Текст книги "Римская сатира"

Автор книги: Автор Неизвестен

Соавторы: Луций Анней Сенека,Гай Петроний,Квинт Гораций Флакк,Децим Ювенал
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

САТИРА ШЕСТАЯ

Верю, что в царстве Сатурна Стыдливость с людьми пребывала:

Видели долго ее на земле, когда скромным жилищем

Грот прохладный служил, которого тень заключала

Вместе весь дом – и огонь, и ларов, и скот, и владельца;

В те времена, что супруга в горах устилала лесное

Ложе соломой, листвой и шкурами дикого зверя,

Эта жена не такая была, как ты, Цинтия, или

Та, чьи блестящие взоры смутил воробей бездыханный[285]285
  ...воробей бездыханный. – Имеется в виду ручной воробей возлюбленной поэта Катулла – Лесбии.


[Закрыть]:

Эта несла свою грудь для питания рослых младенцев,

10 Вся взлохмачена, больше чем муж, желудями рыгавший,

Да, по-другому тогда в молодом этом мире, под новым

Небом жил человек; рожденный из трещины дуба

Или из глины комка, не имел он родителей вовсе,

Может быть, сколько-нибудь следов Стыдливости древней

Было заметно еще при Юпитере, но лишь пока он

Не отрастил бороды, когда греки еще не решались

Клясться чужой головой, никто не боялся покражи

Зелени или плодов, и сады оставались открыты.

Вскоре затем к высоким богам удалилась Астрея

20 Вместе с Стыдливостью: обе сестры убежали совместно.

С самых старинных времен ведется, мой Постум, обычай

Портить чужую постель, издеваться над святостью ложа.

Скоро железный век все другие принес преступленья, —

Первых развратников знали уже и в серебряном веке.

Все же готовишься ты к договорным условиям брака.

Ищешь помолвки – в наши-то дни! – и прическу наводишь

В лучшей цирюльне; пожалуй, уже обручен ты с невестой?

Был ты в здравом уме – и вдруг ты женишься, Постум?

Гонит тебя Тизифона, ужален ты змеями, что ли?

30 Хочешь терпеть над собой госпожу? Ведь есть же веревки

Крепкие, окна открытые есть на жутких высотах,

Вон и Эмилиев мост поджидает тебя по соседству.

Если ж из многих смертей ни одна тебе не по вкусу,

Разве не лучше тебе ночевать хотя бы с мальчишкой?

Ночью не ссорится он, от тебя не потребует, лежа,

Разных подарочков там, и тебя упрекать он не станет,

Что бережешь ты себя и ему не во всем потакаешь.

Принял Урсидий закон о женитьбе, что Юлием издан[286]286
  ...закон... что Юлием издан – закон императора Августа, изданный в 18 г. до н. э. и дополненный законом 9 г. н. э., который давал преимущества лицам, имеющим детей.


[Закрыть]:

Хочет наследника милого дать, – забывает он горлиц,

40 Спинки барвен забывает и все поглощающий рынок.

Если кто-то и впрямь за Урсидия замуж выходит, —

Может случиться все. Давно всем известный развратник

Глупый свой рот протянул к недоуздку, – и это сидевший

Столько уж раз в ларе ожидавшего смерти Латина[287]287
  ...в ларе... Латина. – Имеется в виду эпизод из комической пантомимы.


[Закрыть]:

Что ж, и ему захотелось жены старомодного нрава?

Вену открой ему, врач: надулась она черезмерно.

Что за нелепый чудак! Если ты повстречаешь матрону

С чистой, стыдливой главой, – припади к Тарпейскому храму[288]288
  Тарпейский храм – на Капитолийском холме. Одна часть этого храма была посвящена Юноне, покровительнице брака.


[Закрыть]

Ниц и телку Юноне зарежь с позолоченным рогом:

50 Так мало женщин, достойных коснуться повязок Цереры[289]289
  Церера – богиня, считавшаяся идеалом женской чистоты.


[Закрыть],

Чьи поцелуи не страшны отцу их. Вот и сплетайте

Для косяков их венки, для порогов густые гирлянды.

Иль Гиберине единственный муж достаточен? Легче

Было б ее убедить с единственным глазом остаться.

Хвалят, однако, одну, что живет в отцовской усадьбе...

Пусть-ка она поживет, как жила в деревне, – в Фиденах,

В Габиях, скажем, – и я уступлю отцовский участок.

Даже и тут, кто заверит, что с ней ничего не случилось

В гротах, в горах[290]290
  В гротах, в горах – то есть местах, которые избирали для любовных свиданий Марс и Юпитер.


[Закрыть]? Разве Марс и Юпитер вконец одряхлели?

60 Где бы тебе показать под портиком женщин, достойных

Жертвы твоей? Разве можешь найти ты в театре такую,

Чтобы ты выбрал ее и мог полюбить безмятежно?

Видя Бафилла, как он изнеженно Леду танцует,

Тукция вовсе собой не владеет, и Апула с визгом,

Будто в объятиях, вдруг издает протяжные стоны;

Млеет Тимела (она, деревенщина, учится только),

Прочие всякий раз, когда занавес убран, пустынно

В долго закрытом театре и только на улицах шумно

(После Плебейских игр – перерыв до игр Мегалезских), —

70 Грустно мечтают о маске, о тирсе[291]291
  Тирс – ритуальный жезл в культе Вакха. Акк – имя актера.


[Закрыть], переднике Акка.

Урбик в экзодии всех насмешит, сыграв Автоною,

Как в ателланах; напрасно ты, Элия, Урбика любишь,

Бедная: ведь дорога застежка у комедианта!

Есть и такие, что петь не дают Хрисогону; Гиспулла

Трагика любит. Не жди, чтоб влюбились в Квинтилиана.

Женишься ты, а жене настоящим окажется мужем

Иль Эхион-кифаред, или Глафир, или флейта Амбросий.

Ставьте подмостки в длину всех улиц узких, богато

Лавром украсьте все косяки и дверные пороги:

80 Лентула знатный сынок в своей черепаховой люльке

Весь в Эвриала пошел и в другого еще мирмиллона[292]292
  Мирмиллон – гладиатор в галльском вооружении.


[Закрыть]!

Бросивши мужа, жена сенатора Эппия с цирком

К Фару бежала, на Нил и к славному городу Лага;

Сам Каноп осудил развращенные нравы столицы:

Эта блудница, забыв о супруге, о доме, о сестрах,

Родиной пренебрегла, позабыла и детские слезы,

После же – странно совсем – и Париса забросила с цирком.

С детства росла средь великих богатств у отца и привыкла

Спать на пуху своей золоченой, резной колыбели,

90 Но одолела моря, как раньше честь одолела

(Дешево стоило честь потерять на мягких сиденьях).

Смело и стойко она и тирренские вынесла волны

И далеко раздающийся шум Ионийского моря;

Много морей ей пришлось переплыть. Но когда предстоит им

Выдержать праведный искус и честный, то женщины трусят:

Их леденеют сердца, и от страха их ноги не держат.

Храбрости хватит у них на постыдное только дерзанье.

Если прикажет супруг на корабль взойти, – тяжело ей:

Трюм противен, вонюч, в глазах все ужасно кружится.

100 Если с развратником едет, она здорова желудком.

Эта при муже блюет, а та, с моряками поевши,

Бродит себе по корме и охотно хватает канаты.

Впрочем, что за краса зажгла, что за юность пленила

Эппию? Что увидав, «гладиаторши» прозвище терпит?

Сергиол, милый ее, уж давно себе бороду бреет,

Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки,

А на лице у него уж немало следов безобразных:

Шлемом натертый желвак огромный по самому носу,

И постоянно глаза отвратительной слизью гноятся.

110 Все ж гладиатор он был и, стало быть, схож с Гиацинтом.

Стал для нее он дороже, чем родина, дети и сестры,

Лучше, чем муж: ведь с оружием он! Получи этот Сергий

Меч деревянный – и будет он ей вторым Вейентоном.

Эппией ты изумлен? преступлением частного дома?

Ну, так взгляни же на равных богам[293]293
  Равные богам – императоры.


[Закрыть], послушай, что было

С Клавдием: как он заснет, жена его, предпочитая

Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала

Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой

Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;

120 Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась

В теплый она лупанар, увешанный ветхою тканью,

Лезла в каморку пустую свою – и голая, с грудью

В золоте, всем отдавалась под именем ложным Ликиски;

Лоно твое, благородный Британник, она оскверняла,

Ласки дарила входящим и плату за это просила;

Навзничь лежащую, часто ее колотили мужчины;

Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила

Грустно она после всех, запирая пустую каморку:

Все еще зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;

130 Хоть утомленная лаской мужчин, уходила несытой,

Гнусная, с темным лицом, закопченная дымом светильни,

Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.

Стоит ли мне говорить о зельях, заклятьях и ядах,

Пасынкам в вареве данных? В припадке страсти и хуже

Делают женщины: похоти грех – у них наименьший.

Но почему не нахвалится муж на Цензеннию? – Взял он

Целый мильон состоянья за ней и за это стыдливой

Назвал ее; от колчана Венеры он худ, от светильни

Жарок ее? Нет, в приданом – огонь, от него идут стрелы.

140 Можно свободу купить, и жена подмигнет и ответит

На объяснение: вроде вдовы – богачиха за скрягой.

К Бибуле что же горит таким вожделеньем Сергорий?

Любит, по правде сказать, не жену он, а только наружность:

Стоит морщинкам пойти и коже сухой позавянуть,

Стать темнее зубам, а глазам потускнеть и ввалиться,

Скажет ей вольный[294]294
  Вольный – раб, получивший вольную, вольноотпущенник.


[Закрыть]: «Скарб забирай да вон убирайся!

Нам надоело с тобой: сморкаешься часто; а ну-ка,

Живо уйди! Вон с носом сухим приходит другая».

Жены, пока в цвету, как царицы, требуют с мужа

150 Стад канусийских овец, фалернских лоз – да чего там?

Требуют всех рабов молодых, все их мастерские;

Дома не хватит чего, но есть у соседа – пусть купит.

В зимний же месяц, когда купец Язон загорожен

И моряков снаряженных палатки белые держат, —

Им доставляется крупный хрусталь, большие из мурры[295]295
  Мурра – плавиковый шпат.


[Закрыть]

Кубки и чаши, алмаз драгоценный, тем знаменитый,

Что красовался на пальце самой Береники: когда-то

Дал его варвар блуднице, – сестре он подарен Агриппой

Там, где цари обнажением ног соблюдают субботу

160 И по старинке еще доживают до старости свиньи.

Ты из такой-то толпы ни одной не находишь достойной?

Пусть и красива она, и стройна, плодовита, богата,

С ликами древних предков по портикам, и целомудра

Больше сабинки, что бой прекращает, власы распустивши,

Словом, редчайшая птица земли, как черная лебедь, —

Вынесешь разве жену, у которой все совершенства?

– Пусть венусинку, но лучше ее, чем Корнелию, Гракхов

Мать, если только она с добродетелью подлинной вносит

Высокомерную гордость, в приданом числит триумфы.

170 Нет, убери своего Ганнибала, Сифакса и лагерь,

Где он разбит; убирайся, прошу, ты со всем Карфагеном!

«О пощади, умоляю, Пеан, и ты, о богиня,

Стрелы сложи: неповинны сыны! Только мать поражайте», —

Так кричит Амфион. Аполлон же лук напрягает:

Кучу детей уж хоронит Ниоба и вместе супруга

Только за то, что считала свой род знатнее Латоны,

А плодовитость свою – как у белой свиньи супоросой.

Где добродетель и где красота, чтобы стоило вечно

Ими тебя попрекать? Удовольствия нет никакого

180 В этом высоком и редком добре, что испорчено духом

Гордым: там горечи больше, чем меда. Кто предан супруге

Вплоть до того, чтобы часто не злиться, чтоб целыми днями

Не ненавидеть жену, которую так превозносит?

Правда, иная мала, но для мужа она нестерпима.

Хуже всего, что супруга себя не признает красивой,

Если не сможет себя из этруски сделать гречанкой,

Из сульмонянки – афинянкой чистой: всё, как у греков.

Хоть и позорнее нашим не знать родимой латыни,

Греческой речью боязнь выражается, гнев и забота,

190 Радость и все их душевные тайны. Чего еще больше?

Любят, и то – как гречанки! Простительно девушкам это;

Ну, а вот ты – девяносто тебе уже скоро ведь – тоже

Хочешь по-гречески? Нет, для старух эта речь непристойна.

Сколько уж раз говоришь ты по-гречески так похотливо:

«Жизнь ты моя и душа»; при всех произносишь, что было

Под одеялом сейчас! Бесстыдно разнеженный голос

Похоть разбудит у всех, захватит, как пальцами, пусть же

Перья спадут, и лицо твои годы выдаст, хотя бы

Ты говорила нежнее, чем Гем, нежней Карнофора.

200 Ежели ты не намерен любить законной супруги,

Значит, нет и причин, чтоб тебе на ком-то жениться,

Трат не надо на пир, не нужно и винных лепешек,

Тех, что дают в конце церемонии сытому гостю,

Ни подношений за первую ночь, когда на роскошном

Блюде блестят золотые монеты – Дакиец с Германиком[296]296
  Дакиец и Германик – монеты с изображением императоров Траяна и Домициана.


[Закрыть] вместе.

Если в супружестве ты простоват и к одной лишь привязан

Сердцем, – склонись головой и подставь под ярмо свою шею:

Ты не найдешь ни одной, кто бы любящего пощадила;

Если сама влюблена, всё же рада и мучить и грабить.

210 Стало быть, меньше всего полезна жена для того, кто

Сам обещается быть желанным и добрым супругом:

Ты никогда ничего не даришь, коль жена не захочет,

Ты ничего не продашь без нее, против воли не купишь;

Даже друзей она отберет и откажет от дома

Старому другу, которого знал ты еще безбородым.

Сводники или ланисты[297]297
  Ланиста – см. примеч. к стр. 138, «Пир у Трималхиона» Петрония.


[Закрыть] вольны составлять завещанья,

Право такое ж дано гладиаторам – слугам арены,

Ты же добро завещай соперникам разным в наследство.

«Крестную казнь рабу!» – «Разве он заслужил наказанье?

220 В чем преступленье? Свидетели кто? Кто доносит? Послушай:

Если на смерть посылать человека, – нельзя торопиться».

«Что ты, глупец! Разве раб человек? Пусть он не преступник, —

Так я хочу, так велю, вместо довода будь моя воля!»

Так она мужу велит; но скоро она покидает

Царство жены и меняет семью, затоптав покрывало,

Вновь исчезает – и вновь приходит к постылому ложу;

Свадебный дома убор покидает она, занавески,

И на пороге дверей зеленые, свежие ветви.

Так возрастает число, и уже по осени пятой

230 Восемь будет мужей – достойный надгробия подвиг!

Теща покуда жива, не надейся в семье на согласье:

Теща научит ценить разорение полное мужа,

Теща научит искусно, хитро отвечать на записки,

Что соблазнитель прислал; она расположит подачкой

Иль проведет сторожей; хоть здорова вполне ее дочка,

Теща зовет Архигена, одежды тяжелые снимет;

Скрытый меж тем в потаенных местах, любовник запрятан;

Он, нетерпения полный, молчит – и готовит оружье.

Ты не дождешься, чтоб мать дала дочери честные нравы —

240 Нравы, каких не имеет сама: ведь гнусной старухе

Полный расчет воспитать такую же гнусную дочку.

Чуть не во всех судебных делах начинается тяжба

Женщиной: где не ответчик Манилия – глядь, обвиняет.

Сами они сочинят заявленье, записку составят,

Цельзу подскажут, с чего начинать и в чем аргументы.

Кто не видал эвдромид[298]298
  Эндромида – теплый плащ, который накидывался после гимнастических упражнений.


[Закрыть] тирийских, не знает церомы[299]299
  Церома – мазь, которой натирались борды, чтобы сделать тело скользким.


[Закрыть],

Кто на мишени следов не видал от женских ударов?

Колет ее непрерывно она, свой щит подставляя,

Все выполняя приемы борьбы, – и кто же? матрона!

250 Ей бы участвовать в играх под трубы на празднике Флоры;

Вместо того не стремится ль она к настоящей арене?

Разве может быть стыд у этакой женщины в шлеме,

Любящей силу, презревшей свой пол? Однако мужчиной

Стать не хотела б она: ведь у нас наслаждения мало.

Вот тебе будет почет, как затеет жена распродажу:

Перевязь там, султан, наручник, полупоножи

С левой ноги: что за счастье, когда молодая супруга

Свой наколенник продаст, затевая другие сраженья!

Этим же женщинам жарко бывает и в тонкой накидке,

260 Нежность их жжет и тонкий платок из шелковой ткани.

Видишь, с каким она треском наносит мишени удары,

Шлем тяжелый какой ее гнет, как тверды колени,

Видишь, какая кора у нее на коленных повязках.

Смейся тому, как, оружье сложив, она кубок хватает.

Лепида внучки, Метелла слепого иль Фабия Гурга[300]300
  Лепид, Метелл, Фабий – представители старинной римской знати.


[Закрыть]!

Разве какая жена гладиатора так наряжалась?

Иль надрывалась вот так у мишени супруга Азила[301]301
  Азил – имя гладиатора.


[Закрыть]?

Брачное ложе всегда бесконечных полно перебранок,

Ссор: на постели такой заснуть хорошо не удастся,

270 В тягость бывает жена, похуже бездетной тигрицы,

В час, когда стонет притворно, задумавши тайный поступок,

Или ругает рабов, или плачется, видя наложниц

Там, где их нет; ведь слезы всегда в изобилье готовы,

Ждут на своем посту, ожидая ее приказанья

Течь, как захочется ей, а ты-то, дурак, принимаешь

Слезы ее за любовь, упоен, поцелуями сушишь!

Сколько бы ты прочитал записок любовных и писем,

Если б тебе шкатулку открыть ревнивицы грязной!

Вот она спит с рабом, или всадник ее обнимает...

280 «Квинтилиан, оправдай, прикрась что-нибудь!» – «Затрудняюсь.

Ты уж ответь сама». И она говорит: «Решено ведь,

Ты поступаешь, как хочешь, и я уступаю желаньям

Так же, как ты. Негодяй, баламуть хоть море, хоть небо:

Я – человек!» – Наглее не сыщешь, когда их накроют:

Дерзость и гнев почерпают они в самом преступленье.

Спросишь: откуда же гнусность такая и в чем ее корни?

Некогда скромный удел охранял непорочность латинок

И небольшие дома не давали внедряться порокам

Там, где был труд, где недолог был сон и грубые руки

290 Были от пряжи этрусской жестки, а к самому Риму

Шел Ганнибал, и мужья охраняли Коллинскую башню.

Ныне же терпим мы зло от долгого мира. Свирепей

Войн налегла на нас роскошь и мстит за всех побежденных:

Римская бедность прошла, с этих пор у нас – все преступленья

И всевозможный разврат: на наши холмы просочился

Яд Сибариса, Родоса, Милета, отрава Тарента,

Где и венки, и разгул, и где господствует пьянство.

Деньги презренные сразу внесли иностранные нравы;

Нежит богатство, – оно развратило роскошью гнусной

300 Все поколение: нет забот у прелестницы пьяной;

Разницы меж головой и ногами своими не видит

Та, что огромные устрицы ест в полуночное время,

В час, когда чистый фалерн дает благовониям пену,

Пьют из раковин все, когда потолок закружится,

Лампы двоятся в глазах, а стол вырастает все больше.

Вот и любуйся теперь, как с презрительной фыркнет ужимкой

Туллия, Мавры известной сестра молочная, тоже

Мавра, коль древний алтарь Стыдливости встретят дорогой.

Ночью носилки здесь остановят они – помочиться,

310 Изображенье богини полить струей подлиннее,

Ерзают в свете луны, верхом друг на друга садятся,

После уходят домой; а ты, проходя на рассвете

К важным друзьям на поклон, на урину жены наступаешь.

Знаешь таинства Доброй Богини, когда возбуждают

Флейты, и рог, и вино их пол и менады Приапа

Все в исступленье вопят и, косу разметавши, несутся:

Мысль их горит желаньем объятий, кричат от кипящей

Страсти, и целый поток из вин, и крепких и старых,

Льется по их телам, увлажняя колени безумиц.

320 Здесь об заклад венка Савфея бьется с девчонкой

Сводника – и побеждает на конкурсе ляжек отвислых,

Но и сама поклоняется зыби бедра Медуллины:

Пальма победы равна у двоих – прирожденная доблесть!

То не притворства игра, тут все происходит взаправду,

Так что готов воспылать с годами давно охладевший

Лаомедонтов сын; и Нестор – забыть свою грыжу:

Тут похотливость не ждет, тут женщина – чистая самка.

Вот по вертепу всему повторяется крик ее дружно:

«Можно, пускайте мужчин!» – Когда засыпает любовник,

330 Женщина гонит его, укрытого в плащ с головою.

Если же юноши нет, бегут за рабами; надежды

Нет на рабов – наймут водоноса: и он пригодится.

Если потребность есть, но нет человека – немедля

Самка подставит себя и отдастся ослу молодому.

О, если б древний обряд, всенародное богослуженье

Пакостью не осквернялось! Но нет: и мавры и инды

Знают, как Клодий, одетый арфисткой, проник потихоньку

В Цезарев дом на женский обряд, когда убегают

340 Даже и мыши-самцы, где картину велят занавесить,

Если увидят на ней фигуры неженского пола.

Кто же тогда из людей к божеству относился с презреньем,

Кто бы смеяться посмел над жертвенной чашей, над черным

Нумы сосудом, над блюдом убогим с холма Ватикана?

Ну, а теперь у каких алтарей не находится Клодий?

Слышу и знаю, друзья, давнишние ваши советы:

«Надо жену стеречь, запирать на замок». Сторожей-то

Как устеречь? Ведь она осмотрительно с них начинает.

Ведь одинакова похоть у высших, как и у низших:

350 Та, что ходит пешком по улицам грязным, не лучше,

Нежели та, что лежит на плечах у рослых сирийцев.

Чтобы на игры смотреть, Огульния платье достанет,

И провожатых взаймы, и носилки с подушкой, и няньку;

Будут подруги по найму и девочка для поручений,

Кроме того, она все серебро, от отца что осталось,

Вплоть до последней посуды, дарит гладкокожим атлетам.

Дома пускай нищета – ни одна от нее не скромнее

И не считается с теми границами, что наложила

Бедность, данная ей. Однако мужья временами

360 То, что полезно, предвидят; иные берут руководством

Жизнь муравья, опасаясь познать и холод и голод.

Ибо мотовка жена не чует имущества гибель:

Будто в пустом ларце возрождаются новые деньги,

Будто берутся из груды, всегда остающейся полной, —

Не размышляет она, сколько стоят ее развлеченья.

Женщин иных прельщают бессильные евнухи с вечно

Пресным своим поцелуем, лицом навек безбородым:

.........................................................

.........................................................

370 ..................................................

.........................................................

.........................................................

.........................................................

Тот, кто своей госпожой кастратом сделан, вступает

В баню заметный для всех, на себя обращая вниманье,

Смело взывая к хранителю лоз[302]302
  Хранитель лоз – Приап.


[Закрыть]. Пускай с госпожой он

Спит себе, только ты, Постум, смотри не доверься кастрату

Вакха, что вырос с тобой и уже приготовился к стрижке.

Если жена увлекается пеньем, – никто не спасется

380 Из продающих свой голос претору: их инструменты

Вечно у ней в руках, сардониксы сверкают на лире

Сплошь, и дрожащий плектр постоянно порхает по струнам, —

Нежного плектр Гедимела, пред ней исполнявшего песни:

Держит его, утешается им и целует в восторге,

Женка из Ламиев рода, фамилии Аппиев, молит,

Януса с Вестой мукой осыпая, вином орошая, —

Дать Полиону дубовый венок, чтобы струны украсить

На состязаниях капитолийских. Не сделала б больше,

Муж захворай у нее, беспокойся врачи о сынишке.

390 Пред алтарем предстоя, она не считает зазорным

Ради кифары закрыть себе голову, как подобает

Произнести мольбу, побледнеть при вскрытии агнца[303]303
  ...при вскрытии агнца. – Зарезав ягненка или другое жертвенное животное, гаруспики гадали по его печени.


[Закрыть].

Ты, из богов древнейший, скажи, прошу тебя, Янус

Отче, скажи, отвечаешь ты ей? Верно, на небе скучно;

Делать там нечего вам, небожителям, как посмотрю я:

Эта о комиках просит тебя, а та предлагает

Трагика взять; между тем у гаруспика ноги опухнут.

Пусть она лучше поет, чем по городу шляется всюду,

Наглая, в кучки мужчин вмешаться готовая смело,

400 Или в присутствии мужа ведет разговоры с вождями

(Прямо с похода), глядя им в лицо и ничуть не краснея.

Этакой все, что на свете случилось, бывает известно:

Знает она, что у серов, а что у фракийцев, секреты

Мачехи, пасынка, кто там влюблен, кто не в меру развратен.

Скажет она, кто вдову забрюхатил и сколько ей сроку,

Как отдается иная жена и с какими словами;

Раньше других она видит комету, опасную царству

Парфов, армян; подберет у ворот все слухи и сплетни

Или сама сочинит, например, наводненье Нифата,

410 Хлынувшего на людей и ужасно залившего пашни,

Будто дрожат города, оседает земля, – и болтает

Эта сорока со встречным любым на любом перекрестке.

Впрочем, жена и с пороком таким не столь нестерпима,

Как приобыкшая драться с соседями, бить их ремнями,

Бедных, вопящих; когда ее сон прерывается лаем, —

«Палок давайте, кричит, живей!», и велит она раньше

Ими хозяина бить, а потом уже бить и собаку.

Страшно и встретиться с ней; она отвратительна с виду.

Моется в бане она по ночам: вдруг прикажет тревогу

420 Бить, свои шайки нести – парится с шумом великим;

Руки когда упадут у нее, утомленные гирей,

Ловко ее щекотать массажист начинает проворный,

Хлопая громко рукой по ляжкам довольной хозяйки;

Голодны гости меж тем, несчастные, хочется спать им;

Вся раскрасневшись, приходит она, наконец, и готова

Выпить корзину вина вместимостью в целую урну;

В ноги поставив ее, она тянет второй уж секстарий[304]304
  Секстарий – 0,55 литра.


[Закрыть]

Перед едой, аппетит возбуждая поистине волчий;

После ж, когда все вино изрыгнет, промывая желудок,

430 Мрамор потоки зальют, золотая лоханка фалерном

Пахнет; подобная длинной змее, свалившейся в бочку,

Женщина пьет и блюет. Тошнит, понятно, и мужа:

Он, закрывая глаза, едва свою желчь подавляет.

Впрочем, несноснее та, что, едва за столом поместившись,

Хвалит Вергилия, смерти Элиссы дает оправданье,

Сопоставляет поэтов друг с другом: Марона на эту

Чашу кладет, а сюда на весы подагает Гомера.

Риторы ей сражены, грамматики не возражают,

Все вкруг нее молчат, ни юрист, ни глашатай не пикнут,

440 Женщины даже молчат, – такая тут сыплется куча

Слов, будто куча тазов столкнулась с колокольцами;

Тут уж не станет никто насиловать медные трубы,

Так как она и одна помогает луне при затменье.

Мудрый положен предел увлечениям самым почтенным:

Та, что стремится прослыть ученой, речистой не в меру, —

Выше колена должна подпоясывать тунику, в жертву

Резать Сильвану свинью и платить по квадранту за баню.

Пусть же матрона, что рядом с тобой возлежит, не владеет

Стилем речей, энтимемы кудрявые не запускает

450 Средь закругленных словес и не всё из истории знает.

Пусть не поймет и из книг кой-чего; мне прямо противна

Та, что твердит и еще раз жует Палемона «Искусство»,

Вечно законы блюдя и приемы правильной речи,

Та, что, древность любя, неизвестный, нам стих вспоминает

Или напрасно слова поправляет простушки-подруги;

Нет, уж позвольте мужьям допускать обороты любые.

Женщина все позволяет себе, ничего не считает

Стыдным, лишь стоит на шею надеть изумрудные бусы

Или же ухо себе оттянуть жемчужной сережкой.

460 Что может быть несноснее, чем богатая баба:

Видом противно лицо, смехотворно, от множества теста

Вспухшее все, издающее запах Поппеиной мази, —

Губы марает себе несчастный муж в поцелуе.

С вымытой шеей она к блуднику лишь пойдет: разве дома

Хочет казаться красивой она? Блудникам – благовонья!

Им покупается все, что пришлют нам инды худые.

Вот показала лицо и снимает свою подмалевку, —

Можно узнать ее; вот умывается в ванне молочной,

Ради которой она погнала бы ослиное стадо

470 Даже в изгнание вплоть до полярных Гипербореев.

Это лицо, что намазано все, где меняется столько

Снадобий разных, с припарками из подогретого теста

Или же просто с мукой, – не лицом назовешь ты, а язвой.

Стоит труда изучить хорошенько, что делают жены,

Чем они заняты целые дни. Если ночью ей спину

Муж повернет – беда экономке, снимай гардеробщик

Тунику, поздно пришел носильщик будто бы, значит

Должен страдать за чужую вину – за сонливого мужа:

Розги ломают на том, этот до´ крови исполосован

480 Плетью, кнутом (у иных палачи нанимаются на год).

Лупят раба, а она себе мажет лицо да подругу

Слушает или глядит на расшитое золотом платье;

Порют – читает она поперечные строчки[305]305
  Поперечные строчки – то есть итоги расходов в отчетах рабов.


[Закрыть] на счетах;

Порют, пока палачам изнемогшим хозяйка не крикнет

Грозное «вон!», увидав, что закончена эта расправа.

Домоправленье жены – не мягче двора Фаларида.

Раз уж свиданье назначено ей, должно нарядиться

Лучше обычных дней – и спешит к ожидающим в парке

Или, быть может, скорей, у святилища сводни – Изиды.

490 Волосы ей прибирает несчастная Псека[306]306
  Псека – имя рабыни.


[Закрыть], – сама-то

Вся растрепалась от таски, и плечи и груди открыты.

«Локон зачем этот выше?» – И тут же ремень наказует

Эту вину волоска в преступно неверной завивке.

Псеки в чем недосмотр? Виновата ли девушка, если

Нос твой тебе надоел? – Другая налево гребенкой

Волосы тянет, и чешет, и кольцами их завивает.

Целый совет: здесь старуха рабыня, что ведает пряжей,

Больше, за выслугой лет, не держащая шпилек хозяйки, —

Первое мнение будет ее, а потом уже скажут

500 Те, что моложе годами и опытом, будто вопрос тут —

Доброе имя и жизнь: такова наряжаться забота.

Ярусов сколько, надстроек возводится зданьем высоким

На голове; поглядишь – Андромаха с лица, да и только!

Сзади поменьше она, как будто другая. А ну как

Ростом не вышла она в Андромаху и, став без котурнов,

Будет не выше, чем дева пигмейской породы: тогда ведь

Для поцелуев-то ей подыматься на цыпочки нужно.

Нет у такой жены ни заботы о муже, ни мысли

О разоренье: живет она просто, как мужа соседка,

510 Ближе к нему только тем, что друзей и рабов его хает,

Тяжко ложась на приход и расход. Исступленной Беллоны

Хор приглашает она иль Кибелы, – приходит огромный

Полумужик[307]307
  Полумужик – жрец Кибелы, кастрат.


[Закрыть], что в почете у меньшей братьи бесстыдной,

С давних времен оскопивший себя черепком заостренным;

Хриплая свита дает ему путь, отступают тимпаны.

Толстые щеки его – под завязкой фригийской тиары;

Важно кричит он, велит сентября опасаться и Австра,

Если она не пожертвует сотню яиц в очищенье

И самому не отдаст багряниц поношенных, дабы

520 Все, что внезапной и тяжкой опасностью ей угрожает,

В эти одежды ушло, принося искупление за год.

Ради того и зимой через лед нырнет она в реку,

Трижды поутру в Тибр окунется, на самых стремнинах

Голову вымоет в страхе – и голая, с дрожью в коленях,

В кровь исцарапанных, переползет все Марсово поле

(Гордого поле царя[308]308
  Гордого поле царя. – Марсово поле в Риме считалось родовым участком царя Тарквиния Гордого.


[Закрыть]); прикажет ей белая Ио —

Вплоть до Египта пойдет и воду от знойной Мерои

Взяв, принесет, чтобы ей окропить богини Изиды

Храм, – возвышается он по соседству с древней овчарней:

530 Верит она, что богиня сама насылает внушенья;

Будто с ее-то душой и умом не беседуют боги!

Вот почему наивысший почет особливо имеет

Тот, кто в плешивой толпе[309]309
  ...в плешивой толпе... – Имеются в виду поклонники богини Изиды.


[Закрыть], разодетый в льняные одежды,

Ходит Анубисом-псом, глумясь над поникшим народом;

Молится он о жене, что нередко была невоздержна

В совокупленье на праздничный день или на´ день запретный:

Тяжкая кара грозит за попрание брачного ложа, —

Кажется, точно серебряный змей[310]310
  Змей – атрибут богини Изиды.


[Закрыть] шевельнул головою...

Слезы жреца и заученный шепот приводят к тому, что

540 Женщины грех отпустить согласится Озирис, – конечно,

Жирным гусем соблазненный и тонкого вкуса пирожным.

Этот уйти не успел, как еврейка-старуха, оставив

Сено свое и корзину, нашепчет ей на ухо тайны,

Клянча подачку, – толмач иерусалимских законов,

Жрица великая древа и верная вестница неба;

Будет подачка и ей, но поменьше: торгуют евреи

Грезами всякого рода за самую низкую плату.

Вот из Армении иль Коммагены гадатель посмотрит

В легкие теплой голубки – и милого друга сулит ей,

550 Смерть богача холостого и крупные деньги в наследство;

Перекопает он груди у кур и нутро собачонки,

Даже иной раз младенца, – и сам же доносит на жертвы.

Большая вера халдеям: чего ни наскажет астролог —

Жены поверят, что это вещает источник Аммона,

Раз уж Дельфийский оракул умолк, а роду людскому

Лестно в грядущую тьму заглянуть, насколько возможно.

Выше всех ценится тот, кого несколько раз высылали,

Чье дружелюбье и чей гороскоп погубили недавно

Славную жизнь гражданина, внушившего ужас Отону.

560 Верят искусству его, хотя б кандалами гремел он

Справа и слева, хотя б сидел он в остроге военном.

Неосужденный астролог совсем не имеет успеха:

Гений лишь тот, кто едва не погиб, попав на Циклады

В ссылку, кто, наконец, избегнул теснины Серифа.

Спросит его и о медленной смерти желтушной мамаши

И о тебе Танаквила твоя, да скоро ли сестры,

Дяди помрут, да любовник ее – проживет ли он дольше,

Чем Танаквила сама; чего еще боги даруют?

Впрочем, иные не знают, чем мрачный Сатурн угрожает

570 Или в каком сочетании звезд благосклонна Венера,

Месяц к убытку какой, какое к прибыли время.

Не забывай избегать даже встречи с женщиной, если

Виден в руках у нее календарь, что лоснится, будто,

Жирный янтарь: уж она у других не попросит совета, —

Спросят ее самое; она не пойдет с своим мужем

В лагерь, домой: не пускают ее вычисленья Трасилла.

Если захочется ей хоть до первого камня доехать —

Время берется по книге, а если зачешется веко,

Мази попросит она, посоветовавшись с гороскопом.

580 Если больная лежит, то часы для принятия пищи

Выберет только такие, которые дал Петосирис.

Если она небогата, она, пробежавши пространство

Между столбами[311]311
  ...пространство между столбами... – Имеется в виду место на арене цирка, где обычно сидели астрологи.


[Закрыть], отдаст свой жребий, и руку протянет,

И предоставит лицо – прорицателю: любит он чмокать.

Тем, кто богаты, тем авгур фригийский дает разъясненья,

Или индус нанятой, что сведущ и в небе и в звездах,

Или этрусский старик[312]312
  Этрусский старик – жрец, символически зарывавший в землю молнию.


[Закрыть], что молнии в Риме хоронит.

Жребий плебеек сокрыт на окраинах города, в цирке:

Женщины эти, надев золотую цепочку на шею,

590 Возле столбов цирковых и колонн с дельфином гадают,

Бросить кабатчика ль им да пойти за старьевщика замуж.

Бедные хоть переносят опасности родов и терпят

Тяжкий кормилицы труд, принужденные долей замужних.

На позолоченном ложе едва ль ты найдешь роженицу: