Текст книги "Удивительные истории нашего времени и древности "

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– Великолепно! Великолепно! – восклицал Лу Кай, хлопая в ладоши.

Они тут же обсудили, как составить доклады, и договорились направить их в столицу одновременно.

Когда Янь Сун получил оба доклада, он велел Янь Шифаню сказать слово начальнику Палаты наказаний. Сюй Лунь, начальник Палаты наказаний, был безвольным и бездарным стариком. Узнав, что полученное им распоряжение исходит от самого Янь Суна, он не посмел проявить нерадение и тотчас составил императору доклад в том духе, как того хотели Ян Шунь и Лу Кай. Вскоре последовал императорский указ, предписывающий местным властям немедленно казнить преступных шарлатанов. В связи с этим делом сыну Ян Шуня жаловалась должность цяньху в охранных войсках императора, а Лу Кай получал повышение на три ранга, и ему было обещано, что при первой вакансии его переведут на должность в столицу.

Но вернемся к нашему рассказу. Когда Ян Шунь отправил доклады, он послал людей тайно схватить Шэнь Ляня и бросил его в тюрьму. Жена Шэнь Ляня и оба сына переполошились, не зная, что предпринять. Братья решили немедленно посоветоваться с Цзя Ши.

– Наверняка эти негодяи Ян Шунь и Лу Кай задумали отомстить за Янь Суна, – высказал предположение Цзя Ши. – И раз уж отца вашего посадили в тюрьму, то, без сомнения, обвинят его в каком-нибудь тяжком преступлении. Советую вам без промедления бежать в дальние края и не объявляться до тех пор, пока Янь Сун и Янь Шифань не потеряют свое могущество и влияние. Здесь Ян Шунь и Лу Кай, конечно, не оставят в покое и вас.

– Как можем мы уехать, не зная, что ждет отца? – сказал Шэнь Гунь.

– Ваш батюшка в руках врагов, он уже человек обреченный. А вы должны думать о сохранении рода, и сейчас ваша сыновняя почтительность ни к чему не приведет – погубите только самих себя и всех ваших родственников. Уговорите матушку как можно скорее уехать подальше от беды. Что касается вашего батюшки, то я сам попрошу людей о нем позаботиться, об этом можете не беспокоиться.

Братья передали разговор с Цзя Ши своей матери.

– Отец ваш безвинно попал в тюрьму, как же можем мы покинуть его и уехать? – говорила госпожа Сюй, жена Шэнь Ляня. – Дядюшка Цзя хоть и друг нам, но все-таки человек чужой, не родня. Я думаю, что, желая угодить Янь Суну, Ян Шунь и Лу Кай будут строить козни только против вашего отца и нас-то это вряд ли коснется. Если же, спасая себя, вы убежите, а отец здесь погибнет и даже останки его некому будет похоронить, тогда люди будут поминать вас недобрым словом и в веках за вами останется дурная слава непочтительных сыновей. Как тогда жить, как смотреть людям в глаза?

При последних словах она громко разрыдалась. Разрыдались с ней и сыновья.

Когда Цзя Ши сказали, что госпожа Сюй уезжать не соглашается, он только вздохнул и ушел. Несколько дней спустя Цзя Ши получил достоверные сведения о том, что Шэнь Ляня впутали в дело секты «Белый лотос» и приговорили к смерти.

В тюрьме Шэнь Лянь, не переставая, во весь голос ругал подлых душегубов. Ян Шунь, зная, что поступил бесчестно, и опасаясь, как бы Шэнь Лянь в момент казни не опозорил его перед всем народом своей бранью, приказал составить свидетельство, что узник заболел и скончался в тюрьме, а затем распорядился, чтобы Шэнь Ляня прикончили.

Обо всем этом Цзя Ши сообщил госпоже Сюй. Не приходится говорить о том, как горько плакали она и ее сыновья.

Благодаря доброму отношению знакомых и друзей, Цзя Ши удалось тайком выкупить труп Шэнь Ляня. Тюремщикам он при этом говорил:

– Если начальство потребует, чтобы ему отрубили голову, возьмете какой-нибудь другой труп, и все.

Ничего не сказав сыновьям Шэнь Ляня, Цзя Ши сам купил гроб и торжественно, с подобающими обрядами похоронил своего друга в пустынном месте. Лишь после похорон он сказал Шэнь Гуню и Шэнь Бао:

– Прах вашего отца я уберег, но могилу его укажу вам после того, как все уляжется. Пока надо это держать в тайне.

Братья еще и еще благодарили его, а Цзя Ши настойчиво уговаривал их покинуть эти места.

– Мы хорошо понимаем, что слишком долго занимаем ваш дом, и чувствуем себя очень неловко, – говорил Шэнь Гунь. – Но матушка хотела бы здесь дождаться того дня, когда выяснится невиновность отца, чтобы отвезти гроб на родину. Поэтому мы и медлим.

Цзя Ши рассердился.

– Всю свою жизнь, думая о людях, я был им верен до конца, – отвечал Цзя Ши. – И если сейчас я советую вам уезжать, то только потому, что беспокоюсь за вас, а вовсе не из-за того, что вы здесь долго живете и что я хочу поскорей от вас избавиться. Но раз ваша матушка уже приняла решение, я не смею настаивать. Что касается меня, то я должен по одному делу уехать далеко отсюда и вернусь не раньше, чем через полтора года, так что вы можете оставаться здесь, но только будьте осторожны.

И тут взгляд его остановился на двух докладах Чжугэ Ляна, переписанных собственноручно Шэнь Лянем и наклеенных на стене.

– Хотел бы, чтобы вы сняли эти доклады и подарили их мне, – попросил Цзя Ши. – Они у меня будут с собой как память о вас, а потом, когда доведется встретиться, сможем по ним узнать друг друга.

Шэнь Гунь снял со стены оба доклада, свернул их и обеими руками поднес Цзя Ши. Цзя Ши *спрятал свертки в рукав и, роняя слезы, простился.

Цзя Ши прекрасно понимал, что Ян Шунь и Лу Кай со своими злодейскими планами не ограничатся убийством Шэнь Ляня. Не сомневаясь в том, что и его как близкого друга Шэнь Ляня не оставят в покое и привлекут к ответу, Цзя Ши решил заблаговременно бежать и пожить некоторое время у своих родственников в Хэнани.

Когда в связи с докладом Палаты наказаний пришел императорский указ, цензор Лу Кай тут же распорядился казнить двух схваченных бандитов, а также отрубить голову Шэнь Ляню и выставить ее напоказ вместе с головами обоих преступников. Но, как известно, Цзя Ши успел уже выкупить труп Шэнь Ляня, и никто из начальственных лиц, разумеется, не обнаружил, что труп подменили.

Теперь дальше. Ян Шунь, недовольный тем, что обещанные награды свелись всего лишь к пожалованию должности его сыну, как-то сказал Лу Каю:

– В свое время Янь Шифань обещал нам, что, когда дело будет сделано, он отблагодарит нас высокими титулами. Интересно, почему же он не сдержал своего слова?

– Шэнь Лянь был заклятым врагом семьи Яней, – подумав немного, отвечал Лу Кай. – А мы казнили только его самого и до сих пор ничего не сделали с его сыновьями. Трава срезана, но не вырван корень, значит, он может снова пустить ростки. Наверно, господин министр остался недоволен нашим решением. Думаю, что дело именно в этом.

– Если так, – сказал Ян Шунь, – то нет ничего проще. Мы нынче же подадим доклад и укажем, что хотя Шэнь Лянь и казнен, но сыновей его, которые должны были знать обо всем, тоже следует привлечь к ответственности и имущество их должно быть конфисковано: пусть, мол, люди помнят, что закон распространяется на всех, пусть убоятся закона. Затем мы разузнаем, кто те головорезы, которые вместе с ним стреляли в чучела, и кто предоставил ему свой дом. Всех схватим и привлечем к ответу. Тем самым мы до конца отомстим за обиду, нанесенную Янь Суну и Янь Шифаню, и уж тогда будем просить обещанной награды. Думаю, что в этом случае у них уже не будет предлога нам отказать.

– Великолепно придумано! – сказал Лу Кай. – Не будем терять времени. Пока его семья здесь, мы можем схватить всех их сразу. Только бы его сыновья не пронюхали об этом и не удрали, тогда хлопот не оберешься!

– Вы совершенно правы, – согласился Ян Шунь.

И они тут же послали доклад императору и письмо Янь Суну, в котором выразили ему свою почтительность и преданность. Одновременно они дали распоряжение начальнику округа Баоань следить за семьей преступника, чтобы ни один из этой семьи не скрылся, поскольку сразу же по получении указа, говорили они, все родственники Шэнь Ляня должны быть арестованы. Как говорится в стихах:

 
Редко бывает, чтоб яйца
      уцелели в гнезде разоренном;
С корнем обычно
      траву из земли вырывают.
Достойный безвинно казнен,
      злодеям этого мало:
Хотят всю семью погубить,
      угождая власть предержащим.
 

Через несколько дней пришел императорский указ, и местные власти арестовали родственников Шэнь Ляня. Одновременно были наведены справки о друзьях и знакомых Шэнь Ляня, и все они тоже были арестованы. Не удалось схватить одного лишь Цзя Ши, который успел своевременно покинуть город, так что местному начальству пришлось сообщить о нем высшим властям, как о бежавшем преступнике. Отсюда видно, как Цзя Ши умел все мудро предвидеть. Один из современников написал стихотворение, восхваляющее Цзя Ши:

 
В благородстве и дружбе
      кто мог бы сравниться с Цзя Ши,
К тому ж дальновиден —
      он заранее скрыться решил.
Коварные сети
      врагами расставлены всюду,
Но умная птица
      вспорхнула и вольно парит в небесах.
 

Арестованных Шэнь Гуня и Шэнь Бао Ян Шунь допрашивал лично, добиваясь от них признания в связях с татарами и нужных ему показаний. Но братья только громко кричали, моля о справедливости. И, разумеется, никак не могли они признаться в том, чего не было. Тогда Ян Шунь приказал их пытать, и братьев так избили, что на теле у них не оставалось живого места. Шэнь Гунь и Шэнь Бао не выдержали пыток и умерли под палками. Не прискорбно ли – молодые люди, сыновья уважаемого человека, и так вот безвинно погибли!

Всех остальных, арестованных по этому делу, обвинили в соучастии, и погублен был не один десяток душ.

Младшего сына Шэнь Ляня, как совсем малолетнего, не привлекли к делу. Ему с матерью было запрещено оставаться в Баоани, и их выслали в далекие края, в Юньчжоу.

После всего этого Лу Кай стал советоваться с Ян Шунем, как им поступить с Шэнь Сяося, старшим сыном Шэнь Ляня.

– Он ведь известный сюцай в Шаосине, – говорил Лу Кай. – Придет время, он выдержит экзамен и уж, конечно, затаит злобу против нас. Лучше и его заодно убрать – по крайней мере предотвратим неприятности; к тому же и господин министр увидит, как мы для него стараемся.

Ян Шунь с ним согласился. Тут же он написал отношение властям провинции Чжэцзян, согласно которому важного государственного преступника Шэнь Сяося должны были под строгим надзором доставить в Баоань на допрос. Затем Ян Шунь велел своему доверенному секретарю Цзинь Шао подобрать толковых служителей и послать их с этим отношением в Чжэцзян. Цзинь Шао должен был наказать служителям, чтобы, конвоируя Сяося, они улучили подходящий момент и убили его. Там же им надлежало раздобыть свидетельство о его смерти по болезни и с этим документом вернуться обратно. Ян Шунь заверил, что, когда дело будет сделано, он щедро наградит служителей, а самого Цзинь Шао обещал представить к повышению.

Получив приказ, Цзинь Шао усердно взялся за дело. Выбрав двух опытных служителей ямэня – Чжан Цяня и Ли Ваня, он пригласил их к себе домой, угостил и под конец протянул им двадцать *ланов серебром из своих собственных денег.

– Как посмеем незаслуженно брать от вас подарок? – говорили Чжан Цянь и Ли Вань.

– Это не мой подарок, – отвечал Цзинь Шао. – Это дарит вам губернатор, господин Ян Шунь. Он хочет, чтобы вы отправились с отношением в Чжэцзян и там приняли под конвой Шэнь Сяося. Но в пути не спускайте с него глаз...

Тут Цзинь Шао сказал им, что́ и как они должны сделать, и добавил:

– Когда вернетесь, будете щедро награждены еще. Ну а если оплошаете... Наш губернатор, господин Ян Шунь, шутить не любит, и отвечать перед ним придется вам самим.

– Незачем говорить о распоряжении губернатора – для нас достаточно вашего слова, чтобы мы не осмелились ослушаться, – в один голос заявили Чжан Цянь и Ли Вань, взяли деньги и, поблагодарив Цзинь Шао, отправились в ямэнь за документом. Без промедления они собрались и отправились в путь на юг.

Как уже говорилось, Сяося числился сюцаем на стипендии и жил дома, на родине, в Шаосине. Сяося очень беспокоился за отца – до него давно уже дошли слухи о том, что его отец своим докладом навлек на себя немилость, лишен чина и должности и сослан на север. Сяося собирался поехать в Баоань проведать отца, но оставить дом и хозяйство было не на кого, и он все никак не мог решиться уехать. И вот вдруг ни с того ни с сего в какой-то день к нему явились служители из местного ямэня и, не желая ничего слушать, скрутили его и потащили в ямэнь.

Правитель области дал Сяося прочитать бумагу, согласно которой Сяося подлежал аресту, отдал Чжан Цяню и Ли Ваню ответ на отношение и наказал служителям, чтобы те в пути внимательно следили за конвоируемым.

Только теперь Сяося узнал, что отец и оба брата погибли, а мать сослана на далекую окраину. Громко рыдая, он вышел из ямэня и тут увидел, что возле ворот стоят и плачут все его домашние. Оказывается, в отношении из Баоани было сказано, что по приказу свыше имущество семьи Шэнь конфискуется, и правитель области уже успел послать людей, которые опечатали дом и всех его обитателей выгнали на улицу. Убитый горем, Сяося так плакал, что потерял голос и едва переводил дыхание. Тем временем к ямэню стали подходить родственники Сяося, чтобы проститься с ним. Все понимали, что ждать добра или надеяться на счастливый случай ему не приходится, и все же, как водится, успокаивали и утешали его.

Тесть Сяося – Мэн Чуньюань – вынул слиток серебра, поднес его Чжан Цяню и Ли Ваню и просил их в пути позаботиться о его зяте. Тем показалось этого мало, и они взяли подарок лишь тогда, когда жена Сяося, госпожа Мэн, добавила пару золотых приколок для волос.

Роняя слезы, Сяося говорил жене:

– Я вряд ли вернусь, но ты не печалься обо мне, считай,что я погиб, и живи у родителей. Ты порядочная женщина из хорошей, образованной семьи, поэтому вторично замуж, вероятно, не пойдешь, и в этом отношении душа моя может быть спокойна. А вот она, – продолжал Сяося, указывая на свою *вторую жену, Шунюй, – она еще молода, и деваться ей некуда. Ей бы следовало выйти замуж вторично, но мне уже тридцать, у нас с тобой нет детей, а она на третьем месяце. Если у нее родится сын, он продолжит наш род, и будет кому приносить жертвы на домашнем алтаре. Поэтому я прошу тебя из уважения к нашей прошлой совместной жизни: возьми ее с собой к твоим родителям, и пусть она пока поживет с вами. А когда родит, будет то мальчик или девочка, тогда уж отпустите ее, куда хотите...

Но не успел он закончить, как его перебила Шунюй.

– Ну что вы говорите?! – воскликнула она. – Вы отправляетесь за тысячи *ли, как можем мы отпустить вас без близкого и родного человека, который ухаживал бы за вами? Пусть старшая госпожа переберется к родителям, а я согласна сопровождать вас, как бы ни было трудно в пути. Тогда и вам будет не так тоскливо, и старшая госпожа меньше будет тревожиться за вас.

– Конечно, я хотел бы, чтобы кто-нибудь из родных был со мной, – ответил Сяося. – Но путешествие мое скорее всего кончится плохо. Зачем же тебе-то вместе со мной погибать на чужой стороне?!

– Ваш батюшка служил при дворе и жил в столице, а вы всегда жили в Шаосине, об этом знают все, – говорила Шунюй. – Пусть вашего батюшку оклеветали, что он в чем-то повинен, но вы-то были здесь, так далеко от него... О каком же соучастии может быть речь? Я пойду с вами, буду где надо говорить в вашу защиту и уверена, что к смертной казни вас не приговорят. А если попадете в тюрьму, то я-то буду там на свободе и смогу позаботиться о вас.

Госпоже Мэн тоже не хотелось, чтобы муж отправлялся один, доводы Шунюй казались ей справедливыми, и она стала уговаривать мужа взять Шунюй с собой. Сяося всегда любил Шунюй за ум, за сообразительность, а тут еще старшая жена уговаривала его, и он в конце концов согласился.

Вся семья направилась к Мэн Чуньюаню, где они и переночевали. Утром Чжан Цянь и Ли Вань пришли за Сяося и стали торопить его в путь. Шунюй надела платье из простой грубой материи, повязала черным платком голову, простилась со всеми и, перекинув за спину узел, двинулась следом за Сяося.

О том, как горька была минута расставания с родными, излишне говорить.

В пути Шунюй ни на шаг не отходила от мужа и сама подавала ему еду и питье. Поначалу Чжан Цянь и Ли Вань по-хорошему разговаривали с Сяося и его женой, но после того как переправились через реку Янцзы и от Сюйчжоу двинулись дальше по суше, конвоиры решили, что теперь родина Сяося уже далеко позади, и начали держать себя вызывающе: покрикивали, ругались, словом, стали обращаться с Сяося и Шунюй все хуже и хуже.

Шунюй, женщина проницательная, шепнула однажды мужу:

– Что-то недоброе на уме у этих конвоиров. Я женщина и мало что понимаю, но, во всяком случае, если впереди будут попадаться безлюдные, пустынные места, то вы должны быть настороже.

Сяося утвердительно кивнул, но в душе не очень-то ей поверил. Прошли они еще несколько дней, и Сяося обратил внимание на то, что конвоиры то и дело о чем-то шепчутся, секретничают, и, наконец, когда он заметил, что в узле у одного из них сверкнул большой японский нож, сердце у него заколотилось, и им овладел страх.

– Ты говорила, что у этих людей недоброе на уме, – сказал он жене. – Теперь и я в этом почти убежден. Завтра мы вступаем в пределы области Цзинин; как только пройдем Цзинин, сразу начнутся горы Тайхан и Ляншань, идти нам придется по пустынным местам, в которых водятся разбойники. Если конвоиры вздумают совершить свое злое дело в тех краях, то ни тебе меня, ни мне тебя не спасти... Что делать?

– Раз так, – сказала Шунюй, – если вы только сумеете бежать, бегите. А я останусь. Съесть-то они меня не съедят.

– В самом городе Цзинине, возле Восточных ворот, стоит дом начальника канцелярии, некоего Фэна. Сейчас он в трауре и потому живет здесь, на родине. Это в высшей степени благородный, справедливый и смелый человек. Он однокашник и близкий друг моего отца, и если завтра в Цзинине я сумею сбежать от конвоиров и явлюсь к нему, он, безусловно, укроет меня. Но тебе, женщине, вряд ли справиться с Ли Ванем и Чжан Цянем. За мое исчезновение придется отвечать тебе, и это меня беспокоит. Если чувствуешь, что справишься с ними, я убегу, а нет – вместе жили, вместе и умирать будем. Значит, такова воля неба, и роптать я не буду.

– Сумеете бежать – бегите, – сказала Шунюй. – А я справлюсь, не беспокойтесь.

Супруги перешептывались и переговаривались, благо конвоиры, утомленные за день, изрядно выпили и спали, громко похрапывая.

На следующий день рано утром они снова двинулись в путь.

– Сколько осталось до Цзинина? – спросил Сяося Чжан Цяня.

– Всего сорок ли. К полудню там уже будем.

– В Цзинине, возле Восточных ворот, живет начальник канцелярии Фэн, – сказал Сяося. – Он учился вместе с моим отцом и в свое время, когда они оба жили в столице, занял у отца двести ланов серебром, его расписка у меня сохранилась. Недавно Фэн служил начальником таможни в Вэйсиньгуани, так что сейчас у него, конечно, есть деньги, и, если я пойду просить у него старый долг, он, несомненно, вернет его человеку в беде. Лишние деньги пригодятся нам в пути, по крайней мере будем чувствовать себя свободнее.

Чжан Цянь, казалось, колебался, но Ли Вань шепнул ему:

– По-моему, он человек честный, к тому же его жена и вещи – все останется с нами. Думаю, что ничего плохого не случится. Пусть идет. Принесет деньги: считай, нам с тобой повезет. Что тут думать?

– Так-то оно так, – отвечал Чжан Цянь, – но все же давай сначала остановимся в гостинице, устроимся, я останусь в гостинице караулить его жену, а ты пойдешь с ним. Так будет вернее.

Без лишних слов скажем, что задолго до полудня они уже подошли к Цзинину. Недалеко от города они присмотрели опрятную гостиницу, и, когда разместили свои пожитки, Сяося обратился к конвоирам:

– Ну что ж, кто из вас, любезные, пройдется со мной до Восточных ворот? Отправимся сейчас, а пообедать успеем, когда вернемся.

– Я пойду, – сказал Ли Вань. – А насчет обеда – кто знает, может быть, там еще и угостят.

Шунюй умышленно стала отговаривать мужа:

– Есть поговорка: «Человека встречают по положению». Хоть господин Фэн и должен вашему батюшке, но вряд ли он пожелает вернуть долг, когда узнает, что батюшки вашего уже нет в живых, а вы сами в такой вот беде, – только зря окажетесь в неловком положении. Лучше уж пообедать и скорей отправляться дальше.

– Мы уже в городе, и отсюда до Восточных ворот недалеко. Хорошо ли, плохо ли получится, но от того, что пройдусь немного, ничего не потеряю, – возразил Сяося.

Ли Вань, который только и думал о том, как бы заполучить эти двести ланов, настоятельно уговаривал Сяося пойти.

– Ты уж наберись терпения и подожди, – сказал Сяося жене. – Если вернемся быстро, значит, дело гиблое, а если примет по-хорошему, пригласит обедать, значит, разумеется, отдаст деньги. Тогда завтра мы сможем нанять для тебя паланкин, а то ты все эти дни ехала на осле, и я вижу, как тебе это с непривычки тяжело.

– Ну что же, – проговорила Шунюй, многозначительно глядя на мужа. – Только побыстрей возвращайтесь. Не заставляйте меня долго ждать.

– Да надолго ли он отлучается, чтобы столько об этом говорить! – рассмеялся Ли Вань. – Ну и зануда же ты! – бросил он ей на ходу и следом за Сяося направился к выходу. Но тут Шунюй умышленно задержала его:

– Если господин Фэн оставит мужа обедать и муж мой засидится, очень прошу вас, поторопите его.

– Ну, конечно! – ответил Ли Вань.

Конвоир еще только спускался с крыльца, а Сяося был уже на улице и ушел далеко вперед. Ли Вань вообще довольно беспечно относился к своим служебным обязанностям; кроме того, ему часто случалось бывать в Цзинине, он хорошо знал город, знал он и дом начальника канцелярии Фэна у Восточных ворот, так что это обстоятельство совсем его не встревожило. Пройдя немного, он почувствовал, что у него схватило живот, завернул в уборную и, облегчившись, не спеша направился к Восточным воротам.

Когда Сяося обернулся и обнаружил, что Ли Ваня не видно, он бросился бежать, бежал, не переводя дыхания, и вскоре оказался около дома Фэна. Видимо, ему суждено было спастись, потому что Фэн в это время оказался у себя и сидел один в гостиной. Тот помнил своего старого знакомого по столице и был поражен столь неожиданным появлением гостя. Сяося даже должным образом не поприветствовал Фэна.

– Разрешите поговорить с вами наедине, – торопливо промолвил он, схватив Фэна за рукав.

Тот уже догадался, что его гостю не до приветствий, и повел Сяося в кабинет. Здесь Сяося громко разрыдался.

– Говори скорей, в чем дело! – сказал ему Фэн. – Не плачь и не теряй времени зря, если дело не терпит.

– Думаю, что мне уже незачем рассказывать вам о том, как злодейски расправился с отцом Янь Шифань, – плача, говорил Сяося. – Обоих братьев, которые были при батюшке, до смерти забили Ян Шунь и Лу Кай. Уцелел один я, и то потому, что жил дома, на родине. А теперь пришла бумага и меня потребовали в Баоань к ответу. Словом, погибать нам всем до последнего. У двух конвоиров, сопровождающих меня, на уме недоброе. Вероятно, эти люди действуют по приказу Ян Шуня и Лу Кая, и, когда мы окажемся где-нибудь в горах Тайхан или Ляншань – а до них уже рукой подать, – они потихоньку меня прикончат. Я решил бежать, и вот я у вас. Если сумеете спрятать меня, душа моего загубленного отца будет с благодарностью вспоминать вас на небе. Если вы не сможете этого сделать, то я тут же размозжу себе голову о ступени. Умереть здесь, подле вас, лучше, нежели погибнуть от рук предателей.

– Не беспокойся, пожалуйста, – сказал Фэн. – За моей спальней есть помещение с двойными стенами, где спокойно можно спрятаться – там-то уж никто никогда не найдет. Сейчас я тебя туда проведу, поживешь там несколько дней, а дальше я знаю, как быть.

– Вы мне второй отец! – воскликнул Сяося, кланяясь и благодаря Фэна.

Фэн взял Сяося за руку и повел его в помещение, прилегавшее к спальне. Там он приподнял половицу, под которой открылся проход. Спустившись вниз по этому проходу, они прошли шагов шестьдесят и увидели свет: перед ними были три комнаты, устроенные в двойных стенах самого здания. Это было место, куда действительно не мог проникнуть никто из посторонних.

Ежедневно сам Фэн приносил туда своему гостю чай и еду. Домашние порядки у него были строги, и никто не смел проговориться, что у них скрывается беглец. Вот уж действительно:

 
Горы высокие
      барса укроют,
Ворон упрячется
      в ивовых ветках.
Свора чиновников
      так ли опасна,
Если находится
      храбрый *Чжу Цзя.
 

Но вернемся к Ли Ваню. Подойдя к дому Фэна, он спросил старого привратника:

– Ваш господин дома?

– Дома, – ответил тот.

– А не видели, не приходил к вашему хозяину господин в белом?

– Он как раз обедает в кабинете.

Услышав это, Ли Вань стал спокойно ждать. Было уже далеко за полдень, когда из гостиной вышел человек в белом. Ли Вань поспешил к нему навстречу, но увидел, что это не Сяося. Человек в белом неторопливо вышел на улицу и пошел своей дорогой.

Ли Вань подождал еще. Его уже начало одолевать нетерпение и мучил голод.

– Как вы думаете, в чем дело? – обратился он опять к привратнику. – Почему это ваш гость так долго не выходит?

– Да ведь он недавно вышел, – ответил старик.

– А у вас есть еще кто-нибудь из гостей?

– Вот уж не знаю.

– А кто был этот в белом, который вышел от вас?

– Это шурин нашего хозяина. Он у нас часто бывает.

– А где же ваш хозяин сейчас?

– Хозяин после обеда всегда отдыхает.

Старик говорил совсем не то, что надеялся услышать Ли Вань, и беспокойство все сильнее и сильнее одолевало конвоира.

– По правде говоря, дядюшка, – сказал он привратнику, – я выполняю поручение генерал-губернатора военного округа Сюаньфу. Дело в том, что в Шаосине проживал молодой человек по фамилии Шэнь. Его зовут Сян, а прозвище его – Сяося. Это важный преступник, и арестован он по приказу свыше. Мне поручено доставить его в наш округ. И вот когда мы добрались до вашего города, он заявил, что хочет навестить вашего хозяина, с которым якобы вместе учился его отец. Я проводил его сюда, и он вошел в ваш дом. Я давно уже жду его, а он все не выходит. Он, конечно, все еще сидит в кабинете вашего хозяина. Вы, оказывается, не знали об этом, так прошу вас, пойдите поторопите его, пусть немедленно выходит. Нам пора отправляться дальше.

– Ничего не понимаю. О чем вы говорите? – с деланным удивлением спрашивал старик.

Ли Вань, едва сдерживаясь, повторил всю историю сначала.

– Тьфу, – плюнул старик. – Что за насаждение?! Никакого тут молодого человека по фамилии Шэнь не было. Хозяин наш в трауре и посторонних вообще не принимает. У ворот стою я сам – сам обо всех докладываю, сам всех провожаю. Что ты мне плетешь всякую чертовщину! Наверно, ты просто проходимец какой-нибудь, вор и только прикидываешься, что служишь в ямэне: думаешь, так легче будет приглядеться и стянуть что-нибудь. Убирайся-ка поскорей вон и не морочь мне голову!

Услышав такое, Ли Вань вышел из себя.

– Шэнь Сяося – важный государственный преступник! Это не шутки! – закричал он. – А ну, проси твоего хозяина! Я сам с ним поговорю!

– Хозяин спит сейчас. Думаешь, без дела кто-нибудь посмеет его беспокоить? – отвечал старик. – Какой ты все-таки дикарь, ничего не соображаешь!

И привратник ушел как ни в чем не бывало.

– Старый болван! – выругался Ли Вань. – Просишь его доложить, а он упирается... Нет, Сяося наверняка здесь! Я не по частному делу, у меня приказ властей, ворвусь в дом, и все. Мне нечего бояться!

И, не раздумывая, Ли Вань вломился прямо в гостиную и стал барабанить по перегородке.

– Господин Шэнь! Пора уже! – кричал он.

Ответа не последовало. Тогда Ли Вань снова стал кричать, пока в гостиной не появился мальчик-прислужник.

– Где же привратник? Кому он разрешил ворваться в гостиную и так орать? – возмущался прислужник.

Ли Вань хотел было обратиться к нему, но тот только поглядел за перегородку и пошел в другую сторону.

– Может быть, в той стороне кабинет, – вслух рассуждал Ли Вань. – Пойду-ка посмотрю... Чего мне бояться!

И он пошел туда, куда только что свернул мальчик.

Ли Вань оказался в длинном коридоре. Нигде никого. Он пошел вперед по коридору и очутился возле комнат, в которых, как он заметил, были женщины. Идти дальше Ли Вань не посмел и вернулся в гостиную. Здесь он услышал шум и крики, доносившиеся снаружи. Он направился к воротам: оказалось, что это Чжан Цянь явился сюда за ним и, не найдя, скандалил с привратником. Увидев Ли Ваня, Чжан Цянь набросился на него.

– Хорош молодец! – кричал он. – Знаешь только пить да есть, а дело тебя мало интересует! Ушел сюда утром, теперь уж вечереет, а ты все еще околачиваешься тут. Не можешь поторопить арестованного, что ли? Чего ждешь?

Ли Вань плюнул.

– Какие там еда да питье! И крошки во рту не было, и человек пропал!

– Но ведь ты пошел с ним вместе!

– Я только забежал по нужде, а он, проклятый, пошел вперед. Я не смог его догнать и пришел следом сюда. Привратник сказал мне, что какой-то гость в белом обедает с хозяином в его кабинете, я и решил, что это он. Ждал, ждал, прождал до сих пор, а он все не выходит. Доложить обо мне привратник отказался... Мне здесь даже воды не дали попить, не то чтобы накормили. Попрошу тебя, братец, постой тут, подожди, а я пойду подлечу немного желудок и сразу вернусь.

– Нечего сказать, работник! – возмутился Чжан Цянь. – Такой преступник, а ты позволяешь ему без надзора свободно расхаживать! Даже в кабинет хозяина ты обязан был следовать за ним. А сейчас, кто его знает, здесь он или нет. Диву даюсь, как ты можешь спокойно об этом говорить. Ладно, дело твое, меня это не касается, – сказал напоследок Чжан Цянь и повернулся, намереваясь уйти.

Ли Вань схватил его за руку.

– Человек-то, конечно, здесь, – сказал он Чжан Цяню. – Куда он мог деться? Давай лучше подумаем, как заставить его выйти отсюда. Ты ведь небось пообедал, сыт. Так что ж ты уходишь, куда же тебе-то торопиться?

– Его жена осталась в гостинице, – ответил Чжан Цянь. – Я, правда, просил хозяина присмотреть за ней, но душа у меня неспокойна. Он-то вернется, что волноваться! А вот она – она ведь одной веревкой связана с Сяося, и пока она у нас, он-то никуда не денется.

– Ты прав, – согласился Ли Вань, и Чжан Цянь ушел.

Ли Вань, стараясь не думать о пустом желудке, остался караулить, но до самого вечера Сяося так и не показывался. Заходило солнце, наступали сумерки. Ли Вань до того изголодался, что больше уже не мог терпеть. Он снял с себя верхнюю одежду и в соседней лавке променял свое платье на лепешки. В лавке он задержался недолго, но, когда возвращался, услышал шум запираемых ворот. Подбежал к дому – ворота были уже заперты.

«Сколько я прослужил в ямэне, но так надо мною еще никогда не издевались! – негодовал про себя Ли Вань. – Не ахти уж какая персона начальник канцелярии, чтобы его привратник позволял себе такое самоуправство! Да и этот тоже: жена и вещи в гостинице... остался ночевать – так дай знать. Что поделаешь, придется уж эту ночь как-нибудь просидеть тут у них под навесом. Завтра с утра дождусь, пока выйдет кто-нибудь из слуг поумнее, и с ним поговорю».