Текст книги "Секрет Коко"
Автор книги: Ниам Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
– Могла бы и раньше сказать, – укоряю ее я.
– Не была уверена, что ты одобришь мой выбор. В том смысле, что ты обожала дедушку, а Карл – первый мой мужчина с тех пор…
– Рут! – Я бросила в ее сторону испепеляющий взгляд.
– К чему я веду: надеюсь, ты не думаешь, что таким образом я проявляю неуважение к памяти дедушки… – Ее глаза влажно блестят, и она опускает ресницы, чтобы скрыть слезы.
– Конечно же, я так не считаю, – поспешно отвечаю я и беру ее за руку. – Нельзя ведь скорбеть вечно.
– Ох, не знаю, – бабушка слабо улыбается и утирает слезы платком. – Иногда мне кажется, будто Анна была бы счастлива, если б я носила траур по дедушке до гробовой доски. Бога ради, не вздумай ей проболтаться, договорились?
Анна – это сестра Рут, моя двоюродная бабушка. Они настолько разные, что мало кто верит, что они приходятся друг другу родней. В то время как Рут – личность свободная и независимая и каждую секунду неутомимо наслаждается joie de vivre, радостями бытия, Анна замкнутая, но оригинальностью не блещет и очень любит критиковать всех и вся. Ее муж тоже отправился в лучший мир, уже много лет назад, и она посвятила себя трудам в церковном приходе. Лично я не совсем понимаю, что она в этом находит, но вижу, что так она постоянно занята. Безусловно, они с Рут любят друг друга, но не приемлют иного образа жизни. Рут молода душой, а Анна как будто родилась пожилой.
– Не думаю, что дедушка возражал бы против того, что вы с Карлом… близки, – отвечаю я, пытаясь хоть как-то поднять ей настроение. И тут я не кривлю душой – он обожал Рут и действительно хотел бы, чтобы она была счастлива. Кроме того, он скончался почти четыре года назад, и я видела, насколько одиноко ей было после смерти мужа. Она заслуживает хоть какой-то радости в жизни, учитывая, как тяжело ей было ухаживать за дедушкой, долгие годы страдавшим болезнью Паркинсона.
– Да, Карл ему всегда нравился, – продолжает Рут. – Он обожал его мясо.
Тут бабушка позволяет себе тихонько рассмеяться, шутка звучит абсолютно неприемлемо, но мы обе начинаем хохотать.
– Вообще-то он – не совсем твой тип, я права? – спрашиваю я.
– Ты о том, что он намного моложе меня?
– И об этом тоже. Он… как бы сказать… несколько грубоват, хотя и добряк.
Дедушка всегда был джентльменом – владелец антикварной лавки, ездивший на старомодном автомобиле, читал Джойса и носил твидовый жилет, и не мог быть иным. А Карл – мясник с кучей татуировок, любитель покататься на огромном байке. Дело не только в том, что он моложе Рут на пятнадцать лет, хотя и в этом тоже. В общем, мне действительно кажется, что он – совершенно не ее тип.
– Он на удивление нежен со мной, – защищает его Рут. – А глядя на него и не подумаешь…
По лицу бабушки я легко догадываюсь, о чем она думает.
– Господи, давай только без подробностей, – для наглядности я даже закрываю уши руками.
– Коко, расслабься. Между нами нет ничего серьезного – мы просто друзья.
– Как я погляжу, вы куда больше, чем «просто друзья», – ворчу я. – Хотя – молчу, не хочу лезть в ваши дела.
– Может, и больше, – соглашается она. – На самом деле, мы, как вы, молодежь, нынче говорите, просто тра…
Тут она умолкает посреди слова и делает выразительную паузу, а я какую-то долю секунды теряюсь в догадках, что же она имеет в виду. Тра… Что ж это за слово такое? Вдруг меня осеняет. Боже мой, она же не может… она же не хочет сказать, что они просто трахаются?
– Да, мы очень симпатичны друг другу, но нас не связывают никакие обязательства. Встречаемся, когда хотим. Мы как бы пришли… к согласию.
– Поверить не могу, что веду такие беседы с собственной бабушкой, – качаю я головой. – Да ты вообще слов таких знать не должна, боже ты мой. И кстати, у нас существует более вежливое выражение для обозначения таких отношений – «друзья с привилегиями», ДСП, короче говоря. Твой вариант мне вслух и произнести стыдно.
– ДСП? Что еще за ДСП? – вдруг произносит знакомый властный голос. Я оборачиваюсь и вижу, что с порога на нас с любопытством взирает Анна. Я в ужасе смотрю на Рут – мы даже не слышали, как она вошла, потому что ждали посетителей с другой стороны.
Рут улыбается невинно, как младенец – будто бы ее вовсе не беспокоит, слышала ли нас Анна.
– Сказать ей, Коко? – вопрошает она, в то время как ее сестра выходит к нам во двор, недоуменно поглядывая то на меня, то на Рут. На ней сегодня черное шерстяное пальто, застегнутое на все пуговицы, черный шарф и черные же кожаные перчатки. Она всегда одевается только в черное со дня смерти мужа, а случилось это очень давно, я была еще совсем крохой. Она напоминает мне профессиональную вдову. Волосы ее, как и у Рут, подернуты сединой, но она носит короткую стрижку, аккуратно зачесывая пряди назад. Анна так же красива, как и ее сестра, но есть в ее внешности что-то отталкивающее, в то время как Рут излучает тепло и ласку.
– Сказать мне что? – переспрашивает она.
– Что такое «ДСП». Ты точно хочешь знать?
О боже… Поверить не могу, что это происходит со мной наяву. Еще и десяти утра нет.
– А это что-то интересное? – интересуется Анна, смахивая невидимую пылинку с рукава, подходя к нам поближе. Она из тех, кто помешан на чистоте. Беспорядку нет места в ее жизни.
– ДСП… это… дивно стирающий порошок, – выпаливаю я первое, что приходит мне в голову, и тут же жалею о своих словах. И зачем только я соврала о том, что связано с домашним хозяйством? Теперь Анна сгорает от любопытства. У этой женщины есть лишь две страсти – домоводство и религия.
– И что же он такого особенного делает, этот порошок? – на полном серьезе спрашивает она меня.
– Действительно, Коко, – с издевкой поддакивает Рут, – что делает ДСП?
Убила бы.
– Да это такая новомодная штука… не помню уже, где и видела его. Этот порошок вроде как засыпается в жидкость, которая потом наносится на щетку, им можно отчистить любую грязь с мебели. Но сдается мне, это все сплошное надувательство. – Я даже в глаза им обеим смотреть не могу, это же полный бред.
Видимо, моя сказка Анну не впечатлила.
– Я не из тех, кому сложно спину согнуть и убраться в доме, и – даст бог – такой никогда не стану, – решительно отвечает она, – эти ваши ДСП точно не для меня.
Рут, кажется, вот-вот взорвется от смеха, да я и сама уже едва сдерживаюсь. Если бы только Анна знала истинное значение слов, слетевших с ее губ, – а ведь она даже своих молитвенных четок при этом из рук не выпустила!
– Итак, – продолжает Анна и поворачивается в мою сторону, в обычной своей манере с шумом втягивая в себя воздух. Я моментально подбираюсь – она всегда так делает, когда хочет задать какой-нибудь серьезный вопрос, эта ее привычка срабатывает лучше всякой сигнализации.
– Коко… – Она пристально смотрит мне в глаза.
– Да?
– Как ты, малышка? – спрашивает она.
– Лучше всех.
– Правда? Уверена?
– Разумеется. Честное слово, – я даже поеживаюсь под ее немигающим взором.
– А как же бедняга Том?
– А что с ним?
– Его мать жаловалась, что ему там очень одиноко, – тут она делает выразительную паузу, – в Новой Зеландии.
Она таким голосом произносит последние свои слова, будто я вдруг забыла, куда уехал Том, несмотря на то что это произошло пару недель назад.
– Правда? – спрашиваю я, поглядывая на Рут, которая и думать забыла о веселье. Ее глаза сузились, она вперила взор в Анну, гадая, должно быть, к чему ведет ее сестра.
– Правда, мы встретились вчера на кладбище. Несчастная женщина – его отъезд разбил ей сердце.
– А разве с ней не остались еще трое ее сыновей? – спрашивает Рут, и я награждаю ее благодарным взглядом. Возможно, бабушка и осуждает мое решение расстаться с Томом, но Анне об этом отчитываться она не намерена.
– Ну конечно, но Том был ее младшеньким, – вздыхает Анна. – А это так тяжело – когда твой малыш так далеко. К тому же она прекрасно знает, что ее ждет…
Я стараюсь не смотреть на Анну и начинаю разглядывать наш маленький фонтан, который так нравился дедушке.
– Ведь он наверняка встретит там чудесную девушку из местных и никогда не вернется домой.
– Прекрати, Анна, – предостерегает ее Рут, встревоженно поглядывая на меня.
– Все в порядке, она права, – отвечаю я, мило улыбаясь им обеим. – Разумеется, он там себе кого-нибудь найдет, честно говоря, я очень на это надеюсь.
По лицам Анны и Рут ясно видно, насколько их шокировали мои слова. При этом я старательно напускаю на себя безразличный вид, будто мне нет до него дела, но в действительности все совсем наоборот. Знаю, я сделала Тому очень больно, отказавшись поехать с ним, но уверена: со временем он и сам поймет, насколько правильное решение я приняла. По сути, в этой ситуации пострадала лишь его гордость. Он забудет меня гораздо скорее, чем думает.
– Коко, я не хотела расстроить тебя, – идет на попятную Анна. И она ничуть не кривит душой. Во всяком случае, она сумела удержаться от обсуждения вечной темы биологических часов, хотя видно, что ей так и неймется.
– Хватит, прикуси лучше свой болтливый язык, – сухо отвечает ей Рут.
– Я только…
– Послушайте, со мной все хорошо, и у Тома все обязательно сложится, – примирительно говорю я. – Нам уже давно нужно было расстаться. Это к лучшему.
– Вот как, – тихонько отзывается Анна.
– Теперь довольна? – спрашивает Рут, награждая сестру тяжелым взглядом.
– Да я только подумала…
– Ты никогда не думаешь, от этого все твои проблемы, – перебивает ее Рут.
– Я не понимаю, о чем ты, Рут! – взрывается Анна. – Что ты такое говоришь!
– Ну хватит уже становиться в позу, дурочка!
– Я просто спросила бедняжку Коко, как ее дела! Я ухожу, мне здесь явно не рады, – от возмущения у Анны краснеет шея, это верный признак того, что она серьезно обижена. Если я не попытаюсь утихомирить этих сестричек, их ссора затянется не на одну неделю.
– Я знаю, что ты просто беспокоилась обо мне, Анна, и поверь: я очень это ценю, – уговариваю ее я, пытаясь заключить хрупкий мир.
Лицо тети смягчается.
– Что ж, спасибо, Коко, я рада, что хоть ты понимаешь, что я просто хотела помочь, – она бросает испепеляющий взгляд в сторону сестры, которая так же сурово смотрит на нее в ответ.
– А хотите, я сделаю еще кофе? – предлагаю я. – Этот уже совсем остыл.
Рут сдается первой.
– И правда, Анна, – со вздохом говорит она, – присядь, погрейся с нами на солнышке. Авось и настроение улучшится.
– Все у меня в порядке с настроением, – резко бросает Анна. – Во всяком случае, было в порядке, пока я сюда не пришла.
– Давай уже забудем об этой перепалке, сестрица, пожалуйста. Кофе и правда не будет лишним.
– Нет, спасибо, – отвечает тетя, хотя по голосу чувствуется, что она уже немного успокоилась. – Вообще-то я шла на встречу с отцом Пэтом, так что мне действительно пора.
– И зачем же? Обсудить работу комитета? – интересуется Рут.
– Не могу сказать, – хмурится Анна, как будто дела прихода по важности могут сравниться разве что с секретной операцией британской разведывательной службы.
– Ходят слухи, что новой его председательницей станет Пегги Лейси, с ней в этих делах никто не сравнится, – продолжает Рут, и в ее глазах загорается озорной огонек, который для Анны остается незамеченным. – Она ведь так много работает!
– Не сказала бы, что на эту должность нет лучшей кандидатуры, – натянуто отвечает Анна, – да и усердной ее не назовешь.
– Ясно, – невинно кивает Рут. – И с чего бы у меня о ней такое мнение сложилось?..
– Понятия не имею, – заносчиво говорит Анна, – она совсем не такая.
– Хм… Быть может, это все потому, что я слышала, как отец Пэт на прошлой неделе осыпал комплиментами ее цветы – во время последней экуменической службы.
– Не было такого, – вскидывается Анна, но я вижу в ее глазах панику, она явно и сама своим словам не верит.
– Разве? Должно быть, Стелле Дойль всего лишь показалось – это она мне сказала, будто он назвал ее цветы… такими свежими.
– Ох уж эта женщина! – восклицает Анна, вешает сумку на плечо и уходит не оборачиваясь: должно быть, спешит исправить столь досадный промах со своей стороны. Анна не выносит конкуренции, она слышать не может о том, что отец Пэт может предпочесть чьи-то еще цветочные композиции ее букетам, в то время как она тратит на возню с цветами уйму времени. На эту фразу тетушка не могла отреагировать иначе. И она этого Рут так легко не простит.
– Рут, это низко, – смеюсь я, забирая кофейник и чашки, и ухожу в дом. Дверной звонок до сих пор жалобно тренькает после ухода Анны.
– Может, и так, – соглашается Рут и, ехидно усмехаясь, тоже заходит внутрь. – Но я не смогла удержаться. Она так легко поддается на провокации.
– А знаешь, что бы ее точно взбесило? Если бы ты призналась, что встречаешься с Карлом, – подзуживаю я ее.
– Всему свое время, дорогая. Всему свое время. А пока пойду приберусь наверху – не заскучаешь здесь одна?
– Постараюсь пережить твое отсутствие, – с улыбкой отвечаю я. – Мне и самой нужно подготовиться к занятию, но я управлюсь довольно скоро.
– А ученики у тебя и вправду благодарные, – задумчиво говорит она. – Кажется, никто из них ни одной вашей встречи не пропустил.
– Какой учитель – такие и ученики, – шучу я, и бабушка заливается смехом.
– Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – ухмыляется она, – но в данном случае похвала совершенно оправдана.
Рут целует меня в щеку, и меня на миг обволакивает облако исходящего от нее мускусного аромата, после чего бабушка уходит наверх.
3
Я заканчиваю приготовления в тесном помещении лавки, где обычно и провожу свои занятия, только к одиннадцати. Наждачная бумага, жидкость для снятия краски, лоскуты ненужной ткани и скипидар – все, что может понадобиться моим подопечным, ждет их на рабочих местах. Они все уже знают, что на мои занятия лучше одеваться во что-нибудь старое. Я поднимаю глаза на часы – с минуты на минуту должен появиться мой первый ученик, и тут звенит звонок и на пороге появляется Кэт. Как обычно, моя лучшая подруга выглядит потрясающе – она является счастливой обладательницей миниатюрной, женственной фигурки и блестящей копны волос.
Кэт любит рассказывать нашим знакомым о том, как мы встретились с ней в свой первый день в младшей школе – но это не совсем так. Это случилось на второй день. Я уверена в этом на все сто, потому что в первый день я сидела рядом с Сиобан Келли. Сиобан – или Келли-Вонючка, как я называла ее в отместку – изрисовала мою новенькую тетрадь своим зеленым мелком. Никогда этого не забуду – мне казалось тогда, что моя жизнь кончена. Я была правильным ребенком, не позволяла себе даже в раскрасках за линии выходить, а потому всей душой возненавидела мазню, которую с таким вдохновением изобразила на моей тетради Сиобан. Уже на второй день на игровой площадке я познакомилась с Кэт – она тут же протянула мне свою скакалку, и мы стали лучшими подругами. Еще в школе нас прозвали Крошкой и Дылдой из-за серьезной разницы в росте, плюс она всегда выглядела безукоризненно аккуратно, в то время как я была той еще замарашкой. С тех пор не изменилось ровным счетом ничего.
Сегодня на Кэт был идеально сидящий черный костюм в тонкую серую полоску и накрахмаленная белая блузка. На ее шее поблескивала скромная золотая цепочка. Приталенный жакет подчеркивал изящные изгибы ее фигуры, которыми я всегда восхищалась, а юбка, спускавшаяся чуть ниже колен, открывала стройные ноги. Как обычно, моя подруга пришла на совершенно убийственных каблуках. Ничего другого она попросту не носит, утверждая, что пытается таким образом компенсировать свой небольшой рост – а без соответствующей обуви в ней действительно всего пять футов. Каблуки она снимает разве что когда переодевается в пижаму, и я, право, не знаю, как она выдерживает эту пытку, потому что никогда не сидит на месте – особенно с тех пор, как в прошлом году взяла на себя заботы о семейном деле, после того как ее отец вышел на пенсию.
Следует признать: в отцовской гостинице она проделала огромнейшую работу. Семейное предприятие расцветает на глазах, хотя Кэт и приходится попутно решать довольно спорные кадровые вопросы. Некоторые ее подчиненные проработали в этой гостинице много лет и не готовы к переменам, а потому пытаются ставить ей палки в колеса, в то время как моя подруга хочет сделать гостиницу достойной двадцать первого века. Сражаясь с ними всеми – от шеф-повара, не желающего вносить ни единой поправки в меню ресторана, составленное много лет назад, до администратора, не желающего расстаться с любимым, хотя и совершенно безвкусным креслом, – Кэт находит достойный выход из любой ситуации. При этом она успевает работать на свадьбах, крестинах и прочих мероприятиях и находит время на домашние дела – а при наличии троих сыновей, нуждающихся в материнской заботе, такой ритм жизни – дело нешуточное. К счастью, ее муж Дэвид, преподаватель в местном техническом колледже, – замечательный парень и во всем ее поддерживает.
– Доброго здоровьица, – говорит она, бросая свою объемистую дизайнерскую сумку на прилавок и надевая массивные солнечные очки на свои пышные светлые локоны, как обруч. Изящные, точеные черты лица замечательно сочетаются с голубыми глазами, красоту которых подчеркивают толстый слой черной туши и аккуратно прорисованные линии серой подводки. Кэт может преобразиться за одну секунду благодаря одному лишь штриху карандаша для глаз: и все эти годы она пыталась обучить этому искусству и меня. К сожалению, с макияжем я отчего-то становлюсь похожа на трансвестита, и как бы она ни пыталась убедить меня в обратном, цели макияжа мне ни за что не понять.
– И тебе не хворать, – улыбаюсь я ей. – Куда путь держишь?
– Только что встречалась с бухгалтером, – корчит она недовольную рожицу. – А теперь пора возвращаться в гостиницу.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Да, этот упрямый осел не дает мне и пенни на покраску наружных стен, но я обязательно что-нибудь придумаю.
Кэт никогда не позволит каким-то пустякам встать у нее на пути. Может, она и маленькая на вид, но в решительности ей не откажешь.
– А ты как? – интересуется она, оглядываясь по сторонам. – Опять сделала здесь перестановку?
– Да, что-то вроде того, – смущаюсь я.
– Ты когда-нибудь остановишься? – смеется она.
– Не могу удержаться, – присоединяюсь к веселью я. – Для меня ведь ничего милее нет.
– Симпатичный свитерок, – замечает она, переключаясь с интерьера магазина на мой внешний вид.
– Этот? – Я одергиваю на себе старенький джемпер. На фоне Кэт я и в самом деле выгляжу убого. Волосы небрежно собраны в хвостик, ни грамма косметики, поношенный свитер, джинсы и неизменные сапоги.
– Угу, выглядишь в нем как байкерша, шикарно. Если его еще спустить пониже, чтобы были видны плечи и бретельки бюстгальтера, будет очень даже сексуально, – она заходит ко мне за прилавок и тянется к моей одежонке.
– Эй, существует лишь две степени вероятности, при которых я допущу такое – слабая и нулевая! – протестую я, хватая ее за руки. Кэт вечно пытается украсить меня хоть немного, но все ее усилия напрасны. Ей-то весь этот гламур дается легко: со своей тонюсенькой талией и соблазнительными формами она – настоящая горячая штучка. Я ей в подметки не гожусь и не сгожусь даже через миллион лет, даже если в мой дом ворвется орава безумных стилистов, прославившихся на весь мир. Свойственную мне от рождения чудаковатость все равно так просто не скроешь.
– А где комплект белья, что я дарила тебе на день рождения? – вдруг вспоминает она. – Тот, в бордовую полоску. Он бы шикарно смотрелся с этим свитером. Коко, тебе нужно больше показывать свои прелести – у тебя ведь отличная фигура. Не будь такой старомодной.
– Может, и так, – отвечаю я, стараясь не смотреть ей в глаза.
Кэт ведь не знает, что я обменяла эту красоту на термобелье и пару гетр, и у меня нет ни малейшего желания ей об этом рассказывать. Так что придется ее как-нибудь отвлечь от этой темы.
– А как твои ребята поживают? – спрашиваю я.
– С ума меня сводят, как обычно, – вздыхает она. – Ты же помнишь, что у близнецов день рождения на этой неделе?
– Поверить не могу, что им уже пять лет, – говорю я. Как же быстро летит время, а ведь совсем недавно они появились на свет и не давали Кэт и Дэвиду спать по ночам. И вот они уже ходят во «взрослую школу», как они любят хвастаться всем и каждому.
– Знаю, – кивает она. – Жизнь пройдет – и не заметишь. Мои бедные дети будут обречены на походы к психоаналитику, когда вырастут. Иногда мне кажется, что я провожу с ними совсем мало времени.
– Ты чудесная мама! Прекрати так изводить себя по этому поводу, – пытаюсь поддержать подругу я. – С мальчишками все будет в порядке.
– Ох, я в этом совсем не уверена – они совершенно не поддаются воспитанию, Коко. Вчера в ресторане устроили светопреставление, сделали из меня настоящее посмешище. Это было так унизительно!
– Они ведь еще совсем дети, Кэт. Тебе просто нужно передохнуть.
– Да, но ты же знаешь нашего Лиама. Он ведь их на дух не переносит. Я думала, он не удержится и скажет, что их нужно держать в клетке, подальше от посетителей.
Вспомнив об этом человеке, я тихонько фыркаю: Лиам Дойль – управляющий бара-ресторана при гостинице, который проработал там много лет и ведет себя так, будто он собственными руками, в одиночку поднял «Дорчестер» на ноги. Он ходит за Кэт по пятам, постоянно выискивая повод для придирок, потому как в его сердце нет места для другого владельца гостиницы, кроме ее отца и, возможно, него самого.
– Я серьезно, – протестует она. – Я пытаюсь привлечь в гостиницу больше семей с детьми, но он считает, что дети должны вести себя тише воды и ниже травы. Мы ведь не в Средневековье живем! Но мои близнецы явно не помогут убедить его в обратном.
– Так что же они натворили? – с опаской спрашиваю я. Патрик и Майкл действительно большие шалуны, и это очень мягко сказано. Они прелестные, но энергия в этих детях бьет через край, они ни секунды не сидят на месте. Легенды об их выходках ходят не только по гостинице, но и за ее пределами.
– Опять открутили крышечки у всех солонок, – тяжело вздыхает она. – Отец Пэт себе полную тарелку соли насыпал.
– О нет! – Я начинаю стонать от смеха.
– О да. А мне потом пришлось выслушать от Лиама целую лекцию об уважении. Честно-честно. Сам отец Пэт не придал случившемуся большого значения – только посмеялся над моими баловниками.
– Слушай, просто не обращай на Лиама внимания, он такой склочный! – советую я подруге.
– Легче сказать, чем сделать, – вздыхает она еще печальнее. – Клянусь, он меня когда-нибудь в могилу сведет. Если, конечно, Марк его не опередит.
