Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Вкуснота какая! – похвалила она. – Надо бы и детишкам нашим в деревне взять, порадовать.

– Возьмём на обратном пути, – пообещал я. – Что там ещё впереди?

А впереди нас ждало столько всего, что глаза разбегались. Машка, как дитя малое, переходила от лотка к лотку, от лавки к лавке, всё разглядывая, всему дивясь, всё норовя потрогать. Я шёл следом, улыбаясь её восторгу и приторговывая то одну, то другую безделушку, чтобы порадовать её.

Так у нас появился отрез ткани на новое платье – тонкий, нежно-голубой, с мелким цветочным рисунком, – за который я выложил целых пять рублей, но зато Машка уже представляла, как будет в нём красоваться на деревенских посиделках.

– Ты как дитя малое, – подшучивал я над ней, глядя, как она кружится с отрезом, прикладывая его то к лицу, то к плечам. – Словно в сказку попала.

– А разве не сказка? – улыбалась она в ответ. – Я уже и не помню когда такое видала! В детстве только на ярмарках бывала, а потом уже и не до них было.

Мы продолжали пробираться сквозь толпу, рассматривая товары, когда вдруг Машка замерла на месте, уставившись на что-то с открытым ртом. Я проследил за её взглядом и увидел уличного фокусника, который прямо посреди площади показывал своё искусство. Он жонглировал разноцветными шариками, заставляя их словно по волшебству исчезать и появляться вновь, то и дело подкидывая их всё выше и выше.

– Ух ты! – выдохнула Машка, как заворожённая глядя на представление. – Как же он так ловко-то! Глянь, Егорушка, глянь!

Она так увлеклась зрелищем, что совсем позабыла о свёртках в руках. Я едва успел подхватить выскользнувший из её ослабевших пальцев отрез ткани, который уже готов был упасть в дорожную пыль.

– Эй, осторожнее, – я пристроил свёрток обратно ей в руки. – Не хватало ещё покупки растерять.

Но Машка, казалось, не слышала меня, полностью захваченная представлением. Фокусник тем временем заметил нас и, подмигнув, особенно ловко подбросил шарики, заставив их на мгновение замереть в воздухе, а затем поймав все разом, словно они сами прыгнули ему в ладони.

– Для прекрасной дамы и её спутника! – объявил он с шутовским поклоном. – Как вам моё искусство?

– Чудесно! – захлопала в ладоши Машка, чуть снова не выронив покупки. – Настоящее волшебство!

Фокусник расплылся в довольной улыбке, обнажив неровные зубы, и, приблизившись к нам, картинно снял потрёпанную шляпу:

– А за спектакль, господа хорошие, полагается монетка… Уж не откажите бедному артисту.

Я усмехнулся – ловко придумано! – но спорить не стал, достал медный пятак и опустил в протянутую шляпу. Фокусник тут же ловким движением спрятал монету, снова поклонился и отправился искать новых зрителей.

– Пойдём дальше, – я потянул Машку за руку. – Ещё столько всего интересного впереди.

– Ой, а самовар! – спохватилась она. – Ты же хотел самовар купить, помнишь?

И верно, ещё в деревне мы обсуждали, что хорошо бы привезти из Тулы настоящий тульский самовар.

– Конечно, купим, – кивнул я. – Пойдём к посудным рядам, там и самовары должны быть.

Фома, который всё это время держался неподалёку, вызвался проводить нас:

– Я знаю, где лучшие самовары продают. Пойдёмте, покажу.

Посудные ряды поражали разнообразием: тут были и глиняные горшки всех размеров, и медные тазы, и железные сковороды, и деревянные ложки, и берестяные туески… Но самым впечатляющим зрелищем были, конечно, самовары. Они выстроились на прилавках, словно медные солдатики, – начищенные до блеска, отражающие солнечные лучи, заставляя прищуриваться от их сияния.

– Вот, – Фома указал на лавку, где красовались самовары различных форм и размеров. – Лучшие мастера делают.

Мы подошли ближе, и Машка сразу принялась разглядывать самовары, восхищаясь их красотой:

– Гляди, Егорушка, какие узоры! А вот этот, с петушком на крышке! А тот, высокий, как столбик точёный!

Действительно, самовары поражали разнообразием: тут были и в форме вазы, и в форме бочонка, и высокие, стройные, и приземистые, пузатые. Некоторые украшали затейливые узоры, другие имели гладкие бока, отражающие окружающий мир, как зеркала.

– Чего изволите? – к нам подошёл сам хозяин лавки, степенный мужчина с окладистой бородой. – Самоварчик присматриваете?

– Да, хотим хороший самовар, – кивнул я. – Тульской работы, чтоб на века служил.

– У меня все самовары отменные, – с гордостью заявил купец. – Какой приглянулся?

Машка тут же указала на средних размеров самовар с резными узорами вокруг тулова и фигурными ножками:

– Вот этот! Посмотри, Егорушка, красота какая! – Фома лишь улыбался.

Самовар и впрямь был хорош – не слишком большой, но и не маленький, блестящий, с искусной работы краником и затейливой крышкой.

– Отличный выбор, сударыня, – одобрил купец. – Это работа братьев Лисицыных, лучших мастеров в Туле. На восемь персон, как раз для семейного чаепития.

– И сколько просите за такую красоту? – поинтересовался я, уже прикидывая, сколько придётся выложить.

– Тридцать рублей, – важно объявил купец. – И это я вам, как людям приезжим, уступаю. В Москве за такой все сорок дадут.

– Тридцать? – я покачал головой. – Дороговато. Двадцать пять дам, не больше.

– Двадцать пять? – купец сделал вид, что оскорблён до глубины души. – Помилуйте, сударь, за такую работу? Да в него меди одной на пятнадцать рублей пошло, не говоря уж о мастерстве!

Начался торг. Я настаивал на своей цене, купец упирался, мы оба делали вид, что вот-вот разойдёмся несолоно хлебавши, но постепенно сходились к середине. Наконец, купец, тяжко вздохнув, словно я отнимал у него последнее, согласился на двадцать семь рублей.

– По рукам, – кивнул я, доставая деньги. – Заверни хорошенько, чтоб не помялся в дороге.

Пока купец упаковывал самовар, бережно обёртывая его тряпицами, Машка не могла сдержать радости:

– Ой, Егорушка! Такая красота теперь у нас будет! Представляешь, как в воскресенье чай пить будем? И соседей позовём, пусть подивятся.

Я улыбнулся её восторгу. Самовар был и впрямь хорош, да и цена, хоть и кусалась, но вполне соответствовала качеству. А радость Машки стоила любых денег.

Расплатившись с купцом и получив тщательно упакованный самовар, я передал его Фоме, чтобы тот отнёс покупку на постоялый двор.

– Осторожнее там, не побей, – наказал я. – Это не доски какие, а вещь тонкая.

– Будьте спокойны, Егор Андреич, – кивнул Фома. – Донесу в целости, как ребёночка.

– А теперь, – сказал я, обращаясь к Машке, – надо бы и чаю купить к самовару. Не зря же такую красоту брали.

– И то верно, – согласилась она. – Фома, а где чай-то продают? – Успел окликнуть его я, пока тот еще не ушел.

– Идёмте, – махнул рукой Фома. – Тут недалече чайные ряды. Там всё, что душа пожелает.

Чайные ряды встретили нас особыми ароматами – пряными, терпкими, экзотическими. В деревне чай был только тот, что прошлый раз Фома привез, а в так пили травяные отвары. Но раз уж мы разорились на самовар, то стоило взять и хороший чай.

– А вон в той лавке диковинки всякие есть, – указал Фома на небольшую лавочку, где за прилавком стоял худощавый купец в заморском наряде. – Там и чаи разные бывают, не только китайский.

Мы направились к указанной лавке. Внутри пахло так, что голова кружилась от ароматов: тут были и специи из дальних стран, и сухофрукты, и орехи, и, конечно, чай – множество разных сортов, хранящихся в больших жестяных банках с затейливыми надписями.

– Чего изволите? – купец говорил с лёгким акцентом, явно не местный. – У меня лучшие товары со всего света.

– Чай хороший ищем, – объяснил я. – К новому самовару.

– О, чай у меня самый лучший! – купец просиял. – Из Китая, из Индии, какой предпочитаете?

– А есть индийский? – заинтересовался я. – Говорят, он особенный?

– О да, особенный! – купец энергично закивал. – Не такой, как китайский. Более терпкий, с особым ароматом. Хотите попробовать?

– Конечно, – кивнул я.

Купец тут же засуетился, достал откуда-то маленький чайник, быстро заварил в нём щепотку чая и разлил по крошечным чашечкам.

– Пробуйте, – он протянул нам чашки. – Только дайте настояться минутку.

Мы с Машкой осторожно взяли чашки, подождали, как велел купец, затем попробовали. Чай действительно был необычным – крепким, с каким-то пряным ароматом, совсем не похожим на привычный.

– Ой, как вкусно! – восхитилась Машка. – И совсем не так, как наш травяной. Даже лучше, чем тот, что батенька привез.

– Берём, – решил я. – Сколько за фунт?

– Два рубля пятьдесят копеек, – объявил купец. – И это я вам, как хорошим людям, уступаю.

Я прикинул – цена немалая, но ведь и чай особенный, не каждый день пить будем, а по праздникам да особым случаям. Да и радость Машки того стоила.

– Хорошо, – кивнул я. – Отвесь фунт.

Купец ловко отмерил нужное количество, ссыпал чай в бумажный пакет, аккуратно запечатал его и вручил мне:

– Храните в сухом месте, заваривайте не очень крутым кипятком, и наслаждайтесь. Этот чай – сама Индия у вас дома.

Я расплатился, и мы, довольные, вышли из лавки. Машка всё ещё находилась под впечатлением от необычного напитка:

– Представляешь, Егорушка, как мы теперь чаёвничать будем? В новом самоваре, да с таким чаем! Прямо как господа какие.

– Ну, до господ нам далеко, – усмехнулся я, – но чаёк попьём знатный, это верно.

День клонился к вечеру, но ярмарка всё ещё кипела жизнью. Мы, нагруженные покупками, медленно двигались в сторону постоялого двора, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть на очередное чудо ярмарочной торговли.

– Хороший день выдался, – сказал я, обнимая Машку. – И дела сделали, и погуляли на славу.

– Лучший день в моей жизни, – улыбнулась она, прижимаясь ко мне. – Спасибо тебе, Егорушка.

И мы пошли дальше, сквозь шумную, пёструю, яркую тульскую ярмарку, унося с собой не только покупки, но и впечатления, которых хватит надолго.

Глава 21

Машка, в приподнятом настроении от удачной сделки, взяла у торговки пригоршню хлебных крошек и принялась кормить голубей, которые стаями вились над площадью.

– Смотри, Егорушка, какие они красивые, – восхищалась она, протягивая руку с крошками. – И совсем не боятся!

Действительно, птицы, почуяв угощение, начали слетаться к нам. Сначала их было всего несколько, но очень скоро к Машкиной руке слетелись десятки голубей. Они толкались, хлопали крыльями, ворковали, требуя ещё и ещё.

– Машенька, может, хватит? – забеспокоился я, видя, как растёт птичья стая. – Их что-то многовато становится.

Но было поздно. Голуби, видя, что крошки заканчиваются, взвились в воздух и принялись кружить над нами, норовя сесть то на плечи, то на голову. Один особенно наглый экземпляр даже ухватил клювом ленту в Машкиных волосах.

– Ай! – вскрикнула она, отмахиваясь. – Отстань, разбойник!

Прохожие, видя нашу комичную борьбу с птицами, останавливались, указывая пальцами и хохоча. Мы и сами не могли удержаться от смеха, хотя ситуация была довольно нелепой.

Наконец, голуби, поняв, что поживиться больше нечем, разлетелись, а мы, отряхиваясь от перьев, двинулись дальше.

– Ну и задала ты переполох, – шутливо пожурил я Машку. – Чуть без ленты не осталась.

– Зато какие они красивые, – не унималась она. – А как доверчиво едят с руки!

В этот момент я заметил, как какой-то оборванец в потрёпанной одежде слишком уж близко подобрался к Митяю, который зазевался у лотка с пряниками. Рука бродяги ловко скользнула к карману нашего парня, где тот хранил кошелёк.

– Митяй, берегись! – крикнул я, но Никифор, оказавшийся рядом, среагировал быстрее.

Он схватил вора за шиворот и оттащил от Митяя:

– Ты что ж это, сукин сын, чужое брать вздумал?

Карманник извивался, пытаясь вырваться, но хватка у Никифора была железная.

– Отпусти, дядька! – верещал оборванец. – Я ничего не сделал!

– Ещё бы успел сделать, – пробасил Никифор, встряхивая его, как котёнка. – Я тебя, ворюгу, насквозь вижу.

Вокруг нас снова собралась толпа зевак. Кто-то советовал сдать вора страже, кто-то предлагал проучить его на месте. Я решил не затягивать этот спектакль:

– Отпусти его, Никифор. Пусть катится, пока цел.

– Да как же так, Егор Андреич? – возмутился Митяй, только сейчас осознавший, что едва не лишился денег. – Его проучить надо!

– Отпустите, говорю, – повторил я твёрдо. – Нечего нам тут с ворами связываться, со стражей объясняйся – только время терять.

Никифор нехотя разжал пальцы, и карманник, пулей вылетев из его хватки, скрылся в толпе.

– Вот так-то, – удовлетворённо кивнул я, затем обратился к нашим: – И впредь будьте осторожнее. Тут на ярмарке всякого народу хватает, не зевайте.

После этого происшествия мы ещё немного побродили по рядам, накупили гостинцев – и себе, и тем, кто остался в Уваровке. Особенно Машка радовалась отрезу ярко-синей ткани на платье и нитке стеклянных бус, которые я еще купил ей.

К вечеру, нагруженные покупками и уставшие от ярмарочной суеты, мы вернулись на постоялый двор. Я снова, как и вчера, заказал ужин в комнату для нас с Машкой, а мужикам дал денег, чтобы отметили удачную сделку, но строго-настрого наказал не переусердствовать с выпивкой.

Мы с удовольствием поужинали, попробовали заморский чай – он оказался и вправду необыкновенно ароматным, с какими-то незнакомыми пряными нотками.

После ужина я достал записную книжку и принялся подсчитывать прибыль от продажи досок, прикидывать расходы на кузнеца и другие покупки, планировать будущие траты на стеклоделие.

Машка подсела ко мне и благодарно сжала мою руку:

– Спасибо тебе за сегодняшний день. Такая красивая ярмарка, столько всего интересного… Не помню когда такое последний раз видела.

– Завтра ещё к кузнецу сходим, проверим, как наш заказ продвигается. А потом можно и город осмотреть как следует. Говорят, в Туле есть места, которые непременно стоит увидеть.

Мы улеглись, и Машка почти сразу заснула, утомлённая впечатлениями. А я ещё некоторое время лежал, прислушиваясь к ночным звукам города за окном.

На следующее утро сразу после завтрака пошли к кузнецу. Утро выдалось ясное, свежее – в такую погоду и дышится легче, и на душе светлее. Машка с нами пошла, уж очень ей все было интересно. Когда я предложил ей остаться на постоялом дворе, она даже руками всплеснула:

– Что ты, Егорушка! Что я тут буду делать? А пока вы будете с кузнецом решать дела, я просто посмотрю на город. Здесь каждый уголок интересный, каждая лавка диковинная.

Спорить я не стал – пусть порадуется.

Кузница встретила нас жаром и грохотом – работа там кипела вовсю. Савелий Кузьмич, завидев нас на пороге, отложил молот и вытер пот со лба широкой ладонью.

– А, господа хорошие, пожаловали! – прогудел он. – Вовремя, как раз есть что показать.

Мастер подвёл нас к верстаку, на котором лежала уже готовая нижняя часть формы – тяжёлая чугунная плита с двумя идеально ровными выемками, которые потом будут соединяться вместе, образуя полость для отливки бутылок.

– Вот, гляньте, – с гордостью показывал кузнец. – Нижняя часть уже готова, а за верхнюю только взялся. К вечеру завтрашнего дня, как договаривались, всё будет сделано.

Я наклонился, внимательно рассматривая работу. Выемки были идеально гладкими, точно такими, как на деревянной форме, но прочность, конечно, несравнимая. Кузнец, видя мой интерес, с готовностью пустился в объяснения:

– Сперва я снял мерки с вашей деревянной формы, – Савелий Кузьмич говорил с такой любовью о своём деле, что невольно заслушаешься. – Потом отлил заготовку из чугуна – вон в том горне, видите? Для такой работы особый чугун нужен, не всякий подойдёт.

Мастер указал на дальний угол кузницы, где в полумраке угадывались очертания большого горна с клубящимся над ним жаром.

– А потом, – продолжал он, – начал обработку. Тут, понимаете ли, тонкость большая. Сперва грубо обтесал, потом мелким зубилом прошёлся, а после уж шлифовал. Вот, потрогайте, какая гладкость.

Я провёл пальцем по внутренней поверхности выемки – и впрямь, гладкая, будто масло.

– А теперь смотрите, как верхнюю часть делаю, – кузнец с азартом поманил нас к наковальне.

Там лежала заготовка для верхней части формы – пока ещё грубая, но уже угадывались контуры будущих выемок.

– Сперва вот так, молотом, основную форму придаю, – Савелий Кузьмич взял молот и несколькими точными ударами наметил углубление в металле. – Потом зубилом вот так, видите?

Его руки двигались с удивительной точностью – казалось, грубые пальцы мастера чувствуют металл тоньше, чем иной художник – кисть. Зубило в его руках оставляло идеально ровные следы, постепенно формируя нужную выемку.

– А вот когда грубую работу закончу, – продолжал кузнец, – тогда уж за тонкую примусь. Вот этими приспособлениями, – он указал на стол, заставленный разнообразными инструментами, – буду шлифовать до гладкости. Чтоб стекло потом не прилипало, понимаете?

Машка стояла рядом, разинув рот от изумления. Ещё бы – не каждый день видишь, как из бесформенного куска металла рождается такая точная вещь.

Я посмотрел на работу и остался доволен. В общем-то, добавить было нечего – мастер знал своё дело куда лучше меня. Единственное попросил, чтоб формы отполировал до зеркального состояния. Тот задумчиво потёр бороду:

– До зеркального, говорите? Ну, можно и до зеркального. Только это, сами понимаете, работа кропотливая, но постараюсь успеть.

– Ничего, – кивнул я. – Если что, один день погоды не сделает. Зато потом бутылки будут выходить гладкие, без единой шероховатости.

– Это верно, – согласился кузнец. – Сделаю, как просите. Будете довольны.

Мы ещё немного поговорили о деталях работы, о том, как форма будет скрепляться, как будет работать пресс.

– Ну что ж, не будем вам мешать, – сказал я наконец. – Продолжайте работу, а мы зайдём послезавтра, как договаривались.

Мастер кивнул, вновь берясь за молот:

– Всё будет в лучшем виде, барин. Не сомневайтесь.

Покинув кузницу, мы прошлись по мостовой. День был в самом разгаре, и Тула кипела жизнью. Машка то и дело останавливалась перед лавками, разглядывая товары, а я только улыбался её детскому восторгу.

Потом зашли в таверну пообедать. Внутри было чисто и уютно: деревянные столы, накрытые белыми скатертями, на стенах – начищенные до блеска медные кастрюли и сковородки, в углу – большой камин, в котором потрескивали поленья, хоть день был и тёплый.

– Прошу вас, господа, – поклонился нам трактирщик, дородный мужчина с пышными усами. – Выбирайте любой стол, сейчас подам меню.

Мы устроились у окна, выходящего на главную улицу. Фома, который всё это время был с нами, вдруг засуетился:

– Егор Андреич, вы уж извините, но мне нужно отлучиться ненадолго. Дельце одно есть, купеческое.

– Ступай, – кивнул я. – Мы с Машенькой пока пообедаем.

Фома убежал по каким-то своим делам, а мы заказали вкусную еду и вскоре трактирщик сам принес нам блюда. Аромат от них шёл такой, что живот сводило от предвкушения.

– Вот, извольте, – с гордостью объявил он, расставляя тарелки. – Жаркое из телятины с овощами, свежий хлеб из нашей пекарни, моченые яблоки и квас домашний, холодный.

Жаркое и впрямь оказалось выше всяких похвал: нежная телятина таяла во рту, а овощи – морковь, репа, лук – пропитались мясным соком и приобрели удивительный вкус. Машка ела с таким аппетитом, что любо-дорого было смотреть.

– Егорушка, – проговорила она, отправляя в рот очередной кусочек мяса, – никогда такой вкуснятины не ела! А ты знаешь как такое же приготовить?

– В городе свои премудрости, – важно заметил я, хотя и сам был поражён искусством здешнего повара. – Но да, знаю. Домой как приедем – расскажу тебе рецепт.

Когда с основным блюдом было покончено, трактирщик предложил нам десерт.

– А что у вас есть сладенького? – поинтересовалась Машка, сияя глазами.

– Пирожные медовые с орехами, – с готовностью ответил трактирщик. – Плюшки с маком, ватрушки с творогом и изюмом, пряники наши, тульские, знаменитые.

– Пирожное! – не раздумывая, выбрала Маша. – Медовое с орехами.

И когда трактирщик принёс ей заказанное – пышное, золотистое пирожное, щедро посыпанное толчёными орехами и политое мёдом – она вдруг замерла, глядя на него с каким-то странным выражением лица.

– Что такое? – спросил я. – Не нравится?

– Нет, что ты, – она моргнула, прогоняя набежавшую слезинку. – Просто… В детстве папенька такое всегда мне покупал. На ярмарке, в праздники. Помню, как он держал меня за руку, и мы ходили по рядам, а потом он обязательно покупал мне такое пирожное. И приговаривал: «Кушай, Машенька, расти большая».

Она улыбнулась, но глаза её подозрительно блестели.

– Ну вот, Машенька, теперь я тебе купил, – сказал я мягко. – Кушай на здоровье.

Она благодарно кивнула и принялась за пирожное, смакуя каждый кусочек, словно возвращаясь в те давние, счастливые дни своего детства.

Мы сидели так, неторопливо беседуя и наслаждаясь едой, когда я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Неприятное ощущение, будто кто-то сверлит тебя глазами. Я оглянулся, но так никого и не заметил – за соседними столами сидели мирные посетители, занятые своей трапезой и разговорами.

– Что такое, Егорушка? – заметила моё беспокойство Машка.

– Да нет, ничего, – отмахнулся я. – Показалось.

После обеда решили просто пройтись по городу. Тула, несмотря на шум и суету, была по-своему красива: аккуратные дома с резными наличниками, мощёные улицы, скверы с деревьями, дающими тень в жаркий день. Мы шли неспешно, останавливаясь то перед одной лавкой, то перед другой. Машка восторгалась всем, что видела, а я… я еще несколько раз чувствовал, что кто-то явно на меня смотрит.

Ощущение было таким острым, что иногда я резко оборачивался, пытаясь поймать соглядатая. Один раз, резко развернувшись, мне показалось, что в тени здания напротив я увидел какого-то мужика, который, заметив, что я развернулся, быстро скрылся за углом. Он был в тёмном кафтане и широкополой шляпе, надвинутой на глаза – лица я не разглядел.

– Что случилось, Егорушка? – встревожилась Машка, заметив моё напряжение.

Я помедлил, раздумывая, стоит ли её пугать. Потом всё же решил сказать:

– Да впечатление такое, что кто-то следит за нами.

– Следит? – она испуганно огляделась. – Кто? Зачем?

– Не знаю, – признался я. – Может, показалось. А может, и нет.

Машка придвинулась ко мне поближе, обхватив мою руку:

– Страшно как, Егорушка. Может, домой пойдём, на постоялый двор?

Я задумался. С одной стороны, не хотелось портить прогулку из-за непонятного ощущения – мало ли, может, и впрямь померещилось. С другой – если за нами действительно кто-то следит, лучше не рисковать.

– Пожалуй, ты права, – решил я наконец. – Вернёмся на постоялый двор. А завтра ещё погуляем, если захочешь.

Машка с облегчением кивнула, и мы повернули обратно. Всю дорогу я то и дело оглядывался, высматривая преследователя, но больше ничего подозрительного не заметил. Может, и впрямь почудилось? А может, тот человек, поняв, что я его заметил, оставил свою слежку?

Как бы то ни было, на душе у меня было неспокойно. Зачем кому-то следить за нами? Что им от нас нужно? И главное – кто они такие? Вопросы крутились в голове, не находя ответа.

Когда мы вернулись на постоялый двор, там уже были Захар и Фома, вернувшийся со своих дел. Они сидели в общей зале за столом, потягивая квас и о чём-то негромко беседуя.

– А, Егор Андреич! – обрадовался Фома, увидев нас. – А мы вас заждались. Как прогулка? Как город – понравился?

Я хотел было рассказать им о своих подозрениях, но, глянув на Машку, решил повременить. Незачем её лишний раз пугать разговорами о слежке.

– Город хорош, – ответил я. – Есть на что посмотреть. Да и кузнец наш работает исправно – скоро будут готовы формы.

– Вот и славно, – кивнул Захар. – Значит, дня через два можно будет домой собираться, коли всё по плану пойдёт.

– Да, – подтвердил я, бросив взгляд в окно, выходящее на улицу. – Дня через два.

Но на душе у меня было неспокойно. Кто этот человек в тёмном кафтане? Зачем он следил за нами? И – самое главное – увидим ли мы его снова?

Эти вопросы не давали мне покоя даже тогда, когда мы с Машкой, поднявшись в свою комнату, стали готовиться ко сну. Она, кажется, уже позабыла о нашем странном «преследователе» и весело щебетала о том, что видела в городе, о пирожном, которое ей так понравилось, о кузнеце и его удивительном мастерстве. А я слушал вполуха, то и дело поглядывая в окно на темнеющую улицу.

Что-то подсказывало мне: наше пребывание в Туле не будет таким безоблачным, как мы рассчитывали. Что-то ждёт нас впереди, и это «что-то» связано с тем человеком в тёмном кафтане, который так внимательно следил за каждым нашим шагом.

Утром, когда солнце уже поднялось над крышами, мы с мужиками направились на рынок. После вчерашней удачной продажи досок настроение было приподнятое. Я составил в уме список необходимого: сода, поташ, известь, – все для стеклоделия. Но главное – хотелось найти трубки для выдувания стекла, с ними можно было бы гораздо расширить возможности по производству.

– Захар, как думаешь, где тут можно трубки для выдувания стекла сыскать? – спросил я.

Захар почесал затылок:

– Сложный вопрос, барин. Стеклодувов в Туле не так много. Может, у оружейников спросить? Они с металлом дело имеют, всякие трубки, стволы куют.

– А я слыхал, – подал голос Никифор, – что на восточном краю есть лавка одна. Хозяин – немец. У него всякие диковины для ремесел. Может, и трубки стеклодувные найдутся.

– Вот с него и начнем, – решил я. – А потом уж за припасами.

Мы шли по узким улочкам, пробираясь сквозь утреннюю суету. Город уже проснулся и бурлил жизнью: торговцы раскладывали товар, служанки спешили за покупками, ремесленники открывали мастерские. Воздух наполнялся запахами свежего хлеба, дыма от жаровен, кожи и металла.

Проходя мимо трактира при постоялом дворе, я вдруг услышал знакомый голос – резкий, с характерными начальственными нотками. Сердце ёкнуло – не может быть! Я замедлил шаг, вглядываясь в посетителей, сидевших за дальним столом.

И точно: там, потягивая чай из большого стакана, сидел мой отец – Андрей Петрович Воронцов. Все такой же прямой, подтянутый, с аккуратно подстриженными усами и цепким взглядом. Только морщин на лбу прибавилось, да в волосах серебра больше, чем я помнил.

Я хотел было проскользнуть незамеченным, но было поздно – отец поднял глаза и наши взгляды встретились. На мгновение в его взоре мелькнуло удивление, а затем лицо приняло привычное саркастическое выражение.

– Захар, – тихо сказал я, – идите пока без меня. Встретимся через час у лавки немца, о которой говорил Никифор.

Мужики, заметив моё замешательство и переглянувшись, кивнули и пошли дальше, а я, выпрямившись и расправив плечи, направился к отцовскому столу.

– Здравствуй, батюшка, – поклонился я, останавливаясь перед ним.