Текст книги "Тутанхамон. Книга теней"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Нахт воззрился на меня, уже с откровенным гневом.

– Ты слишком многого ожидаешь от нашей дружбы!

Мы стояли, глядя друг на друга, в странном молчании. Затем, чтобы ослабить напряжение, я поклонился.

– Прошу меня извинить. Профессиональные вопросы не должны вставать между старыми друзьями.

Он кивнул, почти удовлетворенный. Я знал, что вряд ли смогу что-нибудь у него выведать, пока его раздражение не утихнет.

– Кстати, сегодня день рождения Сехмет, если ты не позабыл о нем за всеми этими разговорами о затмениях и тайных книгах. И вечером я обедаю у вас, – напомнил Нахт.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Это событие не выпало из моей памяти, поскольку Танеферет напомнила мне о нем перед выходом, но от меня еще требовалось исполнить одну священную семейную обязанность.

– А ведь на мне лежит организация празднества, так что пойду-ка я закупать секретные ингредиенты – тайну которых я никогда не раскрою, даже под страхом смерти, – пока великие посвященные купцы на рынке не позакрывали свои лавки!

Нахт отозвался на мои слова слабой улыбкой, и мы вместе вышли из-под огромной арки, вновь возвращаясь к жизни города. Затем мы расстались – он отправился домой, а я на рынок, за мясом, вином и приправами.

Глава 13

У каждого из нас есть свое излюбленное место на скамьях вокруг низкого стола: мой отец обычно сидит в дальнем конце, Сехмет и Туйу по одну сторону от него, рядом с Хети и его женой, а Танеферет с Аменмесом – по другую, вместе с Нахтом и моей сладкой Неджемет. Малышка любит сидеть рядом с ним, обвивая руками его шею. Она наблюдает, как присутствующие реагируют на ее любовные жесты. Где она научилась такому кокетству? Я приготовил наше любимое блюдо – газель в красном вине, – предназначенное для торжественных случаев.

Сехмет выглядела спокойной и уверенной в новом платье со складками, она надела серьги, которые мы ей подарили на день рождения. Ее девчоночья стеснительность уже начала уступать место взрослому самообладанию. Она прочла гораздо больше, чем я за всю свою жизнь, и она ничего не забывает. Сехмет способна повторить те бессмысленные стишки, которые мы сочиняли вместе, когда она была ребенком. Знание для нее – все. Однажды она сказала мне откровенно: «Я не могу одновременно заниматься атлетикой и науками». И так она сделала свой выбор.

В такие вот вечера, когда я сижу вместе с семьей и друзьями и на столе перед нами расставлена еда, а в стенных нишах горят масляные светильники, я не могу понять, что я сделал, чтобы заслужить такое счастье. А в минуты более мрачные беспокоюсь, что моя работа может поставить все это под угрозу – поскольку, если со мной что-нибудь случится, какая жизнь их ожидает? И я не могу не спрашивать себя: почему этой жизни мне недостаточно? И чем я буду жить, когда мой отец отойдет в иной мир, дочки выйдут замуж и разъедутся по другим домам, а Аменмес будет где-нибудь учиться – может быть, в Мемфисе, – и мы с Танеферет окажемся наедине друг с другом, в преддверии нового, непривычного спокойствия последних лет нашей жизни?

– Отец, я вот тут подумала: а почему у девочек нет возможности получить образование и как-то продвинуться в нашем обществе?

Сехмет откусила кусочек мяса газели, наблюдая за впечатлением, которое произвело ее заявление.

– Очень вкусно, кстати, – пробурчала она с набитым ртом.

Нахт, Хети и мой отец весело воззрились на меня.

– Но у тебя же было множество возможностей!

– Только потому, что Нахт учил меня таким вещам, каким не стал бы учить никто другой.

– И она оказалась замечательной ученицей, – с гордостью вставил тот.

– Но мне кажется, из-за того, что я девочка, у меня было меньше возможностей учиться, чем у мальчиков, потому что в нашем обществе все построено на превосходстве мужчины над женщиной. И это нелепо! Таков наш современный мир. Если у меня растут груди, это еще не значит, что я потеряла рассудок!

Отец неожиданно закашлялся, словно кусок попал ему не в то горло. Нахт принялся хлопать его по спине, но он все кашлял и кашлял со слезами на глазах. Я-то знал, что эти слезы выступили от смеха – просто он не хотел ставить Сехмет в неловкое положение. Я подмигнул ему.

– Ты во многом права, – сказал я ей. – И если ты решила, что хочешь чего-то достичь, тебе придется быть очень стойкой.

– Я решила! И замуж выходить я тоже пока не хочу. Я хочу учиться дальше. Я буду врачом!

Она обернулась и посмотрела на мать. Мне сразу же стало ясно, что они уже обсуждали это между собой. Я взглянул на Танеферет, и она ответила мне взглядом, в котором читалась безмолвная просьба: «Пожалуйста, будь тактичен!».

– Но, моя дорогая и любимая дочь… – начал я, чувствуя шаткость своего положения и желая, чтобы Нахт сказал что-нибудь в мою поддержку.

– Да, мой дорогой и любимый отец?

Я замешкался, подбирая самые убедительные слова.

– Женщины не становятся врачами.

– Ну, вообще-то становятся, – вмешался Нахт, чем вовсе мне не помог.

– Какая разница, даже если этого и не бывало раньше? Это то, чем я хочу заниматься! В мире столько страданий, и я хочу это изменить. И невежества тоже слишком много. Знания могут уменьшить страдания и невежество. И вообще, зачем же ты назвал меня Сехмет, если не хотел, чтобы я становилась врачом?

– Да, зачем ты назвал ее Сехмет? – встряла Неджемет, почувствовав удобный момент, чтобы принять участие в разговоре.

– Потому что это означает «обладающая могуществом», – сказала Танеферет.

– Сехмет, Богиня-львица, может насылать болезни, но она может и отзывать их, – ответила сама Сехмет.

– Я вижу, ты многому научилась у своего духовного отца, – сказал я.

– Мы с ним многое обсуждали, – возразила она.

Почему-то я почувствовал себя единственной фигурой на игровой доске, которая так и не продвинулась дальше первой клетки.

Внезапно с дальнего конца стола заговорил мой отец:

– Из нее получится великолепный врач. Она спокойна, методична, и на нее приятно посмотреть. Чего не скажешь об этих вонючих и сварливых стариках, что машут в воздухе горящими пучками трав и заставляют тебя пить собственную мочу. Я, например, несомненно доверил бы ей приглядывать за собой, когда стану старым и больным.

Сехмет поглядела на меня с торжествующей улыбкой.

– Ну что же, первый пациент тебе обеспечен, – сказал я. – Но ты ведь понимаешь, что это значит?

Она глубокомысленно кивнула.

– Это значит, что мне придется много лет учиться, причем вдвое лучше, чем все остальные, потому что я буду единственной девочкой среди множества мальчиков. И я должна буду противостоять сопротивлению официальных кругов и оскорблениям со стороны ограниченных учителей старой школы. Но я справлюсь.

Я не мог придумать, что еще противопоставить ее желанию, к тому же, по правде сказать, я гордился ее решимостью. Всем сердцем поддержать дочь мне мешало сознание предстоящей ей борьбы, а также большой вероятности поражения, не из-за какой-либо слабости с ее стороны, а из-за неприятия ее выбора закосневшей системой.

Я как раз собирался что-нибудь сказать, когда со двора донесся резкий лай Тота. Короткий стук в дверь заставил всех нас примолкнуть. Я поднялся и, подойдя к двери, открыл ее. За порогом стоял высокий широкоплечий и недружелюбный человек в форменной одежде дворцовой стражи. Позади него стояли стражники с мечами, поблескивавшими в свете масляной лампы, что стояла в нише возле двери.

– Я знаю, зачем ты пришел, – тихо сказал я ему прежде, чем он успел открыть рот. – Пожалуйста, дай мне несколько минут.

Я повернулся лицом к комнате. Мое семейство глядело на меня.

Танеферет говорит, что у нас всегда есть выбор, но порой это не так. Я попросил Хети пойти со мной, а Нахта – остаться и продолжать праздновать. Сехмет вышла на кухню вместе со мной. Она пристально поглядела на ожидавших снаружи стражников и кивнула.

– Не волнуйся, отец. Работа – это важно. То, что ты делаешь, – это важно. Я понимаю. Когда ты вернешься, мы все будем тебя ждать.

Она широко улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

Глава 14

И вот мы снова переправляемся через Великую Реку – Хети сидит напротив меня, а Тот скорчился у моих ног, поскольку он не доверяет коварству лодок и воды. Я поднял голову и поглядел на черный океан ночи, поблескивающий мириадами таинственных звезд. Мне вспомнилось старое изречение, не раз слышанное от деда: самое важное – не бесчисленные звезды, но великая тьма между ними. Выцветшие древние свитки папируса, которые показывал мне сегодня Нахт, с колонками цифр и знаков, казались лишь грубой человеческой интерпретацией этой величайшей из тайн.

Гребцы искусно подвели барку к дворцовой пристани, и черная вода тихо плеснула о посеребренные луной камни. Хаи уже ждал нас. Колышущиеся языки пламени в кованых медных чашах бросали свет на его костистое лицо, искаженное беспокойством, которое он тщетно пытался скрыть. Я представил Хети как своего помощника – тот, опустив голову, держался на почтительном расстоянии. Хаи внимательно оглядел его и кивнул:

– Вы отвечаете за его поведение и молчание, – промолвил он.

Я слышал, что некоторые люди возвращаются в снах к одним и тем же ситуациям и дилеммам. Мучительные образы страхов и тревог повторяются ночь за ночью: кошмарные погони по бесконечным тоннелям, или быстрое скольжение крокодилов, невидимых, но ощущаемых в черной глубине вод, или образы любимых – мертвых, недостижимых в огромной серой толпе. А потом перепуганный сновидец просыпается в поту и не может сдержать слез из-за чего-то или кого-то, кого теряет снова и снова в этом Ином мире видений. Дворец Малькатта, с длинными коридорами, множеством запертых дверей и притихшими вестибюлями, напомнил мне сейчас нечто подобное. Я представлял себе, что в каждой из закрытых комнат таится другой сон, другой кошмар. И тем не менее я не чувствовал страха – вновь возбуждение заключило меня в свои чудовищные, великолепные объятия.

Случилось нечто непредвиденное. И я был счастлив, насколько это только возможно.

Мы миновали стражников и вошли в царские покои. Где-то в темноте хлопнула дверь, и высокий юношеский голос выкрикнул нетвердое приказание. Приглушенные голоса, настойчивые и убеждающие, пытались его успокоить. Снова хлопнула дверь, и опять воцарилась гробовая тишина. Хаи, чутко улавливающий значение всех этих знаков и чудес, заторопился вперед, мягко ступая в своих дорогих и безукоризненно чистых сандалиях, и вскоре мы вновь оказались перед огромными двойными дверьми, ведущими в покои Анхесенамон. Хети взглянул на меня, подняв брови, удивленный ситуацией, в которой мы оказались. Затем двери внезапно распахнулись, приглашая нас войти.

Внутри ничего не изменилось. Светильники горели на тех же местах. Двери во двор и сад были так же распахнуты. Анхесенамон, под охраной какого-то военного, сидела совершенно неподвижно, воззрившись, словно зачарованная, на маленькую закрытую деревянную коробочку, которая стояла на низком столике в дальнем углу комнаты. Когда мы вошли, царица медленно повернулась, взглянула на нас. Она крепко сжала одной рукой другую, а глаза ее заблестели.

Коробочка была не больше той, в какую поместился бы парик, ее перехватывал шнур, завязанный сложным, переплетающимся узлом. Интересно, узел, казалось, завязан скорее в магических, нежели в практических целях. Сама изощренность узла – то влечение, которое завязавший его питал к сложным, а возможно, и безумным головоломкам, – как-то тревожно перекликалась с необычными загадками последних дней. Я не стал развязывать узел – поскольку он был вещественным доказательством, и значение его узора могло быть впоследствии разгадано Нахтом, – а просто разрезал шнур. Наклонившись к крышке коробки, я уловил еле слышный шорох: внутри что-то двигалось, настойчиво копошилось, звук едва можно было различить даже в тишине комнаты. Я взглянул на Хети и Хаи и очень осторожно снял крышку. В комнату ворвался сладковатый запах гниющего мяса. Все быстро попятились, закрывая носы краями одежды.

Я заставил себя посмотреть в коробку. Белые черви шевелились в глазницах, носу, ушах и между челюстей человеческой головы. Я увидел пару ключичных костей, несколько позвонков, связанных вместе куском того же шнура, и несколько гораздо меньших черепов, принадлежавших птицам или грызунам. Здесь были собраны всевозможные кости – очевидно, как животные, так и человеческие, – сложенные в отвратительную погребальную маску. Обычно погребальные маски изготавливают из драгоценного золота, чтобы умерший предстал в ней перед богами; эта же была чем-то наподобие антимаски, нарочно сделанной из того, что выбрасывает мясник. Однако одна золотая деталь здесь все же нашлась: ожерелье с царским картушем, в котором было написано имя. Я вытащил украшение из коробки щипцами, которые нашарил неподалеку. Иероглифы гласили: «Тутанхамон».

Я внимательно рассмотрел саму коробку. По всей крышке, внутри и снаружи, были сперва вырезаны, а затем закрашены черной и красной краской непонятные символы – извилины, полумесяцы, точки и прямые линии, напоминавшие некие бессмысленные письмена. Язык этих надписей был мне совершенно неизвестен, но выглядел он как язык проклятий. Мне бы не хотелось услышать подобные слова произнесенными вслух. И я не хотел бы встретиться с человеком, чью речь изображали эти знаки. Мне представлялся монстр. И там, на внутренней стороне крышки, в самом ее центре, было вырезано изображение, которое я сразу же опознал: черный круг. Уничтоженное Солнце.

Хаи, брезгливо прикрыв нос и рот льняной тряпицей, неохотно приблизился, взглянул на содержимое коробки и скользнул прочь, так, словно земля у него под ногами внезапно заколебалась. Решительно подошел охранник и тоже уставился внутрь, выказывая военную выдержку. Поглядев, он вернулся к Анхесенамон. Хаи пытался отговорить царицу, не дать ей увидеть неприятное зрелище, однако она была непреклонна. Встав рядом со мной и поборов отвращение от запаха, Анхесенамон храбро устремила свой взор на содержимое коробки. Впрочем, эту картину она смогла вынести не более нескольких мгновений.

Внезапно огромные двери рывком распахнулись, и с раздосадованным криком в комнату ворвался юноша. У него было красивое миндалевидное лицо и мелкие, тонкие черты, он чуть-чуть прихрамывал, слегка опираясь на элегантную трость. На худых плечах лежала блестящая золотая пектораль, тонкая льняная ткань окутывала тело, стройное, но широкое в талии. У его ног скакала, непрерывно вереща, маленькая обезьянка на золотой цепочке.

– Я не позволю обращаться со мной как с ребенком! – обращаясь к притихшей комнате, вскричал Тутанхамон, владыка Обеих Земель, Живой образ Амона.

Хаи и военный загородили собой коробку и попытались убедить царя не приближаться к ней, впрочем, они не смели прикоснуться к царственному телу. Но, несмотря на свой небольшой физический недостаток, тот двигался слишком быстро для них – увертливый и стремительный, как скорпион. Тутанхамон рассмотрел резьбу, затем опустил взгляд на жуткую картину разложения. Вначале, казалось, увиденное заворожило его – та извращенность, которой от всего этого веяло. Затем, когда до царя начал доходить смысл, выражение его лица изменилось. Анхесенамон взяла его руки в свои и, обращаясь к нему тихо и заботливо – скорее как старшая сестра, чем жена, – уговорила отойти. Тутанхамон взглянул на меня, и я увидел, что у него отцовские глаза: почти женские, но с выражением одновременно простодушным и потенциально – словно взамен – порочным. Увидев ожерелье с царским именем, он выхватил его у меня из рук. Я поспешно опустил глаза, вспомнив о ритуальной почтительности.

Пока мой взор был уставлен в пол, я думал о том, насколько интереснее выглядел Тутанхамон вблизи. Издали он казался хрупким, как тростинка. Вблизи же он был харизматичен. Его блестящая кожа вызывала в воображении человека, который редко появляется на открытом воздухе, под палящим солнцем. Он казался скорее созданием луны. Его руки были изящными, безупречными. В пропорциях его удлиненных конечностей было нечто, что гармонировало с сияющей утонченностью его золотого ожерелья, золотых украшений и золотых сандалий. В его присутствии я чувствовал себя приземленным; казалось, он принадлежал к одному из тех редких видов, которые способны выжить лишь в бережно поддерживаемых условиях тени, тайны и абсолютной роскоши. Я бы не удивился, увидев сложенные у него за плечами прекрасные крылья или крошечные драгоценные камни среди его великолепных зубов. Я бы не удивился, услышав, что он пьет только воду из священного источника. Но в той же мере я бы не удивился, узнав, что он живет в детской, двери которой накрепко закрыты от окружающего мира, чьи требования он отказывается признавать. Мне сразу же бросилось в глаза, насколько он был напуган; и тогда я понял, что человек, стоявший за обоими «подарками», очень хорошо знал о страхах царя. Тутанхамон отбросил ожерелье в сторону.

– Эту мерзость следует убрать с наших глаз и уничтожить в огне.

Его голос, хоть и дрожащий, звучал легко, тембр его был нежным. Подобно многим людям, которые говорят тихо, он поступал так с расчетом, зная, что тогда окружающие будут напрягать слух, чтобы расслышать каждое слово.

– Со всем почтением, ваше величество, я бы не советовал уничтожать его. Это вещественное доказательство, – возразил я.

Хаи, величайший знаток этикета, ахнул при таком нарушении церемоний с моей стороны, а мне показалось, что царь вот-вот закричит на меня. Но он, по-видимому, передумал. Вместо этого он кивнул, опустился на ложе и ссутулился. Теперь Тутанхамон был похож на перепуганного ребенка. Мысленным взором я увидел мир с его точки зрения: он один во дворце, полном теней и страхов, угроз, секретов и хитросплетений интриг, и планов. Я почувствовал искушение пожалеть его – но это было бы уже слишком.

Царь знаком велел мне приблизиться. Я встал подле него, по-прежнему не поднимая глаз.

– Значит, ты и есть Расследователь тайн. Посмотри на меня.

Я повиновался. Лицо царя было необычным: изящное сочетание утонченных черт, широкие скулы, которые словно бы подчеркивали мягкую, но убедительную силу больших темных глаз; полные чувственные губы над маленьким, слегка срезанным подбородком.

– Ты служил моему отцу.

– Да будете вы живы, благополучны и здоровы, господин! Да, я имел эту честь.

Он внимательно оглядел меня, словно желая убедиться, что я не иронизирую, затем жестом пригласил Анхесенамон присоединиться к нему. Они обменялись короткими взглядами, в которых читалось молчаливое взаимопонимание.

– Не в первый раз кто-то угрожает моей жизни. Однако – сперва камень, потом кровь, а теперь это…

Он окинул людей в комнате недоверчивым взглядом и наклонился ближе ко мне. Я ощутил на своем лице его трепещущее теплое дыхание, чистое как у младенца, когда он прошептал:

– Я боюсь, что меня преследуют призраки и тени…

Но в этот самый момент двойные двери распахнулись снова, и в комнату вошел Эйе. В его присутствии, кажется, похолодел даже воздух. Я видел, как все обращались с царем, словно с прелестным ребенком; Эйе же взглянул на него с презрением, от которого съежился бы и камень. Затем регент принялся рассматривать содержимое коробки.

– Подойдите сюда, – тихо сказал он царю.

Тот неохотно приблизился к Эйе.

– Тут нет ничего особенного. Не наделяйте эту вещь властью, которой она не обладает.

Тутанхамон неуверенно кивнул.

Затем, стремительно, словно ястреб, Эйе схватил мертвую голову, в которой кишели, падая на пол, черви, и протянул ее царю – тот отскочил назад от отвращения и испуга. Анхесенамон подошла ближе, словно желая защитить мужа, но Эйе повелительно поднял руку.

– Не надо, – тихо промолвила царица.

Старик не обращал на нее внимания – он не отрывал взгляда от царя, держа мертвую голову на ладони. Медленно, против воли, молодой царь протянул руку и, собравшись с духом, взял мерзкую вещь в руки.

Комнату наполнило напряженное молчание. Царь вглядывался в пустые глазницы и разлагающуюся плоть мертвой головы.

– В сущности, смерть – не больше, чем эти пустые кости и эта нелепая безобразная ухмылка, не так ли? – прошептал он. – В таком случае нам нечего бояться. Та наша часть, что останется жить, гораздо важнее.

Внезапно он швырнул скользкий череп обратно Эйе, который едва поймал его, словно мальчик-одиночка, не привычный к играм с мячом.

Царь громко расхохотался, и я вдруг понял, что мне нравится его дерзость. Он сделал знак слуге принести ему чашу и льняное полотенце, чтобы вымыть руки. Умывшись, он подчеркнутым жестом бросил полотенце перед Эйе и покинул комнату, сопровождаемый своей нервной обезьянкой.

Эйе, шипя от ярости, некоторое время молча смотрел ему вслед, потом кинул череп обратно в коробку и вымыл руки. Анхесенамон сделала шаг вперед.

– Почему ты так непочтительно обращаешься с царем, да еще в присутствии посторонних?

Эйе обернулся к ней.

– Он должен научиться смелости. Что это за царь, если он не может выносить вида разложения и смерти? Он должен научиться сносить и принимать подобные вещи без страха.

– Есть много способов научиться смелости, и уж конечно же, страх – не лучший учитель. Возможно, наихудший.

Эйе улыбнулся, показав гнилые зубы между тонкими губами.

– Страх – обширная и любопытная тема.

– За эти годы я узнала о нем очень много, – ответила она. – У меня был весьма сведущий наставник.

Долгое мгновение они не сводили друг с друга взглядов, словно готовые к схватке коты.

– Со всей этой чепухой следует покончить с тем презрением, какого она заслуживает, чтобы она не забивала умы слабых и уязвимых.

– Согласна всей душой. Именно поэтому я и поручила Рахотепу расследовать это дело. Я сейчас отправляюсь к царю, а вас оставляю, чтобы вы обсудили план действий, который бы предотвратил в будущем подобные происшествия.

Она вышла из комнаты. Поклонившись Эйе, я последовал за ней. Снаружи, в темном коридоре, я показал ей амулет-анх, который нашел на теле мертвой девушки.

– Простите, что показываю вам это. Но позвольте вас спросить: вы узнаете эту вещь?

– Узнаю ли? Она моя! Мне ее подарила мать. Из-за моего имени и для защиты.

Анх… Анхесенамон… Мое подозрение о связи между этими событиями оказалось верным. И теперь, когда я отдавал амулет обратно владелице, мне вдруг показалось, что и само это действие тоже входило в план убийцы.

– Где ты это взял? – Анхесенамон начинала сердиться. Резким движением она выхватила золотую вещицу у меня из рук.

Я начал лихорадочно придумывать объяснение, которое бы ее не встревожило.

– Его нашли. В городе.

Она повернулась и поглядела на меня.

– Не скрывай от меня правду. Я хочу знать все. Я не ребенок.

– Его нашли на мертвом теле. Молодая женщина, убита.

– Как она была убита?

Я замешкался, колеблясь.

– У нее сняли кожу с головы и лица. Вынули глаза. Вместо лица была золотая маска. И еще на ней был этот амулет.

Анхесенамон вдруг тяжело задышала. Она молча рассматривала драгоценность на своей ладони.

– Кем она была? – тихо спросила она.

– Ее звали Нефрет. Думаю, она работала в борделе. Она была примерно вашего возраста. Не поручусь, но полагаю, что перед смертью она не страдала. И я обязательно выясню, почему ваш амулет оказался на ее теле.

– Но кто-то должен был украсть его из моих личных покоев! Кто мог это сделать? И зачем?

Она принялась обеспокоенно вышагивать по коридору.

– Я была права. Нигде не безопасно. Взгляни на этот дворец: он полон теней! Теперь ты мне веришь?

Анхесенамон подняла амулет, который закрутился на своей цепочке, поблескивая в темноте коридора. Я увидел, что на глаза у нее набежали слезы.

– Я никогда не заставлю себя надеть его снова, – пробормотала она и тихо удалилась.

Как только я снова вошел в комнату, Эйе повернулся ко мне.

– Не думай, что это происшествие как-то оправдывает твое присутствие здесь. Это ничто. Это просто чепуха.

– Может быть, и чепуха, но оно возымело в точности то воздействие, на которое рассчитывал его автор.

Эйе фыркнул.

– А именно?

– Он использовал царящую здесь атмосферу страха.

– «Атмосферу страха»! Как поэтично!

Я пожалел, что не могу прихлопнуть его, словно муху, тем самым прекратив его существование.

– И снова этому «подарку» удалось добраться до самого царя. Как это произошло? – продолжал Эйе.

Все взгляды обратились к военному.

– Его обнаружили в покоях царицы, – неохотно признал тот.

Даже Эйе был поражен.

– Как это возможно? – спросил он напряженным голосом. – Что случилось с охраной царских покоев?

– Я не могу дать объяснения, – смущенно признался военный.

Эйе был уже готов закричать на него, но внезапно нахмурился и схватился за челюсть – у него неожиданно разболелись зубы.

– Кто обнаружил эту вещь? – спросил он, когда приступ утих.

– Сама Анхесенамон, – ответил Хаи.

Эйе некоторое время раздумывал, поглядывая на коробку.

– Больше ничего подобного произойти не должно. Ты понимаешь, каково будет наказание за недосмотр?

Военный отсалютовал.

– И я бы предложил вам с великим Расследователем тайн познакомиться друг с другом. Возможно, два дурака лучше, чем один, хотя опыт подсказывает обратное.

Регент помедлил.

– В охране дворца больше не должно быть никаких недочетов. Вы оба доложите мне перед церемонией открытия Колонного зала свои предложения о безопасности царской особы.

С этими словами Эйе удалился. Напряжение в комнате несколько спало. Военный представился мне как Симут, он возглавлял дворцовую стражу. Мы обменялись должными почтительными жестами и необходимыми формулами вежливости, однако он все равно смотрел на меня так, словно был бы рад моей гибели. Как же, ведь я вторгся на его территорию!

– Кто имеет доступ в эту комнату? – спросил я.

– Служанки царицы… царь, его слуги, те, кто обслуживает эти покои, – больше никто, – ответил мне Хаи.

– У каждого входа в царские покои стоят стражники, – добавил Симут. – Чтобы пройти, нужно иметь разрешение.

– Следовательно, коробку принес тот, кто имеет особый доступ и с легкостью ориентируется в царских покоях, – заключил я. – Полагаю, что за постами охраны стражников больше нет – чтобы обеспечить семейству некоторое уединение, – и сами царские покои не осматриваются?

Хаи со стеснением кивнул.

– Компетентность и преданность царской стражи ни в коей мере не ставятся под сомнение, но ясно, что где-то имеется серьезное упущение, позволившее появиться здесь этому предмету, а также резному изображению. Уверен, вы согласитесь, что прежде всего необходимо предпринять любые меры, чтобы усилить охрану царя и царицы, как внутри покоев, так и на публике. Когда будет открытие Колонного зала? – спросил я.

– Через два дня, – ответил Хаи. – Но на завтра назначено собрание Совета Карнака, где должен будет присутствовать царь.

– Завтра? – нахмурился я. – Очень некстати.

Хаи кивнул:

– Более всего некстати то, что для этих «нарушений» не нашлось более неудачного времени.

– Это не совпадение, – протянул Симут в своей неулыбчивой военной манере. – В обычной ситуации, например, в битве, я бы видел врага в лицо. Но здесь все по-другому. Этот враг невидим. Он может оказаться одним из нас. Он может прямо сейчас находиться во дворце. Наверняка ему известно все, что касается планировки дворца, заведенных порядков и иерархии.

– Значит, мы в сложном положении, поскольку едва ли сможем запросто допрашивать высокопоставленных вельмож, наделенных большой властью, не имея на руках самых серьезных доказательств, – сказал я.

– Увы, это так, – устало отозвался Хаи, словно бы внезапно лишившись всей своей энергии.

– Тем не менее с этого момента каждый из них находится под подозрением. Для начала надо составить список имен. Несколько простых вопросов – кто где находился и тому подобное – также помогли бы прояснить ситуацию. Необходимо знать, кто находился здесь, в покоях, сегодня ночью, и у кого из них нет алиби.

– Но в то же время мы не должны раскрывать ничего из того, что выясним, – нервно заметил Хаи. – Все следует держать в строжайшем секрете.

– Мой помощник с радостью поможет вам собрать информацию и задать предварительные вопросы, – предложил я.

Хаи взглянул на Хети и уже готов был согласиться, когда вмешался Симут:

– За безопасность царских покоев отвечаю я. Распоряжусь, чтобы все сведения подготовили немедленно.

– Очень хорошо, – отозвался я. – И полагаю, в список тех, кто имеет сюда доступ, вы также включите и ваших стражников?

Симут хотел было возразить, но я прервал его:

– Поверьте, у меня нет ни причин, ни желания сомневаться в порядочности ваших людей. Но уверен, вы согласитесь, что мы не вправе позволить себе упустить из виду любую возможность, сколь бы невероятна или неприемлема она ни была.

В конце концов начальник дворцовой стражи кивнул, выражая неохотное согласие.

И на этом мы расстались.