Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
"Отец не в силах сесть на коня,
Не в силах взять копье наперевес,
Не может подняться он
После удара огромного копья.
Сетует твой отец, говоря:
"Перед ханом не преклонял я колен,
Перед батыром не преклонял я колен,
Перед женщиной рухнул на колени я".
Лежит твой отец, опозорен он,
Разгневан повелитель мой,
Он не ест и не пьет.
Карлыгу, пронзившую отца копьем
И скрывшуюся в горах,
Если хватит у тебя сил,
Сбрось с коня, пешей сюда приведи.
Милый мой Букенбай!
Такая у меня просьба к тебе.
Красавицу Карлыгу
Не ударь, не мучай ее.
Много добрых дел сделала она
Для отца твоего.
Вдруг нечаянно ее убьешь,
Я этого тебе не прощу!"
Славный батыр Букенбай
Вскочил на Тайбурыла-коня
И отправился по следу Карлыги.
Крикнул Тайбурылу: «Чу!»
Помчался чалый, как вихрь, гудя,
Копытами не касаясь земли,
Уздечка золотая поблескивает,
Нагрудник из золота самородного
Позвякивает у него на груди.
Скачет и видит Букенбай —
На вершине горы Караспан,
Сидя верхом на Акмоншаке-коне,
Что на месте не стоит,
Показалась красавица Карлыга.
Крикнул, увидев ее, Букенбай:
«Не беги, Карлыга, не беги!»
Батыр Букенбай устремился к ней.
Сказала: «Не теряйся, Букен, не беги», —
Карлыга выехала навстречу ему.
 

Букенбай говорит Карлыге, что он получил наказ матери не причинять ей зла, не вступать с ней в бой. Он звал ее следовать за ним, явиться к отцу. Но Карлыга не смогла унять свой гнев, безжалостно ударила его копьем.

Убедившись, что Карлыга не настроена мирно, Букенбай вступил с ней в бой, столкнул копьем с коня. Затем посадил ее на коня.

 
Ведя на поводу коня Карлыги,
Букенбай въезжает в аул.
Топот двух богатырских скакунов
Услыхала красавица Кортка.
Сказала: «Приехал, привез Карлыгу», —
Батыру об этом весть дает.
Ведя за руку Карлыгу,
Входит в юрту его сын.
Истосковавшись по сыну своему,
Богатырь Коблан смотрит на него,
Приподнявшись на ложе своем.
Увидал он и Карлыгу,
Которую привел его сын.
Семь лет прожила она в горах,
Горевала красавица Карлыга,
Понял это богатырь.
Когда ударила его копьем,
Сильно разгневался он,
Но теперь гнев его прошел,
Успокоился, радостно стало на душе.
Сказал: "Где же мулла в этих краях?
Карлыгу и меня пусть соединит".
 
 
Весть об этом услышал народ, услышал и ровесник батыра Караман.
Зарезал шестьдесят кобылиц,
Призвал народ из шести родов.
Зарезал семьдесят кобылиц,
Призвал народ из семи родов.
Тут воздал хвалу народ
Караману-богатырю.
У берега большого озера
Он разбил множество шатров,
Призвал Кобланды вместе с Корткой,
Сказав: «Пусть приедут на той», —
Да еще и Орака пригласил.
Когда той подошел к концу,
Когда закончились забавы, торжество,
Караман позвал Кобланды к себе,
Позвал и красавицу Карлыгу.
Вот что он сказал:
"Пусть обида уйдет из ваших сердец! —
Сказал: – Без утайки говорите все,
Пусть не останется обиды в душе,
Пусть не будет ни лжи, ни клеветы".
Когда сказал так Караман,
Начала говорить Карлыга:
"Кобланды-батыр, выслушай меня!
Ведь я полюбила тебя,
Посчитала достойным себе,
Ради тебя одного
Всё – и родных, и свою страну
Оставила я и ушла, – говорит. —
Караман, послушай и ты!
Всей душою любил меня отец,
До самой смерти молился за меня.
Отец считал, что был прав во всем,
Хотя другие и осуждали его.
Обоих вас – Кобланды и тебя,
Под путлище зажав,
Словно лис, убитых в зарослях степных,
Сидя на Акмоншаке-коне,
Привез в город Кобикты.
Связанные по рукам и ногам,
В темнице лежали вы.
Вот ты, Караман, здесь сидишь —
Не забыл, что сделала я?
Втайне от своего отца
Привела вам обоим коней,
Кольчугу надела на тебя,
Копье тебе принесла.
Я своего отца Кобикты
Потом убить вам помогла.
Все это ради кого, Кобланды?
Ради тебя одного, Кобланды.
Полюбила всем сердцем тебя.
Как же ты меня не оценил?
Не приметил высокородную меня?
Когда Алшагыр твою стоянку захватил,
Когда у горы Караспан разрушил аул,
Когда Бурыл захромал и не смог идти,
Когда Караман оставил тебя,
Когда охватила тебя печаль,
Кто пришел и оказал помощь тебе?
Все это ради кого, Кобланды?
Ради тебя одного, Кобланды!
Когда Алшагыр твой аул захватил,
Когда тебе угрожала смерть,
Когда Биршимбай вышел на бой,
Когда пронзил копьем всех нас четверых,
Когда было не до веселья всем нам,
Когда мы чуть не испустили дух,
Когда обагрилось кровью его копье,
Когда ослабли руки у нас,
Брата, рожденного вместе со мной, —
Жеребенка, резвившегося вместе со мной,
Мою опору и поддержку мою,
Мой молодой камыш, растущий на воде,
Моего скакуна, вырвавшегося вперед, —
Биршимбая, единственного брата моего,
Я убила сама, пронзила его копьем.
Знаешь, Коблан, ради кого?
Все это ради тебя одного.
Когда ты собрал свой народ
И сбылась твоя заветная мечта,
Когда к горе Караспан
Пригнали добычу – бесчисленный скот,
Ты и не вспомнил обо мне,
Ты соединился с Корткой.
На горе Караспан я поставила шатер,
Душа была преисполнена тоской.
Ты же не вспомнил обо мне.
Когда к Караману ты ехал на той,
Однажды в полуденный час
Проезжал мимо одинокого шатра,
Я просила: «Остановись у меня»,
«Остановимся», – говорила и Кортка.
Батыр, ты ко мне не завернул.
Зимою идет белый снег,
У влюбленных на сердце тоска.
Почему не завернул ты ко мне?
За какие же мои грехи?
Разве скажешь, что ты справедлив?
Когда той подошел к концу
И ты возвращался домой,
На твоем пути стоял белый шатер.
Я, бедняжка, приглашала вас.
Кортка, спутница твоя,
И она умоляла остановиться у меня.
Батыр, ты уехал, ко мне не завернул.
Разве я была виновна пред тобой?
Вот тогда у Шошая на глазах
Я тебя и повергла ниц —
За обиды отомстила тебе.
Вот я стою пред тобой, не щади!
Если в сердце обиду таишь,
Если ты сейчас и сразишь меня,
Я уже однажды отомстила тебе!
Теперь могу спокойно умереть!"
 

Карлыга поблагодарила Карамана за то, что он помог ей высказаться, очистить душу свою. Затем Караман обратился к Кобланды:

 
"И ты, не таясь, выскажи свою печаль —
Не ложь, а всю правду скажи".
Тогда Кобланды говорит,
Вот что он говорит:
"Карлыга, ты сказала хорошо.
Пред тобою раскрою душу и я.
Недалеко от стоянки перевал,
За перевалом кочует народ.
Зимою идет белый снег,
У влюбленных на сердце тоска.
Немало было кызылбашей —
Это многочисленный народ.
Твой отец считал, что был прав во всем,
Хотя другие и осуждали его.
Он одевал тебя в дорогие шелка,
До самой смерти молился за тебя.
Как же своего отца Кобикты
Убить ты сама дала совет?
Кто же для тебя ближе отца?
Кобланды из рода каракипчак
Разве ближе тебе, чем отец?
Мало было этого, Карлыга.
Брата, рожденного вместе с тобой, —
Жеребенка, резвившегося вместе с тобой,
Свою опору и поддержку свою,
Молодой камыш, растущий на воде,
Скакуна, вырвавшегося вперед, —
Биршимбая, единственного брата своего,
Ты убила сама, пронзив его копьем.
Кто ж тебе ближе, чем брат родной?
Кобланды из рода каракипчак
Разве ближе тебе, чем брат родной?
Своих родных – брата и отца
Ты сама обрекла на смерть.
Как же мог поверить тебе кипчак?!"
Словами Кобланды красавица сражена,
К ногам батыра Кобланды
Упала красавица Карлыга.
Сократим долгий сказ,
Теперь скажу прямиком.
Веселились тридцать дней подряд,
Пировали сорок дней подряд.
Над красавицей Карлыгой
И богатырем Кобланды
Его ровесник Караман
Совершил брачный обряд.
Так красавица Карлыга,
В горах прожившая семь лет,
Достигла желания своего,
Познала красавица Карлыга
Жизни сладкие плоды.
Показали Карлыга и Кортка
Многочисленному роду кипчак
Дружбы верной пример.
 

Амираниани
Грузинский народный эпос

'Амираниани'. Худ. В. Кутателадзе

 
Амиран поднялся, вышел, Амиран ушел и братья,
Девять гор прошли и дальше видят на Алгетском скате.
Встал олень высокорогий – вот рога, луну б достать им.
Кости бьет стрела, как мякоть; зверь исчез – и где искать им?
Ищут раненого зверя, нет нигде следов оленьих,
Потеряли след навеки, видят поле под горою,
Что хозяина не знает; в поле знатное строенье —
Из крутого камня замок; и к нему идут все трое.
Амиран подходит близко, и Усиб с Бадри подходят,
Слышат стон иль плач тяжелый, вокруг замка они бродят,
Обошли почти совсем уж, а дверей все не находят,
Лишь одним находят двери, там, где солнца луч проходит.
Амиран ногой ударил, дверь раскрыл, вошел спокойно.
Там лежал мертвец несчастный, всякой жалости достойный,
Справа там жена сидела, меч лежал, забыв про войны,
Конь в ногах стоял, привязан, и звенел уздечкой, стройный.
В головах копье торчало, навостреннее алмаза,
Рукопись в руках держал он – слово смертного наказа.
Амиран прочел, и тяжко полилися слезы сразу.
"Пока жил – врагов сражал я, не глотал обид на них,
Бакбак-дэв, – о горе! – жив он, гнев в могиле не затих!
Кто убьет Бакбака, – меч мой, легким будь в руках таких!
И, копье мое, будь легким – кто схоронит мать мою,
Кто жену мою пригреет, – легок, конь мой, будь в бою,
Не пропал сестры Усиба сын – так говорю!"
Встал Амиран, пошел, повстречался с Бакбак-дэвом, крикнул ему:
«Кто ты есть такой? Ты имя здесь скажи передо мной!»
"Сын сестры Усиба помер, жрать иду к нему домой… "
«Жрать не дам я человека, – на тебя встаю войной!»
Амиран, Бакбак схватились в диком грохоте полей,
Дэва оземь бросил витязь прямо на спину камней,
И сломал ему лопатку, и заставил выть сильней:
"Поклянусь рукой с мечом я – не отдай меня мечу,
Камар-дева за рекой есть, как найти – я научу,
Хочешь силу показать ей – будет битва по плечу… "
Амиран пошел к той деве, через реку, прямо к ней,
У подножья замка братья соскочили вмиг с коней,
И от блеска Амирана замок вспыхнул, как в огне,
Им в окне Камар явилась, расточительно светла,
И, с распущенной косою, Амирана обняла.
Тесть богатый Амирана – он рабам не знал числа,
Семилетье бил он каджей, рать могучая росла,
И война его к престолу царства каджей подняла.
Вдруг похитили царевну – весть нежданная пришла.
Прилетев, гонцы сказали: "Бродит враг у ваших стен,
Амиран похитил деву, с двумя братьями напав".
Царь печалился жестоко, свое воинство собрав,
Даже каджи дали клятву: «Будем биться без измен!»
Встали каджи, и немедля их орда затарахтела,
По следам по Амираньим два царя ведут их смело.
И Камар назад взглянула: к небу пыль в полях летела,
Увидала дева войско, ее сердце зазвенело:
"Амиран, спеши, спеши же, скорость ног твоих все хвалят,
Нас отец нагонит скоро и сражаться нас заставит!
Так спеши, погоня близко, нас щитами передавят!"
Амиран сказал ей гневно: "Что, царевна, мне бояться?
Не фазан я в поле, чтобы соколам за мной гоняться,
И не заяц в роще, чтобы перед гончими метаться,
И не зверь, в воде живущий, чтоб меня ловили сетью,
Пусть придут – я перед ними буду с братьями в ответе
И в войне тяжелой сердце разорву им смерти плетью… "
 
 
…Амиран и братья входят в замок, путь свой завершая:
Много войска окружило замок, в копьях, с бердышами,
Так что крайние казались издалека мурашами.
Села рядом с Амираном дева замка: лик девичий
Был, как солнце, а убранство – не сыскать такого нынче!
Амиран сказал Усибу: "Горевать не наш обычай.
Ты сойди, сочти войска те, сколько в битву их покличут… "
Встал Усиб, сошел и видит: все черно, войска как соты.
Он копьем ударил в войско, но легла на ум забота:
«Нам не счесть войска такие – это зряшная работа».
Он поднялся, молвил брату: «Будем биться мы без счета!»
Амиран сказал Усибу, гневом горестным пылая:
«Счесть не мог?! Не подобает нам такая слабость злая!»
Встал, сошел, над вражьим станом свои стрелы расстилая,
Каджей он копьем ударил – стали мертвы тут дела их!
Обошел он лагерь каджей шагом медленным героя,
За копье схватились каджи, рвут копье, ряды утроив,
Шесть из них убил стрелою, вырвал он копье из строя
И ушел к себе дорогой – той ступенчатой горою.
И взлетел и распахнул он двери, бешено вскричав:
"Братья, вы моя надежда, в мире славою звуча,
Пусть не ведаем упрека, вместе сгибнем от меча,
Как чума, нас окружило войско, копьями стуча!"
Тут бросали братья жребий по порядку меж собой.
Первый жребий был Усибу – веселясь, пошел он в бой,
Все, кто пал ему на долю, все попадали гурьбой,
Словно изморозь от солнца, враг растаял под пятой.
В часть вторую осаждавших он врубился, окружен,
Был задет в лицо копьем он, в лоб стрелою поражен;
Он зашел далеко в горы, мукой смертной искажен,
Спал Бадри в то время в замке, пьян, в забвенье погружен.
 
 
Амиран промолвил брату:
"Пил не банг, Бадри, вино ты, встань скорей, не для меня,
Иль иди, иль я отправлюсь – снаряди лишь мне коня,
Наш Усиб убит сегодня – я мрачней не знаю дня,
Я коней не слышу ржанья, ни мечей, что там звенят".
Встал Бадри и бросил брату лишь упрек в словах простых:
"Почему два брата гибнут из-за глаз твоей мечты,
Так же любим мы красавиц, обнимаем их, как ты!.. "
Встал Бадри, сошел и бился, где бесчисленны щиты.
Был он яростно изранен, средь поверженных упал.
Амиран лишь усмехнулся, когда битвы шум пропал,
Встал, сошел, чтоб доказать им – сталь героя не тупа.
Как шагнет он вражьей ратью – всюду мертвая тропа.
Только тесть один остался – все войска в крови лежат:
Тело тестя словно скалы, руки тестя не дрожат,
Амиран мечом ударит – только искры дребезжат,
От удара ж плетки тестя льется кровь, как от ножа.
 
 
Из замка крикнула дева Амирану:
"Ты бороться не умеешь, Амиран, хоть сердцем лев,
Что ты бьешь слона по верху? Бей по низу, осмелев,
Ты подрежь столбы у дома – разлетится по земле!"
По голеням он ударил – тесть упал, не одолев.
Крикнул дочери отец тут, потеряв былую силу:
"На Камар смотрите деву, что в разврате вся застыла,
Что, бесстыжая, бесчестьем свое сердце окормила,
Что отца – смотри – родного для любовника забыла.
Колыбель твоя сгорит пусть! И зачем лишь мать растила?
Предала? Тебя качал я, «нана, нана» пел, постылой!"
Тут Камар ему сказала, щеки гневом заалели:
"И не пела мать мне «нана», не растила с колыбели,
Колыбель на двор совали и другим вы «нана» пели.
А вводили в дом – так к горлу приставлять мне нож умели.
По ночам таскала воду, чтоб матары не пустели,
Дева выросла невестой – и не так, как вы хотели!"
 
 
… Амиран на поле битвы братьев ищет, смерть тревожит,
Вот лежит Бадри, как мертвый, мертвецами весь обложен.
Растолкал коней и воинов он копьем – Бадри чуть ожил,
Взял его, принес Бадри он к замка черного подножью.
Амиран Усиба ищет и лесам, что спят оградой,
Голос плача дал услышать, голос грусти безотрадной.
 
 
И охотника спросил он под скалистою громадой:
«Если видел, то скажи мне, сердце мертвое обрадуй!»
"Где вчера гремели горы, Амиран, и не ходи ты.
Или дэвы там сражались, или каменные плиты,
Человек в горах кричал там, ястреб так кричит подбитый,
Голова мечом разбита, грудь в крови, в крови ланиты,
Сотни в битве положил он, все жалел, что мало битвы,
Горе мне, – о, как терпел он эту боль от ран раскрытых!"
Амиран к горе подходит, там Усиб на смертном ложе.
«О, как, смерть, меня ты сжала, как душа вздохнуть не может!» —
Амиран сказал, и в поле вихрь понес его тревожный.
Амиран увидел, с неба человек идет навстречу,
Амиран за меч схватился, твердо стал, расправив плечи:
"Дикий ты козел иль витязь – я готов с тобой на сечу…
На меня, на Амирана, нападал пришелец бойко,
Я ударил в бок пришельца, разрубил со славой стойкой.
Так пришлось мне, Амирану, в бой вступить, – по мне был бой тот!
… Если был козлом он, – к матке не вернется, как всегда,
Но Камар не обниму я тоже больше никогда".
 
 
Амиран вернулся к замку, лег, уснул он навсегда.
Истекал он жаркой кровью от сражений без конца.
Прибежал мышонок малый и лизал ту кровь бойца,
Как увидела то дева – стал багровым цвет лица,
И зверька, платком ударив, уложила без ножа:
Мать мышонка проклинала Камар-деву, прибежа:
«Ты за что убила сына?» – повторяла, вся дрожа.
Мышь траву сорвала тотчас, той целебною травой
Била по носу мышонка, и мышонок стал живой.
Камар чуду удивилась: исцелять травой от ран?
Дева бьет травой героя – вздрогнул мертвый Амиран.
Амиран вернулся к жизни, братья живы – как вчера,
Амиран ведет невесту, как зарю из серебра,
Веселилися на свадьбе от утра и до утра,
От начала до конца все полны счастья и добра.
 

Амиран борется с драконами, с дэвами, злыми духами. Героическая борьба Амирана вдохновлена чувством любви к людям.

Однажды, рассматривая хлеб, которым питались люди, Амиран сжимает его. Из хлеба начинает сочиться кровь. Амирана удручает, что хлеб, который едят люди, пропитан каплями крови. Он хочет, чтобы у людей был чистый, бескровный хлеб.

Великий герой – человеколюбец Амиран вступает в борьбу с богом, но его ожидает кара. Бог приковывает Амирана цепями в одной из пещер Кавказского хребта.

Вместе с Амираном в пещере находится верный ему крылатый Гошия – черный пес, созданный из орла. Рядом с Амираном валяется его меч "горда", но Амиран не может дотянуться до меча, чтобы разрубить им оковы.

Целый год Гошия непрерывно лижет железную цепь, и она становится тоньше. Целый год Амиран расшатывает кол, которым цепь прикреплена к земле. И вот кол уже готов выскочить. Близится час освобождения героя. Но к концу года прилетает птица, клюющая сердце прикованного героя. Слуги бога – кузнецы трижды ударяют молотом о наковальню, и тонкая цепь вновь восстанавливается в первоначальном виде, а кол снова глубоко уходит в землю. Так продолжается каждый год.

Сказание об Арсене
Грузинская народная поэма

I

 
Помянул господне имя
В слове песенном мествире.
Ниспошли Арсену, боже,
Доброй славы в этом мире!
Скатерть стлал он по дорогам,
С бедняком сидел на пире,
По горам семь лет скитался,
По степной кружился шири.
 
 
На семнадцатую весну
Ус его пробился черный.
Сел на лурджу наш Арсена,
Гарцевал, скакал проворно.
Князь Заал Бараташвили
Очень сильно рассердился,
Что Арсен Одзелашвили
В девку барскую влюбился.
"Выдай девушку, батоно!
Дам я выкуп!" Да куда там…
Скрылся из дому Арсена,
Князю стал врагом заклятым.
 
 
"Эй, Арсена! Ты в уме ли?
Чертов сын! Господь с тобою!
Ты же был моим примерным,
Верным, преданным слугою!.. "
"Я двенадцать дам туманов,
Лишь отдай ее мне, княже!"
Услыхал Заал надменный,
Не повел бровями даже:
"У меня таких Арсенов
Завалялось штук двенадцать!.. "
"Коль двенадцать завалялось,
Выходи со мною драться!"
Задрожал Заал от страха,
Видит – скверная оплошка,
Не успел убраться в двери,
А удрал через окошко.
Девушку увез Арсена,
Ускакал в Ахалцых с милой,
Платье бедное из ситца
На парчовое сменил ей.
 
 
Самоцветы подарил ей,
Дорогие украшенья.
Повернул потом к Заалу, —
Разорил его именье.
Чуть с ума Заал не спятил,
Стонет, плачет неутешно,
Губернатору в Тбилиси
Шлет он жалобу поспешно:
"… Разорен я парнем беглым,
Велики мои утраты.
У меня была служанка,
Он и ту увез, проклятый.
Он меня совсем погубит,
Помогите, защитите!
Изловить его, злодея,
Поскорее прикажите!"
 
 
Едут стражники верхами
За Арсеной в Триалети,
Не доехали до Коды —
Их он сам дорогой встретил:
«Драсти, знаком! Гагимарджос!» —
«Куда идешь, саиткена?» —
"Некогда болтать с тобою!
Едем мы ловить Арсена.
Не уйдет от нас бродяга.
Только б нам он подвернулся!.. "
 
 
Услыхал Арсена это
И лукаво усмехнулся.
Сбросил бурку. Для острастки
Из ружья пальнул сначала,
И гляди: в руке Арсены
Грозно сабля засверкала.
 
 
Он погнал их, как баранов,
Опозорил, обесславил
И до самого Телети
Их в покое не оставил,
Он – плашмя – стальною шашкой
Их по спинам взгрел отменно.
"Наш какой! – вдогонку крикнул. —
Это сам я – тот Арсена!"
 
 
Стражники примчались в город,
Врут начальнику безбожно:
"Нет, ваш-бродь, такого вора
Взять без пушки невозможно!
 
 
Он, как дэв, силен; железо
Разрывает он зубами.
А не верите – пойдите,
На него взгляните сами!
С маху всадника и лошадь
С ног сбивает он рукою.
Отнял он у нас винтовки
И стволы набил землею".
 
 
Обливается слезами
Князь Заал Бараташвили:
"Где охотники найдутся,
Чтоб Арсену изловили?
Так бы щедро заплатил я,
Как нигде им не платили!"
 

* * *

 
Торгашам у Алазани
От Арсена тошно стало.
Взял он адли у Хахама,
Хвать его по чем попало.
"Коль от честного адата
Раз отступите еще вы, —
Накормлю я вас свининой,
Помяните это слово!
Если ж это не поможет —
Отыскать я вас сумею,
И тогда – смотрите, плуты, —
Всем вам бороды побрею!
На конях – в хороших седлах
Зимней, вешнею порою
Вы торгуете по селам
Шерстью тонкой и парчою.
Продаете недомерки
Сироте, вдове убогой,
Надуваете невесту!
Не боитесь ли вы бога?"
 
 
Вырезал он из кизила
Палку пядей в семь длиною.
Отдал им, сказал: "Не смейте
Мерить мерою иною!
Если только я услышу
По селеньям, где я езжу,
Что убавили вы меру,
Всем вам горло перережу!"
 
 
"Как мы палкой несуразной
Шелк и сукна мерить будем?
Что ж, теперь из-за Арсены
Пропадать торговым людям?
Пусть товар сгниет на полках!
Что нам толку в ценах низких?"
"Мне на архалук отмерьте
Ради счастья ваших близких!"
 
 
За кусок десятку просят,
Что не стоил двух рублей им.
Тут он вовсе рассердился,
Надавал купцам по шеям
И забрал у них бесплатно
То сукно для архалука.
 
 
Говорит: "Слыхал я: деньги
Есть у вас в карманах… Ну-ка,
Вынимайте поскорее!
Деньги мне нужны в дорогу".
Совещаются торговцы:
"Отдадим уж… Ну их к богу!
Лишь бы только нам живыми
От бродяги отвязаться!"
Золотых ему туманов
Отдали монет пятнадцать.
Взял себе он пять туманов,
Десять отдал им обратно.
"Просвиру мы есть готовы,
И сукно давать бесплатно,
И креститься по-грузински,
И расстаться с бородою,
Только б ты отстал, Арсена,
И оставил нас в покое!"
 
 
Толстосум навстречу ехал
В дорогом своем наряде.
Говорит ему Арсена:
"Не пугайтесь, бога ради!
Куладжу свою снимите,
Не останетесь в накладе.
Вам в обмен отдам я чоху!"
В куладжу Арсен облекся,
Въехал в лес, коня стреножил,
Отдыхать в тени улегся.
 
 
Шлет приказы губернатор:
"Это что еще такое?
От какого-то Арсены
Вдруг не стало нам покоя!
Он один, а если тыща
Удальцов таких найдется,
Я боюсь, что здесь, в Тбилиси,
Очень туго нам придется.
Сто червонцев за поимку
По народу объявите!
Карантин в горах поставьте!
В Дагестан не упустите!
 

II

 
Прокляни, всевышний боже,
Бодбисхевца Парсадана!
Кумом был злодей Арсену,
Продал кума, как барана.
Парсадан с овечьим стадом
В Триалети подымался,
Там-то, близ Тапаравани,
Он с Арсеном повстречался.
"Низкий мой поклон Арсену!
Что к нам в гости не заходишь?"
"Да предашь! – Арсен ответил. —
Ты с начальством дружбу водишь!"
"Как предам тебя? Подумай!
Я тебе душой обязан!
Трех детей моих крестил ты,
И с тобой я миром связан!"
 
 
Клялся матерью-землею
И творящею десницей.
И Арсен подумал: "Миро
Осквернить он не решится".
В доме кумовом Арсена
Допьяна вином поили.
Снедью жареной, вареной
До отвала накормили.
Осовел совсем Арсена,
Сонно голову склонил он;
Снял с себя свое оружье
И куме его вручил он:
"Будет нужно мне оружье
Завтра утром спозаранку… "
Приготовили для гостя
И подушку и лежанку,
Сверху шкурами накрыли,
Чтоб спалось ему теплее…
 
 
Что ж не спится Парсадану?
Что за мысли у злодея?
 
 
Он подручных собирает,
Только ночь на мир спустилась,
Их на спящего двенадцать
Овцепасов навалилось.
Голову Арсен приподнял,
Сразу понял – злое дело.
"Это что за дрянь собачья
На меня во сне насела!"
Сбросил он с себя десяток,
Скулы им разбил в запале.
Да напали двое сзади,
Руки вмиг ему связали.
"Слушай, кум! Не изменяй мне!
Не бросай начальству в руки!
Лучше смерть мне, чем в неволе
Унижения и муки!
Предаешь меня, а завтра,
Может, что с тобой случится.
Помни: бог тебя накажет
И небесная царица!
По твоей вине мне будут
Цепи, муки и темница!
Двести дам тебе туманов
Здесь да триста в Гомаретах!"
А предатель молча думал:
"Буду сам при эполетах… "
На коня Арсен посажен,
Руки связаны и ноги.
Говорят: "Его не свяжешь —
Он уйдет от нас в дороге!"
 
 
Слезы льет Арсен печальный,
Привезли его в Тбилиси.
Парни стаей голубиной
Отовсюду собралися.
«Ки! Ки! Ки! Ведут – Арсена!» —
Говорят имеретины.
«Лав! Лаве!» – кричат армяне,
«Хорзе!» – вторят осетины.
Русские: "Очень хороший,
Ей-богу, маладец он!"
Девушки с балконов смотрят
И не могут наглядеться:
Говорят: "Завидна доля
Стать ему навек женою".
Старики же восклицают:
«Слава матери героя!»
 
 
Он веревкой толстой связан —
Тонкую бы разорвал он.
Обернулся к Парсадану
И свирепо зарычал он:
"Если я на волю вырвусь,
Как уйдешь ты от Арсена?
Перебью твоих баранов,
В поле хлеб сожгу и сено!
Как свинью, тебя зарежу,
Крест и миро не уважу!"
 
 
К губернаторскому дому
Подвела Арсена стража.
Вышел на балкон начальник,
На Арсена зорко глянул.
Зуботычин и пощечин
Надавал он Парсадану.
"Ты кого ловил, мерзавец?
За наградою погнался?
Он в лесу, беглец голодный,
За деревьями скрывался!"
 
 
И прогнали Парсадана,
Ничего ему не дали,
Пусть отцу его воздастся
За Арсеновы печали!
 
 
"Наградят, – предатель думал,
И чинами и деньгами!.. "
Наградили Парсадана
И толчками и пинками.
Очень был сердит начальник,
Но Арсена пожалел он:
"Экий парень был дородный,
Только очень похудел он…
О тебе я много слышал.
Что ж, Арсена, ты наделал?"
"Обо мне, начальник, ложно
Слава пущена дурная!
Правда: я бежал от горя
И скитался голодая,
Все, что взял я у богатых,
Роздал тем, кто обездолен…
В том вина моя. Судите,
Как хотите, ваша воля!"
Тут Арсена развязали,
В кандалы его забили
И в темнице Нарикала,
В одиночку посадили.
Семь недель, семь дней Арсену
В заточении держали,
Бороду наполовину
Перед ссылкой обкорнали.
Молвил: "Кто меня помянет,
Если я в Сибири сгину?
Горе матери-старушке!
На кого ее покину?"
 
 
Умоляет офицеров:
У меня одно желанье, —
Ради счастья ваших близких
Облегчите мне страданья.
Перед ссылкою далекой
Дайте мне помыться в бане!"
И солдаты со штыками
Повели Арсена в баню.
Лишь один целковый жалкий
У него лежал в кармане,
Достает он тот целковый
И ведет солдат к духану.
"Эй, солдатикам голодным
Дайте водки по стакану!"
Тут сарадж и микитаны
Знаки подали друг другу,
Сразу поняли, какую
Оказать ему услугу.
Вместо водки тем конвойным
Ром в стаканы наливают.
Так перепились солдаты,
Что друг друга не признают.
 
 
Вот Арсена входит в баню,
Открывает двери мыльни.
Микитан догнал Арсену
И сует ему напильник.
"Господи! – сказал Арсена, —
Это ключ мне – на свободу!"
Подошел он к водоему
И проворно прыгнул в воду.
Стал распиливать оковы.
Хмель солдат одолевает,
Говорят: "Должно быть, ноги
Кирпичом он натирает".
Распилил Арсен оковы,
Перегнул, сломал и снял их.
Чтобы цепи не бренчали,
Он в передник замотал их.
Бросил в угол. "Тьфу! – промолвил. —
Будь он проклят, кто ковал их!"
Тут начальник входит в баню,
Он шинель свою снимает,
По привычке офицерской
На балконе оставляет.
Наш Арсен из бани вышел,
Натянул шинель чужую:
"Если впору одежонка,
В ней покамест похожу я".
 
 
Сапоги он надевает,
Шапку с птицей надевает,
Как начальник, выдя за дверь,
Подбоченясь, он шагает,
Грозно глянул на конвойных:
«Хабарда» и «стараница»!
На «краул» взяла команда,
В страхе в сторону теснится.
Вот как спасся он удачно
От цепей, тюрьмы и плена!
 
 
Важно он на площадь вышел;
Разбирает смех Арсену.
Крикнул: "Эй! Подать мне дрожки,
На каких всегда я езжу!
Да живей ты! А иначе
Лошадей твоих зарежу!"
Мигом дрожки подлетели.
И на тройке черногривой
По таможенной дороге
Ускакал Арсен счастливый.
 

III

 
За горой Кумысской встретил
Парня с тещею Арсена
И сказал: "Ко мне, скитальцу,
Милость божья неизменна!"
Молвил теще он учтиво:
"Вы, о мать, меня простите!
Беглый узник я. Прошу вас —
Вы коня мне уступите,
Чтобы я в пути далеком
До смерти не истомился!"
 
 
Слыша это, зять старухин
За кинжал свой ухватился.
"Прочь! Проваливай отсюда!
Ты бесстыдно и безбожно
На дороге царской грабишь:
Тут ума лишиться можно!"
 
 
Поглядел Арсена зверем
И сказал ему угрюмо:
"Прежде чем я раз ударю —
О душе своей подумай!"
Скажем, много слов не тратя, —
Драка длилась миг единый.
Очень был силен Арсена,
Он подмял того детину.
 
 
Раза два его ударил
И едва не выбил душу.
Женщина тогда вскричала:
"Пощади, Арсен! Послушай!
Сладких я спекла назуки,
Ты их скушай, бог с тобою.
И бери лошадку вместе
С переметною сумою!"
 
 
"Мать! Не проклинай Арсена,
Об одном я умоляю!"
И ответила старуха:
"Я тебя благословляю!
Ты, Арсен, берешь у сытых,
Отдаешь голодным людям.
Как такого бог обидит?
Как такого клясть мы будем?"
Чуть отъехал наш Арсена,
Запустил в хурджины руки.
Бурдючок в суме нашел он,
Сверху девять штук назуки,
А в другой суме довольно
Жареной домашней птицы,
И, коня в тени поставив,
Пировать Арсен садится.
Парня, ехавшего мимо,
Он радушно подзывает,
Два тумана парню дарит
И два слова поручает:
 
 
"Ты скажи в Тбилиси, друже,
Микитанам и сараджам,
Что, мол, видел я Арсена,
Убежал он из-под стражи.
У богатых отбирает,
Неимущих наделяет;
Сам он с плеч своих рубаху
Для раздетого снимает.
Как такого бог обидит?
Всяк его благословляет!"
 
 
Лошадь через две недели
Той старухе возвратил он.
За износ подков железных
Ей червонец подарил он.
 
 
Рада бедная старуха,
Умиляется и, плача,
Шлет ему благословенье:
«Дай господь тебе удачи!»
 
 
Он в Самадло у Филиппа
Лошадь отнял: "Не сердитесь!
Извините! Но сегодня
Вы с конем своим проститесь!
Я – беглец. Пешком далеко ль
По камням уйти смогу я!.. "
А у конюха спросил он:
«Где седло лежит и сбруя?»
 
 
"И седло коня и сбруя
В изголовье, под попоной…
Ох, убьет тебя, я вижу,
Этот конь неукрощенный!"
 
 
"Разве конь такой родился?
Или не Арсен я, что ли?"
На коня он сел, помчался
И исчез в пустынном поле.
Прискакал в Казах к татарам,
Поступил на службу к беку.
Да нельзя от отчей веры
Отказаться человеку.
И Арсен поехал дальше,
Путь в Сомхетию направил.
Перевалы и ущелья
За спиной своей оставил.
Он в Кизикию вернулся, —
Это жители узнали.
А подъехал к Бодбисхеви —
Двери все позапирали.
Там безбожная свершилась
Парсаданова измена.
 
 
Подгибаются от страха
Парсадановы колена.
Человека шлет он к братьям:
"Защитите от Арсена!
Ох, не будет мне пощады!.. "
Те Арсена обнимают:
«Пожалей! Помилуй брата!» —
Униженно умоляют.
"Нет! Покамест жив предатель,
Мира мне не даст создатель!"
 
 
Братья хитрые уловку
Тут придумали такую:
В месте самом неприглядном
Яму вырыли большую
И беднягу Парсадана
В эту яму посадили,
Яму досками накрыли
И землей запорошили.
Парсадан дохнуть боится
В яме, наглухо закрытой.
Двое суток караулил,
Не ложась, Арсен сердитый.
Как настало третье утро,
Он вздохнул, перекрестился:
 
 
"Я пятнадцать лет разбойник,
Но в крови не осквернился.
А теперь убийством кума
Погубить я должен душу!..
Кумушка! – сказал. – Не бойся!
Выходи ко мне, послушай:
Выпусти-ка Парсадана,
Я не сделаю худого:
Я прощу – во имя бога,
Ради мирони святого!
Не убью его, не трону,
Не пребуду с вами в злобе!
Осени вас божья милость,
Что покоится в Марткоби!"
В храм пришел Арсен в Марткоби.
Вдруг откуда ни возьмися
Появился там Сумбатов,
Землячок наш из Тбилиси,
И Сумбатов и Макаров,
Видно, вместе прискакали.
Там и жены их – княгини
С ними под руку гуляли.
 
 
А как кончилась обедня, —
Благодать ее над нами! —
Вышел наш Арсен и видит
Вдруг Сумбатова с гостями.
Радостно перекрестился:
"Эй ты, здравствуй! Ты старался
Погубить меня в Тбилиси?
Ну, теперь ты мне попался!
При народе добровольно
Сам ты снимешь эполеты!"
 
 
А княгиня говорила:
"Дорогой мой, сделай это,
Брось ему их поскорее!
Тут никто нам не поможет!
Это ведь Арсен-разбойник,
Он тебя зарезать может!
Заберет коня и дрожки,
Обездолит нас, проклятый.
И меня Арсен похитит, —
С чем останешься тогда ты?"
 
 
Он с шинелью эполеты
Сбросил, – лишь бы поскорее…
А Макаров отдал шашку
С темляком и портупеей.
Наш Арсен шинель накинул
И, как лань, мгновенно сгинул.
 

IV

 
Вот уж скоро две недели,
Как в Тонетах он гуляет,
Всех прохожих и проезжих
Он поит и угощает.
Миновало две недели,
Приезжает он в Тбилиси.
Парни стаей голубиной
Вкруг Арсена собралися.
"Помоги Арсену, боже,
Не спознаться век с бедою".
Он заходит к микитану,
Машут все ему рукою.
Деньги достает Арсена,
Говорит: "Со мной садитесь!
Братья! Коль убьют Арсену,
За душу его молитесь!"
 
 
То, что им он тут поведал,
Я врагу не пожелаю:
"Снилось нынче мне, что кровью
Бороду я омываю.
Чувствую: подходит гибель,
От кого – не все ль едино…
Иль татары мне изменят,
Иль убьют меня грузины.
Больше мне яиц пасхальных
Не держать своей рукою,
Если я убит не буду,
Сам покончу я с собою!"
"Что ж толкует наш Арсена?
Ведь его щадит и небо!
 
 
За пятнадцать лет разбоя
Он в крови повинен не был.
У богатых отнимает,
Неимущих наделяет:
Бедняка нагого встретит —
Чоху с плеч своих снимает".
 
 
Вот Арсена к Верхней Картли
Своего коня направил.
Как приехал он в Дигоми,
Всякий пить его заставил.
Налили бурдюк в дорогу,
Чтобы он тоску развеял.
Стал Арсена против Мцхета,
В Мухат-Гверди пир затеял.
На траву коня пустил он,
При дороге сел обедать.
А Георгий Кучатнели, —
Чтоб ему добра не ведать,
Да не снидет на злодея
Благодать святого духа, —
Едет мимо он Арсена,
С ним здоровается сухо:
«Будь здоров!» – "Ты тоже здравствуй!
Спешься, друг! Мириться станем!
Сядь со мной, Георгий, выпей,
Мать-отца твоих помянем!"
Стал браниться Кучатнели,
Мать-отца срамя обидно:
"Эх, бедняга ты, Арсена!
Потерял ты память, видно!
Как я буду пить, подумай?
Нынче – пятница страстная.
Да и деньги есть со мною, —
Сам бы мог купить вина я!"
Услыхал Арсена это
Да как хлопнет по колену:
"Пить со мной почел постыдным!
Где ж ты, мужество Арсены?"
 
 
Поднялся Арсена в гневе,
Весь как яростное пламя:
"Стой! Отдашь коня, Георгий,
Иль расстанешься с деньгами!"
На коня вскочил Арсена,
Закричал: «Готовься к бою!»
А Георгий: "Не из тех я,
Что ты голой брал рукою.
Я с лезгинами сражался, —
Сорок пуль в меня пустили,
Двадцать пуль в меня вогнали,
Да с коня не повалили!"
 
 
Тут разгневанный Арсена
Вырвал саблю. А на деле
Пожалел – плашмя ударил
Лошадь, а не Кучатнели.
 
 
В рукояти сталь сломалась,
Безоружным он остался.
"Здесь мое померкло солнце!
В пасть я гибели попался!
Проклят будь ковавший саблю,
Пусть он мучится в геенне!"
В этот миг отсек Георгий
Руку правую Арсене.
 
 
И упал с коня Арсена,
Полный горечи и гнева.
Но кинжал в мгновенье ока
Обнажил рукою левой,
Ляжку он пронзил убийце,
И, хоть очи мрак туманил,
У врага отсек он ухо
И щеку ему поранил:
"Хватит мне с тебя, Георгий!
Лекарь мне уж не поможет…
Горе матери несчастной!
Все погибло. Век мой прожит!"
Молодой лезгин в дороге
С Кучатнели был бессменно,
В спину он из пистолета
Насмерть поразил Арсена.
Пал Арсен, привстал немного,
Левой опершись рукою:
"Выслушай, Георгий, раз уж
Ты расправился со мною!
Я зарыл семьсот туманов
В Каспи, под большой скалою.
Бедным те раздай туманы!"
И умолк он бездыханный.
В Мцхете плач. Когда об этом
Люди мцхетские узнали —
Эти вброд переправлялись,
Те по мосту прибежали.
 
 
На большой паром положен
Был Арсен Одзелашвили,
Привезли его во Мцхета,
С почестью похоронили.
На его могильном камне
Надпись краткая хранится:
"Здесь был лучшим среди лучших
Там – бессмертьем осенится!"