Текст книги "Ясень"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Татьяна Кухта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Ты так не думаешь.

– Тебе откуда знать? Ты же не была куклой, дурой набитой, которую прятал отец… Пока тварь других девчонок жрала… – Наири ответила сердитым взглядом и вдруг запнулась: – У тебя глаза… Солнце отсвечивает.

– Нет, – сказала Керин, – не солнце.

Наири смотрела долго, потом с трудом оторвала взгляд, опустила голову.

– Золотоглазая… – прошептала она. – Вот как. Значит, судьба…

Керин стало жаль эту странную девушку. Она хотела сказать что-то, но тут прискакала мокрая смеющаяся Леська. За ней пришли Велем и Гино. Леська болтала, отжимая косу:

– Разбойники! Ух, погодите, нашлю я на вас морока! – и плеснула на них водой, собравшейся в ладошку. Велем отмахнулся, как от комара:

– Сам заморочу!

Наири подняла голову, обвела их темным взглядом:

– Веселитесь…

И голос ее погасил смех. Велем нахмурился, исподлобья взглянул на нее:

– Ну, веселимся… Плохо, что ли?

– Чем с девчонками шутить, ты бы лучше ей в глаза посмотрел, – Наири кивнула на Керин и отвернулась.

– Наири! – укоризненно воскликнула Керин. Велем озабоченно склонился над ней:

– Никак, плохо тебе?..

И застыл, упершись ладонями в колени. Потом медленно сел на траву.

– Что с тобою? – хлопнул его по плечу Гино. – Сам захворал, да?

Велем, не отводя взгляда от Керин, толкнул его локтем:

– Нет! Гляди лучше.

Гино взглянул и тоже застыл. Керин не выдержала этих упорных взглядов: вспыхнула, как алоцвет.

– Это да-а-а… – бормотал Велем. – Вот это шутка!

Леська смеялась в ладошку:

– А ты у нее еще меч отбирал!

– А ты знала, ведьма?! – Велем погрозил ей кулаком и вновь повернулся к Керин. – Так значит, ведомо было все? Отчего ж молчала?

– А если б не вышло? – улыбнулась Керин.

– Так ведь вышло! Еще как вышло! – он вскочил, закричал во все горло: – Эгей, все сюда! Все!

– С ума сошел! – испугалась Керин, но было уже поздно. Ратма и Лаймон спешили от ручья, за ними прибежали Мирна, Флена и Гент.

Велем указал на Керин:

– Глядите на нее! Хорошенько глядите! Она – Золотоглазая!

Глава 5

– Поумирали они там, что ли?! – Гино подхватил камень и от души саданул в ворота. Ворота отозвались железным звоном.

– Э, ты! Кончай! – стражник с походней высунулся из скважни. – Чего буянишь?

– Сони проклятые! – звонко крикнул Гино. – Зови вас!

Рядом с первым стражником появился второй:

– А ну пошли! Вот плеснем кипяточку!..

– Открывай, говорю! Мы что, зайцы – в траве ночевать?!

– А им чего! Они дракона не убивали! – гаркнул Велем.

Стражник лениво зевнул:

– Не шуми, говорю. С утра откроем!

– Ага, легче дракона убить, чем до дурака достучаться! – Гино несильно пнул ворота ногой.

– Чего-чего? – страж сделал робкую попытку выпасть наружу. Второй поймал его за штаны.

– Я бы не «чегокал», а за наградой бежал.

– С какой радости?

– Так Дракон убит.

Не иначе, стражников проняло. Заскрипел ворот, лязгнули цепи, и тяжелая, окованная железом брама медленно поползла вверх.

– По чести встречают, – хмыкнул Велем.

Встречали.

Шестеро стражей в кожаных, покрытых железной чешуей доспехах перегородили дорогу. Впереди, держа руку на рукояти меча, высоко подняв фонарь, стоял хмурый детина в кольчуге и бахтере. Повел широченными плечами, нехорошо прищурился:

– Ну?!

– Мы это, дядя Вилько! – крикнула Наири. – Гляди!

И протянула к огню руку с браслетом.

Кто-то ахнул. Вилько резко повернулся:

– Пошли. Отведу вас в Вежу. Такое только Старшинам решать.

Стражники отступили. Избранные прошли сквозь кишку ворот, миновали караульный двор и, через внутренний отвор, вышли в город. По замощенным темным улицам отвели их к Ясеньке и, вдоль пристаней, к Старшинской Веже.

Добудились вежевого сотника Явнута.

Тот встретил гостей сурово. Да и как иначе встречать, если на дворе середина ночи, голова трещит с недосыпу и похмелья, а старшин будить не велено, пусть дракон хоть весь Ясень съест?! Не будь Вилько побратимом, Явнут бы и слушать не стал: что ему браслеты, ежели за тридцать лет из Пещеры никто живой не вернулся. А не врут – так можно и до утра обождать.

Стражу окоротил, чтобы город на уши не ставили, а Избранных велел запереть.

"Ох, и горька доля сотника – покоя ни днем, ни ночью. Поглядеть разве из любопытства?.. Все в пыли, одежда грязна, изорвана, голытьба, а не победители".

И тут увидел меч. Невидная из себя девка держала клинок ясеньской работы. Такой клинок – душа на части! Рука сама потянулась:

– Дай!

Велем и Гино шагнули вперед, заслоняя Керин. Явнут сдвинул брови.

– Нельзя, – спокойно и твердо сказал Велем. – Она этим мечом дракона убила.

Сотник с треском отправил свой меч в ножны. Согнулся от смеха. Вокруг громыхнули стражники.

– Девка? Дракона?..

– Сам ты… это самое! – фыркнула Леська.

Стражники шагнули к Керин и замерли. И сотник замер, вздохнув с хрипом. Потом схватил походню, поднес прямо к ее лицу. Керин заслонилась рукой от жара, и черный браслет полыхнул на запястье.

Впервые в жизни Явнут почувствовал сердце.

– Отведите их… как есть. И – за старшинами.

– Так ведь…

– Выполняйте!

Избранных увели. Вилько кликнул своих людей. Сотник вежи удержал его, взял за локоть, спросил вполголоса:

– Видел?

– Что? – неохотно отозвался Вилько.

– Глаза у нее какие?

Вилько резким движением отогнал стражу и сказал, пристально глядя в глаза побратиму:

– Я не верю в легенды. Да и тебе… лучше молчать об этом. Спокойнее.

Старшины недовольны были тем, что их побудили среди ночи. Да и тяжко было уразуметь из нелепой болтовни стражников, в чем дело: какой-то меч, какие-то бродяги – день Жертвы прошел, можно и передохнуть перед торгом, а тут спешка, шум невесть из-за чего. Однако не все думали так.

Герсан, когда дошли вести, прибежал сам, еле одевшись, даже возка не закладывал. Как старшину, его допустили взглянуть на виновников беспокойства. Едва увидев Наири, он пришел в неистовство – то пытался упасть перед ней на колени, то благодарил Велеха за счастливое избавление. Наири, сама чуть не плача, успокаивала отца.

Сошлись и другие старшины. Величавые, в тяжелых одеждах, они с неодобрением глядели на оборванцев, помешавших их сну, не спеша рассаживаясь по лавам. Герсан тоже сел, наконец, не сводя, однако, взгляда с дочери – остальных он будто и не видел.

Стражники стали у лавы, на которой усадили Избранных, и наступила тишина. Тогда вышел вперед сотник Старшинской Вежи Явнут и кратко изложил суть дела.

– Быть не может! Не бывало! – загомонили старшины, разом теряя всю свою величавость. – Как это – убили? Кто убил – эти?

– С мечом в Старшинскую Вежу?!

– Не они это! Врут!

– Дракона – убили? Лжа!

Рядный начальник и оружейный старшина Берут колотил посохом по каменным плитам пола, пытаясь угомонить их (а силища в его руках была немалая: сам еще совсем недавно молотом ворочал). Сотник Явнут, не выдержав, хохотал: такое в этой зале творилось лишь после Большого торга, когда делили доход.

Наконец, рядному удалось перестучать всех, и старшины один за другим утихомирились, сердито поглядывая по сторонам и оглаживая меха. Потом глава ткаческого цеха Радовит (сам похожий на веретено – длинный, с округлым брюшком) провозгласил, не вставая с места:

– Веры нашей им нет! Не бывало еще такого и не будет.

– Небось, сбежали!

– А как? Помог кто?

Все взгляды обратились на Герсана. Он молчал, стискивая зубы, выкатывая круглые невидящие глаза.

– Нет, – отрезал Берут. – Этак вы и меня обвините, что с чужими женами спал!

Те, с чьими спал, примолкли, поскольку Берута боялись. Но другие орали за двоих.

– Да это и не они!

– Так Герсан ведь дочку свою признал?

– И не дочка она ему! Оборотни!

– Лжа! – Герсан вскочил. Его едва удержали. – Что я, дочки собственной не знаю?

– Сами вы оборотни! – выкрикнула Леська. Стражник замахнулся было, но, глянув на Велема, опустил руку.

– Ряду оскорблять?! – взвизгнул старшина кузнецов.

– Тише, почтенный Старим, тише, – пробасил Берут. – Ряда не обижается. Тут поважнее дела. Как докажут они, что и впрямь убили дракона?

Все замолчали. И тут, неожиданно для ряды, заговорил сотник Явнут:

– Да простят мне честные старшины, что говорю, не испросив разрешения. Человек я военный, хитростям торговым не обучен, однако малым своим разумением знаю: ежели воин твердит, что убил вражеского вождя, то повинен он доставить доказательство – оружие, пояс либо еще что. Так велите этим, пусть докажут. Зуб драконий принесут, разве.

Когда сотник подал голос, рядные скривились недовольно, но по мере того, как он говорил, лица их прояснялись.

– Доброе слово молвил, Явнут, – сказал Берут. – Кто-нибудь из них и пойдет. Ну, вот хоть этот здоровила, – он кивнул на Велема. – Ему, видать, все нипочем.

Велем поднялся, не зная, обижаться ему на этакие слова или радоваться.

– А с ним кто? – спросил с опаской Радовит, оглядев Велема. – Сбежит ведь!

– Явнут и пойдет, – спокойно ответствовал Берут. – И еще двоих стражей возьмет.

Явнут поморщился: день в хлопотах, да еще и ночью невесть куда бегай.

– А мы здесь будем ждать, – заключил Берут. – Все!

Старшины заворчали недовольно. Герсан подошел к Беруту:

– Дозволь, почтенный, дочку домой забрать. Не сбежит она, ручаюсь, явится, как велено.

– Которая твоя? – Берут зорко оглядел Избранных. – Эта? Ну, пусть идет – под твое ручательство.

Герсан подошел:

– Наири…

– Не пойду я, – перебила она. И пояснила мягче: – Одна, безо всех, не пойду. Не могу.

– Всех не пущу, – сказал, как отрезал, Берут.

Герсан вздохнул, опустил голову:

– Пусть так.

Старшины сидели тесным кругом у стен, пыхтели и потели в своих меховых уборах, но шуб не скидывали и степенства не теряли. Старшинский круг замыкался помостом под кручеными столбами, где зевали и маялись в дубовых креслах рядные. За спинами у них тоскливо стыли вежевые стражи с уставленными в свод бердышами…

В слюдяных оконцах отражался свет походен, сажей тянуло по сине-золотым потолочным росписям. Почти позабытые Избранные маялись у двери, на краю лавки, а то и на полу. Привратники не сводили с них глаз.

Время не двигалось. Кто-то из старшин уже клевал носом, кто-то даже похрапывал, порой вскидывая голову и заполошно оглядываясь. Стражники сонно щурились на огонь.

Избранные тоже задремали. Спали, обнявшись, Мирна и Леська; всхлипывала во сне Флена; дремали, привалившись к стене, Гент, Лаймон и Ратма. Только Гино и Наири перешептывались, с тревогой поглядывали на Керин. Она спала, поставив между колен меч, пальцы слабо вздрагивали на рукояти.

Двери распахнулись неожиданно. От сквозняка всколыхнулся огонь походен, заметались тени по стенам. Спящие испуганно вскидывались на шум. Вошел усталый, но – сразу было видно – донельзя довольный Велем, неся под мышкой большой темный сверток. За ним в почтительном отдалении шел Явнут.

Шум пронесся по зале, не успев перейти в осмысленные слова. Рядный начальник стукнул посохом. Его звучный голос прогудел:

– Велем, посланный за драконьим зубом, ты вернулся. Где твои доказательства?

Велем шагнул к помосту, и старшины вытянули головы. Избранный опустил ношу на пол и не спеша развернул. И тогда они крикнули и отшатнулись: коричневая, в пятнах засохшей крови голова лежала на плаще – смердящая, с остекленелыми выраченными глазами и зубами, изогнутыми и длинными, как ножи.

– …з-зу-б-б… – выдавил Берут.

– Да я бы рад, – пробасил Велем, в уголке рта пряча улыбку. – Только, милостивый господине, зубы крепко сидят. Пощупайте.

И нагнулся, точно намереваясь вручить голову рядному.

На миг померещилось, что старшины полезут под лавки, Берут замахал руками: убери!

– Так вы ж сами просили, – уперся Велем. – Доказательство…

Избранных разобрал смех.

– Мы верим, верим! – заторопились рядные. – Вы Избранные! Вы дракона убили! Убери только…

– Ну, то-то, – сказал Велем строго и завернул голову в плащ. – Придвиньте скамью, парни. Говорить станем.

Глава 6

Слово свидетеля. Наири.

Я подтащила кресло к кровати, чтобы быть поближе. Хоть и постаралась сделать это как можно тише, но все равно чуть не разбудила: ее брови дрогнули, и по лицу будто пробежала быстрая тень. Затаив дыхание, я оперлась о спинку кресла и смотрела на ее лицо.

Никогда еще не видела такого лица. Я могла бы смотреть на него часами. Когда она лежала так, с закрытыми глазами, чуть заметные тени на скулах, сомкнутые губы, высокий чистый лоб – так вот, она была неподвижна, а лицо ее жило, подрагивало, как вода под ветром, мелкие морщинки набегали на лоб и исчезали, нетерпеливо дергался краешек рта, и настойчиво билась на виске синеватая жилка. Потом брови вдруг сдвинулись, резче стала складка между ними, что-то скорбное мелькнуло в опущенных уголках губ. Может, ей привиделось тяжкое?

Я знала, что не могу смотреть на нее безнаказанно: рано или поздно она чувствовала мой взгляд и просыпалась. Так случилось и сейчас. Ресницы задрожали, взлетели вверх, и знакомый золотой взгляд обжег меня. Я никак не могла к нему привыкнуть. Тысячи выражений мгновенно промелькнули по ее лицу, перетекая друг в друга, и исчезли, осталась одна легкая улыбка.

– Ты уже встаешь? – сказала она. – Тебе лучше?

– Мне хорошо, – ответила я и села в кресло, чтоб ей не надо было напрягаться, глядя на меня. Это было для меня вовсе ново – смотреть в глаза при разговоре: в Ситане, где я воспитывалась, такое было не в обычае. Сейчас я заново училась говорить, как заново училась жить. Благодаря ей.

– Мне хорошо, – повторила я, – да и что со мной могло статься? Я вовремя лишилась чувств. А твое плечо, верно, болит?

– Саднит, – сказала она, чуть поморщась. – Хорошо бы сменить повязку. Леськина мазь, кажется, пошла мне на пользу.

– Отец позвал к тебе волхва, а Леська его не пустила. И вообще никого не пускает к тебе. Чтоб не мешали выздоравливать.

Она тихо рассмеялась:

– Да, Леська… Леська человек верный.

"Я тоже", – хотела сказать и не сказала. Не было у меня еще права на такие слова.

– А где остальные? – спросила она.

– Разбрелись по гостям. Их сейчас принимают с радостью в каждом доме.

– Да, это хорошо, – задумчиво проговорила она. – Только это еще не все… не все….

– Что ты имеешь в виду?

Она, не отвечая, вновь закрыла глаза. Тогда я тихо встала и на цыпочках вышла из горницы. Незачем ей мешать. Пусть спит.

Леська, согнувшись над столом, растирала в ступке какое-то зелье. Услыхав мои шаги, она подняла голову, локтем отвела со лба мокрые волосы:

– Что?

– Спит, кажется. Просила повязку сменить.

Леська мотнула головой:

– После. Вечером. Сейчас я ей отвар сделаю, выпьет, когда проснется. Тума приходил.

– Это кто?

– Ты его не знаешь. Из оружейников. Ученик. Хотел к ней пройти, а я его прогнала. А он…

Она замолчала и с удвоенным усердием принялась за свое занятие.

– Что же – он? – подтолкнула я ее.

– Он сказал: "Одного дракона Золотоглазая убила, а другой под ее дверью сторожит".

Я не выдержала, рассмеялась. Леська со стуком отодвинула ступку:

– И вовсе незачем хихикать! Он думает, что если мы вместе по чужим садам лазали, то ему надо мной насмешничать дозволено? Я вот его догоню когда-нибудь!

Нахмурясь, она вынула из ступки щепоть черно-зеленого порошка, лизнула, сморщилась и вновь повернулась ко мне:

– Ты ведь здесь хозяйка, да? Прикажи на поварне, чтобы вару принесли. Мне уж с вашими холопами надоело ругаться. Да и оставлять ее не хочется.

– Сколько тебе вару нужно?

– Небольшой горшок. Вот такой, – показала она руками.

Выходя, я вновь услышала, как застучал пестик о серебряные бока ступки.

С порога поварни на меня пахнуло жаром. Работа кипела здесь вовсю день и ночь – моя мать умела находить занятие для нерадивых.

Сама я здесь почти не бывала, поэтому распаренные лица, возникавшие в клубах пахучего тумана, были мне незнакомы. Знала я только старшую стряпуху Нессу (толстую, крикливую и самонадеянную) – она подавала на стол в торжественных случаях.

– Несса! – крикнула я наугад в жаркий полумрак.

– Несса! – отозвался слева чей-то визгливый голос. – Хозяева кличут!

Как смогли различить в таком чаде? Должно быть, привычка. Мне долго пришлось стоять на пороге, прежде чем передо мной возникла Несса. Она тяжело дышала, по широкому лицу лился пот, толстые красные руки были вымазаны жиром.

– Так в чем дело? – угрюмо спросила она, вытирая ладони о передник. Я пропустила мимо ушей это невежливое обращение – благородные повадки моей матери, требовавшей от слуг почтительного трепета, мне не передались.

– Пусть вскипятят воду. Именно вскипятят, а не нагреют.

– Это для той рыжей ведьмы?

– Для раненой.

– Вот что, – сказала Несса, уперев руки в бока, – пока я здесь, никаким ведьмовским штучкам потворствовать не буду.

Ну, это уж было слишком!

– Вот что, – повторила я любимый материн жест: руки на груди и испепеляющий взор, – если ты решаешься не выполнять то, что тебе хозяева велят, Несса, так ты здесь недолго пробудешь. В Ясене есть стряпухи и получше тебя, и норова у них поменьше!

Кажется, на нее это подействовало. Во всяком случае, голос изменился, даже задрожал:

– Молодая госпожа, простите, не хотела… ведь эта ведьма нос во все горшки сует! У самой зубы еще все целые, а корчит из себя лису в сарафане…

– Ты исполнишь мой приказ или нет?

– Исполню, госпожа, немедля исполню. Раз уж вам так хочется…

Я вышла, не дослушав. Мне просто было не по себе – как я, однако, умею кричать на людей! Никогда ведь этого не одобряла. И Леська, видно, тоже хороша…

Подымаясь по лестнице, я услышала, что из горенки, где была Леська, доносятся громкие голоса. Снова назойливый посетитель? Один голос, несомненно, был Леськин, а другой… другой тоже был мне слишком хорошо знаком! Что есть духу взбежала вверх и ворвалась в горенку.

По всем приметам, появилась я вовремя, потому что Леська уже подступала к незваному гостю, прицеливаясь пестиком. Он стоял спиной ко мне, и, казалось, сохранял полное спокойствие, но рука его лежала на рукояти ножа, висевшего в ножнах на поясе.

– Леська, прекрати! Мэннор, что тебе здесь нужно?

Он повернулся на голос так стремительно, будто его вызывали на бой. Леська перевела на меня удивленный взгляд.

– Я должен ее видеть, – сказал, наконец, Мэннор.

Молча смотрела я на человека, которого отец с матерью прочили мне в мужья. Он один знал мою тайну, если не считать верных слуг, воспитывавших меня в Ситане. И он до недавнего времени был желанным гостем в нашем доме. Сейчас он снова пришел. Только не ради меня.

– Идем со мной, – сказала я. Он, кажется, колебался. – Идем.

Мэннор пошел вслед. Леська, нехотя отложив свое оружие, проводила нас вопросительным взглядом, но ничего не сказала, только с силой хлопнула дверью за нашими спинами.

– Ты уверен, что должен ее видеть? – спросила я, останавливаясь на сходах. Мэннор стоял на две ступеньки выше, и его синие глаза смотрели куда-то поверх моей головы. Я спросила просто так, чтобы оттянуть время, я знала, каким будет ответ, и он прозвучал тут же:

– Уверен.

– Хорошо, – кивнула я и пошла вниз.

Мы спустились в подвалы, где под ногами скрипели мелкие камушки, и приходилось освещать дорогу, потом молча вышли наверх, обогнули по наружному переходу правое крыло дома, пересекли пустые, мрачно-торжественные парадные покои. В последнем, у низкой полукругом дверцы, я остановилась. Здесь был второй вход в горницу, где сейчас спала Керин.

Мне пришлось повозиться с ключом, замок, видно, заржавел. Мэннор терпеливо стоял рядом. Наконец дверь открылась, и он, не дожидаясь моего разрешения, прошел внутрь. С моего места мне видна была только спинка кровати и тонкая рука Керин, свисавшая с постели. Мэннор подошел к кровати, сел прямо на пол, поднял эту руку и медленно прижал к лицу.

Осторожно, чтобы не скрипнула, прикрыла я дверь и пустилась в обратный путь, не зная, смеяться мне, плакать или делать вид, что ничего не случилось.

На полдороге я столкнулась со служанкой. Несса послала ее сообщить, что вода вскипела. Я передала это Леське, и она побежала в поварню, прихватив с собой ступку, а я заняла ее место у стола.

Хорошо, что она ушла, мне было просто необходимо побыть одной.

Подумать только, всего два месяца назад я жила в Ситане и ни о чем не подозревала – уж отец-то об этом позаботился. Конечно, с тех пор, как я научилась размышлять, я недоумевала, отчего моя семья живет в Ясене, а я в Ситане, отчего меня одевают, как мальчика, хотя я девочка, и отчего мне велено никому об этом не говорить? Когда я, наконец, осмелилась задать эти вопросы, мне ответили историей о наследстве – запутанной и романтичной, насколько может быть романтична история с деньгами.

Правду я узнала потом…

Мой отец решил спасти меня от Дракона. Единственную дочь могли забрать в жертву (у отца было достаточно врагов, готовых позаботиться об этом), единственного сына, будь он хоть писаный красавец, – не имели права. Ему выдавалась рядой охранная грамота. Так я очутилась в Ситане…

Мэннор был оттуда родом. Это его родителей отец посвятил в тайну – их связывали крепкие торговые связи – и нет ничего удивительного в том, что им захотелось эти связи укрепить еще больше. Был заключен тайный договор, совершено обручение, ни у Мэннора, которому не было тогда и десяти лет, ни тем более у меня согласия не спросили…

Так делалось часто, и редко кто осмеливался протестовать – обычаи рода и все такое, – но чем больше я подрастала, тем меньшее восхищения вызывала во мне необходимость рано или поздно сделаться женой Мэннора. Кажется, он тоже не испытывал особого восторга.

Если б меня спросили, отчего я не люблю Мэннора, пожалуй, я смогла бы кое-что сказать об унизительной предопределенности – не больше… Была, правда, еще одна причина, но ни один суд не счел бы ее заслуживающей внимания…

Мои мысли прервало появление Леськи. Она торжественно вышагивала, обеими руками держа внушительных размеров дымящуюся чашу. Присмотревшись, я узнала любимую чашу моей матери (как Леська только ухитрилась стащить ее под бдительным оком Нессы?!) Во всяком случае, на лице Леськи было написано явное торжество. Она проследовала через горенку и, прежде чем я успела удержать, толкнула ногой дверь.

К счастью, Мэннор сидел уже в кресле, как и полагается достойному гостю. Керин тоже сидела, опираясь спиной на подушки, кажется, они не сразу заметили нас, тем более, что Леська остолбенела с чашей в руках, не в силах вымолвить ни слова. Зато Керин подняла глаза и, как мне показалось, спрятала досаду за улыбкой.

– Что такое? – спросила она.

Я бросила взгляд на небывалое чудо – безмолвную Леську – и напомнила, что пора пить отвар.

– Тебе лучше уйти, – обратилась Керин к Мэннору и вздохнула.

Мэннор ничего не ответил. Улыбнулся, пожал плечами, встал – пожалуй, впервые на моей памяти он был так уступчив. Но он подошел к Леське, взял у нее чашу и вернулся к Керин. Тут настала моя очередь остолбенеть: Мэннор в роли сиделки! Он никогда не болел, и терпеть не мог навещать больных. А теперь, одной рукой придерживая Керин за плечи, другой подносил чашу с отваром.

Леська широко раскрытыми глазами смотрела на такое присвоение ее прав, потом вдруг очнулась и вылетела за дверь. Тут она, наконец, обрела дар речи и шепотом, но в довольно дерзких выражениях высказала мне все, что она об этом думает. Я посоветовала ей обратиться к Мэннору, после чего Леська вышла, на прощание хлопнув дверью…

Это ж как надо было разозлиться: двери у нас тяжеленные!

А Мэннор вскоре ушел и почти у самого выхода столкнулся с моей матерью. Та, должно быть, решила, что он приходил ко мне, и рассыпалась в любезностях. Эта сцена, подсмотренная сверху, немного меня развеселила. Но потом я вернулась в горенку; села за стол, и мне стало совсем худо.

Что делать, что?

Глупо думать, что все будет идти как раньше, скрывать уже нечего. Еще глупее думать, что я смогу жить, как живут другие дочери и жены старшин и купцов. Теперь, когда Дракон убит, когда пришла Золотоглазая… Я слишком хорошо знаю Легенду, чтобы в это поверить.

Тогда что же будет? Куда идти дальше?

Вернулась Леська, и я спросила у нее об этом. Она ответила не сразу. Смотрела на меня исподлобья, потом сказала:

– Пойду за ней. Чтоб там ни было.

Вот и все. Молодец Леська. Ей решать не придется. Она целиком полагается на решение Керин.

Может, и мне положиться? Нет, у меня так легко не выйдет…

Голос Керин мы услыхали одновременно. Сквозь закрытую дверь он доносился слабо, но я разобрала, что зовет она меня. Впрочем, Леська, не долго думая, вошла следом – условностей она не признавала. Она немедленно взбила Керин подушки, заставила ее лечь и натянуть до подбородка перину. Выполнив свой долг, она уселась на пол у кровати с видом верного пса, ожидающего награды за старание. Злополучная чаша стояла в углу кресла, и я поспешно заслонила от Леськи это неприятное напоминание. Керин смотрела на нас, и золотой блеск ее глаз был совсем домашним, мягким.

– Знаете, мне совсем хорошо, – сказала она. – Завтра я, наверное, поднимусь.

– И не вздумай! – вскинулась Леська. – Ты же ранена! Надо полежать, отдохнуть.

– Какая же это рана, – вздохнула Керин. – Царапина.

– От драконова когтя! А он, может быть, отравленный.

– Звери не мажут когти ядом, – с внезапной печалью сказала Керин. – До такого только люди додумались.

Она помолчала немного и уже веселее добавила:

– Вовсе он не отравленный. И рана скоро заживет. А я хочу увидеть пиры. Правда, что сегодня вечером большое угощение?

– Да, – кивнула я, – большой праздник в твою честь. Жаль, что тебя там не будет. Но ведь послезавтра начинается Большой торг, и развлечений еще будет много. А пока ты лучше потерпи. Леська права.

– Скучно терпеть, – улыбнулась Керин. – Но что я могу поделать с двумя такими врачевателями? Ты потом расскажешь мне, что там было, Наири?

– Я не пойду.

– Я тоже, – сказала Леська.

– Почему? – Керин смотрела на нас с неподдельным удивлением. – Если из-за меня, то не надо. Я могу побыть одна.

– Одна… – с явным сомнением в голосе повторила Леська. И вдруг ни с того ни с сего выпалила:

– Наири хочет знать, что будет дальше.

Я подскочила в кресле. Ну и Леська! То ли она и впрямь так простодушна, то ли ломает голову над тем же, что и я. А по виду не скажешь!

Керин озадаченно молчала. Потом прикрыла глаза, провела ладонью по лбу, будто стряхивая невидимую паутину.

– Не знаю, подружки, – глухо сказала она, наконец. – Не знаю.

Я не выдержала. Взяла ее руку в свою, погладила. Показалось мне или нет, что эта рука дрожит? Керин открыла глаза и долго, запрокинув голову, вглядывалась в потолок, будто хотела разглядеть там ответ.

– Ты же Золотоглазая, – негромко напомнила Леська.

– Я Золотоглазая, – повторила, как эхо, Керин. – Я есть… и есть Легенда, что же еще надо? Помните, что там сказано насчет мужества?

"Мужчины утратили мужество, а женщины его найдут", – Легенду я знала наизусть.

– Будем искать мужество там, где его потеряли, – Керин резко села на постели. – Будем сражаться.

– С кем?

Я знала, что она ответит, и все равно слово упало в тишине тяжело, как камень:

– С Незримыми.

Предвечерние тени сгустились над нами, и мне показалось, что в натопленной этой горнице чересчур зябко. Даже здесь, в Ясене, на вольной земле было страшно. Леська, как подбитый зверек, съежилась на полу. Было тихо, слишком тихо, только слышно прерывистое дыхание Керин. И тогда я сказала то, что давно уже должна была сказать:

– Я умею владеть мечом и ездить на коне. Я тебе пригожусь.

– А я умею лечить, – сказала Леська. – И все равно я от тебя никуда не денусь.

Губы Керин дрогнули в горькой улыбке. Часто я потом видела эту улыбку, слишком часто! Она провела рукой по волосам Леськи и прошептала чуть слышно:

– Спасибо.

Я громко чихнула.

– Мама, что ты там ищешь?

Из-за откинутой крышки виднелись только полотняная рубаха и торчащие из нее босые ноги, но мать я узнала сразу. Содержимое сундука разлеталось под ее напором, как вражеские полки. Над сундуком висела пыль и, точно стяги, реяли запахи пижмы и полыни. Две служанки с каменными лицами придерживали крышку, чтобы не захлопнулась.

Услышав меня, мать разогнулась, и я едва не фыркнула, увидев ее красное лицо, сбитый набок чепец и встрепанные волосы.

Она гневно взглянула на меня, втянула воздух:

– Прохиндейки, бездельницы, уховертки! Ишь, морды понаели, пальцем не шевельнут! Кикиморы!

Я покосилась на «кикимор». Здоровые, пышущие румянцем, они кривились от сдерживаемого смеха, но стоило матери бросить взгляд – почтительно застывали.

– Смолу на вас возить! – все больше расходилась та. – У, бесстыжие! Все самой делать, все самой! Глаз не сомкнешь, не присядешь! Покою нет!

Она замахнулась стиснутой в кулаке цветастой тряпкой. Девушки не выдержали. Крышка сундука с грохотом рухнула. Мать подскочила, как ошпаренная, и замолкла. Служанки, закрыв лица, давились подозрительным кашлем.

– Мама, – воспользовалась я передышкой, – так что ты все-таки ищешь?

Мать стащила с головы чепец, вытерла им лицо.

– Ключ, – сказала она, тяжело дыша. – Ключ я ищу. Затерялся где-то.

– Какой ключ?

– От покоя с заклятым креслом. Все же пир сегодня, еще сядет кто ненароком, с медов-то…

Кресло это было семейным преданием и проклятием.

Некогда отец моего прадеда, переезжая в новый дом, заказал мебель известному мастеру. Когда заказ был готов, мой предок пожадничал и заплатил меньше, чем следовало. В отместку мастер сделал заклятое кресло и отправил заказчику вместе с остальным.

Кресло из темного дуба отличали искусно вырезанные на подлокотниках руки – мускулистые, с судорожно сжатыми кулаками. Казалось, что кто-то невидимый сидит в нем, и видны только руки, лежащие на подлокотниках. Мастер заявил, что никто не посмеет сесть в кресло, пока истинный хозяин – он разумел нечистого – здесь.

Так и случилось, и с тех пор заклятое кресло стояло в отдельном покое. Оно было известно всему городу, и порой отец водил гостей посмотреть на него, охотно посвящая их в детали предания. Гости качали головами, поглаживали бороды, но сесть не решались.

Мне показалась смешной предосторожность матери. Да и к чему искать этот ключ? Если в кресле и вправду кто-то есть, он постоит за себя сам. Я, как умела, объяснила это матери. Она спорить не стала, велела служанкам собрать вещи и ушла на кухню.

Я только головой покачала ей вслед: сколько хлопот с этим пиром! В кухне с раннего утра дым стоял коромыслом. Служанки метались по покоям, наводя чистоту. Во дворе тяжело бухало: выбивали парадные ковры. Мать, вскочив ни свет, ни заря, ухитрялась быть во всех местах одновременно. Именно ее голос пробудил меня ото сна.

Служанки закрыли сундук и удалились, а я в унынии присела к окошку. Уже не заснуть. Лучше всего было бы сейчас пойти к Керин, но беспокоить ее не хотелось. По совести говоря, следовало помочь маме в ее хлопотах, только в хозяйственных делах я не понимала ничего.