Текст книги "Удивительные истории нашего времени и древности "

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

На следующий год Сяньюй Тун – ему было уже пятьдесят восемь лет – держал экзамены в столице на звание цзиньши и не выдержал. Когда после этого он увиделся с Куай Юйши, тот, не говоря ни о чем другом, дал ему один совет – определиться на должность.

Но мог ли Сяньюй Тун, который больше сорока лет оставался сюцаем и не желал служить, согласиться на какую-нибудь незначительную должность лишь только потому, что сдал экзамен на звание цзюйжэня? И, возвратясь домой, Сяньюй Тун принялся заниматься с еще большим усердием. Всякий раз, когда ему становилось известно, что где-то собираются на литературный вечер местные сюцаи, он непременно являлся туда с бумагой и письменными принадлежностями, садился и вместе с молодыми людьми писал сочинения. И как бы над ним ни потешались, как бы ни дразнили его и ни пренебрегали им, он никогда не обращал на это внимания. Написав свое сочинение, он непременно просматривал сочинения других и лишь после этого, радостный и счастливый, уходил. Посещать такие вечера вошло у него в обыкновение.

Время летело быстро, три года прошли незаметно, и вот уже подошел срок очередных столичных экзаменов. Сяньюй Туну в ту пору перевалило за шестьдесят, но он был по-прежнему бодр.

Однажды, когда он находился в столице, ему приснился сон, будто он выдержал экзамены и его имя стоит в списке среди первых. Но под именем значилась не группа «Книга обрядов», по которой он обычно экзаменовался, а *«Книга песен». Сяньюй Тун был из тех эрудитов, которые знали отлично любую классическую книгу, притом жажда успеха была в нем слишком велика, чтобы он не поверил в свой сон. И он решил экзаменоваться на этот раз по «Книге песен», а не по «Книге обрядов».

Между тем Куай Юйши за безупречное управление уездом получил повышение по службе и должность в столице. На этот раз он опять входил в число экзаменаторов. Перед самыми экзаменами Куай Юйши подумал: «Дважды я допустил ошибку, и первым по моей группе проходил «почтенный коллега» Сяньюй Тун. Теперь он уже совсем стар, и если здесь, в столице, он пройдет у меня, то я опозорен на всю жизнь. Буду просматривать работы не по «Книге обрядов», а по «Книге песен». Тогда, пройдет ли «почтенный коллега» Сяньюй Тун или не пройдет, я к этому не буду иметь никакого отношения».

И Куай Юйши попросил, чтобы его назначили просматривать работы по «Книге песен». «Пожалуй, на свете найдется не один «почтенный коллега», вроде Сяньюй Туна, – размышлял он между тем. – И если у меня пройдет не он, а какой-нибудь другой старик, получится, что я «от громовержца удрал, а от грома не спасся». Но ничего. Ведь всякий старый опытный ученый отлично знает содержание любой классической книги. А молодежь обычно направляет свои силы только на *«Четверокнижие»; что касается глубины понимания текстов *«Пятикнижия», то тут она слабовата. Я не буду строг в отношении тем, связанных с толкованием положений «Пятикнижия», а буду отбирать именно такие работы, в которых при отсутствии четкого ответа чувствовалось бы определенное дарование. Можно быть уверенным, что написавший такое сочинение – человек молодой».

И вот Куай Юйши просмотрел экзаменационные работы и подал их главному экзаменатору. Когда составлялись списки выдержавших экзамены, первая работа, сданная по группе «Книга песен», оказалась одиннадцатой среди лучших. Работа эта снова принадлежала сюцаю уезда Синъаньсянь Сяньюй Туну – чудаку, которому шел шестьдесят первый год.

Куай Юйши остолбенел от досады:

 
О, если б он мог заранее знать —
      где счастье его и судьба.
Не стал бы стараться он так,
      не стал бы себя утруждать.
 

«Конечно, на свете много однофамильцев, однако в уезде Синъаньсянь нет второго Сяньюй Туна, – рассуждал Куай Юйши. – Но Сяньюй Тун всегда занимался «Книгой обрядов», почему же теперь он вдруг перешел на «Книгу песен»? Ничего не понимаю!»

И, дождавшись, когда Сяньюй Тун явился к нему с визитом, он спросил его, почему тот стал экзаменоваться по другой группе. Тогда Сяньюй Тун рассказал ему о своем сне.

– Значит, самой судьбой вам предназначено быть цзиньши! – воскликнул Куай Юйши. – Самой судьбой!

С тех пор между Куай Юйши и Сяньюй Туном, учителем и учеником, установились совсем неплохие отношения. Сяньюй Тун выдержал затем дворцовые экзамены, на которых он снова оказался среди лучших, и получил должность начальника канцелярии в Палате наказаний. Люди возмущались тем, что человеку, выдержавшему экзамен уже в преклонном возрасте, дают такую в общем-то незначительную должность. Но сам Сяньюй Тун остался доволен.

После перевода в столицу Куай Юйши служил в Палате обрядов. Он всегда смело высказывал свое мнение и не боялся осуждать то, что ему казалось неверным и несправедливым. Однажды в своем докладе он выразил неодобрение по адресу члена Придворной Академии Лю Цзи, и тот, найдя предлог придраться к Куай Юйши, засадил его в тюрьму. В ту пору чиновники Палаты наказаний заискивали перед Лю Цзи и потому хотели приговорить Куай Юйши к смерти.

Но на счастье, ниспосланное Куай Юйши самим небом, Сяньюй Тун оказался тут как тут: хлопотал за него у себя в канцелярии, заботился о нем и сделал все, что от него зависело, чтобы Куай Юйши не пришлось испытывать особенных страданий и лишений, пока он сидел в тюрьме. Затем Сяньюй Тун привлек к этому делу и других выдержавших вместе с ним экзамен, и все они стали хлопотать за Куай Юйши. Благодаря этому Куай Юйши отделался сравнительно легко.

«Цветы я думал посадить, цветы не привились. Иву не хотел растить, но ива тень дала», – сказал сам себе Куай Юйши, очутившись на свободе. – Если бы не этот старый ученик мой, я бы погиб».

И он отправился с визитом к почтенному коллеге Сяньюй Туну, чтобы поблагодарить его.

– Вы трижды облагодетельствовали меня, дорогой учитель, – отвечал ему Сяньюй Тун. – Мне удалось оказать вам лишь небольшую услугу и тем самым хоть как-то отблагодарить вас за экзамены. Но то, что вы сделали для меня, и то, что я сделал для вас, – небо и земля!

В тот вечер гость и хозяин весело провели время за вином и беседой. С тех пор Куай Юйши, где бы ни находился, непременно раз, а то и два раза в год посылал кого-нибудь с подарками к Сяньюй Туну осведомиться о здоровье своего ученика; и хотя подарки были скромными, они выражали его чувства.

Быстро текло время. Сяньюй Тун по-прежнему служил в Палате наказаний, занимая то один, то другой пост. Прошло шесть лет, и вот наконец он должен был получить назначение на должность правителя области.

В столице все относились с почтением к его учености и талантам, уважали за честность, а потому в Палате чинов непременно хотели подыскать ему хорошее место. Сам Сяньюй Тун нисколько этим не интересовался. Но однажды из уезда Сяньцзюйсянь, родины Куай Юйши, пришло известие о том, что Куай Цзингун, сын Куай Юйши, поссорился из-за межей кладбищенской земли с одним из местных богачей, неким господином Ча. Случилось так, что как раз в это время от богача сбежал его слуга. Ча обвинил Куай Цзингуна в убийстве слуги и дал делу ход. Куай Цзингун не мог доказать свою невиновность и бежал в провинцию Юньнань, где тогда служил его отец, и там скрывался. Между тем уездные власти рассудили, что раз Куай Цзингун исчез, значит, он виновен в убийстве, и издали приказ об его аресте. Все его домашние были в панике, тем более что арестовали кое-кого из его родни.

Узнав, что в Тайчжоу – в области, в ведении которой находился уезд Сяньцзюйсянь, как раз свободна должность правителя, Сяньюй Тун обратился к знакомым, и те стали ходатайствовать, чтобы эту должность предоставили ему. В Палате чинов хорошо знали, что назначение в Тайчжоу не из заманчивых, но раз человек сам просит, зачем ему отказывать? И тут же Сяньюй Тун был представлен к повышению и назначен правителем области Тайчжоу.

На третий день после прибытия Сяньюй Туна на место назначения господин Ча уже знал, что новый правитель области – ученик Куай Юйши, знал, что он специально выпросил это назначение, и понимал, что при решении дела начальник будет не на его стороне. Богач стал в ямэне клеветать на нового начальника, но Сяньюй Тун делал вид, что ничего об этом не знает. И даже когда семья Куай подавала ему жалобы, он тоже вел себя так, будто не придает делу ни малейшего значения. А сам тем временем тайно послал людей на поиски беглого слуги из дома Ча, приказав схватить его и доставить к нему в ямэнь.

Прошло месяца два, и слуга был схвачен в Ханчжоу. Сяньюй Тун лично допрашивал его. Тот показал, что просто сбежал от своего хозяина и что все это не имеет никакого отношения к семье Куай. Сяньюй Тун тотчас же велел богачу Ча забрать слугу под расписку. Членов семьи Куай немедленно после этого освободили, а через день-другой Сяньюй Тун сам отправился проверить межи кладбищенских земель.

Понимая, что дела ему теперь уже не выиграть и что в убытке от тяжбы наверняка будет он сам, Ча попросил знакомых походатайствовать за него перед правителем области, а семье Куай передать, что согласен пойти на мировую. Тем тоже не хотелось судиться и наживать врагов, раз обвинение отпало. Сяньюй Тун разрешил Ча пойти на мировую, наложил на него небольшой штраф и доложил о решении дела по начальству. Обе стороны остались довольны. Поистине:

 
Если умный правитель на месте —
То и плутни людей не страшны.
 

После этого Сяньюй Тун отправил в Юньнань со своим человеком письмо Куай Юйши. Узнав обо всем, тот очень обрадовался и подумал: «Посадишь терновник – получишь терновник, посадишь персик – тень обретешь». Если бы не этот дряхлый ученик мой, нам бы несдобровать».

В ответном письме, посланном с Куай Цзингуном, он от всей души искренне благодарил Сяньюй Туна.

– Я до самых седин пребывал в неизвестности, и мир меня не признавал, – говорил Сяньюй Тун, когда к нему явился Куай Цзингун. – Ваш отец трижды облагодетельствовал меня, благодаря ему я прошел на экзаменах. Единственно, о чем я все беспокоился, – это о том, что могу умереть, не успев отблагодарить его за содеянное им добро. Вас нынче оклеветали, и так или иначе вас должны были оправдать, так что я лишь немного помог вам: как говорится, «при ветре раздувал огонь». Это такой пустяк – я только в самой малой мере отблагодарил вашего отца и еще в большом долгу перед ним.

Поскольку Куай Цзингун вел дома только хозяйственные дела, то Сяньюй Тун посоветовал ему уединиться и взяться за книги.

Три года прослужил Сяньюй Тун правителем Тайчжоу. Слава о нем разнеслась далеко за пределы Тайчжоу, и он был повышен в должности – назначен на пост военного инспектора в округ Хуэйнин. Затем он вторично получил повышение и стал главным судьей в провинции Хэнань. Служил он, как всегда, прилежно и ревностно. Ему было уже восемьдесят лет – правда, он чувствовал себя куда бодрее иных молодых, – когда он снова получил повышение и был назначен губернатором провинции Чжэцзян.

«На шестьдесят втором году жизни я выдержал экзамен на цзиньши, и хоть путь моей учебы был долог и тернист, но зато служебный оказался гладок: пока что все обходилось без волнений и бурь, – рассуждал про себя Сяньюй Тун. – Нынче я дослужился до губернатора. Какого же почета и какой славы еще желать? Я всегда честно и усердно относился к службе и не посрамил себя на доверенных мне постах. Было бы вполне разумно, собственно, на этом и остановиться. Но я еще не отблагодарил господина Куая за все то добро, которое он мне сделал. Назначен я теперь как раз в Чжэцзян, на его родину. Кто знает, может, смогу ему быть полезным».

И, выбрав *благоприятный день, он отправился к месту нового назначения. На всем пути его ожидали торжественные и почетные встречи и проводы, но это, разумеется само собой, и об этом говорить нечего.

Не один день прошел, пока он добрался до *Ханчжоу.

Куай Юйши к тому времени уже дослужился до должности помощника правителя области, но из-за болезни глаз ему пришлось устраниться от дел и вернуться на родину. Узнав, что Сяньюй Тун назначен губернатором в их провинцию, Куай Юйши взял с собой двенадцатилетнего внука и отправился к нему в Ханчжоу с визитом. И хоть Куай Юйши являлся учителем-экзаменатором Сяньюй Туна, но был он моложе его на двадцать с лишним лет. Теперь этот почтенный полуслепой старик в отставке вызывал сочувствие, а Сяньюй Тун в свои восемьдесят лет выглядел бодро, словно молодой, и вступал в должность губернатора. Нет, не возрастом определяются успех и процветание! Куай Юйши часто об этом думал и, как бы в ответ своим собственным мыслям, вздыхал.

Поистине:

 
Зачем кипарисам и соснам
      завидовать персику, сливе?
Взгляните в зимнюю пору —
      что́ будет на ветках у них!
 

Прибыв в Ханчжоу, Сяньюй Тун собрался было послать человека проведать о здоровье Куай Юйши, но тут ему доложили, что Куай Юйши сам явился к нему. Сяньюй Тун, крайне обрадованный, поспешил встретить гостя, пригласил его в свои личные покои и приветствовал, как подобает приветствовать учителя. Куай Юйши подозвал внука.

– Поклонись господину! – сказал он мальчику.

– Кто это? Кем он вам приходится? – спросил Сяньюй Тун о мальчике.

– Вы меня спасли когда-то, потом выручили сына из беды, и благодарность к вам всегда остается при мне. Ныне счастливая звезда опять засияла над нашей провинцией. Я уже стар, болен, и недолго мне жить на свете. Сын учился, но ничего из этого не получилось, и теперь все мои надежды на этого мальчика, моего внука. Зовут его Куай У. Мальчик довольно смышлен, и вот я специально привел его с собой, чтобы просить вас позаботиться о нем.

– Я уже в таком возрасте, что служба – не моя тропа, и если я приехал сюда на должность, то только потому, что до сих пор еще не сумел в полной мере отблагодарить вас за все, – говорил Сяньюй Тун. – А раз вы поручаете моим заботам своего мальчика, то случай этот как раз мне теперь и представляется. Будет ли у вас спокойна душа, если внук ваш будет жить здесь, при мне, и заниматься вместе с моими внуками?

– Если вы сами станете его обучать, я смогу *умереть с закрытыми глазами.

И, оставив двух отроков на услужение внуку, Куай Юйши простился и ушел.

Куай У действительно оказался очень способным мальчиком. Он прилежно учился и так преуспел, что осенью того же года Сяньюй Тун рекомендовал его к очередным экзаменам для талантливых отроков. Куай У, выдержав экзамены, был принят в училище, зачислен на стипендию, но жил и занимался по-прежнему у Сяньюй Туна. Так прошло три года, и Куай У обрел познания, необходимые для прохождения дальнейших экзаменов.

«Ну что ж, этот мальчик уже может держать экзамены, и, если он выдержит, это будет моя благодарность Куай Юйши», – сказал как-то себе Сяньюй Тун.

Он дал юноше триста ланов серебром, как говорится, «на кисти и бумагу» и сам проводил его к деду. Они прибыли в Сяньцзюйсянь три дня спустя после кончины Куай Юйши. Совершив обряд поклонения и оплакав покойного, Сяньюй Тун обратился к Куай Цзингуну:

– Не наказывал ли учитель чего-нибудь перед кончиной?

– Он сказал, что жалеет, что сам выдержал экзамены в молодые годы, а потому любил молодых и не ценил стариков, и что совершенно случайно ему встретился такой высоконравственный ученик, как вы. Говорил, что после вас у него было много молодых учеников, одни более способные, другие – менее, одни вознеслись высоко, другие нет, но ни один из них так не заботился о нем и не помог ему так, как вы. Он завещал нам, чтобы все мы, и сыновья его, и внуки, никогда не относились свысока к людям преклонного возраста.

– Стремясь всем трем поколениям вашей семьи воздать за добро, которое мне сделал мой учитель, я именно и хотел, чтобы люди поняли, что поддерживать пожилых тоже стоит и нельзя любить молодых и не ценить стариков, – сказал Сяньюй Тун, улыбаясь.

Вскоре он простился и уехал.

Вернувшись в Ханчжоу, Сяньюй Тун написал прошение об отставке. Императорским указом ему было разрешено уйти на покой, и он возвратился на родину. Там он жил в тиши и свободное от занятий с внуками время проводил с почтенными старцами за вином и сочинением стихов.

Восемь лет спустя его старший внук Сяньюй Хань среди первых выдержал областные экзамены, и когда прибыл в Пекин на столичные экзамены, то встретил там Куай У, который тоже выдержал у себя в области на цзюйжэня и теперь, как и он, приехал на столичные экзамены.

Внуки старых друзей, теперь молодые одногодки по экзаменам, стали вместе готовиться к предстоящим испытаниям. И когда был объявлен список выдержавших, оба они поздравляли друг друга с получением звания цзиньши.

Да, Сяньюй Тун пятидесяти семи лет выдержал областные экзамены, в шестьдесят один год – столичные, прослужил двадцать три года, дошел до высокого ранга, получил немало пожалований и наград и отплатил за добро трем поколениям семьи благодетеля. Уйдя в отставку и возвратясь на родину, ему еще довелось увидеть, как его внук выдержал столичные экзамены.

Сяньюй Тун прожил девяносто семь лет, и последние сорок лет были для него годами процветания и славы.

В Чжэцзяне и поныне люди охотно учатся и сплошь и рядом до шестидесяти, а то и до семидесяти лет продолжают сидеть за книгами. Поэтому нередко случается, что иные из них достигают успеха уже в почтенные годы.

Впоследствии кто-то написал об этом стихи:

 
Стоит ли, жизненных сил не щадя,
      к успеху и славе стремиться:
Поздно иль рано их обретешь —
      только от неба зависит.
Если б суметь не спеша вызревать,
      как *персик на древе священном,
Целых три тысячи лет пусть пройдет —
      и то не покажется долго!
 

Продавец масла покоряет Царицу цветов

 
Юноши ради любовных услад
Ссорятся между собой,
Но в *царстве веселья, словно назло,
Препоны одна за другой:
С внешностью скромной,
Пусть даже с деньгами,
Знай, что ты будешь немил;
И с красотою одной, но без денег,
Напрасно б любви ты просил...
Пусть ты даже богатством владеешь,
Пусть на редкость красив,
Чуток останься к желаньям любимой,
Капризы девичьи простив.
Много ль из вас, в любви искушенных,
Признайтесь честно, друзья,
Поняли истину эту глубоко,
Прочувствовав все, как и я?!
 

Стихотворение это написано на мотив «Луна над Западной рекой» и раскрывает тайну тайн любовной игры.

Известно ведь: «гетере нравится тот, кто красив, хозяйке – деньги милы». Поэтому, если среди посетителей публичного дома появляется человек, красотою подобный *Пань Аню и с богатством несметным *Дэн Туна, то, естественно, мир и любовь окружают его, и он становится владыкою в стане прелестных цветов.

Все это так, однако необходимо еще и другое – банчэнь. Бан – это борта туфли, а чэнь – подкладка, но «банчэнь» как целое слово означает «поддержать». Любая девица, обладающая хоть какими-то положительными качествами, становится в глазах людей совершенством, если находится человек, который умеет выгодно оттенить эти ее достоинства. Такой человек прибавит, где не хватает, поддержит, где шатко, прикроет недостатки, и, если ко всему этому он окажется еще мил и сдержан в обращении с девицей, будет говорить с ней приветливым голосом, постарается зимой согреть, а летом навеять прохладу, окружить ее тем, что ей приятно, оградить от того, что ей не по душе, и, наконец, всем сердцем будет стремиться проникнуть в ее настроения, постичь ее переживания, – как такого не полюбить? Вот это и называется «банчэнь». А в царстве «ласкового ветра любви и нежного сияния луны» выгадывает всегда тот, кто умеет угодить. Он некрасив, но в нем находят красоту; он беден, но об этом забывают.

