355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Автор Неизвестен » Удивительные истории нашего времени и древности » Текст книги (страница 13)
Удивительные истории нашего времени и древности
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 16:11

Текст книги "Удивительные истории нашего времени и древности "


Автор книги: Автор Неизвестен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Но обо всем этом Лю Четвертая думала про себя и вслух не сказала ни слова.

Мэйнян, видя, что матушка Лю задумалась, решила, что та выискивает предлог получить за услуги. Тогда она вынула и положила на стол четыре куска сетчатого шелка, две булавки с драгоценными камнями, две нефритовые заколки и сказала:

– Позвольте, тетушка, поднести вам это в благодарность за хлопоты о моей судьбе.

Матушка Лю, которой теперь и небо стало мило, и земля хороша, тут же пошла к сестрице.

– Мэйнян желает сама откупиться, – заявила она сестре. – Она дает ту сумму, о которой мы говорили, ни на грош меньше. Это даже лучше, чем если бы ее стал выкупать какой-нибудь завсегдатай: по крайней мере обойдется без всяких посредников, которым знай только подавай чай да вино, а потом еще не раз и не два благодари их особо.

Как только до сознания матушки Ван дошло, что сундуки у Мэйнян полны всякого добра, она переменилась в лице. Самые бессердечные люди на свете – это хозяйки веселых домов. Они тогда лишь довольны, когда прибирают к рукам все, что каким-либо образом достается девицам. Когда хозяйка узнает, что у одной из девиц – а такие бывают – в сундуке появились свои сбережения, то, дождавшись, когда «дочь» уйдет, она срывает замок, врывается в ее комнату, переворачивает все вверх дном и обирает ее дочиста.

Другое дело с Мэйнян. Слава ее приносила ей обширные знакомства среди знати и богачей, а матушке – немалый доход, да и нрав у Мэйнян был строптивый, так что Ван не решалась трогать ее. Поэтому за все время хозяйка ни разу и ноги своей не заносила за порог спальни Мэйнян. А Мэйнян вон, оказывается, какими деньгами обладала!

– Сестрица! – поспешила заговорить Лю Четвертая, заметив мрачное лицо хозяйки и догадавшись, в чем дело. – Отбрось ты всякие сомнения. Из всего, что имеется у Мэйнян, – пусть даже кое-что она и утаила от тебя – нет ни одного гроша, на который ты могла бы предъявить свои права. Ведь если бы она захотела растратить все, то уже давным-давно растратила бы. Или же, будь она легкомысленной и пожелай своими деньгами помочь какому-нибудь своему дружку-завсегдатаю, ты тоже об этом ничего не знала бы. Как-никак, а все же она разумно поступила, что делала сбережения, тем более что когда девица собирается начать новую жизнь и у нее нет ничего за душой, то ведь не выгонишь же ты ее за ворота с пустыми руками. Наоборот, с ног до головы приоденешь, чтобы на ней все сияло и сверкало, чтобы она человеком вошла в другой дом. А тут, тут уж, конечно, ни твоих забот, ни твоих расходов ни на что не потребуется, раз сама она вон сколько может выложить. И подумать только, ведь всю эту кучу денег ты целиком кладешь к себе в мошну. Пусть даже она уйдет сегодня, так что же? Она тебе больше не дочь, что ли? Если она устроится неплохо, то в праздник ли, по случаю ли какого-нибудь торжества не явится разве почтить тебя? Ведь у нее нет ни отца, ни матери; выйдет замуж, так тебе еще бабкой быть у нее в доме. Уж что-что, а в обиде никак не останешься.

Слова сестрицы подействовали: видно было, что на душе у Ван полегчало. Она дала свое согласие. Тогда Лю Четвертая тут же пошла за серебром и, пересчитав его, передала хозяйке. Затем она принесла ей драгоценности и стала оценивать каждую вещь в отдельности.

– Я умышленно оцениваю эти вещи дешевле, – говорила она при этом, – если вздумаешь продавать их, и здесь выгадаешь не один десяток ланов.

Такая же старая сводница, как и Лю Четвертая, матушка Ван была, однако, из покладистых и соглашалась со всем, что ни говорила ей та. Когда Ван все приняла, Лю велела мужу сестрицы составить брачный договор и передала документ Мэйнян.

– Тетушка! – обратилась к ней Мэйнян. – Пока вы здесь, я хочу проститься со всеми и буду просить вас разрешить мне денек-другой пожить у вас, чтобы тем временем избрать *благоприятный день и начать другую жизнь. Не знаю, согласитесь ли вы.

Лю Четвертой и самой хотелось этого: теперь, когда она получила от Мэйнян такие ценные подарки, она опасалась, как бы сестрица ее не передумала.

– Да ведь это так и должно быть, – сказала она.

Мэйнян не стала медлить. Она тут же собрала свои туалетные шкатулки, сундуки, постель и другие вещи, не взяв при этом ничего, что могло бы принадлежать хозяйке. Когда сборы были закончены, она вышла из своей комнаты, простилась с матушкой Ван, которая при расставании даже всплакнула; распрощалась она и со всеми подружками и, приказав людям вынести вещи, с радостным чувством на душе вместе с Лю Четвертой села в паланкин и уехала.

Лю Четвертая отвела для Мэйнян тихую, уютную комнатку. Все девицы из дома матушки Лю явились поздравить Мэйнян по случаю такого радостного события.

В этот вечер и Цинь Чжун, посылавший Синь Шаня за известиями к матушке Ван, знал уже, что Мэйнян откупилась.

Выбрав благоприятный день, Цинь Чжун с музыкой отправился за невестой. Лю Четвертая, как настоящая сваха, снарядила и проводила Мэйнян. Цинь Чжун с Царицей цветов совершили обряд, как должно, среди украшений торжественных и ярко горящих свечей и были бесконечно счастливы.


 
Пусть ласка любви им знакома,
      знакома давно им она,
Но брачная ночь их сегодня
      новой любовью полна.
 

На следующий день престарелая чета Синь явилась познакомиться с молодой. Внимательно приглядевшись друг к другу, они впали в крайнее изумление. Начались расспросы, и все трое залились слезами. Только тут Цинь Чжун узнал, что старики Синь приходятся ему тестем и тещей. Он усадил их на почетное место, и молодые супруги земно поклонились им. Соседи и знакомые, кому довелось узнать об этом, поражались удивительной встрече Мэйнян с родителями.

В тот день был устроен пир в честь двойного события в семье. Распивали вино. И лишь вволю насладясь счастливым весельем, приглашенные гости разошлись по домам.

Три дня спустя Мэйнян попросила мужа приготовить ценные подарки, чтобы послать их друзьям и знакомым в благодарность за услугу, которую они оказали ей, храня ее вещи, и заодно сообщить им о своем замужестве. И в этом сказалось чувство долга Мэйнян по отношению к людям. Ван Девятая и Лю Четвертая тоже получили подарки и были очень тронуты.

Когда исполнился месяц их супружеской жизни, Мэйнян раскрыла свои сундуки, которые доверху были наполнены золотом, серебром и не одной сотней кусков шелка да парчи, причем всего добра было более чем на три тысячи ланов. Ключи от сундуков Мэйнян передала Цинь Чжуну, и он постепенно приобрел дом, землю и обзавелся имуществом. Торговля маслом в лавке теперь целиком перешла в ведение Синь Шаня.

Меньше чем за год дом их превратился в цветущий уголок, богатую усадьбу, полную служанок и слуг. Благодарный земным и небесным духам за покровительство и помощь, Цинь Чжун дал себе слово пожертвовать каждому монастырю в округе, каждому храму в городе на каждый зал набор стеариновых и курильных свечей, а также масла для светильников на три месяца. Предварительно подготовив себя постом и воздержанием и совершив омовение, Цинь Чжун сам отправился со свечами и маслом обходить монастыри и храмы.

Начал он с монастыря Чжаоцин, затем один за другим посетил монастыри Линъинь, Фасян, Цзинци и, наконец, Тяньчжу. Речь дальше пойдет именно о монастыре Тяньчжу, который был местом стечения молящихся божеству *Гуаньинь и объединял, собственно, три монастыря: Верхний Тяньчжу, Средний Тяньчжу и Нижний Тяньчжу. Каждый из них посещало множество паломников. Дорога к монастырям шла через горную местность, и водного пути к нему не было, поэтому Цинь Чжун велел сопровождающим его людям доставить туда свечи и масло, сам же он отправился в паланкине.

Прежде всего он посетил Верхний Тяньчжу. Монахи встретили его и провели в главный зал. Прислужник храма, старец Цинь, зажег стеариновые свечи и поставил свечи курильные.

Конечно, Цинь Чжун выглядел теперь совсем не так, как некогда. Условия жизни меняют и характер человека, и его внешность. Поэтому не удивительно, что старик Цинь не мог признать в этом рослом и солидном молодом человеке собственного сына. Однако внимание старика привлекло то, что на бочонках с маслом крупными иероглифами было написано «Цинь» и «Бяньлян». И надо же было так случиться, чтобы Цинь Чжун захватил с собой именно эти два бочонка, а не другие.

После того как Цинь Чжун с молитвенным поклоном поставил свечи, старик Цинь, как водится, принес чай, и настоятель лично поднес чашку гостю.

– Позвольте спросить вас, благодетель, – обратился тогда старик Цинь к гостю, – почему у вас на бочонках эти иероглифы?

В речи вопрошающего Цинь Чжун услышал бяньлянское произношение и спросил:

– А почему ты спрашиваешь, старец? Может быть, ты тоже из Бяньляна?

– Именно так, – ответил старик.

– А как зовут тебя? И почему ты пошел в монастырь? Давно ли здесь?

Старик сказал ему, откуда он, как его зовут, и рассказал о том, что в годы военных бедствий он бежал сюда, что, будучи в безвыходном положении, отдал тринадцатилетнего сына на воспитание в семью Чжу и что с тех пор прошло уже более восьми лет, а он по дряхлости и болезненности своей все никак не мог отлучиться из монастыря, чтобы навести справки о сыне. Тут Цинь Чжун заключил его в объятия и громко зарыдал.

– Я, я и есть Цинь Чжун! – воскликнул он. – Я жил у Чжу Шилао и занимался торговлей маслом вразнос, и, именно для того чтобы разыскать вас, я написал на бочонках эти иероглифы. И вот где мы встретились! Вот уж действительно самим небом ниспосланная благодать!

И встрече отца с сыном после их восьмилетней разлуки изумлялись все монахи.

Цинь Чжун остался ночевать в монастыре, и ночь, которую он провел с отцом, прошла в рассказах и расспросах.

На следующий день, переодевшись и приведя себя в порядок, Цинь Чжун отправился в монастыри Средний Тяньчжу и Нижний Тяньчжу. В *молитвенных обращениях, предназначенных для сжигания в этих монастырях, Цинь Чжун принял свою прежнюю фамилию. Совершив поклонение и воскурив свечи, он вернулся в Верхний Тяньчжу. Тут Цинь Чжун стал настоятельно упрашивать отца, чтобы тот оставил монастырь и поселился с ними, где жил бы спокойно, на полном попечении домашних.

Но старый Цинь много лет уже прожил в монастыре, вел монашеский образ жизни, соблюдал посты и строгое воздержание и потому не пожелал пойти с сыном.

– Но ведь восемь лет вы не видели заботы о себе с моей стороны, – уговаривал его Цинь Чжун, – к тому же я недавно женился, и нужно же невестке предстать перед вами.

С последним доводом старик Цинь никак не мог не согласиться.

На обратном пути Цинь Чжун следовал пешком за паланкином, который уступил отцу. Дома, одев отца в новое, красивое платье и усадив его посередине зала, Цинь Чжун вместе с Мэйнян преклонили перед ним колена. Явились с приветствиями и Синь Шань с женою.

В этот день было устроено роскошное угощение, но старик Цинь не пожелал нарушить пост и не прикоснулся ни к вину, ни к скоромному.

На следующий день приходили с поздравлениями соседи и знакомые. Во-первых, поздравляли с недавней свадьбой, во-вторых, по поводу полного воссоединения семьи молодой, в-третьих, по поводу встречи отца с сыном и, в-четвертых, с возвращением в род, с тем, что молодой господин Цинь стал снова носить свою прежнюю фамилию, то есть сразу с четырьмя торжественными событиями. И опять пировали подряд несколько дней.

Старый Цинь не хотел оставаться дома и все думал о привычной для него тишине и покое монастыря. Цинь Чжун не смел перечить воле родителя и переслал в монастырь двести ланов, с тем чтобы отцу построили отдельную келью, и затем проводил его туда. Из месяца в месяц он посылал отцу все необходимое и каждые десять дней лично справлялся о его здоровье. Раз в три месяца Цинь Чжун навещал отца вместе со своей женой.

Старик Цинь прожил более восьмидесяти лет и спокойно отошел в мир иной. Его похоронили, как он и наказывал, на той самой горе, где стоял монастырь. Что касается Цинь Чжуна и его жены Мэйнян, то они прожили вместе до самой старости. Было у них два сына, оба учились и стали впоследствии известными учеными.

И поныне на языке того мира, где можно найти любовные утехи, «молодой господин Цинь» или «продавец масла», – это лестное выражение, говорящее об умении человека быть обходительным и милым, чутким и предупредительным.

Существуют и стихи, подтверждающие это:


 
Явилась весна.
      Свежи и ярки повсюду цветы.
Спешат мотыльки,
      пчелы одна за другою спешат
            отведать сладкие соки весны.
Мне, право, смешно.
      Как сдержать мне улыбку свою?
Блестящих – толпа!
      Но при всем их уменье сердца привлекать
            не смогли превзойти продавца!
 



Лу Нань, любитель поэзии и вина, не посчитался с уездным начальником














 
На берегу восточном *Вэй,
      там, где хребет Фуцю высокий,
Где к небу тянется бамбук,
      живет ученый вдохновенный.
Блестящий стиль его поэм
      и *Цзя и *Дуна изумил бы,
А имя славится его,
      как *Лю и *Цао славны были.
Осенним днем гуляет он
      средь синих гор в уединенье,
Весною пишет он стихи —
      порхает *кисть из шерсти зайца.
Иль, пьяный, опершись на меч,
      вдруг мыслям озорным смеется.
Он, словно ветер штормовой,
      силен душою непокорной.
 

Стихи эти принадлежат талантливому поэту *нашей династии, жившему в годы *«Цзя-цзин». Фамилия его – Лу, имя – Нань, *второе имя – Шаопянь или еще – Цзычи. Родина его – уезд Сюньсянь, что в округе *Дамин.

Это был красивый, изящный и редкого благородства человек. К восьми годам он научился писать сочинения, а в десять – уже слагал стихи и оды: стоило ему взяться за кисть, как слова тотчас одно за другим тысячами ложились на бумагу, миг – и стихи были готовы. Люди называли поэта то «воскресшим *Ли Бо», то «новым *Цао Цзыцзянем». Лу Нань не заботился о мнении света, не знал ни в чем преград. Широкая натура, он всю жизнь любил вино и был в полном смысле слова благородный человек. Поистине, слава о нем разнеслась по всей Поднебесной, а талантом он превзошел всех своих современников.

С ним знались знаменитые аристократы, влиятельные вельможи, большие ученые и известные богачи. Потомок многих поколений сановников, Лу Нань обладал несметными богатствами и жил по-княжески. Дом его стоял за городом, у подножия горы Фуцю, и был красив и роскошен. Во внутренних покоях жили его наложницы – одна лучше другой. Самые красивые и изящные отроки каждый день услаждали слух поэта пением и игрой на струнных инструментах и флейтах. А слуг и домашней челяди было у него не счесть. Вокруг дома был разбит сад в два-три *цина. Пруды и каналы, прорытые повсюду, искусственные горы из каменных глыб придавали еще большую прелесть саду, прозванному Садом вольных песен.

Цветы любят тепло. На севере почти не увидишь красивых растений, разве что в садах богачей и знати найдешь какой-нибудь кустик. В столице и то трудно найти южные цветы, что уж говорить о таком захолустье, как Сюньсянь. Если в садовых беседках местных богачей и попадался цветок-другой, то вряд ли на него стоило смотреть.

