Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том второй"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
"Утица, тобой упущенная, есть:
На Ай-Коле ей пришлось, бедняжке, сесть —
Девяносто коршунов над ней кружат,
День и ночь ее, бедняжку, сторожат,
Зря сюда спешил ты, сокол, прилететь:
Коршунов таких как можешь одолеть?
Без толку спешил, – придется пожалеть.
В коршуньих когтях не сладко умереть!
Положения ты не разведал здесь,
Вздорную завел со мной беседу здесь, —
Гибель ждет тебя, а не победа здесь!..
По верблюдице твоя тоска-печаль, —
Есть верблюдица, – твоя ли, не твоя ль? —
Полуторатысячную надевает шаль,
Стойбище ее найдешь в степи Чилбир.
Если знаю что – поведать мне не жаль.
Видел я: жива верблюдица твоя,
Только знай, – мечта не сбудется твоя:
Ровно без десятка сто богатырей
Угрожают здесь верблюдице твоей.
Слух по всей степи уже пошел о ней.
Очень ты, узбек, удачлив, погляжу!
Тех богатырей увидев пред собой,
Должен будешь ты вступить в неравный бой:
Над тобою верх из них возьмет любой.
Силачей таких сразишь ли похвальбой?
Правду говорю, с тобою говоря:
Страстью по своей верблюдице горя,
Даром ты приехал, – изведешься зря!"
 

Услыхав эти слова от Караджана, очень опечалился Алпамыш, про себя подумав: «Он перевалил через девяносто гор, сталкивался с батырами калмыцкими, со многими несчастьями, наверно, он встречался. Правильно говорит: чем ехать туда, себя на позор обрекая, не лучше ли мне сразу обратно коня направить?»

Но Караджан затем успокоил и подбодрил Алпамыша, предложив свою дружбу, повел его к себе в гости.

Сидит Алпамыш в гостях у Караджана, а мать Караджана, Сурхаиль-ведьма, сыну своему говорит:

 
"Как ты, Караджан мой, опрометчив был!
Очень глупо ты, сынок мой, поступил.
Силача-узбека где ты подцепил?
В дружбу со своим врагом зачем вступил?
Что же он, узбек, твой разум усыпил?
Лучше бы дорогу к дому ты забыл!
Э, Караджан-бек, сыночек, ты сглупил!
Как же ты приводишь людоеда в дом?
Будешь, Караджан мой, каяться потом.
Как такое дело делать непутем?
Сам ты пропадешь, и все мы пропадем!
Мягкосерд и полон бредней ты, глупец!
Меж глупцов теперь первый ты глупец!
Сердце от узбека ты подальше спрячь,
В проявленье дружбы с ним не будь горяч.
Думаешь – с добром пришел такой силач?
Гость такой, скажи, к чему тебе, сынок?
Стать своим рабом заставит он тебя!
Гневом распалясь, раздавит он тебя!
Сурхаиль тебе родная мать, – не враг,
Даром говорить она не стала б так,
Э, Караджан-бек, ты все-таки дурак!.. "
 

Услыхав слова матери своей, Караджан так ей ответил:

 
"Этой дружбе, мать, до смерти верен я,
Чести долг нарушить не намерен я.
Нравом, как лоза-трава, стал смирен я.
Гостя в дом привел я, дорогая мать, —
Гостя ты должна, как сына, принимать.
Мне твои слова в обиду могут стать.
В друге дружбы жар не буду охлаждать, —
Я ему, как брату, должен угождать".
 

Остался Алпамыш гостем у Караджана, хорошо угощал его Караджан, много почестей оказывал ему. День к полдню уж приближался, – Алпамыш сказал: «Как же узнает о нас Байсары, раз мы здесь находимся? Поехал бы ты, Караджан, к дяде моему, разузнал бы обо всем, и если он не передумал отдать нам свою дочь, то окажи нам дружескую честь – будь сватом от нас. Как бы то ни было, дай ему знать о прибытии нашем». – «На каком же мне коне поехать?» – спросил Караджан. – «На каком хочешь, на том и езжай», – ответил Алпамыш. «Твой конь притомился, – говорит Караджан, – поеду-ка я на своем». – «Если на своем поедешь – не поверят тебе. Поезжай лучше на моем Байчибаре».

Караджан на коне Алпамыша скачет к Барчин

Сорок девушек-уточек взглянули в сторону Чилбир-чоля, – слышат – конский топот доносится. Вгляделись – всадник на Байчибаре скачет, – калмык, оказывается! Опечалились девушки, сказали Барчин:

 
"Знай, что прибыл тот, о ком вещал твой сон!
Но богатырей калмыцких встретил он.
Видно, был с дороги сильно утомлен —
И погиб, калмыцкою силою сражен,
Не достигнув той, с которой обручен.
Верный конь его добычей вражьей стал, —
Знатный враг пленил его и оседлал.
Плачь! День киямата страшного настал!
Или Алпамыш не бек в Конграте был?
Или сам коня врагам он уступил?
Если бы не враг его в пути убил, —
Мог ли быть оседлан калмыком Чибар?
Значит, он погиб, конгратский твой шункар,
Прежде чем желанья своего достиг!
Что на Байчибаре скачет к нам калмык,
Зоркая Суксур ведь разглядела вмиг.
Видно, горд калмык захваченным конем,
Если так спесиво он сидит на нем.
Хлещет он коня, торопит он его, —
Чую вещим сердцем вражье торжество.
Наше положенье будет каково?
Добрый конь конгратский, где хозяин твой?
Служишь калмыку добычей боевой!
Косы распусти, красавица, ой-бой,
Плачь! Не став женой, осталась ты вдовой!
А калмык все ближе! Как бы ни гадать, —
Так иль так – добра нам от него не ждать.
Он тебя своею женой принудит стать…"
 

Калмык, скакавший на Байчибаре, подъезжал все ближе, все сорок девушек хорошо его разглядели, узнали в нем Караджана. Растерялись они, зашумели-запричитали и, окружив Ай-Барчин, воздев к небу руки, стали громко молиться. А Барчин-ай, рассердившись на свою Суксур, так ей сказала:

 
"Болтовней твоей по горло я сыта.
Друг ли едет, враг ли – речь твоя пуста, —
Да забьет песок болтливые уста!.. "
Ай-Барчин встает и смотрит в степь Чилбир, —
Скачет на Чибаре Караджан-батыр.
Почернел в очах красавицы весь мир.
Жалобно слезами залилась Барчин:
"Сладкая душа мне не нужна теперь,
Всех богатств да буду лишена теперь,
Юности моей что мне весна теперь!
Если встречи с милым бог меня лишил,
Смерти бы за мной прийти он разрешил!.. —
Косы распустив, Барчин рыдает: – Ой,
Добрый конь конгратский, где хозяин твой?
Мужа не познав, осталась я вдовой!
Осенью цветам не увядать нельзя,
Часа смертного нам угадать нельзя, —
Брата из Конграта, видно, ждать нельзя,
Видимо, в живых его считать нельзя,
И в Конграт о нем нам весть подать нельзя!"
 

Пока Барчин причитала, подъехал сватом от Алпамыша прибывший Караджан. Усы покручивая, ногами в стремена упираясь, на юрту бархатную поглядывая, сказал Караджан:

 
"Скорбные рабы какой мечтой живут?
Баи ли богатый той не зададут?
С дочерью-батыршей проживая тут,
Дома ль в этот час почтенный Байсары?
Посмотрю построже – всех я всполошу.
С дочерью-батыршей здесь живущий бай
Дома ли сейчас – ответить мне прошу!
 
 
На тулпаре ханском важно я сижу,
Хан меня прислал, которому служу.
Цель приезда в тайне я пока держу,
Но тому, чья дочь батырша Ай-Барчин,
Баю Байсары все дело изложу".
 

Спрашивает батыр Караджан про бая Байсары, а девушки стоят, – ни одна к нему не подходит, ни слова никто ему не отвечает. По какому он делу прибыл – никому не известно, однако не верят ему девушки, – плачут.

А Караджан-батыр дело свое знает, – хитрости нет в его сердце: прибыв сватом от Алпамыша, он спрашивает бая Байсары. Но девушки подозревают его в коварстве.

"Он – напасть, пришедшая в наш дом!" – думают они. А сама красавица Барчин такое слово ему говорит:

 
"Этот конь давно ль твоей добычей стал?
Сам ли ты его взнуздал и оседлал?
Бая Байсары ты дома не застал!
У скорбящих, видно, много дум-забот.
Кто богат – как видно, сладко ест и пьет.
Мой отец, как видно, проверяет скот…
Ярко-голубой была моя парча…
Не твоей ли жертвой стал Хаким-бача?
Сразу я в тебе узнала палача!
Моего отца нет дома, говорю.
Слышал? Я ведь не глухому говорю!
Он в Байсун-Конгратский выбыл край родной, —
Видно, повидаться захотел с родней.
Весть ко мне дошла недавно стороной —
Принят был с почетом он родной страной.
Хоть и хорошо досуг провел он свой,
Видно, заскучал он, разлучен со мной.
Знай, что путь оттуда – полугодовой.
Видно, уж давно он выехал домой, —
Месяца за три отец доедет мой.
Девяносто дней еще мне сроку дай.
Бай-отец приедет – дело с ним решай,
До тех пор, калмык, сюда не приезжай
И другим батырам ездить запрети.
А теперь не стой, – коня повороти,
Много лет живи здоровым, не грусти,
Худа не встречай – встречай добро в пути!"
 

Подозревая, что Караджан прибыл с коварным умыслом, Барчин сама схитрила, чтобы еще иметь три месяца сроку. А Караджан, тайных мыслей ее не зная, подумал: «Чем ждать, пока бай вернется, лучше я поговорю с нею самой. За сватовство взявшись, не так приятно, пыль клубя, ездить по дорогам. Хорошо сватовство, когда сразу его кончаешь». Рассудив так, обратился Караджан к самой Ай-Барчин:

 
"Подо мной плясать скакун узбекский рад,
Щит мой на плечах, а на бедре – булат.
Прибыл Караджан к тебе, как мирный сват.
Кармаза твоя нарядна и ярка,
Ты меня, узбечка, выслушай пока:
Храбрый сокол гостем сел в моем дому, —
Преданный слуга и верный друг ему, —
Точно передам я другу моему
Все, что ты б ему сказала самому.
Каждое твое словечко я пойму,
Скорбное твое сердечко я пойму,
А мои слова за хитрость не сочти, —
Искренностью мне за искренность плати.
Никому не дай себя сбивать с пути,
О моем приезде слухов не пусти,
Чтобы не проведать недругам твоим.
А что я – калмык, об этом не грусти:
Другу твоему мы друг и побратим,
Мы ему сердечно послужить хотим.
Прибыл Караджан как сват к Барчин-аим:
Если дяди-бия сын тебе желан,
Значит, так ему и скажет Караджан…
 

Караджан прибыл к Ай-Барчин

Коня под уздцы взяв, Ай-Барчин приветливо встретила Караджана, как дорогого гостя, мягкие одежды ему подстелила, барашка зарезала, наварила мяса и шурпы. Сваренное мясо наложила в карсан, – принесла, поставила перед Караджаном. Сидел Караджан, жирного шестимесячного барашка мясо пожевывая, обсосанные косточки выплевывая. Поел-поел, потом говорит: «Ну, вот, Барчин, Алпамыш твой приехал, отсрочка, тобой испрошенная, кончилась. Что скажешь?»

Сказала Барчин: "Приехал – так приехал. Что же мне – за полы его ухватиться и на весь свет кричать: "Алпамыш приехал!" Калмыцкие батыры, шестимесячную отсрочку мне предоставив, – тоже ведь ждали, и приняли мои условия в надежде, что каждый пустит на майдан коня своего, и тот получит меня, чей конь всех других обгонит. Народу, значит, не будет обиды: кто победит, тот и женится на мне. А всех моих условий – четыре. Алпамыш их выполнит – я ему жена, выполнит калмык – я суждена калмыку. Слово свое сдержать я обязана. Так и передай сыну дяди моего".

Богатыри собрались на байгу отстаивать свое право на руку красавицы Барчин.

Всего от калмыков было выставлено на байгу четыреста девяносто девять коней. Конь Алпамыша Байчибар, на котором взялся скакать Караджан, был пятисотым конем.

Великий великого узнает, силач силача узнает, тулпар узнает тулпара. Кокдонан, конь Кокальдаша-батыра, был тулпаром. Почуял Кокдонан в узбекском коне Байчибаре своего победителя, поддался он страху, приуныл, стал от зерна отказываться. Сильно расстроился Кокальдаш и обратился к сынчи: "Видно, очень заболел мой конь. Хоть и не видят больше глаза твои, но руки зато чувствуют. Ощупай моего коня, определи его хворь, вылечи его".

 
Сказал сынчи Кокальдашу такое слово:
"Слушай, Кокальдаш, и помолчи, батыр!
Глаз меня лишив, ты затемнил мне мир,
Иссушил меня и лик мой изжелтил,
Стал я сам себе ненужен и постыл.
Резвым был твой конь, и весел и удал —
Он ли на байтах тулпаром не летал!
Но теперь, увы, твой конь понур и вял, —
Даже от зерна отказываться стал.
Только твой Донан Чибара увидал,
Пораженье он свое предугадал.
Байчибар его, как видно, победит, —
Пахлаван Хаким тебя опередит.
Об узбечке гордой ты оставь мечты,
Все равно судьбы не переспоришь ты.
Женихом Барчин себя напрасно мня,
Даром своего замучаешь коня:
Все же Байчибару конь твой неровня!
На позор его, несчастного, гоня,
Своего дождешься черного ты дня,
Горько будешь плакать, сам себя виня,
Голову повинно предо мной склоня,
Пожалеешь сам, что ослепил меня.
Победит тебя, приезжий тот узбек,
Осрамишься ты перед людьми навек.
Не видать тебе узбечки Барчин-ай!
Так что о байге забудь, не поминай,
Чтобы ты позора вовремя избег".
 

«Помирать он будет, а правды не скажет», – подумал Кокальдаш, рассердился, сел на Кокдонана и уехал.

Наступило время сбора всех участников байги. От Алпамыша на байгу поехал Караджан. Сел Караджан на Байчибара, – покрасовался перед народом. Подошел к своему коню Алпамыш – прижался грудью к нему, словно навек прощаясь, и, обратившись к Караджану, сказал такое слово:

 
"Друг Караджан-бек, дай бог тебе удач!
Возвращенья срок, прошу тебя, назначь.
Славный ты наездник, храбрый удалец,
Своего величья не роняй венец
В час, когда байга начнется наконец.
Байчибар, мой конь, игрив, смышлен, горяч, —
Скакунов других обгонит, словно кляч.
Твой булат остер, а ты – батыр-силач, —
Недругов твоих заране слышу плач.
Прежде чем ты пустишь Байчибара вскачь,
Возвращенья срок, прошу тебя, назначь!
Беком и тюрей, как я, зовешься ты,
Весел и удал, в походы рвешься ты.
Смерти не боясь, отважно бьешься ты —
Друг Караджан-бек, когда вернешься ты?
Вот уедешь ты в простор степных дорог,
И Чибар с тобой, мой преданный конек,
Я же здесь в тоске зачахну, одинок, —
Не томи меня, назначь приезда срок!
Байчибар, мой конь, уходит под тобой, —
Видно, суждена разлука нам судьбой.
Пусть я сам зачахну от печали злой,
Лишь бы жив-здоров Чибар вернулся мой!
Клятву я тебе, Караджан-бек, даю:
Только возвращусь на родину свою,
Не один, – с тобою, – в том родном краю
Жизнь благоустрою тотчас, как в раю!
Если я с тобой делюсь конем своим,
Значит, я навек твой друг и побратим.
С калмыками ты уйдешь путем своим,
Будь что будь – ты мной, как брат, любим и чтим, —
Так скорей вернись здоров и невредим!"
 

