Текст книги "Секрет Коко"
Автор книги: Ниам Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
11
– Милочка, да это же сущие копейки за такую вещь! – возмущается мужчина за прилавком, когда я беру посмотреть небольшую металлическую пивную кружку и спрашиваю цену.
Я на Портобелло-роуд, которая славится на весь Лондон своим блошиным рынком, прогуливаюсь туда-сюда по улице, пока все местные торговцы пытаются убедить меня, что, если я куплю у них хоть что-нибудь, это станет сделкой столетия. И этот парень, у которого прилавок забит явным хламом, ничем не отличается от остальных.
– Это мы еще посмотрим, – улыбаюсь я, осматривая кружку на предмет мельчайших, едва заметных сколов. Чудесная вещица, но она и близко не стоит пятидесяти фунтов, которые он за нее запросил.
– Отличный экземпляр, – продолжает он. – Середина девятнадцатого столетия.
– А может, подделка китайская? – усмехаюсь я. Это издевательство чистой воды – кружка самая что ни на есть настоящая, это я знаю наверняка, но он сильно заблуждается, если думает, что я заплачу ему за нее больше пятерки.
– Китайская? – задыхается он от возмущения, хватаясь за сердце, как будто у него сейчас случится приступ. – Я что же, похож, по-вашему, на мошенника, торгующего всяким мусором?
– А ты именно такой и есть! – кричит парнишка из соседней лавки. – Девушка, он тот еще проныра! Бросайте его, идите ко мне, посмотрите мой товар!
– Не слушайте его, – перебивает соседа мой торговец и кричит ему: – Фрэнк, ты просто сосунок!
Тот в ответ издевательски хохочет, тянется за флягой и наливает себе чашку чаю, над которой поднимается пар.
– Чертовски холодно сегодня, – подмигивает он мне.
Парень прав – сегодня крепко подморозило, но я обожаю такую погоду, когда небо синеет в вышине, а воздух так холоден и колюч, что пар идет изо рта.
Лавочник снова обращается ко мне:
– Так что же вы ищете, дорогуша?
– Просто присматриваюсь, – отвечаю я, находя маленькую шкатулочку в форме сердца и вертя ее в руках. Тоже симпатичная безделушка, но таких мы с Рут уже накупили целую коробку. Мне здесь, в принципе, уже ничего не нужно, но я не могу остановиться. Моя особая любовь к предметам старины превращается в болезненную зависимость, которую я не в силах контролировать.
– Вы из Ирландии, душа моя? – спрашивает мой собеседник. На его щеках разгорается румянец, он улыбается, и его мелкие ровные зубы сияют на обветренном лице. Мне тут же вспоминается рыночный торгаш по имени Дэл, персонаж старой комедии «Дуракам везет», – парень, стоящий за прилавком, даже носит такую же кепку и овчинный тулуп, чтобы хоть как-то уберечься от холода. Вот вам и клише!
– Каюсь, – с улыбкой признаюсь я.
– Ни секунды в этом не сомневался, этот чудесный ирландский акцент ни с чем не спутаешь.
В этот момент владелец соседней лавки начинает кривляться, делая вид, будто играет на скрипке романтическую мелодию.
– Да, он у нас такой, – кричит он мне, наигрывая на воображаемой скрипочке невидимым смычком.
– Отличный выбор, – продолжает торговец, не обращая на проделки соседа никакого внимания. – У вас острый глаз – эта вещица будет прекрасно смотреться на вашем камине.
Я переворачиваю шкатулку вверх тормашками, взвешивая ее в руке.
– Может быть, – отвечаю я. Очень уж он настойчив, этот обаятельный лавочник.
– Знаете, милая, сделаю-ка я вам скидку – за ваш ирландский акцент, перед которым вечно не могу устоять. Дайте мне леди Годиву – и шкатулочка ваша.
Хорошо, что в детстве я любила смотреть «Дуракам везет», иначе бы и не догадалась, что леди Годивой здесь называют пятерку. Этот парень с каждой секундой походил на Дэла все больше и больше.
– Четыре фунта, – усмехаюсь я. Это был бы чудесный подарок для Кэт – чтобы хоть немного ее развеселить. Мы успели поболтать перед моим отъездом в Лондон: их отношения с Марком не улучшились ни на йоту. Масла в огонь подлил еще и ее шеф-повар, заявив о том, что хочет уволиться. А этот маленький подарочек напомнит ей, что я всегда рядом на случай, если ей нужно будет выговориться. Я клятвенно обещаю себе, что поговорю с Марком сразу, как вернусь домой, – быть может, мне удастся помочь им с Кэт наладить отношения.
– Ну что ж, будем считать, что мы договорились, сегодня ваш день. А я никогда не был в Ирландии, – продолжает торговец, заворачивая шкатулку в одну из газет, валявшихся у его ног.
– Да, его туда не пускают, – глумится его сосед.
– Да заткнись ты уже, дурилка! – Он передает мне мое приобретение, положив его предварительно в пластиковый пакет. Можно будет упаковать ее вместе с остальными безделушками, которых Рут накупила сегодня в стране чудес, в народе именуемой блошиным рынком Элфи, в Мэрилебоне. Багажник нашей машины будет забит под завязку.
– Чем я еще могу вам помочь, юная леди? – спрашивает торговец. – Есть замечательные медные мерные стаканчики, вчера только поступили. Отличное качество!
– О нет, спасибо, мне больше ничего не нужно, – говорю я, отдавая ему пятифунтовую купюру.
Я смотрю на часы – на дорогу до театра «Парлор», находящегося возле станции «Фаррингдон», уйдет полчаса, а я не хочу опаздывать.
– Ладно, милая, – отвечает он, но смотрит теперь как будто сквозь меня, уже подыскивая в толпе нового потенциального покупателя.
– Спасибо, – благодарю я, пряча сдачу в карман пальто.
– Тебе спасибо, дорогуша, – теперь торговец и вовсе не смотрит в мою сторону, пытаясь привлечь чье-то внимание в надежде на очередную выгодную сделку. Ох уж эти уловки – он пытается очаровать всех и каждого, кто попадается ему на пути.
Я иду к выходу с рынка, наслаждаясь царящей здесь атмосферой, натянув шапку до самых глаз. Здесь в воздухе витает волшебство. Узкие улочки сплошь забиты прилавками, все торгуют, перекликаются между собой и зазывают покупателей. Пробираясь через толпу людей с румяными от холода щеками, я думаю о том, что Тэтти, возможно, тоже гуляла по этой улице. Быть может, она тоже останавливалась у некоторых лавочек и изучала выставленные на их прилавках товары так же, как и я, не выпуская из рук ту самую сумочку, которую я бережно храню в своем кожаном рюкзаке. Я почти чувствую, как иду прямо по ее следам.
Я вдыхаю аромат свежесваренного кофе, витающий в морозном воздухе, смешиваясь с хорошо знакомым мне запахом старины. Будь у меня чуть больше времени, я бы прогулялась по рынку с чашкой горячего кофе в руках, но если не выеду в театр прямо сейчас, то могу упустить возможность пообщаться с Бонни Брэдбери. Репетиции идут целый день – во всяком случае, так сказали Рут, когда она звонила в театр. Возможно, у меня есть лишь один шанс, и я не могу его упустить.
Спустя полчаса и одну поездку на знаменитом лондонском красном автобусе я поворачиваю за угол и вижу по левую сторону дороги здание театра «Парлор». На вид это сооружение довольно ветхое, кое-где на его стенах пооблупилась краска, а неподалеку ветер треплет старые афиши давно позабытых спектаклей. Я не узнаю ни одного названия пьес из тех, что ставили в этом театре. Не совсем то, чего я ожидала – а рассчитывала я на нечто более респектабельное, – театр «Парлор» едва ли можно назвать первоклассным заведением.
Я замираю перед его порогом и делаю глубокий вдох. Хотела бы я, чтобы Рут пришла сюда вместе со мной, но она отказалась, так же как и тогда, когда я предлагала ей пойти вдвоем к Мэри Мур. Она объяснила это тем, что лучше мне пойти одной, и к тому же у нее якобы было какое-то очень важное дело, которое непременно нужно успеть сделать до отъезда из Лондона, а обо всех подробностях своего визита к подруге Тэтти я могла бы рассказать ей и позже. Когда я спросила, что это за загадочное дело, она смущенно потерла нос и сказала, что, если бы подобный вопрос ей задал полицейский, она не ответила бы даже ему, так что я оставила ее в покое. У Рут есть свои секреты – и она не очень-то любит ими делиться. Их отношения с Карлом с каждым днем становятся все теснее – и теперь я точно знаю, что они проводят вместе массу времени. Может, она хочет купить ему какой-то очень личный подарок. Должно быть, присмотрела что-то на рынке Элфи утром и теперь решила вернуться. Возможно, ей просто неловко об этом говорить.
Я снова смотрю на часы: сейчас или никогда. Толкаю дверь и вхожу в здание театра.
Я еще не увидела здесь ни одной живой души, но до меня тут же доносятся чьи-то крики.
– Какого черта ты творишь? – сердито вопрошает какой-то мужчина.
– Я не виновата! Ты пропустил свою реплику! – в тон ему отвечает женский голос.
– Только потому, что ты плохо выучила свои! Включи уже свой слуховой аппарат, Бонни!
Я остаюсь в вестибюле, не зная, как правильно повести себя в этой ситуации. Если я пройду через череду дверей, отделяющих меня от этих людей, то окажусь непосредственно в зале – а судя по этим крикам, репетиция прошла не слишком удачно. И вдруг створки дверей распахиваются прямо перед моим носом, и из зала летящей походкой выходит пожилая леди, за которой следует совсем юная особа.
– Я не могу так работать! – возмущается первая, ее глаза горят, она едва сдерживает пылающий внутри нее гнев. – Он всего лишь молодой дилетант.
– Давай-ка устроим небольшой перерыв, – предлагает ее подруга. – Потом попробуем еще раз. Увидимся в десять, хорошо? И в чем-то он прав: тебе действительно нужно пользоваться слуховым аппаратом.
С этими словами вторая женщина разворачивается и уходит обратно в зал, я вижу, как раскачиваются ее темные волосы, убранные в высокий «конский хвост».
Это же она! Бонни Брэдбери собственной персоной.
Она по-прежнему не замечает меня, так что я успеваю получше ее рассмотреть. Бонни – высокая, почти одного роста со мной, она одета в длинную летящую разноцветную блузу до колен и прямого кроя черные брюки, доходящие до середины стройных, красивых лодыжек. Но самое потрясающее в ней – это волосы, чистое серебро. Они струятся по спине, окутывая плечи, будто сияющий плащ. На ее лице заметны морщины, да, но высокими скулами нельзя не залюбоваться. Сразу видно, какой красавицей она была в свое время – эта женщина и сейчас выглядит необычайно привлекательной. Кстати, она сразу напомнила мне Рут – они будто сделаны из одного теста.
Я пытаюсь собраться с духом и представиться ей, как вдруг она оборачивается и замечает, что за ней кто-то наблюдает. Женщина расправляет плечи и как будто становится выше ростом.
– Чем могу вам помочь? – спрашивает она.
– Здравствуйте. Меня зовут Коко Суон.
– Как?
– Коко Суон. Я все никак не могла набраться смелости заговорить с вами.
Не успеваю я закончить фразу, как ее слуховой аппарат вдруг издает отвратительное жужжание и Бонни морщится, потирая ухо:
– Клянусь, они это делают нарочно, чтобы меня позлить, – досадует она. – Давайте пройдем в мою гримерную, там тихо и спокойно.
Не говоря больше ни слова, она открывает дверь и идет по длинному узкому коридору, так что мне остается только неотступно следовать за ней, превратившись в ее тень. Когда мы оказываемся в ее тесной гримерке, она первым делом закуривает тоненькую ментоловую сигарету. Я никогда не была в настоящей гримерной, и, оказывается, совсем неправильно представляла себе подобное помещение. Комната невыносимо мала – вместо зеркала во всю стену, обведенного по контуру гламурными огоньками, как часто показывают в фильмах, я вижу крошечное зеркальце, покрытое трещинами и брошенное на стуле в углу. Красный ковер на полу сильно вытерт, а стену украшает липкое пятно сырости. В другом углу шумно работает осушитель воздуха. Вокруг меня на стенах висят фотографии, на которых – сцены из разных спектаклей. У большей части из них уже закрутились уголки, да и изображение сильно поблекло от времени – или, возможно, от дыма.
Бонни опускается на маленький двухместный цветастый диванчик, стоящий между переполненной мусорной корзиной и пустой вешалкой для верхней одежды. Женщина похлопывает по подушке рядом с собой, приглашая меня присесть рядом. Довольно странно сидеть так близко, но у меня не остается иного выбора, ведь я очень не хочу ее обидеть.
– Мне, конечно же, нельзя здесь курить, – усмехается она, глубоко затягиваясь, а затем с самодовольным видом выдыхая сигаретный дымок. – Но правила для того и созданы, чтобы их нарушать, согласны?
– Угу, – невнятно отвечаю я. Я ни в коем случае с ней не согласна, но у меня создается впечатление, что она принадлежит к числу тех своенравных женщин, с которыми нельзя пререкаться, и точка.
– Итак, милая моя, чем я могу вам помочь? И говорите погромче, пожалуйста. Я почти ничего не слышу в последнее время, – просит она, отправляя окурок точно в пепельницу, стоящую между нами на спинке дивана. В ней уже лежит с полдюжины таких же, фильтр каждой сигареты отмечен поцелуем ее ярко-алой помады.
– Я пришла поговорить с вами, – говорю я.
Она удивлена и даже немного сконфужена.
– А мы с вами договаривались о встрече?
– Нет-нет, ничего подобного.
– Так вы – не журналистка?
Я качаю головой, и она тяжело вздыхает.
– Да, не могло мне так повезти… В наше время почти невозможно договориться о том, чтобы какое-нибудь издание опубликовало рецензию на наш спектакль. То ли дело в мое время… Они колотили в двери моей гримерки, очередями выстраивались через весь квартал, чтобы услышать от меня хоть слово. – Она какое-то время мечтательно смотрит перед собой, погрузившись в воспоминания об эпохе своей популярности, и лишь потом снова смотрит на меня. – Значит, вы не журналистка. А кто же тогда? Поклонница?
В ее глазах вспыхивает огонек надежды.
– Не совсем.
Она снова вздыхает и затягивается сигаретой.
– Ну конечно. У меня их теперь совсем немного осталось. Мое время ушло безвозвратно.
– Уверена, что это не так.
– Именно так, в этом нет никаких сомнений. Единственное мое утешение – то, что ноги по-прежнему стройны, они – мое достояние. В шестидесятых признавались «самыми красивыми ногами года» три раза подряд, между прочим.
Я решаю броситься в омут с головой и рассказать ей всю правду. Я была откровенна с Мэри, и это отлично сработало, хотя сначала мое появление ее вовсе не обрадовало, так что попробую сделать ставку на честность и в этот раз.
– Я бы хотела расспросить вас о Тэтти Мойнихан. Вы ведь дружили? – спрашиваю я в лоб.
Она умолкает, ее лицо смягчается, когда я напоминаю ей о Тэтти.
– Вы с ней были знакомы?
– Не совсем, – отвечаю я. – Дело в том…
Я начинаю объяснять ей, зачем нарушила ее покой, но вдруг вижу, что она совсем меня не слушает. Кажется, Бонни снова погрузилась в воспоминания о былых временах.
– Какая же она была замечательная, – тихонько шепчет она, обращаясь не столько ко мне, сколько к самой себе. – Золотое сердце. Вот, посмотрите, мы с ней вместе.
Она показывает мне черно-белую фотографию, висящую на стене, и я вскакиваю с места, чтобы получше ее рассмотреть. На снимке запечатлены две прекрасные девушки, держащиеся за руки. Они смотрят прямо в камеру. Я сразу узнаю Бонни – эти высокие скулы не спутаешь с другими, несмотря на то что на фотографии у их обладательницы темные волосы. А рядом с ней – Тэтти, ее смеющиеся глаза полны жизни. Мэри была права – она и вправду похожа на Морин О’Хара. Четко очерченная линия подбородка, чуть крупноватый нос. Изысканные локоны обрамляют ее лицо. Но в первую очередь замечаешь выражение ее лица: она выглядит такой жизнерадостной, что невозможно поверить в то, что ее больше нет на свете. Я буквально чувствую на себе энергию, исходящую от девушки на снимке. Его как будто сделали только вчера, несмотря на пожелтевшую бумагу и потрепанные уголки, заметные под стеклянной рамкой.
У меня дух захватывает – ведь я вижу ее в первый раз. Вот она – женщина, обладавшая когда-то культовой сумочкой от «Шанель», которую я нашла впоследствии на дне коробки с никому не нужным хламом.
– Я скучаю по ней, – печально говорит Бонни, тушит сигарету, тут же достает новую и закуривает. – Как же нам с ней было весело!
Даже по этому старому фото я вижу, какая искренняя дружба связывала этих двух женщин. Об этом говорит и то, как они стоят на снимке: девушки так тесно прижались друг к другу, как могут только очень близкие друзья. Бонни вдруг возвращается из мира грез и снова расправляет плечи.
– Напомните, кто вы? – спрашивает она. – Расскажите мне все с самого начала.
– Меня зовут Коко Суон, – повторяю я. – Я приехала из маленького ирландского городка Дронмор – держу там антикварную лавку.
– Угу. А какое отношение это имеет к Тэтти? И ко мне? – озадаченно вопрошает она.
Я уже раскрываю рот, чтобы ответить на заданный ею вопрос, но тут в гримерную заглядывает молодая женщина, которую я видела в вестибюле с Бонни.
– Господи, – причитает она, – сколько раз мне еще повторять? Тебе нельзя здесь курить. Что именно тебе непонятно в этой фразе?
Бонни закатывает глаза, глядя на меня, и мило улыбается своей коллеге, одновременно туша сигарету.
– Прости, милая, – оправдывается она, – я совсем забыла. Это все возраст дает о себе знать.
– Черта с два это возраст, – раздраженно отвечает женщина. – Ты все прекрасно понимаешь. Ладно, все ждут только тебя, если ты соблаговолишь почтить нас своим присутствием, это будет очень мило с твоей стороны.
Бонни встает с дивана и тяжело вздыхает.
– Прошу прощения, Коко Суон, – театрально заявляет она, – но мне пора. Боюсь, в моем случае время – деньги.
– Но, Бонни, я ведь не успела вам толком ничего рассказать, – в панике подскакиваю я, боясь потерять только что установленную связь с ней. – А мне о многом нужно вас расспросить!
– Мы с вами можем встретиться в другой раз, – предлагает она. – Завтра, в это же время, вас устроит? Встретимся прямо здесь.
Она улыбается, гладит меня по щеке и выходит из гримерки, предоставив меня самой себе.
Разочаровавшись тем, что сегодня удача мне не улыбнулась и я так ничего и не узнала, я беру свои вещи и собираюсь уже выйти из гримерки, как вдруг мой взгляд случайно падает на фотографию Тэтти и Бонни. Должно быть, это все мое слишком живое воображение, но мне кажется, будто Тэтти улыбается именно мне из своей старенькой рамки.
– Что ж, Тэтти, – отвечаю я ей. – Видимо, твоя тайна останется нераскрытой еще какое-то время.
Знаю, это снова всего лишь мои домыслы, но что-то в выражении ее лица подсказывает мне, что она ясно услышала каждое мое слово.
12
Мы с Рут усаживаемся перед пылающим в камине огнем на самом мягком и уютном диванчике в отеле «Чансери-Парк». Снаружи на город опускается прохладная ночь, окутывая город пеленой темноты. Где-то вдали за окном шумят автомобили, а через тонкие занавески изредка проникает свет фар такси и автобусов. Я рассказала ей все о сегодняшней встрече с загадочной Бонни, и она заинтригована так же, как и я.
– Готова поспорить, ты сгораешь от желания увидеться с ней завтра, – задумчиво говорит Рут, делая глоток красного вина и умиротворенно вздыхая.
– Еще бы! – отвечаю я, обнимая себя за плечи от волнения. Я до смерти хочу узнать что-то новенькое о Тэтти, ее жизни и о том, известно ли Бонни что-то о таинственном письме и ее потерянном возлюбленном. Эта история полностью занимает мое внимание.
– Рада, что мы приехали? – лукаво подняв бровь, спрашивает бабушка.
– Да, ты была совершенно права, подтолкнув меня к этому шагу, признаю, – отвечаю я.
– Я? Подтолкнула? – с невинной улыбкой переспрашивает она. – В жизни ничего такого не делала!
– Да, конечно, – смеюсь я. – Ты все тщательно спланировала, даже не пытайся этого отрицать. В жизни не думала, что можно так быстро забронировать билеты на самолет.
– Я всегда говорила: нужно брать быка за рога. Думаю, ты тоже начинаешь учиться у меня решительности. Ты почти не сопротивлялась!
– Может, и так, – задумчиво киваю я. Действительно, еще пару недель назад я подняла бы на смех того, кто рассказал бы мне, что я ввяжусь в настоящую детективную историю. Но все так и произошло, и я даже получаю от этого колоссальное удовольствие.
– А что ты делала днем? – спрашиваю я. Не знаю точно, что на меня так действует – уют камина или алкоголь, но я чувствую себя здесь на своем месте. Я мысленно ставлю крестик на руке: обязательно рассказать Кэт об убранстве этого отеля. Высокие подставки для свечей, освещающих комнату, создают неповторимую атмосферу, а значит, можно устроить такое и в «Сентрал».
– Ничего особенного, – скрытничает она, – по делам ходила.
Рут по-прежнему не желает раскрывать тайну важного дела, которым собиралась заняться сегодня днем, держит язык за зубами. Я решаю немного на нее надавить.
– Покупала что-нибудь для лавки? – спрашиваю я, забираясь с ногами на диванчик и опираясь на пышные подушки позади себя.
– Нет, – качает головой бабушка. – Может, закажем что-нибудь перекусить? Я слегка проголодалась.
– Покупала что-то в подарок для Карла? – продолжаю я, не давая ей уйти от разговора.
– Нет, даже близко не угадала, – отвечает она и тут же пытается сменить тему. – Попробуй подозвать бармена, нам не помешают какие-нибудь закуски.
– Рут! Почему ты скрываешь от меня, чем занималась сегодня? – не выдерживаю я. – К чему все эти секреты?
Что-то в выражении ее лица подсказывает мне, что лучше бы я не начинала все эти расспросы. Она очень серьезна, как будто в ее жизни происходит что-то необычайно важное.
– Что случилось? – спрашиваю я с дрожью в голосе. Меня вдруг охватывает страшное, леденящее душу предчувствие беды. Может, она заболела? Ходила к врачу. Записалась на прием к докторам с Харли-стрит из-за недомогания, которое скрывала от меня все это время. Это так похоже на нее – переживать все напасти самой, стараясь не беспокоить меня лишний раз.
– Думаю, пора признаться. Мне нужен совет, – говорит она наконец.
У меня душа не на месте. Мне было так тепло и уютно перед этим чудесным камином, а теперь меня пробирает дрожь и охватывает невыразимая тревога.
– Господи, Рут, ты меня пугаешь. Скажи, пожалуйста, что с тобой все в порядке, что ты не заболела.
– Кто, я? – удивляется она. – Нет, конечно, я здорова… как старая корова.
– Слава Богу, – выдыхаю я. – Тогда что же не так?
– Я навещала одного человека. И он действительно болен. На самом деле он умирает.
– Кто?
– Один мой старинный знакомый. Он лежит в хосписе в Сент-Олбанс.
– Так ты ездила в Сент-Олбанс? Разве он не у черта на куличках?
– Всего полчаса отсюда поездом. Я обещала, что навещу его, видишь ли, а нарушать такое обещание совсем не хотелось.
– Но почему ты сразу мне не сказала? Я бы съездила с тобой, ведь ты хотела проведать друга.
Она виновато опускает голову.
– Он не друг, – отчетливо говорит она.
– А кто же тогда? Родственник?
Она взбалтывает вино в бокале.
– В какой-то мере да.
Моя бабушка напоминает в этот момент героиню шпионского романа.
– Рут, скажи уже прямо! Имей совесть!
Она делает выразительную паузу, будто пытаясь подобрать правильные слова.
– Я ездила повидаться с Колином. Мужем Анны.
Я теряю дар речи. Бессмыслица какая-то. Муж Анны погиб много лет назад в Англии, в какой-то аварии.
– Как ты уже догадалась, он жив, – продолжает Рут, глядя в огонь. – Анна придумала эту сказку, когда он ушел от нее.
Я ставлю бокал на стол, потому что боюсь уронить его на пол от волнения.
– Ты не шутишь?
Она качает головой:
– Серьезна, как никогда.
– Прости, Рут, я пытаюсь понять… Ты хочешь сказать, Анна выдумала, будто ее муж погиб, а он жил все это время здесь?
Она вздыхает:
– Именно так. Эта сумасшедшая решила, будто лучше будет солгать всему городу о его смерти, чем признать правду.
– А правда заключается в том, что… – У меня в голове не укладывается, зачем было придумывать такую гадость.
– Что он бросил ее ради женщины, с которой познакомился здесь в одной из командировок. Он прожил в Сент-Олбанс последние лет сорок.
Я снова беру свой бокал и делаю щедрый глоток вина. Это безумие какое-то. Сестра моей бабушки прожила во лжи не одно десятилетие.
– Поверить не могу, – признаюсь я. – Так Анна все это время только притворялась вечно скорбящей вдовой?
Рут кивает:
– Да. Она всегда говорила, что стыда бы не обралась, если бы рассказала всем о том, что произошло на самом деле. Гораздо легче для нее оказалось рассказывать всем эту страшную ложь.
– Но ведь семьи часто распадаются! Мы же не в Средние века живем.
Рут снова вздыхает.
– Ты же знаешь Анну, Коко. Для нее очень важно сохранить лицо. Иногда я думаю, что для нее это – самое главное в жизни.
– Но она так сильно осуждала нас с Томом! – восклицаю я. – Зачем было говорить весь этот бред о том, что я останусь одна до конца дней своих, если она сама выбрала одиночество и ложь?
– Ах, это… – произносит Рут. – Это легко объяснить. Она любит тебя, Коко. Просто не хочет, чтобы ты испытала ту же боль, что и она, вот и надеется на счастливый конец вашей с Томом истории.
– Это полная бессмыслица, – пытаюсь я переварить слова Рут. – И что же, никто об этом не знает? Ни до кого не дошли слухи о том, что случилось на самом деле?
– У Колина никого не осталось в Дронморе, он ведь из Англии, как ты помнишь. Анна сказала всем, что он погиб в автомобильной катастрофе, когда ездил к родственникам в Суррей, где его впоследствии и похоронили. И все ей поверили.
– А ты знала все это время?
– Да, и твой дедушка тоже. – Она снова умолкает на какое-то время, а потом добавляет: – И твоя мать.
– Мама тоже знала?
– Да. Она как-то подслушала, как мы с Анной ругались по этому поводу. Я сказала ей тогда, что это чистой воды безумие – жить вот так… Как же я ненавидела эту ее ложь и то, что вынуждена была ее покрывать.
– Но почему ты согласилась молчать об этой истории? – спрашиваю я.
– Потому что она – моя сестра и она попросила меня об этом, – устало усмехается она. – Семья есть семья, Коко.
– И он все это время поддерживал с тобой отношения? – По-прежнему поверить не могу, что Анна сплела такую запутанную паутину лжи только лишь для того, чтобы скрыть тот факт, что Колин ушел от нее. Ведь это он был злодеем в этой пьесе, она вполне могла рассказать всем правду о случившемся, и все бы ей только посочувствовали.
– Нет. Я получила от него письмо лишь несколько недель назад. Он сообщил, что смертельно болен и хочет поговорить со мной. Долгое время я не знала, что делать, что ему ответить…
– А потом решила все же встретиться с ним?
– Да, – кивает она. – Я думала убить двух зайцев этой поездкой, так сказать. Ты бы увиделась с Бонни Брэдбери, а я – с Колином.
– С ума сойти, – изумленно выдыхаю я.
Мы обе умолкаем, наблюдая за языками пламени, лижущими каминную решетку.
– Так какого же черта он от тебя хотел? – спрашиваю я. – Спустя столько времени.
– Он хотел, чтобы она его простила, – отвечает Рут. – Он умирает и хочет помириться с ней перед смертью.
– Господи! – восклицаю я. – А ты должна выступить в роли посредника?
Она пожимает плечами:
– Думаю, да. Мне всегда нравился Колин. Он не хотел причинить Анне боль. Но она, конечно же, считает иначе.
– Понятно. И что тебе делать? Просить ее встретиться с ним?
Бабушка качает головой:
– Нет уж, спасибо. Я боялась, что он об этом попросит, но он знает, что она ни за что не согласится, даже теперь. Он попросил кое о чем другом, – с этими словами Рут копается в сумочке, достает оттуда маленькую коробочку и кладет ее между нами на низенький кофейный столик. – Он хочет, чтобы я передала ей это.
– А что там? – Я даже боюсь открыть ее.
– Карманные часы, которые Анна подарила ему на следующее утро после их свадьбы. С тех пор он никогда с ними не расставался. Так он сказал.
– И теперь он хочет ей их вернуть? – озадаченно спрашиваю я.
– Да, думаю, Колин хочет попросить таким образом прощения. Так он пытается сказать ей, что ему жаль, что он причинил ей такую боль. Он сказал, Анна поймет.
– Поверить не могу, что в нашей семье столько времени хранилась такая тайна. Я потрясена до глубины души, – присвистываю я.
– Думаю, тайны есть у каждой семьи, – улыбается она. – У каждого есть свои секреты. Колин рассказал мне сегодня, что как-то его навещала твоя мама. А я об этом и не знала.
– Правда?
– Угу. Понятия не имею, как она его нашла, но ей это удалось. Он сказал, что она как раз возвращалась из Франции и объявилась у него на пороге без предупреждения.
Я заливаюсь смехом – в этом вся мама, появляется у тебя на пороге из ниоткуда как раз тогда, когда ее меньше всего ждешь. Рут присоединяется к веселью, и через какое-то время мы понимаем, что этот истерический смех – явно признак того, что у нас обеих сдают нервы. Безумие, но до чего же это все смешно.
– Можешь себе такое представить? – спрашивает она, икая от смеха. – Ох, он и страху натерпелся… Конечно, сначала он ведь даже не догадывался, кто перед ним, но когда твоя мама представилась, он тут же решил, что она приехала лишить его мужского достоинства!
– С ума сойти! – уже чуть не плачу я, представляя, каким внезапным было для него ее появление. Он, должно быть, переживал этот ужас всю оставшуюся жизнь.
– В конце концов они провели весь день вместе за чаем и задушевными беседами. И он об этом до сих пор помнит.
– О, Рут, эта история просто бесценна, – хохочу я.
– Разве? В этом была вся твоя мать. Всегда полна сюрпризов. Поверить не могу, что она мне ничего об этом не рассказала.
– А я могу, – задумчиво говорю я. – Она много чего нам не рассказывала.
Например, о том, кем был мой отец. Но вслух я ничего не произношу. Вместо этого я раскрываю коробочку, вынимаю из нее старинные часы и начинаю их рассматривать. Сзади я нахожу на них гравировку с инициалами Колина и какой-то датой.
– Это дата их свадьбы, – поясняет Рут, я даже не успеваю ничего спросить.
– О, – опускаю я голову. Увидев эти часы, вспомнит ли Анна о боли, от которой она страдала все эти годы? Проснутся ли в ее душе эмоции, которые она так сильно старалась подавить?
– Что ты будешь делать? – спрашиваю я Рут. – Отдашь ей часы?
– У меня нет выбора, – угрюмо отзывается она, опустив взгляд на свой бокал. – Так что придется. Ей это не понравится, конечно, и мне придется принять на себя весь огонь.
– Я пойду с тобой, – предлагаю я, сама не зная, почему решилась на такой шаг. Сообщать Анне эту весть будет не очень приятно, но Рут нужна поддержка, и я обязательно должна ей помочь.
В глазах бабушки загорается огонек надежды.
– Правда?
– Конечно, – отвечаю я. – Говорить будешь ты, но я буду рядом, для моральной поддержки. Оттого, что мы пойдем вдвоем, хуже не будет.
Звучит это все гораздо лучше, чем есть на самом деле. Анна может быть воистину ужасна, когда чем-то смущена, а эта новость и вовсе заставит ее почувствовать себя загнанной в угол.
Рут тянется через стол и сжимает мою ладонь.
– Спасибо, милая моя. Знала бы ты, как я это ценю.
– Без проблем. Конечно, я могу и под стол от страха спрятаться…
Она по-доброму усмехается:
