Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

Когда Гёроглы ушел, джигиты заговорили:

– Ну, вот, Косе! Посмеешься теперь над самим собой.

– А в чем дело?

– Ты что – не понимаешь, что теперь будет? Ведь Гёроглы придет к ним, Агаюнус и Овез будут сидеть и плакать, а его сестра Гюль-Ширин расскажет ему все, как было. Он вернется сюда и всех нас изрубит своей саблей!

– Мы тогда хотели бежать, а ты нас отговорил…

– Не тревожьтесь, джигиты! – успокаивает их Косе.

– Не тревожьтесь? Ты надеешься остаться в живых?

Тут и на Косе напал страх. Он задумался.

– Джигиты, не запугивайте меня. Бегством нам не спастись. Агаюнус ведь женщина умная. Она не станет гневаться по пустякам. Она и Гёроглы успокоит. Вот увидите – если Гёроглы вернется сюда вместе с Овезом, то нам не грозит ни смерть, ни мучения. Если он появится один, тогда нам не спастись…

А Гёроглы пришел в свой дом. Овез сидел и плакал, плакала и Агаюнус. Гюль-Ширин все рассказала о проделках Косе и джигитов. Гёроглы пришел в ярость, рассвирепел, весь напрягся, и усы топорщились, как пики.

– Так-то отплатили мне мои джигиты за мою доброту, за все, что я делал для них! Всем им дам попробовать моей сабли!

– Сядь, успокойся! Ты задумал убить своих сорок джигитов, а потом будешь искать новых сорок?

– Разве трудно найти сорок нахлебников?

– Сядь! Откуда ты знаешь, что новые будут лучше этих?

Гёроглы опустился на землю.

– Ох, Гёроглы! Мало ли что бывает на свете, мало ли кто что скажет. Не стоит гневаться из-за этого. Джигиты твои, к которым ты привык, лучше других. Ступай к себе в мейхане. И не буйствуй во время чаепития и курения, – сказала Агаюнус.

И отправила с ним Овеза.

Джигиты сидели в страхе и ждали решения своей участи. И вот появился Гёроглы, с ним был и Овез. И поэтому джигиты немного успокоились.

Гёроглы вошел и сел, рядом с ним сел Овез. Все молчали – никто не промолвил ни слова. Гёроглы понял, джигиты боятся – вдруг он накинется на них. "Не буду пугать их, пусть успокоятся!" – подумал он. С грустью вспомнил Гёроглы все, что случилось, одиночество свое вспомнил, взял в руки саз и обратился к джигитам с песней.

 
"Если джигиту трудное дело грозит.
Брат удалой, храбрец необходим ему,
Против разлуки, против жестокой судьбы
С другом надежным, как лев, должен он быть.
 
 
Ящерица – драконом себя зовет.
Каждая тварь себя чудовищем мнит,
Но молчалив и кроток истинный дракон,
Чтоб быть осторожным – разумным должно быть.
 
 
Муха думает, – я никогда не умру,
Я ведь не сею, не жну и не устаю,
Одинокий молвит, – я никогда не смеюсь,
Брат – удалой храбрец – должен с ним быть,
 
 
Плот в долгих скитаниях узнает цену воды,
Цену доброму молодцу знает народ,
Цену народа знает раб. На глазах
Благочестивого юноши слезы должны быть.
 
 
Слово джигита – его нерушимый закон,
Храброму джигиту смерть в бою не страшна,
Окровавленные головы после сечь
К седлу джигита привязаны должны быть.
 
 
Резвый и сильный нужен джигиту скакун,
Радостно сердцу видеть такого коня,
Надо, чтоб у любимой черные кудри вились,
Брови у ней словно калам должны быть.
 
 
Меня называют разно, – имя мое Гёроглы,
Кто не знает имя свое – собачий сын,
Я сын бека, я прирожденный джигит,
Пятеро врагов против меня должны быть".
 

Когда он допел песню, Косе понял, что они избежали не только смерти, но и страданий.

– О Гёроглы, ты так говоришь с нами, это оскорбляет нас.

– А что, разве мне нельзя оскорблять вас, Косе?

– А что ж приключилось, что ты хочешь оскорбить нас?

– Ты что же – хотел сделать что-нибудь похуже? Мало ты издевался над ними, бросая в ворота камни?

– О Гёроглы, да ведь ты ничего не знаешь. И они тоже ничего не знают. Они ведь были в крепости и ни о чем не ведали. Один человек в поле сообщил нам о тебе скорбную весть. Вот мы и решили пойти к твоим любимым, посоветоваться с ними, обсудить все вместе. Если ты погиб, то попытаться получить твое тело: а если жив, то разузнать, где же ты находишься. Только за этим мы и пришли к воротам. А они не захотели открыть, и зло нас взяло – мы и начали бросать в ворота камни.

– Негоже ломать хорошие ворота, Косе!

– Гёроглы, ну что ты все твердишь об этих воротах. Да за пять золотых сделают ворота получше, чем те.

– Сделают! Конечно, сделают… Да не в этом дело. Вся беда в том, что вы ничего не умеете ценить! – ответил Гёроглы и обратился к ним с песней.

 
"Не стоит просить ворону петь, как соловей,
О ценности розы что она может знать!
Дикая птица, что вечно бродит в степи,
О ценности озера что она может знать!
 
 
Кто не сеет, не проводит на поле межи,
Кто гостю на скатерти не предлагает хлеб,
Кто жала пчелиного в коже не имел, —
О ценности меда что он может знать.
 
 
Если в крепости каждый сам себе голова,
Если междоусобье раздирает страну,
Если у человека веры нет в груди,
О ценности покровителя-пира что он может знать.
 
 
Кто горечи не знал и сладости не знал,
Кто только покупал и сам не торговал,
Кто, умирая от жажды, не лежал на песке,
О ценности воды что он может знать.
 
 
Кто не смог совершенным джигитом стать,
Кому неизвестны слезы, улыбка чужда.
Кто сам не разумеет ценности своей,
О ценности других, что он может знать.
 
 
В эту обитель праха пришел Гёроглы,
Двуличия и лжи нету в его словах.
Кто понаслышке знает искусство войны,
О ценности воина что он может знать!"
 

Едва он допел песню, как Овез молвил:

– О мой господин! Не упрекай их больше. Ступай к Агаюнус-апа, она ждет тебя.

И просветлел лицом Гёроглы – простил джигитов. Радостный и веселый, отправился он к своей пери. Обнял ее… Что дальше, сам знаешь.

… Не всякому дано совершить такие подвиги и добиться своей цели!

Калевипоэг. Эстонский героический эпос

Запев

'Калевипоэг'. Худ. К. Лухтейн

 
Дай мне каннеле, Ванемуйне!
Песнь в уме моем созрела.
О старинных поколеньях
Повесть дать хочу я миру.
 
 
Громче вы, голоса живые,
Пойте в недрах сокровенных,
В золотых глубинах сердца
О деяньях незабвенных!
 
 
Выйди из волн прозрачных Эндлы,
Дочь седого песнопевца,
Заплетающая косы
Перед зеркалом озерным.
 
 
Поднимайтесь дружно, тени древних
Витязей и чародеев,
Оживайте, вереницы
Калевитян величавых!
 
 
Полетим мы в страну полудня,
Повернем оттоль на север,
Где побеги их, как вереск,
Где их отпрыск на чужбине.
 
 
Все, что взял я на отчем поле,
Что собрал с чужой полоски,
Все, что принес мне буйный ветер,
Прикатили волны моря,
 
 
Все, что берег в себе я долго,
В глубине души лелеял,
На орлиных гордых скалах
Укрывал крылом от бури, —
 
 
Все звенеть я заставил в песне
Для чужих людей далеких.
А весны моей любимцы
Беспробудно спят в могиле.
 
 
И мои соловьиные трели,
Кукования печали,
Зовы жаждущего духа
Не дойдут до слуха мертвых.
 
 
Буду я грустно и одиноко
Плакать звонкою кукушкой,
Буду на лугу широком
Петь, покуда не погибну.
 

Песнь девятнадцатая

Калевипоэг заковывает рогатого в цепи. – Счастливые времена. – Празднество и книга мудрости. – Вести о войне

 
От сражений отгремевших,
От боев, ушедших в древность,
Больше нам следов осталось,
Чем от нынешних сражений…
Но средь битвы калевитян
Нам сияет ярче солнца
Песнь о славном состязанье,
Песнь о схватке небывалой
С властелином преисподней.
Боры, горы вслушивались,
Дюны, скалы вглядывались.
Волны моря вспенивались,
И трясины вспучивались,
Дно морское колебалось,
Ширь земная сотрясалась
От усилий тяжкой битвы!
Мужи, к бою изготовясь,
Близ двора избрали место,
Площадь испытанья силы.
По обычаям старинным,
За бока друг друга взяли,
Всей десятипалой силой
Взяли за пояс друг друга,
За тугие подпояски.
Кровью налились их ногти,
Вздулись пальцы, посинели.
Все же был могуч Рогатый.
Хоть вода его томила,
Изнуряющая мышцы,
Сокрушающая силу,
Хоть у Калевова сына
Влага мощи вдвое силу
Нарастила, укрепила,
Все же их борьба тянулась —
Грозный розыгрыш победы, —
Длилась семь дней без отдышки,
Семь ночей – без останову.
Много раз в борьбе Рогатый
Подставлял кривую ногу,
Норовил свалить подножкой
Сына Линды дорогого.
Но стоял дубовым кряжем,
Тяжкою стеной железной,
Не споткнулся витязь Калев.
Чередою отрывали
От земли они друг друга,
С хрустом ребра сдавливая.
Чередою наземь с громом
Ставили, как будто Кыуэ
Ударял, колебля землю,
Потрясал поля и долы,
Волны на море вздымая.
Богатырь Калевипоэг,
Он не попросту боролся:
Он вьюном поверху пальцев,
Он, змеею из-под пальцев
Выскользнувши, изловчился,
Изготовясь к обороне.
Все же в нем ослабевала
Чудодейственная сила.
Но душа живая Линды
Зорким оком увидала
Ослабленье силы сына.
Вырвала она из прялки,
С копыла пучок кудели,
Тот пучок над головою
Раз двенадцать покружила,
А потом швырнула об пол —
Сыну милому примером.
Калевитян сын могучий
Понял знак своей родимой.
За ноги врага схватил он,
Крепко взял за голенища,
Вскинул с быстротою вихря,
Закружил над головою,
А потом как шваркнул оземь —
Трах! – на мураву сырую.
И тотчас – врага за горло,
Наступил на грудь коленом.
Снял кушак свой и проворно
Им Рогатого опутал,
Уволок врага вселенной
В потайной чулан железный,
Он скрутил его надежно
Цепью якорной тяжелой,
Ноги заковал в оковы,
В кандалы забил тройные.
Руки – наглухо в колодки,
Толстое кольцо стальное
Наглухо согнул на шее,
А потом кольцом железным
Пленника перепоясал.
Он ручные и ножные
Притянул к кольцу оковы,
Закрепил одним концом их
Наглухо в стене гранитной:
И, величиною с баню,
Прикатил валун из поля.
К камню этому ошейник
Приковал короткой цепью
И замкнул скобой железной,
Чтоб врагу ни пяткой дрыгнуть,
Ни пошевельнуть рукою.
Богатырь, труды окончив,
Пот со лба ладонью вытер
И заговорил с усмешкой:
"Ты, петух, в надежных путах!
Не скучай, не убивайся
Без меня, один оставшись!
Изливай тоску утесам,
Боль души – лесам дремучим,
Бедствие – пустынным дюнам,
Горе – скалам безответным,
Жалобы – болотам ржавым,
Оханья – чертополоху,
Вздохи – вереску лесному!
Мы с тобою квиты, братец!
Долг тебе сполна уплачен.
Сила правду утвердила.
Счастье мне дало победу!"
И тогда-то взвыл Рогатый,
Начал говорить, проклятый:
"Если бы я знал да ведал,
Видел бы спервоначалу,
Будущее разглядел бы,
Если б хоть во сне увидел,
Что потом со мною станет,
Что беда такая будет, —
Я б из подклети домашней,
Из-за печки бы не вылез,
В бой с тобой не выходил бы,
По следам твоим не рыскал!
Калевитян сын любимый,
Братец мой, могучий в битве!
Прежде вечера не кликай,
До зари не кукарекай!
Ведь пока не село солнце,
Трижды лопнет тоненькая
Скорлупа яйца удачи.
Могут трижды девять бедствий
Приключиться до заката.
Пощади меня, мой братец!
Искуплю вину я златом,
Серебром вражду прикрою!"
А увидев, что и слушать
Дюжий Калев-сын не хочет,
Стал шептать рогатый узник,
Колдовать скороговоркой…
Калевитян сын любимый
Весело шаги направил
В тайники сокровищ черта.
Там, где золото хранилось
В сундуках, обитых медью,
Серебро же ворохами
В крупяных ларях лежало.
Серебром пренебрегая,
Золото взялся он черпать,
Насыпать в мешки горстями.
Туго-натуго насыпал
Три мешка, набил четвертый.
А когда взялся за пятый,
Мышка пискнула из норки:
"Не бери так много, братец!
Тяжела, долга дорога,
Непосильной будет ноша!"
Витязь внял совету мышки
И мешок, порожний, пятый,
Бросил прочь, на край бочонка,
А наполненных четыре
Накрепко связал попарно,
Чтобы легче было несть их,
Перекинув через плечи.
Были хоть и невелики
Те мешки, да и не малы:
В каждом было по три бочки,
Шесть, пожалуй, рижских мерок
В каждом золота вмещалось.
Калевитян сын могучий
Те мешки взвалил на плечи
И пустился в путь обратный —
К солнцу дня, к родному дому.
Закачался мост железный,
Балки нижние прогнулись,
Треснули быки под грузом
Четырех мешков, висевших
На плечах могучих мужа.
Лютая хозяйка ада
Заскулила из-за печки,
Взвыла у котла похлебки,
Ртом большим запричитала:
"Будет! Будет! Заклинаю!..
Задохнешься ты в долине,
Околеешь по дороге,
Пропадешь в ольховой чаще
И сгниешь среди березок.
У дороги ты замерзнешь,
ПОД кустом падешь без силы
Издыхать в безлюдных дебрях,
Утопать в лесной трясине,
Умирать в лесу дремучем
На обед волкам голодным,
Воронам на расклеванье,
Детям леса на забаву!"
Калевитян сын могучий
Не слыхал ее заклятий,
Шел своим путем упрямо,
Хоть и тяжко золотая
Ноша плечи натрудила,
Грузно спину тяготила.
А как за собой оставил
Он долину преисподней
И приблизился к крутому
Выходу из подземелья,
Тут решил он стать на отдых,
Мощь вернуть усталым членам,
Час ли, два ли продремал он,
Сутки спал иль двое суток,
Сам о том не ведал витязь.
И никто в долине ада
Сна его не потревожил.
Не было ему препятствий
На пути его обратном.
А меж тем рассвет забрезжил
Над ущельем, в верхнем мире,
Отраженными лучами
В сумрак бездны проникая.
Калевитян сын могучий
Встал, пошел с тяжелой ношей
Кверху, потом обливаясь,
Раскрасневшись от натуги,
Охая, глотая жадно
Воздух горлом пересохшим
И стеная от усилий.
Алев – Калева помощник —
Друга ждать один остался.
Он сидел у края ямы
Над провалом преисподней,
Над норой, в которой скрылся
Калев-сын неустрашимый.
Алев ждал и днем и ночью,
Ждал с тревогой и любовью,
Зорких глаз не закрывая.
Сутки сутками сменялись,
Шла неделя за неделей,
Годом в скуке день казался:
И глубокие сомненья
В душу Алева запали:
Жив ли уж Калевипоэг?
Не погиб ли в подземелье?..
Но однажды на закате
Из глубин земных донесся
Дальний гул из недр бездонных,
Слуха Алева коснулся
Шум глухой шагов тяжелых,
Встрепенулся витязь Алев,
Начал вглядываться в пропасть,
Вслушиваться в гул подземный:
То не друг ли долгожданный
Подымается из бездны?
Ночью сумерки сменились,
Росы белые вставали,
Петухи зарю пропели,
Утро тучки обагрило.
Вылез из бездонной ямы
Витязь на поверхность мира.
Ношу золота поспешно
Сбросил наземь с плеч усталых
И упал в изнеможенье
На траву, с мешками рядом,
Распрямить спинные жилы,
Отдых дать усталым членам.
Алев-муж, удалый витязь,
Притащил воды проворно.
Освежил водою друга,
Напоил водой студеной.
Тут спросил Калевипоэг:
"Молви, долго ль, брат мой милый,
Пробыл я в подземном мире,
В царстве мрака время тратил?
Алев-сын ему ответил,
Объявил, как дело было:
"Ровно долгих три недели
Пробыл ты в подземном мире".
И повел такие речи
Калев о своем походе:
"Разуму непостижимо,
Недоступно человеку
То, что я в своих скитаньях
Увидал в долине ада.
Нет там ни столпов, ни граней,
Нет на небе звездных знаков —
Тех, что ставят дню пределы,
Меру ночи полагают.
День в аду не знает солнца,
Ночь в аду луны не знает,
Звезд на небо не возводит.
Там ни пеночки не слышно,
Ни кукушки златоклювой.
Нет закатов, нет рассветов,
Не блестят росою травы,
Не красуются в нарядах
Из серебряных туманов.
Зори в бездне не сияют,
День и ночь не разделяют!"
А потом он побратиму
О путях своих поведал,
О задержках пятикратных,
О преградах шестикратных,
О жестоком поединке
И о том, как был Рогатый
Пойман им, закован в цепи.
Алев-сын зарезал зубра,
На обед – быка лесного,
Что семь лет гулял на воле,
Ни ярма не знал, ни плуга.
Что ни год народ окрестный —
Перед праздником особо —
На него облаву правил,
Выгонял быка из чащи.
Целым войском выходили
Забивать лесного зверя,
Воевать с душой могучей.
Сотня мужиков здоровых
За рога быка хватала,
Тысяча детин отборных
Забиралась на загривок,
Семьдесят мужей отважных
Рогача за хвост держали.
Лишь богатыря в округе
До сих пор не находилось,
Кто бы стукнул по затылку,
Кто бы оглушил злодея
Обухом или дубиной.
Алев-муж, могучий витязь,
Он с лесным быком поладил:
Он ему на шею прыгнул,
За рога схватил крутые,
Между рог быка ударил
Топором своим тяжелым,
Перерезал бычье горло,
Крови выпустил сто бочек,
Снял семьсот кадушек сала.
Подкрепляться сели мужи,
Утолять свирепый голод.
Богатырь Калевипоэг
Нагрузил живот едою
Так, что он горою вздулся.
И улегся муж на травку
Отдохнуть после обеда.
Алев-сын, удалый витязь,
Сел на те мешки со златом:
От врага стеречь богатства,
Чтоб разбойник не подкрался,
Чтобы вор мешки не тронул,
Пальцы в них не запустил бы.
Калевитян сын могучий
Отдыхал от треволнений,
От сражений в недрах ада
И от ноши непосильной.
Ночь проспал и день проспал он,
Ночь, и день еще, и третий
День – до самого полудня.
Храп его летел на милю,
За две мили шелестели
Ветви от его дыханья.
Как тяжелый конский топот
Бревна моста сотрясает,
Так земля тряслась в округе
От могучего храпенья.
А как встал Калевипоэг,
Мужи двинулись в дорогу.
Алев-сын, удалый витязь,
Взял один мешок тяжелый,
Три мешка – Калевипоэг.
Калевитян сын любимый,
Из глубокой преисподней
Вынесший на нашу землю
Несказанные богатства,
Жил в то время в Линданисе
С побратимами своими.
Олев-сын, градостроитель,
Основал еще три града:
Город – в стороне полудня,
Город – в стороне восхода,
Город – в стороне заката,
Дряхлым старикам укрытье,
Беззащитным – место мира.
Калевитян сын любимый
Золота мешок истратил,
Чтоб украсить и устроить,
Заселить три эти града.
Полных три мешка червонцев
В клети под замком лежали
Для других работ в запасе.
И пришли к нему три друга,
Ниву слов пред ним вспахали:
"Ты налей вина в баклаги,
Положи подарки в торбы,
В кошели клади приманки:
Свататься поедем в Кунглу,
Выбирать тебе невесту.
В Кунгле есть четыре девы,
Что тетерочки лесные.
Мы силки поедем ставить,
Расставлять на птиц тенета,
Чтоб оттуда унести их,
Из ольховника сманить их!
В Кунгле девушки искусны
Ткать богатые полотна,
По серебряной основе
Золотой узор выводят,
Чередуют красным шелком!"
Калевитян сын любимый
Молвил братьям, усмехаясь:
"Что ж, поедем город строить,
Насыпать валы крутые,
Ставить новый дом для свадьбы,
Ложе брачное готовить!
, Из цветов построим город,
По углам поставим башни
Из черемухи цветущей,
А вокруг – валы из клена,
Дом – из желудей дубовых,
Из скорлуп яиц – хоромы,
Чтоб прохожие дивились,
Чужестранцы загляделись,
Умные бы разумели,
Для кого построил Калев
Этот город, эти стены!
Калев создал город счастья,
Терем радости построил,
Сделал ложе золотое
С шелковой плетеной сеткой.
Чтоб войти хотелось в терем,
Чудеса внутри увидеть,
За шелковою завесой,
Серебром насквозь прошитой,
Золотом переплетенной,
Из парчи – кайма завесы,
Из тройных златых волокон
Там вверху растет орешник,
Снизу яблонь расцветает,
По краям белеют вишни,
Яхонты меж ними рдеют.
На откорм коня возьмите,
Выходите верхового!
Откормите боевого
Моего коня гнедого!
До рассвета выводите
На шелковые муравы,
До зари – на край озимых,
До восхода – к водопою.
Тайно от людей кормите:
Дайте мерку пред рассветом,
На заре – овса досыта,
Две – после восхода солнца
И большую меру – в полдень!
Месяц-два коня кормите,
Да еще и третий месяц,
И четвертого с неделю.
Вот тогда пора и в упряжь
Рыжего, промеж оглобель!
Вот тогда коня направлю
Я по свадебной дороге,
По тропиночке девичьей,
К дому кунгласких сестричек,
Что на шеях носят бусы,
На головушках веночки.
Как роса осыплет шубу,
На кафтан туман осядет,
Дождик брызнет на повязку,
На платок падет градинка, —
Вот тогда-то и поедет
За женой Калевипоэг!"
Калевитян сын любимый
На пиру сидел с друзьями.
Над застольем – звон веселья,
Шутки, громкий смех и говор,
Пенясь, кованые чаши
По рукам мужей ходили.
Восклицая, гости пили.
Покровителю жилища
На пол – в дань – друзья роняли
Пену меда кружевную.
Брагу, свежий хлеб и мясо
И горячую похлебку
Ставили на камень Уку.
Говорливых струн хозяин,
Там певец сидел в застолье,
Птицу-песнь в полет пуская:
"Пять в долине древних было,
На загоне слов старинных,
Шесть неведомых гнездилось
Золотых в еловой чаще,
Пело семь в густой мозжухе,
Восемь – в ягеле болотном.
Там слова узлом вязал я,
Собирал я, услыхал я
Там впервые золотые
И серебряные вести!
Птица Сиуру, дочка Таары,
Синекрылая летунья
С шелковыми перышками,
Без отца ты народилась,
Проклевалась без родимой,
Выросла без милых братьев
И без ласковых сестричек.
Теплого гнезда не знала,
Мягким пухом выложенной
Колыбели материнской.
Это видел старый Уку,
Подарил тебе он крылья,
Сделал крылья легче ветра,
Чтоб на них дитя скользило,
Чтоб на крылышках летало
Высоко, до белой тучи,
До серебряного неба!
Птица Сиуру, дочка Таары,
Синекрылая летунья,
Высоко взвилась в полете,
Далеко умчалась к югу.
Как на север повернула,
То увидела три мира:
Первый мир – девиц румяных,
Мир второй за ним – веселых
Недоросточков кудрявых,
Третий мир – приют малюток,
Светлый терем малолетних.
Птица Сиуру, дочка Таары,
Крылья острые раскрыла,
С песней полетела к небу,
К солнца городу златому,
К лучезарному чертогу,
К медным месяца воротам.
Птица Сиуру, дочка Таары,
Крылья легкие раскрыла,
Над землей весь день летала,
Повернула пред закатом
К теремам высоким Таары.
"Где летала ты далеко?
Что в полете ты видала?"
Сиуру не испугалась,
Тааре птица отвечала:
"Где была я, где летала,
Там оставила приметы:
Перышко одно – на юге,
А другое – на востоке,
Третье же – на полдороге
Между полночью и полднем.
Что я видела в полете,
Есть об этом семь сказаний,
Восемь повестей правдивых.
Мчалась я путями Кыуэ —
Дождевой дорогой радуг,
Грозовой дорогой града.
Долго в небе я кружилась,
А потом помчалась прямо
И увидела три мира:
Первый мир – девиц румяных,
Мир второй за ним – веселых
Недоросточков кудрявых,
Третий мир – приют малюток,
Терем в холе выраставших,
Яблонями расцветавших".
"Спой о том, что ты видала,
Что в пути своем слыхала?"
"Мой отец, что я видала?
Что слыхала, золотой мой?
Игры девушек видала,
Сетованья их слыхала.
Почему красавицы те,
Почему кудрявенькие,
Одинокие скучают,
По желанному тоскуют?
У прохожих, у проезжих
Бедненькие спрашивают,
Нет ли у отца сыночка,
Пусть не Сын Звезды – другой кто.
Лишь бы девушек утешил
Да их жалобы услышал!"
Выслушав, ответил Таара:
"Ты лети скорее, дочка,
Поспешай, родная, к югу!
С юга поверни к закату,
Наискось оттоль на север,
К золотым воротам Уку,
К дому западной хозяйки,
К бабе северной на гряды.
Ты зови гостей оттуда,
Честных сватов с женихами!"
Калевитян сын любимый
В дружеском кругу пирует,
Над застольем звон веселья,
Шутки, хохот молодецкий.
Кружки браги, чаши меда
По рукам гостей ходили,
Мужи Калевову сыну
Пили здравье круговое.
Алев-муж, удалый витязь,
Выпускал в полет запевку:
"Лейте, други, пену меда
Покровителю жилища!
Пейте брагу, удалые,
Осушайте ковш узорный,
Чтоб ни капли не осталось
В том ковше золотодонном!
Прутья выбросил я в поле,
Доски выбросил в ольховник,
Поручни унес в рябинник.
Там, где выбросил я прутья,
Поднялись большие горы.
Там, где доски разбросал я,
Выросли дубы густые.
Там, где поручни оставил,
Тучи темные явились.
Где упала пена меда,
Там широкими волнами
Море шумно заиграло.
Что там выросло у моря?
То два деревца высоких:
Яблонька в цвету весеннем,
Рядом с ней – дубок кудрявый.
Сучья дуба полны белок,
Листья – птичек голосистых.
Наверху орлы гнездятся,
Речка льется под корнями.
В глубине большие рыбы,
Серебристые лососи,
Черные сиги играют.
Девицы стоят на взморье
По колени в шумной пене,
Входят в море с головою,
По плечи в икру лососью,
Что они за рыбу ловят,
Что там ищут, дорогие?
Рыбака ловила рыба,
Деточку взяла морская.
Унесло волною братца,
Глубиною поглотило.
Мать оплакивала братца,
Я пошел искать малютку
В волны шумные по шею,
С головой в икру лососью,
В глубину морской пучины.
Что нашел я под волнами?
Меч нашел на дне пучины.
Взял блестящее железо,
Взял я меч из волн глубоких.
С берега зовет сестрица:
"Воротись, мой милый братец!
Воротись домой, родимый!
Наш родитель умирает,
При смерти лежит родная,
Старший братец наш скончался,
Умерла сестричка наша,
Девушка лежит в соломе!.. "
Горько-горько я заплакал,
Поспешил домой скорее.
"Ох, бессовестная лгунья,
Выдумщица ты, сестрица!
За столом сидит родитель
Невредимый, с кружкой пива.
Матушка стрижет овечек
Ножницами золотыми,
А сестричка тесто месит,
На руках сверкают кольца.
Старший братец пашет поле
На волах дородных наших,
Борозду ведет глубоко,
Лишь звенят земные недра.
Полосатый вол – монеты
Старые выпахивает,
Белый вол – серебряные
Талеры выпахивает.
В борозде червонцы братец
Золотые подбирает,
Деньги черпает лукошком,
Хлебной меркою монеты,
В бочку золото ссыпает!"
Калевитян сын любимый
В дружеском кругу пирует:
Над застольем звон веселья,
Шутки, хохот молодецкий.
В пене ходит кружка браги
По рукам могучих братьев,
В честь победы – ликованье.
Сулев-сын, могучий витязь,
Развязал у песни крылья:
"Хмель кудрявый в палисаде,
Блещут шишечки красою,
Вьется кверху горделиво
По шестам-опорам частым,
Плетью скручиваясь туго!
Выходите, удалые,
Зрелый хмель снимать с подпорок,
Спелый хмель снимать идите,
На жердях сушить в овине!
У стены потом насыплем,
Он в котел пойдет оттуда,
Из котла забьется в бочку
И в пивной полубочонок.
Только в кружки пеной хлынет —
У мужчин отымет разум,
Пол-ума возьмет у женщин
И в обман введет сестричек.
Как ходил мой милый братец,
Как невесту ездил сватать,
Он проехал по долине,
Проходил сквозь частый вереск.
Повстречал он по дороге
Четырех невест кудрявых.
Стал он спрашивать красавиц:
"Почему вы, молодые,
Далеко ушли от дома?"
Девушки ему сказали,
Отвечали молодые:
"Из села идем мы в город,
Мы в посад идем, голубки,
Милые, идем на рынок,
По рядам гулять торговым…
Раз высмеивали парни
Нас, кудрявых, на гулянке.
Много сплетников в округе,
Много в селах злоречивых,
Вот они и стали хаять,
Стали девушек позорить".
Я силки речей расставил,
Стал опутывать голубок:
"Покажи лицо, невеста,
Милый взгляд, румянец нежный!"
Застыдились, заалелись,
Убежали молодые
Через поле быстро к дому.
Я им вслед шаги направил,
Поспешал бегом за ними.
Стал смотреть я сквозь ворота,
Стал поглядывать сквозь ставни —
Спать легли они в подклети.
Как я их увидел, милых,
Сердце у меня заныло,
Все во мне захолонуло…
Вьется хмель-гордец, что кудри,
Блещут шишечки красою,
"Хмель, ты девушек не трогай!
Ты для девушек не шутка!
А веселье зачастую
До беды, до слез доводит".
Калевитян сын любимый
В дружеском кругу пирует.
Над застольем звон веселья,
Хохот, шутки-прибаутки.
В пене ходит чаша меда
По рукам могучих братьев,
В честь победы – ликованье.
Да и как могли помыслить,
Как могли они предвидеть,
Прежде времени проведать,
Что за вести к ним несутся,
Что за грозное несчастье
Поутру их ожидает!
Ходят спешные приказы
По окраинным заставам,
Мчат лихих гонцов гнедые
Скакуны в медвежьих шкурах.
Отовсюду к Линданисе
Вести грозные стремятся:
Вновь гроза войны нависла!
Из-под Пскова скачет парень,
А другой – с лугов латышских,
Третий – из дубравы Таары
С горькой вестью о несчастье,
С вестью о беде нежданной.
Уж к латвийским побережьям
На судах морских приплыло
Множество людей железных,
От границ земли поляков
Войско движется другое —
Убивать народ и грабить,
Добрый мир в стране нарушить,
Праздник завершить бедою.
Мчитесь, быстрые посланцы!
В кошелях своих глубоких
Донесения старейшин,
Вести черные несите!
Калевитян сын любимый
В дружеском сидел застолье,
В горнице своей высокой,
И в полет беспечной шуткой
Птицу-песню выпускал он:
"Ну-ка, выпьем, братья-други!
Изопьем хмельного меду,
Во хмелю повеселимся,
Осушая чаши пива,
Пира славного кувшины!
Край о край бокалы сдвинем,
Пену меда сбросим на пол,
Чтоб светила нам удача,
Чтобы радость расцветала,
Чтобы век светило счастье
Над высокой нашей кровлей!
В поле обручи я брошу,
В березняк – покрышки кубков,
Вытащу столы в ольховник,
Донья бочек разбросаю.
Завтра сам искать начну я,
Выйду глянуть до рассвета,
Что из обручей дубовых,
Что в березнике из крышек,
Из столов в ольховой чаще,
Из разбитых досок доньев
Выросло прохладной ночью.
Люльки шест из прутьев вырос.
Крышки кубков превратились
В деревенские качели.
Поднялись из досок доньев
Для сказителей скамейки.
Девушки – на шеях бусы —
Милые пришли качаться,
Петь веселую былину,
Так, что море взволновалось,
Корабли в волнах бросая.
И пришли спускать кораблик
На взволнованное море.
Бусы вешали на иву,
На кустарник – ожерелья,
Ленты на песок бросали,
Кольца сыпали на гравий,
На морской валун – браслеты.
Приплыла из моря щука,
Черный рак приполз из тины,
Птица-чайка прилетела,
Бусы оборвали с ивы,
Утащили ожерелья,
Унесли с собой браслеты,
Ленты красные украли,
Кольца с гравия морского.
Девушки – на помощь кликать,
Звать защитника в несчастье:
"Выдь на помощь, парень Харью!
Выйди, молодец из Пярну!"
Но не слышал парень Харью,
Добрый молодец из Пярну.
Услыхал, пришел на помощь
Парень скал – игрок на гуслях:
"Что вы плачете, голубки,
Жалуетесь, золотые?"
"Мы пошли спускать кораблик,
Вышли песню петь над морем,
Бусы вешали на иву,
На кустарник ожерелья,
Ленты на песок бросали,
Кольца сыпали на гравий,
На морской валун – браслеты.
Приплыла из моря щука,
Черный рак приполз из тины,
Птица-чайка прилетела,
Бусы с ивы утащили,
Взяли наши ожерелья,
Унесли с собой браслеты,
Кольца – с гравия морского,
Ленты красные украли!"
Тот игрок на шведских гуслях,
Парень, девушкам ответил: '
"Вы, голубушки, не плачьте!
Не печальтесь, золотые!
Мы разбойников поймаем,
Закуем воров в железо!"
Снял тогда с плеча он гусли
И повел смычком по струнам,
Песню начал ведовскую.
Волны замерли на море,
Тучи в небе стали слушать,
Приплыла из моря щука,
Черный рак приполз из тины,
Птица-чайка прилетела.
Кольца, бусы, ожерелья
Принесли они обратно.
Парень скал, игрок на гуслях,
Молвил девушке с мольбою:
"Будь женою мне, голубка!
Что ни день у нас, то праздник,
Круглый год у нас пируют!"
"Не могу я, милый братец,
За тебя пойти женою!
В наших селах много сватов,
Женихов полно в округе.
Вот ужо настанет осень,
Псы дворовые залают,
Сыновья Железной Лапы
Привезут вина бочонки.
А тебе спасибо, братец,
Благодарствуем за помощь!
Больше заплатить не можем".
Той порой, пока сын Калев
На пиру сидел веселом,
В горницу вошел приезжий —
Чародей лопарский Варрак.
Ласково сказал он, гладя
У хозяина колени:
"Дай тебе удачи, Уку!
Да пошлют тебе благие
Счастье в каждом начинанье!
Все в твоем высоком доме
Радостью, довольством дышит.
Ты исполни обещанье,
Чтобы радостный ушел я
В дальний путь, в свою отчизну!
Долго странствовал я в мире,
Много я углов обнюхал
И узнал вчера случайно,
Что хранишь ты в старой башне
Клад, прикованный цепями,
Клад под куполом гранитным.
Дай мне в дар его, чтоб завтра
Радостно я в путь пустился!"
Калевитян сын ответил:
"Нет во всех владеньях наших
Ни теленка на веревке,
Ни щенка, ни пса цепного,
Ни невольника в оковах,
Ни упрятанного клада.
Признавайся, что ты в башне
На цепях и под замками
Мне, хозяину, доныне
Неизвестное увидел?"
Отвечал лукавый Варрак:
"Книгу в башне я увидел,
Письмена в железных крышках,
На цепях тяжелых книга.
Редкую позволь мне книгу,
Древнюю, унесть с собою!"
Калевитян сын могучий
Позабыл о древней книге,
Ничего о ней не помнил.
И не ведал он, куда же
Перед смертью старый Калев,
Мудрость жизни долголетней,
Поученья и законы
Записав в железной книге,
Поместил ее надежно.
В этой старой книге были
Древние установленья,
Наше право и законы:
Клад был золота дороже,
Он свободы был оплотом,
Родником добра и счастья,
Захотел лукавый Варрак
Завладеть богатством нашим
Для своей страны – на счастье.
Калевитян сын в похмелье
Гостю хитрому ответил:
"Что ж, бери в подарок книгу,
Чтобы долгой зимней ночью
Не скучать над ней с лампадой!
Может, вычитаешь в книге
Сказку старую, чужую —
Малым детям на забаву,
Старым людям на потеху!"
Сулев с Калевом заспорил,
Олев начал препираться:
"Надо бы добро прощупать,
Прежде чем отдать в подарок!
Кто же купит поросенка,
Из мешка его не вынув?
Ведь отец твой, мудрый Калев,
Книгу б на замок не запер,
на цепях не приковал бы,
Если б в ней добра не видел,
Пользы бы не ждал от книги!"
Калевитян сын любимый
Не внимал запрету друга,
А сказал в ответ беспечно:
"Если даже в книге мудрость
Драгоценная хранится,
Я исполню обещанье!
"За рога быка хватают,
Человека вяжет слово", —
Так гласит завет старинный".
Снять с цепей велел он книгу,
Выдать Варраку немедля.
Письмена в высокой башне,
Заперты тремя замками,
На тройных цепях висели.
Да ключей не отыскали,
Чтоб заржавленные кольца
Вынуть из замковых мочек.
Хоть и знал лукавый Варрак,
Где ключи, о том не молвил.
Калев отдал повеленье:
"Разломайте стену башни!
Ломом выломайте камень
Вместе с книгой и цепями!"
Тяжкий выломали камень
Вместе с книгой и цепями,
Погрузили на телегу,
Запрягли в ярмо телеги
Двух волов могучерогих.
Отвезли на пристань книгу,
На корабль перетащили,
На котором гость лопарский
Плыть за море собирался.
А гонцы с вестями мчались
По бревенчатому мосту,
Под воротами градскими.
Загремели бревна моста,
Дрогнули врата градские,
И тогда спросил сын Калев:
"Это кто по мосту скачет,
По гремучему настилу,
Сквозь высокие ворота?"
В горницу гонцов позвали
Перед Калевовы очи,
И посланцы объявили,
Что уже телега брани
На окраинах грохочет,
Что война уже бушует
Градом стрел, лесами стягов,
Грозною щетиной копий,
Топорами пробиваясь.
Множество людей железных,
Воинство отродий ада,
С берегов на нашу землю
Вышло убивать и грабить,
Угнетать народ свободный.
Женщины в селеньях плачут,
Старики седые стонут,
Дети малые рыдают.
Калев-сын спросил посланцев::
"Что же делают мужчины?
Иль у нас в краю не стало
Дюжих витязей могучих,
Чтобы старых отстояли,
Беззащитных защитили?"
И ответили посланцы:
"Парни руки опустили,
Мужиков гнетет забота::
Меч ломается о латы,
Панциря топор не рубит!"
Калев-сын гонцам промолвил:
"За столы садитесь, братья!
Тело пищей подкрепите,
Горло медом освежите!"
Накормили, напоили,
Спать посланцев уложили
На пуховые подушки,
На шелковые постели
Отдыхать, дремать с дороги.
Калевитян сын любимый
Сна отрадного не ведал,
Не сомкнул очей усталых.
Ночью за город он вышел
По ветру тоску развеять,
Заглушить тревогу сердца.
Он пришел на холм отцовский,
Сел на край родной могилы.
Но молчал отец в могиле,
Ничего не молвил сыну.
Лишь взбегали волны моря
С шумом на берег отлогий,
Да стонал холодный ветер,
Падала роса, как слезы,
Тучи плакали седые…
Мертвых призрачные тени
Поднялись, вздымая ветер.
Калевитян сын могучий
Двинулся домой в печали.