Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

'Давид Сасунский'. Худ. М. Пиков

 
В ту ночь Дзенов-Ован увидел сон?
Сияла мсырская звезда – светла, ясна,
Сасунская звезда была темна.
Ован проснулся и сказал: "Скорей вставай, жена!
Мсырская звезда светла была, —
Сасунская звезда темна!
Я клянусь – мы теряем Давида!"
Сариэ сказала: "Бог обрушь твой дом!
Ты засыпаешь для себя, сны видишь про других".
 
 
Опять заснул Дзенов-Ован,
Вновь он увидел сон:
Мсыра звезда ярко-светлой была,
Совсем угасала Сасуна звезда.
Ован проснулся и сказал: "Скорей вставай, жена!
Снилось мне: засверкала Мсыра звезда
И совсем угасала Сасуна звезда".
Сариэ сказала: "Обвались твой дом,
И чего ты не спишь, старик?
Что ты мне спать не даешь?"
 
 
И вновь заснул Дзенов-Ован,
И снова он увидел сон.
Он видел: примчалась Мсыра звезда
И проглотила Сасуна звезду.
И закричал Ован: «Жена, вставай, Давид убит!»
Сариэ сказала: "Замолчи!
С какою женщиной, – как знать, – сегодня спит Давид?
И откуда мне знать, где он пьет?"
Рассвирепел Дзенов-Ован,
Ударил он жену:
Сариэ вскочила, – свет зажгла.
Ован сказал: «Подай доспехи мне!»
Жена их принесла; надел доспехи Ован.
 
 
Завернулся в семь воловьих шкур Ован
И семью цепями обмотал себя,
Чтоб не лопнуть, как начнет кричать.
Пошел, конюшню отворил,
На спину белого коня ручищу положил, —
Упал на брюхо белый конь.
Ован спросил: "Эй, белый конь!
Когда до поля боя Давида меня донесешь?"
«До полдня», – молвил конь.
Дзенов-Ован сказал:
"Пусть корм, что я давал тебе,
Не впрок тебе пойдет!
Что там до полдня я найду – Давида или труп?"
 
 
Пошел Ован,
На спину красного коня ручищу положил,
Упал на брюхо красный конь.
Ован спросил: "Эй, красный конь!
Когда до поля боя Давида меня донесешь?"
«До утра», – конь проржал.
Сказал Дзенов-Ован:
"Пусть множество моих забот
Не впрок тебе пойдет!
Что там до утра я найду – Давида или труп?"
Пошел Ован,
На спину черного коня ручищу положил, —
На брюхо не рухнул черный конь.
В лоб черного коня поцеловал Ован,
Сказал: "Эй, черный конь!
Когда до поля боя Давида меня донесешь?"
Ответил коны
"Коль удержаться сможешь ты на мне,
В стремя вступив левой ногой,
То раньше чем правую ногу ты над седлом занесешь,
Я тебя до поля боя домчу!"
Садиться стал Ован на черного коняг
Он в стремя встал одной ногой,
Пока другую ногу нес через седло —
Взметнулся конь, —
Был огненный! И долетел
До темени горы Лерва.
 
 
Джалали Дзенов-Ована узнал,
Заржал, к нему подбежал.
Испугался Ован, сказал:
"Убит Давид, а конь Джалали
По горам и ущельям один ускакал!"
Встал на стременах Ован, закричал:
"Эгей! Давид – где ты? Эге-й!
Великую вспомни Марут,
Вспомни ты Ратный Крест,
Что на деснице твоей!
Вставай, встряхнись!"
 
 
Ован кричал, как гром гремел.
Зов услыхал Давид,
Сказал: "Эй-эй,
То дядя мой пришел за мной,
Кричит, зовет меня…
Э-эх!.. О великая Марут!
О Ратный Крест на правой руке!
Прибавьте силы мне!
Молю вас, помогите мне!"
 
 
Встряхнулся, рванулся в кольцах Давид, —
Вместо ямы открылось поле перед ним.
Цепи и кольца до неба взвились,
Поднялись жернова, в облака унеслись,
Каждый жернов по сорок душ раздавил.
 
 
Давид из ямы вышел и сказал:
"Не вздумай больше ты со мной хитрить, Мелик!
На рассвете, как мужи, поборемся мы!"
Мелик не смел к Давиду подойти,
Пошел Давид искать коня.
Вновь закричал Ован: «Давид! Сюда! Сюда!»
Давид пошел на зов, к Овану подошел:
Но конь Джалали подойти не хотел,
Был сердит на Давида он.
 
 
Взмолился Давид к коню Джалали,
Конь подошел. Сел Давид на него,
Овану сказал:
"Ты, дядя, ступай домой,
А я с Меликом биться пойду!"
 

18

 
Прискакал Давид к Мелику, сказал:
"Мелик! Ты вчера меня обманул,
Что будешь делать теперь?"
Руку на палице держит Давид.
Как увидел Давида Мелик,
Задрожал от страха, сказал:
«Давид, родной, иди посиди!»
Но ответил Давид: «На бой выходи!»
 
 
Тогда Мелик велел
Коня Кейлана привести.
К Мелику подвели коня,
Сел на коня Мелик, примчался на майдан.
Раза два проскакали полем они —
И Мелик у Давида спросил:
«Как нам биться – сразу или чередом?»
«Как угодно душе твоей», – молвил Давид.
И Мелик говорит:
"Я хочу чередом,
Пусть трижды один ударит сперва,
Пусть трижды второй ударит потом.
Решим – кто первый будет бить".
Давид сказал: «Ты – старший, первый бей».
 
 
На землю слез с коня Давид,
Средь поля стал. Сказал:
"Бей! Очередь твоя,
Трижды ударь меня".
Взял палицу свою Мелик,
К Фаркену поскакал.
И, миновав трехдневный путь,
Коня поворотил
И, на Давида налетев,
С разгону палицу пустил.
 
 
Земля загудела, взвыла, как пес от удара.
Как под плугом, что сорок волов волокут,
Распоролась, взрыхлилась земля!
Тучи пыли небо и землю затмили,
Эта пыльная мгла и за сутки осесть не могла.
Крикнул Мелик: "Ты землей был, Давид,
И я тебя в землю опять превратил!"
Тут голос Давида загрохотал:
"Жив я! Жив пока!
Ударь… Ударь еще раз!"
"Ай-ай! – сказал Мелик, —
Видно, короток был мой разбег,
Был у палицы мал размах,
Чтоб Давида сровнять с землей!"
 
 
Вновь повернул коня Мелик,
Диарбекира достиг.
На Давида оттуда Мелик налетел
И в Давида палицу с маху пустил.
 
 
Загудела земля, словно лев зарычал,
Разорвалась земля, словно ливни размыли ее.
Тучи пыли и небо и землю закрыли,
Затмили солнечный свет.
Два дня и две ночи пыль над Давидом стояла.
И спросил Мсра-Мелик: "Эй, Давид! Жив ли ты?
Ты был землей и стал землей!"
Но Давид отвечал: "Я пока еще жив.
То второй удар! Ударь еще раз!"
"Эх, эх! – сказал Мелик. —
Был мал разбег моего коня!
Был размах моей палицы, знать, невелик,
Чтобы разом Давида убить!"
И снова ускакал Мелик,
До Мсыра доскакал.
От Мсыра разогнал коня
И грянул палицей в Давида.
Словно под громом весенней грозы
Вздрогнула земля,
Словно от землетрясения
Задрожала и затрещала земля,
Тучи пыли небо и землю закрыли,
Затмили солнечный свет.
 
 
Над полем три дня и три ночи плыла
Густая, пыльная мгла…
Мелик сказал: "Убит Давид —
Раздавлен палицей моей.
Он был землей и стал землей!"
На третий день, только мгла от земли отошла,
Виден стал Давид на коне Джалали.
Сказал: "Ты три удара мне нанес,
И очередь моя теперь".
«Тьфу, – говорит Мелик, – дай я еще пойду!»
"Нет! – отвечал Давид. – Куда тебе идти?
По уговору – мой черед!
Мир держится порядком иль насильем?"
Пришла Мелика мать, Исмил-хатун,
И говорит: "Давид! Мелик – твой брат,
Не поступай вероломно с ним!"
"Вероломства не бойся, мать!
Честно я три удара ему нанесу!"
 
 
Мелик сказал: "Давид, прошу тебя,
Дай срок мне – семь часов,
Я лягу под шатром,
Ты бей меня тогда".
Давид ему: "Поди, ложись.
Но ты скажи сперва:
Чем мне тебя ударить – палицей иль мечом?"
Мелик подумал так:
"Коль этакой палицей грянет Давид,
Удара не выдержу я… "
И вслух сказал: «Ударь мечом!»
 

19

 
Пришел Мелик в шатер и матери сказал:
"Трижды я ударил его, —
С ним не сделалось ничего.
 
 
Теперь Давид придет и здесь меня убьет".
А мать ему: «Сын! В яму полезай!»
Спустился в яму Мсра-Мелик.
Вот сорок буйволовых шкур взвалили на него,
Огромных сорок жерновов взвалили на него, *
Накрыли одеялом жернова.
Мелик ухмыляется, в яме сидит:
«Ну, – думает, – пусть ударит Давид!»
Хитрость его Давид угадал,
Пришел он, видит – гора жерновов;
Под одеялом лежат жернова,
Будто сам улегся Мелик,
И тут же мать Мелика стоит.
Но Давид не сказал, —
Мол, дай погляжу,
Где укрылся Мсра-Мелик?
 
 
Вскочил Давид на Джалали,
До Цовасара доскакал
И вскинул Молнию-Меч,
Назад коня погнал,
Чтоб нанести удар.
 