К примеру, напомним историю *Чжэн Юаньхэ. Когда у него мошна опустела и он стал нищим, выглядел он уже, конечно, не таким, каким был прежде. Как-то в снежный зимний день его случайно увидела Ли Ясянь, и ее охватило чувство жалости. Она одела Юаньхэ в роскошное платье, подносила ему изысканные яства и в конце концов стала его женой. Нечего и говорить, что не деньги и не внешность привлекли ее, – Юаньхэ был чуток, любезен, понимал человеческую душу, умел предупредить желания другого, угодить, и потому Ясянь очень привязалась к нему. Вспомните хотя бы, как Ясянь во время болезни захотелось бульона из конской требухи и как Юаньхэ убил своего любимого пегого, чтобы сварить и преподнести ей бульон. Одного этого уже было достаточно, чтобы Ясянь всегда помнила о глубине его чувств. Впоследствии Чжэн Юаньхэ первым выдержал *государственные экзамены, а Ясянь был пожалован почетный титул дамы Бяньго. Да! Песни нищих прежде напевал он, но стал доклады, как министр, подавать; кварталы для бродяг сменил на чистые и светлые хоромы. И вот в один прекрасный день они укрылись брачным одеялом, и рассказ о них превратился в красивейшее предание. Поистине:

 
Судьба отвернется —
      золото цвет потеряет,
Удача придет —
      железо и то заблестит.
 

Итак, начну рассказ. При великой *сунской династии, с той поры как положил ей начало *Тай-цзу, на протяжении правления семи императоров – самого Тай-цзу, затем Тай-цзуна, Жэнь-цзуна, Ин-цзуна, Шэнь-цзуна и Чжэ-цзуна – войны были забыты, культура расцвела, народ спокойно занимался своим делом и мир царил в стране.

Но вот на престол вступил *Хуэй-цзун. Полностью доверяясь Цай Цзину, Гао Цю, Ян Цзяню, Чжу Мяню и подобным им коварным царедворцам, он окружил себя ограниченными людьми, предался развлечениям, пренебрегая делами правления, и вызвал сильное недовольство в народе. Этим не замедлили воспользоваться *чжурчжэни, которые с большим войском вторглись в страну и разорили цветущее царство. И лишь после того как чжурчжэни пленили императоров Хуэй-цзуна и Цинь-цзуна, а император *Гао-цзун переправился через реку Янцзы верхом на глиняном коне, обосновался в Ханчжоу и страна разделилась на север и юг, – лишь тогда настала передышка. Но сколько горя и лишений перенес народ за эти годы! Действительно:

 
Бились за жизнь в гуще пик и мечей,
Не знали, где дом, где семья;
Стали занятьем разбой и грабеж,
Игрою потешной – резня.
 

В ту пору в *Бяньляне, за городом, в селе Аньлоцунь, жил вместе со своей женой один человек, по фамилии Синь, по имени Шань. Муж и жена держали зерновую лавку, где главным образом торговали рисом, но можно было в ней купить и чай, вино, масло, соль, а также другие товары. Жили они в общем безбедно. Супругам перевалило уже за сорок, но у них была лишь одна дочь – Яоцинь. Девочка росла красивой. С семи лет она стала учиться в сельской школе и могла в день запомнить наизусть сотни строк, а в десять лет уже сочиняла стихи и писала ритмической прозой. В предании сохранились ее стихи «Девичьи чувства»:

 
С золотого *зацепа
      занавес бисерный
            тихо, бесшумно скользит.
Одинокая девушка
      в тереме дальнем
            молча в раздумье сидит.
Подвинет подушку —
      и *уточек пару
            словно боится спугнуть.
Подправит светильник —
      и двуглавое пламя
            жаль ей иглою смахнуть.
 

В двенадцать лет Яоцинь уже играла на цитре, была искусна в шахматах, рисовании, *каллиграфии; с поразительным умением она владела иглой. И все это давалось ей без большого труда – просто она была очень способной и одаренной от природы.

Так как у Синь Шаня не было сыновей, он намеревался взять к себе в дом зятя, на которого мог бы опереться в старости. Но человека, достойного дочери, трудно было найти, и потому хоть многие и приходили к ней свататься, но еще никто не получил согласия.

