Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

– О, аллах, до чего же я невезучий! Мне бы подойти к нему, получить благословение. Э, была не была – попробую позвать моего покровителя, Льва божьего, – решил Гёроглы и запел:

 
"Все в руках рока, всемогущей судьбы,
Приди на помощь, Али, Шахимердан!
Я один, далеко моя страна,
Приди на помощь, Али, Шахимердан!
 
 
Сколько дней я иду этим путем,
Сколько я вынес страданий и невзгод,
Не дай умереть мне – джигиту без коня,
Приди на помощь, Али, Шахимердан!
 
 
Карает жестоко джигита злая судьба,
Отдыха нет от мучений и тоски,
Нет конца пескам беспредельных пустынь,
Приди на помощь, Али, Шахимердан!
 
 
Абубекр праведный, сто двадцать четыре
Тысячи мертвых пророков, хазрет Омар!
Не брось в беде Гёроглы, о шейх Хайдар!
Приди на помощь, Али, Шахимердан!"
 

Допел Гёроглы, да где там – нет Али, нет никого. Пошел он дальше и немало прошел. Поднялся на холм и увидел столько овец, белых и черных, что в глазах зарябило.

"Боже, какое счастье, если только это не сон", – подумал Гёроглы и подошел поближе. А это были его овцы, его пастухи.

– Что за путник? – дивились пастухи, подходя к нему. Смотрят – да это же их господин Гёроглы. На голове драная шапка, на плечах лохмотья, в руках палка, под мышкой "тыква несчастья", – каландар, да и только.

– Что это ты задумал, ага? Не жадность ли тебя одолела? Не нищенствовать ли ты отправился? Иль мало тебе твоих богатств – вон сколько скота пасется в степи!

– Нет, чабаны, не нищенствовать я пошел. Старуха из Нишапура увела Гыр-ата. Вот и иду я за ним, одевшись каландаром.

Подошел один из пастухов.

– Слыхал я, что и большой человек теряет разум. Выходит, правда это.

– О чем это ты? – не понял Гёроглы.

– Все говорят, что ты просто растерялся, ага. Ведь не на простого коня старуха села – на Гыр-ата, прозванного Меджнун-Дэли, а старухе-то сто восемьдесят лет, и сама она вся с кулак. Да при переходе первой же горы конь заиграет и сбросит ее и к вечеру прискачет к нам. Не ходи, ага, не мучайся понапрасну, оставайся здесь переночевать.

Это глупость, понятно, была. Но Гёроглы поверил пастуху.

– Ну, что ж, пожалуй, останусь, – ответил он, решив заночевать у пастухов.

А чабанам того и надо – начали они ловить, резать и свежевать его же баранов, принялись готовить яхна, тамдырлама, ишлеме, гомме… А когда занялся следующий день, Гёроглы спросил:

– Ну, чабаны, прискакал Гыр-ат?

– О ага, да откуда ему знать, что ты здесь! Если он, играя, сбросил старуху, то небось пасется где-нибудь в горах. Поднимись на гору, покличь своего Гыр-ата, песню спой ему – он услышит твой голос и, глядишь, прискачет.

– Ну, что ж, спою, пожалуй, – решил доверчивый Гёроглы и стал взбираться на гору.

А пастухи у него за спиной перешептывались:

– Ловко мы провели его! Не можем мы к мейхане твоей прийти, приветствовать тебя, так хоть здесь, в горах, пение твое послушаем, с нас и этого будет довольно…

А Гёроглы взобрался на гору и запел, призывая Гыр-ата:

 
"Мать твоя из авутов, отец твой род ведет
От белых, могучих птиц. Любой джигит
Забудет богатство и разум ради тебя,
Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди!
 
 
Высок твой круп, суха твоя голова,
С четвертого года на пятый – жизнь твоя,
В день жестокого боя – товарищ мой,
Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди!
 
 
Весна цвела, когда уходил Гыр-ат.
Очи твои в слезах, копыта в пыли,
Подлая дочь Хирсы увела тебя,
Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди!
 
 
Счастьем было бы сесть на тебя верхом,
Старуха злобная выкрала тебя,
Друг твой, Гёроглы, страдает из-за тебя,
Взращенный мной в Чандыбиле, Гыр-ат, приди!"
 

Ну, да где там – не прискакал Гыр-ат!

– Эх, чтоб тебе пропасть, из-за тебя я целый день потерял, – сказал Гёроглы и, поспешно спустившись с горы, пошел своей дорогой. Шел он, шел и дошел до реки Араз. Посмотрел – течение бурное.

– О боже, покровитель мой, как тут быть? На Гыр-ате реку перемахнуть ничего не стоило. А теперь, видно, надо броду искать.

Подошел он к берегу и увидел следы Гыр-ата. Пригляделся и понял, как было дело: сев на коня, старуха хлестнула его плетью, и конь перескочил реку, да на пятнадцать гезов дальше от берега на землю опустился.

Закричал он и рухнул на землю без чувств. Только через три часа пришел он в себя и сел, рыдая, на берегу реки. Стал утешать он себя: "Не горюй, мое сердце, не плачь. Слезы – удел малодушного, труса". Но, вспомнив Гыр-ата, вновь залился слезами и запел.

Едва закончил песню Гёроглы, как подскакал к нему всадник и сказал:

– Давай руку, сын мой! – и посадил на коня позади себя. – Закрой глаза! – повелел он.

Гёроглы закрыл глаза. Три часа скакали они, и вновь всадник приказал:

– Открой глаза!

Открыл глаза Гёроглы и увидал, что стоят они на какой-то горе. Рядом родник журчит. Отдохнули они, попили чай, покурили кальян. В стороне Кыблы виднелась крепость.

– Видишь эту крепость, сын мой?

– Вижу.

– Это и есть Нишапур. А поодаль красуется гора Серви-даг. Нишапур и Серви-даг как две крепости стоят. Во вторую крепость, сын мой, не ходи. А попадешь в Нишапур – не торопись. Минет год, и всевышний вернет тебе коня.

Оглянулся Гёроглы, а всадника уже и след простыл. Это был покровитель Гёроглы, Лев божий.

Гёроглы подумал: "Э, ведь я мог спросить его, где мой конь. Да ладно, теперь как-нибудь и сам найду".

Поспешно спустился он с горы, торопясь войти в крепость до захода солнца, пока не закрыли ворота.

– Не приютите ли божьего странника? – спрашивал он всюду, где видел свет.

– Ступай прочь, проклятый! – отвечали ему.

У других ворот спрашивал он:

– Не приютите ли божьего странника?

– Ступай прочь!

Он идет к следующему дому:

– Не приютите ли божьего странника?

– Прочь! Прочь! – раздавалось в ответ.

Отовсюду гнали его. А причина тому была проста. Когда старуха привела падишаху коня, тот повелел объявить повсюду: "Кто в этой крепости окажет гостеприимство человеку, говорящему по-туркменски, тот будет казнен, имущество его отдано на разграбление, да еще с родственников будет взыскано десять золотых!"

Бродил Гёроглы по улицам чуть не до полуночи и набрел на мейхане, где шумно пировали сорок каландаров. Они каждый вечер приходили сюда, приносили все, что им удавалось раздобыть за день, и устраивали гулянку, веселились с музыкой, с песнями. Добрый час глядел на них Гёроглы с улицы. Тридцать две мелодии сыграли каландары и все в лад; были у них и карнай, и сурнай, баламан и гиджак, чингире, баб, аргулум. Каландар, сидевший в углу, бил в барабан.

Поиграли каландары да и отложили инструменты. Решили передохнуть, чаю попить, кальян покурить. Тут Гёроглы и вошел в мейхане.

– Салам-алейкум! – приветствовал он каландаров.

– Э, проклятый! – закричали каландары. – Весь пир нам испортил. Сюда не подходи, там садись.

Присел Гёроглы на корточки у порога, прислонился спиной к стене. Пьют чай каландары, курят кальян, неше в рот кидают, а Гёроглы в сторонке сидит и смотрит. Что поделаешь, коли не угощают! Да не усидел Гёроглы! Заметил поблизости тар каландаров, взял его в руки и ударил по струнам пять-шесть раз. Рядом карнай увидал. Что-то полым он кажется. Легко ли играть на нем? – подумал Гёроглы, взял его в руки и что было мочи подул раз пять-шесть.

Захмелевшие каландары со страху кинулись вон. Стоят на улице и гадают: "Что за беду нам небо послало?" А Гёроглы после карная взял сурнай, затем баламан, гиджак, наконец, взял в руки дутар. Искусно играл Гёроглы, дутар в его руках пел, как соловей. Понравилась его игра каландарам – стали они возвращаться один за другим. Сидят и молчат, слушают. Поиграл Гёроглы и поставил дутар к стене.

Тогда стали подходить к нему каландары и приветствовать:

– Салам-алейкум!

– Да ты, приятель, видать, молодец что надо. Ты играешь как мастер. По всему видно – ты нам подходишь. Расскажи нам, из какого ты рода?

– На что вам знать мой род? Вы что, женить меня собрались?

– Эге, да ты ершист, приятель! А знаком ли тебе вкус чая, кальяна?

– Знаком, конечно.

– Так дать тебе кальян?

– Давайте.

– И чаю выпьешь?

– Давайте.

– А как гёкнар?

– И гёкнар мне по душе.

– А что ты скажешь о вине, насе?

– Уж лучше бейте, да давайте. Чего понапрасну спрашивать?

Ему подали все.

– Эй, приятель, кто играет, тот и петь, видно, умеет. Не споешь ли нам под эту музыку?

– Могу.

– Ну так сыграй и спой нам!

– Джигиты! Спеть-то я могу, да языка я вашего не знаю. Я знаю язык туркмен, – ответил Гёроглы.

– Э, гордись своим языком, речью своей гордись. Туркменскую речь нам и хотелось послушать. Пой по-туркменски, мы все поймем!

– Ну, коли так, спою, – согласился Гёроглы. Взял он в руки саз и поведал в песне о своих скитаниях:

 
"Странствовал я тайком на дорогах любви.
Козни злобной старухи сгубили меня.
Человека порой губит его язык.
Язык мой – враг мой – заставил меня страдать.
 
 
Бродить бы мне средь высоких гор любви,
Вражьи крепости сжечь, трон сокрушить,
Сорвать короны тюльпанов. Пчелы гудят:
Мед мой – враг мой, заставил меня страдать.
 
 
Ветер любви шумит в моей голове,
Эренов острая сабля беспутных сечет,
И говорят мне те, кто не знает пути:
Путь мой – враг мой, заставил меня страдать.
 
 
За край одежды пира держится Ровшен,
Только тому, кто верит, доступна цель,
Утром, пролетая, мне кричат журавли:
Крик мой – враг мой, заставил меня страдать".
 

Закончил песню Гёроглы, и каландары осыпали его восторженными похвалами.

– Ой, ой, какая песня, как он поет о летящих журавлях! Да, пожалуй, нет певцов, равных ему!

Из песни Гёроглы поняли они лишь последнее слово "журавли".

Каландары стали совещаться:

– Э, друзья, не найти нам нигде другого такого джигита-бахши, такого доброго джигита. Пусть он остается с нами, никуда его не отпустим!

– Послушай, приятель, ты нам очень подходишь. Оставайся с нами. Мы не отпустим тебя, – сказали они Гёроглы.

– Я тоже повсюду искал, но не мог найти таких джигитов, как вы, – ответил Гёроглы.

Было их сорок каландаров, стало сорок один.

– Ну, приятель, теперь скажи нам свое имя.

– Да я ведь сказал свое имя в конце песни! Меня зовут Ровшен!

– Да брось ты! Разве это имя? Прозвище свое скажи, люди-то как тебя зовут? Знаешь небось, что у отважного джигита два имени бывает.

– Прозвище мое Ша-каландар, так люди меня зовут.

– Э, вот это имя так имя, имя что надо!

Назвался Гёроглы Ша-каландаром и остался с ними.

Какое занятие у каландаров?

Утром эти бродяги группами по пять – десять человек отправляются на заработки.

А что за заработки у каландаров?

Бродят они по караванному базару, попрошайничают, клянчат. Здесь выпросят горсть пшена, джугары, у бакалейщика щепотку табаку, чаю на ползаварки, у мясника – кусочек мяса, не больше яйца, жилы, шейные позвонки, у мелких торговцев – ломаную иголку, наперсток, несколько бусин и прочую дребедень.

"Ну, проклятые, и это весь ваш заработок? Хотите и детей-семью содержать, да еще чтоб вам на чай деньги остались?" – подумал Гёроглы. Не по душе это пришлось ему, и в конце концов отделился он от них, задумав свое дело. Вышел он из крепости через юго-западные ворота, пошел по широкой дороге и достиг горного прохода. Здесь укрылся он в пещере.

Этой дорогой ближе к вечеру люди двигались с базара. Гёроглы им не было видно, и он без помехи поджидал свою добычу. Долго ждал и наконец дождался – появились два торговца. Известно, какие бывают торговцы, у которых дела идут хорошо. Едут они на иноходцах в дорогих одеждах, держат изукрашенные поводья, на хурджинах сидят криво, тюбетейки, шитые золотом, надеты набекрень, и горланят во все горло: "Расстегни рукава, торе-ханум!"

"Подъезжайте поближе, проклятые, я вам покажу, я расстегну вам рукава!" – подумал Гёроглы.

Вот торговцы подъехали к проходу. Выскочил Гёроглы из пещеры и встал, подбоченясь, загородив дорогу.

– Салам-алейкум, приятели! Подъезжайте, давайте поздороваемся, – и протянул им руку. Некуда было свернуть купцам. Делать нечего, пришлось протягивать руку. А Гёроглы схватил их, стащил с коней, покрутил над головой и ударил о горную скалу – во все стороны полетели мозги из размозженных голов. Купцы испустили дух.

Надежно успокоив купцов, он поймал их коней. Хурджины снял, а коней отпустил, – по коням могли узнать его.

Вытряхнул он товары из хурджинов на землю. Известно, что за товары, – разные ткани. Из крепчайшей алачи связал он два узла, сложил в них ткани, закинул себе за спину и тронулся с добычей в обратный путь.

… О ком теперь рассказ? О каландарах. Собрались они в конце базарного дня в мейхане. Ша-каландара нет.

– Ты не видел его? – спрашивает один.

– А ты не знаешь, где он? – спрашивает другой.

– Он был в рядах резчиков, – сказал один.

– Вечером я видел, как он бродил, – сказал другой.

Тут входит Гёроглы, весь в поту, нагруженный тюками с тканями, и швыряет свою добычу на середину комнаты.

– Эй, Ша-каландар! Что это у тебя? Украл ты, что ли, это добро? Скорее рассказывай, проклятый!

– Сначала дайте мне чаю попить, покурить дайте. Переведу дух, потом расскажу.

– Попить и покурить можно и потом. Рассказывай, покуда хозяин не явился!

– О хозяине не беспокойся. Я его успокоил.

Тогда подали они ему все, что он просил. Всласть попил он чаю, покурил, утер пот и стал рассказывать.

– Ну, друзья, ваше занятие мне пришлось не по душе. Вот к концу базарного дня я и отделился от вас, решил добывать деньги самостоятельно. Пошел я на базар, где продаются ткани. Вижу – сидит с краю седобородый торговец. Я стал петь перед его лавкой. Спел "ашгын", "талхын", изящные газели Мешреба. Понравилось ему, и он подарил мне ткань "сары кирпик". Рядом с ним сидел торговец с черной бородой. Я и ему спел "ашгын", "талхын". И ему они пришлись по душе, и он подарил мне ткань "дараи". Следующим был молодой безбородый купец. Я и ему спел. Ему тоже понравилось, и он подарил мне ткань "мадан тюрмэ". Тем, кто дарил мне ткани, я пел и отблагодарил их песней… Ну, а у некоторых отнял, немного пригрозив.

– Те ткани ты получил за песни, а другие за что?

– Желтый торговец подарил эту материю, черный торговец ту, один преподнес вон ту, другой – эту ткань… – сбивчиво объяснял Гёроглы, но каландары поверили ему.

– Эй, друзья! Торговцы сказали мне: любо нам твое пение, и мы дарим тебе эти ткани, но гляди – в этой крепости их не продавай. Не то узнает наш хозяин и прибьет нас… Отнеси и продай их такому-то торговцу.

Утром один из каландаров взвалил тюки с тканями на осла, отвез их и продал торговцу. Полную суму денег принес назад. Тут-то поняли каландары, что такое настоящий заработок.

Посовещались они и надумали избрать Гёроглы своим вожаком.

– Эй, Ша-каландар! Ты теперь главный среди нас. Мы тебя избираем вожаком!

– Не буду я вожаком! Вижу я, что дурные у вас намерения. Не будете вы мне повиноваться, – возражал Гёроглы.

– Ну, что ты, Ша-каландар! Вот увидишь, мы будем тебе повиноваться.

– Коли будете послушны и будете все сорок ходить вместе, тогда я буду вашим вожаком. Таково мое слово, – сказал Гёроглы. – Сейчас не будет у нас заработка на базаре. Бакалейщики стали жадны, а с торговцев тканями мы взяли, что можно. Отправимся в село, добудем немного зерна.

И вот Гёроглы с каландарами – сорок один каландар – вышли из крепости и отправились в село.

У кого была кобыла, тот ехал на кобыле; у кого был жеребец, тот ехал на жеребце; некоторые ехали на ослах. Подъехали они к селению. Собаки подняли лай.

– Ну, друзья, кто мало даст зерна, отдубасите его! – наказал Гёроглы.

– Повелишь отнять у кого-нибудь тельпек, мы его вместе с головой снимем! – отозвались каландары.

Они помнили, сколько выручили денег за ткани, и теперь были рады повиноваться своему вожаку во всем. Они так и рвались в драку.

Подошли они толпой к дому бая. А в селе никто не ведал, что среди каландаров есть такой Ша-каландар. Думали, что это каландары как каландары, и подали им в дырявой торбе горсть пшена. Выхватил Гёроглы торбу и приказал избить бая. Все сорок каландаров накинулись на бая. На твердую землю швырнули бая, жестоко избивали его ногами. Остался лежать он на земле бездыханным.

Подошли к следующему дому. И тут подали им лишь горсть проса-джугары в разбитой миске. Ша-каландар схватил миску и сделал знак каландарам. Набросились они на этого бая и били его, покуда он не свалился.

– Ну, джигиты, от этих людей проку мало, пошли к другим, – сказал Гёроглы.

Двинулись дальше. А пока шли, повсюду уже разнесся слух, что среди каландаров есть один бесноватый. Дашь мало зерна – голову прошибет. Вышли навстречу каландарам почтенные старцы, аксакалы:

– О каландары! Остановитесь, сделайте милость! Коли зерно вам нужно, мы дадим вам, сколько надо. Не ходите по домам, не пугайте малых детей!

И понесли люди зерно – кто пять батманов несет, кто шесть. И вот уже в ряд выстроились мешки с зерном. Да, силой взять – не просить! Вернувшись, каландары целый дом забили просом– джугарой.

Потом отправились к баям-скотоводам, – те вернулись, мол, с летних пастбищ, и у них можно взять и козленка, и ягненка. Слава каландаров и сюда долетела. Навстречу им уже гонят скот: каждый второй козленок из двойняшек каландарам достался, каждый козел, что для стада негож, – тоже им; коза со сломанным рогом – им; больная, с паршой и чесоткой – тоже каландарам! Пригнали каландары домой целое стадо.

Расположились они в мейхане и занялись дележом. Каждому досталось по паре коз, а одна пара оказалась лишней.

– Ша-каландар, что сделаем с этой парой?

– Заколем и съедим.

Так и сделали.

Потом Ша-каландар сказал:

– Эй, джигиты! Тощие в этом году козы. Будем по очереди пасти их. Станут они жирными, тогда и поедим мясца в свое удовольствие.

Так и пасли каландары стадо по очереди сорок дней. На сорок первый день пришла очередь Ша-каландара.

– Ша-каландар! Мы тебя выбрали вожаком и пасти стадо не дадим. В твой черед один из нас пойдет со стадом, – сказали каландары.

– Это негоже. Я в своем селе очередь полива никому не доверяю. В свой черед сам буду пасти.

– Ну, коли так, паси сам! – согласились каландары.

Погнал он коз перед собой. А они, задрав хвосты, разбежались в разные стороны – за эти сорок дней, что их откармливали, уже привыкли бродить по посевам.

– Стой, стой! – кричит Ша-каландар, да не тут-то было. – Ну, Гёроглы, до чего ты дошел, окаянный, в козьего пастуха превратился, – ругал он сам себя.

Подошел Гёроглы к тальнику, отрезал толстый сук в полтора геза длиной и острогал один конец – ручку сделал. Стал этой палкой сгонять коз.

– Это ты, что ли, коза со сломанным рогом, уводишь всех в посевы, ты не даешь передышки? – приговаривал он и бил коз палкой. – Или это ты, рыжий козленок? А может, это ты, чесоточная коза? – и снова бил коз палкой, пинал их ногами, валил, убивал. Немного коз в живых осталось. Да и сам Гёроглы притомился.

"Загублю и последних, – решил он и загнал коз в посевы. – Чтоб вам обожраться и лопнуть!" А двух коз, причитавшихся ему, схватил за уши и поволок в крепость.

Ну, а если схватить мужчину за бороду, женщину за волосы, а козу за уши – они становятся жалкими и беспомощными. Козы кричали так пронзительно, что хоть из крепости беги.

Каландары сидели в мейхане и вдруг услышали шум, двое из них выбежали наружу. Видят – тащит Ша-каландар за уши двух коз.

– А куда он подевал остальных коз? – удивился один каландар.

– Наверное, продал с выгодой какому-нибудь торговцу, – сказал другой.

Не могли они дождаться, пока он подойдет, и еще издали закричали:

– Эй, Ша-каландар! А где остальные козы?

– Чтоб вы пропали, да и козы ваши и ваша проклятая страна! Что ж вы меня не предупредили, не сказали ничего, когда я погнал коз пасти?

– О чем не предупредили?

– Не сказали, что у вас в стране волки водятся. Любовался я козами, глядел, как они щиплют травку, а потом, по оплошке, перегнал их с берега реки в пески. А там на стадо напала стая волков. Только и успел я спасти своих двух коз. Остальных сожрали волки.

– Э-э, выходит, что он нас сделал нищими, голодными оставил, – пожаловался один каландар.

– А кто дал нам коз? – возразил другой.

Гёроглы оставил коз у двери и вошел в мейхане. Там он повторил свой рассказ. Каландары то выходили на улицу, то входили, – совещались между собой. Один предложил:

– Давайте-ка отберем у него этих двух коз, а ему под зад коленкой. Не будет от него нам проку.

Другие возражали:

– Нет, друг, так негоже. Заведем-ка лучше с ним беседу и будем почтительно называть его "ага-бий". Будем так называть его и скажем: "Правда твоя, ага-бий! Хорош у тебя чай, хорош твой табак. Так засыпь чаю в чайник, положи табак в кальян". Съедим все, что он сможет дать, а потом он и сам уйдет.

И сказали они Гёроглы:

– О Ша-каландар! Да будут эти козы жертвой ради тебя. Есть у нас игра, которую называют "беседа-меджлис". Мы хотим выбрать тебя ага-бием и начать игру.

– И у нас играют в эту игру, часто играют. Приезжего простака называют "ага-бий, ага-бий", пока не оберут его до нитки. Ну, что ж, если хотите, чтобы я был ага-бием для вас сорока, я согласен.

Каландары зашептались:

– Да он, выходит, и у себя дома такой же неудачник, проклятый!

– Ну-ка, расскажите об обычаях вашей страны, – сказал Гёроглы.

– Обычай наш таков: кого выбирают ханом "ага-бий", тот вначале устраивает угощение, а в конце – другое.

– В нашей стране такой же обычай. Ну, пусть это будет первым угощением, – сказал Гёроглы.

Зарезал он коз, только внутреннее сало оставил себе, а все остальное пошло каландарам на угощение.

– Друзья! Вот мое первое угощение. Но раз вы меня выбрали ага-бием, то придется вам выполнять все, что я скажу. Нет у меня дома, и я всем чужой. Не могу я валяться в мейхане, ожидая, пока мне дадут миску рисовой каши раз в неделю или в базарный день. Поэтому пусть один из вас кормит меня при заходе солнца, другой, когда стемнеет, третий – в полночь, четвертый – на рассвете, потом утром, в обед и снова вечером.

Желание его исполнили, и Гёроглы съел все за три-четыре дня.

И вот наступил его черед угощать. Сделал Гёроглы себе крепкий лук и стрелы. Взяв длинную веревку, отправился в поле, – ведь он собирался устроить угощение-меджлис, ему нужно было хорошо подготовиться. Все, что ни попадалось ему на глаза, Гёроглы поражал своей стрелой и нанизывал на веревку, – ящериц, сусликов, лягушек, ворон, удодов, жаворонков. Принес все это домой и повесил на кухне. Растопив сало коз, налил в котел одну тыкву воды. Сало всплыло и застыло. Затем Гёроглы наполнил большую миску песком, а сверху насыпал сорок агри рису и с нею пришел к каландарам.

– Друзья, здесь у меня нет знакомых бахши, музыкантов, чтобы пригласить их на нашу беседу-меджлис. Да не беда – лучшего, чем я, бахши и музыканта нет. Я развлеку вас, доставлю вам удовольствие, – сказал Гёроглы и стал петь, играть, беседой гостей занимать.

Близилась полночь.

– Эй, ага-бий, коли не раздумал, угощай. У нас в желудке купец уже готов товары принять.

– Погодите, знаю я одну интересную историю. Сейчас расскажу…

И Гёроглы начал рассказ.

– Скорее кончай!

Но Гёроглы и не думал кончать.

– Ага-бий, коли намерен ты угощать, то подавай угощение. А свой рассказ завтра доскажешь.

– Коль вы и впрямь так уж голодны, ступайте на кухню и готовьте угощение сами. Там все есть, что надо.

Едва он это сказал, как два каландара помчались на кухню. Там они увидели припасы.

– А ведь правду он сказал. Вот и мясо приготовлено для плова, – сказал один.

– Давай-ка поглядим, что у него в котле, – предложил другой.

Подняли они крышку.

– Сала-то много! – сказал один. Запустил он руку поглубже, а там одна вода.

– Зато рис хорош, – подумал другой. Сунул он руку в рис, а внизу песок, смешанный с рисом…

Вбежали они в мейхане.

– Что вы там копаетесь? У нас давно животы подвело, – закричали каландары, завидев их. – Коли у него там есть что-нибудь, варите поживее!

– Дерьмом своим накормлю я вас, – сказал один каландар.

– А в чем дело?

– Посмотрели бы вы, что за припасы у проклятого чужака! – крикнул другой.

– Ну-ка, ага-бий, господин! Что это ты замышляешь, что это ты задумал? Или тебе неведомо, что эта крепость – Нишапур! Город с сорока четырьмя воротами. Это владение шаха Балы-бека. Здесь шутки плохи. Вставай, подавай угощение, ты, вислозадый зангар!

– Вместо угощения, друзья, я спою вам превосходную песню. Кто разумен – уйдет тихо, без шума, а кто не больно-то умен, пусть сидит! – ответил Гёроглы, взял в руки саз и запел, обращаясь к каландарам.

 
"Давайте, беки, есть и давайте пить,
Жизнь пришла и уйдет, когда настанет час,
Неумолимо рекой время течет,
Тайна откроется нам, когда настанет час.
 
 
Мы – люди – бредем, как длинный караван,
Пред властью единой Истины нет щита,
Придут муравьи, уйдут, – хоть муравейник свой
Строят и строят, – когда настанет час.
 
 
Через высокие горы нас проведи,
Гыр-ата моего, о Могучий, верни,
Старуха, что украла коня моего,
Ко мне попадет, когда настанет час.
 
 
Руины и обломки – таков этот мир,
Страдает и кровоточит сердце мое,
Черной земли неумолимый дракон
Поглотит все это – когда настанет час.
 
 
Бей, Гёроглы, бей, Гёроглы, врагов,
Многие пытались пристанище здесь найти,
Разбивали шатры… и потом
Откочевали, когда наставал час".
 

Прослушали каландары песню, и один обратился к остальным:

– Уразумели вы, что он спел?

– Да, уразумели.

– Что же он говорит?

– Он говорит: вставайте, откочевывайте!

– Эх, друзья! Его слова "вставайте, откочевывайте" – это счастье божье! Счастлив будешь, если откочуешь благополучно. А его слова – "бей, Гёроглы, бей" – означают, что он хочет убить нас. Какая уж перекочевка.

Из другого угла выскочил один каландар. Этот был горяч, он крикнул:

– Ишь ты, песни его слушай, еще чего! Вставай и подавай угощение!

– Друзья, а что вы скажете, если еще до рассвета каждый из вас отведает горячего супа из маша? – спросил Гёроглы.

Суп из маша для курильщика опия все равно что наказанье божье, и каландары бросились избивать Гёроглы, крича:

– Погоди! Дай мне ударить!

– Бей его, покуда он не скажет "Хазрет кабла", – приговаривал старейший каландар.

– Джигиты, пните меня в голову разочков пять-шестъ, чтоб согрелась. А то голова совсем холодная, – кричал Гёроглы.

– А что? Думаешь, если мы пнем тебя в голову, так мир перевернется? Получай! – И каландары стали пинать его в голову, да так, что он ртом зарылся в землю.

– Ну, теперь хватит! – проговорил Гёроглы и вскочил на ноги.

Осмотрелся он по сторонам и увидел у двери шестопер каландаров – он был подвешен за темляк. Гёроглы схватил шестопер, накинул на руку темляк и одним прыжком оказался за порогом.

– Ах, проклятый! Ишь каков! Угощенья не поднес, да еще шестопером пугает.

С возгласом "алла" на Гёроглы бросились двое. Гёроглы огрел каждого по спине, да так, что они растянулись. Кидались на него и другие, но тотчас же в страхе отступали назад. Гёроглы бил по головам, разбивал их, как орехи. Каландары подумали: "Даже если вырваться из его лап, все равно придушит, проклятый!" Гёроглы стоял в дверях, широко расставив ноги, и каландары стали проскакивать у него между ног.

