Текст книги "Секрет Коко"

Автор книги: Ниам Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

7

– Как жизнь, Коко?

Я стою у кухонной раковины и смываю с тарелки хлебные крошки, как вдруг где-то позади меня раздается басовитый мужской голос. Это Карл. В этот раз на нем немного больше одежды, чем в прошлый, но мне от этого не легче. Он накинул на себя крошечное розовое кимоно Рут, туго обтянувшее его округлый живот.

– Ой, привет, Карл, – здороваюсь я, чувствуя себя крайне неловко.

– Так что, как дела? – с улыбкой интересуется он. – Давно тебя не видел.

– Спасибо, вроде все хорошо, – отвечаю я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

По правде говоря, хоть я и видела Карла тем утром в одном белье, я по-прежнему всеми силами стараюсь его избегать. Он и вправду очень мил, но я просто не могу не думать о том, что они с бабушкой… находятся «в сексуальных отношениях». Рут впервые после смерти дедушки выглядит счастливой, и это замечательно, но они с Карлом кажутся мне довольно странной парой. Мне тяжело смириться с тем, что они вместе, как бы сильно я этого ни хотела.

– Хотел принести Рут чего-нибудь выпить, – поясняет он, засучивая рукава ее шелкового халатика на своих волосатых руках, и включает чайник, будто у себя дома.

– Ясно, – протягиваю я. – В любом случае, я уже как раз ухожу.

– Тебе совершенно не обязательно сбегать от меня каждый раз, – говорит он, когда я уже поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты. Его щеки едва заметно розовеют, и я вдруг понимаю, что эта ситуация его тоже немного смущает. Как неловко…

– Хорошо, пожалуй, выпью еще кофе, – неохотно соглашаюсь я, усаживаясь обратно за стол. Бедный Карл – я совсем не хотела показаться грубой. Надо хотя бы попытаться завязать с ним светскую беседу.

Он широко улыбается мне, и я чувствую очередной укол совести. Ведь он не виноват, что я вернулась жить к бабушке. Он привык, что они раньше были здесь только вдвоем, а я взяла и нарушила их с Рут уединение.

– Рут рассказала мне, что ты нашла какую-то сумочку, – пытается он начать дружеский разговор.

– Да, нашла. Коллекционную, от «Шанель». Мне крупно повезло, – говорю я, радуясь тому, что у нас нашлась тема, которую мы можем спокойно обсудить. Нужно отдать ему должное.

– Это точно. Выходит, ты нашла одну из этих коллекционных штучек?

– Получается, да, – отвечаю я. – Такой шанс выпадает один на миллион.

– А еще, я слышал, там было письмо, – он тянется за чашкой, и моему взору открываются волосатое бедро и его зад. Я понимаю, что под кимоно у него ничего нет. С трудом сглотнув, я пытаюсь забыть об этой пикантной подробности.

– Очень грустное письмо.

– Рут говорила, ты собираешься разузнать побольше о владелице сумочки.

– Да, не знаю, что из этого получится, честно говоря. Женщина, которой она принадлежала, скончалась несколько месяцев назад, так что на самом деле я оказалась в тупике.

– Это я тоже знаю. Но у тебя ведь осталась какая-то ниточка? Ее сиделка?

Он насыпает в чай, сделанный им для Рут, пол-ложки сахара и тщательно перемешивает, как будто хочет, чтобы все было идеально.

– Есть, – улыбаюсь я ему; бедный мужчина отчаянно пытается поддержать со мной любезный разговор, это так мило с его стороны. – У меня есть ее координаты и все такое, но когда я попыталась найти в справочнике ее номер, то обнаружила, что его там нет.

– Вот облом, – расстраивается он. – А где конкретно она живет?

Я называю ему адрес на Кайлмор-Уэй, и глаза Карла загораются от восторга.

– Господи, я ведь отлично знаю это место! – восклицает он. – Это же сразу за каналом. Чудный старенький район – там не люди живут, а сама добродетель.

Подумав немного, он прислоняется к прилавку и задумчиво складывает руки на груди.

– Ты должна попытаться найти ее, – заявляет он. – Попытаться узнать еще что-нибудь.

– Не думаю, что я осмелюсь поехать туда, – признаюсь я. – У меня не хватит духу.