На беду, в то время вторглись в страну чжурчжэни и осадили Бяньлян. И хотя повсюду уже стояли наши войска, готовые к сражению, первый министр, желая пойти на мирные переговоры с врагом, запрещал им вступать в бой. В результате противник обнаглел, ворвался в столицу, захватил в плен обоих императоров и увез их. Народ в панике покидал родные места, спасаясь бегством.

Синь Шань с женой и двенадцатилетней дочерью, закинув узлы и котомки за плечи, бежали вместе с другими; словно собаки, оставшиеся без хозяина, словно рыбы, выскользнувшие из сети, метались в растерянности эти люди. Они все шли и шли, страдая от голода и холода, преодолевая мучительную усталость. Но кто из них знал, куда они спешат, где обретут дом и покой? Вопли, призывы к небу, земле, предкам и все мольбы были лишь о том, чтобы не встретить чжурчжэней. И действительно:

 
Лучше быть в мирную пору щенком,
Чем в смутное время скитальцем!
 

Чжурчжэней по пути они не встретили, но столкнулись с разбитым отрядом правительственных солдат. Увидев беженцев с узлами, солдаты устроили вдоль дороги пожар и подняли крик: «Чжурчжэни! Чжурчжэни!» Яркое пламя и страшные крики в наступивших сумерках навели на беженцев такой страх, что, позабыв друг о друге, они в панике бросились бежать кто куда. Пользуясь переполохом, солдаты принялись грабить беженцев, а если кто-нибудь сопротивлялся, убивали на месте. Это было горем в горе, бедою в беде.

Но вернемся к Яоцинь. Она была сбита с ног солдатами-грабителями и, когда поднялась, не могла найти ни отца, ни матери. Кричать она не решалась и, укрывшись в стороне от дороги в старом склепе, переждала ночь. На рассвете она вышла из своего убежища и увидела лишь следы пожара да валявшиеся повсюду трупы. Вокруг не было ни одной живой души.

Думая об отце и матери, Яоцинь горько рыдала. Она не знала, где их искать, не знала дороги и пошла наобум на юг. Плача и останавливаясь чуть ли не на каждом шагу, она прошла около двух *ли, когда увидела высокое здание. Теперь к терзавшему ее горю добавилось и мучительное чувство голода. «Наверно, есть же там люди», – подумала она и направилась к дому, намереваясь попросить хотя бы попить. Но оказалось, что дом пуст, – обитатели его, как видно, тоже бежали. Яоцинь присела возле стены и снова разрыдалась.

Исстари говорят: «Без случайностей нет и рассказа».

Именно в это время мимо проходил человек. Это оказался Бу Цяо, сосед Синь Шаня, бездельник, который не желал утруждать себя каким-нибудь определенным занятием. Он был один из тех молодцов, что привыкли есть даровой харч и тратить легко достававшиеся деньги. Однако величали его все не иначе как «уважаемый Бу». Во время нападения солдат он тоже растерял своих попутчиков и шел теперь один. Услышав плач, он решил посмотреть, в чем дело. Яоцинь знала Бу Цяо с детства и теперь, очутившись в беде одна, обрадовалась соседу, как родному. Она тотчас утерла слезы, встала, поздоровалась с ним и спросила:

– Дядюшка Бу! Вы не видели моих родителей?

Бу Цяо тем временем раздумывал про себя: «Узлы у меня отняли вчера солдаты, денег на дорогу нет, и надо же, кусок сам идет мне в руки. Да и товар-то из редких, стоит попридержать».

– Мать с отцом не нашли тебя, – соврал он, – и так горевали, так горевали... Они пошли дальше, а мне наказали привести тебя к ним, если я тебя встречу. Обещали даже щедро отблагодарить меня за это.

Яоцинь хоть и была девочкой сообразительной, но сейчас, оказавшись в безвыходном положении, даже не заподозрила ничего дурного, да и вообще бесхитростного и порядочного человека легко обмануть, поэтому Яоцинь, нимало не раздумывая, пошла за Бу Цяо. Вот уж действительно:

 
Я знаю, он мне не попутчик,
Но все же идти надо с ним.
 

Бу Цяо дал Яоцинь немного из того, что у него было с собой съестного, и сказал:

– Мать и отец твои еще ночью двинулись дальше. Если мы не нагоним их в пути, то сможем увидеться с ними лишь после того, как переправимся через Янцзы и доберемся до *Цзянькана. В дороге ты зови меня отцом, я же буду выдавать тебя за дочь, иначе могут подумать, что я подбираю потерявшихся детей, а это нехорошо.

Яоцинь согласилась. И вот, «по суше шагая одною тропою и в лодке одной через реки плывя», они добрались до самого Цзянькана. Но еще на пути туда они узнали, что Учжу, четвертый сын повелителя чжурчжэней, переправляется с армией через Янцзы, и поняли: в Цзянькане будет неспокойно. Узнали они также, что на престол вступил император Гао-цзун, что он остановился в *Ханчжоу и переименовал этот город в Линьань. Поэтому, не задерживаясь в Цзянькане, они водным путем направились в *Жуньчжоу, а оттуда через Сучжоу, Чанчжоу, *Цзясин и Хучжоу – в Линьань. Прибыв туда, они на время остановились в гостинице.

Надо сказать, что Бу Цяо таскал свою жертву за собой целых три тысячи ли, пока в конце концов все-таки не добрался с ней до самого города Линьань. В пути он израсходовал то немногое, что имел при себе, пришлось расстаться даже с халатом, чтобы уплатить за гостиницу. Оставался у него теперь только живой товар – Яоцинь, которую надо было как можно скорее сбыть.

Разузнав о том, что некая *Ван Девятая, владелица одного из веселых домов на озере *Сиху, собирается взять к себе на содержание еще одну «приемную дочь», Бу Цяо привел матушку Ван в гостиницу, чтобы показать ей свой товар и договориться о цене.

Яоцинь была недурна собой, и Ван Девятая согласилась дать за нее пятьдесят *ланов серебром. Получив деньги сполна, Бу Цяо доставил девочку к ней.

Бу Цяо был человек смышленый – хозяйке заведения он сказал:

– Яоцинь – моя родная дочь. Лишь нужда заставляет меня отдать ее в ваш дом. Обращайтесь с ней мягко, наставляйте, убеждайте, и она будет во всем послушной. Только не торопитесь, не проявляйте нетерпения.

Яоцинь же он говорил:

– Матушка Ван Девятая – моя близкая родственница, тебя я временно оставляю у нее и приеду за тобой, как только разыщу твоих родителей.

Таким образом, ничего не подозревая, Яоцинь охотно отправилась к матушке Ван.

 
Как жаль эту девочку с редким умом,
Попавшую в сети веселых домов.
 

Когда Яоцинь очутилась в руках Ван, та сразу же с ног до головы одела ее во все новое, поселила в одной из дальних комнат, стала вкусно кормить, поить прекрасным чаем и подбадривать теплыми, ласковыми словами.

Так Яоцинь провела несколько дней, не проявляя ни нетерпения, ни тревоги. Но при этом она не переставала тосковать по родителям и, обеспокоенная тем, что Бу Цяо все не возвращается за ней, как-то, в слезах, спросила Ван Девятую:

– Почему дядюшка Бу не приходит проведать меня?

– Какой дядюшка Бу? – удивилась Ван.

– Тот самый, что привел меня К вам.

– Он сказал, что он твой родной отец, – недоумевала Ван.

– Да ведь его фамилия Бу, а моя – Синь.

И тут Яоцинь подробно рассказала о том, как они всей семьей бежали из Бяньляна, как она потеряла родителей, как встретила Бу Цяо, который привез ее в Линьань, как он обещал ей разыскать ее родителей и сказал, что здесь он ее оставляет временно, у родственницы.

– Вот как... – протянула изумленная Ван. – Так, значит, ты одинокая, беспомощная девушка, настоящий краб безногий. Ну что ж, расскажу-ка я тебе тогда все, как есть. Этот Бу Цяо продал тебя мне за пятьдесят ланов серебром – и все. А у нас тут «дом открытых дверей» – здесь обитают пудреные головки, торгующие своим телом, и этим мы кормимся. У меня несколько девушек, но ни одна из них не отличается особой красотой. Ты же понравилась мне, потому что хороша собой. Я решила взять тебя и буду относиться к тебе, как к родной дочери. Можешь не сомневаться, когда вырастешь, будешь ходить разодетой в шелка, есть лучшие блюда и до конца дней своих проживешь припеваючи.