Текст книги "Герои на все времена"
Автор книги: Ник Перумов
Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Сергей Раткевич,Дмитрий Дзыговбродский,Валерия Малахова,Эльберд Гаглоев,Юлиана Лебединская,Антон Тудаков,Алена Дашук,Алесь Куламеса
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
– Подумают, что здесь еще есть настоящие мужики, женщина!
Когда Дмитрий выбежал из паба, Патрик задумчиво уставился вверх, как будто ему пришла в голову очень интересная мысль. Если бы Дмитрий увидел выражение лица ирландца, он бы с уверенностью сказал, что Патрика посетила крайне оригинальная и, самое главное, прибыльная идея. Хозяин паба не был расчетливым, он всего лишь, как и все ирландцы, не любил упускать прибыль, если она сама топала прямиком ему в руки.
Проходя мимо космополитов, яростно размахивающих гаусс-пистолетами, он даже не остановился. Да и Наблюдатели не особо о нем вспоминали – все их мысли были сосредоточены на русском, который мастерски вырубил их младшего коллегу. Последний с глуповатым видом торчал посреди паба, завороженно рассматривая свою ладонь, на которую потихоньку капала кровь, стекающая с его рассеченного скальпа.
Патрик подошел к жене, которая жарко спорила по телефону с сотрудником телекомпании и требовала, чтобы трансляция продолжалась. Ирландец терпеливо дождался, когда жена построит по стойке «смирно» съемочную группу, и спросил:
– Все нормально, трансляция продолжится?
– Да, – мрачно ответила Мэри. – Я их убедила, что так даже интереснее будет и выгоднее для их ток-шоу. Патрик, ты бестолочь. Ты…
– Я знаю, милая. Они хоть все это засняли?
– Полностью. Что теперь они все подумают? Что мы и вправду дикари? Ты же обещал, что это будет тихий и спокойный ирландский праздник.
– Обещал, – виновато ответил Патрик. – Милая, но где ты видела тихий ирландский праздник?
– Ты же говорил, что никаких драк, никаких пьяных разборок не будет, что трансляция из нашего паба лучше всего покажет, как могут вместе уживаться разные национальности.
– Ну, говорил. Мэри, подожди… Мне нужно, чтобы они продолжили снимать…
– Уймись, ирландский бродяга. Благодари Господа, что тебе досталась такая жена, как я, которая думает головой, а не кулаками. Телевизионщики уже отправили два зонда за русским и два за Наблюдателями. Прямой эфир не прекращался ни на минуту…
Патрик бросился к своей благоверной и крепко прижал ее к себе:
– Чудо ты мое, дай я тебя поцелую.
– Фу, от тебя же перегаром несет. Опять нализался, пьянчуга ирландская? Говорила мне мама бросить тебя к чертям…
Патрик вдруг замер и резко обернулся.
– Мэри, куда половина космополитов делась?
– Пока ты со мной спорил, они дружно выломились в дверь. Теперь чинить ее придется.
На улице глухо и резко грянул выстрел, следом еще один.
– Дробовик, – пробормотал Патрик. – Клянусь английской королевой, этому русскому не удастся повеселиться без меня. Мэри, звони в полицию! Русского надо спасать.
– Патрик! – грозно крикнула ему вслед Мэри, но ирландец уже мчался вверх по лестнице.
В это время Хьюго Китт держал под прицелом инвалида и девушку-космополита. Они немного замешкались, пока прочие Наблюдатели выламывались за дверь, – Хью решил воспользоваться ситуацией и хоть как-то помочь русскому.
– А ну, не двигаться! – коротко скомандовал американец. – Одно движение – стреляю.
Космополиты застыли, но девушка все же дернула рукой к поясной кобуре.
– Хэй, мисс, не трогайте оружие. Я обычно не стреляю в дам, но сегодня настолько хреновый день, что я могу изменить личным правилам.
Джози нехотя убрала руку от кобуры.
– Теперь руки повыше подними… И ты тоже, – рявкнул Хьюго космополиту в инвалидной коляске. – Вздумаешь нажать хоть одну кнопку – и узнаешь, что быстрее – твоя автоматика или мой палец.
– Ты совершаешь ошибку, вонючий янки, – зло проскрипел Наблюдатель в коляске. – Вы все ответите за то, что здесь произошло.
– Еще одно слово… Джок? Я не ошибаюсь? Итак, еще одно слово, Джок, и я припомню тебе, как ты издевался над французом. Франсуа неделю пролежал пластом после твоего биопарализатора.
– Он заслужил, – улыбнулся одной половиной рта Джок.
– Тем, что попросил тебя заткнуться, когда ты издевался над дочкой итальянца?
Джок хмыкнул, но все же снизошел до ответа:
– Она такая же бесправная, как и вы все. Как и твой друг французишка. Только мы наделены властью и силой на ваших территориях, наци. Читай повнимательнее официальные соглашения между Объединенной Землей и вами, националистами.
Вдруг рядом с коляской непримиримого космополита возникла суховатая фигура норвежки:
– Хрен тебе, засранец, а не власть. Думал, что если американец уши развесил, то и я ничего не замечу? – Старушка с такой силой зарядила ногой в инвалидную коляску, что аппарат не только перевернулся, но и выбросил Наблюдателя шагов на пять в сторону. Из руки космополита, глухо стукнув по полу, вылетел небольшой пистолет.
Американец уважительно отсалютовал норвежке:
– Благодарю вас, мэм.
– За вами, молодежь, глаз да глаз нужен, – ворчливо ответила норвежка, возвращаясь на свое место в уголке паба. – Сами ничего не видите, не замечаете.
Хью поудобнее уселся на ближайший стул и пристроил револьвер на сгибе локтя, продолжая целиться в Наблюдателей. Потом почти что миролюбиво сказал:
– А теперь помолчим.
Дмитрий успел добежать до точки перехода, ему даже хватило времени вызвать транспортную службу и сообщить точку прибытия. Затем грохнули двери паба, и на землю свалилась куча-мала из Наблюдателей. Судя по всему, они хотели выйти все вместе, но дверной проем оказался чуточку уже.
– Стой, мазафака, – заорал покалеченный уже ранее космополит. Джо? Или Джордж?
Наблюдатель выхватил гаусс-пистолет и от бедра выстрелил в Дмитрия.
– Меньше фильмов смотри, ковбой, – крикнул Дмитрий, пригибаясь. Очередь гаусс-зарядов просвистела довольно близко. Чтобы хоть как-то утихомирить преследователей, русский пальнул из обреза над головами.
В ответ очередь пришлась ему точно в ногу. Кто-то из Наблюдателей не стал подниматься и лежа выстрелил по русскому. Кровь теплыми каплями расплескалась по холодному металлу арки – Дмитрий от шока отступил на шаг, нога заболела резко и оглушающее. Историк никогда не думал, что может быть так больно. От боли или от внезапно вспыхнувшей ярости он, не задумываясь, повел стволом и нажал на спусковой крючок. Обрез подбросил руку немного вверх – и на клетчатой рубахе только что поднявшегося космополита расплескались темные пятна.
– Джой! – заорал американец с разбитой головой.
И в то же мгновение переход сработал.
Дмитрий вывалился в русскую зиму и секунд десять просто лежал на снегу – в глазах обычные природные снежинки играли в пятнашки с черными зайчиками от вспышки перехода. Нога начала противно пульсировать – как будто боль смешалась с ритмом сердца. Тяжело поднявшись, Дмитрий неуверенно бросился прочь от перехода. Через несколько шагов русского скрыли низкие ветки елей. Только на белом позднем снеге рубиновыми каплями обозначились его следы.
Четыре Джо по очереди вышли из перехода минуты через две. Они уже не орали, не матерились. Наблюдатели занимались любимым делом – выслеживали зверя. И то, что он относился к тому же биологическому виду, что и они, нисколько охотников не смущало.
– Джон, а вот и следы, – деловито сообщил Джозеф.
– Вижу, – кратко ответил Джон и махнул рукой. – За мной. Стреляйте в живот, чтобы подольше мучился.
– Жаль, что я не придушил его бывшую суку, – пробормотал Джо. – Она мне и так руку разодрала. Теперь еще ее муженек мне голову рассадил. Скотское семейство!
– Ну и холодно же здесь, – пожаловался Джордж. – Проклятая Россия, проклятый русский!
В это время Дмитрий сидел на снегу за ближайшим пригорком и сквозь переплетение ветвей всматривался в передвижение Наблюдателей.
– Будет вам «дранг нах остен», суки, – пробормотал Дмитрий, сосредоточенно заряжая обрез. Патроны так и намеревались высыпаться из коробки – и потому Дмитрий недолго думая позапихивал их горстями в карманы.
Космополиты как один повернули голову в его сторону. И только сейчас Дмитрий понял, что прятаться ему особо смысла нет – кровь, частыми каплями пятнающая снег, выдаст его лучше, чем тепловизор.
– Эй, русский, – хрипло крикнул Джордж. Или Джо? – Сдавайся! Брось свою пукалку допотопную…
Следом за столь миролюбивыми словами грянули выстрелы. На Дмитрия посыпались срезанные ветви. Наблюдатели не знали, где он точно находится, – и потому поливали гаусс-зарядами вероятный сектор на уровне пояса. Такая артподготовка длилась минут пять.
– У этих ковбоев оружейный склад, что ли, в карманах? – пробормотал Дмитрий.
Как будто его услышав, четверо охотников решили поэкономить патроны – и на мгновение пришла тишина.
Этим русский и воспользовался.
Дмитрий выскочил на гребень и дал жару из обоих стволов. Как ни странно, эта его эскапада увенчалась успехом. Джон охнул, схватился за живот – и по его руке темной полосой хлынула кровь.
– Я, русский, никогда не сдаюсь, – крикнул Дмитрий и сразу юркнул за насыпь. Поверху прошелся частый град гаусс-зарядов, и гребень срезало начисто. На Дмитрия посыпался снег и мерзлая земля.
Ползком, проклиная непослушную ногу, историк двинулся в сторону жилища. В голове уже все перемешалось. Он и сам не знал, что ему делать, когда он доберется к дому. Дверь не выдержит выстрела из гаусс-пистолета, да и окна не станут препятствием врагам – на них даже решеток нет.
По ноге постепенно разливался болезненный холод. Дмитрий не стал разглядывать рану. Все равно медицинского образования у него нет – и определить, задет какой-то крупный сосуд или нет, он не сможет. Вероятнее всего, что задет, так как нога с каждой минутой все больше походила на непослушное полено. А торопливые шаги и сопение Наблюдателей все ближе. Пытаясь не обращать внимания на боль, Дмитрий подскочил и неуклюже заковылял между деревьями, надеясь, что они смогут его прикрыть от выстрелов.
У космополитов явно была противоположная точка зрения – время от времени позади русского гаусс-заряды с треском впивались в стволы сосен.
– Варвары, – прошипел Дмитрий. – Этим деревьям больше лет, чем всему вашему роду.
Преследователи были совсем близко. Дмитрию даже не нужно было прислушиваться. То преимущество по времени, которое он выиграл неожиданной наглой атакой, раненая нога свела на нет. Уже шальная гаусс-дробинка вырвала клок куртки вместе с капельками крови из плеча русского. Да и дыхание этих «служителей международного закона» не смог бы услышать только глухой.
Внезапно за спиной Дмитрия раздался обиженный рев. Потапыч осознал, что на его территорию посягают не только наглые белки, но и не менее наглые Наблюдатели. В ответ ему резанули воздух выстрелы гаусс-пистолетов.
– Уроды! – срывая голос, крикнул Дмитрий. – Медведя не трогайте. Он же почти ручной.
Он даже подумал вернуться и защитить глупого, но гордого Потапыча. Но нечеловеческий вопль ужаса показал, что зверь и сам может разобраться с нарушителями границ его территории.
– Вот и почти ручной, – ошарашенно сказал историк, из последних сил ковыляя к дому. Бетонные стены, обшитые сосновым блокхаусом, уже виднелись между стволами деревьев. И слава богу, потому что Дмитрий почти не чувствовал ни раненой ноги, ни каких-либо душевных сил, чтобы куда-то бежать. Весь адреналин, что выплеснулся в кровь еще в пабе, перегорел во время этой стремительной пробежки по родному лесу.
Дмитрий уселся на пороге дома, забил два патрона в обрез и стал ждать врагов. Напало какое-то мутное оцепенение – русский понимал, что это скорее всего из-за потери крови, но это его почему-то мало трогало. Все стало каким-то туманным, не важным и чуточку нереальным. Даже то, что из-за деревьев показались два измазанных в грязи и крови Наблюдателя, нисколько не потревожило странный покой русского.
– Вот он! – радостно воскликнул Джордж, целясь в раненого русского из пистолета. – Джо, что делать будем?
– Для начала прострелим вторую ногу, чтобы не вздумал дергаться. – Джо, как в замедленной съемке, поднял руку и выстрелил.
Дмитрий удивленно глянул на брызги крови, расплескавшиеся по снегу. Боли почти не было. Только в ушах начало шуметь тихо-тихо, спокойно-спокойно. И ужасно захотелось спать.
– Глянь, как я попал, – заулыбался Джо, – только эта сволочь, кажется, сдыхать собралась – ни на что не реагирует.
– Стреляй ему в живот, как он Джону, и пусть подыхает у себя дома, – скомандовал Джордж. Космополит приподнял пистолет. Но тут глухо щелкнул выстрел за его спиной, и Наблюдатель сделал два коротких шага вперед, как будто его толкнули. Следом прозвучали еще два таких же негромких выстрела и одна режущая воздух гаусс-очередь.
Джордж хотел что-то сказать, но вместо этого беспомощно забулькал. Изо рта у него вырвался сгусток крови, и Наблюдатель безвольно осел на заляпанный алыми потеками снег.
– Что за… – воскликнул Джо, резко разворачиваясь всем корпусом. Еще одна очередь хлестанула ему в плечо – и гаусс-пистолет, кувыркаясь, улетел в низкий сугроб.
Дмитрий собрал все силы, какие остались, приподнял обрез и выстрелил в ногу космополита:
– Лови сдачу, ковбой.
От залпа картечи нога Джо переломилась в колене, и Наблюдатель, пронзительно вскрикнув, упал. Рука почти не слушалась историка, сам обрез казался чугунной чушкой, которую фиг поднимешь, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то прицелиться. Но все это нужно было заканчивать.
– А это за Светку, урод, – прошептал Дмитрий и выстрелил из второго ствола в голову Наблюдателя.
Тишина упала сразу и как-то окончательно. Как точка в конце долгой и не самой радостной истории. Дмитрий молча смотрел, как к нему подбежали Петро и Патрик.
Патрик задумчиво обозрел поле боя:
– Профессор истории, говоришь? Ну-ну!
– Почему? – выдохнул Дмитрий.
Патрик пожал плечами, уселся рядом и ответил на старом английском, зачем-то перейдя на него с международного языка:
– Everyone's Irish on March 17th. Что уж тут непонятного?
– А почему я – еще проще, – ухмыльнулся Петро. – Русский и украинец всегда вместе били супостатов – немцев били с поляками, и французов били, и турков били. Так почему бы и космополитам без роду без племени урок не преподать?
– Ты не философствуй, а лучше притащи боевому товарищу одеяло из дома, – намекнул Патрик украинцу. – Не думаю, что на снегу так уж удобно лежать. Переносить его, пожалуй, рискованно будет. Да и реанимационная бригада скоро подоспеет.
– А они точно приедут? – недоверчиво спросил Петро.
– Точно, – невесело усмехнулся Патрик. – После того шоу, что мы устроили, они точно приедут, а то и прилетят. Если я хоть что-то понимаю в людях, Дима теперь герой для всех, кто сидел перед визорами. А героев не бросают…
– В отличие от простых людей, – мрачно и с какой-то потаенной тоской завершил фразу украинец.
Петро на минуту скрылся в доме.
Вернулся украинец не только с одеялом, но и с пиликающим мобильным телефоном. Дмитрий взял непослушными пальцами трубку и нажал на «прием».
– Папа! Папа! Ты живой?!
– Да, Коля, – еле слышно ответил Дмитрий.
– Ну вы, блин, старики, и даете. Вся планета на ушах от вашего шоу! – возбужденно затараторил Коля.
– Какого еще шоу? – удивленно спросил Дмитрий.
Патрик хитро улыбнулся и показал пальцем вверх. А затем добавил:
– Я тебе потом объясню, Дима. Но мы стали звездами – это точно.
Дмитрий всмотрелся в ту сторону, куда указывал палец ирландца, и увидел не так уж высоко над ними, метрах в пяти-семи, четыре телевизионных бота, нацелившихся на них дальнобойными микрофонами.
Все это время Коля что-то говорил, но Дмитрий пропускал его слова, в ушах опять начало шуметь, и неудержимо стало клонить в сон.
– Коля, повтори… Я не расслышал. Что ты говоришь?
– Пап, прости. – Николай на мгновение замолчал, казалось, что ему трудно (стыдно?) продолжать. – Пап, можно, я приеду к тебе?
– Конечно, сынок. – Дмитрий тихо улыбнулся. – Россия всегда тебя ждет…
Эти слова как будто поставили окончательную точку в череде событий этого ненормального дня. И Дмитрий потерял сознание.
Журналисты уже отчаялись взять у кого-то интервью в этой стране. Все куда-то спешили, что-то делали. И ни у кого не было времени на акул пера и видеокамеры. Даже, казалось бы, полная договоренность с президентом о встрече осталась только договоренностью и не больше.
Президент Дмитрий Токарев коротко с ними поздоровался и отправил к заместителю, объяснив свою занятость тем, что сегодня он официально запускает ТЯ-электростанцию, которая даст России возможность обходиться без дорогостоящей электроэнергии внешнего мира.
С его заместителем журналистам тоже не получилось долго пообщаться. Созвонившись с коллегами, журналисты поняли, что они не одни попали впросак. Самые крупные страны просто не замечали пришельцев из внешнего мира.
– Может, попробовать с Объединенным королевством Ирландии и Англии? – предложил оператор. – У них пока только тысяч пять граждан. Может, они поспокойнее и смогут ответить на наши вопросы? Я слышал, ирландцы очень гостеприимны.
– Попробуем все-таки здесь, – решил глава группы. – Сказали – взять интервью у разных слоев населения России, вот и будем этим заниматься. Если у президента нет на нас времени, может, у обычных граждан время найдется.
Ухватив за руку пробегающего юношу, журналист попытался полностью перехватить инициативу:
– Как насчет пары вопросов?
Парень недовольно ответил:
– Но только два, не больше. Меня на агростанции ждут.
– Как думаете, вы справитесь? Без помощи остального мира?
Паренек с раскосыми глазами и смолянисто-черной челкой гордо ответил:
– Справимся. Мы, русские, никогда не сдаемся!
ВСЯКОЙ ТВАРИ ЗЕМНОЙ
Когда пала твердь на фундаменте шатком,
Когда правда втоптана в землю порядком
И прежде пылавшее пламя постыло,
Тогда пробуждается третья сила.
Она пробуждается там, где желали,
Но там, где ее пробужденья не ждали,
Едва лишь мерцавший светильник угас,
И смотрит на мир бледной зеленью глаз.
Страждущий знать да обрящет ответ:
Третья сила не тьма и не свет,
Не властно ни время над ней, ни пространство,
Она постоянное непостоянство.
Жар леденящий в крови ее бродит.
Третья сила из мира уходит
И снова приходит, покорна судьбе,
Дабы затмить собой первые две.
Долгая нас ожидает дорога.
Люди явились.
Их мало, их много.
Каждый пришедший получит свое,
Если родился под знаком ее,
И нету той бездны, куда б не водила
Своих верноподданных третья сила.
Вук Задунайский
Элеонора Раткевич
ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАША ТЕЩА
Взрослые любят посмеиваться над детскими мечтами. Ну в самом деле, о чем может мечтать малолетний несмышленыш? Заполучить во-о-ооо-он то краснобокое яблоко. Надавать плюх белобрысому Аилу с соседней улицы – а чего он задается! Прогулять урок. И лучше – не один. Нет, вот лучше всего – проснуться и вдруг обнаружить, что ты уже вырос и учиться больше не нужно… да, вырасти поскорее мечтают все дети, разве может быть иначе? Вырасти, стать великим воином, найти большой-пребольшой волшебный меч, победить всех врагов и убить дракона! А еще лучше – стать глашатаем, его ведь все-все слушают! Или жонглером, который на ярмарке кидает в воздух факелы, а то и глотает их – проглотил факел, и никакой колбасы не захочется! А еще лучше стать магом, маги все знают, и их все уважают, их даже король уважает!
На самом деле об этом мечтают и взрослые – только никому не признаются.
Да, ну и о чем ты там мечтал, Рейф Эррам? Стать самым-распресамым великим магом? Премудрым, верно? Прославленным? Работой научной заниматься в столичной академии? А со временем, глядишь, и саму эту академию возглавить? Не за красивые глаза, разумеется, – за вклад в магические науки… мечтал, верно? Разлакомился? Расхлесталось честолюбие?
Ну так забудь. Ничего этого тебе не будет. Ни доклада на академической конференции. Ни работы в столичных лабораториях. Ни мантии мага-академика. Ни заслуженных регалий. Ни Королевского Совета, куда традиционно приглашают самых мудрых и знающих магов. Совсем ничего. А будет тебе от щедрот судьбы, Рейф Эррам, городок провинциальный. И сидеть тебе в нем безвылазно отныне и до веку. И жить тебе в нем чужой жизнью. Не о таком тебе мечталось, но другому не бывать…
А ведь как хорошо все начиналось! Эх, вот если бы знать загодя, что поджидает молодого честолюбивого мага по дороге в столицу! Знал бы заранее – так и…
Обогнул бы Меллу десятой дорогой?
Нет.
Пришпорил бы коня, чтобы оказаться в ней хоть на день, хоть на два раньше.
Потому что Рейф отлично знал, как выглядит город, попавший под Маятник, если в городе не случилось мага-защитника.
Знать о чужой беде, знать, что никто не поможет и никто не спасет, кроме тебя, – и проехать мимо? Знать, заранее знать – и объехать Меллу стороной, добраться до постоялого двора, спросить вина и ужин для усталого путника, заночевать, а наутро как ни в чем не бывало продолжить свой путь в столицу, где вот-вот начнется конференция магов? Прочитать на конференции свой доклад, раз уж так сладко было мечтать об успехах на поприще науки? Покорить столицу своими познаниями и талантом – и уже не возвращаться обратно мимо непоправимо мертвой Меллы, которую некому было спасти, потому что ты обогнул ее? Знать заранее – и миновать обреченный город?
И никогда больше не глядеться в зеркало – слишком уж мерзкая тварь посмотрит на тебя оттуда…
От соприкосновения с этой мыслью прежние мечты тускнели и выцветали – словно пестрый некогда наряд, вываренный прачкой в горячем щелоке: тряпка линялая, сколько ни приглядывайся, а узора уже не разобрать. И только память так некстати подсказывает: здесь раньше цветок распускался, а здесь и вовсе птица на ветке пела… Рейф еще не вполне понимал, что был бы наряд цел, а узоры – дело наживное, не успевал понять: слишком быстро переменилась его жизнь. Но что лучше наряд линялый, да чистый, чем цветастый, но грязный, понимал отлично. Однако так ли уж легко сразу позабыть недавнее яркое разноцветье и примириться с куда более скромной участью? Ну на что это похоже, скажите на милость?
На неправильную сказку, вот на что это похоже. На сказку о прекрасной падчерице, хлебнувшей горя от злой мачехи. И вот как раз когда у прекрасной падчерицы закрутился было головокружительный роман с не менее прекрасным принцем, ее выдают замуж за городского мельника, даже согласия для порядка не спросив. И ведь житье у мельника куда как лучше, чем у мачехи, и любит он красавицу, и сыта-одета будет, и мельник ей куда больше по нраву, по правде-то говоря, и, главное, она еще неделю назад и мечтать не смела, что мельник ее посватать вздумает… Но как же так – вместо принца вдруг мельник!
Представив себя прекрасной падчерицей, Рейф только фыркнул. Очень иногда полезно представить себе что-нибудь этакое… совсем уж несообразное. Такое, чтобы поневоле смешно сделалось. А когда становится смешно, ныть уже не очень-то сподручно.
Да и ныть-то смешно. Мог ли Рейф еще лет этак пятнадцать назад даже мечтать, что когда-нибудь у него будет свой дом, хорошее жалованье, нужная и уважаемая работа – и что его еще умолять станут все это принять? О чем тут плакать? С какого перепугу горевать и убиваться? Он ведь не прекрасная падчерица и не в сказке родился, ему никогда и ничего просто так, в подарок, не доставалось. Это в сказках появляется тетушка-фея и дарит несчастной падчерице волшебный наряд и чародейную карету, а у него тетушки-феи нет и не было… то есть тетушка как раз была, даже две тетушки – но вот назвать их феями…
…Жили-были в большом, но провинциальном городе три сестрички – чем не начало для сказки? И прозывали сестричек за глаза Киска, Крыска и Зайка. Метко прозывали, ничего не скажешь.
Киска нравом и повадками была не кошкой, а именно киской – балованной, капризной и глупой. И когда соседские кумушки поучали дочерей – мол, не умничай, мужчинам слишком умные женщины не по душе, – девицы неизменно спрашивали, отчего же тогда никто так и не присватался к Киске, раз мужчинам нравятся дурочки. Но представить себе мужчину, способного взять в жены Киску, не смог бы даже городской сумасшедший. Киску, впрочем, это мало волновало. Она слишком любила себя, чтобы хоть немного внимания уделить кому бы то ни было еще, даже поклоннику.
И уж тем более никто и никогда бы не женился на Крыске – неглупой, но тиранически властной крохоборке. Чертами лица и фигурой Крыска ничуть не уступала хорошенькой старшей сестре, но рядилась в такие заношенные обноски, что выглядела облезлой, как крысиный хвост. Впрочем, как раз у Крыски когда-то жених был – милый юноша, начитавшийся романтических книг и возмечтавший спасти Крыску от семейной тирании. Однако у жениха достало все же ума приглядеться к невесте и сообразить, что если Крыска и жертва, так только своего неисцелимо мерзкого нрава и скупости, зато любой, кто попадется ей в зубки, будет обглодан до костей. С перепугу юноша разорвал помолвку и женился на горничной своей матери – это было не менее романтично, но куда более разумно.
А Зайка… ну, она и есть зайка. Серенькая и перепуганная. Зайки, они все такие. Серенькие и пугливые. Кроткие и неприметные. Киска и Крыска были притчей во языцех – но о существовании Зайки город едва ли помнил толком. Любого встречного спроси, и он тебе расскажет, что собой представляют Киска в ее кокетливых платьях с оборками и Крыска в обносках, – но затруднится припомнить, как выглядит Зайка.
Однако из троих сестер именно Зайка все-таки вышла замуж. Злые языки поговаривали, что не столько вышла, сколько сбежала от сестричек ненаглядных. Зайки, они ведь очень быстро умеют бегать, если есть куда бежать. А от Киски с Крыской как не сбежать – поживи с ними в одном доме да под их властью, тебе любая хибара дворцом покажется, любое чучело – королевичем! Ну кому, кроме Зайки, такой супруг нужен? Не слишком молодой уже, сутуловатый, мешковатый, с залысинами на висках. Опять же всего богатства – крохотный обшарпанный домик да скудное жалованье. А большего жалованья школьному учителю магии и не полагается.
Как говорится, всякий споет, да не всякий – певец, каждый спляшет, да не каждый – танцор. О магии можно сказать то же самое. Зачатки способностей есть у всех – людей, совершенно не способных к магии, не больше, чем глухих или параличных от рождения. Но применить эти способности хоть как-то… да, основам магии учат в школе – как и пению, рисованию, куртуазному обхождению и прочей дребедени. Но на практике все сводится к бытовому умению пользоваться амулетами, талисманами и покупными заклятьями. Магов из школы выходит не больше, чем певцов или художников, а сильных магов – не больше, чем певцов, пригодных для Большой Королевской Оперы… вот и прикиньте, стоит ли овчинка выделки. Нет, надо оказаться сущим недотепой, стоящим на грани почти полной бездарности, круглым неудачником в избранном ремесле, чтобы не найти лучшего занятия, чем сделаться учителем магии в обычной городской школе! Неудачник и есть – да кто, кроме неудачника, средь бела дня в здравом уме на Зайку польстится? На засидевшуюся в девицах неказистую серенькую бесприданницу Зайку? Кому оно нужно, такое сокровище?
Примерно так судили и рядили городские сплетники. И ошибались.
Школьный преподаватель магии вовсе не был неудачником. Разве можно назвать неудачником того, кто с удовольствием занимается любимым делом, притом с незаурядным талантом? Да, магом он был очень и очень слабеньким – зато учителем прекрасным. А еще он был умным и хорошим человеком. Ученики в нем души не чаяли. И никто не умел так, как он, открывать и развивать скрытые дарования – не только в магии и не только у учеников. Кто, как не он, сумел бы разглядеть в Зайке неброскую красоту и тихую прелесть? Неприметный школьный учитель умел видеть и любить – любить так, как не снилось никакому прекрасному принцу. Да и зачем Зайке какой-то там принц, если ее любит самый настоящий волшебник – пусть даже его волшебство не имеет ничего общего с магией? Зайка отлично знает, что это за волшебство – она и сама такая же волшебница, – и волшебства этого никогда и ни на что не променяет!
В сказках влюбленные не только женятся, но и живут потом долго и счастливо. Зайка и учитель жили очень счастливо – но недолго. Они прожили вместе десять лет – а потом эпидемия просяной лихорадки унесла их обоих, и маленький Рейф остался сиротой.
Закон запрещает отдавать в приют сирот, у которых есть родственники, тем более состоятельные – а тетя Киска и тетя Крыска никак уж не бедствовали. Не потому Крыска отказывалась дать приданое младшей сестре, что в доме денег не было – водились в доме деньги, да только не для Заек беглых. Не для того Крыска себе во всем отказывает, чтобы Зайкам потакать! Хочешь замуж – скатертью дорога… и других скатертей тебе, сестрица, не видать… равно как платьев, утвари домашней и всего прочего. Зайка ушла под венец, в чем стояла. Вперед старших сестер замуж выскочила… а вдобавок еще и померла – вот и корми теперь ее отпрыска… ей хорошо, а сестрам что делать с дармоедом малолетним?
Эти сетования Крыски ни для кого не были тайной. Рейфа в городе жалели не только за сиротство, а и за то, что лучше бы ему в приют попасть, чем к Киске с Крыской на хлеба… но закон есть закон.
В тот самый день, когда бледный, отощавший после болезни, заплаканный Рейф оказался в доме у теток, Крыска рассчитала служанку.
Служанка, надо сказать, особо не горевала – ей не так и трудно найти место получше. Скорее уж похуже не сыскать – платят в обрез, лентяйкой честят на каждом шагу, а работать приходится за двоих. Довольна была и Крыска – девятилетний мальчишка станет исполнять ту же двойную работу даром, да не просто даром – пусть еще спасибо скажет за тот кусок хлеба, которым его десять раз на дню попрекнут!
Кусок хлеба, щедро приправленный попреками – единственным, на что тетушка Крыска была щедра, – не лез в горло, несмотря на постоянный голод. А есть хотелось постоянно – Рейф задался ростом не в мать и не в отца, а в какого-то там троюродного деда, не иначе; вверх тянулся быстро, как тополь, не успевая окончательно износить купленные по случаю у старьевщика одежки. Ну чем не сказка о злой мачехе и кроткой падчерице? Да тем, что не сказка, а жизнь. И молча терпел капризы Киски и попреки Крыски Рейф не из кротости, а из гордости. А гордости в тощем долговязом заморыше было много. От постоянного недоедания, недосыпания и усталости у Рейфа кружилась голова, иной раз ему случалось и потерять сознание. Рейф работал по дому до изнеможения, скрывал обмороки, сам латал продранные локти вечно куцых обносков – и не стыдился заплат, не опускал головы, не старался тихомолком прошмыгнуть мимо одноклассников. Он и вообще мало переменился в повадках, хотя жизнь оставила в его душе так мало от прежнего Рейфа, что он сам себя не узнавал, – но внешне Рейф никак этого не выказывал. Никак – за единственным исключением: он никогда, ничего и ни у кого больше не брал в подарок, даже будь подарок трижды желанным, даже будь это сущая мелочь. Никогда и ничего. Не принимал – и сам не дарил.
