Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

Возмездие

'Сорок девушек'. Худ. В. Кайдалов

 
Говорит кобызу певец:
 
 
"Пой, кобыз громовитый мой,
О страданьях земли родной,
Пой, кормилец верных сердец!
 
 
Я с тобой – средь мертвых живой,
Без тебя – средь живых мертвец".
 
 
Лад найду,
Певучую речь
О былых делах поведу…
По степям седым,
По тропам глухим,
Где по снегу, а где по льду,
Вспять уходит от жарких сеч
Дикая орда Суртайши.
 
 
Редкая борода Суртайши
Затряслась от гнева, когда
Возвратились в город Мушкил
Всадники без коней,
Пращники без пращей,
Меченосцы без мечей,
Лучники без луков и стрел,
Соколы без крыл,
Силачи без сил.
Суртайши рассвирепел,
Всех схватил, кто остался цел.
Всех схватил, посадил на цепь.
Никого не пускает в степь.
 
 
А саркопцев-пленников хан
Загоняет в загон, как скот,
Не дает воды ни глотка,
Не дает еды ни куска,
Злобствует, как дикий кабан,
Рвет и мечет,
В застенках жжет,
Бьет-калечит
Свой же народ:
Обезумев, берет в войска
Стариков и малых детей:
От коня высоких статей
До цыпленка – хватает все.
И в народе говор идет:
 
 
"Родовое добро – отдай!
Золото-серебро – отдай!
И седло и узду – отдай!
И котел и сковороду – отдай!
Головной платок – отдай!
Из косы шнурок – отдай!
Рваный прадедовский чекмень,
Сыромятный гнилой ремень,
Сломанное колесо,
И халат и малахай, —
Все! Все! Все! Все!
Все постылому отдай,
Ничего не утаи!
 
 
А, будь прокляты дни твои,
Хан-палач, тиран-истукан!
Иль пшеница тебе не впрок,
Что воруешь у нас бурьян?
Иль парча
Тяготит плеча,
Что неспряденной шерсти клок
Вырываешь из рук у нас?
 
 
Горе жить под ханом таким,
Под лихим шайтаном таким:
 
 
Кто бы нас от гибели спас?
 
 
Если б у ворот городских
Стали воины Гулаим,
С ними бой затевать – не нам,
В них из луков стрелять – не нам,
Копья в них метать – не нам!
Нам сказать бы им как друзьям:
«Смерть разбойнику Суртайше!»
Ну-ка силы соединим.
День пришел посчитаться с ним!"
 
 
День пришел, когда Гулаим
Вкруг мушкильских каменных стен
Шумный свой раскинула стан.
Как солому, девы-стрелки
Сыплют стрелы на Мушкил.
Стены высоки,
Враг незрим.
Тих Мушкил.
 
 
Девушка-батыр Гулаим
К самой крепости подошла,
Над челом
Подняла шелом,
Приложила ухо к стене
И услышала в тишине
Голос матери – вопль и стон,
Голос матери – плач и крик.
 
 
Он в сыром зиндане возник
И до слуха Гулаим
Сонным ветром был донесен.
 
 
К ледяным камням крепостным
Гулаим прильнула в слезах,
Захлебнулась в потоке слез…
 
 
Подбежал к ней Арыслан,
Подхватил —
И на руках
В белоснежный шатер отнес,
Обратился к милой своей
Со словами таких речей:
 
 
"Рыданья рвущиеся сдержи в груди!
Не смерть-губительница – жизнь впереди!
Воспрянь, бестрепетная, и свой народ,
В плену измучившийся, освободи!
 
 
Врага зазнавшегося мечом карай,
А слез невыплаканных – не выдавай!
Всей силой мстительности воспомяни
Пустыню страждущую – родимый край!"
 
 
И от этих слов – другим
Гулаим показался мир,
Будто прежние цвета
Возвратил ему Арыслан.
И припомнила Гулаим
С детства милые ей места —
Заросли в горах, —
Ширь лесных полян,
И Саркоп, и юрты отца,
И прекрасный Миуели,
И степной простор без конца,
С небом слившийся вдали…
Молнии меча из глаз,
Гулаим отдает приказ:
 
 
"На коней!
На этот раз
Враг не скроется от нас!"
Встреча стрел.
Встреча пик.
Встреча мечей.
Встреча кольчуг.
Встреча очей,
Рук,
Плеч.
Сеча вокруг —
Сеча из сеч,
Встреча смертей,
Той силачей.
 
 
Мертвому негде лечь.
Пал
Крепостной вал.
Встал
Черногранитный утес.
Арыслан мечом его снес.
 
 
Новая преграда встает:
Створы черночугунных ворот
На чернодубовых столбах
Загораживают проход
В город, где спасителей ждет
Суртайшой казнимый народ.
Тут снесенный утес берет
В руки мощные Арыслан,
И утес у него в руках
Превращается в таран.
И ворота гудят, гудят
И качаются на столбах —
Гнутся то вперед, то назад;
Свод небесный гудит им в лад,
Ад гудит им в лад,
И вот
Лопаются створы ворот,
Только мелкие черепки
Разлетаются дождем…
 
 
Гулаим говорит:
 
 
«Войдем!»
 
 
Входят в черноюртный Мушкил
И бросаются за врагом.
Здесь жестокий хан казнил
И саркопцев, и свой народ.
Душный пар стоит кругом.
Вот тела казненных.
Одни
Перерублены топором
Пополам:
Эти напоминают пни.
У других ни ног, ни рук:
Эти напоминают слуг —
Коленопреклоненных,
С челом,
В пол упертым…
 
 
Груды голов
С пеной недосказанных слов
На полуотверстых устах,
С красной солью слез на слезах…
 
 
Груды тел без головы…
 
 
Виселицы о трех жердях,
И свисающие с них
Мертвые, на плоды айвы
Столь похожие…
 
 
Мертвые – и нет им числа!
 
 
Много, много на свете зла!
 
 
Далее уже не могли
Ханские полки отступать.
Шел бой за каждую пядь
Каменной мушкильской земли.
Сталь не уставала сверкать,
Красные потоки текли…
Между тем батыр Сарбиназ,
Пролетев сквозь тучу стрел,
Невредима, пересекла
Копий вражеских частый лес
И сошла у ханских дверей
Наземь с боевого коня,
Как заря с престола небес,
И такую речь повела:
 
 
"Пристало ль батыру стоять у дверей
И ждать появленья особы твоей?
Я послана мстительницей Гулаим:
Эй ты, Суртайша, выходи поскорей!
 
 
Склонись перед стягом Саркопа во прах,
Пока у тебя голова на плечах!
Бунчук твой железной рукой проломлен,
Тебя не спасет ни шайтан, ни аллах!
 
 
Ты спишь, а в Мушкиле – бестрепетный лев,
Могучий вожатый воинственных дев.
Злодей, ты падешь от меча Гулаим:
Грозна ее мощь и велик ее гнев!"
 
 
Эту речь услышал хан
И, услышав, подскочил,
Как подстреленный джейран,
Меч схватил и засучил
Выше локтя рукава, —
Необут-неумыт
По дворцу бежит,
По дворцу бежит —
Весь дворец дрожит,
Валятся рабы, как трава.
 
 
Выбегает хан из дверей,
Перед ним стоит Сарбиназ.
Он взглянул на Сарбиназ,
И озноб его затряс,
И ногами он застучал,
И схватился крепче за меч,
Громким голосом закричал,
Непотребную начал речь:
 
 
"Потаскуха! Ведьмина дочь!
Клещевитая овца!
Убирайся отсюда прочь!
Не погань дворца!
 
 
Как ты смеешь дерзкой рукой
Меч пред ханом обнажать?
Как ты смеешь ханский покой
Грубым словом нарушать?
Как ты смеешь хану мешать
Сон вкушать?
Худо знаешь, Сарбиназ,
Хана своего, Суртайшу!
Вон отсюда сей же час,
А не то – задушу!"
 
 
Меч при этих наглых словах
Вспыхнул у Сарбиназ в руках,
Точно молния в облаках;
И назад попятился хан,
Потому что взял его страх.
Тут посланница Гулаим
Зажимает сердце в кулак
И надменному хану так
Молвит голосом громовым:
 
 
"Эй ты, хан Суршайтан, закрой свою пасть;
Я ногами твою попираю власть,
Я тебе, окаянный, не рабья кость,
Не тебе моей кровью напиться всласть!
 
 
Гулаим не желает народу зла
И в столицу твою не затем вошла,
Чтоб народ неповинный карать-казнить
И обители мирные жечь дотла.
 
 
Не шути с Гулаим, кровопийца-хан!
Мы твой эль пощадим, кровопийца-хан,
Твой престол – сокрушим! Мы в степи хотим
Биться с войском твоим, кровопийца-хан!
 
 
Если скажешь: не ждал нападенья, – ложь!
Ты давно уже мстителей втайне ждешь.
Если скажешь: напали из-за угла! —
На колени падешь и, как пес, умрешь!"
 
 
В стан сестры своей Гулаим
Ускакала Сарбиназ,
И взъярился жестокий хан.
Джинном бешенства одержим,
Побежал по покоям он,
Ничего кругом не щадил;
С диким лаем и воем он
Драгоценную утварь бил,
Ткани тонкие раздирал
И, очнувшись в конце концов,
На престол вскочив, заорал:
 
 
«Эй, позвать ко мне мудрецов!»
 
 
На призыв пришли мудрецы —
Лисы, лизоблюды, льстецы,
Прихлебатели и лжецы.
 
 
Суртайша им сесть приказал
И такое слово сказал:
 
 
"Советники! Меркнет в глазах моих свет.
Мне воздуха мало. Мне роздыха нет.
Когда успокоится скорбный мой дух?
Куда мне уйти от бесчисленных бед?
 
 
Войска у Дербента костьми полегли.
Врага мы к покорности не привели.
А, будьте вы прокляты, сорок волчиц
Из грязного логова Миуели!
 
 
Что делать? Точить ли мечи поострей
Иль сесть на коней да бежать побыстрей?
Как быть, посоветуйте, как поступить?
Бунчук мой в опасности; враг у дверей!
 
 
Еще меня мучит сомненье одно,
Как злой скорпион меня, жалит оно:
Ужели сбывается вещий мой сон?
Изменишь ли то, что судьбой решено?"
 
 
Тут один из мудрецов —
Самый мудрый, самый седой,
Самый хилый, самый худой,
Говорит:
 
 
"О властитель мира, щит мой и покров!
Нам теперь, пресветлый, не до вещих снов.
Гулаим погибнет, но немало с плеч
Свалится дотоле удалых голов.
 
 
Наше дело – пытки, казни, грабежи,
Плети да удавки, пики да ножи.
Но, самобунчужный повелитель мой,
Можно ли иначе ханствовать – скажи?
 
 
Если ты наездник, жребий твой – седло.
Может быть, и правда, что, содеяв зло,
Черною печатью предстоящих бед
Мы себе мараем белое чело…
 
 
Не тужи, премудрый, не печалься так!
Повели народу подтянуть кушак,
Созови батыров, изостри свой меч, —
Будет опрокинут ненавистный враг.
 
 
А когда с победой мы придем домой,
Гулаим прирежем и устроим той,
Подати умножим, усмирим рабов…
Так я полагаю, повелитель мой!"
 
 
И тогда сказал Суртайша:
 
 
"Эта речь и впрямь хороша,
Я об этом думал и сам…
О друзья мои, вознесем
Страстные мольбы к небесам,
Чтобы нам удача во всем
Ныне и до смерти была,
Чтобы в предстоящем бою
Воинов победа ждала.
Я судьбе, смирясь, предаю
Свой престол и душу свою".
 
 
Между тем батыр Сарбиназ
Мчалась на тулпаре гнедом,
Раздвигая копья мечом
И щитом оборонясь
От каленых разящих стрел.
По следам ее Азраил
Белостолпной бурей летел,
Крылья стер и отстал…
И вот
Сарбиназ подробный отчет
Благородной Гулаим
О посольстве своем дает.
Гулаим,
Смуглолицую Сарбиназ
Поблагодарив, говорит
Сорока подругам своим:
 
 
"О мои бесстрашные львы!
 
 
Суртайша, жестокий зверь,
Станет буйствовать теперь,
Не бездействуйте и вы.
Захватите город весь.
Дайте всем и пить и есть,
И пускай из веси в весь,
В град из града весть идет,
Что на свете правда есть,
И пускай вокруг меня
Собирается народ:
Вместе будем супротив
Злого хана воевать, —
Да не будет мучитель жив!
Да исчезнет кровавый тать!"
 

* * *

 
Трубы трубят,
Стяги шумят,
Начинается новый бой —
Рубится Гулаим с Суртайшой.
 
 
Рубится с Суртайшой Гулаим,
Утвердив на снегу стопы;
Искры вспыхивающие, роясь,
В воздухе стоят, как снопы;
Рубится с Суртайшой Гулаим
И прислушивается, рубясь,
К возгласам своего меча,
И зазубривается, звуча,
Меч ее, как серп,
И другой
Меч зазубривается, чертя
В воздухе дугу за дугой,
За удар ударом платя.
 
 
У батыров глаза, как жар,
Ярой ненавистью горят.
Звон,
Свист,
Лязг,
Удар – за удар!
И осколки стальных мечей
Сыплются, словно частый град;
Силы рубящихся – равны.
Трое суток рубка идет,
Верха ни один не берет.
 
 
Ветви огненной купины,
Выращенной лязгом клинков,
Доросли до горных высот.
И рычат батыры, гневясь,
И бросают мечи в ножны.
 
 
Нетерпением обуян,
Цепью в тысячи три звена
Крепко свой неохватный стан
Стягивает жестокий хан.
 
 
Трубы трубят,
Стяги шумят,
Начинается борьба,
И глядит на борцов судьба,
И железо сплетенных рук
Раскаляется докрасна,
И в один слепительный круг
Дни сливаются.
Тает снег,
И сменяет зиму весна;
Степь цветет, и птицы поют,
И, в зеленой траве шурша,
Пестрые букашки снуют:
И осиливает Суртайша
Благородную Гулаим,
И, подняв ее к небесам,
К этим голубым, золотым,
Трепетным небесам,
К облакам,
Белым, словно ягнята, —
И летела она к земле,
Как падучая звезда,
А когда
В трех аршинах земля была —
Вывернулась на лету,
Стала на ноги и пошла
На врага,
И – как сокол клюв, —
Ногти в чреве врага сомкнув,
К солнцу Суртайшу подняла,
И метнула вниз,
И в песок
Вбила вниз головой по крестец.
 
 
Тут ему и пришел конец,
И навек забудем о нем!
Лучше, милые, поглядим,
Как над степью солнце встает:
Поглядим, как за пядью пядь
Молодая трава растет,
Поглядим, как старуха мать
Обнимает Гулаим,
Как спасенный ею народ
Плачет, и смеется, и льнет
К дочери любимой своей,
Поглядим на лица детей,
Взглянем на хорезмийского Льва,
Милого супруга ее,
И на сорок ее подруг;
И с любовью благословим
Благородную Гулаим.
Да ликует ее супруг,
И да будет она жива
В песнях и в потомстве своем!
 
 
Трубы трубят,
Стяги шумят,
Струны звенят,
Струнам в лад мы славу поем.
Меч народа – непобедим!
Дух народа – несокрушим!
И на этом, друзья мои,
Обрывается дастан.
 
 
Слава, слава Гулаим!
Слава Гулаим!
 
 
Был из племени Муйтен
Вдохновенный певец Жиен,
И каракалпакский народ
Много песен его поет.
Славу и ему воздадим:
Это он сложил дастан
О прекрасной Гулаим.
 
 
Слава, слава тебе, Жиен!
Слава тебе, Жиен!
 

Кобланды-батыр
Казахский народный эпос

В давно минувшие времена на просторах у подножья горы Караспан жил знатный бай Токтарбай из рода каракипчак.

'Кобланды-батыр' Худ. Е. Сорокин

 
Многочисленные кипчаки тогда
Ставили юрты в ряд,
Жили мирно на стоянке своей,
Тем и славился род кипчак.
Дожил Токтарбай до восьмидесяти лет,
Но не было у него детей.
От горя кровавые слезы лил,
Думал: "В мире счастья не познал —
Прожил без копытца свой век".
Посещая могилы святых,
Полы колючками изорвав,
У семи пророков побывал.
В жертву коня он принес,
В жертву барана принес,
Сбылось то, о чем он мечтал, —
Его байбише Аналык
Родила двойню – сына и дочь,
Сыну дали имя Кобланды,
Дочь назвали Карлыгаш.
 

Быстро подрастал и креп Кобланды. Достигнув шести лет, оседлал он гнедого коня и отправился к табунам. Там его встретил предводитель табунщиков, старый батыр Естемес.

 
Приехавшего Кобланды
Стал обучать храбрец Естемес.
Что ни день – охотились на диких коз,
Бились, если встретится враг.
Однажды с Естемесом вдвоем
Лежали у подножья горы,
Когда до слуха Кобланды
Донесся сильный шум.
По ту сторону горы
Высоко клубилась пыль,
Слышен был несмолкающий гул.
«Что за шум?» – спросил
У Естемеса богатырь.
Тогда Естемес говорит,
Вот что он говорит:
"По ту сторону горы
Есть огромная страна,
Правит там Коктым Аймак,
Много тысяч людей у него.
Народ, что под властью его,
Богато, привольно живет.
Есть у него дочь, имя ее Кортка,
Изяществом славится она.
Высотою до самой луны
Поставили там столб,
Золотая монета на столбе.
Кто стрелою монету собьет,
Тот и возьмет красавицу Кортку".
 

Кобланды загорелся желанием отправиться на эти состязания. Естемес не хотел его отпускать. Но Кобланды слушать его не стал и оседлал коня.

Кобланды победил на состязаниях. Отец девушки хан Коктым Аймак не мог нарушить своего обещания, устроил тридцатидневный пир и отдал Кортку за Кобланды.

 
Весть о том, что красавицу Кортку
Отдают за батыра Кобланды,
Услыхал сорокапятиаршинный Кызылер.
Сказал: "Пусть выходит бороться со мной,
Если свалит меня – возьмет Кортку".
Расхвастался Кызылер, сказал:
"Если уцелеют его одежда и конь
И если сам останется жив,
Этого будет довольно с него", —
Так похвалялся Кызылер.
Когда услыхал это Кобланды,
Сказал: «Кызылера не оставлю в живых».
Сел он верхом на коня,
К Кызылеру прискакал,
Крикнул: «Прибыл Кобланды. Выходи!»
Видит: не выходит Кызылер,
Кобланды вбежал к нему в дом —
Лежит в постели Кызылер,
Смотрит на Кобланды и говорит:
«Сначала поборись с моей ногой», —
И протягивает ногу ему.
Возле двери висел
Шестидесятисаженный пестрый аркан,
Кобланды, великана за ногу зацепив,
Вскочил на гнедого коня,
Кызылера с грохотом поволок,
Колючки вонзились в него,
Прокололи легкие и печень ему,
Недруга, смотревшего свысока,
Кобланды вот так проучил.
«Пусть умрет с позором враг», – сказал,
Ударил о камень его, искромсал —
Вылетела из его тела душа,
Покатилась по земле голова.
 

Простившись с отцом и с родными, Кортка вместе с Кобланды отправилась на его родину. Когда проехали долгий путь…

 
Как-то в один из дней
У дороги видят они —
По обеим ее сторонам
Пасутся табуны лошадей.
Красавица Кортка,
Выглянув из крытого возка,
Разглядывает коней.
Вдруг видит она,
В середине табуна
Пегая кобылица стоит.
Остановив свой возок,
Подозвала она Кобланды:
Сказала: "Повелитель мой,
Вон ту кобылицу в табуне
Хоть в обмен на меня возьми".
Смеется богатырь Кобланды,
Шуткою отвечает ей:
"За тебя головой рисковал
И тебя на кобылку обменять?!"
"Выслушай же меня,
Подойди поближе, – она говорит. —
Твой темно-гнедой конь
Не пригоден, чтоб, его оседлав,
Выехать на врага.
Чалый жеребенок, что сейчас
В утробе пегой кобылицы той,
Будет верным спутником твоим,
Помни мои слова, – говорит, —
Сбудется предсказанье Кортки".
Красавица Кортка, так сказав,
Соскочила со своего возка,
Пойманную в табуне
Кобылицу поцеловала в лоб
И на поводу ее повела.
Вскоре и время подошло —
Вымя у кобылицы налилось, —
Мечется, дышит она тяжело —
Трудно тулпара произвести на свет.
Не подпускает к себе никого,
Одна лишь Кортка присматривает за ней.
Пегая кобылица копытами бьет,
Кортка ни жива ни мертва,
Тревожась, чтоб не задохнулся тулпар,
Разрывает она пузырь,
Жеребенку дает вздохнуть.
Вот родился тулпар Тайбурыл.
Чтобы даже не коснулся земли,
Кортка бесподобной красоты
Расшитую шубу с себя сняла,
Завернула в шубу его,
Дунула ему в самый рот,
Коснулась губами его лба, —
Всевышнего благодарит.
У тулпара голова – в аршин,
У тулпара крылья на боках.
Сказала: «Ты – конь повелителя моего».
 

Кобланды поставил юрту для Кортки рядом с юртой отца – Токтарбая, сам отправился к Естемесу, к табунам.

Красавица Кортка заботливо выращивала и обучала жеребенка, готовила для Кобланды богатырские доспехи.

Тем временем на земли соседних племен напали чужеземцы.

 
Из страны кызылбашей
Пришел богатырь Казан.
Он захватил и подавил
Ногайлинский многочисленный род.
Всех не покорившихся ему
Казан убивал, уничтожал,
Взял в добычу себе табуны,
Земли их он захватил.
Разбежался ногайлинский род,
Бросив имущество и скот.
Города Кырлы-Кала и Сырлы-Кала
Силою взяв, хан Казан
Так хвастливо говорил:
"Посмотрите, как укреплен
Город Кырлы-Кала:
С одной стороны – река,
С другой – рвы в шесть рядов
Большой глубины и ширины.
Ворота, кованые, стальные,
Стерегут шестьдесят богатырей.
К городу моему Кырлы-Кала
Ни за что не подступится враг".
 

Весть о набегах Казана дошла до богатыря Карамана – сына Сеила из сорокатысячного рода кыят, живущего в низинах. И подумал богатырь Караман: «Раз мы мужчинами родились от своих отцов – позор нам, если кызылбаши захватили ногайлинские земли». Оседлав своего коня, Караман отправился в путь.

 
Из сорокатысячного рода кыят
Войско огромное собрав,
Высоко подняв черный стяг,
Выехал он на кызылбашей.
Караман так сказал:
«Заставлю Казана откочевать», —
И кликнул боевой клич.
Вышли от кыятов пять богатырей:
Каракозы, Аккозы,
Сын Каражана – Косдаулет,
Вышел и батыр Карабукан,
Кто может темной ночью скакать,
Предугадывать, что ожидает впереди.
А у Карамана-богатыря
Снег намерзает на бровях,
Ресницы покрылись льдом.
Весть о Казане услыхав,
Он ночи проводит без сна:
«Захватил Казан ногайлинцев», – сказал, —
Для сородичей наших это позор,
Умереть бы, да жизнь сладка,
В могилу бы лечь, да могила жестка!"
Сорокатысячное войско собрав,
Караман так говорит:
"В низовьях горы Караспан
Живет многочисленный род кипчак.
Есть у них батыр Кобланды,
Проедем мимо стоянки его,
Если поедет, возьмем его с собой,
Если не поедет, нас благословит.
Он мне ровесник по годам,
Одно у нас горе, одна печаль.
Если согласны со мною, друзья,
Поедем по дороге, ведущей к нему".
Кыяты посовещались между собой,
К согласию они пришли
И поскакали к стоянке Кобланды.
Подъехали, остановился Караман
У подножья горы Караспан.
Увидев множество войск,
Богатырь Кобланды
Понял, что это неспроста.
Вмиг вскочил он на коня.
Выехал навстречу войскам,
Посылает Естемеса вперед,
Хочет узнать, что за войска.
Подъехал к воинам Естемес,
Убедился в дружелюбии их,
Батыру об этом сообщил.
Подъехал и Кобланды,
Приветствуя Карамана, спросил:
«Ровесник, куда держишь путь?»
Караман ему отвечал:
"На Казана вышел я
И тебя зову с собой.
Пойдешь ли с нами, ровесник мой?
Ведь ровесники мы,
Одна у нас печаль".
 

Кобланды ответил, что он должен спросить жену – только она знает, готов ли конь Бурыл к походу. И тут же послал Естемеса к Кортке сообщить о предстоящем походе.

Кортка не одобряет поспешного решения Кобланды выступить в поход лишь по одному зову ровесника. Она просит передать Кобланды, что конь еще не готов для боевого похода: "Выращенный мною Тайбурыл не выстоял еще сорока трех дней".

С ответом Кортки Естемес скачет в обратный путь. Кобланды решает отложить свой поход. Караман зло высмеял Кобланды, принявшего решение по совету жены, и назвал его бабой.

 
Когда Караман так сказал,
У богатыря Кобланды
На подбородке выступил пот,
Даже вздыбились волоски на руках,
Вышел из себя, вспылил, —
Эти слова Карамана
Пронзили его до мозга костей.
Вскочил он на гнедого коня,
Поднял острый меч, как алмаз,
Бьет плетью по крупу коня.
Буре подобен его порыв,
Рассвирепел, грозен он,
Расшумелся, бушует он,
С его век осыпается снег,
Ресницы покрылись льдом.
 

Услышав топот коня, Кортка поняла, что это скачет к ней Кобланды. Приподняв полог юрты и увидев мужа в гневе, Кортка побледнела. Она подумала: «Разве я провинилась перед своим повелителем?» – И, отвязав коня Бурыла, вышла к нему навстречу.

 
Тайбурыла-коня увидав,
Богатырь Кобланды
Перестал гневаться на Кортку.
На Бурыла бросил взгляд
И сказал тогда Кобланды:
"Я – взлетевший с озера гусь,
Гуси гнездятся на глиняном берегу,
После наурыза лето настает,
Безумный я, рожденный глупцом!
Кортку, вырастившую такого коня,
Я чуть было не зарубил".
Когда погасла предутренняя звезда,
Когда занялась красная заря,
Зная, что батыра Кобланды
Невозможно удержать,
Красавица Кортка на коня
Положила седло со сбруей золотой,
Положила немного еды и зерна,
К белой юрте коня подвела,
Где батыр прилег отдохнуть.
Тайбурыла-коня увидав,
Встал с постели Кобланды.
У юрты собралась вся родня,
Услыхав о его сборах в поход.
Дивился и плакал народ —
Всем было жаль отпускать
Юного батыра Кобланды.
 
 
Одевшись, из юрты вышел он,
Народ его окружил.
Попрощавшись с народом своим,
На Тайбурыла вскочил Кобланды,
Белую кольчугу надел,
На пояс повесил меч,
Ногайскую шапку надел,
Выехал из-за горы Караспан.
За кыятами, ушедшими вперед,
Отправился богатырь Кобланды.
Девяностолетний его отец Токтарбай,
Шестидесятилетняя мать Аналык,
Сестра родная Карлыгаш,
Любимая жена Кыз Кортка, —
Рыдая и причитая, вчетвером,
Едут следом за Кобланды.
Когда провели в пути полдня,
Когда настал полуденный час,
Сестра батыра говорит:
"Единственный мой, родной коке,
Решил ты отправиться в поход.
Белый сокол летает, когда
Целы крылья его и хвост.
Я – трава кокты, что в овраге растет,
Я – перышко на шапочке меховой.
Да буду жертвенным ягненком твоим!
Печальные мысли охватывают меня,
Коке, слезы застилают мои глаза,
Пока не вернешься, мой милый коке,
Меня, несчастную, оставшуюся без тебя,
Пусть богу в жертву принесут!
Золотые перья на шапочке моей,
Родной коке, когда не вижу тебя,
Не мил мне и белый свет —
Словно ступаю по раскаленным углям.
Стрела смерти, предназначенная тебе,
Пусть в меня попадет.
Жеребенок, рожденный вместе со мной,
Ты – мой тополь, опора для всех,
Брат мой, рожденный вместе со мной,
Ты – надежная опора моя,
Ты – камыш, поднявшийся над водой,
Ты – мой скакун, вырвавшийся вперед.
Все горести, ниспосланные тебе,
Я готова принять на себя!
Ты – мой ягненок, мой близнец,
Вместе мы родились, вместе росли,
Мы – две утки, что пасутся вдвоем,
В трудностях ты опора моя.
Твои загоны полны овец,
На кого же оставляешь их?
Твоя коновязь полна лошадей,
На кого оставляешь их, коке?
Девяностолетнего Токтарбая-отца,
Шестидесятилетнюю свою мать Аналык
На кого оставляешь, родной коке?
Вместе, как жеребята, резвились мы —
Рожденную и выросшую вместе с тобой,
На кого оставляешь, несчастную, меня?
Богом данную супругу твою —
Дочь Коктыма – Кортку,
На кого оставляешь невестку мою?"
Тут призадумался Кобланды,
Задели батыра слова сестры.
Оперся он на белое копье,
Опечалился, заплакал богатырь:
"Гуси возвращаются назад,
Садятся там, где гнезда свили.
Каждый в радости, в веселье,
Когда он среди сверстников своих".
Опершись на белое копье,
Украдкой, чтоб не увидела Карлыгаш,
Вытер Кобланды слезы рукавом,
Потом заговорил;
Вот что он сказал:
"Камни пестрые бывают на горе,
Когда горюют, льются слезы из глаз,
Когда ранит подмышку стрела,
Только близкий может опорой стать.
Если близкого друга нет,
Сложишь голову в стане врага.
Пряди черных волос твоих
Рассыпались по спине.
Дорогая моя Карлыгаш,
Если я задержусь, не вернусь,
Здесь не оставит вас в беде
Многочисленный род кипчак.
Карлыгаш, родная моя,
Слезы свои осуши,
Родная, дай поцеловать
Твои глаза в жемчуге слез.
Единственный сын у отца,
Вышел я на врага,
Не ведаю, что случится со мной,
Ты хоть и женщиной родилась,
Достоинства твои не умалю.
Повернись ко мне, милая Карлыгаш,
Дай поцелую в щеки тебя
И уеду со спокойной душой".
Подошла к батыру Кортка,
Говорит ему красавица Кортка:
"Негнущееся серебро мое,
Богом мне данный, вершина моя,
Радость моя, улыбка моя,
Когда соединились мы с тобой,
Стал мне мир просторней и светлей.
Из золота много сделано вещей,
Ты – весь рай для меня,
Ты – вода из источника Каус-Каусар,
Из райского сада плод.
Лев мой, будь жив, здоров!
Ты – приметный конь в табуне,
Конь жесткошерстный, вороной.
Оставив своих отца и мать,
Идешь ты навстречу беде,
Если уж собрался в путь,
Разве кого послушаешь ты,
Пока не добьешься своего?
Прощай, повелитель, в добрый путь!
Через высокий горный хребет
Перескочишь на Тайбурыле своем,
Опередишь на двенадцать дней
Кыятов, что ушли вчера.
Из двух занятых Казаном городов
Сначала город Сырлы возьмешь.
Поблизости от него
Возвышается гора Каскарлык,
Ты взойдешь на вершину ее,
Дашь коню поесть травы,
К битве подготовишь его
И отдохнешь, повелитель мой.
Твой ровесник по имени Караман
Захочет город Кырлы отбить,
Но не сможет, не осилит врага,
Его конь не перескочит шесть рвов,
Городские ворота не сможет открыть —
Не сможет похвастаться перед тобой.
И к тебе за помощью сам
Явится твой ровесник Караман.
Вот тогда его и пристыдишь
За то, что бабой тебя назвал.
Когда два коня хана Кобикты
Поскачут к косяку, Тайбурыла опередив,
Вот тогда и убедишься сам,
Что не выстоял он еще сорок три дня,
Вот тогда ты и поймешь,
Права была Кортка или неправа.
Когда девяностолетнему свекру моему
Нечем будет прикрыть свою наготу,
Когда о землю кызылбашей
Он пятки до крови сотрет,
Ты вернешься тогда, повелитель мой.
Когда шестидесятилетняя моя свекровь
Будет шерсть трепать и аркан плести,
Кипятить для брынзы молоко,
Будет с горя кровавые слезы лить,
Вот тогда вернешься ты назад.
Когда сестра твоя Бикешжан
С полотенцем на плече,
Повязав передником свой стан,
Будет чай кипятить для кызылбашей,
Ты вернешься тогда, повелитель мой.
Когда меня, оставшуюся без тебя,
Самый сильный среди врагов
Захочет себе в жены взять,
Когда запрет в темницу меня,
Когда горе переполнит душу мою,
Ты вернешься тогда, повелитель мой.
Под тобою быстроногий конь,
Ты – прославленный богатырь.
Предначертанную судьбу
Познает каждый, живущий на земле.
Ты отправляешься в поход.
Прощай! Да поможет тебе бог!"
Тем временем к Кобланды
С плачем подходит его мать
И, обняв богатыря,
Заливаясь слезами, говорит:
"О создатель восемнадцати тысяч миров,
Владыка всевышний, единственный!
Внемли моим словам!
Не оставляй меня в слезах!
На небесах пророк Кияс,
На земле пророк Ихлас,
Кто мой заступник, кроме вас?
Вам в жертву ягненка принесу.
Не заступитесь – погибнем мы!
О духи предков, молим мы вас!
Ни один конь не опередит
Взращенного невесткой чалого коня,
Не даст стреле коснуться богатыря
Выкованная Даутом кольчуга его.
Создатель, препоручаю тебе
Сына, чей меч с рукоятью золотой.
Как ни хвастает белый сокол,
Но и он однажды попадает
Охотнику в силок.
Как ни хвастает лучший скакун,
Но и он однажды упадет
В вырытый возле города ров.
Ихлас святой, Шашты-Азиз!
Ягненка моего, отправившегося в путь,
Препоручаю тебе одному!
Не дай моему ягненку упасть в ров,
Не дай ему повстречаться с бедой!
Если из этого похода
Возвратится невредимым он,
Серых баранов – двойню —
В жертву я принесу,
Серых верблюдов – двойню —
И тех принесу в жертву за тебя.
О Камбар, владыка озер!
О Камбар, владыка пустынь!
Ягненка моего, отправившегося в путь,
Препоручаю лишь тебе —
О Гали, наш лев!
В морозный день я ласкала его,
В туманный день нежила его,
Склонялась над колыбелью его,
Просыпалась, едва заслышав его крик.
Из золота сделала ему колыбель,
Пеленала его в белый шелк.
Он – долгожданный ягненок мой,
Даже ребра гнулись мои,
Гнулись все десять пальцев моих,
Когда из колыбели его брала,
Как гусенка, водила его за собой,
На руки брала – немели руки мои.
О Хазрет в гробнице святой!
Всевышний Создатель, храните его!
Ягненка своего препоручаю тебе,
Сподвижник бога – Мухаммет,
Единственному моему помоги!"
Тогда молвил Кобланды:
"Успокойся, родная, не плачь.
До той поры, пока из похода не вернусь,
Богу препоручаю я
И отца, и мать, и всех родичей моих".
Богатыря Кобланды
Окружили люди, прощаются с ним.
У Токтарбая-старика
Глаза распухли от слез,
Колени у него дрожат —
Не может и шагу ступить,
На дороге стоит, рыдает он.
«Сопутствуй нашему единственному!» —
Всевышнего молят они.
Старик и старуха остались стоять,
К духам предков взывают они.
Кобланды на Тайбурыла вскочил,
Помчался, как вихрь, богатырь
На резвом Бурыле своем,
Отряды Карамана опередил.
Из кыятов никто за ним не поспел.
Резво мчится богатырский тулпар.
Летевший следом серый гусь
Сбился с пути в поднявшейся пыли.
По неприступному горному хребту
То скачет, то рысью бежит,
Мчится вихрем быстроногий тулпар,
Конь мигом перескочил перевал,
Заклубилась поднявшаяся пыль,
Дорога изрыта копытами коня.
Когда вперед устремлялся он,
В пятьсот саженей был его шаг.
Бурыл подпрыгнул до небес,
Взмылился пот на его груди.
Скачет, скачет резвый конь,
Камни вылетают из-под копыт,
Словно пули из ружей кызылбашей.
Легче тюбетейки казался ему
Сидящий на нем богатырь.
Конь широко раскрывает пасть,
Копытами сильно бьет,
Пыль, поднятую с одного холма,
Мешает с пылью на другом холме.
К вечеру конь Тайбурыл
Стал бесноваться, как злой дух,
Куланов и горных баранов
Обгоняет, скача им наперерез.
Сидящих вдоль берегов озер
Серых цапель и черных аистов
Давит он на скаку,
Даже не успевают взлететь.
Белые соколы и ястребы
Насытились мясом погибших птиц.
Через безлюдную пустынную степь,
Через безводье, куда и птица не летит,
Через земли, где не хаживал человек,
Через заболоченные мутные озера,
Через высокие горные перевалы,
Перескочив, мчится одинокий батыр.
 
 
К городу Казана Сырлы
Повернул, снова поскакал.
Через ворота в город перескочил.
Взятый Казаном город Сырлы
Захватил, разрушил Кобланды.
Город, названный Кырлы,
Что за шестью рядами рвов,
Окружили, взяв в кольцо,
Кыятов сорокатысячные войска.
Рванулся Бурыл, помчался, как вихрь,
Разбрызгивая пот, словно дождь,
Через шесть рядов рвов
В город Кырлы перескочил,
В середине города очутился батыр.
И вот навстречу ему,
По обычаю старших богатырей,
Выехал сам храбрец Казан
На коне вороном с лысинкой на лбу,
С заплетенной гривой и хвостом, завязанным узлом.
Выехал навстречу Кобланды Казан,
Силой захвативший чужой скот,
Кто бахвалился, говоря: «Вот я каков!»
С его век осыпается снег,
Ресницы покрылись льдом.
Раз в двенадцать дней он ложился спать,
Раз в тринадцать дней он ел,
Был он прославленным богатырем,
Родом он был из кызылбашей.
Искал он повсюду врага,
Тосковал, если не видел врага,
Когда он в ярость приходил,
Как снежный буран, завывал.
Кто же отстанет, коль вышел сам хан?
Сын хана Караул,
Сын бека Бегаул,
Джигиты хана – есаулы —
Все приспешники его
С фитильными ружьями в руках,
Черные соколы за пазухой у них,
Как трехлетки, что обскакали других, —
Все эти бравые молодцы,
Подгоняя своих пеших солдат,
Двинулись с войском на Кобланды.
Выступили сорокатысячные войска
С ханом Казаном во главе.
Богатырь хан Казан
Выехал один вперед,
Один поскакал к Кобланды,
Убедившись, что его не согнешь,
Натянул поводья вороного коня,
Обратившись к юному богатырю,
Сказал такие слова:
"Батыр из края Алатау,
Круп опал у твоего коня,
Похоже, он много скакал,
Полегла грива у твоего коня,
Похоже, преодолел он долгий путь.
Кровью налились глаза твои,
Похоже, спал ты тревожным сном.
К какому городу держишь путь?
В каком месте найдешь ночлег?
Чалый конь под тобою, батыр,
Чей же ты сын? Скажи,
Кто твой отец? Скажи.
Скажи-ка мне, кто твоя мать?
Я – Казан-батыр, тебе говорю:
Подойди, правду скажи. Подойди.
Шутки плохи со мной, я их не терплю.
Пока ты мой гнев не познал,
Блестящую кольчугу и чалого коня
Отдай, пока я не отобрал".
Тогда Кобланды говорит,
Вот что он говорит:
"Позорно для меня отдать коня
Такому поганому, как ты.
Успеешь еще коня отбить,
Не торопись, дай мне передохнуть.
Если не терпится, подойди,
Встречу как подобает тебя,
Безродный ты, от плохого отца,
Зачем же спрашиваешь о моем отце?
Безродный, от плохой матери, ты,
Зачем же спрашиваешь о матери моей?
Ты – высокий горный перевал,
Ты из рода кызылбашей.
Быстро собью твою спесь,
Раз ты, бахвалясь, явился сюда.
Из своей же раны теплую кровь,
Если будешь еще в силе, хлебнешь.
Храбрец, нападающий на врага,
У недостойного не спрашивает совет.
Гнев, что во мне кипит,
Подобен снежному бурану с дождем.
С кызылбашем я встречи искал.
Ударить бы саблей тебя,
Закричишь: «Искромсал ты меня!»
Пронзить бы тебя копьем,
Закричишь, что помял я тебя.
Убить бы из лука тебя,
Скажешь – был застигнут врасплох.
Под тобою саврасый конь,
Много вас, а я один.
Пред тобою я – юнец,
Делай все, что сможешь, со мной".
Батыры вступились за свою честь,
Будто вселился в них бес.
Кто же еще, если не бес?
Копьями с древками из ирги
Взмахнули, пронзили друг друга они,
Постояли, снова стали копьями колоть,
Изогнулись копья, все в крови.
Припали на колени кони их,
На кинжалах батыры дрались,
Мечами рубились они.
Кинжалы сломались у них,
Мечи изогнулись у них,
У обоих железные кольчуги
По колечкам разошлись.
И вот батыр Кобланды
Казана сдвинул копьем с седла
Прямо на круп его коня,
Взмахнул копьем и в него вонзил.
По белому телу кровь потекла,
Ударил еще, и отлетела его душа.
Казан свалился с коня,
Закричали воины его,
Многочисленным жителям города —
Всем весть подают:
Погиб предводитель наш,
Скоротал он свой век.
Сорок тысяч конных кызылбашей
Сгрудились, словно отара овец,
Не могут сдвинуться с места,
Не смеют в город вернуться,
Не могут войти в ворота,
Скопились на холме, толпятся.
Сорок тысяч конных кызылбашей,
Увидав, что в одиночестве батыр,
Тут же стали его окружать,
Окружили со всех сторон.
Благородный Кобланды
Опечалился: "Один-одинешенек я,
Не на кого опереться мне.
Что пользы от того,
Что в Караспане много людей?
Если выстою, а кызылбаши побегут,
Кто расскажет о мужестве моем
Многочисленным кипчакам,
Живущим у горы Караспан?
Если случится, что я упаду,
Израненный ударом копья,
Железную кольчугу, что на мне,
Тайбурыла, что подо мной,
Кто доставит и даст весть обо мне
Старым отцу и матери моим?
Пусть сегодня же кровью окрасится
Железная кольчуга моя!
Увидел врага – разгневался я.
Мне ли бежать от врага?
Копью моему с зарубиной на древке
Вонзиться сегодня день настал,
Из лука булгарского бухарской стрелой
Настал сегодня день стрелять.
Копьем с зарубиной на древке
Проколю врага. Я клянусь!
Копье, что кровью напьешься, клянись!
Из лука булгарского бухарскую стрелу
Выпущу. Я клянусь!
Выдержать силу мою —
Не сломаться пополам, лук, клянись!
Не пробьет тебя ни стрела, ни меч,
Железная кольчуга, что выковал Даут!
Белое тело мое, что ласкали отец и мать,
Не дашь стреле пронзить, кольчуга, клянись!"
Когда Кобланды так сказал,
Предчувствуя, как тяжко будет ему,
Резвый конь его Тайбурыл
Встал на дыбы, на месте закружил.
Кобланды, рожденный богатырем,
Весь подобрался, распрямил свой стаи
Да пошлет ему благополучие бог!
Золотой с медным верхом шлем
Надвинул батыр до самых глаз.
Сорок тысяч конных кызылбашей
Для батыра – что сорок человек.
Пули, даже если стрелять в упор,
Как колючки, не смогут уколоть
Лицо богатыря Коблеке.
С его век осыпается снег,
Ресницы покрылись льдом,
Он разъярился, рассвирепел,
Один-одинешенек богатырь
Скачет, истребляет врагов,
Словно волк, напавший на овец,
Рубит он их на скаку.
В страхе бегут кызылбаши,
Как куланы, на которых напал тигр.
Белые руки его в крови,
Усталость во всем теле его.
Пробился через толпы врагов,
Всю свою мощь врагу показал.
Подмоги ему неоткуда ждать —
Жизнь его в руках судьбы.
Огромный стяг он поднял,
Пропитанный кровью стяг,
Сорок тысяч конных кызылбашей
Мечутся взад-вперед.
Мало их осталось в живых,
В бегство обратились они.
Да разве батыр даст им бежать?
Кобланды преградил им путь,
Бесстрашно пикой колол,
Сваливал одного за другим,
Копье у батыра Коблеке
Окрасилось в алой крови.
В городе новые воины поднялись,
Пробудившись ото сна.
Кобланды с теми, кто не убежал,
Сражался семь дней подряд,
Чуть ли не всех порубил.
Женщины в городе том,
Лишившись своих мужей,
Остались вдовами, осиротели они,
Кобланды сечу не прекратил,
На этом не успокоился он.
Направил своего коня
К городу Казана Кырлы,
Словно ясный сокол, стремглав,
В город ворвался на коне.
Не дав людям в лощины уйти,
Не дав стадам выйти в степь,
Предместье города кровью залил,
Поднял пыль столбом у ворот.
Город Казана с сорока воротами
К исходу восемнадцатого дня
Разрушил и развеял в прах.
 

Кобланды встретил своего сверстника Карамана, когда уже возвращался с победой. Караман опечалился: «Так и не коснувшись врага копьем, с неисполненным желанием ухожу», – сказал. И он уговорил Кобланды совершить еще один поход.