Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Ник Тарасов
Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Машка, смотрела по сторонам с нескрываемым восторгом, то и дело восклицая:
– Егорушка, гляди, какие шали! А вон, смотри, посуда какая расписная! А пряники-то, пряники!
Я только улыбался, не выказывая собственного изумления, хотя внутри всё переворачивалось от этого калейдоскопа новых впечатлений. Поразил контраст: рядом с новыми каменными зданиями ютились покосившиеся избушки, а по булыжной мостовой, расталкивая прохожих, бежала свинья с поросятами, преследуемая растрёпанной бабой с хворостиной.
Фома уверенно вёл нас через этот лабиринт улиц, время от времени оборачиваясь:
– Недалече уже, барин! Вон, за церковью поворот, и там постоялый двор – самый лучший в Туле, чистый и с добрым столом.
И верно, вскоре мы подъехали к двухэтажному строению, у ворот которого уже стояло несколько телег и повозок. Вывеска над входом гласила: «Постоялый двор купца Синицына».
Я снял две комнаты. Одну поменьше для нас с Машкой, и одну большую для мужиков. Комнатки оказались чистыми, с кроватями, застеленными свежим бельём.
Машка тут же принялась разбирать наши пожитки, а я, не теряя времени, обратился к Фоме:
– Показывай, где тут у вас кузнец. Чем раньше отдадим формы в работу – тем быстрее сделает.
Фома понимающе кивнул и мы, взяв деревянную форму, пошли обратно в сторону пригорода. По дороге Фома рассказывал о местных порядках, о том, где что продаётся и почём, кого остерегаться нужно, а с кем можно дело иметь. Я слушал внимательно, запоминая каждую мелочь – информация в чужом городе дорогого стоит.
Чуть ли не с самой окраины стояла кузница. Я оглядывал её с восторгом – это была прям Кузница с большой буквы. Не чета нашей на Быстрянке.
Массивное строение из тёмного от копоти и времени кирпича, с широкими воротами, распахнутыми настежь, откуда доносился звон молота о наковальню и вырывались снопы искр. Над входом висела вывеска из кованого железа: «Кузнечное дело. Мастер Савелий Кузьмич».
Внутри кузницы царил полумрак, разгоняемый лишь огнём горна, который бросал причудливые тени на стены и потолок. В этом адском освещении две огромные фигуры – сам мастер и его подмастерье – казались демонами из преисподней, особенно когда взлетал вверх молот и с грохотом опускался на раскалённый металл, выбивая сноп искр.
Горн полыхал жаром, раздуваемый огромными мехами, которые приводил в действие мальчишка лет двенадцати, весь перепачканный сажей так, что только белки глаз сверкали на чумазом лице.
Вдоль стен тянулись полки и стеллажи, уставленные готовыми изделиями и заготовками: топоры, подковы, ухваты, петли для ворот, замки разных размеров, гвозди, скобы… Чего там только не было! В углу громоздились какие-то массивные детали для мельничного механизма.
Сам мастер, Савелий Кузьмич, оказался под стать своей кузнице – огромный, широкоплечий, с руками, больше похожими на кувалды, и большой бородой. Заметив нас, он отложил работу и вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставив на коже чёрную полосу.
– Чего надобно? – прогудел он басом, от которого, казалось, завибрировали стены кузницы.
Фома поклонился и представил меня:
– Вот, Егор Андреевич, барин из Уваровки. Дельце к тебе имеет, особое.
Кузнец окинул меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, достоин ли я его мастерства, потом кивнул:
– Ну, выкладывайте, барин, какое у вас ко мне дельце.
Я сказал, чтоб Фома достал из мешка форму из дерева, над которой мы корпели последние дни перед отъездом. Фома бережно извлёк деревянную модель и передал кузнецу. Тот взял с таким видом, словно ему вручили драгоценность – осторожно, с почтением.
Рассказав ему вкратце, что мне нужно, он внимательно выслушав мои пожелания, одобрительно крякнул и сказал, что очень рад такому клиенту, мол не всегда такие заказы приходится делать.
– В основном по мелочи работаю, что в ходу, – пояснил он, поправляя кожаный фартук. – Подковы, гвозди, скобы, петли дверные – всё одно и то же. А вы мне задачку задали, – он многозначительно посмотрел на меня, – пилы. Интересная работа, по душе мне. А теперь еще интереснее.
Савелий Кузьмич повертел форму в руках, внимательно осматривая каждую деталь, проводя мозолистыми пальцами по резным элементам, прищуриваясь и что-то прикидывая в уме. Я стоял рядом, наблюдая за этим священнодействием и испытывая лёгкое волнение – всё-таки от этого человека зависело воплощение моей идеи.
– Занятная штуковина, – наконец произнёс кузнец. – Но для чего она, позвольте узнать?
Я взял у него форму и принялся рассказывать принцип работы:
– Смотрите, Савелий Кузьмич, вот эта часть должна сходиться с этой, – я показал, как детали соединяются. – Когда мы помещаем заготовку внутрь и сжимаем, получается нужная нам форма.
– А что за заготовка? – поинтересовался кузнец, следя за моими руками.
– Стекло, – ответил я. – Для бутылок.
Брови Савелия Кузьмича поползли вверх от удивления:
– Бутылки из стекла? – переспросил он. – Занятно, занятно…
Но, к моему облегчению, он быстро переключился с удивления на обсуждение технических деталей:
– А как прессовать будете? Вот тут, я вижу, шарнир предусмотрен, – он указал на соответствующую часть формы. – А это рычаг получается, верно?
– Именно, – кивнул я. – Рычаг даёт нужное усилие для сжатия. Вот тут должна быть ось, на которой всё крепится…
Мы погрузились в детальное обсуждение конструкции. Фома, стоявший рядом, только головой вертел, пытаясь уследить за нашим разговором, но, судя по его озадаченному виду, мало что понимал в технических тонкостях.
Савелий Кузьмич оказался не просто мастеровым человеком, но настоящим инженером – схватывал на лету, задавал точные вопросы, предлагал улучшения. Особенно его заинтересовал механизм зажима:
– А что если тут вот такую защёлку добавить? – предложил он, набрасывая углём на доске своё видение. – Тогда форма не разойдётся в процессе, даже если давление ослабнет.
– Отличная мысль, – согласился я, разглядывая его набросок. – Добавьте обязательно.
Кузнец изучив всё досконально, почесал затылок и сказал, что возьмется за работу и сделает за два дня. Глаза его при этом загорелись тем особым огнём, который бывает у мастеров, когда они берутся за интересное дело.
– Только металл хороший нужен, – добавил он. – Не из чего попало делать придётся, а то не выдержит.
– Разумеется, – кивнул я. – Используйте лучшее, что есть.
Тут Савелий Кузьмич снова заинтересовался конечным продуктом:
– А бутылки-то из стекла зачем вам? – спросил он с любопытством. – Дорого ведь выйдет. Не проще ли глиняные горшки использовать?
– У стекла свои преимущества, – ответил я. – Чистота, прозрачность… Да и пробку лучше держит.
Кузнец покивал, явно заинтригованный, но снова быстро переключился на обсуждение технических деталей – как и что должно быть сделано, какие допуски, как детали будут соединяться между собой.
В итоге по цене сошлись, что за пятнадцать рублей сделает одну форму. Я же, прикинув бюджет и потребности, предложил:
– А если две штуки закажу, какая цена будет?
Савелий Кузьмич задумался, что-то прикидывая в уме.
– Две за тридцать, – наконец сказал он.
– Многовато, – покачал я головой. – За две я бы дал двадцать пять.
Мы начали торговаться. Фома стоял рядом, переводя взгляд с меня на кузнеца и обратно, словно на состязании. Наконец, ещё поторговавшись, сговорились, что две штуки за двадцать пять рублей сделает.
– Только мне на это нужно четыре дня, – предупредил Савелий Кузьмич. – Работа тонкая, спешка только навредит.
– Ну, четыре, значит, четыре, – согласился я. – Главное, чтобы качество было на высоте. И формы были одинаковые.
Мы скрепили сделку рукопожатием, и я оставил задаток – пять рублей, чтобы кузнец мог закупить необходимые материалы.
Вышли с Фомой из кузницы, и он восторженно зашептал:
– Егор Андреич, да он же мастер! Настоящий! Я таких только в столице видел. Повезло нам!
– Да, Фома, – согласился я. – Толковый мужик. Надеюсь, не подведёт.
Вернулись с Фомой на постоялый двор, уже порядком уставшие от городской суеты. На первом этаже уже было много народа – в основном служивые да приезжие купцы. Шум, гам, звон кружек, смех – обычная картина для трактира в вечернее время.
Я окинул взглядом публику и мысленно поморщился. Прикинув, что лучше сюда с Машкой на ужин не спускаться – слишком шумно и накурено, да и компания не самая подходящая для дамы – решил заказать еды в комнату.
Подозвал трактирщика, договорился насчёт ужина. Тот кивнул и обещал прислать слугу с ужином в самое ближайшее время.
Мужики же – Захар, Фома, Митяй, Пахом и Никифор, – сказали, что поужинают тут, в общей харчевне.
– Только на пиво не налегайте, – усмехнулся я, глядя на их загоревшиеся глаза. – Завтра дел полно.
Те дружно покивали, но по их лицам было видно, что именно возлиянием и планируют заняться. Что ж, заслужили – дорога была не близкая, да и вообще парни работящие.
Спросил у Фомы, есть ли у него деньги на угощение. Тот помявшись, сказал, что да, есть немного. Но я всё равно решил их порадовать и выделил несколько рублей из своего кошеля.
– Вот, держите, – протянул я деньги Фоме. – Гуляйте, заслужили. Только завтра чтоб все в здравии были. Нам ещё доски продать надо, да и так по городу пройтись, приглядеться.
– Благодарствуем, барин! – просиял Фома, принимая деньги. – Не извольте беспокоиться, всё будет в лучшем виде!
Оставив мужиков наслаждаться трактирной жизнью, я поднялся на второй этаж. В коридоре было тихо, лишь приглушённо доносились голоса из-за некоторых дверей.
Зашёл в нашу с Машкой комнату. Она уже успела прибраться и даже постелила на кровать свежее льняное полотно, которое предусмотрительно взяла с собой из дома.
– Ну как, договорился? – спросила она.
– Да, всё отлично, – кивнул я. – Кузнец знающий, сделает две формы за четыре дня. Дороговато, конечно, но качество должно быть хорошим.
Не успел я скинуть кафтан, как в дверь постучали, и молодой парнишка-слуга внёс поднос, уставленный различными яствами. Тут были и запечённая курица, и жареная рыба, и грибы в сметане, и свежий хлеб, и квас в глиняном кувшине.
Машка приняла поднос, расставила всё на небольшом столике у окна, и мы с удовольствием приступили к ужину. После долгого дня, наполненного хлопотами и переговорами, еда казалась особенно вкусной.
– А хорошо в городе, правда? – сказала Машка, глядя в окно на вечерние огоньки. – Столько всего интересного. Люди разные ходят, товары диковинные продаются…
Я улыбнулся, наблюдая за её восторгом. Машка жила раньше в городе, для неё не было в новинку, но видно было как она соскучилась по городской суете.
– Завтра пройдёмся по рядам, – пообещал я. – Купим тебе что-нибудь красивое.
Глаза Машки загорелись от предвкушения.
– Правда? А что?
– А это уже сюрприз будет, – подмигнул я ей. – Увидишь.
Закончив ужин, мы разделись и улеглись на кровать. Комната была небольшая, но чистая и уютная. Из окна доносились приглушённые звуки города – далёкие голоса, скрип телег, лай собак.
Перед сном Машка всё восторгалась, что как же в городе красиво, сколько всего необычного, и как ей не терпится побывать на рынке и в лавках.
Её голос становился всё тише, и вскоре она уснула, положив голову мне на плечо. А я ещё какое-то время лежал с открытыми глазами, прокручивая в голове события дня и строя планы на завтра. Нужно будет с утра пораньше заняться продажей досок, потом пройтись по лавкам, прицениться к товарам… И, конечно, не забыть про обещанный Машке сюрприз.
С этими мыслями я и сам незаметно погрузился в сон, под далёкий гул городской жизни за окном.
Глава 20
Утро на постоялом дворе выдалось шумным. Еще солнце не взошло, как я почувствовал, что Машка уже проснулась. Правда, она всячески старалась не подавать вида, но то, что она уже не спала и была вся на иголках – чувствовалось. Лежит рядом, дыхание неровное, то и дело ворочается, будто ей места мало. А когда я чуть приоткрыл глаза, заметил, как она украдкой поглядывает на окно, где первые рассветные лучи едва пробивались сквозь занавеску.
– Машка, – тихо окликнул я, – не притворяйся. Знаю, что не спишь.
Она тут же повернулась ко мне, и глаза её засияли, словно две утренние звёздочки.
– Егорушка! – радостно выдохнула она. – А я думала, ты ещё спишь, не хотела будить.
– Как тут поспишь, – усмехнулся я, потягиваясь, – когда рядом такая красавица ворочается, будто на иголках лежит? Да и город шумит уже вовсю.
И правда, сквозь стены доносился гомон раннего утра: звонкие голоса торговок, стук колёс по мостовой, перекличка мастеровых, спешащих к своим лавкам и мастерским. Тула просыпалась, наполняясь жизнью.
Машка тем временем уже вскочила с постели и, накинув рубаху, принялась хлопотать по комнате. Достала из котомки остатки вчерашней снеди – краюху хлеба, кусок вяленого мяса, пару луковиц.
– Сейчас, Егорушка, завтрак соберу, – приговаривала она, раскладывая припасы на столе. – Чего ж зря деньги тратить, коли своё есть. Вот хлебушек, мясцо, лучок…
Я наблюдал за её суетливыми, но ловкими движениями, и на душе становилось тепло от такой заботы. Но всё же решил иначе.
– Не суетись, Машенька, – сказал я, поднимаясь с постели. – Побереги припасы на дорогу. Мы ж не в лесу ночуем, а на постоялом дворе. Тут полагается, чтоб хозяева кормили.
– Да ну, – махнула она рукой, – чего зря тратиться-то?
– Не зря, – возразил я, натягивая сапоги. – В городе так заведено. К тому же, здешняя еда повкуснее наших сухарей будет.
Машка несмело улыбнулась, и я понял, что ей хочется отведать городских яств, но скромность не позволяет признаться.
– Посиди-ка тут, солнце моё, – подмигнул я ей, – а я мигом.
Выйдя в коридор, я огляделся. По лестнице как раз поднимался мальчонка лет двенадцати, с вихрастой головой и в переднике до пят – видать, служка здешний.
– Эй, малец! – окликнул я его. – Подь-ка сюда.
Парнишка обернулся, моргнул испуганно, но послушно подошёл.
– Чего изволите, барин? – спросил он.
– Завтрак в комнату принеси, – велел я. – На двоих. Да чтоб горячее было, понял? И чаю не забудь.
– Слушаюсь, барин! – кивнул мальчонка так усердно, что вихры его запрыгали. – Сей момент всё сделаю!
– Да смотри, не тяни, – добавил я строго, хотя сердиться на такого смешного парнишку не получалось. – Мы люди занятые, нам на ярмарку надобно.
– Мигом обернусь, барин! – пообещал служка и бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Вернувшись в комнату, я застал Машку у окна – она приоткрыла занавеску и с любопытством разглядывала пробуждающийся город.
– Гляди, Егорушка, – показала она на улицу, – никак, торговые ряды уже открываются? Народ-то как спешит!
– Успеем всё посмотреть, – успокоил я её, обнимая. – Сначала позавтракаем, потом мужиков наших проверим – не разморило ли их с похмелья. А там и на ярмарку двинем.
– А пряники каждый день продают? – Машка повернулась ко мне, и глаза её загорелись предвкушением. – Захар сказывал, тульские пряники – самые лучшие.
– Правда, – кивнул я. – И пряники, и самовары, и оружие всякое. Недаром Тулу оружейной столицей величают.
Не прошло и четверти часа, как в дверь нашей комнатки постучали, и давешний вихрастый паренёк внёс деревянный поднос, от которого шёл такой аппетитный дух, что у меня невольно потекли слюнки. На подносе исходили паром глиняные миски с кашей, блюдо с ломтями свежего хлеба, горшочек с мёдом и две кружки горячего чая.
– Вот, принёс, как велели, барин, – доложил служка, ставя поднос на стол. – Каша гречневая с маслом, хлеб свежий, только из печи, мёд липовый, чай с травами.
