Текст книги "Тутанхамон. Книга теней"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Мы с бабуином вышли на жару и яркий свет; Хети бегом догнал меня, и мы принялись проталкиваться через уличную толпу.

– И куда ты пойдешь теперь? – спросил он.

– Собираюсь повидать моего друга Нахта. А ты должен выяснить все что сможешь об этой девушке. Ты уже знаешь, откуда начинать. И не забудь потом разыскать меня.

Глава 11

Посетить моего старого друга Нахта в его загородном особняке – значит перенестись из жаркого, пыльного городского хаоса в совершенно иной, более спокойный и разумный мир. При помощи своего огромного состояния он позаботился о том, чтобы сделать свою жизнь как можно более роскошной и приятной, создав в обнесенном стеной поместье за городской чертой собственное маленькое царство знания и изящных искусств. Благодаря своей славе цветовода и пчеловода он удостоился нового, доселе неслыханного титула: «Надзиратель над садоводами Амона». Цветы в тех тысячах букетов, что украшают храмы на празднествах и что преподносят в дар самим богам – чтобы напомнить им о загробной жизни, – выращивают под наблюдением Нахта.

Я вышел из города через южные ворота и двинулся по дороге к дому Нахта. Солнце стояло высоко в небе, и окрестности дрожали в полуденном жаре. Я не взял с собой зонтика; впрочем, пальмы, окаймлявшие путь, давали достаточно тени. По дороге я разглядывал обильный урожай, вызревавший на трудолюбиво возделанных полях, что расстилались по обе стороны дороги. То здесь, то там поблескивали линии вздутых паводком каналов, отражая ясное бело-голубое небо. Мне повстречалось немного людей, поскольку все работники либо наслаждались полдневной трапезой и пивом, либо же спали, улегшись ровными рядами в любой тени, какую только нашли, – под повозками, под пальмами, под стенами домов и зернохранилищ, – накрыв лица головными платками. В вышине ястребы расправляли в воздушных потоках свои широкие крылья цвета темной бронзы, парили, кружили и взирали вниз на землю. Я часто гадаю, как выглядит мир с их высоты, недоступной ни для кого из людей, обреченных ходить по земле на двух ногах. Я представляю себе блестящую змею Великой Реки, протянувшуюся от одного конца мира до другого, и развернутые по обоим берегам зелено-желтые веера возделанных участков. А за ними – бесконечность Красной земли, где царские семьи строят из вечного камня свои усыпальницы, а при них – храмы, возводя их вдоль края бесплодной равнины, пустыни, места величайшего одиночества. Возможно, ястребы видят то, чего не видим мы: то, что происходит с Солнцем, когда оно опускается за недостижимый горизонт видимого мира. Действительно ли существует в этом великом далеке бескрайний и полный опасностей темный океан, населенный богами и чудовищами, – там, где Солнце плывет по ночам на своей барке сквозь ужасы тьмы? Не об этом ли пытаются сказать нам эти хищные птицы своими резкими, пронзительными воплями, которые звучат как предостережения?

Я вошел в первый двор длинного и низкого особняка Нахта. Навстречу мне выбежал слуга по имени Минмес. Поздоровавшись, он поспешно проводил внутрь, заботливо держа зонтик над моей головой.

– Ваши мозги испекутся в черепе, словно утиное яйцо, господин мой, в такое время суток! Я бы послал к вам слугу с зонтиком, если бы знал, что вы собираетесь почтить нас своим визитом.

– Я сам не ожидал, что к вам зайду, – сказал я.

Минмес поклонился:

– Мой господин работает возле своих ульев в дальнем конце сада.