– А, вот ты где! – приговаривал Гёроглы и, перекинув шестопер, бил им через плечо. Кому в лоб попадет, тот катится прочь.

Гёроглы играл шестопером, поддразнивая каландаров:

– Ну, что же вы, угощайтесь, подходите!

Глядят каландары – ни вверху, ни внизу нет спасенья. А на пороге Гёроглы, возбужденный видом крови, стоит с горящими глазами. И тысячи золотых не пожалел бы теперь любой каландар хоть за мышиную норку.

"Пожалуй, довольно", – подумал Гёроглы, и отошел от дверей. Вырвались каландары на улицу и помчались из крепости в степь.

Гёроглы, прикинувшись, что не может догнать их, бежал и покрикивал вдогонку:

– Ну, что же вы – жрите свое угощение!

– Не нужны нам угощения…

– Эх, проклятые! Для того ли из такой дали я добирался сюда, чтобы кормить-угощать сорок каландаров?! – с укором сказал Гёроглы и повернул назад.

Каландары отправились по домам. Несколько каландаров отдали богу душу с перепугу, у других от страха рот и нос обметало, три месяца оправиться не могли.

Гёроглы вернулся в мейхане. Выпил чаю и, покуривая, размышлял:

"Трудно прожить год, живя пять дней в одном месте, пять дней в другом. Надо бы найти легковерного, недалекого человека, чтобы взял меня к себе приемным сыном. Так пройдет год, наступит срок, и великий господь возвратит мне коня".

Позвал он в мейхане одного торговца, да и продал ему все зерно. Выручку положил в карман и отправился на базар.

Шел Гёроглы по базару, заметил седобородого торговца и сразу понял, что это именно тот, кто ему нужен. Приблизился, опустился на колени и почтительно поздоровался. А старик вместо ответа ударил его в грудь тыльной стороной ладони.

– Почему ты бьешь меня, отец?

– Я ударил тебя потому, что падишах объявил через глашатаев: "Если с кем заговорит чужеземец на туркменском языке и тот примет его к себе в дом или если он станет разговаривать с чужеземцем, он будет казнен, а имущество его отдадут на разграбление, да еще будет взыскано десять золотых". Вот потому я и ударил тебя.

– Отец! Я не туркмен. Я долго жил среди туркмен, я знаю их язык, привык к туркменам.

– Коли ты не туркмен, то откуда же ты родом?

– Я родом из Беджана.

Оказалось, что мать этого старика тоже была из Беджана. Получилось, что старик чуть ли не родич ему…

– Земляк, а что ты тут делаешь?

– Некуда мне идти, отец, негде голову приклонить. Хотел бы я заменить сына тому, у кого нет сына, заменить дочь тому, у кого ее нет.

– Ох, у меня нет сына. Будь мне сыном!

– Отец! Неужели ты не видишь? Конечно, я твой сын, – с жаром ответил Гёроглы. А когда кончился базарный день, взвалил на себя хурджин старика и пошел следом за ним, как сын.

Старик расспрашивал Гёроглы о стране своей матери, о разных краях, проверял, знает ли он то-то и то-то. Ну а Гёроглы – где только он не побывал! Он все правильно называл – где мечети, где какой мост, где кладбище, заросшее гребенщиком, где каменные колодцы…

Придя в дом старика, он отдал ему всю выручку от продажи зерна.

– Да у тебя, сын мой, заработок неплох.

– Э, отец, если надо будет, я могу заработать и больше.

Чем же теперь стал заниматься Гёроглы?

На другой день отправился он один на нишапурский рынок как каландар. Он шел, думая, что идет по прямой улице, но то и дело попадал кому-нибудь во двор, то в тупик. Заблудившись, глядел он в небо, стоял в растерянности. "Нет, это никуда не годится. Надо хорошенько знать улицы, иначе ничего не получится", – размышлял Гёроглы. Повстречал он четырех каландаров, которых не знал раньше. Пошли они вместе.

Выклянчив немного денег и кой-какую одежонку, шли они после окончания базарного дня. Гёроглы не знал дороги. Он громко разговаривал, а от его топота содрогалась земля. Один каландар сказал:

– Послушай, друг, ступай потише, да и говори вполголоса!

– А почему? – удивился Гёроглы.