Я кивнул и протянул ему медяк. Парнишка ловко подхватил монетку, поклонился и выскочил за дверь. Машка тем временем подошла к столу и замерла в восхищении, разглядывая нехитрое, но аппетитное угощение.
– Ну что, – подмигнул я ей, – не лучше ли это вяленого мяса с сухарями?
– Куда там, – улыбнулась она. – В городе-то всё по-другому. Тут и еда господская.
Мы сели завтракать, и я с удовольствием наблюдал, как Машка уплетает кашу и нахваливает хлеб с мёдом. Она так старательно облизывала ложку, что я невольно улыбался, глядя на неё.
За едой мы обсуждали планы на день. Машка, конечно, больше всего рвалась на ярмарку – посмотреть товары, особенно ткани и украшения. Я же напомнил, что главное дело у нас – продать доски да проверить, как продвигается работа у кузнеца.
– Сначала на ярмарку поедем, – решил я. – Там и доски продадим, и товары поглядим. А потом уж к кузнецу заглянем.
– А мужики-то наши как? – спохватилась Машка. – Захар вчера говорил, что пиво здесь забористое. Не разморило ли их?
– Сейчас проверим, – усмехнулся я. – Пойдём вниз, глянем на наших молодцов.
Спустившись в общую залу постоялого двора, мы обнаружили там Захара, Фому, Пахома, Митяя и Никифора. Вид у всех был, мягко говоря, помятый, кроме Митяя. Особенно у Фомы – тот сидел, обхватив голову руками, и смотрел в кружку с рассолом так, словно это было последнее средство от смертельной хвори.
– Доброго утречка, молодцы, – поприветствовал я их с нарочитой бодростью. – Как спалось-почивалось?
– И вам доброго здравия, Егор Андреич, – отозвался Захар, пытаясь выпрямиться и выглядеть молодцом.
– Что, хмельное вчера было доброе? – усмехнулся я, садясь напротив них.
– Забористое, – признал Захар, потирая висок. – Не рассчитали маленько.
– Говорил же я вам – на пиво не налегать, – покачал я головой. – Ну, да что теперь. Все в строю?
– Все, все, – поспешил заверить меня Захар. – Мы уж и рассолу похлебали, и квасу холодного. Скоро оклемаемся.
– Смотрите у меня, – пригрозил я, хотя в голосе моём не было настоящей строгости. – Чтоб к выезду все были как огурчики. Дел сегодня много.
– Не сумлевайтесь, Егор Андреич, – заверил меня Пахом. – Всё сделаем в лучшем виде.
– Телеги уже запряжены, – добавил Никифор. – Мы с Пахомом с рассветом всё проверили.
– Вот и ладно, – кивнул я. – Заканчивайте свой рассол, и через полчаса выезжаем. На ярмарку, доски продавать.
Когда мы с Машкой вышли во двор, она тихонько рассмеялась:
– Бедные наши мужички! Ох и досталось же им вчера. Особливо папеньке– он ведь с непривычки, поди, и меры не знает. Дома то матушка строго следит.
– Ничего, – отмахнулся я. – До ярмарки доедем, ветерком обдует – враз полегчает. Да и дело отвлечёт.
Ровно через полчаса мы все собрались во дворе. Телеги стояли запряжённые, мужики, хоть и не слишком бодрые, но готовые к работе, ждали команды. Я забрался на козлы первой телеги, помог Машке устроиться рядом, и дал знак трогаться.
– С Богом, – сказал я. – На ярмарку!
Наш маленький обоз двинулся по утренним улицам Тулы. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем оживлённее становилось вокруг. Народу прибывало с каждой минутой – все спешили на ярмарку, кто с товаром, кто за покупками, кто просто поглазеть на торжище.
Машка, сидя рядом со мной, вертела головой во все стороны, боясь пропустить хоть что-нибудь интересное. А посмотреть было на что: дома становились всё наряднее, вывески лавок – всё затейливее, публика – всё разношёрстнее.
– Гляди-ка, Егорушка, – дёргала она меня за рукав, – а это что за люди такие в странных одеждах?
– Цыгане, – отвечал я, хоть и сам не ожидал их тут увидеть. – Кочевой народ такой. По ярмаркам ездят, торгуют, гадают, лошадьми меняются.
– А вон там что за музыка играет? – не унималась Машка.
– Шарманка, – пояснил я важно, словно каждый день слышал такую музыку. – Инструмент такой заморский.
Когда мы выехали на главную площадь, где располагалась ярмарка, даже я не смог сдержать возгласа изумления. Такого скопления народа, товаров, звуков и красок я ещё не видывал даже на Садоводе. Площадь, казалось, вмещала весь город и окрестные деревни разом.
Палатки и лавки выстроились рядами, образуя настоящий лабиринт, в котором легко можно было заблудиться. Между ними сновали покупатели, зеваки, разносчики, зазывалы – пёстрая, шумная, бурлящая толпа.
– Держись за меня крепче, – сказал я Машке, помогая ей спуститься с телеги. – А то потеряешься в этой толчее, потом не сыщешь.
Она кивнула и вцепилась в мою руку так крепко, словно боялась, что её унесёт волной этого человеческого моря. Впрочем, в глазах её не было страха, а восторг и любопытство.
– Фома, – окликнул я купца, – куда нам с досками податься? Где тут строительный ряд?
– Идёмте, Егор Андреич, – махнул рукой Фома. – Я покажу. Там самое бойкое место для такого товара.
И мы двинулись сквозь толпу, ведя телеги за собой. Продвигаться было непросто – приходилось то и дело останавливаться, пропуская встречных, объезжать особо плотные скопления народа, отвечать на приветствия знакомых Фомы.
А вокруг кипела ярмарочная жизнь. Крики разносчиков сливались в единый гул:
– Пряники тульские! Медовые, печатные!
– Платки шёлковые, расписные!
– Самовары! Лучшие самовары в Туле!
– Горячие пирожки! С капустой, с луком, с яйцом!
Запахи обволакивали со всех сторон: сладкий аромат пряников и мёда, терпкий дух дёгтя и кожи, острый запах дыма от жаровен, на которых готовились всевозможные яства, пряный дух специй и трав.
А музыка! Откуда-то доносились звуки гармони, где-то бренчала балалайка, а в стороне плакала скрипка, выводя заунывную мелодию. И повсюду – песни, смех, выкрики торговцев, звон монет, скрип телег, ржание лошадей.
Машка не знала, куда смотреть – столько вокруг было всего яркого, необычного, диковинного. То и дело она дёргала меня за рукав:
– Егорушка, гляди, какие ленты! А вон платки какие цветастые! А пряники-то, пряники! Так и горят золотом!
Я улыбался её восторгу, хотя и сам был поражён размахом ярмарки. Но старался держаться с достоинством, как и подобает барину, не выказывая излишнего удивления.
– Всё успеем посмотреть, – обещал я Машке. – Сначала дело сделаем, а потом уж и погуляем вволю.
– Вот мы и пришли, – объявил Фома, останавливаясь у края площади, где располагался строительный ряд. – Тут и лес, и доски, и всякий прочий материал для строительства продают. Самое место для нашего товара.
Наши телеги встали в ряд с другими, и мужики принялись разгружать доски, выкладывая их так, чтобы товар выглядел заманчивее. Захар, уже оклемавшийся от вчерашнего гулянья, командовал процессом:
– Вот так, ровнее клади! Да смотри, чтоб в ряд все были! Вот, теперь хорошо!
Машка же, стоя рядом со мной и не выпуская моей руки, с восхищением оглядывалась по сторонам, впитывая яркие краски и звуки тульской ярмарки, этого пёстрого, шумного, удивительного мира, в который мы окунулись с головой.
Тут, как из ниоткуда появился знакомый нам купец:
– Егор Андреевич, Фома! Давненько не видались, – прогудел он, пожимая руку мне, а потом и Фоме. – С товаром, стало быть в этот раз?
– С ним самым, Игорь Савелич, – кивнул Фома. – Доски отменные, из Уваровки.
К нам подошли ещё двое – помоложе, но столь же основательные на вид. Все вместе мы отправились к нашим доскам, где купцы принялись внимательно их осматривать, постукивая костяшками пальцев, принюхиваясь к древесине, оценивая качество.
– Добрый товар, – наконец вынес вердикт Игорь Савелич. – Как всегда у вас. По рублю как обычно за доску возьмём, всю партию.
Я переглянулся с Фомой. Тот едва заметно кивнул – мол, цена обычная.
– Маловато будет, Игорь Савелич, – решил я всё же поторговаться. – Доски первый сорт, сухие, без сучков.
– Оно конечно, – развёл руками купец. – Да ведь везде такая цена.
– Конечно везде. Так и вы же пришли не к кому-то другому, а к нам. Значит чем-то именно наши доски вас заинтересовали.
Тот хмыкнул, но видно было, что не находится чем ответить.
А тут неожиданно рядом с нами возникли ещё двое мужчин. Один – высокий, в картузе и с аккуратно подстриженной бородкой, другой – пониже ростом, но шире в плечах, с умными, цепкими глазами.
– Позвольте полюбопытствовать товаром, – обратился ко мне высокий. – Наслышаны о качестве уваровских досок, да всё случая не было приглядеться.
Игорь Савелич нахмурился, но возразить не посмел. Новоприбывшие столь же тщательно осмотрели доски, пошептались между собой, и тот, что пониже, обратился ко мне:
– Рубль двадцать за доску. Всю партию возьмём. И на будущее договориться можем – будем к вам в Уваровку наведываться, по рублю за доску прямо там выкупать.
Я заметил, как у Игоря Савельича и его товарищей вытянулись лица. Они явно не ожидали такого поворота.
– Вы бы шли своей дорогой, – недовольно буркнул Игорь. – Мы тут уже сговариваемся, без вас.
– А я не вижу, чтоб руки пожали, – возразил высокий. – Стало быть, сделки ещё нет. А мы цену лучше предлагаем.
И тут начался настоящий торг. Игорь Савелич, видя, что может упустить выгодную сделку, повысил цену до рубля пяти копеек. Новые покупатели тут же набавили до рубля двадцати пяти. Наши скупщики напирали на давние связи:
– Мы ж с вами больше месяца торгуем! И всегда честно платили, и в обиду не давали. А эти – кто их знает? Сегодня купят, а завтра и след простыл!
Новые же соблазняли ценой:
– Подумайте сами, уважаемый, это ж двадцать копеек с доски разница! При вашем объёме – чистая прибыль. Да и на будущее условия лучше предлагаем.
Я чувствовал себя как между двух огней. С одной стороны, новая цена была заманчивой, с другой – не хотелось портить отношения с проверенными партнёрами. В конце концов, решил прислушаться к совету Фомы, который тихонько шепнул мне:
– С дьяволом знакомым лучше дело иметь, чем с ангелом незнакомым.
– Уважаемые, – обратился я к новым покупателям, – ценю ваш интерес к нашему товару. Но с Игорем Савельичем у нас давние отношения, и я не считаю правильным разрывать их ради сиюминутной выгоды.
Высокий разочарованно поджал губы, а его товарищ только понимающе кивнул:
– Дело хозяйское. Если передумаете – мы на площади до завтра.
Когда они отошли, я повернулся к Игорю:
– Однако и вы должны понять, Игорь Савелич, что рубль за доску – это маловато. Предлагаю такие условия: здесь, в Туле, берёте по рублю пятнадцати копеек, а когда к нам в Уваровку приезжаете – по девяносто пять. Идёт?
Купец задумался, пошептался с товарищами, потом кивнул:
– По рукам, Егор Андреич. Вижу, человек вы справедливый, с вами можно дело иметь.
Мы уже готовились скрепить сделку рукопожатием, когда вдруг со стороны соседних рядов раздался истошный визг, крики, и прямо на нас вылетела здоровенная свинья. Она мчалась, низко опустив голову, сшибая всё на своём пути. За ней с верещанием неслась какая-то баба с хворостиной.
– Держи её! Держи, окаянную! – кричала она. – Всю ярмарку разнесёт!
Свинья, видя перед собой препятствие в виде наших телег, попыталась протиснуться между ними. Доски заходили ходуном, одна телега опасно накренилась. Захар едва успел подхватить её, уперевшись плечом.
– Митяй! Никифор! Хватай её! – скомандовал я, сам пытаясь преградить свинье путь.
Началась настоящая кутерьма. Митяй попытался схватить животное за задние ноги, но получил крепкий удар копытом и с воплем отскочил. Никифор же зашёл сбоку и набросил на свинью свой кафтан, ослепив её. Животное закрутилось на месте, визжа так, что закладывало уши.
– Да хватайте же её, черти! – надрывалась хозяйка. – Уйдёт ведь!
Наконец общими усилиями – нашими и подоспевших зевак – свинью удалось скрутить. Хозяйка, причитая и ругаясь одновременно, накинула на неё верёвку и поволокла прочь, не переставая отчитывать животное так, словно оно могло понять человеческую речь.
Мы с купцами переглянулись и вдруг расхохотались.
– Ну и дела! – утирал слёзы Игорь Савелич. – Я уж думал, все доски по земле раскатятся!
– Не иначе как знак свыше, – смеялся я. – Чтоб сделку поскорее заключали.
– Пожалуй, так и есть, – согласился купец, и мы наконец пожали друг другу руки, скрепляя договор.
После окончания торга, пока мужики пересчитывали доски и перегружали их на телеги купцов, мы с Машкой решили ещё пройтись по ярмарке. Деньги, полученные за товар, приятно оттягивали карман, и я решил побаловать и себя, и Машку какими-нибудь гостинцами.
– Ну что, пройдёмся по рядам? – спросил я, обнимая её. – Посмотрим, что тут продают интересного.
– Ой, Егорушка, давай! – Машка просияла, словно ей уже вручили все ярмарочные товары разом. – Мне столько всего хочется увидеть!
Мы двинулись вдоль торговых рядов, разглядывая выставленные товары. Чего тут только не было! Глаза разбегались от разнообразия. Особенно Машку привлекали украшения и наряды. Она то и дело останавливалась у лавок, где торговали платками, лентами, бусами и прочими женскими радостями.
– Егорушка, глянь! – она потянула меня за рукав, указывая на развешанные на деревянной перекладине платки. – Какая красота!
Платки и впрямь были хороши – яркие, с затейливыми цветочными узорами, обрамлённые искусной вышивкой по краям. Машка осторожно коснулась одного – алого, с крупными розами и замысловатыми завитками по краям.
– Бери, примеряй, красавица! – тут же оживилась торговка, дородная женщина в сарафане и кокошнике. – Такой платок тебе к лицу будет!
Машка с сомнением взглянула на меня:
– Можно?
– Конечно, – кивнул я. – Выбирай, какой нравится.
Она тут же набросила алый платок на плечи, и я невольно залюбовался – яркие краски оттеняли её румяные щёки и волосы, делая её ещё краше.
– Ну как? – спросила она, поворачиваясь передо мной.
– Тебе очень идёт, – искренне ответил я. – Словно для тебя шили.
– Берём? – глаза её сияли надеждой.
– Сколько просите? – обратился я к торговке.
– Для такой красавицы – три рубля, – бойко ответила та. – Товар-то первейший!
– Три рубля? – я покачал головой. – Многовато. За два отдашь?
– Два? – торговка всплеснула руками. – Да ты что, милок! Мне самой дороже встал! Два с полтиной, и то по доброте душевной.
– Два рубля, – твёрдо повторил я. – Платок хорош, спору нет, но не за три же.
После ещё нескольких минут торга мы сошлись на двух рублях, и Машка, счастливая, повязала новый платок на шею.
– Спасибо, Егорушка! – она чмокнула меня в щёку, не стесняясь взглядов прохожих. – Я такой красоты отродясь не видала!
– Носи на здоровье, – улыбнулся я. – Что ещё приглянулось?
Вскоре у Машки появились жемчужные бусы, – за которые я отдал после бурного торга семь рублей, и медовые пряники из лавки, славившейся на всю Тулу своими сладостями.
– Отведай, барыня, отведай, барин! – зазывал нас пузатый пряничник. – Лучшие пряники во всей губернии! С мёдом, с орехами, с изюмом!
Машка, захваченная вкусными ароматами, с восторгом разглядывала разложенные на прилавке пряники. Были тут и резные, и печатные, и фигурные – в виде птиц, зверей, даже целые терема пряничные.
– Дай-ка нам вот этих, – указал я на небольшие круглые пряники, украшенные затейливым узором, – и вон тех, с орехами. И леденцов добавь.
Расплатившись с пряничником – тридцать копеек за угощение, – я вручил свёрток Машке, которая тут же попробовала пряник и зажмурилась от удовольствия.
