Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 5

Я объявил до обеда выходной, так как ночь была бессонной. На лицах мужиков отразилось удивление – не привыкли они к таким поблажкам, но возражать не стали. А Петьке сказал отдельно, что от работ отстраняю на пару дней, чтоб с семьей побыл, жене помог.

– Как так? – возмутился тот, отводя меня в сторону. – Дак я ж нужен здесь! А баба и так справится, не впервой ей.

Я даже остановился, разворачиваясь к нему всем корпусом. В груди вскипело раздражение – и на его непонимание, и на собственную усталость.

– Она тебе детей рожает, Пётр! – чуть ли не гаркнул я, так что мужик даже отшатнулся. – Изволь уважать и помочь! Это не просьба, это приказ.

Петька аж чуть не задохнулся от такого напора, уставившись на меня растерянными глазами.

– Егор Андреевич, дак я ж люблю её, – пробормотал он, опуская взгляд.

– Вот и люби, – сбавил я тон, видя его смущение. – И не только словами. Делом покажи. Понимаешь?

Петька на пару секунд завис, переваривая услышанное. Его лицо словно застыло, а потом что-то в нём дрогнуло. Он медленно кивнул и, буркнув: «Понял, барин», – развернулся и пошёл к своей избе, где его ждала жена с младенцем.

Я проводил его взглядом, думая о том, как непросто меняются вековые привычки. Для него забота о жене – это странность, блажь барская. А для меня… Для меня это естественно. Ещё одна пропасть между нами, ещё одно напоминание о том, насколько я здесь чужой.

Вернувшись домой, я едва осилил завтрак. Машка хлопотала вокруг, подкладывая то одно, то другое, но глаза мои слипались. Усталость навалилась каменной плитой.

– Спать тебе надо, Егорушка, – мягко сказала она, забирая из моих рук почти полную миску. – Ночь-то не спал совсем.

Я не стал спорить. Машка проводила меня до кровати, помогла раздеться и, присев рядом, начала тихонько перебирать мои волосы. Её прикосновения были нежными, успокаивающими. Она что-то тихо напевала – не песню даже, а какой-то мотив без слов, убаюкивающий, древний как сама земля. Я уснул буквально за считанные секунды – только подушки коснулся, и провалился в темноту.

Разбудил меня крик и ругань чуть ли не под самым окном. Женские голоса, звонкие и рассерженные, перебивали друг друга, как сороки.

– … говорю тебе, отжимать надо!

– А барин велел мокрой делать!

– Да что ты понимаешь, девка! Не так барин говорил…

А потом сразу же зычный возглас Машки перекрыл перебранку:

– А-ну цыц! Барин спят, а вы тут балаган устроили! – В её голосе звенела такая сталь, что спорщицы мгновенно притихли.

Я потянулся, разминая затёкшие плечи. Судя по солнцу, стоявшему уже высоко, проспал я часа четыре, не меньше. Голова прояснилась, и даже появились силы разобраться с очередным конфликтом. Одевшись, я вышел на крыльцо.

Во дворе открылась занятная картина: Настасья, уперев руки в бока, а напротив неё – молодая Дарья с мокрой тряпкой в руках. Обе раскраснелись от спора, и Машка между ними была как арбитр на ристалище.

– Что за шум? – спросил я, спускаясь с крыльца.

Женщины разом обернулись. Дарья смутилась, а Настасья выступила вперёд.

– Да вот, барин, солод увлажняем, как вы велели, – начала она, бросая победный взгляд на соперницу. – А эта молодая да глупая норовит всё залить, как болото сделать. Я ей толкую, что тряпку нужно хорошо отжать, а она…

– А, барин, сказал, чтоб хорошо была мокрая! – перебила Дарья, вскинув голову. – Я так и делаю!

Я прокашлялся, пряча улыбку. Две женщины смотрели на меня с одинаковым упрямством, каждая уверенная в своей правоте.

– Мокрой быть не должна, – уточнил я, подходя к деревянному ящику с пророщенным зерном. – Лишь бы влагу давала. Как утренняя роса, понимаете? Не лужа, а роса.

Настасья аж расцвела, почувствовав поддержку в своей правоте. Она победно глянула на Дарью и чуть ли не треснула её этой самой тряпкой:

– Вот! Слушай, что старшие говорят! Я ж тебе толковала – отжимать надо!

Дарья лишь что-то проворчала себе под нос, но свою тряпку тут же старательно отжала от лишней воды. Я скрыл усмешку – молодая, но гордая. Ничего, научится.

Солнце уже перевалило за полдень, и желудок напомнил о себе громким урчанием. Я повернулся к Машке, наблюдавшей за разрешением конфликта с тихой улыбкой.

– Радость моя, а чем у нас есть подкрепиться? – спросил я, подходя к ней и легонько касаясь её руки.

Машка тут же засуетилась, словно только и ждала этого вопроса.

– Сейчас, Егор Андреевич, сейчас всё будет! – Она быстро метнулась в дом, попутно бросив женщинам: – И не кричите тут под окнами!

Я вошёл следом за ней. Машка уже хлопотала у печи, доставая горшок с чем-то ароматным. Всего за несколько минут она накрыла на стол: дымящиеся щи со сметаной, свежий хлеб, огурцы солёные и кувшин кваса.

– Садись, Егорушка, – сказала она, отступая в сторону. – Остынет.

Я же ухватил Машку за руку и потянул к себе, усадив на колени.

– Ой, Егорушка, что ты делаешь? – Улыбнулась она.

Я же просто поцеловал ее и она ответила на мой поцелуй. А потом сказала, улыбаясь:

– Щи остынут, кушай давай.

Аромат щей заставил мой желудок взреветь с новой силой. Я с наслаждением погрузил ложку в густое варево. Первая же порция обожгла язык, но это была приятная боль – щи удались на славу, наваристые, с кислинкой.

– Машка, ты чудо, – искренне похвалил я, отламывая кусок хлеба. – Такие щи и мёртвого поднимут.

Она зарделась от похвалы, но тут же опустила глаза.

– Кушай на здоровье, – пробормотала она, отходя к печи.

Перекусив и почувствовав прилив сил, я решил, что пора вернуться к делам. Я поднялся из-за стола.

– Кликни-ка мне Илью да Митяя, – сказал я Машке. – Надо к лесопилке сходить, посмотреть, как там дела.

Машка кивнула и выскользнула за дверь. Через несколько минут во дворе послышались тяжёлые шаги. Я вышел на крыльцо – там уже ждали Илья, и Митяй.

– Идём, мужики, – кивнул я им. – Посмотрим, что там у нас с лесопилкой.

И мы втроём зашагали по деревенской улице, оставляя позади шум и женские хлопоты. Впереди ждали новые дела и новые заботы, но после хорошего сна и сытного обеда они казались не такими уж непосильными.

Проверив как подсохла печь, я удовлетворенно кивнул. Работа шла по плану, и это радовало.

– Семён, заканчивай выкладывать последние ряды, – сказал я. – Глина хорошо схватилась, теперь важно не спешить с верхними рядами.

Семён, вытирая пот со лба, кивнул:

– Сделаю в лучшем виде, Егор Андреевич. К вечеру всё будет готово.

– Смотри там, – я указал на место соединения с дымоходом, – не забудь усилить переход. Жар будет сильный.

– Обижаете, – хмыкнул Семён, уже разминая в руках новый ком глины. – Не впервой печи класть.

Оставив Семёна за работой, я подозвал Илью и Прохора.

– Пойдём, ребята, – сказал я, направляясь к ангару, где были складированы бревна. – Нам нужно выбрать дубовые брёвна для вала. От водяного колеса к кузне протянуть, так что нужно что-то особенно прочное.

– Дуб – он выдержит, – уверенно кивнул Прохор.

Мы долго ходили между штабелями заготовленных брёвен. Я придирчиво осматривал каждое, проверял на прямизну, простукивал обухом топора, проверяя на гниль и трещины.

– Вот это подойдёт, – указал я на особенно ровное бревно. – И вон то, рядом. Прохор, глянь-ка на те, что у дальнего штабеля.

Прохор вернулся с довольной ухмылкой:

– Там ещё три таких же. Все как на подбор, ровные, сухие.

– Отлично, – я потёр руки. – Тащите их все сюда.