 
Тогда Исмил-хатун открыла грудь свою,
И преградила путь, и говорит: "Давид!
Я кормила тебя! Я растила тебя!
Ты за это мне первый удар подари!"
Давид спросил: "Марэ! Почему ж до сих пор,
Как удары Мелика обрушивались на меня,
Ты ни разу не молвила: «Сын, подари мне удар?» —
И опустил свой меч Давид – взмахнул им, поиграл,
Потом поцеловал клинок,
И приложил ко лбу, и молвил: – Мать,
Первый удар тебе я дарю!"
И снова ускакал Давид,
И вновь принесся с гор, чтоб нанести удар.
Сестра Мелика преградила путь:
"Давид! Когда ты был дитя,
Я нянчила тебя, играла я с тобой…
Подари мне этот удар!"
 
 
Вновь опустил свой меч Давид —
Два раза им взмахнул,
Поцеловал клинок,
.
И, приложив его ко лбу, сказал:
"Второй удар тебе дарю!
Остался лишь один удар, – да бог, да я!
Убью иль пусть живет… "
 
 
Вновь повернул Давид,
К Сасуну поскакал
И от Сасуна взял разбег.
Уж приближался к яме он.
Увидела его Исмил-хатун —
И вот всем девушкам своим, что привезла с собой,
Она приказ дала:
 
 
"Скорее – дуйте в свирели!
Скорее – в трубы трубите!
Скорее – в бубны гремите!
Тамбуры в руки берите!
Красиво, мило пляшите!
Это Давид – молодой, неженатый,
Он заглядится – слабо ударит
И не убьет Мелика!"
 
 
Девушки встали,
Взяли свирели,
В трубы и бубны
Вмиг заиграли
И заплясали.
 
 
Но понял Давид все хитрости их;
"Зачем они пляшут? – подумал он. —
Заворожить меня хотят?"
Воскликнул: "О высокая Марут!
О Ратный Крест!"
И грянул Молнией-Мечом.
Меч расколол все сорок жерновов,
Рассек все сорок буйволовых шкур,
Чудовище Мелика разрубил,
Рассек от лба до ног,
И на семь гязов в землю врос,
Дошел до черных вод, —
И если б ангел не заткнул дыру,
Они бы затопили мир…
Из ямы крикнул Мсра-Мелик:
"Еще я жив, Давид!
Руби еще!"
Давид ответил: "Мсра-Мелик, а ну – встряхнись!
Встряхнулся в яме Мсра-Мелик,
И развалился пополам,
И околел Мелик.
 

20

 
"Марэ! – сказал Давид, —
Снять надо одеяла, – поглядеть!"
«Нет! – говорит. – Уйди! Мы снимем без тебя».
Давид подъехал к груде жерновов
И сбросил одеяла.
И видит: сорок жерновов
Все пополам расколоты мечом.
 
 
Взял отшвырнул он жернова,
Глядит – все сорок шкур
Разрублены его мечом.
Тут к яме подошла Исмил-хатун,
Зовет: «Мелик, Мелик!»
Молчала яма…
Так сидели Меликова мать и сестра
И рыдали.
А потом обратилась к Давиду хатун:
"Давид! Убил ты Мсра-Мелика…
Но ведь и ты – мой сын, Давид!
Иди возьми его жену.
Сасун, как был, – твоя земля,
И Мсыр теперь – твоя земля!"
 
 
Давид ответил ей:
"Я родился у матери – чист. Не смешаю
С правдой – лживое, скверное – с чистым.
Если хочешь, в Сасун я тебя заберу".
Та в ответ: "Нет, сыночек Давид,
Я в страну Сасун не пойду".
Сказал: "А в страну Сасун не пойдешь —
Вернись. Мсыр тебе отдаю, – живи!"
 
 
Покинул Давид шатер,
Он к войску коня Джалали повернул.
Кто из полководцев и войск – уцелел,
Он всех их призвать велел и сказал:
"Вам всем дарую волю я!
Идите все туда, откуда вы пришли.
Идите по домам, живите, как вы жили,
И дани с вас не нужно мне.
За жизнь мою молитесь и за души
Родителей моих!
Сидите дома у себя спокойно,
Не вздумайте ходить войною на Сасун!
Но коль подымете вы вновь оружье против нас
Коль нападете вновь на нас, – то знайте:
В какой бы яме ни сидели вы,
Какими б жерновами
Ни укрывались вы,
По чести встретит вас Давид,
Вас Молния-Меч сразит!"
 
 
Войско благодарила Давида,
За милость благословляло его.
Не верилось людям сперва,
Что нет Мелика в живых…
Говорили: "Давид, мы умрем за тебя!
Бог помоги тебе на всех твоих путях,
Во всех твоих делах!
Дай бог здоровья тебе!
Царство небесное Мгеру – отцу твоему
И матери твоей Армаган!"
 
 
Исмил-хатун и войска восвояси ушли.
Все там бывшие воины и полководцы
Во все стороны света к себе разошлись;
И о подвиге славном Давида
Всюду весть разнесли, —
Мол, исполнил Давид отцовский завет,
Мелика убил Давид,
Освободил Сасун.
 
