Текст книги "Дом скорпиона"

Автор книги: Нэнси Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

31
Тон-Тон

– Ох, до чего же мне плохо,– простонал Тон-Тон, пытаясь нашарить возле кровати стакан с водой.

– Да и выглядишь ты неважно,– заметил рябой парень в зеленом.

– Ты, Луна... гм... лучше бы помолчал. У меня еще хватит сил... гм... вышибить тебе мозги.

– Не вышибешь, я теперь хранитель,– самодовольно ухмыльнулся Луна.

– Еще только стажер.

Тон-Тон наконец дотянулся до стакана и отхлебнул глоток, пролив половину на грудь.

– Погодите-ка,– сказал Матт. Он умирал от жажды, но даже не пытался отыскать свой стакан – догадывался, что при малейшем движении его скрутит жестокая боль.– Ты что, учишься на хранителя?

– Ну да,– ответил Луна.– Тут все рано или поздно станут хранителями.

Матт смотрел, как играет свет в стакане с водой, до которого он так и не смог дотянуться.

– Но хранителей всего двадцать, а ребят... сколько?

– В настоящее время – двести десять,– ответил Луна.

– Не могут же все стать хранителями! На всех места не хватит,– сказал Матт.

Тон-Тон и Луна переглянулись.

– Карлос говорит, что все, кто соблюдает Пять правил добропорядочного гражданина и... гм... Четыре принципа правильного мышления, в восемнадцать лет станут хранителями,– сказал Тон-Тон.

Как Матт ни старался объяснить им разницу между двумя сотнями искателей работы и двумя десятками рабочих мест, все без толку.

– Ты... гм... нам просто завидуешь,– сказал Тон-Тон.

Но в одном Тон-Тон был весьма сведущ. Он прекрасно знал, что происходит внутри окруженного высокой стеной корпуса, где жили хранители. У хранителей были голографические игры, телевизоры и плавательный бассейн. Они устраивали вечеринки на всю ночь и ели всякие деликатесы. Тон-Тон знал все это потому, что убирался в комнатах у хранителей и мыл за ними посуду. Матт догадался, что хранители пускают Тон-Тона к себе потому, что считают его слишком тупым, не способным разобраться в том, что он видит.

Но как говаривала Селия, некоторые люди думают медленно, но очень тщательно. Слушая Тон-Тона, Матт понял, что этот парень далеко не глуп. Он прекрасно разбирался, как работает сложная фабричная техника, а его наблюдения за жизнью хранителей выдавали довольно острый ум. Просто Тон-Тон не спешил высказывать свое мнение.

Матт видел, что вчерашнее наказание очень беспокоит парня. Он снова и снова возвращался к нему, как расковыривают засохшую болячку.

– Я этого не заслужил,– говорил Тон-Тон, качая головой.– Я... гм... не сделал ничего плохого.

– Наверное, что-нибудь все-таки сделал. А он тебе все мозги отшиб, вот ты и забыл,– предположил Луна.

– Нет... гм... я ничего не делал.

Матт будто воочию видел, как у парня в мозгах медленно поворачиваются шестеренки. Все, что говорит Хорхе, хорошо. Тон-Тон делает все так, как говорит Хорхе. Значит, Тон-Тон хороший. Тогда почему же Хорхе отшиб ему, Тон-Тону, мозги?

– Хорхе – ун локо де ремате, полный придурок,– сказал Луна.

– Нет,– упорствовал Тон-Тон.– Он не такой. Догадаться, к какому выводу придет в конце концов парень, было невозможно, так что Матт не стал даже и пытаться.

– Как там, у них в корпусе? – вместо этого спросил он.

Глаза Тон-Тона вспыхнули.

– Вы... гм... не поверите! Они едят жареное мясо, и... гм... свиные отбивные, и бисквитный торт!

– Что такое бисквитный торт? – спросил Луна.

– Это такой пирог, а на нем мороженое! И не тает!

– Я однажды ел мороженое,– мечтательно произнес Луна.– Мне мама дала.

– А еще хранители пьют настоящее молоко, а не перемолотый планктон и едят шоколад в золотых обертках.

Однажды Тон-Тон стащил шоколадку. С тех пор воспоминания о ней постоянно витали у него в голове.

– А тебе не завидно, что у хранителей все это есть, а у нас нету? – спросил Матт самым невинным голосом.

Тон-Тон и Луна налетели на него, как обиженные вороны.

– Они это заслужили! – заявил Луна.– Они свое отработали. А когда и мы свое отработаем, у нас тоже будут такие лакомства.

– Да,– подтвердил Тон-Тон, но в голове у него явно засела какая-то мысль.

– Ладно, ладно. Я просто спросил,– сказал Матт и, собравшись с силами, потянулся за водой.

В тот же миг тело его пронзила такая боль, что он вскрикнул и, обливаясь холодным потом, рухнул на кровать.

– Худо? – Луна вложил стакан Матту в пальцы.– Хочешь лауданума?

– Нет! – На протяжении многих лет Матт наблюдал, как Фелисия медленно, но верно превращается в зомби.

Ему не хотелось следовать ее путем.

– Как хочешь. Мне лично нравится.

– Зачем он тебе? Тебе что, больно? – спросил Матт. Луна хихикнул, как будто Матт сморозил несусветную глупость.

– Понимаешь, это как путешествие. Билет из этого места.

– Ты всего лишь стажер,– презрительно бросил Тон-Тон.– Тебе не положено... гм... путешествовать, пока не переселишься в их корпус.

– Кто сказал? – Луна взял пузырек с лауданумом и взболтал.– Они что, сосчитают в нем все капли? Это моя награда за то, что я как проклятый вкалываю в лазарете.

– Погодите-ка,– сказал Матт.– Вы что, хотите сказать, что хранители принимают эту дрянь?!

– Конечно,– ответил Тон-Тон.– Они это заслужили. Матт лихорадочно соображал.

– Сколько человек принимает? И как часто?

– Все... гм... каждую ночь.

Матт повеселел. Значит, каждую ночь все как один хранители превращаются в безмозглых зомби. Следовательно, фабрика остается без охраны. И электростанция, откуда по забору идет ток, тоже. Перед мысленным взором Матта вспыхнул и замигал яркий сигнал: «СВОБОДА!»

– Вы знаете, где находится Сан-Луис? – спросил он. Оказалось, оба знают. Тон-Тон там вырос. В своей обычной медлительной манере, заикаясь и запинаясь, он описал беленые дома и черепичные крыши, стены, увитые плющом, шумные рынки и красивые сады. Он с таким восторгом говорил об этом месте, что Матт не понимал, почему Тон-Тон не хочет туда вернуться. Неужели его больше привлекает жизнь в изолированном корпусе с пузырьком лауданума вместо компании?! Безумие какое-то.

– По-моему, Сан-Луис – классное место,– сказал Матт.

– Гм... да,– отозвался Тон-Тон, как будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

У Матта язык чесался сказать ему, чтобы он наплевал на Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления, перемахнул через забор и удрал в Сан-Луис. Но это было бы глупо. Тон-Тон шел к умственному заключению с тем же медлительным упорством, с каким его комбайн катил вдоль чанов с креветками. Ничто не могло ускорить его мыслительный процесс. Но ничто и не могло заставить его свернуть с нужного пути.

Матт доковылял до ванной, глянул в зеркало и ужаснулся. У всех мальчишек были прыщи. Матт знал, что у него они тоже есть, но впервые оценил всю тяжесть своего положения – в общей спальне не было зеркал. Он походил на пиццу с начинкой! Он долго отскребал лицо серым водорослевым мылом, но добился только того, что кожа стала красной, как у вареного лангуста.

Увидев вернувшегося Матта, Тон-Тон и Луна прыснули.

– Знаешь, они не отмываются,– сказал Луна.

– Япохож напланктонбургер,– печально вздохнул Матт.

– Ха! Ты похож на планктонбургер, который, гм, отрыгнула чайка и который после этого, гм, несколько дней пролежал на солнце,– уточнил Тон-Тон во внезапном приливе поэтического настроения.

– Картина ясна! – Морщась от боли, Матт забрался в постель и лег на бок, оберегая раны на спине.

– У нас у всех прыщи,– сказал Луна.– Это отличительный знак тех, кто работает с планктоном.

«Великолепно»,– подумал Матт.

Он вспомнил, что лица хранителей покрыты лишь мелкими шрамиками, а отнюдь не гнойными вулканами, которые украшали кожу мальчишек. Наверное, все дело в пище. Выходит, свиные отбивные, бисквитные торты и шоколад все-таки гораздо полезнее для кожи, чем здоровый, питательный планктон...

На следующий день Хорхе выгнал Матта и Тон-Тона на работу. Тон-Тону не помешало бы провести в лазарете еще денек-другой, но он беспрекословно подчинился. А Матт был только рад вернуться в общий барак. Ему не терпелось приступить к разработке плана побега. Раньше это казалось невозможным. Но теперь он знал, что Сан-Луис лежит всего в нескольких милях к северу, за невысокой грядой холмов.

Как сказал однажды Тэм Лин, у тюремщика в голове сотни разных мыслей, у заключенного же только одна – побег. И это сосредоточенное внимание прожигает стальные стены, будто лазерная пушка. Матт пришел к выводу, что Тэм Лин (учитывая его прошлое) немало знает о побегах из тюрем.

От Матта требовалось только одно: выключить электрический ток, идущий по ограде, и перелезть. Однако это казалось легким только на первый взгляд. С наступлением темноты электростанция запиралась. Каждый вечер в десять часов и наутро в пять хранители пересчитывали мальчиков. Значит, в его распоряжении остается только семь часов, и за это время надо пройти пять миль до забора (надеясь, что в его отсутствие кто-нибудь не включит ток снова), а потом еще двадцать миль до Сан-Луиса, и все это в кромешной темноте. Если земля покрыта кактусами, прогулка займет намного больше времени.

Что сделают хранители, когда обнаружат пропажу троих мальчишек (потому что Матт собирался взять с собой Чачо и Фиделито)? Полетит ли Хорхе искать их на гравилете? Наверное, Фиделито придется оставить. Малышу не пройти двадцать пять миль. Но как его бросить?!

«Иногда дружба причиняет боль»,– осознал Матт.

Уже много лет он мечтал завести друзей, а теперь, когда друзья наконец появились, понял, что вместе с ними приходят и мучительные узы. Хорошо, допустим, он возьмет с собой Фиделито, но тогда им потребуется еще больше времени...

Если перегрузить паровой котел около корпуса хранителей, он взорвется, и тогда... Но допустимо ли разнести в клочья двадцать человек? Эль-Патрон не раздумывал бы ни секунды. Тэм Лин пытался взорвать английского премьер-министра, но вместо этого убил двадцать детей.

«Убивать нехорошо, брат мой Волк»,– послышался в голове у Матта тихий голос.

Матт вздохнул. Это, наверное, и есть то, что Мария называет совестью. Она причиняет боли еще больше, чем дружба.

– Зачем мы его ждем? – в который раз спросил Чачо, глядя, как комбайн с астматическим пыхтением ковыляет вдоль вереницы креветочных чанов.

– Потому что он знает многое из того, что нам нужно выяснить,– терпеливо объяснил Матт.

Они сидели возле самого дальнего чана. У них за спиной высилась ограда; верхняя проволока гудела и потрескивала.

– Он подлиза. Каждый вечер на нас наезжает.

– После порки перестал,– напомнил Матт.

– Это он просто немного отдохнуть решил.– Чачо не хотел признавать в Тон-Тоне хоть какие-нибудь хорошие качества.

– Будь с ним подобрее, ладно?

– Ми абуэлита говорит, души людские – как сады,– радостно сообщил Фиделито.– Она говорит, нельзя поворачиваться к человеку спиной только потому, что его сад зарос сорняками. Надо дать ему воды и побольше солнечного света.

– О брат мой,– усмехнулся Чачо, но спорить не стал. Позади Тон-Тонова комбайна вздымался высокий шлейф пыли. Он медленно оседал на голую землю. Воздух был так неподвижен, что пыль даже не рассеивалась.

– Вы, гм, должны работать,– окликнул их Тон-Тон и рывком остановил машину.

– А ты должен торчать из чана вверх ногами,– проворчал Чачо.

Матт пихнул его кулаком в бок.

– Если вы, гм, хотите меня отлупить, то, гм, не стесняйтесь,– сказал Тон-Тон.– У меня, гм, хватит сил вышибить вам всем мозги.

– Почему ты считаешь, что три человека, спокойно сидящие у дороги, собираются тебя отлупить? – поинтересовался Чачо.– Хотя это может оказаться и правдой.

– Мы только хотели поговорить,– сказал Матт, одаривая Чачо свирепым взглядом.

– С чего это вдруг? – Тон-Тон подозрительно прищурился.

– С того, что ми абуэлита говорит, что люди как сады,– защебетал Фиделито.– Им нужны солнечный свет и вода, а их души надо... надо...

– Пропалывать,– подсказал Чачо.

Тон-Тон, округлив глаза, стал обдумывать это занятное утверждение.

– Мы просто подружиться хотели, понятно? – сказал Матт.

Тон-Тон поразмышлял над этим еще с минуту, а потом слез с комбайна.

– Когда ты в последний раз был в Сан– Луисе? – спросил Матт.

Если Тон-Тон и был удивлен таким вопросом, то ничем этого не выдал.

– Примерно... гм... с год назад. Ездил туда с... гм... Хорхе.

– У тебя там семья?

– Моя м-мама... гм... год назад... гм... ушла за границу. Отец п-пытался... гм... ее... гм... найти. Он н-не вернулся...

Матт подметил, что, едва заговорив о родителях, Тон-Тон стал заикаться еще сильнее.

– А абуэлита у тебя есть? – спросил Фиделито.

– Б-была. М-может быть... гм... она еще там.

Губы Тон-Тона дрогнули.

– Тогда почему же ты ее не отыщешь?! – воскликнул Чачо.– Омбре! Если бы у меня была бабушка всего в двадцати милях к северу, я бы зубами перегрыз эту ограду и побежал ее искать! Что с тобой, парень?!

– Чачо, не надо,– сказал Матт, предостерегающе кладя руку другу на плечо.

– Вы... гм... не понимаете,– сказал Тон-Тон.– Хорхе увидел меня на той стороне границы. Там был фермерский патруль и... гм... собаки, большие рыжие псы... гм... с громадными зубищами. Они делали все, что скажет фермерский патруль, а фермерский патруль велел им... гм... сожрать меня.– При этом воспоминании Тон-Тон содрогнулся.– Хорхе перешел через границу и пристрелил их. Из-за этого ему крупно влетело. Он... гм... спас мне жизнь, и я у него в долгу.

– Это Хорхе сказал тебе не искать бабушку? – спросил Матт.

– Он сказал, что я прирожденный хранитель. Сказал, что у хранителей нет семей, они привязаны только друг к другу, и это лучше, потому что семьи рано или поздно бросают тебя.

– Но твоя абуэлита, наверное, плакала, когда ты не пришел домой,– сказал Фиделито.

– Я не могу вернуться домой, бестолочь! – заорал Тон-Тон.– Если бы не Хорхе, я был бы в животе у собак!

– Хватит, Фиделито,– сказал малышу Матт.– На сегодня мы выпололи достаточно сорняков.

Он принялся расспрашивать Тон-Тона о Сан-Луисе, и Тон-Тон охотно отвечал. Чем дольше он говорил, тем меньше заикался. Его хмурое лицо разгладилось. Он стал казаться намного моложе и веселее.

Тон-Тон описывал город так подробно, будто у него перед глазами была разложена топографическая карта. Он вспоминал каждую мелочь – олеандровый куст с нежно-розовыми цветами, саманную стену, скрытую за акациями паловерде, фонтан, журчащий в мраморном бассейне. Он словно ходил по улицам с фотоаппаратом. И постепенно расслабился настолько, что заговорил о своих маме и папе. Они жили в большом доме, где было много дядюшек и тетушек, братьев и сестер, а заправляла всем старенькая абуэлита. И, несмотря на бедность, они были счастливы.

Покончив с рассказом, Тон-Тон сладко потянулся, как будто съел вкусный обед.

– Я... гм... никому не расскажу, почему мы опоздали,– сказал он.– Скажу... гм... комбайн поломался.

Он даже разрешил Фиделито почти всю дорогу ехать с ним на комбайне и спустил малыша на землю только тогда, когда вдали показался корпус хранителей.

– Ничего не понимаю,– задумчиво говорил Чачо – они с Маттом шагали сбоку от отчаянно грохочущего комбайна, подальше от шлейфа пыли.– Ты словно включил свет у него в голове. Я и не думал, что Тон-Тон такой толковый.

Матт улыбнулся, радуясь, что не ошибся в парне.

– Селия говорила, что медлительные люди просто присматриваются внимательнее.

– Кто такая Селия?

Матт чуть не поперхнулся. Он тщательно избегал любых расспросов о своей жизни до прибытия в Ацтлан. Слушая воспоминания Тон-Тона, он несколько ослабил бдительность.

– Селия... это... моя... моя м-мама.

И это было правдой. На протяжении многих лет она упорно твердила ему, чтобы он не называл ее матерью. Однако никто не заботился о нем так, как она. Никто не защищал, не любил его так, кроме разве что Тэма Лина... Потому что Тэм Лин был ему как отец.

Воспоминания, тщательно подавляемые, внезапно нахлынули с новой, оглушающей силой. Матт приучил себя не думать о Селии и Тэме Лине. Это было слишком больно! Но теперь он ничего не мог с собой поделать. Он сел на корточки, по лицу его потекли слезы.

Чтобы не разреветься вслух, окончательно не опозориться перед Чачо, ему пришлось стиснуть зубы покрепче.

Но Чачо все понял.

– И кто только меня за язык тянул! – сказал он, опускаясь на землю рядом с Маттом.– О таких вещах не стоит спрашивать, пока человек сам не готов рассказать. Черт, да я в первые недели чуть глаза себе не выплакал...

– Тебе плохо? – Издалека, с креветочного комбайна послышался голос Фиделито.

– Конечно плохо,– ответил Чачо за Матта.– Кому угодно станет плохо, если съесть пригоршню сырых креветок.

И он прикрыл Матта от чужих глаз, пока тот не справился с подступившими к горлу рыданиями.

32
Разоблачение

В тот вечер Хорхе, обладавший инстинктивным чутьем на людскую слабость, снова налетел на Матта. Он требовал, чтобы мальчик признавался во все новых и новых преступлениях, и вскоре Матт начал повторяться. Он говорил, не задумываясь над собственными словами.

Матт был какой-то отрешенный. Его разум странным образом перенесся в особняк Эль-Патрона. Он был в квартире Селии – с минуты на минуту она могла позвать его обедать, а пока он сидел с Тэмом Лином в гостиной. Эта иллюзия причиняла боль, но все же была куда лучше его теперешней жизни.

– Если аристократ не желает слушать,– вкрадчиво произнес Хорхе,– я потолкую с его лакеем.

Матт очнулся от забытья и увидел, что Хорхе вытащил Фиделито на середину комнаты. Малыш побледнел от страха.

– Ты сегодня плохо себя вел? – промурлыкал Хорхе.

– Не очень плохо,– пролепетал Фиделито, покосившись на шкаф с тростями.

– Это уж мне судить, верно? – сказал хранитель.

– Верно,– согласился Фиделито.

Матт понимал, что перед ним разыгрывается очень важная сцена. Он попытался сосредоточиться, но мысли то и дело переносили его в квартиру Селии.

– Я думаю, наш гнилой аристократишка никак не может понять, почему его поведение нуждается в исправлении,– сказал Хорхе.– Рабочие пчелы знают, что любые их поступки оказывают влияние на весь улей. Если ленивый работник спит весь день и не получает наказания, тем самым он учит других следовать его примеру. Если многие работники последуют его примеру, улей погибнет.

По лицу Фиделито было ясно, что эти хитрые доводы не доходят до его сознания.

– Поэтому мы должны исправить маленького слабого лакея, который желает следовать плохому примеру.

– Не... не знаю.

Матт усилием воли сосредоточился на происходящем.

– Если хотите наказать меня, накажите, и все,– сказал он.

– Это не поможет,– ответил Хорхе.

Его лицо сияло радостью, как будто он только что открыл удивительную истину и теперь спешил поделиться ею с остальными. Он снова напомнил Матту Тома.

– Я признаюсь. Я покоряюсь. Я приму наказание,– сказал Матт.

– Конечно! Но ты говоришь неискренне,– ответил хранитель.– Ты сделаешь все, что положено, но в душе ты все равно останешься гнилым аристократишкой. Я долго над этим думал. Потом я понял, что делает человека аристократом. Наличие лакея! Если убрать лакея, то пшик! – Он прищелкнул пальцами.– Аристократа больше нет. Встань в позу, Фиделито.

Матт замер от ужаса. Стало ясно, что на этот раз его признания не спасут малыша. Он обвел взглядом остальных мальчишек. Те словно окаменели. Когда в прошлый раз Хорхе угрожал Фиделито, Матт пришел малышу на помощь. Но в этот раз все будет совсем по-другому. Казалось, хранитель пересек некую невидимую черту, и мальчишки ужаснулись тому, что сейчас произойдет у них на глазах. Пусть Хорхе ни за что ни про что избил Тон-Тона – тот хотя бы большой и способен вынести наказание. Но Фиделито, при всем своем удивительном внутреннем мужестве, худенький и хрупкий. И ему всего восемь лет!

Фиделито сделал то же, что у него на глазах неоднократно проделывали другие: уперся ладонями в стену и широко расставил ноги. По рядам мальчишек прокатился глухой ропот. Матт не мог разобрать слов.

Хорхе подошел к шкафу. У Матта все поплыло перед глазами. Как и много раз раньше – в самые тяжелые минуты жизни,– ему захотелось удалиться в собственное, никому больше не доступное царство. Если хорошенько представить, что ты находишься в квартире Селии, может, и в самом деле перенесешься туда.

Хорхе расхаживал взад и вперед, со свистом рассекая тростью воздух. Вот-вот он ринется на малыша...

Хорхе остановился. Собрался с силами для первого удара. Замахнулся...

И тут Матт кинулся на хранителя. Головой бухнулся ему в живот и, когда тот, хватая ртом воздух, согнулся пополам, вырвал у него трость. Он с силой ударил Хорхе по плечу и повалил на пол. В следующее мгновение, издав воинственный вопль, Чачо ринулся в битву и принялся молотить Хорхе кулаками.

– Ты! Бьешь! Малышей! – орал Чачо между ударами.– Поделом тебе! Поделом! Поделом!

Остальные мальчишки кричали и улюлюкали. Они подались вперед и окружили распростертого на полу хранителя и двух нападавших плотным кольцом. Флако оттащил Фиделито подальше от драки.

У Матта голова шла кругом. Хорхе корчился на полу. Быть может, он серьезно ранен... Мальчишки возбужденно приплясывали, и Матт понял, что они в любую минуту могут вступить в драку.

– Стойте! – закричал Матт, бросая трость и хватая Чачо за шиворот.– Нельзя его убивать!

– Это еще почему?!

Чачо яростно вырывался. Однако секундной заминки оказалось достаточно, чтобы он пришел в себя. Он тяжело опустился на пол и стиснул кулаки. Остальные мальчишки разочарованно застонали, но все же расступились в стороны, когда Хорхе поднялся на четвереньки и ящерицей метнулся к двери.

Никто не произнес ни слова. Чачо сидел на полу и тяжело дышал. Фиделито всхлипывал в уголке, где его крепко держал Флако. Матт дрожал, как в лихорадке. Он боялся даже представить, что произойдет дальше.

Впрочем, ждать пришлось недолго. В коридоре прогрохотали шаги, и в комнату ворвался отряд хранителей – все двадцать. Все как один были вооружены парализующими ружьями, и мальчишки боязливо вжались в стены. Хранители схватили Матта и Чачо. Им скрутили руки за спиной, заклеили рты липкой лентой.

– Вас посадят под замок,– обратился Карлос к остальным ребятам.– Завтра решим, что с вами делать. Мы не потерпим – повторяю, не потерпим! – никаких массовых беспорядков!

– Хотите узнать, что сделал Хорхе? – сказал Флако.

– То, что сделали вы, во много раз хуже! – закричал Карлос.

– Он хотел убить Фиделито!

Карлос, похоже, испугался не на шутку. Он посмотрел на малыша, робко выглядывающего из-за спины Флако.

– Он нагло врет! – заорал Хорхе, потирая рукой поврежденное плечо.

– Нас тут двести человек,– ответил Флако.– И все это видели.

В его словах, понял Матт, таилась нешуточная угроза. В спальне две сотни мальчишек. Как бы хорошо вооружены ни были хранители, им не совладать с толпой такой численности.

Видимо, до Карлоса это тоже дошло. Он попятился к двери и сделал знак остальным хранителям отступить. Но мальчишки, точно пыльный вихрь на бескрайних солончаковых равнинах, ринулись к двери и преградили выход. Хранители оказались в западне.

– По-моему, вы должны нас выслушать,– сказал Флако.

– Поговорим завтра,– миролюбиво предложил Карлос.

«Нет,– мысленно взмолился Матт.– Не отпускайте их! Как только они выйдут, они тут же запрут дверь. И никогда не услышат правды».

Но сказать он ничего не мог, потому что рот у него был заклеен.

– Лучше сейчас,– решительно возразил Флако. Карлос сглотнул и крепче стиснул парализующее ружье.

– Их развратил этот гнилой аристократишка,– сказал Хорхе – С тех пор как здесь появился этот высокомерный гаденыш, все пошло наперекосяк. Это он возглавил нападение, а остальные пошли у него на поводу. Он у них вожак. А остальные – низкие лакеи!

– Не усугубляй! – сказал Карлос.

– Луна, тот, что в лазарете, рассказал мне одну прелюбопытнейшую вещь,– продолжал Хорхе.– Когда принесли аристократишку, Луна помогал укладывать его на кровать. И увидел на его правой ступне какую-то странную надпись.

«О нет! – ужаснулся Матт.– Только не это!»

– Вдоль нее тянется старый шрам, но Луна все-таки сумел разобрать слова: «Собственность семейства Алак-ран».

– Алакран? – переспросил Карлос.– Но ведь это имя старого вампира, который правит Страной грез...

– Знаю,– с довольным видом сказал Хорхе.– Хотел бы я знать, каким образом человек может быть чьей-то собственностью. Разве что он там работает. Или он сбежавший крот!

По комнате прокатился глухой ропот.

– Не употребляй этого гнусного слова,– укорил его Карлос.

– Прошу прощения.– Хорхе криво ухмыльнулся.– Я всего лишь говорил на языке, который понятен этим мальчишкам. Я как раз думал, что делать с этой информацией, как вдруг возникли непредвиденные трудности. Смешно, нельзя не признать, в самом деле смешно, что все эти лакеи присягнули на верность не настоящему аристократу, а жалкому кроту – простите, зомби!

«Нет, нет, нет!» – твердил про себя Матт.

Вот и обнаружено его слабое место! Хоть хранитель и сделал неверный вывод из его татуировки, все равно он втоптан в грязь по самые уши.

– Не верю,– сказал Флако.

– Возьми и посмотри,– предложил Хорхе.

Флако подошел к Матту и опустился на колени. Поднял глаза, словно извиняясь взглядом. Матт не сопротивлялся – это было бесполезно. Он безропотно позволил парню повернуть свою ступню к свету и ждал неизбежной реакции.

– Хорхе говорит правду. Здесь написано: «Собственность семейства Алакран»! – во всеуслышание провозгласил Флако.

Мятежный дух тотчас же покинул мальчишек. Они отошли от двери и медленно разбрелись по своим койкам.

– П-погодите,– произнес голос, который Матт ожидал услышать меньше всего.– Любой... гм... да, любой может попасть в Страну грез. Но это еще не значит... гм... что он плохой.

– Замолкни, Тон-Тон,– велел ему Хорхе.– Думать ты все равно не умеешь.

– Нет, я... гм... думал, я думал,– сказал парень.– Наши родители тоже бежали... гм... в Страну грез, и их там п-превратили в з-зомби.

Ему явно было нелегко говорить об этом.

– Моего отца не превратили в зомби,– возразил Флако.– Он живет в Соединенных Штатах и владеет киностудией. Вот заработает достаточно денег и пришлет за мной гравилет!

– Мы... гм... все г-говорим себе так,– не унимался Тон-Тон.– Но это н-неправда. Все наши родители кроты.

Сразу несколько мальчишек разразились протестующими возгласами.

– Наши м-мамы и п-папы не плохие, им просто не повезло,– твердил Тон-Тон с присущей ему настойчивостью.– Вот и М-матт тоже не плохой!

– Ложись-ка ты лучше спать,– сказал ему Хорхе.– Кому охота слушать твои бредни? Ты всегда был дураком, дураком и помрешь. Твое счастье, что я вытащил тебя из Страны грез прежде, чем понял, какой ты кретин.

– Я н-не кретин! – вскричал Тон-Тон, но никто его уже не слушал.

Мальчишки отшатнулись от Матта, как от чего-то нечистого. Хранители вытолкали его и Чачо из комнаты, и Карлос запер дверь снаружи.

Их отвели в тесный чулан, где невозможно было даже лечь. Внутри было темно и душно. Бетонный пол холодил ноги. Мальчики всю ночь просидели, прижавшись к стене, и Матт был несказанно рад, что здесь темно и что рты у них заклеены. Потому что так он не услышит, как Чачо назовет его кротом, и не увидит, как друг сожмется, пытаясь отодвинуться подальше. Матт бы этого не перенес.