Текст книги "Герои на все времена"
Автор книги: Ник Перумов
Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Сергей Раткевич,Дмитрий Дзыговбродский,Валерия Малахова,Эльберд Гаглоев,Юлиана Лебединская,Антон Тудаков,Алена Дашук,Алесь Куламеса
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
Тот же черно-белый пол, что и четыре года назад. Разве что к стуку каблуков добавилась трость. И за спиной – целый эскорт с тяжелыми носилками и сундуками. В эскорте – только самые проверенные его люди, остальным запрещено сходить на берег. И болтать тоже запрещено. Он должен первым все рассказать, а там… Там – посмотрим.
Теперь это большой и светлый зал, яркое весеннее солнце бьет в окна, заставляя голову кружиться еще сильнее. Прекрасная женщина на троне. В золотом и белом. Случайность?
– Встаньте, сударь. – Она улыбается. – Мы рады вас видеть в добром здравии.
– Ваше величество, вы слишком добры, – еще раз кланяешься ты и делаешь знак своим людям.
Дальше все пестро, ярко и шумно – от экзотических пряностей и фруктов, от никогда не виданных на Островах зверей и птиц, от необычных мехов и странных, роскошных в своей дикости туземных статуэток. Строгий церемониал нарушился – ее величество смеется и удивляется как ребенок.
Смешно смотреть на них всех, и еще очень болит голова. До рукава робко дотрагивается Никки. Что? Надо говорить?
– А что в них? – Королева указывает на оставшиеся два сундука. – Наверное, там золото Эльдорадо?
Началось.
– Ваше величество, в них самое ценное, что мы привезли из нашего путешествия.
Ты киваешь, и крышка первого откидывается. Из него Никки достает и раскладывает прямо на гранитном полу у трона ракушечные ожерелья. Самые разные. Много.
Ты не смотришь на королеву. Тебе достаточно того, что в зале стало невозможно тихо.
– Ваше величество, это – подписанные мирные договоры с вождями тридцати племен Эльдорадо. Они признают себя вашими подданными.
Молчание. Главное – не смотреть на королеву.
Ты снова киваешь, и из второго сундука достают карты. Аккуратно, превосходно сделанные карты всей той страны, что паньольцы назвали Эльдорадо, Страной Золота. Паньольцы ошиблись. В Эльдорадо не было золота, там было только Эльдорадо.
– А это, ваше величество, карты ваших новых земель.
Все. Теперь можно выдохнуть. Ты своего добился. Ты открыл новый мир. И пусть в нем нет золота. Пусть. Теперь уже можно смотреть и на королеву, и куда угодно.
В глазах сидящего рядом с ее величеством канцлера – гнев. Его светлость так рассержен, что не замечает, как стучит костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Мелко, дробно отбивает рваный, понятный лишь ему ритм. Так стучат кости абака, когда ростовщик насчитывает проценты. Боюсь, ваша светлость, проценты с меня можно взять лишь с головой. Вернее, только головой. Надо будет успеть попросить, чтобы Никки пристроили в хорошие руки и не забыли, что мальчишка – свободный человек. К дядюшке его отправить, что ли? Не откажет же старый пират смертнику?
Молчание затягивается. Смотреть на замерзшее лицо королевы становится все труднее. Интересно, тебе отрубят голову или четвертуют? И где? Если на Замковой площади, то там обзор плохой, простонародье будет недовольно… Такое ощущение, что яркий свет от окон расползается… Смотреть больно. Только бы дотянуть до камеры, а там и в обморок можно будет падать…
– Что ж… – В голосе королевы… смех?.. – Я принимаю твоеЭльдорадо.
Алена Дашук
ГОЛУБИ ТЕСЛЫ
В рассказе использованы реальные факты из жизни американского ученого сербского происхождения Николы Теслы (1856–1943). Имена и названия сохранены.
Профессор Трамп повертел в руках чуть тронутую желтизной страницу. По ней бежали прожилки туго натянутых строк. «На осенний лист похоже», – подумал профессор. Подобно усердным дворникам по осени, хозяева отелей сгребают такие в солидные охапки. Деловито шуршат ими, решают – сжечь сразу или позволить какое-то время мирно разлагаться, превращаясь в доходный перегной. Трамп усмехнулся – что за нелепая параллель. Вероятно, просто сизая сыворотка нью-йоркского января настоятельно требует разбавить себя каплей чего-то пряного и яркого. Почему бы и не воспоминанием о палой листве?
Осень Джон Трамп любил. Осень пахнет безвременьем и покоем, но при этом тревожит смутной надеждой. Кроны уходят с такой величавой невозмутимостью, что сомнений не остается – они вернутся. Не пройдет и полгода, листья снова угнездятся на своих кем-то навсегда определенных им местах. Зазеленеют, зашушукаются, рассказывая друг другу, что видели там, за чертой. Их смерть сезонная – нагрянет и отступит. В детстве ничто так не убеждало Джона в бессмертии, как почки, набухающие в апреле на старом каштане, что рос напротив дома. Раскидистый исполин без глупого драматизма умирал в октябре, а весной как ни в чем не бывало воскресал. Джон готов был поклясться – листья на нем появляются те самые, что были сожжены равнодушными дворниками несколько месяцев назад.
Профессора осенило – вот почему он призвал на помощь воспоминания о никогда не умирающих листьях! Две недели как Джон Трамп был вынужден соприкасаться со смертью: письма, рукописи, записки, чертежи, сделанные рукой того, кого уже нет. Будучи ученым, Трамп понимал: смерть – явление естественное, однако длительное соседство с ней даже у убежденного материалиста вызовет желание немного помечтать о бессмертии. Включается обычный защитный механизм – никакой лирики.
– Мистер Трамп, – бряцающий тревогой голос управляющего отелем «Губернатор Клинтон» заставил Джона вздрогнуть, – может быть, все же стоит вывезти сейф? Наш жилец, конечно, был… с определенными странностями, свойственными его возрасту, мог преувеличить, но мы не вправе рисковать жизнями постояльцев.
О несносном клиенте служащие отеля помнили до сих пор, хоть и избавились от него несколько лет назад. В основном посмеивались, читая в газетах измышления чудака о носящихся в космосе со сверхсветовой резвостью частицах и мгновенном перемещении предметов не то в пространстве, не то во времени. Правда, забавно стало уже потом, когда жилец съехал. Пока же старик проживал на их территории, персоналу было не до смеха. Чудачества этого господина озадачили бы кого угодно. Жилец наотрез отказывался есть что-либо, кроме салатных листьев, лука-порея, хлеба и подогретого молока. Требовал сервировать стол заново, если на скатерть усаживалась безобидная муха. Побаивался персиков. Цепенел при одной мысли о микробах, по этой причине запрещал прислуге приближаться к себе на расстояние ближе двух метров. Из тех же соображений выбрасывал единожды надетые воротнички и перчатки, хоть в средствах был, мягко говоря, стеснен. При всей своей нездоровой брезгливости терроризировал весь отель неуемной страстью к голубям. Полчища этих «летающих крыс» кружили у его окон, ожидая пиршества. Мало того что ежедневно в строго определенное время постоялец отправлялся куда-то, набив карманы пакетиками с птичьим кормом, так он устроил голубиную столовую прямо на окнах номера! Навешал на рамы хитроумные (наверняка им самим изобретенные) кормушки и регулярно обновлял в них запас провианта и воды. Как-то вечером в грозу старика сбило такси. Он слег, но и в эти дни не забывал позаботиться о прожорливых пернатых. По его распоряжению нанятые специально для этой цели мальчишки отправлялись к Публичной библиотеке. Там они рассыпали пшено и прочий съестной мусор. Более того, теперь голуби вселились и в его номер. Комната заросла джунглями из металлических и деревянных прутьев, покрылась паутинами прочных сеток. В этой рукотворной чаще царили упитанные птицы. Одни поправляли здоровье, если были изувечены кошкой или человеком, другие просто вели праздный образ жизни. Для одного из пострадавших беспокойный постоялец соорудил замысловатый аппарат стоимостью две тысячи долларов, дабы зафиксировать сломанные крыло и лапку. Бесплатные птичьи кости благополучно срослись, зато счет за проживание остался неоплаченным. Такая беспечность довела хозяина отеля до белого каления. Ко всему, немощный уже в те дни старик обзавелся помощником. Был он старику беззаветно предан, а уж в голубях и вовсе души не чаял. На пару они принялись ублажать пташек с удвоенным рвением. Жильцы сатанели, находя на своих окнах безобразные следы пребывания невоспитанных птиц. Кроме того, шум и, простите уж, непристойный запах. Но любитель пернатых впадал в неистовство, стоило намекнуть, что голубям самое место на помойке, а уж никак не в пределах приличного отеля.
Учитывая все неудобства и задолженность, жилец в конце концов был выселен вместе со своими зловонными и горластыми любимцами. Кстати сказать, неблагодарные голуби в процессе переезда искрами фейерверка разлетелись кто куда, как только распахнулась дверца сломавшейся клетки. Старик горько переживал, но, признаться, особой жалости к нему персонал не испытывал. За годы долготерпения вместо платы отелю досталось лишь некое загадочное оборудование. По уверениям должника, стоило оно более десяти тысяч. Все бы ничего, да залог грозил взорваться, если кто-то из кредиторов попробует добыть его из сейфа без ведома постояльца. Жилец обещал в ближайшее время уплатить долг и забрать неблагонадежный заклад, о чем заверял в письме. Это-то письмо и держал сейчас в руках господин, явившийся вскрывать злополучный сейф.
Годы шли, за своим имуществом старик так и не явился. Долг, разумеется, остался неуплаченным. Две недели назад хитрец отдал богу душу. И тут вокруг его подернувшегося пылью заклада развернулась невообразимая свистопляска. Бывают же люди, умудряющиеся доставлять беспокойство даже после смерти. Гений гением, но ведь и совесть иметь надо!
Управляющий нервничал. Двое сопровождавших его служащих напряженно смотрели на Трампа. Их лица напоминали крепкие морские узлы на грубых канатах – зубы стиснуты, скулы окаменели. Лбы натянулись гулкими бубнами. Так выглядит едва сдерживаемый страх.
– Думаю, подобные предосторожности излишни, – заверил Трамп, пытаясь изобразить добродушную улыбку.
– Но, если сейф вскроет посторонний, устройство взорвется!
– Изобретение имеет стратегическое значение, поэтому он старался обеспечить ему максимальную неприкосновенность, – уклончиво пояснил профессор, тревожно подумывая, не разглашает ли сейчас государственную тайну. Но управляющий тут же проявил осведомленность, о какой Трамп и не подозревал:
– «Луч смерти», над которым работал мистер Тесла, я слышал, способен уничтожить военную технику противника на расстоянии двухсот миль! Только представьте, какой силы может быть взрыв!
– М-мэ… – профессор Трамп замялся. Похоже, о сверхсекретном проекте не знал только ленивый. – Это вам рассказал сам Тесла?
– Разумеется, он ведь задолжал нам немалую сумму. Оборудование оставлено им в залог. Естественно, мы хотели знать, что за имущество обеспечивает гарантии.
Трамп снова глянул на письмо. В нем черным по белому значилось – стоимость оставленного в гостиничном сейфе устройства превышает десять тысяч долларов. Интересно, как Тесла представлял себе сбыт хозяином отеля нового мощнейшего оружия, за обладание которым правительства многих стран отдали бы половину годового бюджета. Более десяти тысяч долларов… Шутник этот Тесла, однако!
– Видите ли, у вас хранится уменьшенная копия, а не сам агрегат. Как вы понимаете, оригинал должен превышать размеры сейфа в десятки раз. Безусловно, мощность взрыва такого устройства будет существенно меньше…
– Значит, взрыв будет?! – отшатнулся управляющий. Трамп понял, что ляпнул лишнее.
– Нет, нет… Я хочу сказать, что, даже в случае… мэ-э-э… форс-мажорных обстоятельств, думаю, никто не пострадает. Но я утверждаю… то есть я практически уверен…
Профессор замялся, уверен он ни в чем не был. Кончики пальцев налились замороженным свинцом, еще когда он впервые узнал о вероятности взрыва. В последние годы поведение Теслы было крайне сомнительным: в дни рождения собирал брифинги, где витиевато расписывал перед жадными до сенсаций журналистами свои контакты с инопланетянами; бурчал что-то о межгалактических путешествиях; рассуждал об эфире, метафизике и высшем разуме. Остается только удивляться, почему после его смерти правительство столь рьяно набросилось на наследие изобретателя. Вдобавок привлекло к этому профессора Джона Трампа, директора и основателя Лаборатории по исследованию высокого напряжения Массачусетского технологического института. Он, конечно, отдает должное былым заслугам мэтра, но под занавес заявления великого серба могли заинтересовать разве что психиатров да фантастов. С кем не бывает, в восемьдесят шесть-то лет. Что мешало безумцу запихнуть в гостиничный сейф смертоносное устройство? Или снабдить его взрывным механизмом. Оправдание есть – разработки сверхсекретные. Да и вздорный был старикан, на весь свет обиженный, а из «Губернатора Клинтона» его попросту выставили. Вот и отыгрался за свои горести гениальный безумец.
В мышцах затеплилась, мелко затряслась паника. Стоп! Профессор взял себя в руки. Если Тесла впал в маразм, вряд ли он создал бы функционирующую модель оружия, способную разнести сейчас вдребезги целый отель… или квартал. Если он все же смастерил «луч смерти», стало быть, и интеллект у Теслы с возрастом не пострадал. Просто он был… как бы это выразиться… немного фантазером. В здравом уме даже фантазер не обречет на гибель ни в чем не повинных людей. За эту мысль Трамп и ухватился.
– Никола Тесла был очень ответственным ученым, – заявил Джон, с удовольствием отметив, что промелькнувшие в его мозгу сомнения никак не отразились на голосе. Звучал он твердо и уверенно. – Мистер Тесла не подверг бы опасности ничьи жизни.
– Я слышал, он однажды едва не разрушил один из отелей, в котором проживал! – заупрямился просвещенный управляющий. – Кажется, речь тогда шла о резонансе. Это свидетельствует…
«Послал же бог умника!» – раздраженно подумал Трамп.
– Это свидетельствует как раз в пользу моих слов. Знаете ли вы, милейший, что, оценив риск, которому подверглось строение, Тесла разбил уникальное, единственное в своем роде оборудование, поскольку времени на его отключение не было?
– А как же Уорденклиффская башня?! – вскричал молчавший до сих пор служащий. – Я был ребенком, но по сей день помню, как при ее испытаниях по небу разлетались молнии в руку толщиной, а из-под копыт у лошадей летели искры! Это было ужасно!
Трамп растерялся. Изрядно же напугал гений этих парней, если они так ревностно следили за его деятельностью.
– Башня также была демонтирована… – пробормотал он, не найдя иного контраргумента.
– Да, была! – торжествующе отметил управляющий – Но, заметьте, разрушена не самим Теслой, а по распоряжению владельца отеля «Уолдорф-Астория», которому он также задолжал за проживание. Шумное было дело с судебными разбирательствами. Тесла утверждал, что аппаратуры уничтожили на сумму, во много раз превышающую его долг перед отелем. Но башня служила все тем же залогом, а следовательно, являлась собственностью «Уолдорф-Астория». Где же ваша хваленая ответственность?
– По-моему, мы несколько отвлеклись от темы, – пробормотал Трамп. Что ответить, он не находил и счел, что лучше будет вернуться на исходную позицию. – Мы говорили об устройстве, хранящемся в вашем сейфе. Даже если это действующая модель, подумайте, выстрелит ли ружье само по себе, если вы просто возьмете его в руки? Как минимум необходимо его зарядить и знать, каким образом надо произвести выстрел, не так ли?
Довод не выдерживал никакой критики, однако оппоненты начали сдаваться. Похоже, просто устали. А может быть, смирились с тем, что переубедить уполномоченного не удастся.
– Но вы можете гарантировать, что отель не пострадает?
Трамп кивнул. Он лгал: за безопасность «Губернатора Клинтона», как и за свою собственную, он не дал бы сейчас и дохлой мухи. Но ему хотелось скорее покончить с этим изрядно измотавшим его делом. Выхода все равно нет. Вскрыть сейф поручило Управление по делам иностранной собственности, за которым стоят еще более могущественные структуры. С ними не поспоришь. Для них несколько десятков жизней ничего не стоят, лишь бы «луч смерти» не достался противнику. Наследство Николы Теслы отходило племяннику, сербскому послу в Соединенных Штатах Саве Косановичу. Этот тип слыл темной лошадкой. Попади «луч» в его руки, кому он его передаст: коммунистам, монархистам, а может быть, немцам, с которыми США ведет сейчас войну? Так рисковать правительство не могло. Не желало оно и привлекать ничье чрезмерное внимание, вывозя начиненный государственной тайной сейф. Кто знает, что может случиться в дороге, враг, поди, не дремлет. «Луч смерти» должен принадлежать Штатам или никому. Переворошив все возможные архивы изобретателя, никакой документации о разработках сверхоружия Трамп не нашел. Последняя надежда – модель, оставленная в залог отелю «Губернатор Клинтон». Тут уж пан или пропал. Но почему Косанович так спокойно позволил шерстить Управлению свое наследство? Не потому ли, что твердо знает – «луч смерти» живым не дастся? О господи! На лбу Трампа выступили капельки пота. Он с ненавистью глянул на многозначительно насупившийся сейф. Нет, господа, гарантий вам точно никто не даст. Слишком высоки ставки. По сути, речь идет об исходе Второй мировой – у кого «луч», тот и отпразднует победу.
– Мы можем идти? – прервал невеселые размышления профессора управляющий, косясь на сейф.
– Да, пожалуйста, – кивнул Трамп. – Благодарю за содействие.
Служащие поспешно ретировались. Профессор подошел к окну и зачем-то открыл его. Промокший январский Нью-Йорк. Трамп закурил. Интересно, если сейчас его не станет, листья весной рассядутся по своим веткам? Вдруг правы те, кто говорит, что этот мир существует только в нашем воображении. Если так, его воображение устроено в высшей степени бестолково. Какой смысл придумывать январь, когда можно всю жизнь блаженствовать в прозрачно-желтом, похожем на липовый мед сентябре? Чепуха. Зачем представлять болезни и нищету, войны и глобальные катастрофы? Или сварливую миссис Томпсон, гуляющую со своей визгливой таксой Вики по любимой аллее профессора. Наконец, будь его воля, разве стал бы он конструировать в мозгу это самое мгновение: тяжелые шторы, пестрый дорогой ковер, подоконник с кружащими над ним голубями… Трамп вздохнул. Наверное, хорошо, что гипотеза рухнула. В противном случае может случиться, что пройдет минута – и никаких голубей не станет. Не станет подоконника… Ничего не станет. Потому что не станет Джона Трампа. Некому будет это все воображать. А так… его-то, возможно, не станет, но мир будет продолжаться.
Джон бросил окурок в окно. Альтруистические размышления не утешили. Напротив, было до слез обидно – его не будет, а чертовы голуби и подоконники останутся! Уж лучше бы гипотеза о воображаемом мире оказалась верной. Он бы сейчас нафантазировал мягкое кресло у камина, зачитанную до бахромы по краям переплета книгу и горячий грог.
На окно уселся сизый голубь с радужными разводами на перьях. Он аккуратно, точно обновку, свернул на спине крылья. Расправил хвост, как это делают с отглаженными фалдами щеголи. Справившись, выжидательно уставился на Джона. Трампу птица напомнила эстета, устраивающегося поудобнее в бархатном театральном кресле.
– Что, приятель, увертюру ждешь? – хмыкнул профессор.
Голубь умильно склонил головку набок. Один его глаз, лукавый и круглый, подернулся прозрачной пленкой. Это явно означало высшую степень удовольствия.
– Летел бы ты отсюда…
Птица с места не двинулась, только переступила с лапки на лапку и еще пытливее воззрилась на человека. Профессору стало не по себе. Отчего-то невыносимо захотелось отправиться к Публичной библиотеке на угол 43-й улицы, как это делал покойный Тесла. Уж лучше кормить голубей, чем стоять сейчас рядом с хмурым сейфом. Джон отчетливо представил, как идет в непрерывном потоке погруженных в себя ньюйоркцев. Растворяется в их конвейерном единообразии. Движения отработаны до автоматизма, экономичны, максимально полезны. Потом отделяется от общего, отламывается, как краюха от каравая. И тут он, отрезанный ломоть, внезапно обретает очертания, отличные от заданных. Становится удивительно хорошо, бесконечно свободно, как в детстве. Вероятно, это происходит оттого, что очертания эти его собственные, ни на кого не похожие, никем не подравненные. Останавливается у библиотеки, свистит (непозволительная вольность!). Со всех сторон к нему слетаются голуби… Он бросает им крошащийся в пальцах корм. Птицы аплодируют крыльями цвета грозовых туч, склевывают зерна и, наконец, принимают его, присаживаются на раскрытую ладонь. Он стоит посреди кружащего города с протянутой рукой. Словно подаяние просит. Но это не стыдно. Просить милостыню у птиц – прекрасно! Они кидают от щедрот своих не медяшки, а то, чего у них самих в избытке, – волю и вечность. Птицы, как осенние листья, всегда возвращаются. Бьют клювиками в яичную скорлупу, помня, как свободно носились когда-то над Древним Римом или будили курлыканьем заспавшегося Тутанхамона… Иначе невозможно. Птицы и часы живут в разных измерениях.
Сидящий на подоконнике голубь смотрел теперь на Джона задумчиво. Искорки его глаз погасли, перестали отражать свет. Сейчас Трамп смотрел в них, точно в темные, бесконечные туннели. Там вихрилось и растворялось время.
– Чертовщина! – пробормотал Трамп. – Листья, птицы… Просто-напросто оттягиваю момент, который может стать последним.
Сделав такое заключение, профессор немного огорчился. Как все банально – человек боится, потому прибегает к абстракциям и отвлеченной поэтике, только бы отсрочить конкретное действие. Абсурд и малодушие.
Он шагнул к сейфу. Усилием воли опустил в сознании непроницаемый для посторонних мыслей занавес. Дальнейшие манипуляции Трамп производил, точно хорошо отлаженный автомат. Открыть сейф. Достать тщательно упакованный ящик… Тяжелый, дьявол! Обит медью. Любопытно – взрыв прогремит, когда будут сняты эти поблескивающие латы или позже? Все равно, осторожнее. Вдруг повезет и удастся не потревожить взрывное устройство, если оно там имеется. Хотя вряд ли. Такой умелец, как Тесла, делал все наверняка. Нет, ящик вскрыт, а Джон еще жив. Но прибор обернут несколькими слоями плотной упаковочной бумаги… Возможно, механизм запустится, когда давление ослабнет. Бумага не поддавалась. Трамп огляделся в поисках ножниц или ножа. Как назло, нож для разрезания книжных страниц торчал из карандашницы, стоящей на столе. Чтобы добраться до него, придется пройти мимо окна, за которым снует ничего не подозревающий, наполненный жизнью город. Этот искуситель дохнет в лицо гудками машин, заликует воплями бегущих куда-то мальчишек, отзовется внутри писком надежды на будущее. Трамп выругался. Он уже сумел справиться со своими трусливыми отступлениями, и вот на тебе!
Зловредный голубь как ни в чем не бывало чистил на грудке перышки. И чего подлые птицы до сих пор толпятся здесь?! Сколько уж лет их благодетель не живет в этом номере! Неужели помнят? Ждут? Почему-то это взбесило Джона. Он ринулся к окну и взмахнул руками.
– Пшел отсюда!
Не ожидавшая нападения птица изумленно охнула и ринулась прочь от такого ненадежного создания, человека. В воздухе закружилось легкое перо. От резкого движения Трамп задохнулся и облокотился на подоконник. Негодная птица! Все же вынудила глотнуть сырой зимний воздух. В висках снова застучали с трудом изгнанные осенние сумерки и перламутровые крылья.
А ведь не похоже небо на старый, давно пылящийся в сундуке макинтош Джона, каким казалось раньше. Оно лиловое, пышное, напоминает уютную дремотную подушку. Облака окутали профессора пушистым счастьем. Перехватило дыхание. Какой чудесный день. Чудесный! Невдалеке на обугленной январем ветке тополя сидел все тот же щеголеватый голубь. Он продолжал внимательно смотреть на застывшего в окне человека. Испугавшись так некстати вспенившейся в груди истомы, Джон метнулся к столу, схватил нож, одним прыжком преодолел расстояние до свертка и принялся вспарывать бумагу. Пусть если этопроизойдет, то сейчас. В доли секунды, пока неизъяснимая, порхающая легкость бытия не покинула!
Джон Трамп стоял над растерзанным свертком и хохотал. Взахлеб, так, что сводило судорогой живот и шею. Лицо покраснело, на лбу вздулись синеватые вены. На распахнутой фрамуге приплясывали голуби. Особенно усердствовал тот самый щеголь, который так раздражал Джона. Он запрокидывал гладкую головку на спину и бил крыльями пронизанный моросью воздух. Если бы Трамп сейчас мог вырваться из крепких объятий собственных эмоций, он бы наверняка отметил – так смеются голуби. Но ему до голубей не было теперь дела.
– Хитрый старик! – в который раз восхищался Трамп и хлопал себя по ляжкам. – Это же надо! Ну каков сумасброд!
Профессор снова захохотал. Отсмеявшись, все же решил – такое мальчишество не пристало ему, крупному ученому. Что ни говорите, апоплексический удар – вещь хлопотная и неприятная, даже если он вызван жизнерадостным смехом. Приличный человек должен умирать лет в девяносто, окруженный благодарными потомками и с приличествующей случаю миной. А так… Срам один, ей-богу!
Трамп уселся в кресло, несколько раз глубоко вдохнул, чтобы привести в порядок пульс. Прыснув в кулак напоследок (не сдержался, грешен), набрал телефонный номер. Когда на другом конце провода раздался ожидаемый профессором голос, от его смешливости не осталось и следа.
– К сожалению, порадовать нечем. В ящике я нашел только магазин сопротивлений и письмо… Да, обычный прибор для измерения мостов сопротивления, к тому же довольно старый. Такой можно найти в любой лаборатории, оснащенной еще в конце прошлого века. Представляю, как расстроится хозяин гостиницы! Этой рухляди красная цена четыреста долларов. Думаю, предостережения были связаны с опасениями мистера Теслы, что ящик будет вскрыт и выяснится истинная стоимость его содержимого. Нет, нет, я осмотрел внимательно, это действительно просто магазин. Что вы! Создать на его базе «луч» – все равно что соорудить из циркуля крейсер! Да… Сожалею, «луч смерти» скорее всего миф, очередная попытка Теслы привлечь к себе внимание.
Джон говорил и не мог остановиться. Фразы лились помимо воли, от одной радости, что он может произносить их. Даже злобы на эксцентричного старика не было. В телефоне забулькал, заволновался раздосадованный голос незримого собеседника. Трамп был вынужден прервать свою фонтанирующую болтовню и прислушаться. После недолгой паузы он вздохнул и потянулся левой рукой к конверту, приложенному к предмету, подменившему «луч смерти».
– Нет, – уверенно произнес он в трубку, которую не выпускал из правой руки, – это не расчеты. Кажется, это всего лишь одно из тех посланий, которые старики любят оставлять потомкам. В назидание, так сказать. С практической точки зрения оно, похоже, не имеет никакой ценности. Если хотите, могу зачитать… – Извлечь одной рукой из конверта аккуратно сложенные листы оказалось нелегкой задачей. Трамп нетерпеливо тряхнул бумажный пакет, из него с легким шуршанием посыпались на пол исписанные неразборчивым почерком страницы. Джон чертыхнулся. Нащупав взглядом лист, на котором вверху значилось «Мой дорогой друг…», Джон поднял первую страницу. – Письмо довольно большое, – предупредил профессор. – Стоит ли оно подробного рассмотрения, судите сами. «Мой дорогой друг! Позвольте называть Вас именно так. Я не знаю Вашего имени, но уверен, что лично Вы ко мне не испытываете неприязни, а следовательно, я вполне могу называть Вас другом. Итак, мой дорогой друг, если Вы читаете это письмо, значит, ящик вскрыт. Думаю, его содержимое Вас несколько озадачило. Надеюсь, разочарование не было чрезмерным. Утешением может служить тот факт, что «луча смерти» не существует в природе. Это гарантирует, что он не достанется и противнику. Однако я хотел поговорить с Вами о вещах более важных, чем очередное стратегическое пугало. Я хотел поговорить о голубях. Поверьте человеку, занимавшемуся наукой всю свою достаточно долгую жизнь, преданному ей всецело, именно голуби явились самым важным откровением, несмотря на то что в моем изобретательском багаже набралось свыше тысячи патентов. Готов повторить сейчас мысль, уже высказанную мной однажды, – я пришел в этот мир прежде всего ради того, чтобы разгадать тайну этих загадочных птиц. Не знаю, к чему бы привели мои открытия, если бы не они. Самое меньшее, остались бы бездушным плодом человеческого ума – материи, безусловно, имеющей почти неограниченные возможности, но и столь же бесконечно опасной. Чтобы суть моего открытия, о котором пойдет речь ниже, стала Вам понятна, начну издалека, с самого детства.
Моя семья тогда жила в крошечной сербской деревушке Смиляны. Единственным и любимым другом был кот Мачак…»
В телефонной трубке армейским горном прозвучал недовольный баритон, прервав чтение на полуслове. Профессор закивал, совсем забыв, что собеседник его жестикуляции не видит. Вспомнив о такой досадной подробности, Трамп продублировал жест словесно.
– Да, я тоже думаю, что письмо подобного содержания вряд ли может быть нам полезно. Я изучу его и, если обнаружу что-то интересное, тотчас сообщу. Непременно. Всего доброго.
Трамп повесил трубку и наклонился над россыпью белеющих на ковре страниц. Недовольно покачал головой. Горазд же был писать мистер Тесла! Придется терять время на зачитывание пространных мемуаров блаженного старца. К счастью, листы были пронумерованы. Джон довольно быстро собрал и сложил их по порядку. Выходить в зимний, вновь ставший похожим на ветхий серый макинтош город не хотелось. Профессор заказал в номер кофе, рюмку коньяка и приготовился к бесполезной и нудной работе. «Если рассудить, все не так уж плохо, – успокаивал себя Трамп. – Горячий кофе, коньяк, мягкое кресло и сонный светильник на журнальном столике… А ведь мог бы сейчас валяться разорванным на куски». Профессор скользнул взглядом по уже прочитанным строкам и, отыскав место, на котором его прервал телефонный собеседник, углубился в чтение.
«…кот Мачак. Я много мог бы рассказать об этом потрясающем животном, с которым был неразлучен, но, учитывая, что у Вас, безусловно, имеются более важные заботы, делать этого не буду».
Трамп удовлетворенно крякнул. Спасибо, мистер Тесла, вы очень прозорливы. Продолжим.
«Отмечу лишь, что стал ученым во многом благодаря именно Мачаку. Да, не удивляйтесь! Ни один из преподавателей впоследствии не сумел пробудить во мне такой интерес к наукам, какой вызвал обычный кот. Вероятно, эту историю Вы уже слышали. Я рассказывал ее в автобиографии, опубликованной в журнале моим другом Хьюго Гернсбеком.
Мне было года четыре. Как-то раз в грозу я сидел дома. Мачак подобрался ко мне за своей порцией игр. Я протянул к нему руку и вдруг увидел, что шерсть моего любимца вздыбилась, над спиной светилась голубоватая дуга. Едва я коснулся его, из-под пальцев брызнули искры. До сих пор помню, как поразило меня это чудо, точно вошедшее в дом из старинных сказок, которые рассказывала нам мать. Я спросил у отца, что за удивительное зрелище наблюдал сейчас. Тогда-то я впервые и услышал об электричестве. Особенно меня потрясло сходство мерцающей дуги со сверкающими за окном молниями. Моя первая гипотеза родилась под впечатлением от того же события. Звучала она примерно так: если явления настолько похожи, значит, имеют они одну природу и причину – кто-то гладит наш мир, отчего на небе вспыхивают молнии. Кто может гладить целый мир? Только Бог. Надо сказать, мои рассуждения очень понравились отцу, он был священником. С того дня он уверился, что я пойду по его стопам. Впрочем, это совсем другая история, и я на нее отвлекаться не буду. Увы, надеждам отца не суждено было сбыться.