– Разумеется, хватит! – говорит он. – Да и что тебе терять?

– Что здесь происходит? – в комнату засовывается всклокоченная голова Рут. Ее кудряшки растрепаны, по глазам видно, что она еще не проснулась.

– Я делал тебе чай, милая, – с приветливой улыбкой сообщает ей Карл. – Как раз собирался принести его тебе наверх.

– Не очень-то ты торопился, – укоряет она его. Бабушка зевает, но все же усаживается за кухонный стол, сложив руки перед собой.

– Сделать тебе какой-нибудь тост? – спрашивает он, не сводя с нее глаз и пытаясь всячески услужить.

Она добродушно отмахивается от него:

– Нет-нет, не нужно, правда. Расскажите-ка мне лучше, о чем это вы двое так мило беседовали?

– Я как раз говорил Коко, что ей нужно съездить к этой сиделке, ну, к той, на которую она вышла. Она живет прямо за каналом, – объясняет Карл.

– Но мне не кажется, что это хорошая идея, – начинаю я.

– Почему же? – перебивает меня Рут. – Ты решила отказаться от своих поисков?

– Я такого не говорила. Но, быть может, мне стоит оставить эту женщину в покое.

Я все чаще вспоминаю слова Кэт по этому поводу и все больше убеждаюсь в ее правоте. Чего я добьюсь своим расследованием? Наверное, нужно просто оставить себе сумку и выбросить из головы письмо.

– Что за бред! – фыркает Рут. – Ты не можешь сдаться – ты нашла эту сумочку не просто так. Карл прав: тебе обязательно нужно встретиться с этой женщиной, Мэри Мур, и послушать, что она тебе расскажет.

– А вдруг ее рассказ прольет свет на все загадочные обстоятельства этой истории? – добавляет Карл.

– Звучит интригующе, – вздыхает Рут. – Мне вот интересно, кто же такая эта Тэтти Мойнихан? Чем она занималась? Где жила?

– И почему она пожертвовала все свои деньги на благотворительность? – продолжает любовник моей бабушки.

Пока они высказывают разные предположения, в моем воображении возникают десятки возможных вариантов развития событий. Я бы с радостью съездила туда и нашла эту сиделку, чтобы узнать побольше о Тэтти и попытаться собрать по кусочкам историю ее жизни, но меня охватывает волнение.

– Что же я ей скажу? – спрашиваю я, перебивая Рут и Карла. – Она наверняка решит, что я – какая-то городская сумасшедшая, если я вот так просто свалюсь на нее, как снег на голову, со всеми этими вопросами.

Рут крепко задумалась. Помолчав немного, она вдруг торжествующе поднимает палец и радостно восклицает:

– Придумала! Мы ведь давно хотели свозить тот столик из сандалового дерева к политурщику. Его мастерская находится как раз возле канала. Ты бы могла заглянуть к ней, будто бы случайно проходя мимо, и попутно задать парочку вопросов. Так что странной она тебя точно не сочтет. И выходит, что ты скажешь ей чистую правду.

– А что потом? Спросить ее, знает ли она что-нибудь об этом письме? – недоумеваю я.

– Да! – кивает Рут.

– Но, Рут, это же не расследование «Великолепной пятерки»<sup>[12]12
  Серия детских детективных книг английской писательницы Энид Блайтон.


[Закрыть]</sup>, – возражаю я, однако, не в силах больше сдерживаться, заливаюсь смехом, заражаясь ее энтузиазмом. В детстве я обожала эти рассказы: Рут читала их мне снова и снова, пока мама колесила по Франции, а они с дедушкой растили и воспитывали меня.

– Знаю, это больше похоже на «Нэнси Дрю», и за тобой – роль Нэнси, – поправляется она. Ее глаза сияют, она увлечена историей загадочного письма из сумочки даже больше меня, если это вообще возможно.

– Тогда поедем со мной, раз уж ты так хочешь продолжить наше расследование, – предлагаю я.

Но она качает головой:

– Не поеду. Если на пороге этой женщины появятся целых две незнакомки, это будет слишком подозрительно. Мы можем ее спугнуть. Правда, Карл?

– Ты бы могла посидеть в машине и подождать ее, – возражает Карл.

– Нет, не могу – кто-то должен остаться здесь и смотреть за лавкой, – отвечает она. – Сегодня утром к нам заявится Анна.

Краем глаза я замечаю, что Карл едва заметно передергивается при упоминании этого имени. Должно быть, моя тетушка отчего-то заставляет его нервничать.

– А откуда ты знаешь? – спрашиваю я. Анна никогда раньше не предупреждала нас о том, что собирается нанести нам визит, – она просто врывалась в нашу лавку, будто пытаясь поймать нас на горячем.

– Я проснулась с чувством, что сегодня для нас настанет Судный день, – смеется Рут. – Она будет здесь раньше одиннадцати, помяни мое слово.

– Ты ведь не можешь знать наверняка, – усмехаюсь я.

– Нет уж, я в этом совершенно уверена. Моя интуиция редко меня подводит. Кроме того, Пегги Лейси вчера вечером выбрали председателем комитета, так что моя сестра точно вышла на тропу войны – а эта тропа, как тебе прекрасно известно, ведет прямиком к нашему порогу. Так что, ты поедешь к этой сиделке или нет?

– Не знаю, – все еще сомневаюсь я.

– Давай же, Коко! – подзадоривает меня Карл. – Нужно брать быка за рога!

– Конечно, милая, поезжай – разве ты не умираешь от любопытства, как и мы? – поддевает меня Рут.

– Если ты не поедешь, это сделаю я, – говорит Карл.

– Ах ты старый романтик, – смеется над ним Рут. – Кто бы мог подумать?

– А что? – важно улыбается он. – Мы, мясники, в глубине души все романтики, ты же знаешь.

– Ради бога, – хохочу я, – уговорили, я поеду. Но если случится что-то ужасное, во всем будете виноваты вы двое.

8

Кайлмор-Уэй оказался сплошным рядом таунхаусов из красного кирпича, соединенных друг с другом боковыми стенами. Перед каждым домиком разбиты небольшие, но очень милые садики. Когда я нахожу дом номер десять, меня охватывает тревога. Теперь, когда я уже так близко, эта затея кажется мне полнейшим безумием. Если бы Рут и Карл не убедили меня в том, что это отличная идея, я бы сейчас сидела дома и прекрасно себя чувствовала, а главное – меня бы все совершенно устраивало. Я стучу в дверь, надеясь, что никого нет дома. Ведь тогда я вернусь в родную лавку, честно посмотрю Рут в глаза и скажу, что сделала все возможное, но так ничего и не узнала. На самом деле я даже немного напугана: вся та бравада, с которой я вешала лапшу на уши Дермоту Брауну, чтобы добыть нужную мне информацию, куда-то улетучилась. И вот, когда я уже готова развернуться и сбежать куда-нибудь подальше отсюда, двери открываются.

– Да?

На пороге появляется дородная женщина средних лет, одетая в фартук в красно-черную полоску, скрывающий отнюдь не девичью талию, а в ее темных волосах я замечаю мучную пыль. Ее лицо покрыто нежным загаром, рукава засучены до локтей, а у ног, обутых в туфли из красной крокодиловой кожи, потявкивают трое бело-коричневых джек-рассел-терьеров, которые взирают на меня весьма недружелюбно.

Сейчас или никогда.

– Здравствуйте! Вы – Мэри Мур? – неуверенно вопрошаю я, краем глаза заметив, что один из щенков оскалил свои крошечные острые зубки и зарычал. Что там говорят о терьерах? Что стоит им только вцепиться в тебя, и они уже не разожмут челюсти?

– А кто спрашивает? – Она вытирает руки о фартук и пытливо смотрит на меня. Она наверняка отлично готовит, это сразу видно, и у меня сводит желудок от голода. Как же глупо было явиться сюда без предупреждения! Нужно было просто написать ей письмо, а она ответила бы, когда выкроила бы свободную минутку.

– Меня зовут Коко Суон. Я…

– Вы из совета? Если насчет оплаты за содержание дома, то катитесь отсюда, да поживее. Я скорее в тюрьму сяду, чем вам заплачу! – Она широко расставила ноги, уперла руки в боки, подбородок вздернут.

– Нет-нет, я не по этому поводу, – поспешно отвечаю я, нервничая еще больше. А ей палец в рот не клади, как там говорится: «лучшая защита – нападение»?

– Я не из совета, – продолжаю я, – мне просто нужно узнать у вас кое-что о Тэтти Мойнихан.

– Вы знали Тэтти? – Ее зеленые глаза широко раскрываются от удивления, женщина окидывает меня взглядом с головы до ног. Не сомневаюсь – она мне нисколечко не поверила.

– Не совсем, – признаюсь я. – Но я знаю, что вы ухаживали за ней до самой смерти, я хотела спросить у вас…

– А откуда вы это знаете? – подозрительно прищурившись, спрашивает она.

– Я говорила с Дермотом Брауном, ее адвокатом. Он и дал мне ваш адрес.

Похоже, теперь я внушаю ей еще меньше доверия.

– Правда? – язвительно переспрашивает она. – Ну не нахал ли?

Вот дерьмо… Все с самого начала пошло не так. Вместо того чтобы заручиться ее доверием, я лишь еще больше все усложнила своими неуклюжими объяснениями – она может послать меня к черту в любую минуту.

– Видите ли, он не виноват. Я вынудила его дать мне ваши координаты. Понимаете, мне нужно было повидать хоть кого-нибудь, кто лично знал Тэтти. Я нашла одну ее вещь, мне хотелось бы узнать о ней побольше, – эти слова сами слетают с моих губ, я отчаянно пытаюсь донести до женщины свою мысль, боясь, что она захлопнет дверь перед моим носом прежде, чем я успею объясниться.

– Ее вещь? Какую еще вещь?

– Это история долгая и запутанная. Надеюсь, вы все же уделите мне время, и тогда я вам все расскажу.

По-прежнему держа меня на пороге, хозяйка дома снова окидывает меня подозрительным взглядом, пытаясь понять, не уличная ли я аферистка. Псы уже перестали лаять – теперь они обнюхивают мою обувь, издавая при этом странное грудное рычание. Я всерьез опасаюсь, как бы они не задрали на меня лапы и не сделали свое черное дело, чтобы пометить территорию, но все же стараюсь выглядеть дружелюбной и честной.

– Вы точно не пытаетесь мне что-нибудь продать? – спрашивает она.

– Нет, что вы, – отвечаю я.

– А может, вы хотите обратить меня в другую веру? Так я не верю во все эти ваши вуду.

– Нет. Мне действительно просто нужно задать вам пару вопросов о Тэтти, вот и все. Я не отниму у вас много времени, обещаю. Хотела позвонить вам заранее, но так и не нашла ваш номер. А сегодня проезжала мимо по делам и решила заглянуть к вам в гости. Знаю, все это выглядит очень странно.

Я стараюсь держаться легенды, придуманной для меня Рут, и, кажется, это срабатывает – по выражению лица женщины я догадываюсь, что она готова открыть для меня врата своей крепости.

– Что ж, тогда входите, – неохотно приглашает она меня. – Надеюсь, вы не серийная убийца?

– Нет-нет.

– Ну хорошо. Будь вы какой-нибудь маньячкой, я бы на вас псов спустила.

В этот самый момент, очень вовремя, все трое опять начинают злобно лаять на меня, и, переступая порог, я уже совсем не уверена, что насчет своих намерений она пошутила – по одному только их виду уже понятно, что они с удовольствием разорвали бы меня в клочья, если бы захотели, особенно этот мелкий: он из них явно самый норовистый.

Я следую за ней по узенькому коридорчику, восхищенно озираясь по сторонам. Снаружи этот дом выглядел довольно просто, но внутри все оказалось совсем иначе, чем я себе представляла. Стены в прихожей были выкрашены в снежно-белый цвет, африканские маски из темного дерева висели на них строго в ряд, перемежаясь с нарисованными акварелью пустынными пейзажами. Пол под ногами устлан красной шерстяной дорожкой, скорее всего, марокканского происхождения, а потолок покрыт яркой мозаикой тончайшей работы. У меня дух захватывает от такого интерьера.

Я вхожу в кухню, расположенную в дальней части дома, и снова удивляюсь, насколько прекрасно обустроила свое жилье его хозяйка – здесь дивно светло, отчего создается впечатление, что комната очень велика. Над чисто прибранным кухонным столом висит огромный ковер-картина, на котором изображена африканка, убаюкивающая свое дитя. Пол сделан из белого дерева, а мебель, выкрашенная в желто-коричневый цвет, расставлена свободно по всей комнате. Здесь тоже повсюду лежат марокканские коврики. Должно быть, либо ее друзья и близкие, либо сама Мэри Мур много путешествовала.

– Садитесь, – коротко приказывает хозяйка, и какую-то долю секунды я сомневаюсь, обращается она ко мне или к своим собакам. Только когда она кивает в сторону стула, стоящего у стола, я догадываюсь, что она все же имела в виду меня.

Я присаживаюсь за стол, не спуская глаз с псов, которые кружат по комнате, обнюхивая пол.

– У вас прекрасный дом, – говорю я. – Вы много путешествовали?

– Да, мне довелось много работать медсестрой за рубежом, – уклончиво отвечает женщина.

– И где же? В Африке?

– В том числе. – Мэри поджимает губы, давая понять, что на подобные вопросы она отвечать не намерена. – Мне нужно поставить выпечку в духовку – погодите минутку.

Я наблюдаю за тем, как она проворно отправляет противень с аккуратными шариками вязковатого теста в печь, и пытаюсь придумать, что бы рассказать ей прежде, чем перейду к главному – к сумочке. Я бы очень хотела как-то разрядить обстановку, но хозяйка этого дома явно не стремится пойти мне навстречу.

– Любите печь? – интересуюсь я. Выпечка – прекрасная, ни к чему не обязывающая тема для разговора, это уж точно.

– Не очень, – сухо отвечает она, на корню зарубив мои попытки наладить разговор.

Она молча снимает фартук и моет руки в глубокой раковине, явно привезенной из Белфаста.

– Но сейчас я работаю в доме престарелых – с тех самых пор, как Тэтти умерла, – а большая часть его обитателей обожают пшеничные лепешки, так что я стараюсь печь их каждый раз, когда иду туда на ночное дежурство, – продолжает она, тщательно вытирая руки кухонным полотенцем, и усаживается напротив меня. Трое псов прекращают возню и ложатся у ее ног.

Я отмечаю про себя, что она не предлагает мне чаю. Мне придется нелегко. Женщина испытующе смотрит на меня, ожидая, что я начну свой рассказ. Действительно, самое время.

– Что ж, я начну? – улыбаюсь я ей.

Она с каменным лицом отвечает:

– Будьте так добры.

– Мы с бабушкой владеем антикварным магазином, и недавно я нашла в коробках со всяким хламом, купленным на распродаже, эту сумочку. Я думаю, она принадлежала Тэтти, – с этими словами я достаю из своего кожаного рюкзака «Шанель» и показываю ее своей новой знакомой.

Она ошеломленно смотрит на старинную вещицу:

– Так вы здесь из-за нее?

– Именно.

– Что ж, боюсь, я не могу вам помочь. У Тэтти было множество сумочек. Я совсем не уверена, что эта принадлежала ей.

– Вы никогда не видели ее с этой сумочкой? – упавшим голосом переспрашиваю я. Моя теория о том, что Тэтти никогда не расставалась с «Шанель», рушится на глазах. Я по-детски разочарована…

– Я точно ничего такого не припоминаю. Не забывайте, мы с ней почти все время проводили дома – так что у нее было не так уж много возможностей прогуляться куда-нибудь с сумочкой, даже если вещица и вправду ее. Где, вы говорите, вы ее нашли?

– Я купила ее на аукционе – она случайно попала в коробку со всякими безделушками.

Женщина качает головой и тяжело вздыхает:

– У меня до сих пор в голове не укладывается – все ее имущество пустили на ветер.

– Я слышала, все было распродано, – говорю я.

Мэри кивает и наклоняется почесать собачку за ухом.

– Мне это никогда не казалось правильным, но она сама так захотела. А кто станет спорить с последней волей умирающей…

– Она правда отдала все на благотворительность? – осторожно спрашиваю я, боясь, что эта тема ее слишком увлечет, но мне все же нужна хоть какая-то информация.

– Да. Она заранее уладила все эти вопросы с адвокатом. Который, к слову, редкий ублюдок.

Я с трудом подавляю смешок – то же самое об этом занудном Дермоте Брауне мне сказал и Хьюго.

Мэри гладит другого пса, и все трое прижимаются к ее полным ногам, едва заметно принюхиваясь.

– Долго вы у нее проработали? – спрашиваю я.

– Около десяти месяцев – до моего прихода она была очень независима, всю жизнь прожила одна, никогда не была замужем, детьми тоже не обзавелась. Тем не менее деньги у нее водились. Не забывайте, за услуги агентства тоже нужно было платить, – мрачно добавляет она. – Но, как по мне, это грабеж среди бела дня.

– Интересно, откуда же она брала деньги, – размышляю я вслух. Я об этом уже думала – меня ничуть не удивили слова о том, что Тэтти была состоятельной женщиной, ведь я знала, что она располагала определенным ценным имуществом и вполне могла позволить себе платить агентству за услуги компаньонки в последние месяцы своей жизни. Но откуда же у нее были все эти богатства? Загадка.

– Я никогда ее об этом не спрашивала, – несколько резко отвечает Мэри Мур. – Это ее дело, не мое.

– А ей никто больше не помогал? У нее совсем никого не было?

– Совсем никого. Она связалась с агентством после того, как упала. Тэтти лично устроила мне собеседование – до меня она успела встретиться с дюжиной других сиделок, я была последней в ее списке.

Что-то в ее истории разожгло во мне любопытство. Что же такого Тэтти увидела в Мэри Мур? Почему она выбрала именно эту женщину своей компаньонкой?

– Собеседование проходило у нее дома? – спрашиваю я, надеясь, что она опишет дом, где жила Тэтти, и я получу хоть какое-то представление о жизни той. Кажется, я задела Мэри за живое и она забыла об осторожности. Нужно отдать мне должное – эта женщина не из тех, кто запросто рассказывает такие личные истории.

– Да, я никогда не забуду тот день, – грустно смеется она. – Тэтти жила в прекрасном доме в георгианском стиле, в самом конце Меррион-сквер. Я таких прежде и не видела.

– Звучит впечатляюще, – я знаю, что дома в этом районе страшно дороги, на этой улице находятся преимущественно трехэтажные особняки.

– Да, дом действительно оставлял неизгладимое впечатление. Но он совершенно не подходил пожилой женщине, только идущей на поправку, – эти бесконечные лестницы, сами понимаете. И я ей так и сказала.

– Прямо на собеседовании? Смело!

Она заливается смехом и снова ласкает псов, лежащих у ее ног.

– Она примерно так же отреагировала – назвала меня крепким орешком. Господи, как же меня развеселили эти слова, особенно в ее устах! У Тэтти вообще было отличное чувство юмора.

– Но своей семьи у нее не было? – спрашиваю я. Мне не хочется упоминать письмо, обнаружившееся в сумочке Тэтти, думаю, еще слишком рано.

Мэри пристально смотрит на меня своими зелеными глазами.

– Нет, во всяком случае, я никогда никого у нее не видела, – отвечает она. – При мне к ней никогда никто не приходил. Вот так всегда и происходит – молодые вечно забывают о стариках. Старики становятся будто невидимыми.

Она смотрит куда-то в сторону, и я понимаю, что, несмотря на браваду этой женщины, ей неприятно признавать этот факт. Если она работает в доме престарелых, то ей прекрасно известны все трудности его обитателей, она отлично знает, каково это – быть брошенным в болезни и старости. Я сразу вспоминаю о Рут, хотя она ни капли не похожа на типичную пенсионерку. Это сейчас она весела и бодра, но заболей она, и все могло бы быть совсем иначе. От этой мысли я вздрагиваю.

Похоже, Тэтти Мойнихан действительно была одинока и жила в уединении. Ее не навещали ни родные, ни близкие. Что же заставило ее превратиться в настоящую отшельницу? И что произошло с мужчиной, написавшим ей то письмо?

Вдруг Мэри подается в мою сторону, на ее загорелом лице снова читается подозрение.

– А зачем вам все это нужно? К чему все эти расспросы? – спрашивает она. – Вы хотите разузнать побольше о Тэтти лишь потому, что нашли сумочку, которая когда-то ей принадлежала? Что вам на самом деле нужно?

Я тут же понимаю, что пришло время признаться, почему я здесь. Иначе меня попросту выставят за дверь и мне долго еще придется отбиваться от преследующих меня собак. Вдруг я решаю, что нужно рассказать этой женщине всю правду. Она совсем не похожа на адвоката Дермота Брауна, которого даже по телефону мало интересовала судьба пожилой леди, уже оплатившей его услуги. Сомневаюсь, что Тэтти доверилась Мэри и поведала ей о своей былой любви, но мне кажется, что судьба подруги хозяйке дома до сих пор небезразлична. А их отношения действительно не похожи на деловые, их связывали не только деньги и трудовое соглашение. Эти женщины действительно были подругами. Если я покажу ей письмо, это нельзя будет считать предательством.

Я делаю глубокий вдох.

– Я нашла письмо. В сумочке, – признаюсь я.

– Письмо? Какое еще письмо? – Она удивленно морщит лоб, услышав мои слова.

– Письмо от ее возлюбленного. Вот, сами почитайте.

Я кладу сложенный лист бумаги на стол и наблюдаю за выражением лица женщины, пока она читает его, положив руку на шею.

– Ох, – вздыхает она. Это все, что она может сказать, но в ее голосе я слышу глубокую печаль. Заметно, что ее это письмо впечатлило так же, как и меня.

– Знаю, звучит безумно, однако после того, как я нашла это послание, я почувствовала, что мы с Тэтти… будто бы связаны. Поэтому я и пытаюсь разузнать о ней все, что можно. Я позвонила Дермоту Брауну, и он отправил меня к вам, но, честно говоря, я и сама не знаю, чего хочу этим добиться.

Мэри Мур задумчиво смотрит на меня.

– Исходя из моего жизненного опыта, – медленно говорит она, – тот, кто ищет сам не зная что, и сам потерял что-то очень важное, вот и пытается восполнить свою утрату.

Она молча смотрит на меня таким тяжелым взглядом, что я чувствую, как до ушей заливаюсь краской.

– Вопрос в том, Коко Суон, что вы потеряли? – спрашивает она.

Я не свожу с нее глаз, не зная, что ответить. Но вдруг в моей голове всплывает образ мамы.

– Понятия не имею, о чем вы, – лгу я. – Мне просто любопытно, вот и все.

– Хм… – улыбается она мне, как вдруг пищит таймер ее плиты – оказывается, булочки уже готовы. – А знаешь что, Коко, давай-ка выпьем чаю.

Полчаса спустя мы с Мэри Мур уже болтаем, как старые подруги. Я умяла две вкуснейшие булочки с топленым маслом и домашним вареньем и уже тянусь за третьей, которая даже не успела остыть.

– Судя по вашим рассказам, Тэтти была очень элегантной, – говорю я с набитым ртом.

– Очень, – отвечает Мэри. – Она тщательно следила за собой. Тэтти всегда выглядела шикарно, даже когда сидела дома.

– Правда?

– Правда. Она до самой смерти каждый день просила меня сделать ей прическу и макияж. У нее были такие острые скулы – того и гляди порежешься. Должно быть, в молодости она слыла настоящей красавицей. Знаешь, кого она мне напоминала? Эту рыжеволосую актрису из «Тихого человека» и «Чуда на 34-й улице», как, бишь, ее?

– Морин О’Хара?

– Ее самую! Вылитая Тэтти. И музыку она тоже любила, у нее был потрясающий голос.

– Она пела?

– Все время. Любила старые мелодии, которые и сегодня всем радуют слух. Я все подбивала ее пойти на шоу «Х-Фактор»! – хохочет Мэри, вспоминая былые времена.

– А она что отвечала?

– Она только смеялась надо мной. Улыбка с ее уст не сходила, даже после того, как ее здоровье стало резко ухудшаться. Она была настоящей леди, уж я-то знаю – на кого только ни приходилось работать.

Мэри так живо описывает Тэтти, что мне кажется, будто мы и вправду были с ней знакомы. Какая жалость, что нам не суждено было встретиться.

– Интересно, почему она так и не вышла замуж, не завела детей, – со вздохом говорю я. По рассказам Мэри, характер у Тэтти был удивительный, так почему же она провела последние свои дни в одиночестве и вынуждена была обратиться в агентство, чтобы кто-то за ней ухаживал?

– Она не одна такая, Коко. Это не такой уж исключительный случай, – отвечает Мэри. Я вижу тоску в ее глазах, но она тут же берет себя в руки.

Разумеется, моя новая знакомая права. Не каждому удается встретить своего «того самого» человека. Быть может, Тэтти так и не встретилась со своим загадочным поклонником. Возможно, в этом плане и Мэри не повезло. Если так подумать, то я сама ничем от них не отличаюсь. Кто сказал, что я снова кого-нибудь полюблю? От этой мысли мне становится неспокойно и грустно.

Я смотрю, как Мэри угощает булочкой своих любимцев. Как только они доедают последние крошки, она их тут же спроваживает. Собаки уходят в угол комнаты: там между буфетом из соснового дерева и холодильником их ждет укрытая шотландским пледом лежанка. Они забираются на нее и устраиваются удобнее. Ох уж эта шерстка, эти мокрые носики.

– Я все гадаю, кто же написал Тэтти это письмо, – продолжаю я. – Что случилось с тем мужчиной? Он определенно много для нее значил, раз она хранила это послание все это время.

Мэри снова смотрит на письмо – оно по-прежнему на столе между нами, пришедшее из другого времени.

– Не знаю, – озадаченно протягивает она. – Она никогда не рассказывала мне ничего о нем, даже перед самой смертью. Хотя обычно именно тогда люди и выкладывают все, что у них на душе. Я всегда догадываюсь, что человеку осталось жить недолго, если он начинает вспоминать тех, кто уже отправился в лучший мир. Но этого человека она никогда не упоминала.

– Вы были с ней, когда она лежала на смертном одре? – спрашиваю я.

– Да, была. До того несчастного случая она не жаловалась на здоровье, так что и после держалась довольно уверенно, но потом начала угасать на глазах. Мы с ней познакомились за полгода до того, как она стала передвигаться только на инвалидной коляске. А потом у нее началось воспаление легких… – С каждой секундой Мэри говорит все тише. В воцарившейся тишине слышно только легкое похрапывание спящих собак.

– Простите, Мэри. Вы были с ней так близки.

– Да, были. – Она поднимает глаза и грустно смотрит на меня. – Знаю, я должна была заботиться о ней, это была моя работа, но с ней все было иначе.

– В каком смысле?

Мэри надолго умолкает, но потом все же продолжает свой печальный рассказ.

– Она была особенным для меня человеком, – поясняет она. – Мы были… как ты сказала, связаны друг с другом. Такие отношения складываются не с каждым пациентом, с Тэтти все было действительно иначе.

– Странно, но я чувствую к ней то же самое, хотя мы и не были знакомы. Это какое-то безумие.

– Да нет, – пожимает плечами Мэри. – Чувства есть чувства. Вопрос в том, что ты собираешься делать дальше.

– Не знаю.

– Хорошо, тогда скажи, что ты чувствуешь? Не переставай думать об этом, просто скажи мне, что ты чувствуешь, первое, что придет в голову.

– Я чувствую, что не могу все взять и бросить.

Вот она, правда – я искренне не понимаю, почему мне кажется, что я обязана разузнать об этой истории как можно больше. Необъяснимым образом меня будто что-то или кто-то подталкивает продолжить это расследование. Да, Рут и Карл, конечно же, поддерживают меня в этом начинании, но сейчас уже думаю, что дело не только в них. Сумочка и письмо полностью захватили мое воображение. И я не могу избавиться от чувства, что это как-то связано с моей мамой.

– Не останавливайся, – ободряет меня Мэри, наливая еще чаю в мою чашку.

– Ну… Звучит безумно, но моя мама любила Шанель. Носила жемчуг, прямо как Коко, никогда с ним не расставалась.

– Вот потому она так тебя и назвала?

– Да. – Я скромно прячу глаза, меня всегда смущало собственное имя. – Как бы там ни было, она умерла, когда мне не было и тринадцати, я даже не успела как следует ее узнать. Мне все кажется… что она послала мне эту сумочку, и не просто так.

– Она будто ведет тебя куда-то, – говорит Мэри.

– Именно! Бред, да?

– Нет, – отвечает Мэри. – Я много повидала в жизни, ничего нельзя списывать со счетов. Нет ничего невозможного, Коко. Следуй зову сердца, узнай, куда он тебя приведет.