Лу Нань же непременно хотел и в этом превзойти других: он разослал во все стороны своих людей, которые, не считаясь с ценой, раздобывали прекрасные цветы, редкие растения и камни причудливой формы для искусственных гор в его саду. Сад действительно получился на редкость красивый и прославился на всю округу. Зайдешь, бывало, туда и видишь:


 
Сложены горы из камня причудливой формы,
Сад пышно цветет – раскрылись бутоны.
Терема и башни вздымаются к небу,
Дворы у домов тихи и безлюдны.
Сложены горы из камней причудливой формы,
В саду раскрылись бутоны редчайших цветов.
Сплошною стеною бамбук вкруг речных павильонов,
К террасам открытым сосновые тянутся ветки.
Озер и прудов необычны изгибы,
Хрустально сияние волн, набегающих быстро;
Одна над другою вздымаются скалы,
По ним изумрудными пятнами стелется мох.
Пионы растут вкруг беседок —
Павлины по двое сели;
Цветы у оград распустились —
*Священные птицы танцуют попарно.
Дорожки средь сосен мелькают,
Глубоко в зеленой тени перекинулся мостик;
Кривые тропинки в цветах,
Над алым ковром лепестков прямые деревья.
Дымок потерялся в зелени темной —
Тонкий такой, что почти не видать;
Дождь окропил синие склоны,
Словно покрыл их краской густой.
Челн из магнолии, качаясь, плывет среди лотосов алых;
Доски качелей взлетают высоко в тени тополевых ветвей.
Резьба перил, пурпур оград спорят между собою,
Полог хрустальный, парчовый шатер озаряют друг друга.
 

Лу Нань целые дни проводил в саду, любуясь цветами и птицами, складывая и *скандируя о них стихи, – сам император не проводил времени так беспечно и сладостно. Друзей поэт не отпускал, пока они не отдавались опьяняющей силе вина. Случалось, поэт встречал человека, который разделял его вкусы, душевные стремления и понимал его. Тогда Лу Нань неделями удерживал нового друга у себя. Бывало, случится с кем-нибудь несчастье, сразу бегут к нему, и никто не уходил с пустыми руками. Поэтому к Лу Наню со всех сторон стекались люди: каждый хотел навестить его и выразить ему свое уважение. О его доме, действительно, можно было сказать: «Полно гостей почетных за столом, и чарки не стоят пустыми».

Лу Нань не сомневался, что с такими знаниями и талантами, как у него, получить чин, а также *синий или бордовый шнур у печати ему будет все равно что былинку поднять. Но на *экзаменах ему не везло: как ни блестящи были его сочинения, они все не приходились по вкусу экзаменаторам. Несколько раз подряд Лу Нань провалился, так и не получив ни чина, ни степени. «Нет сведущих людей», – решил он тогда и перестал думать о звании и почестях. Все свое время он стал проводить с поэтами или фехтовальщиками, *даосскими или буддийскими монахами, беседовал о нирване, о фехтовании, играл в кости, пил вино или бродил по горам и рекам, любуясь природой.

Себя он назвал «отшельником с горы Фуцю» и написал как-то следующие стихи:


 
Взмахнувши крылами,
      взлетаю в небесную высь;
Высоко взойдя,
      попираю границу небес.
Алые пятна
      сквозят в одеянии гор,
Ветер протяжный
      дует в просторах морских.
Путника повод
      привязан за яшмовый ствол.
Завтрак с утра
      нефритом цветов заменен.
Наслаждаюсь душою,
      любуясь природою дивной,
Щебетанию иволги
      вторю я свистом тихонько.
В суетном мире,
      поверьте, все скверна и грязь —
Как можно в этом
      крылья свои замарать?!
 

Но не об одном Лу Нане пойдет здесь речь. В то время начальником уезда Сюньсянь был некий Ван Цэнь, получивший звание и степень еще совсем молодым. То был человек гордый и заносчивый, непомерно алчный и жестокий. Он пристрастился к вину, и уж если добирался до чарки, то пил, бывало, всю ночь напролет. С тех пор как он прибыл на службу в уезд, еще не довелось ему встретиться с достойным соперником по выпивке.

Ван Цэнь еще до приезда в эти места слышал о Лу Нане, о его талантах, обширных связях, об уважении, которое все оказывали поэту. Знал он также, что во всей округе не было такого роскошного сада, как у Лу Наня, и что никто не мог перепить поэта. Все это подстрекало начальника уезда во что бы то ни стало сойтись покороче с Лу Нанем. Поэту было послано приглашение.

Но Лу Нань был человек необычный. Иной *сюцай, чтобы подружиться с начальником уезда, в замочную скважину пролезет: умолит влиятельных людей представить его, будет отбивать начальнику земные поклоны, просить его в наставники и «почтенные учители», то и дело станет посылать ему подарки и подношения, надеясь мелкими знаками внимания заслужить его высокое расположение. Ну, а если начальник уезда сам пожелал повидать его... для такого сюцая это не меньшая честь, чем приглашение ко двору императора; он уж непременно приклеил бы у себя в комнате визитную карточку начальника уезда и хвастался бы ею перед родственниками и друзьями. Так поступали бы, конечно, далеко не все: люди достойные никогда себя не будут так вести, но пренебречь приглашением начальника уезда – этого еще не бывало! А Лу Нань, хотя начальник раз пять-шесть посылал приглашения, обратил на них не больше внимания, чем на дуновение ветерка. Каждый раз он ссылался на то, что не привык ходить в *ямэнь, никогда не посещал казенных учреждений. Вы спросите: почему? Лу Нань был одарен талантом; по характеру он был благороден и горд; славу и почести ценил не дороже стоптанных башмаков, а богатство и знатность сравнивал с мимолетным облаком. И если какие-нибудь знатные вельможи хотели познакомиться с поэтом, но не приглашали его лично, Лу Нань никогда первым не наносил визита. С какой же стати было ему вдруг являться по приглашению какого-то начальника уезда?! Лу Нань действительно был из тех, кого, как говорится, «сам император служить не заставит себе, и не в силах князья заручиться их дружбой». Но на сей раз Лу Нань столкнулся с мелочным и навязчивым упрямцем. Начальник уезда уже который раз приглашал к себе поэта, а Лу Нань так и не удостоил его своим визитом; другой бы прекратил дальнейшие попытки к сближению, но начальник непременно хотел добиться своего.

Увидев, что Лу Нань не хочет прийти к нему, начальник уезда сам решил нанести ему визит. Но прежде он послал слугу с запиской, чтобы условиться о дне встречи. Слуга тотчас же направился к поэту.

– У меня срочное поручение от начальника уезда к твоему хозяину, – обратился слуга к привратнику, протягивая ему записку.

Привратник, не смея медлить, впустил слугу в сад и повел к хозяину.

Посыльный огляделся по сторонам. Сверкали воды озер, обрамленные зеленью кустов. За ними синели горы; бамбуки и раскидистые ветви деревьев переплетались друг с другом, то скрывая, то обнажая свою прелесть, а пение птиц услаждало слух. Еще никогда не видавший такой красоты, слуга чувствовал себя словно в раю.

«Не удивительно, что мой господин хочет здесь поразвлечься, – подумал он про себя. – Какое прекрасное место! А мне просто повезло, что я попал сюда! Разок взглянуть на такую красоту, и можно смело сказать, что не зря прожил свой век». Они шли извилистыми тропинками среди цветов, мимо множества беседок-террас и наконец дошли до той части сада, которая была сплошь засажена деревьями *мэй. Цветы цвели, и белые лепестки чистым снегом покрывали все вокруг, наполняя воздух нежным ароматом. Среди цветов возвышалась восьмиугольная беседка с красными занавесами из бамбука, лазурной черепицей, разрисованными перекладинами и резными перилами. На доске было крупно написано: Беседка *яшмового сияния. Несколько человек, любуясь цветами, пили вино. Красавицы-служанки в богатых одеждах играли на музыкальных инструментах и пели, отбивая такт в *пайбань. Как не вспомнить стихи ученого *Гао «Цветок мэй»:


 
Тем деревьям бессмертья расти
      лишь в садах *Си ванму подобает.
Кто же здесь-то в долине, в *Цзяннань,
      насадил их везде и повсюду?
Там вдали, где заснежены горы,
      отдыхает ученый-отшельник,
И, купаясь в сиянии лунном,
      в роще тихой красавица бродит.
Тень редка в бамбуках, чуть прикрытых
      шелестящей от ветра листвой,
И весна даже мшистые кочки
      ароматом цветов напоила.
Нет *Хэ Яня, и нет больше песен,
      чтоб воспеть эту прелесть цветенья;
И как жаль, что от ветров восточных
      начинают цветы осыпаться.
 

Привратник и слуга остановились у входа в беседку. Когда песнь была закончена, Лу Наню подали записку начальника уезда, а затем слуга Ван Цэня доложил:

– Мой господин велел много кланяться вам и передать, что, поскольку вы не изволили приехать, он сам намерен посетить вас. Он только беспокоится, что может не застать вас дома и тогда опять лишится возможности встретиться с вами. Поэтому господин просит, чтобы вы назначили ему день свидания. Кроме того, мой господин слышал о вашем прекрасном саде и хотел бы воспользоваться случаем погулять и полюбоваться им.

Чему быть, того не миновать.

Выходит, начальник уезда не только не обиделся на поэта, что тот так и не посетил его, несмотря на бесконечные приглашения, но, больше того, сам решил прийти с визитом. Лу Нань невольно задумался: «Что же, хоть начальник и слывет жадным и ничтожным, но все же он на должности *«отца и матери народа», и, если он сумел сломить свое чванство, – это уже достойная черта. Откажи я ему и на этот раз, скажут, что я человек мелочный, что нет во мне благородной терпимости. С другой стороны, он из чиновников – невежда, и, уж конечно, в литературе ничего не смыслит; вряд ли понимает он, например, глубину и прелесть поэзии. Можно было бы заговорить с ним о классических книгах, но он с ними, вероятно, незнаком – добился нечестным путем звания и степени, о которой мог мечтать лишь во сне, и доволен собою. Если заговорить с ним о философии, о буддизме, то тут уж он совершенно ничего не поймет. А если обо всем этом нельзя с ним говорить, то на что он вообще мне нужен? Лучше уж его не принимать совсем». Долго думал Лу Нань, но так и не мог решить, как ему поступить: и отказать было неудобно – ведь начальник так искренне стремился познакомиться с ним – и принимать не хотелось.

Размышления Лу Наня прервал слуга-подросток, который поднес ему вино. Поэта сразу осенило: «Если он умеет пить, то, пожалуй, не так уж заметно будет его невежество».

– Умеет ли твой господин пить? – спросил Лу Нань у посыльного.

– В вине – вся жизнь моего хозяина; как же ему не уметь пить!

– Сколько же он может выпить?

– Если возьмется, то пьет всю ночь и не остановится, пока не будет пьян. Трудно даже сказать, сколько он может выпить!

Лу Нань оживился: «Ну, раз этот болван умеет пить, воспользуемся хоть этим». Поэт велел мальчику-слуге принести визитную карточку и протянул ее посланцу начальника уезда.

– Раз твой хозяин хочет прийти отвлечься от дел – теперь самое подходящее время: мэй сейчас уже в полном цвету. Проси его завтра же прийти – я приготовлю вино и буду ждать его.

Получив ответ, посланец простился и ушел, сопровождаемый привратником.

Начальник уезда очень обрадовался приглашению Лу Наня и собрался на следующий день отправиться к поэту любоваться цветением мэй. Но случилось так, что поздно вечером ему вдруг доложили о нежданном приезде нового областного инспектора по судебным делам, и Ван Цэню пришлось среди ночи отправиться в путь, чтобы должным образом встретить инспектора и засвидетельствовать ему свое почтение. К поэту был послан слуга с сообщением о том, что начальник не сможет прийти.

Вернулся домой Ван Цэнь только через несколько дней. К этому времени цветы мэй совсем отцвели:


 
Лепестки в беспорядке с цветов опадали,
      ароматным ковром устилая ступени,
И одни за другими, подобные яшме,
      вкруг узорных перил в легком вихре порхали.
 

Начальник уезда был огорчен, что не сумел побывать у Лу Наня, но надеялся, что теперь поэт сам пригласит его к себе. Однако Лу Нань, решившийся послать приглашение только после долгих колебаний, получив отказ, просто махнул на это рукой и вовсе не думал снова приглашать начальника.

Незаметно подошла середина весны. Начальнику уезда вновь захотелось отправиться к Лу Наню полюбоваться весенним цветением его сада, и он послал человека уведомить об этом поэта. Слуга, переступив ворота дома Лу Наня, увидел роскошный сад: зелень деревьев напоминала затканную парчу, трава стелилась ковром, слышалось пение иволг, щебетание ласточек, повсюду порхали бабочки, суетились пчелы. И вот он очутился на тропинке, проложенной меж персиковых деревьев. Они были усыпаны цветами, точно тысячами кусочков багряной зари. Картина была действительно изумительная.


 
Персики всюду цветут —
      весь заалел *Шанлинь,
Буйный их цвет озарен —
      краски стали сочней.
Бутоны раскрылись в улыбке,
      мысли и чувства будя.
О, как много вестей
      рассветный ветер принес!
 

Лу Нань среди цветов сидел с гостями. Они *били в барабан, громко пели и пили вино. Слуга начальника уезда подал Лу Наню визитную карточку и объяснил цель своего прихода.

Поэт был под хмельком и в добродушном настроении.

– Возвращайся и скажи хозяину, что, если он хочет, пусть сейчас и приходит; незачем договариваться о другом дне.

– Нет, не годится! – запротестовали в один голос гости. – У нас сейчас самый разгар веселья. А он придет, и начнутся вежливости и церемонии: разве мы сможем при нем вволю предаться веселью? Лучше выбрать другой день.

– Вы правы, пусть тогда приходит завтра, – согласился поэт и отослал слугу с запиской, в которой приглашал начальника уезда прийти к нему на следующий день.

Но подумать только, как иногда на этом свете все неудачно складывается! Только было собрался начальник уезда отправиться к поэту, как у его жены, которая была на пятом месяце беременности, произошел выкидыш: она упала без чувств и вся залилась кровью. Ван Цэнь от испуга потерял голову. До вина ли ему было? Пришлось снова послать к поэту слугу с извинением. Жена начальника уезда болела долго и стала поправляться только к концу весны. К этому времени в саду поэта расцвели пионы. Они были так прекрасны, что во всем уезде не найти было им равных. Вот стихи о красоте пионов:


 
Цветы *Лояна с древности глубокой
      на аромат весны оспаривают право.
И листья, и цветы их так богаты,
      что вечно хвалятся своим нарядом пышным.
С тех самых пор как красота пиона
      в «Мелодиях» Ли Бо была воспета
По нынешнее время все считают
      владыкою цветов пион прекрасный.
 

Хлопоты и возня, связанные с болезнью жены, длились больше двух недель. Начальник уезда пребывал в невеселом расположении духа, забросил служебные дела и, стараясь отвлечься, целые дни пьянствовал. Услышав о том, что в саду Лу Наня распустились пионы, он захотел полюбоваться ими, но, дважды нарушив свое обещание, считал неудобным снова просить приглашения. Поэтому он послал в подарок три *лана на книги и заодно передал о своем желании полюбоваться цветами.

Лу Нань назначил Ван Цэню день, от подарка сразу отказался, но в конце концов вынужден был принять его после настоятельных просьб и бесконечной беготни слуги от Ван Цэня к Лу Наню и обратно.

Был прекрасный день. Ван Цэнь рассчитывал отправиться к поэту сразу же после окончания приема. Но не успел он покинуть ямэнь, как ему доложили, что один из цензоров Палаты гражданских чинов едет домой навестить родителей и будет проезжать здесь. Какой же чиновник решится не пойти на поклон к такому важному лицу? Ван Цэнь с подарками поспешил навстречу цензору, а затем устроил пиршество в его честь. Начальник уезда думал, что высокий гость задержится у него не больше чем день-другой и он еще успеет посмотреть на пионы Лу Наня. Однако цензор оказался большим любителем природы, попросил начальника уезда показать ему наиболее красивые места и пробыл здесь лишних семь-восемь дней. Когда нежданный гость уехал и начальник уезда снова послал слугу к Лу Наню, чтобы договориться о встрече, пионы уже отцвели, а самого Лу Наня не оказалось дома: два дня тому назад он уехал полюбоваться природой других мест.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю