Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)"

Автор книги: Автор Неизвестен

– Благодаря лекарствам да и моим уговорам вот вы как-никак и поели немножко, батюшка, – говорила Айюэ.

– На этот раз батюшка побольше покушали, заметила Юйсяо. – А все потому что вы, сестрица, за ними поухаживали.

Юэнян распорядилась подать певице чаю, а под вечер угостила вином и закусками, наградила пятью цянями серебра и отпустила. Перед уходом Айюэ еще раз зашла к Симэню.

– Полежите, батюшка, потерпите и поправляйтесь, – наказала она, земно кланяясь. – А я вас еще как-нибудь навещу.

Вечером Симэнь принял вторую дозу лекарства Лю Цзюйчжая. Боль распространилась по всему телу. Симэнь стонал целую ночь. Утром, в пятую стражу, вскрылась опухоль мошонки, и он очутился в луже крови. К тому же на черепашьей головке выскочил шанкр, и непрестанно сочилось фиолетовое выделение. Симэнь потерял сознание.

Юэнян и остальные жены, крайне этим встревоженные, не отходили от больного. Когда стало ясно, что не помогут никакие лекарства, Юэнян пригласила старуху Лю. Та в передней крытой галерее зажгла свечу в форме человека и пустилась в шаманский танец.

Слугу послали к столичному воеводе Чжоу узнать, где пребывает Бессмертный У, чтобы пригласить его к больному. Ведь это он в свое время предсказал Симэню, что в этом году тот «будет кровью харкать и гноем истекать, начнет сохнуть, чахнуть, увядать».

– Не следует беспокоить господина Чжоу, – заметил Бэнь Дичуань. – Бессмертный У обретается за городскими воротами у храма Бога Земли, где предсказывает судьбу и врачует недужных. Ходит лечить, когда позовут, а наград не принимает.

Юэнян тотчас же послала за ним Циньтуна.

Бессмертный У вошел в спальню и поглядел на Симэня. Он был совсем не тот, что прежде. Сильно осунулся, лежал как пласт. Голова его была перевязана платком. Бессмертный нащупал пульс.

– Вы не в меру увлекались вином и женщинами, сударь, – заключил он, – вот отчего у вас и истощилась почечная вода. Опустошающий огонь, рожденный морем страстей, дошел в вас до великого предела[19]. Болезнь проникла в самое нутро[20] и с трудом поддается лечению. Вот послушайте восьмистишие. Он страдает оттого, что:

 
Красотками утешен, вечно пьян,
Испортил кровь свою, растратил силы.
И, как оплывшая свеча, согнулся стан,
Лишь два шага осталось до могилы.
Он меры в наслаждениях не знал,
И вот толпою подступили хвори…
Случись в селенье горном вдруг обвал,
Кто людям пособит в беде и горе?
 

Юэнян поняла, что недуг Симэня не поддается лечению.

– Если не помогут снадобья, не могли бы вы, учитель, предсказать его судьбу? – спросила она.

Бессмертный перебрал ему пальцы, осмотрел линии руки и рассчитал знаки появления на свет.

– Вы родились, сударь, под знаком тигра, в год третий – бин-инь, месяц сорок пятый – моу-шэнь, день девятнадцатый – жэнь-у, час пятьдесят третий – бин-чэнь. Теперь же идет год моу-сюй, тридцать пятый. Вам, стало быть, тридцать три года. Для предсказания судьбы придется рассмотреть движение знаков зодиака[21]. Хотя огонь и земля находятся в расстроенном положении[22], в этом году земля под пятым небесным знаком моу преодолевает воду под девятым небесным знаком жэнь[23]. Год отмечен засухой. В первую луну, а она под пятнадцатым знаком моу-инь, три небесных пятерки моу сталкиваются с земной пятеркой чэнь[24], а перед этим не устоять. Пусть вы богаты и счастливы, но долголетия вам не видать. А вот то, что обыденной речью выразить неудобно. Послушайте стихи!

 
Если судьба
лихую звезду
задела, то горе в итоге.
Ты невесом,
а зло тяжело –
несчастье уже на пороге.
Если Тайсуй
глядится в окно,
то даже бессмертный в тревоге.
 

– Если судьба не сулит ему ничего хорошего, – продолжала Юэнян, – не могли бы вы, учитель, погадать по тварям и по созвездиям?[25]

Бессмертный У разложил изображения тварей напротив знаков небесных стволов и земных ветвей, а затем сказал:

 
Трехзвездие Сердца с луною и лисом;
Двузвездие Рога плюс древо, дракон.[26]
Под пологом алым в укрытии мглистом
В рисковых боях забывал он покой.
Лил в лунных чертогах он росы пахучи,
В подлунном миру хапал золота кучи,
Красоткам являл петушиную стать,
И при смерти персики тщился срывать.
Спасительной Небо не дарит звезды,[27]
Великого медика[28] праздны труды.
 

– Раз и твари не предвещают хорошего, не могли бы вы, наставник, истолковать мне сон?

– Что за сон вам привиделся, сударыня? – спросил прозорливец. – Расскажите. Бедный инок объяснит его вам.

– Мне приснились огромные палаты, которые должны вот-вот рухнуть, – рассказывала Юэнян. – Я была одета в красное. У меня сломалась бледно-голубая нефритовая шпилька. Потом я уронила восьмиугольное зеркальце[29], и оно разбилось.

– Я вам растолкую ваш сон, сударыня, только на меня не обижайтесь, – произнес монах. – Готовые рухнуть палаты предвещают несчастье вашему супругу. Красные одеянья – вам скоро предстоит облачиться в траур. Поломанная шпилька сулит прощание с вашими сестрами, а разбитое зеркало – близкое расставание супругов. Вещий сон! Не к добру!

– Есть еще хоть какая-нибудь надежда, наставник? – спрашивала Юэнян.

– Когда Белый тигр уже встал на дороге, а Дух Утраты готовит беду[30], ее не отвратит и бессмертный, от нее не избавит и сам Тайсуй – властитель лет Юпитер. Что установлено всемогущей природой, того не изменят ни духи, ни черти.

Стало ясно Юэнян, что Симэню нет спасения. Она отпустила прозорливца, наградив его куском холста, но не о том пойдет речь.

Да,

 
Гадавший тьму от света отделил,
Ни малости не упустив из виду,
Кто на земле всегда добро творил,
Того и Небо не дает в обиду;
Кто в жизни не обидел бедняка,
Тот счастлив будет сам наверняка.
 

Видя, что ни мольба, ни гаданье не предвещают ничего доброго, Юэнян сильно встревожилась. Когда настал вечер, она зажгла во внутреннем дворе благовония и, обративши взор свой к небу, дала обет:

– Если поправится муж мой, – шептала она, – я три года подряд буду совершать восхождение на священную Великую гору Тай, буду чтить божественную Матушку[31] благовониями и одеяниями.

Мэн Юйлоу обреклась в седьмой, семнадцатый и двадцать седьмой дни каждой луны поститься и возносить молитву духам Северного Ковша – семизвездья Большой Медведицы. Только Пань Цзиньлянь и Ли Цзяоэр не давали никаких обетов.

Симэнь сознавал, как серьезно его состояние. Он то и дело терял сознание. И вот он увидел Хуа Цзысюя и У Чжи. Они стояли прямо перед ним и требовали вернуть долг. Симэнь утаил видение, но домашним не велел отходить от постели.

Пока не было рядом У Юэнян, он взял за руку Пань Цзиньлянь. Как тяжело ему было с ней расставаться.

– Искусительница ты моя! – проговорил он, и глаза его наполнились слезами. – Я умру, а вы, сестры, оставайтесь у дщицы души моей. Не расходитесь, прошу вас.

– Дорогой мой! – едва сдерживая рыдания, отозвалась Цзиньлянь. – Я бы рада остаться, да потерпят ли меня другие.

– Подожди, придет Старшая, я с ней поговорю.

Немного погодя вошла У Юэнян. У Симэня и Цзиньлянь были красные от слез глаза.

– Дорогой мой! – обратилась Юэнян. – Скажи мне, что у тебя на душе. Дай наказ. Ведь я жена твоя.

Симэнь Цин с трудом сдерживал рыдания.

– Вижу, не долго мне осталось, – говорил он, всхлипывая. – Мой завет короток. Если родится у тебя сын или пусть даже какая ни на есть дочь, берегите младенца, сестры. Живите вместе, не расходитесь кто куда, а то люди осудят. – Симэнь указал на Цзиньлянь и продолжал. – А сестрицу прости, если в чем не права была.

Симэнь умолк. По нежному, как персик, лицу Юэнян покатились жемчужины-слезы. Она больше не могла удерживаться и разрыдалась в голос.

– Не надо плакать, – увещевал ее Симэнь. – Послушай мое завещание. Оно выражено в романсе на мотив «Остановив коня, внимаю»:

 
Беззвучные связки,
без воздуха грудь.
Под почвою вязкой
безвестен мой путь.
В истокам девятки[32],
навеки уснуть.
Жена, помни, в чреве
мой отпрыск лежит.
Вскорми моё семя,
взрасти мою жизнь.
Вы, младшие жены,
храните семью
и дом береженый,
и славу мою.
 

Выслушала его Юэнян и отвечала так:

 
Премного тебе благодарна я, муж дорогой,
За мудрое слово твое, за твое поученье.
Я женщиной слабой всего лишь явилась на свет,
Достоинство бабье блюла и жила в подчиненье.
Немалые годы в супружестве прожили мы,
Поверь мне, и впредь я останусь хозяйкой примерной.
И в жизни у нас, и по смерти дорога одна,
Супругой была и вдовою пребуду я верной.
Хочу, чтоб теперь от души у тебя отлегло:
Всегда мы с тобой неразлучны, как конь и седло.
 

Отдав последний наказ У Юэнян, Симэнь позвал Чэнь Цзинцзи.

– Зятюшка! – обратился он к Цзинцзи, приблизившемуся к одру. – Когда есть сын, опираются на него, а нет – полагаются на зятя. Ты мне как сын родной. Если случится недоброе, похорони меня и о доме не забывай. Матушкам по хозяйству помогай, чтобы не давать повода для досужих разговоров. В атласной лавке, с капиталом в пятьдесят тысяч лянов серебра, есть доля свата Цяо. Ее надо будет закрыть. Но прежде приказчик Фу должен продать нашу часть товаров, а долю свата с прибылями вернуть владельцу. Лавку шерстяной пряжи, где торгует Бэнь Четвертый, с капиталом в шесть с половиной тысяч лянов, и шелковой пряжи, где старшим шурин У Второй, с капиталом в пять тысяч, как кончится товар, тоже закрой. Если Ли Чжи привезет контракт, откажись. Попроси дядю Ина, пусть подыщет другого кредитора. За Ли Чжи и Хуаном Четвертым долг в пятьсот лянов, не считая полутораста лянов процентов. Деньги с них вытребуй. Мне на похороны пойдут. С приказчиком Фу держите две лавки, что около дома, – закладную, с оборотом двадцать тысяч лянов, и лекарственных трав – пять тысяч. Как только вскроются реки, тебе надо будет встретить корабль из Сунцзяна. На нем Хань Даого и Лайбао должны доставить товару на четыре тысячи лянов. Товар продашь, а вырученное серебро передай матушкам на расходы. Уездный экзаменатор мне должен двести лянов, архивариус Хуа[33] – пятьдесят лянов, за городом лавочник Сюй Четвертый – с процентами триста сорок лянов. Их долговые расписки у меня хранятся. Слуг пошли, поторопи, если будет нужно, долг вернуть. Оба дома – напротив и на Львиной – продай, а то матушкам будет тяжело управляться.

Симэнь заплакал.

– Не волнуйся, батюшка, наказ ваш исполню, – отвечал Чэнь Цзинцзи.

Немного погодя навестить больного хозяина прибыли приказчики Фу и Гань, шурин У Второй, Бэнь Дичуань и Цуй Бэнь. И каждому из них Симэнь отдал распоряжение.

– Не беспокойся, батюшка, все будет исполнено, – отвечали приказчики.

Многие в этот день приходили навестить Симэня и, убедившись насколько он плох, тяжело вздыхали.

Прошло еще два дня. А Юэнян все лелеяла несбыточную надежду на выздоровление Симэня. Однако дни его были сочтены. На тридцать третьем году он должен был уйти из жизни. И вот двадцать первого дня первой луны в пятую ночную стражу его охватил сначала жар, потом озноб. Громко стоная и тяжело дыша, он кое-как дотянул до утра и, увы, испустил последнее дыхание.

Да,

 
Вместимость сердца так мала –
ну а потребностей немало,
Но вот однажды смерть пришла –
и все теперь ненужным стало.
 

Верно говорится в старинных афоризмах:

 Твори больше добра, но не копи богатств. Кто добро творит, тот прославится. Кто копит богатства, на себя накличет беду. Сильно разбогател Ши Чун, а от плахи не сумел уйти. С голоду умер Дэн Тун, и горы не помогли. А ныне еще хуже прежнего: нет в душе людской просветления. Кто добра накопил, того превозносят и хвалят. Кто добродетели жизнь посвятил, тот глупцом слывет и всеобщим посмешищем. Кто богатства скапливает несметные, того смерть застает без гроба.

И в самом деле, Симэнь скончался, а еще не был заготовлен гроб. Юэнян поспешно вызвала У Второго и Бэнь Дичуаня, достала из сундука четыре слитка серебра и велела присмотреть гробовые доски. Только они ушли, как у нее начались схватки. Она поторопилась в спальню, легла на кровать и потеряла сознание.

Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Сунь Сюээ тем временем суетились у смертного одра, обряжая покойника. Одна одевала ему шапку, другие халат, когда в комнату вошла Сяоюй.

– Матушка лежит без сознания, – сообщила она.

Юйлоу и Цзяоэр поспешили в спальню к Юэнян. Она лежала, держа руки на животе. Было ясно, что наступило время разрешения от бремени. Юйлоу велела Ли Цзяоэр остаться при Юэнян, а сама вышла, чтобы сейчас же послать слугу за повивальной бабкой Цай. Пока она отсутствовала, а Юэнян металась в предродовых муках, Ли Цзяоэр отправила Юйсяо за Жуи, сама же залезла в хозяйкин сундук, извлекла оттуда пять слитков серебра и отнесла их к себе. Вернулась она с бумажной подстилкой.

– Нигде не могла найти подстилку, – объясняла она. – Пришлось к себе идти.

Юйлоу, продолжавшая хлопотать около Юэнян, даже внимания на нее не обратила.

Юэнян продолжали мучить схватки. Вскоре пришла повитуха Цай. В то время как у Юэнян родился сын, обрядили Симэня, и дом огласился громким плачем.

Повитуха приняла младенца, отрезала пуповину и подала роженице успокаивающего питья. Потом она помогла Юэнян сесть на кан, и та наградила ее тремя лянами серебра. Старухе этого показалось мало.

– Помните, сколько в тот раз дали? – говорила она. – А вы Старшая хозяйка, сударыня, и у вас сын на свет появился. Добавьте по такому случаю, сударыня.

– Тогда было одно, теперь совсем другое, – отвечала Юэнян. – Тогда хозяин был жив. И на этом не обессудь. В третий день младенца мыть придешь, еще лян получишь.

– И кофту с юбкой в придачу, – добавила повитуха и удалилась.

Когда Юэнян немного пришла в себя, она заметила открытый сундук и обрушилась с бранью на Юйсяо.

– Ах ты, вонючка проклятая! – ругала она горничную. – Ты что, тоже чувств лишилась, да? Тут народ ходит, а у тебя сундук стоит открытый. Нет чтобы запереть.

– А я даже не видала, – оправдывалась Юйсяо. – Думала, вы заперли, матушка.

Юйсяо стала запирать сундук. Юйлоу при такой подозрительности хозяйки не захотела оставаться у нее в спальне и вышла.

– Вот какая у нас Старшая! – сетовала она Цзиньлянь. – Только что муж умер, а она уж домашним не доверяет.

Юйлоу и в голову не приходило, что Ли Цзяоэр уже успела стащить пять серебряных слитков.

Шурин У Второй и Бэнь Дичуань закупили у помощника областного правителя Шана набор гробовых досок и позвали столяров. Слуги перенесли тело Симэня в большую переднюю залу. Для составления свидетельства о смерти пригласили геоманта Сюя. Немного погодя прибыл шурин У Старший. Тем временем шурин У Второй с приказчиками хлопотали в передней зале. Одни снимали фонари, другие свертывали картины-свитки, третьи накрывали покойника бумажным покрывалом, зажигали перед ним светильник и ароматные свечи. Лайань был приставлен к траурному гонгу.

– Дыхание остановилось в утренний час дракона, – осмотрев руку Симэня, заключил геомант. – Злые духи не представляют опасности для домочадцев. – Он обернулся к Юэнян и продолжал: – На третий день совершите положение во гроб, шестнадцатого во второй луне выройте могилу, а по прошествии тридцати дней, через четыре с лишним седмицы, устроите погребение.

Геоманта Сюя угостили и, наградив, отпустили. Во все концы были направлены слуги сообщить траурную весть. Тысяцкому Хэ отвезли верительную дщицу и печать. Все оделись в траур, соорудили по сему случаю временные навесы, но говорить об этом подробно нет надобности.

На третий день буддийские монахи служили панихиду по новопреставленному с чтением поминального канона и сожжением бумажных денег. Все в доме от мала до велика были одеты в траурную пеньку. Зять Чэнь Цзинцзи, облаченный в полный траур, какой полагается сыну, потерявшему родителя, с траурным посохом в руке, стоял перед покойником и принимал соболезнования посетителей. Юэнян не выходила из комнаты, оставаясь с младенцем. Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу принимали посетительниц. Пань Цзиньлянь вела учет приносимых пожертвований. Сунь Сюээ, приставленная к женской прислуге, управлялась на кухне, где готовили чай и угощения. Счета были поручены приказчику Фу и шурину У Второму. Бэнь Дичуань ведал похоронными расходами, а Лайсин – кухней. Шурин У Старший с приказчиком Ганем принимали посетителей.

В тот день повитуха Цай мыла младенца, и Юэнян одарила ее шелковыми нарядами. Сына назвали Сяогэ[34]. По сему случаю некоторые прислали в подарок лапши долголетия. Среди близких и соседей пошли толки.

– У старшей жены почтенного господина Симэня сын родился, – говорили на улице. – Да в тот самый день и час, когда хозяин, отец его, дух испустил. Вот странное совпадение! Такое редко случается!

Однако не станем останавливаться на досужих разговорах.

Перейдем к Ин Боцзюэ. Услыхав о кончине Симэня, он пошел выразить соболезнование и оплакать побратима. Когда он плакал около усопшего, оба шурина наблюдали в крытой галерее за художником, писавшим портрет покойного. К ним вошел Боцзюэ.

– Какое горе! – воскликнул он после положенных приветствий. – Мне и во сне не снилось, что умрет брат.

Боцзюэ попросил пригласить Юэнян, чтобы выразить ей свое почтение и сочувствие.

– Сестра не может выйти, – говорил шурин У Старший. – Видите ли дело какое. У нее младенец в одночасье родился.

– Что вы говорите! – изумился Боцзюэ. – Прекрасно! Значит, у брата появился наследник, дом хозяина обрел.

Немного погодя вышел Чэнь Цзинцзи в полном траурном облачении и отвесил Ин Боцзюэ земные поклоны.

– Да, большое горе тебя постигло, зятюшка! – соболезновал Боцзюэ. – Не стало у тебя батюшки, а матушки – что вода стоячая. Хозяйство на тебя теперь ляжет. Будь осмотрителен. А дело какое подоспеет, на себя-то одного не полагайся. У тебя вот дяди есть. С ними посоветуйся. Не в обиду тебе будет сказано: ты еще молод, в делах не больно сведущ.

– Не то вы говорите, брат, – вставил шурин У Старший. – У меня службы на плечах. Некогда мне будет. А у него матушка есть. Пусть с ней больше советуется.

– Шурин, дорогой вы мой! – не унимался Боцзюэ. – Матушка матушкой, а как она вне дома распорядится?! Нет, шурин, советы все-таки вам давать придется. Как говорится, без дяди не вдохнешь, не выдохнешь. Матушка да дядя – нет ближе человека! Так что ты, шурин, и ближе и старше всех… А вынос назначен?

– Могилу рыть будут шестнадцатого во второй луне, – пояснил У Старший, – а погребение назначено через тридцать дней, по прошествии четырех с лишним седмиц.

Вскоре прибыл геомант Сюй. Он совершил обряд положения во гроб. Гроб забили навечно гвоздями и установили как полагается. Над ним был водружен траурный стяг с надписью: «Здесь покоится прах полководца Симэня».

В тот же день выразить свои соболезнования прибыл тысяцкий Хэ. После поклонения перед прахом Хэ Юншоу угостили чаем шурин У Старший и Боцзюэ. Он узнал срок погребения сослуживца и приказал солдатам оставаться в доме усопшего.

– И чтоб у меня ни один не отлучался! – приказал он. – Вплоть до самых похорон. Потом вернетесь в управу. – Тысяцкий обернулся к двум старшим и продолжал: – О нарушивших указание доложите. Они будут строго наказаны. – В заключение он обратился к шурину У Старшему: – Если кто откажется возвращать долги, дайте мне знать. Я приму принудительные меры.

С этими словами он отбыл в управу. Составленный им письменный доклад об открывшейся вакансии был направлен в столичное управление.

Тут наш рассказ раздваивается.

Перейдем пока к Лайцзюэ, Чуньхуну и Ли Чжи. Добрались они до Яньчжоу. В цензорате вручили письмо с подношениями. Цензор Сун прочитал письмо Симэня, в котором тот просил дать ему подряд на поставку изделий старины.

– Прибыть бы вам днем раньше, – проговорил он. – Только вчера разослал по областным управлениям.

Найдя в пакете десять лянов листового золота, цензор призадумался. Неловко ему было отказывать Симэню, и он предложил Чуньхуну, Лайцзюэ и Ли Чжи остановиться пока в приемной зале, а сам направил в Дунпинское областное управление гонца за только что отосланным туда документом. Оно было передано Чуньхуну. Цензор дал прибывшим лян серебра на дорожные расходы, с чем они и отбыли обратно в уездный город Цинхэ.

Дней через десять они въехали, наконец, в город, где и узнали от прохожих о кончине Симэнь Цина.

– Три дня как умер, – говорили им. – И панихиду служили.

Тут у Ли Чжи зародился коварный план.

– Давайте скроем подряд, – подговаривал он Лайцзюэ и Чуньхуна. – Скажем, цензор Сун отказал. А сами пойдем на Большую улицу к Чжану Второму. Если же вы не хотите, я вам дам по десяти лянов. Только молчите.

Лайцзюэ был не прочь поживиться, но Чуньхун от такого предложения уклонился, хотя и выказал туманное одобрение.