 
Услышал в поле Кери-Торос,
Что Мелик Давидом убит.
Окончил бой Кери-Торос,
К Давиду прискакал.
Повернул Давид коня Джалали,
Повернул коня и Кери-Торос,
А за ним тридцать восемь его удальцов
Повернули домой, в Сасун.
Какую ж добычу они везли?
Ничего они не везли.
Только гнали пару быков,
А быки арбу волокли:
Уши Мелика пронзили копьем,
На арбу взвалили, везли в Сасун
В подарок трусу Верго.
 
 
А что в Сасуне было тогда?
Когда Ован приехал в Сасун, —
А он все войско мсырское видел,
И все шатры несметные видел, —
Войдя в Сасун, сказал Ован:
«Шатров – не счесть, и войск – не счесть!»
А народ горевал, говоря:
"Ах-вах, ах-вах! Давида убьют!
И к нам придут, и нас перебьют,
Детей, дочерей и жен заберут!
О господи! Как нам быть!"
 
 
Поставили дозор на горе —
За врагом следить,
На дорогу смотреть —
Враги идут иль Давид?
Коль множество покажется людей,
То чтобы дали горожанам знать,
Чтоб город к бою был готов.
 
 
Вот видят: едет всадник впереди
И тридцать девять всадников за ним.
Вбежали стражи в город – говорят:]
"К нам едут всадники, а впереди – один,
То – кажется – Давид!"
Овану донесли: «Давид идет!»
И встал Ован, – встречать его!
И весь Сасун, – от стариков седых до малышей, —
Навстречу повалил Давиду.
 
 
Глядит Давид, а на него – с горы толпа валит.
"Стой! Что это за войско – молвил он, —
Откуда столько у меня врагов? —
Давид погнал коня, сказал: —
Лети, мой конь!
Что делать, если бог еще врагов послал… "
 
 
Подскакал и видит Давид —
То Сасун идет, а Ован впереди.
Юноши, девушки, старцы идут, – малыши бегут.
Закричал Давид: "Дядя мой!
Что ж – и ты на меня пошел?"
А Ован говорит: "Давид,
Мы порадоваться на тебя пришли!
За то, что ты вернулся невредим,
Мы бога благодарим!"
«А женщины эти зачем пришли?»
"Давид, они плакали до сих пор,
Боялись, – убьет, мол, Давида Мелик,
Арабы придут, мужчин перебьют,
А женщин в плен уведут.
Когда ж услыхали, что ты идешь, – заликовали они.
И все поднялись навстречу тебе".
"Домой возвращайтесь! – воскликнул Давид. —
Возвращайтесь, не бойтесь, – Мелик убит!"
 
 
Тогда Дзенов-Ован
Давида в голову поцеловал,
Пот у него отер со лба, сказал:
«Нет! Им теперь не страшно ничего!»
Пришли домой.
 
 
Давидовы кровавые одежды
Дзенов-Ован сменил,
Пошел – почистил, помыл Джалали,
В просторном стойле поставил его.
Пришел Давид и сел за стол.
Сказал. «Налейте мне вина!»
И выпил он вино. И лег и спал три дня.
Когда проснулся он,
Старуха вновь пришла к нему,
Сказала: «Здравствуй, здравствуй, мой родной!»
«Бог в помощь, бабушка!» – Давид сказал.
Старуха говорит:
"Со ржавым мечом на плохом коне
Хотел ты идти на бой.
А ты видел, как битва была тяжела?"
"Спасибо, нанэ! – ответил Давид, —
Будь мне матерью, матери нет у меня".
Отвечала: "Давид, я и так тебе мать…
Пойду домой, —
Коль будет в чем тебе нужда, —
Приду и помогу.
Расти, цвети, Давид!
Вчера дитя, – ты нынче взрослым стал.
Здесь больше не сиди,
Поди к Овану и скажи:
"Открой мне покои отца моего, —
Там я буду отныне жить!"
Попрощалась старуха, ушла.
 
 
Пришел Давид, Овану сказал:
"Открой мне покои отца моего!
Там я буду отныне жить".
 
 
Ответил Дзенов-Ован:
"Я покои Мгера открою тебе.
Думал я, что сасунский светоч погас,
А теперь он ярче, чем прежде, горит!
Как же мне не исполнить желанье твое?
Я любуюсь на подвиг твой,
Я горжусь, что ты так могуч!
Мнится мне, что весь мир подарили мне,
Слово скажешь ты – я от счастья смеюсь!"
 

Гёроглы. Туркменский народный эпос

Старуха

Ну, хорошо, о ком теперь пойдет рассказ?

Оправился Гёроглы от ран, вернул себе милого Овеза и, как прежде, стал тревожить врагов. Весь год Гёроглы воевал – и все с Нишапуром. Ехал – рубил, и возвращался – рубил.

О ком теперь пойдет рассказ? В Нишапуре правил падишах Балы-бек. Созвал он как-то своих приближенных и сказал:

– Дайте совет, джигиты, как тут быть. Этот поганый вор ослов, разбойник с большой дороги, тревожит страну…

Приближенные ответствовали:

– Призовите его к себе, тагсыр, одарите богатыми подарками, подарите коня, богатые одежды. И заключите с ним перемирие, тагсыр!

У падишаха был старый везирь. Призвал его падишах и сказал:

– О мудрый везирь! Вот что советуют мне мои приближенные. Что скажешь ты на это?

– Дурной совет дают тебе, тагсыр. Разбойник примет твои дары, наденет твои халаты, возьмет коня, а, возвращаясь домой, твою страну подвергнет разграблению, и – ищи ветра в поле. Недаром говорится: волчонка не приручишь. Негоже жить, тагсыр, угождая разбойнику и вору!

– Каков же твой совет, везирь?

– Я дам такой совет, тагсыр: слух идет, что у разбойника есть конь Гыр-ат, прозванный Меджнун-Дэли. Вот и говорят, что разбойник стал знаменитым Гёроглы лишь благодаря коню. Коль он не на коне, коль нет под ним Гыр-ата, ему, говорят, не поднять и камень в десять сири.

– Но как же мы завладеем Гыр-атом, мой везирь?

– Силой им не завладеешь. И за деньги его не купишь. Но коль не поскупишься на награду, в нашей крепости найдутся хитроумные люди, которые сумеют привести к тебе Гыр-ата. Хитрость поможет тебе завладеть конем, тагсыр!

Понравился падишаху совет, и повелел он глашатаям немедля объявить по крепости: "Кто возьмется привести мне Гыр-ата, коня разбойника Гёроглы, тому я тотчас же выдам пятьсот золотых, а когда приведет коня – назначу распорядителем воды арыка, и он всю жизнь безбедно будет жить за счет казны!"

В крепости жили муж и жена, было им но сто восемьдесят лет. Мужа звали старик Ленгер, а жену – Шахмамаи-Зулман. Называли ее также Хирс-биби. Старуха сказала мужу:

– Послушай-ка, старик Ленгер! А может, мне удастся привести коня?

– Ах ты, подлая старуха! Ведь я добываю себе на пропитание продажей бязи алача, которую ты ткешь. С голоду, что ли, мне подыхать, если ты уйдешь?

– Да нет же! Ведь говорят, что падишах пообещал сто золотых. Я и оставлю их тебе. Коль умирать будешь – умрешь сытым.

– Ну, что ж, ступай, может, что и выйдет у тебя, – ответил старик.

Отправилась старуха к падишаху. Поклонилась и встала, почтительно сложив руки на груди.

– Говори, бабушка, что привело тебя ко мне!

– Что же говорить-то: нужен тебе Гыр-ат – отсчитывай, тагсыр, пятьсот золотых!

– Как же ты, дряхлая, немощная старуха, раздобудешь коня?

– Что сказать тебе, тагсыр? Никто из смертных конем не завладеет. Смогу привести его лишь я, искусная в хитростях и заклинаниях.

Старуху знали все. И везири подтвердили:

– Да, тагсыр, коль суждено смертному привести коня, то это сделает лишь старуха. Равных ей в хитростях и заклинаниях не сыскать, тагсыр! Она слышит даже, как шуршит змея под землей…

Согласился падишах и приказал выдать ей пятьсот золотых. Старуха взяла мешок с деньгами, и анбал отнес их ей домой. Деньги она отдала старику Ленгеру, себе купила осла за пять золотых и присоединилась к каравану, идущему в Гурджистан…

Долог путь, а слово коротко. В один из дней при наступлении темноты караванщики забеспокоились и стали передавать друг другу: "Тяни верблюда сильнее, говори тише!" Поняла она, что это неспроста, погнала своего осла к караванбаши.

– Эй, караванбаши! Что-то вы торопитесь сегодня! Не приключилось ли чего-нибудь?

– Проходим мы, милая бабушка, мимо Четырехгорного Чандыбиля. Им правит бек Гёроглы. Коль не минуем это место до восхода солнца, он разорит нас данью. Вот и хотим избежать поборов.

Услыхала старуха имя Гёроглы из Чандыбиля и стала придерживать осла, чтоб отстать от каравана.

"Даст аллах, выедет Гёроглы осматривать караванный путь: увидит мои следы, и, может, удастся мне заманить его".

Так подумала она, сошла с осла, сняла платье и начала двигаться, касаясь задом земли.

… На другой день говорит Гёроглы:

– Косе, иссякли деньги у нас, скоро нечего будет есть. Поедем-ка посмотрим караванный путь – кто проезжал, кто проходил!

– Э, Гёроглы! Сам поезжай, сам посмотри. А я думаю, вряд ли там сейчас чего найдешь…

– Ну, ладно, – ответил Гёроглы и поехал один.

Заметил он след большого каравана. Поехал Гёроглы по следу, погнался за караваном и тут увидел, что в сторону свернули следы осла. А рядом были еще какие-то странные следы.

Пустился он по этим следам. То поднимался в гору, то опускался вниз. Поднялся на холм, видит – стоит осел, а у его ног старуха лежит. Рот у старухи словно очаг, зубы – как клыки, жилы на шее как каркас кибитки, вся она в складках и морщинах, как старый кузнечный мех.

– Эй, милая бабушка, что ты тут поделываешь?

– Эх, сын мой! Ехала я с караваном, да не выдюжила, притомилась и отстала. Бросили они меня. По словам твоим вижу – добрый ты мусульманин. Умру я скоро. Похорони меня, сын мой, брось горсть-другую земли.

– Э, милая бабушка, умереть мы тебе не дадим. Садись-ка на осла, и я отвезу тебя в крепость.

– Силы нет на осла сесть. Коль найдется у тебя кусочек хлеба, брось мне.

– Не можешь сесть на осла – посажу позади себя. Давай-ка руку!

– Не подняться мне с земли, – отвечала она и протянула руку.

Гёроглы потянул ее, и тощезадая старуха легко вскочила на круп коня. Погнав осла впереди, Гёроглы направился к крепости.

Всякий раз, когда возвращался Гёроглы, Агаюнус встречала его; едва сходил он с коня, обнимала, чтоб не думал, не вспоминал, что нет ни сына у него, ни дочери. Вот и сейчас Агаюнус вышла встречать его, да остановилась, – сидит за спиной Гёроглы безобразная старуха, похожая на старую обезьяну.

– Эй, Гёроглы, кого это ты привез?

– О, Агаюнус, я привез тебе бабушку-помощницу.

– Пропади пропадом эта бабушка, да и ты вместе с ней.

Отвези старуху туда, где ты ее подобрал. За девять дневных переходов отвези ее и брось ее там! Или еще дальше отвези – за большую гору и брось ее за горой! Набей ее одежду камнями и швырни ее в море. Гадкое лицо у этой старухи, Гёроглы. Погибелью грозит она тебе или твоему Гыр-ату…

– Э, недаром, видно, говорят, что у женщин волос долог, а ум короток. Ну, какое зло может причинить эта старуха!

– Поступай как знаешь, но на женскую половину я ее не пущу. Веди ее, Гёроглы, куда хочешь!

Рассердился Гёроглы.

– Ладно, можешь не заботиться о ней, мы сами позаботимся, – сказал он и повел старуху за собой, поселил ее в каморке у Мейхане, туда и посылал ей объедки.

Когда Гёроглы пировал с джигитами, а потом, захмелев, засыпал, старуха времени не теряла – пойдет в степь, принесет охапку сочной травы, бросит коню, а сама убежит. Минул месяц – и она уже без страха протягивала траву коню; минуло два месяца – и конь дал ей погладить себя; минуло три месяца, и она совсем приручила коня к себе.

Однажды старуха расседлала коня, а затем снова оседлала его. Осмелев, вскочила она в седло и, словно ведьма, поскакала по конюшне… Привязав коня, вернулась в свою каморку и подумала: "Ну вот, я уже могу сесть на коня верхом. Но коли не придумаю какой-нибудь хитрости, мне не увести его". И начала бормотать заклинания…

Вдруг занемог Гёроглы, с ним и джигиты его. Хворь не оставила их ни на третий, ни на четвертый день.

– Эй, джигиты! Позовите старуху. Сдается мне, что понимает она в знахарстве – была у нее сумка хейкель, – повелел Гёроглы.

Позвали старуху.

– Ох, бабушка, одолела нас немочь. Голова болит. Не проходит хворь. Не сведуща ли ты в знахарстве?

– О, сын мой! В чем я не сведуща, скажи мне лучше. А ты оставил меня в холодной каморке.

– Исцели же нас поскорее, бабушка!

– Сейчас я прочитаю вашу судьбу, сын мой, – отвечала старуха и сняла с себя сумку хейкель. Пошептала, полистала страницы гадательной книги и спрашивает:

– В прошлый месяц довелось вам проезжать через кладбище, сын мой?

А Гёроглы постоянно проезжал через кладбище.

– Проезжал, – ответил он.

– Вот ваши головы и поразила тогда болезнь гайсар. Коли в самом начале болезнь начать лечить – наступит исцеление, сын мой, а не начать – погибнете.

– Болезнь ты распознала, бабушка. А исцелить ты нас в силах?

– Кто узнал болезнь, сын мой, тот и исцелит от нее. Есть у меня одно лекарство. Как выпьете его, так и здоровы будете.

Отправляясь в путь, старуха спрятала в своей одежде склянку сонного зелья. Вот этого-то зелья полпиалы она и подала сперва Гёроглы, потом Овезу дала и сорока джигитам во главе с Сапаром-Косе. Едва глотнув зелья, каждый падал без чувств. И вот уже все валяются вокруг.

Подошла старуха к Агаюнус.

– Агаюнус, дитя мое! Излечила я своим снадобьем Гёроглы и сорок джигитов. Не выпьешь ли и ты?

– Сперва сама выпей, бабушка, а потом угощай.

– Хорошо, – согласилась старуха, взяла пиалу и, притворившись, будто пьет, вылила зелье себе за яшмак.

Поверила Агаюнус, выпила и лишилась чувств. Подала старуха пиалу Гюль-Ширин – и та лишилась чувств. Осталась старуха одна. Без боязни сняла она с Агаюнус золотую эгретку и нацепила себе на голову, надела на Гыр-ата золоченую сбрую, оседлала его, села верхом и подъехала к мейхане.

– Ну, Гёроглы! Оставляю я тебе осла за коня. Как говорят: "Взял одно – отдай другое, кто не даст, тому позор".

Сказала она так и пустила коня в Нишапур.

О ком теперь поведем рассказ? О Гёроглы и его друзьях. Сонное зелье старухи действовало три дня – три дня пролежал Гёроглы. На четвертый в чувство пришел, поднялся, чаю попил, кальян покурил.

– Эй, Мятер! Исцелилась голова, едем на охоту, – позвал Гёроглы.

Прибежал Мятер в конюшню – нет Гыр-ата. Побежал он обратно.

– Ой, Гёроглы, Гыр-ата нет!..

– А сбруя?

– И сбруи нет.

Услышал Гёроглы, что сбруи нет, и вспомнил давешнее предупреждение Агаюнус. Неспокойно ему стало.

– А старуха на месте? Поищи!

Пришел тот в старухину каморку, а той и след простыл. Валялись ее ичиги, топбы, всякая мелочь. Фыркала, прядая ушами, ослица, три дня не видевшая пищи…

– Нет ни твоей старухи, ни твоего Гыр-ата, Гёроглы. Взамен оставила она свою ослицу, если примешь…

Закричал Гёроглы, чувств лишился. Лишь через три часа пришел он в себя и сел, горестно заплакав.

– Не горюй, Гёроглы, – успокаивал его Косе. – Пропал Гыр-ат, так ведь есть у нас еще Ховали-гыр. Да и Боз-Думан!

– Эх ты, дурья башка! Что понимаешь ты, Косе! Сто тысяч коней не стоят и гвоздя подковы Гыр-ата, – ответил Гёроглы и пошел к Агаюнус.

– О Агаюнус! Нет Гыр-ата…

– Нет на тебя погибели! Не говорила ль я тебе, что эта коварная ведьма погубит тебя или коня?

– Что пользы каяться теперь? Лучше, Агаюнус, дай мне совет.

– Уж не знаю, какой тебе совет дать.

– Не сердись на меня, не отвечай "не знаю". Узнай хотя бы, куда она его увела.

Все, что ни происходило в этом лживом мире, все открывалось Агаюнус, стоило ей лишь прочесть заклинание и посмотреть себе на ногти. Совершила она омовение, отправила намаз с двумя рикатами, прочла заклинание и посмотрела себе на ногти.

– Та старуха, Гёроглы, была из Нишапура. В Нишапур увели Гыр-ата.

Так сказала Агаюнус, да и посмеялась над Гёроглы.

– Да ты, Гёроглы, видать, богатырь только верхом на Гыр-ате. Когда нет у тебя Гыр-ата, ты пса не лучше!

"Что-то радуется она, – подумал Гёроглы. – Отправлюсь я искать коня, а вернусь ли назад – кто знает. Как-то примет она дурную весть обо мне – не забудет ли, что "траур по добру молодцу – семь лет"? Может, сразу же начнет искать себе другого, с толстой шеей?"

– Агаюнус, вот отправлюсь я за конем, приду в Нишапур, а там узнают, что я Гёроглы, и убьют меня. Когда умру, как будешь ты оплакивать меня? Расскажи, а я послушаю, да и отправлюсь в путь, – обратился Гёроглы к Агаюнус и лег, укрывшись халатом.

Агаюнус присела около Гёроглы и запела:

 
"Если силы оставят – плохо будет тебе,
Удалой джигит в кольчуге стальной – Гёроглы.
Много врагов жаждет крови твоей,
Удалой джигит в кольчуге стальной – Гёроглы.
 
 
Нет никого, кто так бы натягивал лук.
Твой скакун – летит, не касаясь земли,
Нет тебе равных. Только ты одинок,
Удалой джигит в кольчуге стальной – Гёроглы.
 
 
Нет сыновей – ехать рядом с тобой,
Нет дочерей – рыдать на могиле твоей,
Я не могу без тебя, умру без тебя,
Удалой джигит в кольчуге стальной – Гёроглы.
 
 
Слезы мои расплавят снега вершин,
Сдвинут потоком мельничное колесо.
Так я тебе пою – пери Агаюнус,
С глазом сокола, с лапой льва – Гёроглы".
 

Допела Агаюнус, и Гёроглы поднялся.

– Угодила ты мне, Агаюнус, благодарю. Судьба ль мне погибнуть иль не судьба, но сейчас я доволен…

– Гёроглы, отправляйся на поиски Гыр-ата как каландар. Пусть лоб твой омоется потом, ноги покроются волдырями. Пострадаешь из-за коня своего, и тогда он принесет тебе пользу. Тебя наградил аллах Гыр-атом, легко он тебе достался. А что дается без труда, не идет впрок, Гёроглы.

Забрала она у Гёроглы дорогой халат и шелковый кушак, острый нож и секиру, папаху из меха выдры и сапоги из сагры. Все забрала она у Гёроглы и обрядила его каландаром. На голову надела дырявую шапку, на плечи набросила лохмотья, в руки палку дала, перекинула через плечо "тыкву несчастья" и сказала:

– Ну, ступай! Да поможет тебе аллах!

Вошел Гёроглы в мейхане. Увидел его Косе и воскликнул:

– Что это с тобою, Гёроглы! Что с тобою сталось? Неужто вздумал ты юродствовать из-за какой-то паршивой клячи?

– Не юродствую я, Косе. Старуха была из Нишапура, туда увела она Гыр-ата. Нужно мне идти разыскивать его. Потому-то я и в одежде каландара. Мой наказ: пока меня не будет здесь, не вздумайте обижать мою Агаюнус, Овеза милого и Гюль-Ширин, – ответил Гёроглы и ушел, оставив в крепости сорок джигитов.

Два дня он шел, а на третий Сапар-Косе с джигитами догнал его.

– Ну, Косе, говори, – в чем дело?

– Ты велел нам остаться, Гёроглы, но в крепости нам нечего делать без тебя. Мы поедем с тобой, Гёроглы.

– Послушайтесь моего совета, Косе, останьтесь! Далеко Гыр-ат, и ни сила, ни золото не помогут нам вернуть его. Вот стану я божьим странником, и, может, аллах вновь мне даст Гыр-ата. Не нужны вы мне сейчас, возвращайтесь!

– Гёроглы! Ты слишком часто повторяешь "возвращайтесь". Всерьез ты это говоришь или, может, хочешь нас проверить?

– Всерьез, Косе.

– Ну, коли всерьез, то повтори нам свой наказ. Плохо ли это будет или хорошо, но наставления твои мы исполним.

– Ну, хорошо, – ответил Гёроглы и обратился к джигитам с песней-наставлением:

 
"Дам я тебе один совет:
Не покидай свою страну,
Трусу и подлому рабу
Ты помогать не торопись.
 
 
Почетное место – против дверей
Знать свое место должен джигит,
Когда не приглашают тебя,
Ты приходить не торопись.
 
 
Любуйся на добрые дела —
Это наука душе твоей.
Когда страдает ближний твой,
Смеяться над ним не торопись.
 
 
Если кто-то бездетным умрет,
Оставит пастбища и стада,
И будут люди грабить добро,
С ними грабить не торопись.
 
 
Путь ходжи через горы лежит,
Если хозяин покинул дом,
Жена его осталась одна —
Ее обнищать не торопись.
 
 
Нет в этом мире ничего
Прекраснее доброго лица,
Трус чужою бьется рукой,
Брать его деньги не торопись.
 
 
Иди, Гёроглы, битва близка,
Равного доблестью выбирай,
– Если трус пред тобою бежит,
Гнаться за ним не торопись".
 

Кончилась песня, и Косе сказал:

– Поехали обратно, джигиты, надо вернуться!

Побрел Гёроглы, бормоча про себя: "Друг одинокого – бог". Не доводилось перед тем ступать Гёроглы на сыру землю, разве что когда на коня садился. И теперь исстрадался он, идучи пешком. Ноги волдырями покрылись, по лбу пот струится. Какие запасы у пешего? Захотелось попить – да где чаю взять? Захотелось курить – где ж табак? Захотелось неше – да где взять его? Шел Гёроглы по безлюдной пустыне, теряя сознание, рассудок в нем чуть не помутился. Вдруг – откуда ни возьмись – белобородый старец.

– Эй, сын мой! Доброго пути тебе!

Знаете, небось, как рассерженный человек разговаривает.

– Ты, что ли, дед, в путь меня посылал, что теперь желаешь мне доброго пути?

– Хоть я и не посылал, а все ж поведай мне, куда путь держишь?

– Ты что – послом посылал меня куда-нибудь, что я должен тебе рассказывать?

– Не горячись, сын мой, оставь эту дурную привычку. Ты уходишь все дальше и дальше от своей страны, впереди нет людей, нет селений!

– Если покидаю я свою страну, то хватай меня здесь и взыскивай долг, коли я у тебя в долгу!

Сказал Гёроглы и оцепенел – исчез старец, пропал – будто и не было его совсем, только и сказал: "Да принесет тебе достаток твое ремесло!" Подошел он туда, где стоял старец, а там и следов никаких нет… Вспомнил он предания, что слышал когда-то, и понял, что был то Хызр, мир ему.