Марк – старший сын Кэт и Дэвида, ему пятнадцать лет. Когда он появился на свет, ей было всего восемнадцать, он родился «вне брака», о чем наши городские сплетники не переставали судачить и по сей день. Да и самих молодых родителей едва ли радовало грядущее событие, когда они о нем узнали. Кроме того, родители Кэт, которые всегда ко всему относились очень терпимо, попросту испугались, когда дочь рассказала им о своем положении, – и так она оказалась в нашем доме, где прожила до самого рождения Марка, после чего они с Дэвидом стали жить вместе. Кэт до сих пор часто благодарит меня за то, что Рут с дедушкой приютили ее, – глупо, конечно, ведь она и сама никогда не оставила бы меня в беде. Нам было весело вместе: мы болтали с ней до поздней ночи, представляли, каким родится ее будущий малыш, на кого будет похож (и не дай бог, ему достанется нос Дэвида, который даже страшнее моего, если такое вообще возможно). К счастью, Марк унаследовал красоту матери и приятный характер своего отца. Во всяком случае, он был очень спокойным ребенком, пока не началось половое созревание и в нем не взыграли гормоны. В последнее время они с Кэт частенько ссорятся из-за обычных подростковых проблем, но я вижу, что ее это сильно расстраивает. Она не раз говорила, что чувствует, как он отдаляется от нее все сильнее, что она не может достучаться до него. Конечно, я пытаюсь ее приободрить, убеждаю, что это такой возраст и все мы через него прошли, но вижу, что ее это мало утешает.
– Что случилось на этот раз? – обеспокоенно спрашиваю я, подозревая, что произошло нечто серьезное.
– Как тебе сказать…
Звенит дверной звонок, и в лавку входят Гарри Смит и Люсинда Ди, двое моих учеников.
– Черт, – отворачиваясь, бормочет Кэт, – я лучше пойду, не хочу, чтобы Гарри опять доставал меня по поводу этой безумной вечеринки в честь годовщины своей свадьбы. Загляни ко мне, когда выдастся свободная минутка.
– Конечно, – отвечаю я. – У меня тут кое-что тоже случилось утром, ты просто обязана об этом узнать. Поверь, ты будешь просто в шоке.
Не могу дождаться, когда уже расскажу Кэт о Рут и Карле. Знаю, Рут не хотела объявлять о своих отношениях всему свету, но ведь Кэт никому не расскажет. Кроме того, я просто взорвусь, если ни с кем об этом не поговорю.
Кэт заинтересованно поднимает бровь:
– Звучит интригующе, – улыбается она. – Увидимся позже.
Моя подруга прячет глаза за своими огромными очками и скрывается из виду.
Уже через час моя разношерстная компания учеников, оживленно обсуждая что-то, расходится – занятие, посвященное шлифовке и подготовке мебели к покраске, подошло к концу.
– Думаю, сделаю его цвета молодой листвы, – заявляет Люсинда, отступая на пару шагов назад, чтобы полюбоваться собственноручно отшлифованным комодом.
– Да, смотреться будет отлично, – соглашаюсь я. – И что же, без всяких узоров и орнаментов на этот раз?
Люсинда – очень миловидная женщина, ей за шестьдесят, и она очень любит всячески декорировать свои изделия, благодаря чему они даже больше похожи на декупаж, чем на то, чем мы обычно занимаемся. Ее последняя работа, исходным материалом для которой стал ветхий старинный сундук, стала произведением искусства после того, как она украсила его цветочным орнаментом и вскрыла лаком. Внутреннюю его часть женщина обила старыми газетами, которые собирала долгие годы, и теперь этот шедевр занял почетное место в ее гостиной.
– Нет, думаю, без них никак не обойтись, – смеется она.
– Господи, только не цветы! – театрально взывает к публике Гарри Смит, с улыбкой глядя на Люсинду поверх своих очков со стеклами в форме полумесяцев. Гарри, который ничуть не моложе своей визави, вечно ведет себя так, будто ему шестнадцать. Он большой поклонник пуризма[7]7
Имеется в виду течение в живописи начала ХХ в., характеризующееся возвращением к изображению узнаваемых объектов с подчеркиванием правильных геометрических форм.
[Закрыть]. В нашей работе ему нравится вначале избавляться от всего лишнего, затем делать политуру – везде, где это возможно, раскрывать естественную красоту дерева. Поэтому изделия из красного дерева у него всегда выходят лучше, чем у остальных.
– Отстань, гадкий старикашка, иначе я тебя всего узорами покрою! – добродушно грозит ему Люсинда. Чувство юмора у нее прихрамывает, поэтому такие словесные баталии случаются частенько.
– Куда думаешь его поставить, Люсинда? – спрашиваю я. У нее всегда все продумано – она заранее представляет, где ее произведения будут смотреться наиболее выигрышно и где лучше их разместить.
– В спальне, – уверенно отвечает она.
– Будешь хранить в нем свои панталоны? – продолжает глумиться Гарри.
– Старый развратник ты, Гарри Смит, – чопорно отвечает Люсинда, но я вижу, как у нее дергается уголок рта оттого, что она всеми силами пытается не рассмеяться.
– Ну-ка, не заставляйте меня браться за линейку и наказывать вас, – хмурюсь я, придавая голосу настоящей учительской строгости.
– Вечно ты только обещаешь, – подмигивая мне, сокрушается Гарри.
– Бога ради, добрый человек, берите вы свое пальто и ступайте домой, к жене, – не выдерживает Люсинда.
После этих слов все вспоминают, что уже действительно засиделись, откладывают в сторону инструменты и начинают собираться по домам. Наше занятие подошло к концу, самое время расходиться.
– Отлично поработали, увидимся на следующей неделе, – прощаюсь я. – Не опаздывайте!
– Как можно! – откликается кто-то уже с порога.
Улыбка по-прежнему не сходит с моего лица, когда уходит последний посетитель. Мои ученики и в самом деле очень разные, у каждого свой неповторимый характер, но все они отлично ладят. А то, что они по-доброму подтрунивают друг над другом, лишь поднимает всем настроение. Однако удовольствие им доставляет не только сам процесс, но и те чудесные изделия, которые получаются в результате кропотливого труда над старенькими, казалось бы, отжившими свое вещами. Для меня нет ничего прекраснее ощущения того, что я помогла людям спасти никому не нужный предмет мебели, дать ему новую жизнь и новый кров. Я каждый раз получаю от своих занятий настоящий кайф.
Оставшись в одиночестве в тишине, воцарившейся в лавке, я задумалась: чем бы еще сегодня заняться? В итоге решила разобрать коробки с коллекционной ерундой, которые достались мне на аукционе вместе с мраморным столиком. Я уже успела мельком просмотреть их содержимое и расстроилась – в них не обнаружилось ничего стоящего: только старые, пыльные, никому не нужные книги и фарфоровые фигурки со множеством сколов, которые в жизни никто не купит. Придется использовать все эти «богатства» во время занятий – никогда не знаешь, что может пригодиться, – но я все равно разочарована до глубины души тем, что в коробках не нашлось ни одной ценной вещицы, хоть я выложила за тот лот больше сотни евро.
Когда я добираюсь до последней коробки, спускается Рут.
– Ну и что же ты нашла в этих сундуках с сокровищами? Есть что-нибудь любопытное? – спрашивает она, заглядывая мне через плечо.
– Не думаю, – вздыхаю в ответ я. – Мусор всякий, больше ничего. Ты была права.
Я не просто разочарована – я чувствую себя обманутой из-за того, что так простодушно повелась на эту ерунду только для того, чтобы одержать победу над Перри. Хотя я и понимаю, что прибыль от перепродажи столика никуда от меня не денется, все равно не могу избавиться от чувства, что я катастрофически переплатила за этот лот, и нам обеим это прекрасно известно.
– Жаль, – беспечно отзывается она.
Рут никогда не осуждает меня, если я допускаю ошибку во время торгов – она всегда очень добра ко мне. Когда я только начинала закупать товар для лавки, то не раз делала ошибки, но она ни разу меня ни за что не отругала.
– Глупо, конечно, но я до сих пор надеюсь в один прекрасный день обнаружить в одной из таких коробок бесценный артефакт, – признаюсь я.
– Хочешь в «Античное шоу»[8]8
Британское телешоу, в котором эксперты путешествуют по стране и оценивают предметы искусства, которые им приносят владельцы антиквариата.
[Закрыть] попасть?
– Да, это бред, я знаю.
– Не такой уж и бред, – уверяет она с милой улыбкой. – Именно в этом и заключается вся соль участия в торгах – иногда можно приобрести что-то совершенно неожиданное.
– И как я сразу не догадалась, что ничего приличного в этих коробках и быть не может, – сокрушаюсь я. – Мы ведь не сможем их вернуть.
Я вытряхиваю из коробки последние безделицы – парочку старых зажигалок, всякую кухонную утварь и несколько зачитанных книг с измятыми страницами, – но и тут не могу найти ничего, что мы смогли бы перепродать. В коробке осталась лишь стопка отсыревших музыкальных журналов.
