Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Ник Тарасов
Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Не только уезд, – хитро прищурился Петр. – Думаю, и в соседние можно будет возить.
Оставив мужиков настраивать производство, я решил проверить, как идут дела на другом берегу. Перешёл по мосту, на котором уже сделали поручни для удобства – простые, но крепкие перила из горбылей.
А там меня ждала картина маслом – самана наделали столько, что можно было не то что кузню поставить, но и ещё и сделать какие-то дополнительные постройки. Кирпичи из глины, соломы и навоза сохли ровными рядами, занимая почти весь берег.
– Эй, мужики! – крикнул я крестьянам, которые продолжали месить глину. – Стойте! Хватит уже!
Они остановились, недоумённо глядя на меня.
– Чего такое, барин? – спросил один из них, вытирая пот со лба. – Плохо делаем?
– Наоборот, слишком хорошо, – усмехнулся я. – Столько намесили, что на три кузницы хватит. Давайте-ка лучше строить начнём.
Я позвал Семёна:
– Семён, глянь, сколько материала! Пора кладку начинать.
– И то верно, – кивнул он, оценивая фронт работ. – А как класть-то будем?
Я присел на корточки, палкой начертил на земле примерный план:
– Смотри, делаем так. Сначала основание – камни кладём на глиняный раствор, чтобы от земли влагу не тянуло. Потом кирпичи в два ряда, для прочности. Вот тут окно широкое, чтобы свет был. Здесь – дверной проём. А вот тут…
Семён внимательно следил за моими движениями, изредка кивая или задавая уточняющие вопросы.
– Понял, Егор Андреевич, – наконец сказал он. – Сделаем в лучшем виде.
– Отлично, – я поднялся, отряхивая колени. – Тогда начинайте. Я потом проверю.
Семён тут же кликнул пару мужиков, и они собрались вокруг моего чертежа. Он что-то объяснял им, показывая руками размеры и формы. Мужики кивали, о чем-то переспрашивая.
Я уже собирался уходить, когда Семён вдруг повернулся ко мне:
– Егор Андреевич, чуть не забыл! – он хлопнул себя по лбу. – Мы эту… потáшь-то наделали за два дня. Два горшка полных!
– Потáшь? – я замер на месте, не веря своим ушам. Вот это была хорошая новость!
– Ага, – кивнул Семён. – Как вы учили – золу вымачивали, процеживали, выпаривали. Получилось, кажись, хорошо.
– Молодцы! – я не скрывал радости. – Настоящие молодцы! А глины не додумались насушить красной?
– Всё сделали, барин, – Семён расплылся в улыбке. – И даже покрошили её мелко-мелко, прям в пыль. Ребятня целый день толкли, аж руки посбивали.
Это было даже больше, чем я ожидал. С потáшем и красной глиной мы сможем…
– Ну что ж, – я улыбнулся, глядя на удивлённые лица мужиков, – тогда нужно добывать металл.
Работа закипела быстро. Я развёл под ретортой сильный огонь. Внутри начался процесс – вода, оставшаяся в поташе, превращалась в пар, который, проходя через раскалённый уголь, преобразовывался в смесь газов, богатую водородом и угарным газом. Именно эта смесь и была нам нужна для восстановления металла из глины.
К отверстию в крышке я приладил глиняную трубку и направил её в другой сосуд, наполненный глиной, которую ребята перетёрли в порошок. Семён смотрел на всё происходящее с нескрываемым изумлением.
– Сейчас газ пойдёт через глину, – пояснил я ему. – И начнётся самое главное.
– Это как в прошлый раз? – спросил Семён.
– Да, металл из глины делать будем, – ответил я, не отрывая взгляда от нашей конструкции. – Газ заберёт кислород из неё, и уже потом можно будет собирать металл.
Гришка удивленно хлопал глазами не представляя как такое может быть. Но я был уверен в успехе – химические реакции подчиняются строгим законам, и результат будет именно таким, как я рассчитывал. Тем более, у нас уже один раз так получилось.
Процесс шёл медленно. Из трубки появился сизый дымок, который начал проходить через слой глины. Я внимательно следил за тем, чтобы огонь под ретортой не угасал.
Во второй половине дня закончили возиться с светильным газом и оставили глину остывать, а сами сели перекусить.
Ну а после пришли пробовать собирать металл. Я каждому раздал по магнетиту, чтоб каждый из них прочувствовал каково это собирать металл из глины.
– Смотри-ка, дело пошло! – воскликнул Семён, когда металл начал прилипать к камню.
Солнце клонилось к закату, а мы всё работали. Руки были в глине, лица почернели от копоти, но никто не жаловался. Все на столько были увлечены процессом, что не заметили как наступил вечер.
Петр заметил:
– А глина-то белая остаётся. Глядите, как мука!
– Это каолин, – объяснил я, разглядывая белоснежный остаток. – Ценная вещь, между прочим. Отложим в сторону – пригодится для внутренней обмазки кузнечной печи. А потом, глядишь, и фарфор освоим.
– Фарфор? – изумился Гришка.
– Именно, – кивнул я. – Но это потом. Сейчас главное – металл.
Когда стемнело, мы наконец остановились. Я собрал все наши металлические трофеи и взвесил в руке.
– Килограмма два, – объявил я с гордостью. – Для первого раза неплохо.
Мужики с уважением смотрели на металлические крошки, которые мы складывали в небольшое корыто.
Белую глину мы аккуратно собрали в мешки из холстины. Её набралось около двадцати килограммов – примерно то, что я и ожидал при выходе металла в десятую часть от исходного сырья.
Мы сидели у костра, уставшие, но довольные. Два килограмма металла лежали рядом – первый шаг к большим переменам.
– С этим металлом мы ещё такого наделаем, – я смотрел на огонь, представляя будущие возможности. – И это только начало, мужики.
Глава 4
За следующие пару дней мужики достроили оба дома и заканчивали укладывать солому на крышу. С первыми лучами солнца начался долгожданный переезд Фомы с Пелагеей и Петра с семейством.
– Ну, с Богом! – перекрестился Фома, берясь за сундук с пожитками с одной стороны, а с другой подхватил Митяй.
Пелагея семенила рядом, прижимая к груди узелок с иконами.
– Ты смотри, не урони! – причитала она. – Там же бабкино приданое!
– Двадцать лет не ронял и сейчас не уроню, – буркнул Фома, но на всякий случай перехватил сундук поудобнее.
Петрово семейство двигалось следом – сам хозяин тащил лавку, старший сын волок мешки с одеждой, а жена Дарья руководила процессом, держа на руках младшего.
– Налево заноси, налево! – командовала она мужу, когда тот приблизился к новому дому. – Да не так! Ты что, окривел за ночь?
– Да попробуй с этой лавкой развернуться, – сопел Пётр, маневрируя в дверном проёме. – Она ж, зараза, не гнётся!
Я наблюдал за этой суетой с улыбкой, изредка помогая с особо тяжёлыми вещами. Настроение у всех было приподнятое, несмотря на хлопоты.
Забавный случай вышел с петухом и курами, которых Дарья решила перенести в новый курятник. Она поручила это дело своему среднему сыну, Ваньке.
– Только смотри, держи крепче, – наставляла она. – Особенно петуха!
Ванька, мальчишка лет семи, кивал с серьёзным видом. Но стоило ему взять в руки крупного рыжего петуха, как тот поднял такой переполох, что все куры разлетелись кто куда.
– Держи их! Лови! – кричала Дарья, показывая рукой на ошалевших птиц.
Мужики посмеялись, продолжая работу, а ребятня кинулась на помощь. Картина была та ещё – они с весёлыми криками гонялись за курами, которые с кудахтаньем носились между домами.
– Васька, заходи слева! – командовал Гиршка, подкрадываясь к пеструшке, примостившейся на заборе. – Сейчас я её…
В этот момент петух, улучив момент, взлетел прямо ему на голову.
– Ах ты ж, чтоб тебя! – Гришка отчаянно замахал руками, пытаясь согнать разъярённую птицу.
Все грохнули со смеху, даже Дарья, забыв про строгость, прыснула в кулак.
– Вот тебе и новоселье с почётным караулом, – хохотал Илья, помогая Гришке избавиться от воинственного петуха.
В конце концов, всех кур переловили и водворили на новое место. Петух, словно смирившись с переездом, важно прошествовал в курятник сам, будто так и задумал с самого начала.
К полудню основные хлопоты были позади. Пелагея расстелила в новой горнице домотканую скатерть и выставила угощение – хлеб, солёные огурцы и квас.
– Заходите, люди добрые, отведайте хлеба-соли в новом доме! – приглашала она, раскрасневшаяся от волнения.
Мужики не заставили себя упрашивать. Расселись на новых лавках, с одобрением поглядывая на ровные стены и добротную печь.
– А что, хорошо получилось, – Петр провёл ладонью по гладкому дереву. – Не дом, а загляденье.
– Ещё бы, – кивнул Фома с гордостью. – В таком и помирать не страшно.
– Типун тебе на язык! – всплеснула руками Пелагея. – В новом доме о смерти не говорят!
– Это я к слову, – смутился Фома. – Значит, долго жить будем.
Новосёлы были довольны, дома и впрямь вышли добротные – просторные, светлые, с хорошими печами.
После обеда я отозвал в сторону Захара и остальных служивых.
– Насчёт таунхауса, – начал я. – Решил его переделать.
– Это как? – нахмурился Захар.
– Каждую комнату разделим ещё на две, чтобы у каждого служивого была своя. Для порядка и удобства.
Захар почесал в затылке, обдумывая предложение.
– А что, дело говорите. Так-то сподручнее будет. Каждому своё место, да и приятнее, чем в ангаре. Мы то люди служивые, конечно, привыкли к неудобствам, но там то да – лучше будет.
Мужики со служивыми буквально сразу же пошли работать. Степан с Прохором пилили доски для перегородок, Илья с Петром устанавливали их, а служивые помогали с крепежом и подносили материалы.
– Не криво ли ставим? – сомневался Илья, примеряя очередную доску.
– В самый раз, – заверил его Петька, прищурившись на перегородку. – Ровнее некуда.
До вечера с работой управились. Последним делом перетащили топчаны из ангара.
– Тесновато будет, – заметил один из служивых, примеряясь к своей новой каморке.
– Зато своё, – отозвался другой. – Не то что в остроге, где на одних нарах по десять душ.
Когда последний топчан был установлен, Захар окинул взглядом проделанную работу и вдруг предложил:
– А что если сюда со временем новые топчаны сделать? Добротные, с ящиками под ними для пожитков?
– Это зачем? – спросил я, хотя уже догадывался о его мысли.
– А затем, что эти потом обратно унести, и в случае чего на окраине деревни можно будет стражу нести посменно. Одни дежурят, другие отдыхают. И переночевать будет на чем.
Я одобрительно кивнул. Захар мыслил правильно – деревня росла, и вопросы безопасности становились всё важнее.
– Хорошая мысль. Сам предложил – сам и решай с новыми топчанами.
Солнце уже садилось, когда мы закончили с переделкой таунхауса. Уставшие, но довольные, мы стояли перед рядом маленьких, но опрятных комнатушек.
– Ну вот, теперь у каждого свой угол, – сказал я. – Обживайтесь.
– Благодарствуем, – поклонились служивые.
Я посмотрел на новые дома, на довольные лица людей и подумал, что день прошёл не зря. Деревня становилась настоящим поселением, а люди – общиной. И в этом была своя сила, которую нам ещё предстояло оценить в полной мере.
– Завтра продолжим, – сказал я, глядя на заходящее солнце. – Дел ещё много.
На следующий день пошли к лесопилке. Взяли с собой Ночку с телегой. Утро выдалось свежим, с лёгким туманом, стелющимся над рекой. Ночка бодро перебирала копытами, словно чувствуя важность предстоящей работы.
– Эх, хороший день для работы, – потянулся Прохор, поглядывая на небо. – Дождя не будет.
– Это точно, – кивнул я. – Сегодня нужно успеть многое.
У лесопилки уже суетились мужики, готовя пилы и проверяя оборудование.
– Егор Андреевич! – окликнул меня Семён. – Какие брёвна первыми пускать?
– Давай сначала те, что потолще, – указал я на штабель у реки. – Из них выйдут хорошие доски для пола и стен.
Работа закипела быстро. Визг пил смешивался с гулкими ударами топоров и окриками мужиков. Митяй деловито поправляя упряжь, готовясь к первому рейсу с досками.
– Ты, Митяй, как нагрузишь, сразу вези в ангар, – наказал я. – И укладывайте аккуратно, крест-накрест, чтоб проветривались.
– Знамо дело, – кивнул Митяй, поправляя шапку. – Не впервой.
К полудню уже распилили пятнадцать брёвен. Доски ложились ровными штабелями, а горбыли откладывали отдельно – для стропил и других нужд. Ночка без устали возила телегу туда-сюда, лишь изредка останавливаясь на водопой.
– Гляди-ка, – кивнул Прохор в сторону реки, – кузню-то уже под крышу подводят.
Я обернулся. И правда, на другом берегу виднелся остов будущей кузни. Мужики суетились на стенах, укладывая верхние венцы. Даже отсюда было видно, как они начали устанавливать стропила из горбылей.
– Пора и нам к печи приступать, – решил я. – Петр, Семён, пойдёмте со мной.
Мы отправились к месту, где заранее приготовили материалы для печи. Глина, камни, песок – всё было сложено аккуратными кучами.
– С чего начнём, Егор Андреевич? – спросил Семён, закатывая рукава.
– Сначала основание, – я начертил на земле прямоугольник. – Здесь выложим из камня, на глиняном растворе. Фундамент должен быть крепким, печь – штука тяжёлая.
Мы принялись за работу. Петр оказался мастером по камню – умело подбирал куски, чтобы они плотно прилегали друг к другу. Семён замешивал глину, добавляя песок в нужной пропорции.
– А эту белую глину куда? – спросил он, указывая на мешки с каолином, что мы позавчера добыли.
– Это для внутренней обмазки, – объяснил я. – Она выдерживает высокие температуры, не трескается. Обычная глина при сильном жаре потрескается и осыплется, а эта – выдержит.
Вскоре фундамент был готов. После короткого перерыва на хлеб с салом и квас мы продолжили работу.
– Теперь кладём первый ряд кирпичей, – показал я. – Здесь будет поддувало, а здесь – дверца для загрузки угля.
Петр аккуратно укладывал кирпичи, проверяя ровность кладки самодельным уровнем. Семён подносил материалы и размешивал раствор. Я следил за общим ходом работы, время от времени поправляя и направляя.
– Стенки должны быть толстыми, – объяснял я. – Чтобы тепло держали.
Когда основная кладка была готова, пришло время для самого важного – внутренней обмазки из белой глины.
– Смотрите, – я зачерпнул горсть белого каолина, – это не просто глина. В ней уже нет металла, мы его вчера извлекли. Зато осталось то, что выдерживает страшный жар.
Я развёл каолин водой до сметанообразного состояния, добавил немного песка для прочности и начал обмазывать внутренние стенки печи.
– Слой должен быть ровным, без пропусков, – показывал я мужикам. – Особенно в том месте, где будет самый сильный огонь.
– А печь-то не простая выходит, – заметил Петр, помогая с обмазкой.
– Не простая, – согласился я. – В ней мы сможем нагревать металл до такой температуры, что он станет мягким, как воск. Тогда его можно будет ковать, придавать любую форму.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы закончили основную часть работы. Печь выглядела внушительно – широкое основание, крепкие стены, аккуратное поддувало.
– Завтра закончим верхнюю часть и дымоход, – сказал я, отряхивая руки от глины. – А сегодня пусть подсохнет то, что сделали.
Мы вернулись к лесопилке. Мужики как раз заканчивали работу. За день они распилили тридцать брёвен, получив больше двухсот досок разного размера.
– Митяй, – окликнул я парня, – последнюю партию погрузил?
– Погрузил, Егор Андреевич, – кивнул Митяй, вытирая пот со лба. – Весь день возил туда-сюда. Ночка умаялась, но справилась.
Я подошёл к лошади, погладил её по морде:
– Молодец, Ночка.
Вагонетка, что наладили между берегами, оказалась настоящим спасением. По ней переправляли груз, инструменты и мелкие материалы.
– Удобная штука, – в очередной раз сказал Прохор, глядя, как следующая партия досок уезжает на другой берег. – Сколько времени экономит!
Я кивнул, довольный своим изобретением. А затем обратил внимание на яму неподалёку, куда мужики сбрасывали опилки и щепу.
– Для золы готовите? – спросил я у проходившего мимо Ильи.
– Ага, – кивнул он. – И берёзовые чурбаки для угля уже заготовили. Хороший уголь получается.
Я обвёл взглядом лесопилку. Работа кипела. Мужики трудились слаженно, понимая друг друга с полуслова. За рекой росла кузня, в ней подсыхала печь, вокруг громоздились штабеля свежих досок.
– Всё у нас получиться, – проговорил я, больше для себя, чем для кого-то.
Вечером пришел домой, а Машки нету. Обвел глазами избу – пусто. Тихо как-то сразу стало, неуютно. Понимал, что помогает родителям обустраиваться, но всё равно кольнуло внутри что-то. Привык уже, что встречает меня, суетится у печи, рассказывает, как день прошёл.
Разулся, присел на лавку. Прислушался – вроде шаги на крыльце. Дверь скрипнула, и она появилась на пороге – румяная, с выбившимися из-под платка прядями. Улыбается.
– Егорушка! А я думала, ты ещё не вернулся.
Подошла, обняла, я прижал её крепко и стало так тепло и уютно.
– Заждался? – шепнула, поднимая ко мне лицо.
– Есть маленько, – усмехнулся я, целуя её в висок. – Как там переезд родителей? Довольны?
Машка отстранилась, глаза сияют:
– Еще как, Егорушка! Спасибо тебе большое. Мы и не рассчитывали на такое, уезжая с Липовки. Батюшка всё ходит, головой качает – не верит, что теперь у него такие хоромы. А матушка уже печь освоила, говорит, что лучше прежней.
– Да будет тебе, солнце, – погладил её по голове. – Твои родители заслужили добрую избу.
Машка принялась хлопотать у стола, выставляя миски с едой. Я смотрел на её ловкие движения и думал о делах насущных.
– Слушай, – начал я, присаживаясь к столу, – решил отправить Фому в город.
– Что-то случилось? – Машка замерла с ковшом в руке.
– Нет, просто нужно кое-что прикупить: семена репы, пилы, чтоб был запас. Зима не за горами, работы прибавится.
– Это верно, – кивнула Машка, ставя передо мной миску с похлёбкой. – А что ещё?
– Да и по мелочи, чтоб докупил еще зерна, мёда да побольше. С мёдом зиму веселее коротать, да и от хворей помогает.
Машка присела напротив, подперев щёку рукой:
– А хорошо бы ещё и свинью какую раздобыть. Сала бы натопили, окороков навялили…
Я даже ложку отложил от удивления:
– Ты мои мысли читаешь что ли? Я как раз хотел предложить, чтоб купил свинью на убой. Ледник то в деревне был, а готовое мясо не довез бы по жаре. А купит – уже тут заколем, зато мясо будет в деревне.
– И хозяйки обрадуются, – подхватила Машка.
– Да и шашлычка, честно говоря, хочется, – признался я, причмокнув. – С лучком, да с перчиком…
Машка рассмеялась:
– Вот ведь! О деле говорим, а у тебя всё о желудке думы.
На следующее утро во дворе было шумно. Фома проверял упряжь, Захар укладывал в телеги доски, молодой служивый – Никифор – суетился рядом, стараясь помогать старшим.
– Ты гляди, доски не попорти, – наставлял я, обходя телеги. – Сложи так, чтоб в дороге не растрясло.
– Не переживайте, Егор Андреевич, – отозвался Захар, ловко укладывая очередную доску. – Довезём в целости.
В итоге загрузили две телеги досками, Захар поедет с молодым служивым вместе с Фомой. Я отвёл Захара в сторонку, понизив голос:
– Если кого вспомнишь, чтоб надежный был – привези ко мне на службу человека. Деревня растёт, руки нужны.
Захар почесал в затылке:
– Есть один кум у меня в городе… Руки золотые, да с барином не поладил. Может, к нам захочет?
– Вот и потолкуй с ним, – кивнул я. – Только чтоб непьющий был, работящий. И чтоб без долгов перед старым барином. А не, то выкупить нужно будет.
А потом добавил уже обоим – и Фоме и Захару, подозвав их ближе:
– Поищите, может какую семью толковую найдете, чтоб без закупа была да к нам сманите. Если найдете такую, то скажите, чтоб через пару недель были готовы. Мы как раз новое жилье кому из наших сделаем, а их в старую избу заселим.
Фома степенно кивнул:
– Сделаем, Егор Андреевич. Только вот купцам как доски сдавать? По чём брать с них?
– По рублю, не меньше, – ответил я твёрдо. – Дешевле ни полушки не уступай. Доски добрые, сухие – своей цены стоят.
– А когда сказать, чтоб за новой партией ехали? – уточнил Фома.
– А приезжать им дня на три позже, – махнул я рукой. – А то не успеем сделать, раз ты уже два воза везешь. Пусть не торопятся.
Машка вынесла узелок с едой, сунула Фоме:
– Вот, возьмите в дорогу. Хлеб свежий, да сало осталось немного.
– Спасибо, доченька, – сказал Фома, принимая гостинец.
Он взобрался на переднюю телегу, взял вожжи:
– Ну, с Богом!
Телеги тронулись, заскрипели колёса по утоптанной земле. Я стоял, приложив руку козырьком ко лбу, провожая взглядом обоз. Машка прижалась к моему плечу.
– Думаешь, найдут кого? – спросила тихо.
– Найдут, – уверенно ответил я. – Народу много, а хорошей жизни всем хочется. А у нас и работа есть, и кров, и харчи. Придут люди, вот увидишь.
На следующий день ушли на лесопилку продолжать работы. Думал, что доделаем печь, но к обеду планы были нарушены. Мы как раз укладывали последний ряд, когда прибежал запыхавшийся Васька – старший сын Петьки. Мальчонка был бледен, рубаха выбилась из штанов, а на коленке виднелась свежая ссадина – видать, падал по дороге.
– Батя, батя! – закричал он ещё издалека, едва переводя дух. – Там матушка рожает!
Петька замер с кирпичом в руках, словно громом поражённый. Потом медленно опустил его на землю и утёр пот со лба, оставив глиняный след.
– Началось, значит, – выдохнул он и вдруг засуетился. – Рановато ведь, дня через три только ждали… Натаскалась при переезде, может⁈
– Дитя само решает, когда ему на свет явиться, – усмехнулся Прохор. – Беги скорей!
Мы побросали инструменты и сорвались с места. Петька бежал впереди всех, длинные ноги несли его через поле как на крыльях. Васька едва поспевал за нами. Я на ходу расспрашивал мальчонку:
– Давно началось-то?
– С утра ещё, – пропыхтел Васька. – Матушка сперва не сказала никому, всё по хозяйству хлопотала. А потом как согнулась над корытом, да как закричит! Я за бабкой Марфой побежал, а она уже знала, словно чуяла.
Когда мы добежали до деревни, возле Петькиного дома уже собралась целая толпа. Бабы сновали туда-сюда, как муравьи у потревоженного муравейника. Одни несли чистые холсты, другие тазы с водой, третьи пучки каких-то трав. Из раскрытых окон доносились стоны роженицы и уверенный голос бабки Марфы.
– Куда прёшь, охламон? – преградила нам путь дородная Аграфена, махая на Петьку мокрым полотенцем. – Нечего мужикам тут делать!
– Так жена ж моя! – взмолился Петька, пытаясь заглянуть в окно.
– Вот именно, что твоя! – отрезала Аграфена. – Твоё дело было девять месяцев назад, теперь наше! Иди во двор и жди, как положено!
Степан с Ильёй оттащили упирающегося Петьку к завалинке соседнего дома. Я с любопытством наблюдал за происходящим. Никогда раньше не видел такой чёткой организации без всякого плана. Каждая женщина, казалось, точно знала, что делать.
Молодая Дарья пробежала мимо с охапкой чистых тряпиц.
– Хворост подкинь в печь! – крикнула ей вслед Аграфена, выливая воду из таза. – Вода остывает!
– Уже растопила! – отозвалась Дарья, исчезая за дверью.
Одна женщина, сидела на крыльце, перебирая какие-то сухие травы и что-то шепча себе под нос – не то молитву, не то заговор.
– Полынь да крапиву отставь, – командовала она молодухам, – давай чистотел да ромашку. И воды ещё вскипяти.
Каково же было моё удивление, что главной повитухой в деревне оказалась бабка Марфа. Из дома доносился её громкий, властный голос:
– Дыши глубже, Дарьюшка! Вот так, вдох-выдох! Не тужься пока, рано ещё! Держи ей плечи, Аграфена, да полотенце смочи холодной водой – лоб протирать!
Она так командовала бабским отрядом, да так уверенно и ловко, что не оставалось и тени сомнения, что та знала, что делает. Несмотря на свой возраст, двигалась быстро и решительно.
С наступлением сумерек во дворе зажгли лучины. Петька сидел на бревне, обхватив голову руками, и тихонько раскачивался из стороны в сторону. Мы с мужиками расположились рядом, изредка похлопывая его по плечу и подбадривая, как могли.
– Ничего, Пётр, – говорил Прохор, – бабы дело знают. У меня вон пятеро, и ничего, все живы-здоровы.
– Дарья крепкая, – поддакивал Степан. – Справится.
А из дома то и дело доносились крики роженицы. С каждым часом они становились всё громче и протяжнее. Женщины продолжали сновать туда-сюда. Теперь они двигались быстрее, обмениваясь короткими фразами:
– Воды ещё! Горячей!
– Чистую простынь давай!
Роды затянулись. Петька весь извёлся. К полуночи он уже не мог сидеть на месте и ходил кругами вокруг дома, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
– Долго что-то, – бормотал он. – Неужто неладно что?
– Всё хорошо будет, – успокаивал его Илья.
Я вглядывался в тёмное небо, усыпанное звёздами, и думал о странной силе, объединяющей этих женщин. Без лишних слов, без писаных инструкций они создали вокруг роженицы настоящий островок безопасности, делая всё необходимое с поразительной слаженностью.
К утру крики стали совсем частыми. Мы все вздрагивали от каждого. Петька окончательно потерял покой и теперь просто стоял у крыльца, вцепившись в перила так, что костяшки пальцев побелели.
– Дыши, Дарьюшка! Дыши! – доносился голос бабки Марфы. – Вижу головку! Ещё немного! Ну-ка, девки, держите крепче! Тужься! Тужься сильнее!
Роженица промучилась всю ночь – схватки затянулись до утра, но наконец всё закончилось. Первые лучи восходящего солнца коснулись крыши, когда из дома раздался пронзительный детский крик. Петька вздрогнул всем телом и подался вперёд. Мы все замерли.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась бабка Марфа. Лицо её, усталое и осунувшееся, озарилось широкой улыбкой. В руках она держала маленький свёрток, из которого доносилось сердитое попискивание.
– Ну, Пётр Семёныч, – торжественно произнесла она, – принимай наследника!
Она осторожно вынесла свёрток, в который был завёрнут новорождённый, и показала его отцу. Петька шагнул вперёд, протягивая руки. Они заметно дрожали.
– Крепкий казак вырастет, – сказала бабка Марфа, передавая ему ребёнка. – Ишь как орёт – лёгкие здоровые!
Петька взял сына, а это был мальчик, в свои ручищи – ребёнок казался крошечным – и столько было счастья в его глазах, что у меня защемило сердце. Он осторожно отогнул край пелёнки, разглядывая маленькое морщинистое личико, и вдруг улыбнулся так широко, как я ещё никогда не видел.
– Жив-здоров? – спросил он хриплым от волнения голосом. – А Дарьюшка как?
– Всё хорошо, – кивнула бабка Марфа. – Умаялась, конечно, но теперь отдыхает. Крепкая баба твоя, Пётр. С такой не пропадёшь.
Петька стоял, боясь пошевелиться, всё так же держа на руках сына. Потом поднял голову к светлеющему небу и сказал:
– Егором назову! В честь вас, Егор Андреевич!
Я замер, не зная, что ответить. Такой чести я не ожидал. Мужики заулыбались, а бабка Марфа одобрительно кивнула:
– Хорошее имя. Крепкое. Такому и жизнь будет крепкая.