Опечалился Караджан и такое слово сказал в ответ:

 
"Подо мной арабский твой тулпар игрив.
Друг мой Алпамыш, будь тверд и терпелив.
К Бабахан-горе дней сорок мне пути,
С Бабахан-горы – не менее пяти, —
Дней за сорок пять могу назад прийти.
Калмыки мне дружбы нашей не простят.
Если чем-нибудь они мне отомстят:
Или Байчибара тайно повредят,
Или я с коня насильно буду снят,
Если на боку отточенный булат
Я не сохраню, мой друг, названый брат,
Если не вернусь за этот срок назад, —
Ты уже тогда меня не поджидай
И меня с конем погибшими считай.
 
 
Я ни пред людьми, ни пред судьбой не трус,
Послужить тебе по совести берусь, —
Дней за сорок пять, пожалуй, обернусь.
А пока вернусь – ты не скорби, мой друг,
Может быть, беда пройдет и мимо, друг!
Я тебе, мой друг, скажу – не умолчу, —
Посрамить твоих соперников хочу:
Твоего коня я на байгу помчу —
Недругам навеки жизнь я омрачу.
Если ты мне дал коня такого, друг,
Дней чрез сорок пять сойдемся снова, друг!"
 

Вот наконец и пустились в путь участники байги. Алпамыш остался один и грустно в шатер отправился. «Сорок пять дней, – думал он, – пройдут скоро. Караджан победителем вернется с байги – счастье привезет мне и Ай-Барчин». Так утешал он себя. А в это время сорок девушек Барчин во главе с Суксур в шатер пришли к нему, принесли блюда с вкусными яствами, дастархан расстелили. Пришли

они, а участники байги были уже далеко. Сказала Суксур Алпамышу такое слово:

 
"Осень подошла – поблекли все сады.
На деревья червь напал и съел плоды.
Разума лишусь я от такой беды, —
Горя моего к тебе ведут следы!
Весть ко мне сейчас недобрая дошла:
Плохи, бекиджан, увы, твои дела.
Слыхано то где и видано то где ж:
Витязь-конник стал по доброй воле пеш!
Иль ответом добрым сердце мне утешь,
Иль дурным ответом ты меня зарежь:
Правда ль, что калмык на Байчибара сел?
Чтоб он, тот калмык, не возвратился цел!
Ой, мой бекиджан, как ты душою слаб!
Я бы недругу коня не отдала б, —
Вырви ты его теперь из вражьих лап!
Глупости своей ты малодушный раб!
Ты крылатым был – теперь бескрыл, джигит.
Скакуном ты был – лишился ты копыт.
Потеряв коня, натерпишься обид!
Преданно тебе служил твой Байчибар, —
Знай, пропал твой конь, твой боевой Чибар!.. "
 

Алпамыш, обидевшись на слова Суксур, так ей ответил:

 
"Каждый сам себе не бек ли, не тюря?
Разуму-уму меня ты учишь зря.
Слишком ты дерзка, со мною говоря.
Мой тебе совет, красавица, сперва
Знай, с кем говоришь, и выбирай слова!"
 

Когда Алпамыш покончил с едой, сорок девушек Барчин снова обратились к нему, такое слово сказав:

 
"Алая на ней кармаза,
Разума лишают глаза,
Гибок ее стан, как лоза,
Нам ее приказы – гроза.
Так нам приказала Барчин:
"Пусть он к нам придет, – говорит, —
Юный тот красавец джигит.
Сердцем он моим не забыт,
Лучший среди лучших мужчин".
Сорок мы прислужниц Барчин,
Знаем мы обычай и чин:
Шаха вы конгратского сын, —
Будем вам служить, господин!
Нет вам для отказа причин,
Путь у вас теперь лишь один, —
К счастью этот путь приведет!
Велено нам так передать:
Будет вас красавица ждать, —
Хочет вас Барчин испытать.
Если улыбнется она,
Горе не оставит пятна.
Радостей вам чаша дана, —
Чашу надо выпить до дна!
Старый вам обычай знаком:
Должен молодой человек
Милую проведать тайком… "
 

Выслушав девушек Ай-Барчин, отвечает им Алпамыш таким словом:

 
"Я бы к ней пошел, пойти тайком боюсь!
Вы меня на путь сбиваете худой, —
Я не соблазнюсь опасною мечтой,
Завлекать меня зачем на путь худой?
Если бы пошел путем соблазна я,
Как я в дом проникну к дяде моему?
Челяди не счесть в богатом том дому.
Дочь – как драгоценность там алмазная, —
Лишь мечтать о ней могу заглазно я.
Пусть же все своим проходит чередом,
Первенство в байге решается судом, —
Кто возьмет Барчин – тот и войдет к ней в дом, —
Крадучись, к невесте нашей не пойдем!"
 

Так Алпамыш сказал, а сорок девушек Барчин, все свое твердят: «Посещать невесту тайком – наш старинный обряд. Таков обычай дедов и прадедов. Так у узбеков испокон веков велось, – и ты поступай по примеру прочих». Не устоял Алпамыш, согласился наконец:

 
Пес ступить боится на тигриный след,
Только в Алпамыше больше страха нет, —
Слишком был заманчив девушек совет.
Думает: "Соблазна мне не превозмочь, —
Дядину, пожалуй, навещу я дочь".
Колебанья-страхи он откинул прочь.
Девушек послушав, с ними вместе он
Вышел – и, как сокол, шел к невесте он,
Мыслью о свиданье с милой окрылен.
Весело, скрываясь по саям, идут,
Девушки с ним бойкий разговор ведут:
"Вы так робки в самом деле? – говорят. —
Так на месте б и сидели? – говорят. —
Сорок нас, а еле-еле, – говорят, —
Соблазнить мы вас сумели! – говорят. —
Барчин-ай от колыбели, – говорят, —
Вам назначена. Ужели, – говорят, —
Вы бы счастье проглядели?!" – говорят…
Разговор такой с ним девушки ведут,
Осторожно к дому Байсары ведут, —
Затемно приходят к бархатной юрте.
Барчин-ай сидит, скучая, в темноте.
С места встала, гостю чинно поклонясь,
Сорока подружек-девушек смутясь.
Девушки их сводят, весело смеясь, —
Медлит Алпамыш, к ней подойти боясь,
За руки берет красавицу потом,
Девушки поют им здравицу потом,
Девушки стоят на страже во дворе.
Ночь провел Хаким в беседе на ковре,
Нехотя уйдя обратно на заре…
С этих пор, едва опустит вечер тень,
Девушки за ним приходят, что ни день,
А ему к Барчин тайком ходить не лень…
 

Так девушки приходили от Барчин к Алпамышу, туда и обратно провожая его, но тайну эту строго соблюдали…

Между тем участники байги ехали своей дорогой.

 
Кони очень скоры у них,
Плечи – словно горы у них,
Пламенные взоры у них.
На тулпарах резвых своих
Понеслись пятьсот верховых,
Тех пятьсот калмыков лихих.
Держат на байгу они путь,
Не дают коням отдохнуть,
Понукают, хлещут коней, —
Сократить стараются путь,
Протянувшийся на сорок дней.
Путь до той горы Бабахан
Между пятисот силачей
Держит и батыр Караджан, —
Вот уж сколько дней и ночей.
Едет, не поднимает очей,
Щелканье он слышит камчей
Да насмешки дерзких речей
И, как блеск булатных мечей,
Видит блеск недобрых очей.
Караджан, молчанье храня,
Едет – понукает коня,
Но другим коням неровня,
Байчибар, набором звеня,
Все бодрее день ото дня,
Иноходью мчится вперед,
Но не горячится Чибар —
Мчится легкой птицей Чибар.
Страх теперь калмыков берет,
Жжет их беспокойства огонь:
"Э, хитер, хитер этот конь!
Ты его камчой только тронь, —
В воду он пойдет и в огонь.
Нет таких коней у людей —
Нет ему опасных путей,
Равных ему нет лошадей,
Всех он перегонит, злодей!"
Стало не до смеха им тут,
К Зиль-горе подъехали тут,
Споры-разговоры ведут:
"К Бабахан-горе как пойдем?
То ли перевалом пойдем,
То ль по склону – кружным путем?"
И в обход решили идти,
По угорью Зиля идти,
Кружною дорогой той —
Не пошел батыр Караджан, —
Перевальной тропкой крутой
Двинулся к горе Бабахан
Чрез вершину ближнюю Зиль.
С Зиль-горы глядит Караджан,
Видит на дороге он пыль, —
Думает: «Они ль, не они ль?»
Понял, что калмыки идут, —
Явно от него отстают.
"Если обогнал я их тут,
Пусть они себя и клянут, —
Долго им плестись под горой!"
 

Достигнув подножья Бабахан-горы, дал отдых коню Караджан и стал ждать. Калмыки, шедшие в обход, уверены были, что Караджан где-то далеко позади плетется, глотая поднятую их конями густую пыль. Подъезжают они на десятый день к горе Бабахан, смотрят – Караджан сидит, их дожидается. Удивились калмыки, а батыр Кокальдаш говорит младшему брату своему Караджану-батыру: «Э, Караджан, видно, отрекся ты от латманата, мусульманство принял и колдуном стал. Как же иначе мог ты опередить нас на этом своем паршивом Чибаре? Э, смотри, Караджан, попадешь ты в беду!»

Отвечает Караджан Кокальдашу: "Э, Кокальдаш-ака, дело было так: доехал я с вами до Зиль-горы. Очень устал мой конь, и много горя претерпел я, не зная, как быть. Рассердился я на судьбу свою, связал коня за четыре ноги, взвалил его на спину себе, по тропинке горной хребет перевалил, – и только что прибыл я сюда".

Говорит ему снова Кокальдаш:

 
"Сам ты, Караджан, вредишь своим делам.
Лучше бы зарезать Байчибара нам, —
Голову коня тебе тогда подам.
Сколько бы досталось мяса даром нам!
Спутался с узбеком! Это ли не срам!
Говорю с тобою – сердцем чист и прям, —
Дай коня зарежем, – зря не будь упрям.
Об одной узбечке мы мечтаем все,
Нас пятьсот калмыков – и страдаем все.
Может быть, тебе достанется она —
Будет у тебя красавица жена, —
Значит, остальным она не суждена.
Как нам быть с тобой – мы думаем давно.
Люди мы свои – калмыки все равно, —
Так давай стоять мы будем заодно.
Что тебе приезжий тот чужак-узбек?
Дай, коня его съедим, Караджан-бек, —
Досыта конины все мы поедим.
Мы тебе добра, Караджан-бек, хотим!.. "
 

Караджан в ответ Кокальдашу такое слово говорит:

 
"Что ты так пристал к Чибару моему?
Что ты, Кокальдаш, затеял кутерьму?
Чем же Кокдонан твой плох, я не пойму.
Ты его зарежь – я косточку возьму,
Сало все тебе оставлю одному.
Я своим Чибаром, право, не горжусь:
Кокдонан твой будет слаще нам на вкус,
Я полакомиться им не откажусь.
Ты мне, брат, поверь, – я то же ведь калмык:
Понимать в конях я сызмальства привык,
Ко всему тому я – опытный резник,
Хочешь – Кокдонана освежую вмиг!.. "
В калмыках сильнее вспыхивает зло.
Караджан – один, а им – пятьсот число!
Одному без друга очень тяжело,
Если б до убийства дело тут дошло,
Мужество батыра вряд ли бы спасло…
Э, вступил он в спор неравный, Караджан!
Недругами схвачен славный Караджан,
Схвачен он и связан по рукам-ногам,
Что он может сделать пятистам врагам?!
Так лежал бедняга, думу думал он:
«Бедный Байчибар, попал в беду, мол, он!»
Участи батыра так и не решив,
Байчибара всей толпою окружив,
Криками его и свистом оглушив,
С головы до ног арканами обвив,
Наземь наконец коварно повалив,
На животном бедном злобу всю излив,
Под копыта гвозди забивать взялись —
Так что гвозди в бабки самые впились!
Уши к голове несчастный конь прижал,
Весь от головы и до хвоста дрожал,
Ноги он своих мучителей кусал.
Бьют они его, чтоб смирно он лежал.
Мало им гвоздей – пустили в ход кинжал!
Мучили они его нещадно так,
Думали притом они злорадно так:
"Получил урок хороший Караджан,
Долго будет помнить гору Бабахан!
Если б даже он и разорвал аркан,
Нам бы на байге ничуть он не мешал, —
Далеко б Чибар его не побежал".
Знак начать байгу был в то время дан, —
Громко под горою грянул барабан.
Связанным лежит и стонет Караджан.
Без него байги начнется торжество!
"Бедный Байчибар – ему-то каково:
Быть во время скачки в путах каково!"
 

Так и остался Караджан с Байчибаром на горе Бабахан. Участники байги тем временем выстроились в ряд – и по данному знаку с места сорвались и вскачь пустились. А Караджан, освободившись от пут, ноги коню развязал – и Байчибар встал. Коротко закрутив повод за луку седла, сел Караджан на Байчибара. Конь, однако, на месте стоял – не мог шагу ступить. «Э, зря выехал я на байгу! – подумал огорченный Караджан. – Сколько уж времени прошло, как уехали все мои соперники – как их теперь догнать? Если чей-нибудь конь вперед придет, как взгляну я в лицо другу моему – Алпамышу!»

 
Стал коня батыр усердней понукать,
Конь ступить не может – не только скакать.
Что батыру делать? Тяжко он вздохнул,
Не стерпел – коня по ляжкам он стегнул.
Тут и Байчибар не вытерпел – рванул, —
Во всю ширь тулпариньи крылья развернул:
Было в три аршина каждое крыло,
В три да с половиной каждое крыло!
Если Караджан камчой нанес удар,
Устоит на месте ль этакий тулпар?
Молнией взвился под облака Чибар,
Мчит под облаками седока Чибар,
По небу плывет он, как лебяжий пух.
Караджан глаза открыть боится – ух!
Перехватывает Караджану дух.
Молнией мелькает в небе Байчибар,
Словно бы конем и не был Байчибар.
Кается батыр, что в ход пустил камчу:
"Головой за это, видно, заплачу!
В небесах летать на что мне, силачу?
По степным просторам я скакать хочу,
Только по земле я вряд ли поскачу!
Видно, не вернусь я в тот наземный мир,
Где родился, рос я, Караджан-батыр!
Не вернусь в родные, милые края,
Своего народа не увижу я!
Сердце холодеет, и в глазах темно.
Что со мною будет, что мне суждено?.. "
Страх гнетет батыра и тоска щемит.
Караджан-батыр глаза открыл, глядит —
По лицу земли Чибар уже летит,
Пена с Байчибара падает, как снег!
Сразу же в себя пришел Караджан-бек
И по сторонам глядит, как человек.
Замечает всадников он перед собой, —
Скачут в беспорядке озорной толпой.
У иных, однако, вид совсем плохой:
Этот конь хромает, тот едва живой.
Многие не рады той байге лихой!
Скачет калмыкам вдогонку Караджан,
Гикает и свищет громко Караджан.
Обернулись те – пошел переполох:
Караджан за ними – жаль, что не подох!
Все руками машут и кричат они:
"Своего коня напрасно не гони!
Первым все равно прибудет Кокдонан, —
Обогнать его, Караджан-бек, не мни,
Своему Чибару зря бока не мни, —
Верное ты наше слово помяни!
Если и доскачешь, зря доскачешь ты, —
Первым Кокальдаш домчится до черты,
Горько от стыда потом заплачешь ты!.. "
Видит Караджан, что их лукав совет, —
Скачет Караджан за всадниками вслед.
Молнией Чибар уносится вперед,
И разбег все больший, больший он берет.
Поотстали все, а Байчибар несет, —
Он один, а их – без одного пятьсот!
 
 
Караджан камчой опять Чибара бьет,
Скачет напролет он день и ночь вперед,
Чрез овраги скачет, чрез навал камней.
Обогнал Чибар четыреста коней,
Обогнал еще он шестьдесят коней,
Остальные рядом, но и остальным
Тоже не под силу мчаться рядом с ним.
Байчибар летит, как вихрь, неутомим,
Молнией несется по пескам степным.
Вот уже он всех коней опередил,
Те за ним несутся из последних сил.
 
 
Солнце все сильней над головой печет,
Час обеда близок, но обед не ждет.
Скачет Караджан теперь один вперед,
Всем отставшим счет усердно он ведет.
Четырех коней нехватка у него, —
Кто ушел вперед – загадка для него.
И спросил бы он, да спросишь у кого?
Оглядел всю степь – не видно ничего,
Скачет Караджан невесел оттого,
Скачет и гадает, весь настороже,
И растет тревога у него в душе, —
Мочи нет терпеть неведенье уже!
Вдруг заметил точку Караджан вдали;
Будто эта точка движется в пыли,
Лучше пригляделся – всадник впереди, —
У Караджан-бека екнуло в груди.
Крикнул Байчибару «чу!» Караджан-бек,
Вытянул на нем камчу Караджан-бек,
Молнией понесся Байчибар вдогон.
Караджан гадает: «Что за человек?»
Всадника, однако, настигает он.
Тот калмык сидел на ханском, на гнедом
Резвом жеребце – красавце молодом.
 
 
Был Караджан-беку ханский конь знаком, —
На ноги легок, однако же с грешком:
Если он пошел – помчится ветерком,
Окарачишь вдруг – завертится волчком
И вперед потом не ступит ни на шаг,
Беспокойный конь – гнедой алакарак!
Знал гнедого норов Караджан-батыр, —
Насывая он у всадника спросил.
Вынул насывай калмык и угостил.
«Кто ушел вперед?» – Караджан-бек спросил.
Крикнул: «чу» – коня во весь опор пустил.
Удила Чибар мгновенно закусил, —
Поскакал вперед – что только было сил.
Глупый тот калмык обман сообразил,
Но гнедой – ни с места, где стоял – застыл!
По коню калмык камчою зачастил,
А гнедой лишь глаз на всадника скосил
И, на месте стоя, землю замесил,
Наземь повалился, всадника свалил.
 
 
Снова день проходит – полдень настает.
Скачет Караджан и все глядит вперед, —
Издали он видит снова ездока, —
Стал он нагонять лихого ездока.
Но и не догнав, еще издалека
Узнает батыр в коне наверняка
Тоже из конюшни ханской шапака!
Байчибар уже сравнялся с шапаком,
Едет Караджан конь о конь с калмыком,
Но не обгоняет шапака Чибар,
Скачет морда в морду с ним пока Чибар.
Хлещет Караджан камчой коня, но тот
Все никак не может вырваться вперед, —
Морда в морду рядом с шапаком идет.
"Вот беда! – в тревоге мыслит Караджан. —
Конь отличный, строгий! – мыслит Караджан. —
Обогнал он многих, – мыслит Караджан, —
Тут ослабли ноги! – мыслит Караджан. —
Сглаз иль хворь какая? – мыслит Караджан. —
Эх ты тварь такая!" – мыслит Караджан.
Шапака ругая, мыслит Караджан:
"Чтоб ты околел и чтобы сдох твой хан!
Вот еще напасть лихая на меня!"
Также Байчибара бедного браня,
Понукает, хлещет Караджан коня, —
А подходит дело к середине дня.
Вырвался Чибар на голову вперед,
Сделал Байчибар внезапный поворот, —
Шапаку дорогу преградил – и тот
Мордой к солнцу стал – и, солнцем ослеплен,
Хитрым Байчибаром был опережен.
И еще привычкой был он наделен:
Если слышит сзади конский топот он,
То вперед, как вольный ветер, устремлен,
А не слышит сзади топота – сдает, —
Больше все и больше в скачке отстает.
 
 
Бьет калмык его, камчой его сечет, —
Конь, не слыша сзади топота, сдает…
По степи один летит Караджан-бек,
Все по сторонам глядит Караджан-бек.
Скакуна опять он видит одного,
Скачет – догоняет скакуна того,
Подъезжает ближе – узнает его:
Это был холеный ханский новый конь,
Одиннадцатитысячный соловый конь,
Тот скакун арабский по степи летит,
С головы до ног, что золото, блестит.
Скачет Байчибар за ханским скакуном,
Поравнялся мордой он с его хвостом, —
Вгрызся в круп соловый запененным ртом,
Вгрызся – и с дороги оттолкнул потом,
Начался у них из-за дороги спор,
Оба скакуна летят во весь опор,
Но скакун соловый был белокопыт, —
Понял, что Чибаром будет он побит.
Держится он рядом, но уже хрипит
И слезами землю на бегу кропит.
А Чибар на камни жмет его и жмет:
«Пусть, мол, на камнях копыта он собьет»,
Скачет по камням выносливый Чибар,
С вытянутой шеей скачет, не сдает,
Скачет напролет весь день и ночь тулпар,
Скачет по камням он – бодр и невредим,
А соловый ханский тянется за ним.
Но, копыта сбив, жестоко он страдал
И от Байчибара далеко отстал.
 
 
Скачет Караджан – хвала ему, хвала!
Доказал он дружбы славные дела,
Скачет – не слезает ни на миг с седла.
"Где же Кокальдаш? – гадает Караджан. —
Где соперник наш? – гадает Караджан. —
Всех опередив, меня тревожит он,
Первым прискакать на место может он.
Если я теперь его не догоню, —
Ноги бы в пути сломать его коню, —
Другу своему я горе причиню!.. "
Ни себя ему, ни скакуна не жаль,
Скачет Караджан – грызет его печаль,
По степи несется, глядя зорко вдаль, —
Вглядываясь, видит впереди, вдали,
Будто над землею тень летит в пыли:
Скачет впереди еще один калмык!
Караджан вдогонку мчится напрямик,
Слышит, узнает он Кокальдашев гик.
Вслед за Кокдонаном, высунув язык,
Скачет Байчибар, – он обгонять привык…
Кокальдаш-батыр несется, горд и лих, —
Обскакал он всех соперников своих,
Думает: "Я первым к месту прискачу, —
Девушку-узбечку в жены получу!"
Скачет он, беды не чуя никакой.
 
 
Вдруг он слышит конский топот за собой, —
Оглянулся – видит всадника… ой-бой!
Караджан-батыр летит за ним стрелой.
Кокальдаш загикал, закричал: «Чух-чу!»
Хлещет Кокдонана, истрепал камчу.
Думает: "Он жив, и конь его живой!
Кто б ни развязал их – иль чужой, иль свой,
Только бы узнать, – заплатит головой!"
Молнией несется Кокдонан лихой,
Кокальдаш несчастный потерял покой.
То и дело он через плечо глядит, —
Как свистящий ветер, Байчибар летит.
Грозен Караджана удалого вид.
Вот уж Кокдонана Байчибар достиг,
Круп его зубами он хватает вмиг, —
Приподняв, швыряет далеко его,
Сзади оставляет далеко его,
Сам на сорок тысяч ускакав шагов.
Но и Кокдонан, однако, не сплошал:
Выпрямился он и снова побежал,
И, догнав Чибара, мстительно заржал,
И схватил Чибара за крестец – да так,
Что едва не треснул у того костяк,
И со всею силой так его тряхнул,
Что шагов на десять тысяч отшвырнул,
И упал Чибар, чуть шею не свернул…
Кокальдаш опять один вперед летит,
Получить узбечку он в награду мнит,
Мнит он, что ему соперник не грозит,
Что скакун узбекский где упал – убит.
И что вечным сном и Караджан там спит.
Вдруг он слышит сзади частый стук копыт.
Обернулся – смотрит: Байчибар летит, —
Невредим в седле Караджан-бек сидит!
Кокальдаш растерян, на коня сердит,
Бьет его камчой, ногами бьет, кричит,
Но все ближе, ближе Байчибар хрипит,
И уже с Донаном рядом он летит.
Скакуны ведут из-за дороги спор!
Бросил Караджан на Кокальдаша взор
И такой заводит сразу разговор:
"Ты ль не старшим братом был мне до сих пор?
Но, однако, был, как недруг, ты хитер,
Козни строил мне, готовил мне позор,
Ты меня связал, чтоб отстранить с байги,
Делал то, чего б не сделали враги, —
Ты теперь хотя бы честь побереги,
Выслушай меня и отвечай – не лги:
Сколько дней ты гонишь своего коня?
Как же до сих пор не обогнал меня?
Верной дружбы что ж не доказал твой конь?
Корма твоего не оправдал твой конь, —
Ведь Барчин-узбечку прогадал твой конь!
Скачешь много дней, а все же, ротозей,
Плакать ты заставишь всех своих друзей!"
 
 
Молвит Кокальдаш: "Не хвастай, Караджан!
Попадешь в беду, несчастный Караджан!
К месту все равно я первым прискачу,
Будь что будь, – узбечку в жены получу!"
Караджан, однако, тоже не простак,
Сразу отвечает Кокальдашу так:
"Мы пока с тобою наравне идем,
Но придешь ли первым, поглядим потом.
Кто возьмет узбечку как жену в свой дом,
Кто с байги уйдет, наказанный стыдом,
Кто – обласкан славой и людским судом,
Тоже, Кокальдаш, увидим, подождем!"
Скачут оба рядом тем степным путем,
Злобно на скаку бранятся – и притом,
Брань уже ведут не только языком,
Но и богатырским крепким кулаком.
Каждый дрался так и каждый так орал,
Что казалось – горный грохотал обвал.
Кулаки потом сменили на камчи,
Чуть было не взялись оба за мечи.
Драке нет конца, а кони горячи —
Скачут по пути, как седоки, озлясь,
Обогнать друг друга яростно стремясь,
Злобно на скаку лягаясь и грызясь.
 

Считая, что срок возвращения Караджана прошел, забеспокоился Алпамыш, приуныл. Вышел он на высокий холм и в подзорную трубу степь оглядывает. Видит он – скачут два коня, друг у друга дорогу оспаривая. Узнает он в одном из них Кокдонана. А Байчибара, который белой пеной и желтой пылью покрылся и казался гнедым, не узнал Алпамыш. «И коня своего, и невесты своей, и страны своей родной лишился!» – подумал Алпамыш и свалился без чувств. Увидела это Барчин, подбежала к нему, положила его голову к себе на колени и так говорит: