: трижды в год гонял он на торги дойных коров и коз, растил на продажу коней. В веси он был уважаем – от отца принял обязанности главы общины и нес их исправно. Овдовев, Торас больше не женился, и они с дочкой жили вдвоем: Леська росла, как хотела. Пока была маленькая, отец во всем ей потакал, а когда выросла, возмечтал, было, приструнить, да поздно.

Сына у Тораса не было, и наследником должен был стать муж дочери. Однако Леська всех женихов отваживала острым язычком и неласковым взглядом, и охотней бродила одна в лесу, собирая травы, чем стаптывала башмаки на игрищах.

И все-таки молодые пастухи ходили за ней по пятам: Леська была красивая. Лицо смуглое, коса толстая, рыжая, стан гибкий, ладони и ступни не по-здешнему маленькие. Матери тех, кто из-за Леськи засиживались в девицах, втихомолку обзывали ее ведьмой.

Когда появился Мартин, Торас вздохнул с облегчением: наконец-то дочка образумилась. Леська была к Мартину снисходительна, как сытая змея к зайцу, но против мысли стать его женой ничего не имела.

По обычаю Мартин пошел к Торасу в подпаски, чтобы отработать себе невесту, трудился старательно, терпеливо сносил Леськины насмешки и исполнял прихоти – медленно, но верно, шел к цели. Торас уже задумывался о том, что к зиме надо готовить свадьбу.

Все это рассказала Керин сама Леська. Не сразу она разговорилась, вначале только пялилась зелеными глазищами, будто не веря, что это и есть та самая Золотоглазая из Легенды, запомненной с детства.

Когда Керин впервые взялась за ведра, Леська разинула рот. Но на второй день уже охотно принимала помощь, а на третий повела Керин в лес, на любимые свои места. Керин только улыбалась, глядя в Леськино разгоряченное лицо. Она одобрила возню с травами и возмутилась насмешкам пастухов над Леськиным волхвованием, после чего Леська сказала, что лучшей подружки у нее нет, и не было. Она даже открыла Керин свои тайные замыслы – уйти вместе с ней из дома исполнять предначертание Легенды. Керин вначале смеялась, а потом погрустнела.

Появление ее в веси не вызвало кривотолков – все, бывшие тогда с Торасом, держали язык за зубами. Труднее всех приходилось Масту: ничто на свете не ценил он так, как возможность первым о чем-то поведать. Но Торас умел убеждать и грозить, и Маст молчал, как мертвый, только изредка по ночам молился Велеху, выпрашивая терпения.

Так тихо прошла неделя, началась другая. Как-то вечером у колодца Леська разговорилась с худой темнолицей хозяйкой по имени Сетт. Оказалось, у нее болен сын. Вот уже три дня, как нога распухла, ходить не может и ничего не ест, а волхвов что-то не видно – пастухи сами не смели лечить людские раны и болезни, это делали для них бродячие волхвы, вмешаться без которых в таинство врачевания означало навлечь на себя гнев богов.

Узнав обо всем, Керин предложила помощь. Сетт вначале испугалась безмерно, но девушки быстро ей втолковали, что лечить будут они, а стало быть, и все беды падут на их головы. Сетт согласилась, но поставила условием, чтобы Леська не вмешивалась. Ворожбы чужой она боялась меньше.

Когда стемнело, подружки пробрались в дом Сетт. Керин занялась лечением, Леська глядела, а Сетт в углу молилась всем богам по очереди – на всякий случай – и с ужасом прислушивалась, не заорет ли дитятко. К счастью, все обошлось, и через два дня мальчишка скакал, как молодой козленок, ел за троих, а мать втихомолку кляла ненасытное чадо, вслух расхваливая чужую умелицу. Соседки с новым любопытством приглядывались к Керин, и наверняка дошло бы до большего, чем простая сплетня, но тут всколыхнула всех весть о Послах Дракона.

Весть пришла в праздник, когда мужчины обедали, вернувшись с пастбищ. Принес ее лесоруб из Бортной веси. Ему удалось опередить Послов на один пеший переход. Весть быстрее огня летела от дома к дому и, наконец, ворвалась во двор Тораса. Он сидел за столом с подпасками, Леська и Керин подавали. Услыхав, Торас побледнел и со стуком уронил ложку.

– Делать что? – задыхаясь, спросил посланец.

Торас вскочил:

– Как – что? Прятать немедля! Мартин, скачи в Заточную! Роден, Ярот – по дворам, предупреждайте! Леська, собирайся, живо!

Мартин выскочил, хлопнув дверью, за ним другие. Леська заметалась по горнице.

– Что случилось? – Керин схватила Леську за руку.

– После! – Леська увязывала узел. – Бежим!

Она схватила со стола лепешку, сунула к остальному и выскочила из дому, волоча Керин за собой.

В веси была суматоха. Хлопали двери, кричали женщины, надрывались псы. По улице бежали девушки с узлами и плетенками, торопились налегке парни. Леська и Керин помчались следом.

– Что это? – крикнула на бегу Керин.

– Послы Дракона! Молодых берут, чтоб им подавиться!

– Зачем?

– В жертву! В жертву Дракону! Скорее!

Керин вдруг резко встала. Леська едва удержалась на ногах и тоже остановилась. Их обегали с двух сторон, спотыкаясь о брошенный узел.

– Бежим! – сердито крикнула Леська.

– Прежде скажи толком. Что за дракон? Какие жертвы?

– У, нечистый! – не выдержала рыжая. – Поймают, пока болтать буду!

– Говори!

Леська торопливо перевела дух:

– Ладно. У Ясеня Дракон живет, слыхала? Говорят, возмездие Незримых за непокорство. Приносят жертвы, чтобы его умилостивить. Каждый год – пять девушек и пять парней, самых красивых. Послы Дракона выбирают таких по всем землям города. Много. Везут в Казанное святилище. А там волхвы приговорят волей богов. Кого отпустят, а кого… Поняла? И почему я зимой за Мартина не выскочила?! А теперь бежим!!

Она с силой рванула Керин за руку.

– Не побегу! – сказала та.

Леська с отчаяньем оглянулась: вокруг было совсем уже пусто.

– Керин, миленькая, – простонала она. – Ведь возьмут же…

– Беги, – велела Керин. – Я останусь. Пусть возьмут. Все равно мне надо в Ясень.

– Куда я одна? Я с тобой…

Их прервал хриплый низкий звук рога.

– Поздно! – вскрикнула с отчаяньем Леська. Керин обернулась: по накатанной дороге въезжали в весь Послы.

Семеро всадников в черном на вороных конях скакали впереди, поднимая густую пыль. За ними тянулись крытые повозки, сопровождаемые стражей.

Леська прижалась к подружке. Они стояли молча, одни на пустой улице. Всадники приблизились.

– Что, не успели схорониться? – усмехнулся один, наклоняясь с седла. – Хорошенькие…

Он протянул руку и потрепал Леську по щеке. Леська молча размахнулась и влепила ему пощечину. Всадник пошатнулся.

– Взять!

Стражники бросились к девушкам. Керин брезгливо отстранила их и пошла к повозке. Леська, подхватив узел, двинулась за ней. Всадник глянул им вслед, и его жесткое лицо вдруг сморщилось.

– Проклятье! – пробормотал он, стискивая поводья. Будто шею того, кто придумал скармливать Дракону людей.

Девушкам помогли забраться. Из полутьмы повозки глядели на них изумленные и испуганные глаза. Одна из схваченных плакала, остальные глазели на Леську и Керин.

Повозка тряслась по дороге и вскоре снова остановилась. Снаружи донесся крик, втолкнули растрепанную девушку. Леська охнула:

– Тинка!

Тинка, всхлипнув, уткнулась лицом ей в колени. Вновь заскрипели колеса, заглушая отчаянный женский плач.

Долго еще ползла повозка по улицам веси, но больше Послы, видно, никого подходящего не нашли. Тинка выплакалась и теперь молча сидела, склонив голову на Леськино плечо. Леська искоса поглядывала на Керин: рыжей было даже и не страшно, а только удивительно легко, будто тяжкая работа осталась позади. А Керин сидела, обхватив колени руками, и думала о своем.

Наконец, повозка дернулась последний раз и стала. Послышались голоса стражников. Леська выглянула из-за полога и с изумлением узнала собственный двор. Исполнив обязанности, как правило, Послы Дракона обедали у главы общины.

Из дома вышел мрачный Торас, огляделся по сторонам. Леська не выдержала.

– Отец!

Торас обернулся, увидел дочку, и лицо его побелело. Протянув руки, он неуверенно шагнул к ней. Стражник загородил путь копьем. Торас схватил копье, переломал надвое и швырнул прочь.

– Леська! – крикнул он так громко, что из дома выскочил Мартин. – Беги!

Двое стражников навалились на Тораса. Третий подскочил к повозке, больно толкнул Леську в плечо. Падая навзничь, она еще успела увидеть, как Мартин поднимает отца с земли. Потом край полога упал, и стало темно.

Глава 2

«…Во имя и во утверждение мощи Вольного Ясеня…»

Одетые в белое стояли на помосте. За ними полукругом расположились старшины. Спиной к помосту, лицом к толпе, глашатай читал указ.

"…Ряда Старшинской Вежи во вверенном ей охранении покоя и мощи Вольного Ясеня приговорила…"

Глашатай вскинул голову. Все молчали. Молчала толпа, молчали важные старшины, молчали пять юношей и пять юниц на помосте. Тихо было так, что слышался резкий свист крыльев пролетающих ласточек.

"…согласно воле богов с великой скорбью в сердцах признать неизбежным избрать из числа жителей Вольного Ясеня и прилежащих земель десятерых, готовых совершить искупление во имя покоя города…"

Леська ощупью нашла и сжала пальцы Керин. Керин ответила пожатием. Девушка слева от них взглянула угрюмо. В лице ее не было ни кровинки, темные волосы едва доставали до плеч.

"…Жители Вольного Ясеня, смотрите на лица Избранных, что призваны нас спасти, слушайте их имена…"

Кто-то за спинами десятерых вздохнул громко и прерывисто. Они не шевельнулись.

"Велем из рода Астоса, житель Ясеня…"

Плечистый светловолосый парень вскинул голову и прищурился, выискивая кого-то в толпе. Его глазастый чернявый сосед вздрогнул, услышав свое имя:

"…Ратма из рода Желана, житель Ясеня…"

"… Гино из веси Бортной, сын Марина…"

"…Гент из веси Заставной, сын Ставра…"

"…Лаймон из веси Ладейной, сын Карса…"

Глашатай, будто торопясь, повысил голос:

"…Мирна, дочь Сента, из веси Пригорной.

Флена, дочь Кайсара, из веси Заставной.

Наири, дочь Герсана, жительница Ясеня…"

Толпа дрогнула. Соседка Керин повернула голову, и Керин поразилась пустоте ее лица.

"…Леська, дочь Тораса, из веси Пастушьей.

Керин из веси Пастушьей…"

Глашатай запнулся, пробежал глазами по свитку. Все молча ждали.

"…Вглядитесь в их лица, запомните их имена! Избранным для Искупления Вольный Ясень дарует право: в течение двух недель жить, где они пожелают и как пожелают. Ни один житель Вольного Ясеня не может отказать им в просьбе, если она не противоречит следующему запрету: покидать пределы Вольного Ясеня и снимать знаки Избрания, которые сейчас будут выданы…"

Глашатай говорил еще что-то о вечной благодарности города, но его никто не слушал: ни те, кто благодарил, ни те, кого благодарили.

На помост поднялся кузнец. Два подмастерья несли за ним поднос и инструменты. На подносе лежали черные с серебром браслеты в виде дракона, кусающего себя за хвост. Каждый из десяти по очереди протягивал руку. Мастер надевал браслет, подкладывал кусок бересты и ловко запаивал концы. Лицо его было мрачно. Закончив работу, он молча ушел.

Прогудели рога, возвещая конец церемонии. Люди медленно разошлись. Спустились старшины, отошел в сторону глашатай. На помосте остались только десять Избранных. В надвигающихся сумерках ярко белели их одежды.

Керин и Леська сошли с помоста, держась за руки. Керин почувствовала, что рука подружки мелко дрожит. Она остановилась, заглянула Леське в глаза, ободряюще улыбнулась и та слабо улыбнулась в ответ. Их обогнала темноволосая Наири. Она шла быстрым, почти мужским шагом, ни на кого не глядя. Товарищи по несчастью расходились. Вскоре на площади никого, кроме Керин и Леськи, не осталось.

– Ну, что? – тихо спросила Керин. – Куда пойдем?

Леська подняла на нее жалобный взгляд:

– Не знаю. Мне страшно, Керин. Сделай что-нибудь!

Керин обняла Леську:

– Сделаю. Вместе сделаем. Две недели у нас: за это время можно рыбу научить летать, право. Ничего плохого не случится, веришь?

– Верю, – всхлипнула Леська. – Только меня эти напугали… И вот, – она подняла руку, – браслет. Не избавишься.

– Избавимся. Только ты не поддавайся, понимаешь? Ты повеселись, Леська. Была ты в Ясене?

– Была, давно только.

– Вот и хорошо. Весь город твой, помнишь, что глашатай сказал? Ты веселись и о плохом не думай.

– А ты?

Керин рассмеялась, тряхнула головой. В глазах ее вспыхнули золотые искорки.

– А я буду искать. Кто ищет, тот находит, верно?

Долго бродила Золотоглазая в тот вечер по извилистым, тесным, как щели в камнях, улицам Ясеня.

Солнце зашло, и жизнь города постепенно замирала. Затихал в конце златокузнецов певучий перезвон молоточков, над улицами литейщиков и оружейников рдели, расплываясь в смутном небе, дымы, менялы захлопывали створки окошек в лавках, дергали, проверяя на прочность, засовы. Улицы пустели.

Почти никого не встретила Керин на своем пути. Ей было холодно и одиноко. Хотелось, чтобы кто-нибудь большой и сильный подошел к ней, пожалел, спас ее и других Избранных от смерти. Вот только некому было их спасти – город, весь город, обязанный по закону помогать ей, самого главного не хотел для нее сделать.

Придется самой убить Дракона. Но как?

Неожиданная мысль остановила ее:

"Глупая! Чтобы убить Дракона, нужно оружие, любое оружие! А за оружием надо идти к оружейникам, – она даже улыбнулась. – Конечно! Только надо действовать тайно. Вряд ли Старшины вообще позволят сражаться. Как жаль, что она никого в Ясене не знает. Но она найдет! Только б успеть!"

Эта ночь была беспокойной: все пять девушек собрались в одном покое, чтобы не было так тоскливо, но стало только хуже. Круглолицая сероглазая Мирна расплакалась и Флена (невысокая, пухлая, с добрым лицом и толстой косой) бросилась ее утешать, да не выдержала сама. Леська послушала их согласный плач, помянула морока и завернулась с головой в одеяло. Керин тоже задремала. Только Наири по-прежнему сидела в углу, похожая на изваяние. За весь вечер она не вымолвила и слова.

Утром девушки разбрелись. При свете все казалось не так страшно: две недели были бесконечными, а город полным сказочных соблазнов. Если б только не черные браслеты, сомкнувшиеся на запястьях!..

Керин не сразу пошла в квартал оружейников.

Сначала – мимо рыбных лавок, пахнущих мокрой чешуей и горячей солью, мимо хлебных печей, стоящих прямо на улице, мимо густого запаха застоявшейся крови из мясных погребов – вниз, к бережку широкой и ленивой реки Ясеньки, надвое рассекавшей город.

У пустых торговых причалов на желтых волнах колыхались солома и обрезки кожи. Мальчишки, звонко перекрикиваясь, удили рыбу с мостков. Рядом, косясь на них, бродила ободранная чайка.

По берегу Керин вышла в садовый квартал и углубилась в узкие, с двух сторон огороженные глухими заборами улочки. За заборами буйно зеленели сады, пробивалась в щели неукротимая малина, ветви яблонь, не зная преград, наклонялись к прохожим. Изредка яблоко срывалось с ветки и с глухим стуком падало под ноги.

Одно такое яблоко подняла Керин и, с хрустом надкусив, продолжила свой путь. Если бы кто чужой увидел ее сейчас, то позавидовал бы легким и беспечным шагам, ясной улыбке. Но прохожих не было, только псы, дремавшие в теплой пыли у заборов, провожали ее ленивыми взглядами.

Солнце грело все жарче, тени будто таяли, и Керин прибавила шаг. Внезапно донеслись до нее вопль, грохот, дробный глухой перестук – из-за поворота выбежал паренек в синей рубахе. Рубаха спереди была сильно оттопырена, и бегун придерживал ее рукой. Он миновал Керин, подмигнул ей и стремительно нырнул в узкий пролом в заборе. И едва он спрятался, как появился пыхтящий от злости толстый садовник.

– Где он?!

– Кто?

– Этот морок! Этот пень болотный! Эта язва синяя!

– Такого не видела.

Толстяк перевел дух и разразился новым потоком брани:

– Щенок! Негодяй! Украсть мою керайну! Где он?!

Керин пожала плечами.

– Ах, несчастье! – возопил садовник. – Не догоню. Нет, не догоню… А ты не врешь? – он с сомнением взглянул на девушку и вдруг заморгал: – Так ты из Избранных? Прости. Пусть Враг возьмет этого изверга. Идем, я дам тебе груш.

– Спасибо, – улыбнулась Керин. – Не хочется сейчас.

– Ну, так после придешь. Спроси дядюшку Сартона, тебе любой покажет. У меня лучшие груши в Ясене. Даже этот негодяй…

Он пошел назад, бормоча себе под нос. Когда он скрылся из виду, Керин быстро повернулась и позвала:

– Эй ты, грушевый воришка, вылезай!

– Я все слышал, – из щели вынырнула белобрысая нахальная физиономия с хитрыми глазами и сильно вздернутым носом. – Здорово, что ты меня не выдала. Я думал, девчонки этого не понимают.

– Чего не понимают? – невольно рассмеялась Керин.

– Краденое слаще купленного! На, попробуй. Заслужила.

Он вытащил из-за пазухи большую, розовато-желтую грушу. Керин надкусила. На вкус груша была еще лучше, чем казалась с виду. Обильный, немного терпкий сок мгновенно наполнил рот.

– Вкусно? – спросил парень. Керин кивнула. – То-то. Сартон – умелец. Только нрав у него недобрый. Нет бы, взять да угостить бедного оружейника! Поневоле сам возьмешь.

– Ты оружейник? – встрепенулась девушка.

Парень развел руками:

– Покуда только ученик. Мой мастер ждет, не дождется, пока я сам мастером стану. Так и говорит: и когда ты только вырастешь, Тума? Тума – это я, – пояснил он, запуская зубы в грушу. – Пошли отсюда, а то ведь добрый дядюшка Сартон может и вернуться.

На ходу поедая груши, Керин искоса поглядывала на нового знакомца: хорошо, что подвернулся этот Тума! Поможет.

А тот болтал без умолку:

– Люблю груши, а ты? У Сартона они раньше всех поспевают, только он их бережет, как болотница свою корягу. Хорошо еще, что толстый – бегать не может, а то б шкуру содрал. Не знаю только, признал он меня или нет? Если признал, то непременно мастеру пожалуется. Ты не знаешь моего мастера? Оружейник Брезан – лучший в Ясене, клянусь Сварогом! Только он строгий, ужас, до чего строгий… ну и лупит меня… иногда. За дело, в общем, лупит. Вот вчера, например, сбежал я на площадь посмотреть, как Избранных посвящают…

Он вдруг резко остановился:

– Погоди. Толстяк будто сказал, что ты из них. Или я не то услышал?

– Ты все верно услышал, – Керин показала руку с браслетом. Глаза Тумы широко раскрылись. – Помоги мне.

– Я? Да я у Сартона весь сад обдеру, если тебе это надо! Мне уже три года положено в этом участвовать, – чуть тише добавил он. – Но не выбирают, понимаешь? Лицом не вышел. Так что – я для тебя все сделаю. А что надо?

– Познакомь меня со своим мастером.

Тума быстро почесал в затылке:

– Сейчас с ним встречаться… Он еще за вчерашнее зол, а я опять работу бросил… Ладно. Пошли! Хорошая порка еще никому не вредила. Только помни: мастер – человек серьезный.

Мастер Брезан действительно был серьезным человеком.

Когда Тума провел Керин во внутренний двор, где пылал огонь в огромном горне и стоял непрерывный, тяжелый звон, мастер, несмотря на шум, услышал их, передал молот подмастерью и подошел – огромный, медно-красный и блестящий от жара, в кожаном переднике и в коротких штанах. Из-за сочетания закопченного лица и светлых глаз взгляд получался пронзительный. Мастер глянул на Туму, и Тума весь сжался, даже вихры пригладились.

– Без-дельник, Удираешь от работы, как морок от волхва, шляешься невесть где… – тяжело выговорил Брезан и перевел взгляд на Керин, – а потом ворочаешься с девицею. Мог бы и на стороне развлечься, мастерская – не площадь для гулянья.

– Ма-астер… – начал было Тума, но Керин не дала ему досказать.

– Мастер Брезан, он здесь ни при чем. Это я попросила. Мне поговорить с вами нужно.

– Поговорить? – мастер пожал плечами. – Нынче пора горячая, не то время ты для разговора выбрала, милая девушка, после заката – пожалуйста.

– Мастер, – успел – таки вставить Тума, – она из Избранных.