На воротах дома были развешаны бумажные деньги, монахи служили панихиду. Вряд ли кто смог перечесть всех родных и близких, собравшихся выразить соболезнование. Ли Чжи оставил попутчиков и направился прямо к себе, а Лайцзюэ и Чуньхун земно поклонились шурину У Старшему и Чэнь Цзинцзи.

– Как насчет подряда? А где Ли Третий? – спросил шурин У.

Лайцзюэ молчал. Тогда Чуньхун достал письмо с контрактом и протянул шурину У Старшему. Слуга рассказал, как Ли Чжи предлагал им по десяти лянов, как подговаривал утаить подряд и передать его Чжану Второму.

– Но мог ли я за оказанные мне милости отплатить хозяевам такой черной неблагодарностью! – воскликнул Чуньхун. – Вот я и поспешил сразу домой.

Шурин тотчас же доложил Юэнян.

– Вот верный слуга! – говорил он про Чуньхуна. – А Ли Третий, оказывается, негодяй. Чтоб ему сгинуть, проклятому! Только зятюшка помер, а уж он зло творит.

И Шурин рассказал о случившемся Ин Боцзюэ.

– За Ли Чжи и Хуаном Четвертым долг с процентами составляет шестьсот пятьдесят лянов, – говорил шурин. – Вот и надо будет по горячим следам воспользоваться услугой господина Хэ. Напишем жалобу и подадим в управу. Пусть с них долг вытребует. А нам эти деньги на похороны годятся. Они ведь сослуживцы, и господин Хэ нам не откажет.

– Ли Третий этого себе не позволит, – заверял шурина всполошившийся Боцзюэ. – Обожди, шурин. Погоди, прежде я сам с ним поговорю.

И Боцзюэ, направившись к Ли Чжи, велел позвать Хуана Четвертого, и они стали держать совет.

– Слугам не следовало бы серебро предлагать, – начал Боцзюэ. – К чему лишних людей втягивать! И лису не поймали, и вони нанюхались. Он вон на вас жалобу надзирателю писать собирается. А они сослуживцы. Как говорится, рука руку моет. Заварили кашу! Куда вам с ним тягаться! Я бы на вашем месте вот что сделал. Потихоньку ввернул бы сейчас шурину лянов двадцать. Скажите, в Яньчжоу, мол, пришлось потратиться. А как мне стало известно, подряд брать они не собираются. Так что его нечего и показывать. Его мы Чжану Второму передадим. А вы тем временем две сотни лянов серебра, никак не меньше, соберете. Придется вам и заупокойные жертвы принести. Так вы и усопшего почтите и возвратите серебро. А на оставшийся долг новое письменное обязательство составите. Выплатите в рассрочку. Так вы враз двух зайцев убьете. И репутацию не запятнаете. Все обойдется по-хорошему.

– Ты прав, – согласился Хуан Четвертый. – А ты, брат Ли, поторопился малость.

Под вечер Хуан Четвертый с Ин Боцзюэ поднесли шурину У Старшему двадцать лянов и, объяснив в чем дело, заговорили о подряде. Шурин же знал, что его сестра, Юэнян, от подряда решила отказаться, в глаза ему сверкнуло блестящее серебро, и он не преминул им воспользоваться.

На другой день Ли Чжи и Хуан Четвертый закололи трех жертвенных животных и, почтив Симэня, возвратили двести лянов, о чем шурин У Старший доложил Юэнян.

Старое долговое обязательство уничтожили и составили новое – на четыре сотни лянов, а пятьдесят лянов было прощено. Долг, по обоюдному согласию, подлежал погашению в рассрочку. Ли Чжи передал контракт Ин Боцзюэ, и они направились на переговоры к Чжану Второму, но не о том пойдет речь.

Да,

 
Лишь расплавив, подсчитаешь
долю примесей во злате,
В деле денежном узнаешь,
низок человек иль знатен.
Тому свидетельством стихи:
Волю природы никак не изменишь;
Страсти умерь, приглуши вожделенье.
Алчный, ты ближнего ныне ограбил –
Выйдет в грядущем тебе разоренье.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.