Он предложил проводить меня – как я знал, в надежде услышать какие-нибудь городские новости, ибо, живя в сельской местности даже в такой близи от города, кажется, что ты так далек от него, будто попал в другой мир. Но я хорошо знал поместье, поскольку приходил сюда много лет, и один, и с девушками. Слуга, как всегда бесшумно, ускользнул на кухню, чтобы приготовить нам закуски, а я миновал второй двор, где на мгновение помедлил, наслаждаясь открывшимся передо мной великолепным видом. В городе мы все теснимся в кучу, словно животные. Здесь же, где пространства с избытком, за высокими стенами, охраняющими владения, все пребывает в мире; ты словно бы оказался на ожившем свитке папируса, изображающем радости загробного существования.

Я прошел в тени деревьев вдоль длинного, выложенного камнем пруда, полного белых и голубых цветов лотоса, – он питает водой клумбы и овощные грядки, а также служит приютом Нахтовой коллекции декоративных рыбок. За деревьями и растениями преданно и спокойно ухаживали веселые садовники, молодые и старые – поливали и пропалывали, стригли и подрезали; они были явно счастливы на своей любимой работе. Ползучие лианы укрывали своей вьющейся тенью беседки. Пышно цвели необычные и экзотические растения. Птицы чувствовали свою свободу делать здесь что угодно и радостно распевали. Водоплавающие птицы ныряли и нежились в прохладной тени зарослей папируса в углах длинного пруда. Все здесь было почти до смешного прекрасно и казалось бесконечно далеким от городского блеска, грязи и нищеты.

Я нашел Нахта возле ульев, он выкуривал пчел из их глиняных цилиндрических домиков. Не подходя близко – я не был большим любителем пчел, в особенности их жал, – я уселся на табурет в тени дерева, намереваясь вовсю насладиться зрелищем, поскольку друг мой выглядел точь-в-точь как спятивший жрец какого-нибудь пустынного культа, когда двигался между ульями, приплясывая и гоня дым в сторону курчавого облачка разъяренных насекомых. Он аккуратно сцеживал соты в специально приготовленные горшочки, и вскоре они уже во множестве теснились на подносе.

Затем Нахт отошел в сторону, поднял защитный капюшон и увидел, что я за ним наблюдаю. Он помахал мне и подошел, протягивая горшочек меда:

– Это для детей.

Мы обнялись.

Слуга принес ему чашу с водой и полотенце, затем появился Минмес с вином и закусками, которые он расставил на низеньком столике. Нахт умыл свое потное, но как всегда изящное лицо. Мы уселись в тени на табуреты, и он налил мне вина. Я заранее знал, что оно будет превосходным.

– Что привело тебя сюда в рабочий день? – спросил он.

– Работа.

Он внимательно поглядел на меня, затем поднял кубок, приветствуя богов, и сделал большой глоток.

– И над чем ты работаешь? Не над этим происшествием на празднике, случайно?

– Отчасти.

Нахт выглядел заинтригованным.

– Подозреваю, во дворце сейчас суматоха не меньшая, чем среди моих пчел.

– Кто-то решил разворошить царский улей, это несомненно.

Он кивнул.

– Так каково же твое мнение? Может, дворцовый заговор? – с энтузиазмом предположил он.

– Скорее всего, нет. Я думаю, это какое-то заблуждение. В худшем случае, кто-то из дворцовой иерархии подбил кучку глупых молодых людей на наивно-безответственное оскорбление действием.

На лице Нахта отразилось чуть ли не разочарование.

– Может быть, и так, но тем не менее эффект был на удивление впечатляющий. О случившемся все только и говорят. Такое впечатление, что эта выходка послужила катализатором для разногласий, бурливших под покровом всего происходящего уже многие годы. Люди даже шепчутся о возможности переворота…

– И кто же возглавит подобное дело? – возразил я.

– Есть только один человек: военачальник Хоремхеб, – ответил Нахт с некоторым удовлетворением.

Я вздохнул.

– Это будет ничем не лучше нынешнего режима, – сказал я.

– Это будет определенно гораздо хуже, поскольку представления Хоремхеба о мире определены его армейской жизнью. В нем нет ни капли человечности, – отозвался Нахт. – Но в любом случае нам грозит опасность, поскольку это деяние выставило царя беззащитным. А какой царь позволит себе выглядеть беззащитным? Он и раньше-то не особенно походил на царя-воителя. Такое впечатление, что династия с каждым поколением становится все слабее и неестественнее. А сейчас он беспомощен…

– И все более и более уязвим для других воздействий, – вставил я.

Нахт кивнул.

– Он никогда не был по-настоящему способен отстоять свою власть хоть в чем-то, отчасти потому, что после Эхнатона его бы никто не поддержал, а отчасти потому, что он вырос в зловещей тени Эйе – а каким тираном тот оказался! Ничего удивительного, что мальчик не может проявить собственную власть.

Мы с удовольствием сознавали, что оба питаем тайную, но глубочайшую ненависть к регенту.

– Я нанес Эйе визит сегодня утром, – промолвил я, наблюдая за лицом Нахта.

На нем отобразилось изумление.

– Зачем, ради всего святого, тебе это понадобилось?!

– Не потому, что он меня позвал. Это было необходимо мне.

– Очень любопытно, – сказал мой друг, наклоняясь вперед и подливая мне своего превосходного вина.

– А вчера вечером я встречался с Анхесенамон, – продолжил я, выдержав драматическую паузу.

– О!..

Нахт медленно кивнул: кусочки свидетельств, которыми я его осмотрительно снабжал, начинали складываться воедино.

– Она прислала за мной одного из своих людей.

– Кого именно?

– Хаи, главного писца.

– Да, я его знаю. Держится так, словно у него золотая трость застряла в заднице… И что же тебе сказала царица?

– Она показала мне кое-что. Камень. Из Ахетатона. С резным изображением Атона.

– Интересно. Но ничего особенного.

– До тех пор, пока не обнаруживаешь, что кто-то полностью стесал диск Атона, руки, держащие анхи, имена царей и богов, а также глаза и носы царских фигур, – отозвался я.

Нахт уставился в глубь своего сада, на идиллическую картину, пестрящую цветом и тенью.

– Насколько понимаю, даже малейшее надругательство над священными символами может иметь серьезные последствия, особенно в этом дворце.

– Вот именно. Они все перепуганы до смерти, потому что не в силах понять, что это значит.

– А ты сам что думаешь? – спросил он.

– Ну, это может означать всего-навсего, что кто-то, имеющий к царской семье давние счеты, потратил немного своего времени, чтобы придумать, каким образом нанести ей тяжелое оскорбление.

– Но такое совпадение…

– Знаю. Мы не верим в совпадения, верно? Мы верим в связи между событиями. Мертвый мальчик с переломанными костями, элитный амулет, а теперь еще и мертвая девушка с золотой маской, скрывающей отсутствие лица.

Нахт был потрясен.

– Как это ужасно! Такое варварство… Времена определенно меняются к худшему.

Я кивнул.

– Есть некоторые моменты, касающиеся изощренности всех этих деяний, а также соответствие стиля, которые заставляют меня думать, что объект, подброшенный во дворец, может быть связан с двумя другими событиями. Мне пришло в голову, не может ли уничтожение солнечного диска означать также нечто конкретное…

– А именно? – с сомнением спросил Нахт.

– Затмение, – поколебавшись, ответил я.

– Ну что же, очень интересная идея, – он уже погрузился в размышления о возможных последствиях. – Солнце в битве уничтожается силами тьмы, а затем восстанавливается и возрождается вновь… символы весьма убедительные. И чрезвычайно подходящие к настоящему моменту.

– Да, что-то вроде этого, – отозвался я. – Поэтому я подумал, что мне стоит проконсультироваться с человеком, который знает о звездах больше любого другого из моих знакомых.

– Ну, прежде всего, это аллегория, – улыбнулся он, мгновенно загораясь любимой темой.

Я не имел представления, что он хочет этим сказать.

– Расскажи поподробнее.

– Давай пройдемся.

Мы не спеша двинулись по одной из дорожек между клумбами, и он принялся объяснять. Как всегда, имея дело с Нахтом, я не понимал всего, но терпеливо слушал, поскольку знал, что если прервать его вопросом, то это приведет лишь еще к одному, не менее замечательному, но бесконечно трудному для постижения отступлению.

– Подумай о том, как мы понимаем загадки окружающего нас мира. Ра, бог Солнца, плывет через голубой океан дня в Золотой дневной ладье. Но на закате бог пересаживается в Ночную ладью и исчезает в Ином мире. Перед нами раскрывается черный океан ночи с его яркими звездами – Сияющей, самой яркой, и пятью звездами Гора, и звездами Осириса, и Путем Дальних Звезд на верхушке неба, и кочующей звездой рассвета. Все они плывут по темным водам, следуя за Солнцем, чье ночное путешествие, с его опасностями и испытаниями, мы не можем видеть, но можем лишь представлять. В Книге Мертвых мы уподобляем это путешествию души после смерти. Пока что все понятно?

Я кивнул:

– Самую малость…

– Дальше все становится тоньше. Слушай внимательно. Наиболее значительное и поистине загадочное из этих испытаний – это соединение Солнца с телом Осириса в самой темной точке ночи. Как сказано: «Солнце покоится в Осирисе, Осирис покоится в Солнце». Это самый таинственный момент – когда Солнце опускается обратно в изначальные воды, кипящие хаосом. Однако именно в этот темный момент оно получает новые жизненные силы, и Осирис возрождается. И вновь живые не могут быть очевидцами подобного события, поскольку оно скрыто от людского взгляда в отдаленнейшей области Неведомого. Но вновь мы можем его представить – хотя и с немалым умственным усилием. Затем, на рассвете, Солнце возвращается, рожденное заново и видимое для глаза, поскольку Ра – творец самого себя и всего существующего. И мы называем эту возвращающуюся форму бога Скарабеем, Хепри, – тем, кто развивается, толкая самого себя из небытия в бытие. И так начинается новый день! И все вещи так вечно движутся вперед, день за днем, год за годом, жизнь за жизнью, смерть за смертью, перерождение за перерождением, беспрестанно и неизменно.

Я знал, что Нахт любит такие разговоры. Проблема была в том, что все это звучало слишком похоже на хорошую сказку. И подобно всем сказкам, которые мы рассказываем сами себе и своим детям, – о том, как все в жизни происходит и почему все устроено так, как оно устроено, – это невозможно было доказать.

– Но какое отношение это все имеет к моему вопросу'? – спросил я.

– Дело в том, что существует единственный момент, когда мы, живущие, все же можем оказаться свидетелями такого божественного единения.

– Во время затмения?

– Совершенно верно. Разумеется, существуют различные объяснения подобного рода события, в зависимости от того, на какой авторитет ты опираешься и чье мнение принимаешь. Одно гласит, что богиня Хатхор, владычица Запада, закрывает бога своим телом – то есть речь идет о божественном слиянии света и тьмы. Другое, противоположное мнение объясняет затмения тем, что некая темная сила, чьего имени мы не знаем, а следовательно, не можем и назвать, временно оказывается сильнее – но свет вновь возвращается и торжествует победу в небесной битве.

– К счастью для всех нас.

– Воистину. Ибо без света не было бы и жизни. Царство Тьмы – это страна теней и смерти. Но есть вещи, которых мы даже и сейчас не понимаем. Впрочем, я искренне верю, что придет день, когда наши знания будут способны объяснить все существующие явления.

Он остановился возле гранатового куста, играя с розовыми лепестками – последняя мода, – затем сорвал несколько увядающих цветков, словно демонстрируя собственную богоподобную власть над своим творением.

– Как в Книге Всего Сущего? – подсказал я.

– Именно. Однако слова несовершенны, и наша система письма, несмотря на все свои великие достоинства, ограничена в способности описывать творение во всех его проявлениях и скрытом великолепии… Так что нам придется выдумать другой способ описания.

– Какой же?

– Хм-м, ну, в том-то и вопрос! Однако, возможно, ответ скрывается не в словах, но в знаках – собственно, в цифрах…

На этом мои мысли начали путаться, как это часто бывает, когда я разговариваю с Нахтом. Он питает такое пристрастие к отвлеченным размышлениям, что порой мне хочется сделать в ответ что-нибудь бессмысленно-практическое – например, подмести двор.

Он улыбнулся, увидев озадаченное выражение моего лица.

Я вновь перевел разговор на свой предмет:

– Кстати, насчет звездных календарей: я знаю, что ты можешь предсказать приход паводка и начало празднеств. Но входят ли в твои списки затмения?

Он задумался над вопросом, прежде чем ответить.

– Думаю, что нет. Я составлял календари, исходя из собственных наблюдений, но мне пока что не посчастливилось быть свидетелем солнечного затмения, поскольку такие события поистине редки. Тем не менее с террасы на крыше моего особняка я наблюдал затмение луны. Меня озадачило и заинтриговало постоянное присутствие элемента кругообразности – как в возвратном характере космических событий, так и в том, что подразумевает искривление тени, отбрасываемой на лунный лик. Ибо такое искривление говорит о полном круге – таком же, в виде какого мы видим луну и солнце, и какой мы, возможно, будем наблюдать при полном затмении. Это наводит на мысль, что круг является совершенной небесной формой, как в качестве идеи – ибо круг предполагает бесконечное возвращение, – так и в виде действительного факта.

Благодарный за паузу в этом потоке стремительных умозаключений, я быстро спросил:

– Но как же мы сможем выяснить больше? Ты не можешь сводить меня в астрономический архив?

– На территории Карнакского храма? Куда я имею доступ? – улыбнулся он.

– О, как мне посчастливилось числить в своих близких друзьях человека столь высокого положения!

– Твой сарказм настолько… характерен для среднего класса, – ответил он весело.

Глава 12

Вслед за Нахтом, вышагивавшим царственно, но с обычным элегантным проворством, мы с Тотом миновали посты охраны возле главного пилона Карнакского храма. Подняв голову, я взглянул на возносящиеся над нами величественные стены из глиняных кирпичей. А затем мы углубились в сумерки «Избраннейшего из мест» – запретного, тайного мира внутри мира внешнего, ибо никому, если он не принадлежит к высочайшему жреческому классу, не позволено вступать в этот обширный и древний каменный лабиринт колонных залов и сумрачных храмов, покрытых бесконечной загадочной резьбой, внутри которого таятся многочисленные, лишенные солнца святилища, где, в самом сердце темноты и тишины, держат статуи богов, где их будят, поклоняются им, одевают, кормят, вновь укладывают спать и стерегут на протяжении ночи.

Мы вышли на открытое пространство. Повсюду вокруг я видел аристократов в чистейших белых одеждах, они неспешно расхаживали по каким-то своим эзотерическим делам. Жреческие обязанности, по-видимому, не были для них чересчур обременительны. В заранее установленное время года, внося свою долю в значительные доходы храма, они переступали его порог на определенный период служения, на протяжении которого соблюдали древние заповеди ритуальной чистоты: купались на рассвете в священном озере, выбривали тело, носили белые льняные одежды, а также в точности и без отклонений, в соответствии с Наставлениями, выполняли свои обязанности в богослужебных церемониях.

Однако все храмы, от самой маленькой гробницы в каком-нибудь изнывающем от жары торговом городишке на южной границе до наиболее древних и священных мест в Обеих Землях, подвержены обычному спектру человеческих пороков: коррупции, взяточничеству, воровству, хищениям и всему прочему, от скандалов из-за сокращения срока службы и из-за краж священной пищи или реликвий до открытого насилия и убийств. Чем больше храм, тем больше богатств в его распоряжении. Богатство – это власть. А Карнак – величайший из наших храмов. Богатством и властью он долго соперничал с царским семейством и сейчас наконец превзошел его.

Обширное пространство за внешними стенами храма представляло собой, на мой взгляд, хаотическое смешение древности и современности: пилоны, обелиски, аллеи, статуи, молельни и недосягаемые храмовые здания с широкими колоннами в виде стеблей папируса и погруженными в тень залами. Некоторые из них были построены недавно, другие еще строились, какие-то начинали разрушаться, а некоторые даже развалились совсем. Были здесь и торговые лавки, отведенные под канцелярии помещения и жилища для служащих и жрецов. По сути, храм представлял собой маленький город, величественный и в то же время беспорядочный. Возле пилонов и порталов было полно жрецов, их сопровождало еще большее число слуг и помощников. Перед нами открылся еще один обрамленный пилонами вход, ведущий к новым пилонам, которые в конце концов вели к древним святилищам в самом сердце храма.

– За всеми этими дворами находится священное озеро, – сказал Нахт, указывая направо. – Дважды в день и еще два раза ночью жрецы обязаны окроплять себя его водой и полоскать рот с небольшим количеством соды.

– Тяжелая у них жизнь, – заметил я.

– Можешь иронизировать, если хочешь, но пока жрецы исполняют свои обязанности на территории храма, им полностью запрещены половые связи, и я вполне уверен, что ты, например, нашел бы такое условие невыполнимым, – ответил он со своей обычной в подобных вопросах прямотой. – Но разумеется, жрецы – самая недолговечная часть здешнего населения. Существуют еще певцы, прислужники при храмовых церемониях, жрецы-лекторы, писцы, жрецы-наблюдатели за точным временем проведения ритуалов… Однако те, кто действительно испытывает необходимость в точном исполнении ритуалов, – это управляющие и слуги, ткачи, повара и уборщики. Можно сказать, что бог Амон содержит на службе больше людей, нежели сам царь.

– То есть по существу это обширное государственное ведомство, – сказал я.

– Совершенно верно. Здесь имеются чиновники, надзирающие за всеми аспектами жизни храма, они отвечают за земли, доходы, войска, слуг, пашни, одежду, зернохранилища, сокровищницу…

Нахт остановился перед входом в комплекс внушительных зданий.

– А вот это – Дом Жизни, где располагаются скрипторий, библиотеки и архивы, а также кабинеты жрецов-лекторов.

Мы вошли внутрь. Прямо перед нами, за двойной дверью, находилась обширная, тихая комната.

– Это скрипторий, – шепотом пояснил мне Нахт, словно ребенку, поскольку я и сам уже увидел работавших там людей различного возраста, скрупулезно копировавших или сравнивавших тексты на старых и новых папирусах. Атмосфера в библиотеке стояла сонная, поскольку время было уже за полдень, и кое-кто из более пожилых посетителей архивов на самом деле трудился не столь уж ревностно, а некоторые даже дремали над разложенными на столах свитками. Вдоль стен располагались деревянные ячейки, где хранилось множество папирусов, словно бы все знания мира были собраны здесь и ждали своих читателей. Через ряд окон под потолком в комнату проникали косые лучи солнца, в которых плясали бесчисленные пылинки, то вспыхивая, то погасая, поднимаясь и опускаясь в потоках воздуха, словно осыпавшиеся со свитков крошечные осколки идей и знаков, утратившие свои значения в отрыве от основного текста, к которому они изначально принадлежали.

– Это старейший архив в мире, – так же шепотом продолжал Нахт. – Многие из хранящихся здесь текстов были написаны на заре нашей цивилизации. Папирус весьма прочный материал, но некоторые из свитков настолько древние, что их нельзя вынимать из кожаных футляров, ввиду чего прочесть их невозможно. Другие свитки можно разворачивать, но есть опасение, что даже малейший луч солнечного света может окончательно уничтожить оставшиеся следы чернил, и поэтому с ними разрешено работать только при свечах. Кое-кто читает такие тексты исключительно при свете луны, но я думаю, что это до известной степени предрассудок. Многие написаны знаками, которые сейчас никто не может понять, так что они значат для нас не больше, чем бессмысленные детские каракули. Ужасная мысль: целые миры потеряли свой смысл! Эта библиотека – громадное хранилище знаний, но увы, многие из них невозможно постичь. Утраченные знания… Утраченные книги…

Он вздохнул. Мы двинулись дальше по коридору, вдоль которого тянулся ряд дверей.

– Здесь хранятся мифологические и теологические трактаты, а также списки и изначальные образцы надписей, с которых со всей возможной точностью скопированы все резные надписи на стенах храмов и обелисках.

И здесь же расположены мастерские, где переписывают на заказ Книгу Мертвых. А затем идут комнаты для обучения, а также различные хранилища для текстов, посвященных разным предметам – письму, инженерному делу, поэзии, законам, теологии, магическим практикам, медицине…

– И астрономии, – добавил я.

– Именно. Вот мы и пришли.

Мы увидели старика в белой льняной одежде с поясом жреца-лектора, стоявшего перед двойными дверями, которые были завязаны шнуром и опечатаны. Он недобро взирал на нас из-под могучих белых бровей.

– Я Нахт, – представился Нахт.

– Добро пожаловать, – отозвался жрец тоном, не предполагавшим ничего подобного.

– Я хотел бы изучить некоторые свитки из астрономического отдела, – пояснил Нахт.

Жрец внимательно оглядел его, сощурив глаза и раздумывая над его просьбой.

– А кто ваш спутник? – спросил он с подозрением.

– Это Рахотеп, он главный сыщик фиванской Меджаи.

– Зачем сыщику понадобилось изучать астрономические таблицы?

– Ну, у него любознательный ум, и я стараюсь по мере сил отвечать на его вопросы, – ответил Нахт.

Жрец, по-видимому не найдя повода отказать нам, с тяжелым вздохом повернулся, словно гиппопотам в болоте, недовольно сломал печать и развязал шнуры. Он отворил дверь и коротким жестом предложил нам войти.

Помещение оказалось гораздо просторней и выше, чем я предполагал. Стены до потолка были заставлены полками; кроме того, середину комнаты занимали ряды высоких шкафов, расположенных наподобие рыбьего хребта. На каждой из полок хранилось множество папирусных свитков. Я бы не знал, откуда здесь начинать, однако Нахт тут же принялся быстро пролистывать описи в поисках необходимого.

– С точки зрения всего мира, астрономия – это всего лишь приложение к религии. Достаточно того, что мы знаем, когда появляется на небе нужная звезда, чтобы дни проведения обрядов и праздники совпадали с лунными таблицами, и все довольны. Однако до сих пор никто, кажется, не заметил, что эта регулярность, возвратный характер самих бессмертных звезд говорит о существовании неизмеримой упорядоченной вселенной превыше нашего понимания.

– В отличие от того, что древние истории говорили нам с незапамятных времен о богах и богинях, и о том, как все произошло из первоначального папирусного болота, и о ночном мире как месте вечной жизни…

– Именно так, – прошептал Нахт. – Звезды есть вечная жизнь, но, возможно, совсем не в том смысле, в каком мы всегда это понимали… Все это ересь, разумеется, – добавил он с веселой улыбкой.

Нахт развернул несколько свитков на низеньких столиках, поставленных между шкафами, и показал на колонки знаков и цифр, вычерченных красными и черными чернилами:

– Видишь, здесь тридцать шесть колонок, где перечисляются группы звезд, на которые подразделяется ночной мир. Мы называем эти группы деканами.

Я пробежал глазами по колонке символов, разворачивая старый свиток все дальше и дальше. Казалось, знакам не будет конца. Нахт предостерег меня:

– Осторожно! Со свитками нужно обращаться бережно, с уважением.

– А почему данные записаны таким образом?

– В каждой колонке указаны звезды, которые поднимаются за ночь над горизонтом в каждый из десятидневных периодов года. Вот смотри: это Собачья звезда, которая восходит точно во время паводка, когда начинается солнечный год. А вот Сах, «Сияющая душа Осириса», – яркая звезда, восходящая с началом периода перет, времени весны. Тебе, разумеется, знакомо изречение «Я звезда, попирающая стопами Обе Земли, плывущая впереди других звезд небесных на животе моей матери Нут»?

Я покачал головой.

– Мне иногда кажется, что ты вообще ничего не знаешь, – сказал Нахт.

– Ну, это не совсем обычная для меня область. Но что там с затмением? – напомнил я.

Несколько минут он сверялся с множеством прочих таблиц, переходя от одной к другой, сворачивая и разворачивая свитки, каждый из которых выглядел более древним и хрупким, чем предыдущий. В конце концов Нахт разочарованно покачал головой.

– Здесь нет никаких записей. Как я и думал.

– Это тупик.

– Что же, мысль была интересная и по крайней мере, теперь ты знаешь кое-что о предмете, – заключил он в своей лекторской манере.

Мы вышли из комнаты с архивом, и жрец неловко наклонился, чтобы вновь завязать и опечатать шнуры. Когда мы двинулись прочь, я вслух заметил:

– Интересно, где хранятся тайные книги?

Услышав этот вопрос, Нахт не смог скрыть своей тревоги.

– О чем ты говоришь? Какие тайные книги?

– Ну, Книги Тота, например.

– Брось, это скорее легенды, чем реальность. Подобно многим другим якобы «тайным» книгам.

– Но ведь правда, что существуют какие-то священные тексты, которые открывают только посвященным? – спросил я.

– «Посвященным» во что? И каких тайных предметов могут касаться эти тексты?

– Ну там, божественной геометрии и тому подобного, – небрежно ответил я.

– Никогда не слышал ни о чем подобном, – напряженно сказал Нахт, оглядываясь вокруг, чтобы удостовериться, что нас никто не слушает.

– Да конечно же слышал, дружище, – спокойно проговорил я.

Он гневно уставился на меня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты заранее знал, что в этих свитках не будет ничего интересного для меня. И я ценю то, что ты не пожалел времени продемонстрировать мне, что там ничего нет. Но я тебя очень хорошо знаю, и ты определенно чего-то не договариваешь.

У него хватило вежливости покраснеть.

– Иногда о важных предметах не следует говорить мимоходом.

– О каких предметах?

– Я действительно готов тебя презирать, когда ты обращаешь против меня свои методы ведения допроса. Я просто пытаюсь помочь, – сказал Нахт без намека на шутку.

– Тогда я скажу тебе прямо, что думаю. Я думаю, что тайные книги существуют – в том числе и по астрономии, – и еще я думаю, что ты принадлежишь к числу посвященных, что некоторые из этих книг ты видел и знаешь, где они находятся.

Он обратил на меня самый холодный взгляд, какой я когда-либо видел на его лице.

– У тебя слишком живое воображение.

С этими словами Нахт двинулся прочь.

Я шагнул следом за ним в послеполуденный слепящий свет и жар, и мы пошли вместе в молчании. Затем Нахт внезапно остановился и увлек меня в тень под стеной старого храма.

– Ты мой друг, и я не могу тебе лгать. Но я и не могу раскрывать содержания этих книг. Я принес торжественную клятву.

– Но я ведь спрашивал только, существуют они или нет.

– Даже этого знания слишком много. Их существование или несуществование необходимо держать в секрете. В наши темные времена тайные книги – вне закона. Тайное знание вновь становится опасным. Как ты прекрасно знаешь, любого, кто будет держать их у себя или даже кого найдут за переписыванием отдельных фрагментов, ждет наказание смертью.

– Но они существуют, ходят по рукам в узком кругу, а следовательно, их должны где-то тайно хранить. Так где же они? – спросил я напрямую.

– Не могу сказать.

Я обвел взглядом здания, теснившиеся внутри храмовой ограды. Внезапно мне стало понятно, что внутри этого потайного города может существовать еще один город. Ибо в сердце каждой тайны гнездится другая тайна.