Работа закипела. Мы выкатили пять отборных дубовых брёвен, каждое примерно по трети локтя в диаметре. Я тщательно измерил каждое, отметил угольком места соединений.

– Смотрите, как делать будем, – я показал на чертёж, набросанный прямо на земле. – Здесь и здесь делаем запилы, вот так, на половину толщины. Потом вставляем одно в другое.

– А выдержит? – с сомнением спросил Илья. – Всё-таки нагрузка будет немалая.

– Выдержит, – уверенно ответил я. – А для надёжности обобьём железными полосами. У нас как раз остались подходящие.

Пока Илья пилил, Прохор тем временем готовил железные полосы, выпрямляя их и пробивая отверстия для гвоздей.

– Егор Андреевич, – окликнул меня Прохор, когда первые два бревна были соединены, – а может, смолой промазать места где вода может попадать?

– Дельная мысль, – одобрил я. – Давай так и сделаем. Только смолу разогрей как следует, чтоб хорошо впиталась.

К полудню мы соединили все пять брёвен в один длинный вал. С одного края, которое будем крепить к колесу промазали горячей смолой. Получилась внушительная конструкция – прямая как стрела и крепкая на вид.

– Теперь нужно установить площадки на опорах, – я указал на мост. – Там будем крепить вал.

Мы перетащили готовый вал поближе к мосту и принялись за установку площадок. Работа была кропотливой – каждая должна была выдерживать не только вес вала, но и нагрузку от вращения.

– Вот здесь нужно выступ сделать, – показывал я Илье. – А сверху площадку для крепления. Всё должно быть выровнено точно по одной линии, иначе вал будет клинить.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы закончили монтировать вторую площадку. Я внимательно осмотрел сделанное, проверил прочность, прикинул положение вала.

– На сегодня хватит, – решил я. – Остальное завтра доделаем. Главное, что начало положено.

Пока мы работали, я заметил, что к ангару несколько раз подъезжала телега, и мужики грузили туда готовые доски. Работа кипела на всех участках, и это не могло не радовать. Всё делалось без лишних напоминаний – люди втянулись, почувствовали важность дела.

– Хорошо идёт работа, – заметил Прохор, проследив за моим взглядом. – Доски-то знатные получились.

– Ещё бы, – усмехнулся я. – С нашей-то лесопилкой грех плохие доски делать.

Мы собрали инструменты и, довольные проделанной работой, направились в деревню. По пути Илья рассказывал какую-то байку про медведя, забредшего прошлой зимой в соседнее село, а Прохор то и дело прерывал его, добавляя свои подробности, от которых история становилась всё невероятнее.

Когда я подошёл к своему двору, увидел, что у калитки переминается с ноги на ногу Пётр. Лицо его светилось такой радостью, что я сразу понял – хочет сказать что-то хорошее.

– Егор Андреевич! – воскликнул он, заметив меня. – Можно у вас под яблоней отметим рождение сына?

От такой новости я расплылся в улыбке:

– Конечно, Петь, можно. Двор большой, места всем хватит.

Пётр просиял ещё больше, если это вообще было возможно:

– Спасибо вам! – и тут же сорвался с места, побежав в сторону своего дома.

Я только улыбнулся, глядя ему вслед.

Не успел я умыться и переодеться, как во дворе уже начали собираться люди. Оказывается, они основательно подготовились заранее и только ждали моего разрешения. Буквально через десять минут под яблоней стоял длинный стол, уставленный нехитрой, но сытной снедью. Появился бочонок пива и кувшины с медовухой.

– За малыша Егора! – провозгласил Пётр, поднимая кружку.

– В вашу честь назвали, Егор Андреевич Вы ведь для нас всех… – он запнулся, подбирая слова, – как свет в окошке стали.

Мужики загудели одобрительно, поднимая кружки:

– За Егора младшего! Пусть растёт здоровым и сильным, как наш Егор Андреевич!

Я был тронут таким жестом и молча поднял свою кружку, скрывая внезапно нахлынувшее волнение.

Праздник получился душевным. Пели песни, рассказывали истории, делились планами. Мне было приятно видеть, как деревня оживает. И во всём этом была частичка моей заслуги.

– А помните, как мы начинали? – говорил захмелевший Прохор. – Ничего ведь не было, голые руки да топоры ржавые.

– А теперь что? – подхватил Илья. – Пилорама, кузня скоро заработает, мельница… Егор Андреевич, расскажите, что дальше будет?

Все взгляды обратились ко мне. Я отпил медовухи и неторопливо ответил:

– Будет многое. Но давайте сегодня не о работе. Сегодня мы празднуем новую жизнь.

Гуляли до поздней ночи. Звёзды ярко сияли над нашей деревней, а яблоня, под которой мы сидели, словно раскинула свои ветви шире, укрывая нас всех своей кроной. В эту ночь я чувствовал себя по-настоящему дома.

А на следующий день я сказал Семёну, чтоб изнутри печь белой глиной ещё одним слоем прошёлся, чтоб была более термоустойчивая.

– Понимаешь, – говорил я, осматривая внутренности печи, – эта глина не просто так белая. В ней особые свойства – может выдерживать такой жар, что обычная красная глина давно бы потрескалась.

Семён внимательно слушал, проводя шершавой ладонью по уже высохшему первому слою.

– И откуда вы всё знаете, барин? – покачал он головой. – У нас отродясь такого не делали.

– Книги, Семён, – улыбнулся я. И уже сам себе буркнул. – На кружки в детстве ходил.

Я показал, как лучше наносить второй слой, чтобы он лёг ровнее.

– Как доделаешь, смотри, не закрывай, – предупредил я. – Пусть пару дней сохнет сама, а дальше по пол часа щепки жечь начнём. Постепенно.

Семён улыбнулся, его лицо озарилось каким-то особым светом мастера, уверенного в своём деле.

– Не переживайте, барин, не первый раз печи делаем, – он аккуратно зачерпнул белую массу и начал наносить её плавными, уверенными движениями. – Разница лишь в том, что эту белой глиной изнутри покрыли. Всё сделаем как надо.

Я отошёл на несколько шагов, любуясь работой. Место под горн получилось не маленькое – и реторта поместится, и даже ещё большую можно будет сделать, если понадобится. Внутри уже вырисовывалась аккуратная камера, которая должна была выдерживать тот жар, что нам предстояло в ней создать.

– Барин, а правда, что в этой печи мы сможем железо плавить? – спросил Семён, не отрываясь от работы.

– Не только железо, – ответил я, мысленно прикидывая будущие возможности. – Если всё сделаем правильно, то многое сможем.

Оставив Семёна за работой, я направился к мельнице. По пути размышлял о том, как использовать энергию вала. Нужно было сделать что-то, чтобы преобразовать её под будущий пресс для кузни, под механические меха, да может, ещё под что-нибудь пригодится.

Я присел на корточки у каретки, наблюдая за движением, прикидывая в уме варианты. Передо мной словно вставали чертежи, которые я когда-то видел в учебниках.

«А ведь ещё хотел же вагонетке сделать привод», – вспомнил я свою идею. Но сейчас, смотря на то, как она уже используется, подумал, что потратить время и ресурсы будет нерационально. Вагонетка и так неплохо справлялась со своей задачей, а вот механические меха для кузни были бы очень кстати.

– О чём задумались, Егор Андреевич? – раздался голос подошедшего Ильи.

– Да вот, думаю, как бы нам от вала взять силу для мехов кузнечных, – ответил я, поднимаясь на ноги.

– Это дело хорошее, – кивнул Илья. – Руки-то у кузнеца не казённые, устают качать-то.

Мы ещё некоторое время обсуждали возможные варианты, набрасывая палкой на земле примерные схемы. Илья, хоть и не понимал всех технических тонкостей, но чутьём практика схватывал основную суть.

Закончив с мельницей, я решил проверить, как идут другие дела. Заметив бегающую неподалёку ребятню, я подозвал одного из мальчишек.

– А где Прохор? – спросил я.

– Так у сарая он, камни разбирает, – ответил мальчонка, вытирая испачканный нос рукавом.

Я направился к сараю, где действительно обнаружил Прохора, сортирующего какие-то камни.

– Сколько белых мягких камней нашла ребятня? – спросил я, подходя ближе.

Прохор выпрямился, отряхивая руки от пыли.

– Много, барин, – с гордостью ответил он. – Мешков двадцать, если не больше. Как вы и просили, самые мягкие отбирали.

– Отлично, – кивнул я, осматривая собранный известняк.

Прикинул, что для выплавки стекла в общем-то всё есть, нужно только правильно приготовить. И если обжиг известняка нужно было делать в печи, которой ещё сохнуть почти неделю, то вот подготовить гладкий камень можно было уже сейчас.

– Прохор, – сказал я. – Нужен большой плоский камень.

– Такой? – он указал на довольно внушительный булыжник неправильной формы.

– Нет, ещё больше, – я показал руками примерный размер. – И нужно его отшлифовать, а потом отполировать до блеска, так, чтоб был размером локоть на локоть. И желательно с ровными бортиками в пол ногтя в высоту.

Глаза Прохора загорелись. Он любил сложные задачи и всегда брался за них с энтузиазмом. Уже хотел прям сразу сорваться на поиски подходящего камня, но я остудил его пыл:

– Это не к спеху, – сказал я, положив руку ему на плечо. – Нужно, чтоб было готово через седьмицу или даже полторы. Главное – сделать хорошо. Прям так, чтоб гладкой поверхность была. Очень гладкой.

Прохор кивнул, соглашаясь, но всё же пошёл что-то говорить ребятне, собравшейся неподалёку. Я видел, как мальчишки оживились, активно жестикулируя и указывая куда-то в сторону реки. Видимо, уже знали, где искать подходящий камень.

Возвращаясь обратно к строящейся кузне, я мысленно перебирал следующие шаги. Стекло, металл, новые инструменты… План постепенно складывался в голове, как сложный пазл, где каждая деталь занимала своё место. Я знал, что многое ещё может пойти не так, но первые успехи придавали уверенности.

Семён всё ещё работал над печью, когда я вернулся. Белый слой уже покрывал большую часть внутренней поверхности.

– Хорошо получается, – похвалил я, заглядывая внутрь.

– Стараюсь, барин, – скромно ответил Семён. – К вечеру закончу, а там пусть сохнет, как вы сказали.

Я кивнул и отправился дальше, проверять другие работы. День только начинался, а дел было невпроворот. Но мысль о том, что скоро у нас будет настоящая кузня с горном, способным плавить металл, наполняла энергией. Шаг за шагом мы продвигались вперёд, и каждый новый день приносил маленькие победы на пути к большой цели.

Глава 6

Понимая, что прямо сейчас моего участия собственно нигде не требуется, я решил вернуться в Уваровку и посмотреть, как там дела с проросшим зерном. Не пора ли его уже сушить на солод.

День выдался жаркий, солнце припекало с самого утра, и к полудню на небе не было ни облачка. Пока шагал по узкой тропинке между полями, вдыхал пряный аромат трав, наслаждаясь минутами одиночества. Мысли крутились вокруг новых затей.

Деревня встретила меня привычной суетой: бабы с вёдрами сновали к колодцу, ребятишки гоняли кур, старики сидели на завалинках, щурясь на солнце. Прошёл мимо крайних изб, кивая встречным и отвечая на приветствия. Кажется, уваровцы уже привыкли к моим чудачествам – глядели с уважением, а не с опаской, как раньше.

Добравшись до своего двора, я первым делом направился к сараю, где Степан соорудил поддоны для проращивания зерна. Отодвинул тяжёлую дверь, и прохладный полумрак обволок меня. Пахло сыростью и чем-то кисловато-сладким – запах проросшего зерна ни с чем не спутаешь.

Наклонился к поддонам, разгрёб рукой влажные зёрна. Ростки уже вытянулись миллиметра на два с половиной, а то и на все три. Взял несколько зёрен, растёр между пальцами, понюхал – идеально. Пора сушить.

– Эй, есть кто? – крикнул я, выходя из сарая.

На зов из избы выбежала Настасья, вытирая руки о передник. Румяная, с выбившимися из-под платка прядями волос, она улыбнулась мне так открыто, что невольно улыбнулся в ответ.

– Чего изволите, барин? – присела она в лёгком поклоне.

– Зерно проросло как надо, – сказал я. – Пора его сушить.

Настасья просияла, будто я ей праздник объявил.

– Так я мигом! Девок кликну, живо управимся!

– Погоди, – остановил я её. – Не спеши. Зерно нужно брать аккуратно, чтобы ростки не повредить, и выставлять в печь. Но печь должна быть только приоткрыта, понимаешь? Не жарко, а чтоб томилось медленно.

Она внимательно слушала, кивая в такт моим словам, а потом сказала с неожиданной твёрдостью:

– Всё сделаю, барин. Сама лично буду смотреть, чтоб всё как вы сказали.

– Точно справишься? – решил пошутить я. – Может, Дарье вторую часть работы отдать?

Настасья так всплеснула руками, что я даже отшатнулся.

– Что вы, барин! Я сама всё сделаю! – в голосе прозвучала такая обида, что я едва сдержал смех. – Не нужна мне никакая Дарья!

Другие бабы, возившиеся неподалёку у колодца, поняли шутку и дружно прыснули. Настасья мгновенно раскраснелась, щёки её заалели, как маков цвет.

– Ладно-ладно, – примирительно поднял я руки. – Верю, что справишься лучше всех. Только следи, чтоб зерно равномерно сохло и не пересушилось.

Она гордо выпрямилась, поправила платок и с достоинством ответила:

– Будет исполнено в лучшем виде, барин. Можете не сомневаться.

Только Настасья развернулась и направилась со двора, как вдруг до моего слуха донёсся частый топот копыт. Звук быстро нарастал, и через мгновение я увидел, как по дороге к деревне на полном скаку мчится всадник одвуконь. Он гнал лошадей безжалостно – видно было, как с боков животных срывается пена.

– Кого это нелёгкая несёт? – пробормотал кто-то из мужиков, вышедших поглазеть.

Всадник, заметив скопление народа у моего двора, направил коней прямо к нам. Не доскакав несколько саженей, он резко осадил лошадей, поднимая клубы пыли, и соскочил на землю одним плавным движением. Даже по тому, как он это сделал, чувствовалась привычка к верховой езде и некая порода.

Передо мной стоял худощавый парень в добротной, хоть и запылённой одежде. Сапоги из хорошей кожи, кафтан тонкого сукна, только всё измято и в дорожной пыли. На голове шляпа с небольшими полями, из-под которой были видны светлые пряди волос.

Я разглядел его лицо. Черты были настолько тонкими, что казались почти женственными: длинные ресницы, изящный нос, чётко очерченные губы. Но в глазах светился недетский ум и какая-то настороженность.

– Барин или староста есть? – спросил он высоким голосом, важно, ни с кем не здороваясь.

– Ну предположим, я барин, – ответил я, скрестив руки на груди.

Тот окинул меня взглядом и тут же сказал:

– Именем императрицы прошу укрыть от преследователей.

Что-то в его голосе, в осанке было странным, но времени разбираться не было.

– Да ты заходи да толком расскажи, что случилось, – кивнул я в сторону избы.

– Некогда, погоня за мной, – ответил он, нервно оглядываясь на дорогу.

Я кивнул Ивану и второму молодому служивому. Те, всё поняв, метнулись, накидывая подоспешники и беря в руки оружие.

– Сколько за тобой гонится? – спросил я, прикидывая наши силы.

– Четверо, – ответил гонец, утирая пот с лица. – Опережаю минуты на четыре.

Я кивнул Степану, тот взял под узды обе лошади и повел к себе во двор, выхаживая их после изнурительной скачки. Кони тяжело дышали, бока их ходили ходуном – загнал их путник крепко.

Парень проводил взглядом лошадей, потом повернулся ко мне, сказал:

– Веди.

Было в его манере что-то неуловимое, странное. Движения слишком мягкие для простого солдата, взгляд цепкий, но не грубый.

Заведя его в избу, сказал Машке, чтоб накормила путника, который до сих пор не представился. Она засуетилась у печи, доставая миску щей. Я присел напротив гостя, разглядывая его лицо – гладкое, без бороды, с тонкими чертами.

– Я протянул руку, представляясь:

– Воронцов Егор Андреевич.

Тот, встав и пожимая протянутую руку, тоже представился:

– Поручик Александров.

Я призадумался. И тут же всплыли в памяти знания со школьной скамьи – да это же Надежда Андреевна Дурова! Она же была ординарцем у Кутузова! Вот так номер. Что забыла-то в наших краях? Женщина в мужском обличье, да ещё и на службе у самого фельдмаршала! Потом чуть не прыснул со смеху, мол, бабу с мужиком спутал, надо же.

Она же, вскинув бровь, спросила:

– Что-то не так, Егор Андреевич?

В голосе звучала настороженность – видно, привыкла к разным реакциям на свою персону.

– Всё так, Надежда Андреевна. Кушайте, скоро приду, – сказал я, стараясь не выдать своего удивления. А вот она не смогла скрыть своего – брови поползли вверх.

В этот момент Машка поставила перед гостьей миску горячих щей и краюху хлеба. Дурова схватила ложку с жадностью человека, долго бывшего в пути.

Сам я развернулся и вышел во двор, позвал к себе Ивана. Тот подошёл, сжимая в руках бердыш.

– За царским человеком гонятся четверо, – тихо сказал я, склонившись к его уху. – Нужно отбиться, желательно взять живыми.

Тот кивнул, и они разошлись, спрятавшись за разными домами так, чтобы их не было видно с дороги. Молодой служивый, Пахом, забрался на крышу сарая, положив рядом с собой бердыш. Я же остался посреди двора, как будто занимаясь обычными делами.

Небо затянуло тучами, грозя скорым дождём. Ветер усилился, раскачивая ветви деревьев. Где-то вдалеке прокатился гром. Я посмотрел на дорогу, вглядываясь в пыльную даль.

В этот же момент по той же дороге, где только что скакала Надежда Андреевна, выскочили четверо человек, тоже каждый одвуконь. Они двигались быстро, но осторожно, всматриваясь в следы на пыльной дороге. Заметив наше селение, переглянулись и прямиком направились к нам.

Спешились у моего дома. Один из них, видимо старший, в тёмно-зелёном кафтане с серебряными нашивками, обратился ко мне:

– Кто таков?

Голос у него был низкий, властный. За поясом пистолет, на боку – сабля. Лицо красное, усы торчком, глаза злые.

– Да крестьянин я, – ответил я, разводя руками, как бы показывая свою простоту. – Чем могу служить?

– Всадника видел? – спросил он, внимательно наблюдая за моим лицом.

– Да, проскакал вон по той дороге, – указал я чуть в сторону, на тропинку, ведущую к лесу.

Он прищурился, оглядывая двор, избу, меня. Остальные трое держались чуть поодаль. Один, самый молодой, всё время облизывал губы – нервничал.

– Врёшь! Крепостной! – крикнул мужик, выхватывая из-за пояса плетку. Остальные трое с перекошенными от злобы лицами сделали шаг в мою сторону.

Я же, не дожидаясь развития событий, перехватил уже замахнувшегося на меня плёткой мужика, рванул его на себя и швырнул через бедро. Да так, что из того весь дух вышел – грохнулся на землю и захрипел, пытаясь вдохнуть.

Те трое, увидев, что их человека бьют, чуть было не набросились на меня, но в этот момент с двух сторон с бердышами на них напали Иван и Пахом, словно из-под земли выросли.

– Стоять! – рыкнул Иван, упирая острие бердыша в грудь самого бойкого из троицы.

Они даже не успели сабли достать, как бердыши упёрлись им в горло и грудь. В глазах мужиков мелькнул страх – такого отпора они явно не ожидали.

– Сабли доставай, только медленно, – скомандовал я, выпрямляясь и отряхивая руки. – Двумя пальцами, вот так.

Первый, тот что повыше, с рассечённой бровью, медленно потянул саблю из ножен, но дёрнул рукой, пытаясь рубануть Пахома.

– Дурень! – только и успел выкрикнуть я, как Пахом, словно предвидя это движение, отскочил и рубанул бердышом по руке нападавшего.

Сабля упала на землю, а мужик взвыл от боли.

– Ещё дурить будете? – прорычал Иван, сильнее прижимая остриё к горлу второго. – Али по-хорошему оружие отдадите?

Оставшиеся двое переглянулись и, видя решимость в наших глазах, медленно достали и бросили сабли на землю. Первый, которого я уложил, уже поднялся на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Я же забрал у него пистолет.

– Вяжите их, – скомандовал я. – Да покрепче.

Степан, наблюдавший за схваткой со стороны, быстро принёс верёвки. Мы споро связали мужиков, попутно обыскав и изъяв ножи, кошели.

Мы оттащили связанных от лошадей, усадив их под раскидистой липой. Лошади их, почуяв свободу, переминались с ноги на ногу, фыркая и мотая головами.

Буквально тут же из дома вышла Надежда Андреевна. Глаза её ярко блестели, а щёки раскраснелись – то ли от волнения, то ли от нашей быстрой расправы над преследователями.

– Ну, вы, барин, и выдали, – покачала она головой, окидывая взглядом связанных мужиков. – Не ожидала. Спасибо за помощь государству.

– Где там мои лошади? – продолжила она, поправляя простую, но добротную одежду. – У меня каждый миг на счету.

– Степан, лошадей веди! – крикнул я ему, и тот метнулся к себе.

– Может, этих возьмёте? – предложил я ей, кивая на восемь лошадей, оставшихся без хозяев.

Та посмотрела на лошадей оценивающим взглядом, словно прикидывая что-то в уме, но решительно мотнула головой:

– Нет, мне с моими привычней. Чужие кони в дороге подвести могут, а мои не подведут.

Пока Степан вёл её лошадей, я приблизился и спросил:

– Что с этими делать? – кивнул на связанных мужиков, сидевших чуть поодаль. Один из них смотрел на меня с такой ненавистью, что будь его взгляд кинжалом, я бы уже истекал кровью.

– По возможности в город, полиции сдай, – ответила она, поправляя ремень на поясе. – Я письмо напишу. Есть пергамент? – спросила она, глядя на меня испытующе.

– Есть, – кивнул я. – Машка, вынеси пергамент и чернила! – крикнул я в сторону дома.

Машка, словно только этого и ждала, пулей забежала в дом и спустя мгновения выскочила с двумя листами пергамента и чернильницей с пером. Я показал жестом за стол под яблоней, где мы обычно обедали в хорошую погоду.

Надежда Андреевна села, достала из рукава маленький нож и заточила перо несколькими точными движениями. Быстро что-то написала, явно дав понять своей позой и взглядом, что мне не стоит заглядывать. Закончив, она тут же свернула лист, вопросительно подняв взгляд.

Машка, словно читая её мысли, подала сургуч, а сама метнулась домой за свечой. Через минуту она уже вернулась с горящей свечой в руке. Ординарец дождалась, пока воск расплавится, и, расплавив сургуч, приложила перстень с печатью, оставивший на красном пятне какой-то замысловатый узор.

– Вот, полиции отдашь, – протянула она мне запечатанное письмо.

– Так что случилось, Надежда Андреевна? – не выдержал я, принимая конверт. – Кто эти люди? Почему они за вами гнались?

– Ты уж прости, барин, но не твоего ума дело, – отрезала она, но без злобы, скорее устало. – Послание у меня важное от Кутузова императрице, а эти, – она кивнула на связанных преследователей, – препятствуют.

Один из связанных что-то прошипел сквозь зубы, но Иван ткнул его древком бердыша в бок, и тот замолчал.

– Советую шибко беседы с ними не водить, – добавила она тише, – а то они понарассказывают такого, что потом не рад будешь, что услышал.

Я понимающе кивнул и показал пантомиму застегивания молнии на рту, сам понимая, что молний тут еще не знают, но Надежда Андреевна усмехнулась – она поняла, что я пообещал молчать.

– Благодарю вас за содействие, – произнесла она, глядя мне прямо в глаза. – Воронцов, говоришь, да? – переспросила она?

– Он самый, Надежда Андреевна.

– Запомню, боярин Воронцов, – она уважительно склонила голову. – Хорошо, когда в трудную минуту встречаешь человека, готового помочь государственному делу. Ваше имя не останется забытым.

Она удовлетворённо кивнула и решительно пошла к лошадям. Стремительные, уверенные движения выдавали в ней человека, привыкшего к опасностям и быстрым решениям.

– Благодарю за помощь, боярин, – произнесла она, запрыгивая в седло одним плавным движением.

И с места сорвалась в галоп, только пыль взметнулась из-под копыт её лошадей. Через мгновение она уже скрылась за поворотом дороги, ведущей к сторону города.